Миссурийцы заколебались: их могут потом обвинить в убийстве безоружного. Они связали Джезону руки и погнали его перед лошадьми. Когда он потерял сознание, его привязали к седлу и привезли в поселок Паолу, где собрались двести охотников за Джоном Брауном и его сыновьями. В лесу, возле поселка, у большого дерева стояла эта огромная стая, жаждущая уничтожить Джезона. Местный судья тщетно пытался сказать несколько слов в защиту Джезона. Его участие в убийстве пятерых южан не доказано, надо дать ему возможность предстать перед настоящим судом, получить право защищаться, доказать свою невиновность. Никто не слушал судью. Все жаждали крови одного из Браунов. Чадя, горели факелы. Джезон, связанный, стоял, почти ничего уже не сознавая.
      - Он сын старого Брауна! - рычали охотники. - Он сын старого Брауна!
      Этого было достаточно. Судью свалили с ног, оттащили от Джезона и накинулись на "сына старого Брауна". Ноги в тяжелых подкованных сапогах начали топтать свою жертву. Джезона колотили по лицу револьверами, его все ближе подтаскивали к дереву, на котором священник уже приладил петлю.
      - Вздернуть его!
      - Скорее, скорее!
      Еще минута, и Джезон Браун был бы повешен. Но в круг факелов вступила женщина в черном, внимательно всмотрелась в безжизненное лицо Джезона, в озверелые физиономии его палачей.
      - Оставьте его, - сказала она палачам. - Этого человека не было в доме в ту страшную ночь. Он не приходил к нам, я свидетельствую перед вами. Присягаю, что это так. Я имею право говорить. Я жена убитого Дойла и мать его сыновей.
      Так Джезону Брауну на этот раз удалось избежать смерти.
      Однако ненависть рабовладельцев искала выхода. Если бы им попался сам Джон Браун, "старый Браун", они придумали бы для него новую, неслыханную в мире казнь. Но все поиски были тщетны: Браун исчез.
      Джон Браун понимал: он должен скрываться как можно дольше, чтобы затихло возбуждение, чтобы перестали за ним охотиться так рьяно. Он должен спастись сам, а главное, спасти своих товарищей и сыновей. Люди вскоре понадобятся. Понадобятся для дела, для того большого, настоящего дела, которое теперь виделось ему уже совершенно ясно.
      После ухода из Поттавоттоми у брауновцев сорок часов не было во рту ни крошки. Притаясь в глухих лесных зарослях, все они страстно мечтали о пище. Старый Браун был так же голоден, как его товарищи, но по его невозмутимому виду, по спокойному, упорному лицу никто не мог бы сказать, что он испытывает физические страдания. Наконец, видя, что Винер и остальные слабеют от голода, он приказал Оуэну пробраться в один из ближайших поселков и попытаться достать еды. Оуэн, самый послушный из сыновей, покорно ушел: может быть, отец посылает его на смерть, может быть, он наткнется на засаду и не вернется к своим, но отец принял на себя командование, он теперь отвечает за них всех, ослушаться его невозможно, отец лучше знает, что им всем делать.
      И вот уже ночь, а люди все ждут и ждут... Никто не смеет заговорить громко, никто не смеет разжечь огонь - это может их выдать врагу.
      Еще час, еще. И вот, наконец, слышен свист. Джон Браун настораживается, велит спрятаться в заросли. Сам он со взведенным курком винтовки двигается по направлению свиста.
      В темноте навстречу Брауну шагают две фигуры. За ними слышна мягкая поступь лошадей.
      - Оуэн, ты?
      - Я, отец.
      - Кто с тобой?
      - Друг, отец. Его зовут Бонди. Ты знаешь его, он тоже за свободный Канзас.
      Маленький, хрупкий на вид Бонди держал на поводу двух коней. Браун разглядывал его. Несколько раз он бывал в лавочке Бонди в Лоренсе и знал, что Бонди родом из Венгрии. Зачем он пришел за Оуэном? Знает ли он, что, если его поймают здесь, с людьми Брауна, его тоже ждет смерть?
      Бонди кивнул: да, он все знает. Он пришел сюда как помощник и друг. У него ничего не осталось, миссурийцы разгромили его лавчонку и дом, он хочет тоже сражаться с ними, добывать свободу: "Я сражался за свободу в Венгрии и не боюсь".
      Так у старого Брауна появился еще один боец-доброволец. Бонди показал всем им хорошее надежное место для того, чтобы укрываться в продолжение многих дней. Это место было у одного из притоков Оттавы. Браун понимал: чем ближе он будет к своим врагам, тем легче будет ему скрываться, те никогда не заподозрят, что он осмелился стоять лагерем у них под носом. Поэтому, пока его искали у Пальмиры и возле Марэ де Синь, он и его бойцы преспокойно лежали под разбитым грозой дубом и из своего лагеря слышали голоса солдат, посланных за ними в погоню и расположившихся биваком на противоположном берегу речки.
      А слухи о нем будоражили умы, сводили с ума посланных в погоню. То его будто бы уже пристрелили близ Лоренса, то будто он и его люди напали на караульных у Лекомптона. Старого Брауна одновременно видели и возле Марэ де Синь и на сорок миль севернее - возле поселка переселенцев. Солдаты и добровольные преследователи сбивались с ног. Айверсон, майор регулярной армии, гонял своих солдат по прерии, по колючкам и лесным зарослям. Рабовладельцы обыскивали каждый клочок земли до самой границы Миссури. И никто не подозревал, что Джон Браун и горсточка его людей расположились в самом центре вражеского окружения.
      Под крутым берегом шумел и дымился весенний ручей, в сырых ветвях потрескивал огонь костра, съеживая молодые листочки. Здесь, у притока Оттавы, нашел Джона Брауна 30 мая корреспондент "Трибуны", сторонник свободных штатов Джемс Рэдпет.
      Рэдпет явился в Канзас, чтобы своим пером агитировать за свободу.
      Война не испугала его, и он верхом, в одиночку, пустился в глубь страны. Так он ехал, задумавшись, вдоль речки, как вдруг из-за кустов высунулись дуло ружья и чья-то растрепанная медно-рыжая голова.
      - Стой! Кто идет?
      Вглядевшись хорошенько во всадника, медно-рыжий радушно закивал. Это был Фредерик, сын Брауна. Он встречал корреспондента в Лоренсе и знал, что это друг. Рэдпет также узнал Фредерика. Сын Брауна! Да ведь это сенсационная находка в тот момент, когда вся Америка трубит о преступлении отца!
      - Не можешь ли ты сказать отцу, что...
      - Да вы сами ему все скажите, - перебил Рэдпета Фредерик, - я провожу вас к нему.
      И вот Рэдпет видит перед собой застывшее в свете костра суровое лицо человека, так глубоко погруженного в думу, словно весь лес и вся земля думают вместе с ним.
      Корреспонденту становится неловко прерывать мысли этого человека, и он робко вступает в круг костра.
      Конечно, больше всего на свете ему хочется узнать правду о Поттавоттоми, но Браун коротко пресекает попытки Рэдпета расспросить его сыновей.
      - Я запрещаю всякие разговоры о Поттавоттоми, мистер Рэдпет. Если вам нужны какие-нибудь сведения, обращайтесь только ко мне, я начальник этого отряда, сэр.
      - Я мог бы помочь вам, капитан Браун, - вкрадчиво говорит корреспондент. - Газета могла бы сыграть благую роль, привлечь к вам многих друзей вашего дела...
      Слова эти действуют на Джона Брауна. Он становится словоохотливее:
      - Конечно, на Востоке есть люди, которые могут помочь нашему делу деньгами, оружием, патронами. Ведь здесь у нас это только начало. На Юге еще услышат о нас.
      Рэдпет с изумлением наблюдает старика в оборванном, побывавшем во многих непогодах платье, в рваных сапогах, из которых высовываются пальцы. Старик говорит спокойно:
      - Я изучал тактику, фортификацию и здесь и в Европе. Я знаю, если собрать людей убежденных, людей честных и уверенных в правде и справедливости своего дела, то с ними можно побеждать целые армии. И горы... В горах с горсточкой людей можно противостоять какой угодно сильной армии.
      Горы? Старик говорит о горах? Но зачем же он, в таком случае, находится здесь, в Канзасе?
      - Вы слышите, сэр, о моих планах на будущее. Но и здесь нужна моя помощь, я знаю. Канзас должен войти в Союз штатов свободным от рабства. Мы убедились: мирные переговоры ни к чему не приводят. В борьбе слишком много места занимали пустые болтуны, мелкие политиканы, которым недороги интересы ни белых, ни черных. Теперь дело за смелыми людьми, которые не боятся ничем пожертвовать ради блага народа.
      Костер трещал, бросая красноватые блики на изможденное лицо Брауна, на белую неровную бороду. И такая сила убеждения была в этом лице, такая вера в словах, что Рэдпет внутренне ахнул: этот человек и впрямь сдвинет горы, если захочет. Именно из таких и вырастают подлинные народные вожди.
      - Пусть лучше оспа или лихорадка явится в мой лагерь, чем хоть один пустой, беспринципный человек, - сказал он корреспонденту. - С дюжиной людей твердых убеждений я сумею противостоять хоть целой сотне рабовладельцев.
      Рэдпет скрепя сердце сообщил Джону Брауну печальные вести: Джон-младший и Джезон, которые в ночь расстрела расстались с отцом, один за другим были пойманы, избиты до потери сознания и отправлены в ливенуэртскую тюрьму. Говоря это, Рэдпет внимательно следил за Брауном, но любопытство его так и осталось неудовлетворенным. Лицо отца слегка дрогнуло, и он только пробормотал, что об этом необходимо подумать.
      Корреспондент вскоре уехал: ему не терпелось поскорее написать о Брауне. Все газеты были полны сведений о старике и его сыновьях.
      "Среди общего столпотворения возникло совершенно неожиданное обстоятельство: старый Браун... сделался легендой как среди своих, так и среди врагов. Его видят в каждой чаще и в каждой прерии, не проходит ни одной маленькой стычки, где бы он не участвовал в качестве вождя. Во Франклине рабовладельцы разбежались с митинга, так как прошел слух, что старый Браун едет, чтобы "изъять" нескольких человек. Всю ночь у речки, откуда должен был появиться Браун, стоял большой отряд с заряженными ружьями.
      Известно, что только боязнь его мести удержала рабовладельцев от казни двух его сыновей, содержащихся в ливенуэртской тюрьме. Со времени событий в Поттавоттоми он скрывается, его видят очень редко, но его влияние растет. Недавно большой отряд миссурийцев двигался на северян. Кто-то в шутку крикнул в задних рядах: "Старый Браун едет!" Мгновенно люди перерезали на мулах постромки и бросились спасаться кто куда. На территории его боятся больше всего".
      "Убийство в Поттавоттоми вызвало взрыв, подобный гражданской войне. Тысячи мирных противников рабства в Канзасе теперь будут в опасности, их подвергнут различным репрессиям, а те из них, которые живут в Осоватоми, будут жертвами особенно жестокого мщения.
      Последние события, очень бурные, привели к странному, чтобы не сказать, противоречивому положению: старый Джон Браун стал всеми признанным поборником аболиционизма. По мнению всех, это единственный человек, который сможет защитить рабов от террора, вызванного им самим. Один из посланных сторонников освобождения нашел стоянку старого Брауна и просил его помощи против большого отряда миссурийцев, стоящего лагерем у Блэк-Джэка.
      Капитан Браун взялся командовать небольшим отрядом свободных канзасцев. На рассвете он внезапно атаковал неприятеля, разбил и рассеял миссурийцев, которыми командовал шериф Пейт. Его имя теперь овеяно славой. Сейчас к нему прибывают добровольцы, и есть сведения, что в его лагере на Мидл-Крик уже находится сто пятьдесят человек. Он укрепляет траншеи на Мидл-Крик земляными насыпями".
      "Неизвестно, сколько времени сможет действовать в открытую отряд Джона Брауна... По последним сведениям, против Брауна двигается крупный отряд из Миссури под командованием Уитфилда, но в то же время сюда идут и регулярные войска, чтобы прекратить действия обеих сторон и вообще всю эту незаконную бойню. Говорят, что старый Браун поклялся не сдаваться живым..."
      Корреспонденции в газетах только в малой степени отражали то, что делалось в Канзасе.
      Власти сбились с ног, разыскивая Брауна. Несколько отрядов искали его одновременно в разных местах. И в то же время в умах людей постепенно укреплялась мысль, что Браун как раз такой человек, который может стать вождем канзасских аболиционистов. Молва рисовала его непреклонным и отважным и прокладывала к лагерю Брауна невидимую тропу.
      Солдаты и добровольные сыщики бродили попусту, а каждый, кому действительно был нужен Браун - вождь и покровитель, - легко и просто находил его в Оттава-Крик. Легко нашел его и капитан Шор, командующий отрядом фрисойлеров из Прерия-Сити.
      Шор сообщил Брауну, что у Блэк-Джэка собрался отряд миссурийцев под командой виргинца Пейта. Пейт послан изловить во что бы то ни стало Брауна. У него в отряде до трехсот человек и большой обоз, так как он только что ограбил свободный поселок Пальмиру.
      Браун не медлил ни минуты. Через несколько часов его отряд был в Прерия-Сити. Там его встретили с энтузиазмом: двадцать человек бросили пахоту и, взяв ружья, последовали за брауновцами.
      Вскоре на дороге им удалось заарканить трех всадников из лагеря Пейта. Браун сам допросил пленников. Он получил исчерпывающие сведения. Пейт организовал свой отряд как маленькую армию - с пехотой, кавалерией и лагерными принадлежностями. Его обозные мулы тяжело нагружены военной добычей. Сейчас отряд расположился лагерем у Блэк-Джэка, и Пейт раскинул свою великолепную шелковую палатку, которая благодаря своему пурпуровому цвету видна чуть не за пять миль.
      План Брауна был четок и прост: неожиданная атака на рассвете. В ту же ночь брауновцы, оставаясь незамеченными, подошли к лагерю Пейта. Лагерь безмятежно спал. Вокруг палаток были выставлены фургоны, позади паслись стреноженные лошади и мулы.
      Браун разделил своих людей на два отряда. Бойцов Шора он оставил в резерве; они должны напасть на лагерь слева, когда подымется тревога и все внимание миссурийцев обратится на первый отряд. Свой отряд Браун построил в каре. Фредерик в арьергарде сторожил коней. Все делалось быстро и бесшумно. Часовые Пейта подняли тревогу, когда брауновцы появились уже у первых палаток лагеря.
      Браун приказал выстрелить по лошадям. Испуганные животные понеслись на лагерь, подминая палатки и встречных людей и ломая себе ноги об оглобли фургонов. Внезапно разбуженные, миссурийцы метались как угорелые, кричали и беспорядочно стреляли. Спросонок им казалось, что на них напало больше тысячи фрисойлеров.
      Посреди хаоса и стрельбы внезапно появился всадник. Это был Фредерик, сын Брауна.
      - За мной, ребята, вперед! Они сейчас сдадутся! - закричал он своим. - Отступление отрезано!
      Миссурийцы окончательно растерялись. Стрельба прекратилась. От палатки Пейта замахали белым платком. Неприятель просил пощады.
      Браун выстроил свой отряд, состоявший всего из восьми человек. Сейчас явятся парламентеры, нужно создать впечатление, что бойцов много. Действительно, спустя несколько минут появились два парламентера. Браун выступил им навстречу.
      - Вы капитан этого отряда? - спросил он старшего из парламентеров.
      - Нет, капитан остался в лагере.
      - Тогда ваш товарищ останется здесь, а вы вернетесь в лагерь и пришлете капитана. Я буду разговаривать только с ним.
      Приходилось повиноваться. Явился взбешенный Пейт. Это был маленький курчавый человек желчного темперамента.
      - Имейте в виду, что я уполномочен правительством! - закричал он.
      Но на Брауна это, по-видимому, не произвело впечатления.
      - Если у вас есть предложения, говорите, - спокойно сказал он Пейту. - После я сообщу вам мои условия. Впрочем, я требую безусловной сдачи.
      Пейт скользнул взглядом по бойцам, стоявшим за этим удивительным старым командиром. Восемь брауновцев заслоняли пустоту позади себя. Пейт остался в твердом убеждении, что бойцов не меньше полусотни. Когда он узнал, что перед ним Браун, тот самый Джон Браун, которого он должен был изловить, с ним чуть не сделались конвульсии. Позеленев от бешенства, он подписал условия сдачи: Пейт освобождался в обмен на двух сыновей Брауна Джона и Джезона, - его люди обменивались на сторонников свободных штатов, арестованных в Паоле.
      После победы над Пейтом Брауну уже не было необходимости скрываться. Он был отныне признанным вождем канзасских аболиционистов и мог действовать в открытую. Со всех сторон к нему стекались добровольцы. У Брауна был теперь отряд, был даже устав, написанный его собственной рукой:
      "Настоящим мы, подписавшиеся на последующих страницах, обязуемся служить делу свободного Канзаса под руководством и командованием Джона Брауна. Мы обязуемся перед нашим командиром своим словом и честью выполнять свой долг в качестве регулярной и добровольческой части, поддерживать права и свободу всех граждан - сторонников свободного штата Канзас".
      Вот некоторые параграфы этого устава:
      "Безусловно невозможным признается всякое беспорядочное отступление. Каждому рядовому и офицеру предоставляется право, в случае необходимости, предотвращать всякое отступление силой. Всякая попытка покинуть поле сражения будет считаться позорной и незаконной".
      "Непристойные, грубые и богохульные разговоры безусловно воспрещены".
      "Каждый офицер части будет избираться большинством (за исключением командира)".
      "Попавшим в плен гарантируется возможность беспристрастного суда: никто не будет предан смертной казни без такого суда".
      "После наступления темноты в лагере воспрещается поддерживать костры и зажигать свет, за исключением тех случаев, когда это будет необходимо".
      Сорок подписей стояло под этим уставом. Но люди Джона Брауна знали уже, что на северной границе штата стоит тысяча сто рабовладельцев - целая армия, ждущая только сигнала, чтобы расправиться с остающимися сторонниками свободного Канзаса, а поблизости от Осоватоми находятся двести миссурийцев, охотящиеся именно за отрядом осоватомцев.
      Стычки происходили почти ежедневно: то миссурийцы жгли фермы сторонников свободы, то брауновцы отбивали у миссурийцев стада. Взаимная ненависть все росла.
      В поселке Осоватоми Браун устроил свою штаб-квартиру. В своей новой роли боевого командира Браун был так естествен и так свободно и умело отдавал распоряжения, что никому из новых добровольцев не могло прийти в голову, что этот седой человек никогда в жизни не был военным. Да и его самого ничуть не удивляло новое положение. Как будто все его прошлое было лишь подготовкой к этой жизни на биваке, с заряженной винтовкой у изголовья.
      18. ОСОВАТОМИ
      Джон Браун, которого теперь именовали повсеместно капитаном, был со своими бойцами у Осоватоми, когда раздались частые выстрелы: это рабовладельцы явились отомстить за угнанный скот.
      Схватив два револьвера, Джон Браун с несколькими бойцами побежал к реке.
      - Был ты когда-нибудь под огнем, Парсонс? - спросил Браун бледного парня, следующего за ним.
      - Нет, сэр. Но я буду выполнять приказы, как все.
      - Помни, Парсонс, лучше умереть хорошо, чем жить бесславно.
      Парсонс на всю жизнь запомнил старика в белом плаще, входящего в воду реки: полы плаща были как крылья, над головой старик держал два револьвера, кругом все кричали, он был молчалив и только изредка резким голосом подавал команду:
      - Ни одного лишнего выстрела! Беречь патроны!
      С запада неслась двойная линия всадников, и самые зоркие бойцы уже видели, что у миссурийцев впереди пушка. Вернуться в город? Но там женщины и дети, там нельзя свободно обороняться. И вот сорок бойцов и еще несколько присоединившихся к ним жителей Осоватоми рассыпались по берегу реки, укрываясь за деревьями.
      Они встретили миссурийцев огнем. Всадники смешались, но быстро перестроились, отцепили и наставили пушку. Завизжала картечь. То один, то другой боец падал в воду. Джон Браун видел, что они не смогут продержаться против пушки и двухсот всадников.
      - Переходите на ту сторону! - закричал он.
      Пули сыпались в воду как дождь. Неглубокий поток стал могилой двух брауновцев. Вот остальные уже на другом берегу, они достигают старой лесопилки, там можно будет задержаться, попробовать обстрелять миссурийцев еще раз.
      - Стой! - кричит своим капитан Браун.
      Но у бойцов подмок порох, а по пятам за ними следуют враги. Высоко к самому небу взметывает пламя: это горит Осоватоми.
      Сторонникам рабовладельцев было мало того, что они сожгли и разгромили поселок Осоватоми, они жаждали окончательно расправиться с гнездом брауновцев. Генерал Рейд и его драгуны были посланы в Осоватоми. Генерал рапортовал губернатору штата:
      "Прошлой ночью я двинулся с двумястами пятьюдесятью людьми на форт и поселок аболиционистов Осоватоми, главную квартиру старого Джона Брауна. Мы прошли сорок миль и атаковали город перед восходом солнца. Была короткая перестрелка в течение часа. У нас ранено пятеро, не опасно, у них убито около тридцати человек, в том числе определенно сын старого Брауна и почти наверное сам Браун.
      Захвачены их амуниция и продовольствие, и мои молодцы сожгли до основания поселок, чему воспрепятствовать я не мог".
      Однако радость генерала Рейда была преждевременной: Джону Брауну удалось невредимым ускользнуть от врагов. Зато известие о смерти сына Брауна оказалось правильным. Генерал Рейд только скрыл от своего начальства обстоятельства этой смерти. Он не сообщил, что Фредерика Брауна, того, которого считали не вполне нормальным, застрелил в упор священник Мартин Уайт и что убийство это произошло не в бою, а просто на дороге, где миссурийцам встретился сын ненавистного им Брауна Осоватоми.
      Неподалеку от пепелища - черного и пустынного, - которое было поселком Осоватоми, в молодой дубовой роще Джон Браун молча стоял над мертвым сыном. Фредерик вызывал в его памяти почти позабытое лицо первой жены - Дайант. Было в этом сыне много общего с матерью: нервная порывистость, бегающий взгляд, внезапный смех, раздражительность. И все же отец нежно любил его. Он снял с Фредерика порыжевшую от солнца и непогоды шляпу и надел ее на себя. Потом с силой вонзил в землю заступ и начал копать могилу.
      Прошло несколько дней, и пятьдесят драгун в голубых мундирах снова столкнулись с крупным отрядом "свободных канзасцев". На этот раз драгунами командовал выпускник Вестпойнтовской академии Шрайвер, составивший себе карьеру на подавлении восстаний племени Сиу. Ему было приказано во что бы то ни стало изловить и арестовать одного из вождей "свободных канзасцев" Джона Брауна, по прозвищу Осоватоми. В отряде Шрайвера на всякий случай присутствовал полицейский инспектор Соединенных Штатов. Именно у него находился приказ об аресте Брауна.
      И вот перед драгунами более двух сотен людей, одетых в самые разнообразные костюмы, вооруженных винтовками и револьверами. Шрайвер увидел, что на берегу реки, немного в стороне от всех прочих, стоит вороной конь со старым всадником. Белые волосы всадника были спутаны ветром. Шрайверу навсегда врезалось в память лицо этого всадника угрюмое, непреклонное, с глубокими горестными морщинами возле сомкнутого рта.
      - Даю вам полчаса на то, чтобы оставить этот лагерь, - сказал Шрайвер, обращаясь к тем, кто стоял впереди. - Я послан правительством, чтобы рассеять все ваши незаконные сборища. Ваш отряд вооружен, а у меня приказ - уничтожать все вооруженные отряды. Разойдитесь.
      - Мы защищаем свои дома и свои семьи! - закричали "свободные" канзасцы. - Кто гарантирует нам безопасность?!
      - Безопасность? Но миссурийцы уже разошлись, - возразил Шрайвер.
      - Не верим, - спокойно вмешался старый всадник на вороном коне. - И потом, сэр, мы сможем разойтись, только если вы примете некоторые наши условия.
      - Никаких условий! - вскипел офицер. - Кто вы, чтобы ставить условия регулярным частям?!
      - Я командую этими людьми. - Старик невозмутимо смотрел на Шрайвера. - Я достаточно известен на всей территории, сэр.
      - Вот как? - Шрайвер еще раз пристально оглядел коня и всадника, потом подозвал полицейского инспектора. - Престон, взгляните на этих людей. Узнаете кого-нибудь из тех, на кого выписаны ордера?
      Полицейский инспектор скрестил взгляд со стариком на коне. Вероятно, он узнал "убийцу из Поттавоттоми", как величали Брауна миссурийцы, он не мог не узнать его: приметы Брауна были известны каждому на Территории. И все-таки, повинуясь какому-то безотчетному чувству, Престон отвел глаза и хмуро сказал:
      - Нет, я никого не узнаю, сэр. Здесь нет тех, кого нам надо.
      Между тем вокруг Лоренса снова шла борьба. Теперь аболиционисты окружили город и старались выбить из него "Сынов Юга". После недолгих, но жестоких боев, с большими потерями с обеих сторон, им это удалось. Спустя неделю в уже освобожденном Лоренсе происходило заседание аболиционистов, представляющих правительство свободного штата. Обсуждали поход на Ливенуэрт. Правительство должно было решить, кому поручить командование партизанами.
      Внезапно в открытые окна донесся глухой гул. Ближе, еще ближе... Теперь уже можно было различить, что это приветственные клики. Члены конвента поспешно вышли на балкон. Радостно возбужденная толпа восторженно выкрикивала чье-то имя. Шляпы взлетали в воздух, все взгляды были устремлены на старого изможденного человека, который спокойно въезжал в город на сильно истощенном коне.
      - Да здравствует Браун Осоватоми! - кричала толпа.
      И Браун кивал в ответ на восторженные приветствия так спокойно и непринужденно, как будто давно привык к славе.
      Это был подлинный его триумф. Власти Лоренса встречали его как почетнейшего гостя. Конвент свободного штата предложил ему принять командование над отрядами добровольцев, отправлявшихся в Ливенуэрт.
      Но, по существу, партизанская война кончилась. Из Чикаго еще посылали экспедиции на помощь поселенцам Севера, а правительство Соединенных Штатов уже держало в Канзасе регулярные войска.
      Начался период жестокого террора. Почти все партизанские отряды были ликвидированы правительственными войсками.
      Джон Браун скрылся от правительственных и миссурийских ищеек в доме индейца, которого он некогда защитил от набегов, Детча Генри. Здесь он был в безопасности. Индеец знал, что за голову Брауна он мог бы получить много денег, но даже ценой собственной жизни не выдал бы старика, нашедшего убежище под его кровлей.
      Из ливенуэртской тюрьмы удалось вырваться Джезону, а спустя некоторое время и Джону-младшему, ослабевшему, больному, почти потерявшему рассудок.
      Оба сына с трудом нашли отца. Они молили его вернуться домой, в Эльбу. "Борьба кончилась, здесь нам больше нечего делать", - твердили они отцу. Браун и сам понимал, что временно период вооруженной борьбы миновал и что сейчас в Канзасе партизанскому командиру нечего делать. В Лекомптоне собралось рабовладельческое правительство и выработало свою конституцию. Несмотря на то что конституция эта была отвергнута населением, федеральный сенат признал Канзас рабовладельческим штатом. Формально победили рабовладельцы.
      Канзасская война многому научила старого Брауна. Он увидел, что хотя местное свободное население победило рабовладельцев и на парламентских скамьях и на поле битвы, все-таки именно рабовладельцы, опирающиеся на центральную власть, остались победителями. Значит, единственно правильный путь борьбы - отнять власть у плантаторов. Он видел теперь совершенно ясно свой путь. "Борьба, борьба, и не словом, а оружием", - повторял он.
      Он писал домой, жене:
      "Надеюсь, что бог позволит мне когда-нибудь вернуться домой и снова увидеть лица моих осиротевших детей и Мэри, которая страдает вместе со мной... Если это когда-нибудь случится, то лишь очень ненадолго, потому что у меня есть большой выводок черных цыплят, за которых я должен драться. Я надеюсь, что все вы выполняете свой долг с терпением. В последнее время меня часто мучает лихорадка, и Джон нехорошо себя чувствует, во многих отношениях нехорошо... Снова один член нашей семьи почиет в земле. Это была горькая чаша, и мы хлебнули из нее полным глотком. Несмотря на слабость и болезни, мы продолжаем нашу деятельность..."
      Наступала зима. Вьюги все чаще свирепствовали над Канзасом. Больной, измученный лихорадкой и бессонницей, Джон Браун с двумя сыновьями ехал на восток. Тряская старая телега медленно двигалась по равнине. Джезон вел лошадь под уздцы, рядом шагал исхудавший Джон-младший. На дне телеги, прикрытый от холода сеном, лежал их отец, в котором никто не узнал бы грозного капитана партизан. Даже враги не могли предположить, что этот беспомощный, дрожащий от лихорадки старик тот самый Осоватоми, которого они все еще разыскивали. Вот что доносил своему начальству лейтенант Томас Бонд:
      "Лагерь у границы Небраски. Вчера в полдень мы чуть не арестовали известного здешнего разбойника Осоватоми Брауна. Было получено известие, что его и его шайку видели у Ноуча, в заброшенном доме на перекрестке. Немедленно был выслан отряд. Однако солдаты обнаружили в доме только какого-то старого фермера и его двух сыновей, ночевавших там. Оказалось, что искомый Браун успел уже перебраться в Небраску..."
      А "старый фермер" продолжал свой путь на тряской телеге. Новые планы, новые мечты влекли его на Восток.
      19. КАПИТАН СОБИРАЕТ СИЛЫ
      На Востоке все интересовались канзасскими событиями. Многие либерально настроенные дельцы стояли за свободные штаты, жертвовали деньги в комитеты помощи переселенцам и помещали статьи в газетах. Они с восторгом приняли человека, сражавшегося в прериях и потерявшего там сына, человека, за которым так рьяно охотились рабовладельцы.
      Брауна пригласили в комитет помощи переселенцам. Не возьмет ли он на себя организацию отряда или маленькой армии из членов комитета в Канзасе? Для этого нужны средства и оружие? Ну что же, мистеру Брауну не трудно будет собрать то и другое, пусть только он побольше рассказывает северянам о Канзасе. Однако мистер Браун обязан помнить: деньги и оружие должны идти исключительно на оборону.
      Здесь тоже предпочитали лицемерить.
      Итак, Джон Браун отныне был облечен полномочиями комитета. Он собирал ружья и доллары, печатал в газетах воззвания: "Я прошу всех искренних защитников свободы и человеческих прав, будь то мужчины или женщины, поддержать это дело посильной помощью".
      Выступать более открыто Браун не решался. Слишком много врагов оставалось у него в Канзасе. Каждый южанин с удовольствием прикончил бы старого Брауна.
      Из Северной Эльбы пришло письмо Джона-младшего, уехавшего домой вместе с Джезоном: "Вчера через Кливленд проехал полицейский комиссар. Я узнал, что у него есть ордер на твой арест за канзасские дела. Будь осторожен, отец".