В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

Эта книга посвящается всем,

кто знает ныне, пережил ранее

или еще познает в будущем

страдание, отчаяние и одиночество.

БЛАГОДАРНОСТИ

К созданию этой книги прямо или косвенно причастно множество людей. Во-первых, те, кто познакомил меня с парусом и обучил всему тому, что позволило мне в конце концов выйти живым из этой передряги; особую признательность я испытываю к своим родителям и воспитателям из бойскаутской организации, в частности — к Артуру Адамсу. В осуществлении своих замыслов, включая постройку яхты «Наполеон Соло», мне оказывала поддержку моя бывшая жена Фриша Хьюджессен, проявившая немалое терпение. Крис Лэтчем помог мне добиться поставленной цели, решая вместе со мной различные практические проблемы технического характера.

Я благодарен Дугалу Робертсону, автору великолепного пособия для терпящих бедствие «Выживание в море», весь тираж которого, к сожалению, ныне уже распродан. Семьи Робертсонов и Бэйли, а также все прочие путешественники, прежде меня испытавшие то же самое, были моими неразлучными спутниками, так как в плавании меня сопровождали их книги, из которых я почерпнул множество практических советов и которые в трудную минуту не раз оказывали мне моральную поддержку.

Возможно, я никогда бы не ступил больше на берег, если бы не удачная встреча в море с братьями Паке и Паулинусом Уильямсом. Эти добрые люди весьма своевременно выручили меня на финальной стадии моей одиссеи, а затем вместе с другими жителями острова Мари-Галант добросердечно заботились о том, чтобы я поправился.

Неоценимую моральную поддержку мне оказала Кэти Массимини, чьи редакторские советы имели колоссальное значение при написании этой книги. Наверное, у всякого автора есть своя Кэти, которая помогает ему преодолеть нее трудности и не бросить дело на полпути, но вряд ли на свете найдется много людей, наделенных такой верой, таким терпением и такой чуткостью.

Очень многим я обязан Гарри Фостеру, редактору издательства «Хотон Миффлин», за то, что он поверил в меня, сумел все терпеливо выслушать и направить твердой рукой в нужную сторону.

Я хотел бы также высказать свою признательность всем людям, содействовавшим проведению поисково-спасательных операций, и всем, кто, не теряя надежды, продолжал передавать информацию обо мне и «Соло», даже когда для нее закрылись официальные каналы. Кроме всего прочего, эти люди оказали моей семье огромную моральную поддержку. К числу тех, кого я хотел бы здесь поблагодарить, принадлежат радиолюбители-коротковолновики Уильям Уэнклин, Фрэнсис Картер, редакция журнала «Сэйл», компания «Худ сэйлмейкерс», Оскар Фабиан Гонзалес, семья Стеггаллов, Бэт Поллок, Хэй-ден Браун, редакция «Крузинг уорлд», покойный ныне Фил Уэлд, Маттиас Экаун, его друг Фредди, Морис Бриан; кроме этих людей было еще много других. Я должен поблагодарить также и. своих родных за те усилия, которые они приложили, чтобы меня разыскать, за их верность.

И, наконец, я хочу выразить свою благодарность морю. Оно многому научило меня в жизни, хотя и было моим самым главным врагом и главным союзником. Разумом своим я понимаю, что море безразлично к человеку, но его щедрость позволила мне выжить. Отдавая мне золотистых дорад, оно, можно сказать, жертвовало своими детьми ради моего спасения.

Всем сердцем я надеюсь, что остаток моих дней окажется достойным тех жертв, которые были принесены во имя моей жизни.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Все что здесь рассказано, происходило в действительности. С тех пор прошло уже три года. Тогда какие-то вещи казались мне важнее и сейчас уже не производят такого яркого впечатления, как прежде. Например, одной из наиболее могущественных сил, с которыми сталкивается мореплаватель, равно как и другие люди, чья деятельность непосредственно связана с окружающей средой — фермеры, водолазы, альпинисты, — является погода. На суше мы и не замечаем циклонов, хотя они приносят проливные дожди и ветер, скорость которого достигает 35 миль в час. Для нас ничего не стоит, накинув плащ, добежать до автомобиля, а из него — до дверей конторы Но в открытом море капризы погоды чреваты Серьезными последствиями. В Атлантике ветер со скоростью 35 узлов вызывает опасное волнение на мелководье или в местах, где— проходят сильные течения. Мне приходилось видеть вздымающиеся за кормой громады высотой 25 футов. Такие волны небезопасны даже для таких сравнительно крупных судов, как траулеры. Встреча с блуждающей волной-убийцей во время такого шторма означает неизбежную гибель. Малейшее усиление ветра немедленно сказывается на судне: палуба уходит из-под ног температура падает, из чашки выплескивается кофе. Не менее ощутимо наступление штиля: обвисшие паруса начинают хлопать, дергается такелаж, температура подскакивает с 10 до 35 °С. Чем меньше судно, тем острее ощущаются на нем перемены погоды. К сожалению, сейчас я уже не могу во всех подробностях припомнить капризы погоды, которые мне пришлось испытать на плоту.

Карта Атлантики

То же самое относится и к некоторым другим подробностям этого плавания. В моей памяти живо встают отдельные картины — например, запечатлевшийся однажды образ океана, — но я не всегда могу сказать, к какому именно дню относится это воспоминание. Описанные здесь события воссозданы с помощью подробных записей, которые я тщательно заносил в судовой журнал. Однако, записывая обыденные вещи, я не вдавался в частности. Я старался передать здесь общее впечатление или же суть отдельных событий, но знаю наверняка, что мои описания зачастую слишком слабы и приблизительны, чтобы вызвать у читателя живое ощущение происходящего. Приводимые в тексте сведения о ходе поисково-спасательных операций, предпринятых моей семьей и береговой охраной, заимствованы из нескольких источников. В большинстве случаев я сверялся с записями в оперативных журналах береговой охраны и официальными извещениями, а также с журналом, в котором моя семья регистрировала свои действия и все добытые ею факты. Несколько фактов опираются исключительно на семейные источники, хотя они, как правило, подтверждаются свидетельством незаинтересованных лиц.

Кое-что по-настоящему прояснилось по прошествии времени, и мое собственное восприятие событий трехлетней давности претерпело определенные изменения после возвращения к сухопутной жизни. Тем не менее в этой книге я стремился изобразить все пережитое мною не в сегодняшнем свете, а сохраняя по возможности непосредственную свежесть впечатления. В те дни события, казалось, следовали одно за другим, как звенья неразрывной цепи. А задумав писать книгу, я разделил все дневниковые записи на две категории: факты и мысли. К первой категории я отнес детали виденных мною в океане судов, описание пойманных рыб, встреченных акул и т. д., а ко второй — причислил свои ощущения в тот момент и размышления над фактами. Из этого материала я строил отдельные главы, посвященные различным этапам плавания, основываясь на своих непосредственных впечатлениях. Конечно же, я никак не могу поручиться, что мне действительно удалось отобразить те прежние ощущения, не переосмысляя их по-новому.

Одно для меня совершенно очевидно, и с этим я решил смириться, — пережитое мною не поддается точному изображению. Истинная правда, заключенная в этой истории подобна платоновской форме. Это некая совершенная модель, которая в реальной действительности представлена лишь в виде бледной копии. После моего возвращения многие люди описывали мою историю. Некоторые привязывали к ней христианские догмы, некоторые расписывали ее как романтическое приключение, а иные видели в ней откровенно голливудское трюкачество. Пускай их себе! Я не в обиде: ведь и мое собственное изложение только несовершенное отображение того, что мне довелось пережить.

Отчасти это даже и к лучшему. Если бы я мог правдиво передать здесь всю глубину испытанного мною ужаса, никто бы не захотел читать мой рассказ. Я не стал твердить в каждой строчке о своих мучениях и отчаянии. Я стараюсь говорить с читателем спокойно и даже шутить. Я рассказываю о себе так, словно мои чувства и ощущения существуют сами по себе, отдельно от рассудка; и действительности же такого не бывает, и ни одна часть моей личности в продолжение всех тех недель не была свободна от боли и отчаяния. И потом, если бы я постоянно подчеркивал весь ужас своего положения, то читать мое сочинение наверняка было бы попросту скучно. В действительности дела мои обстояли так скверно, что скучать было некогда, однако читателю следует помнить о том, что в борьбе за выживание среди монотонно повторяющегося кошмара выпадают и проблески: поучительные минуты созерцания и размышлений.

Чаще всего меня спрашивают: «Неужели ты после этого еще ходишь в море?» Ответ мой прост: «А что мне еще остается делать?» Не знаю, но, проболтавшись десять лет под парусами, вряд ли можно вдруг заделаться астрофизиком или начать слоняться без дела по Баури-стрит. Море для меня — и работа, и отдых, и дом родной. Море открыло передо мной столько родов деятельности, что всеми овладеть — целой жизни не хватит. Океанография, аэродинамика, астрономия и здравый смысл в подходе ко всем проблемам — необходимые составные части науки практического мореплавания; гидродинамика, физика, инженерные знания, способность к интуитивной экстраполяции суть основы проектирования судов; без сноровки в ручной работе и сведений из области металлургии, столярного дела и технологии пластмасс не обойтись в практическом кораблестроении. Я мастер на все руки, поглощенный страстью к исследованиям. Где еще как не здесь найдет применение своим способностям человек, отличающийся тем, что знает понемножку обо всем на свете? И где как не здесь легче всего найти область неизведанного, куда не ступала нога человека?

ВВЕДЕНИЕ

Определить, где начинается та или иная история и где она кончается, всегда непросто. Тем не менее некоторые события — какой-нибудь романтический вечер на лоне природы или путешествие — имеют сравнительно четкие границы. Все это я условно называю целостными отрезками жизни. Первые двадцать девять лет моей жизни составляют такой целостный отрезок, который к этой книге не имеет отношения. Но в те годы были посеяны семена, из которых выросла эта история. Нередко люди спрашивают меня: как случилось, что я оказался в подобной переделке? Откуда я узнал, что нужно делать? Была ли затонувшая яхта новой или уже испытанной ранее? Почему я отправился в морское плавание на таком маленьком суденышке? Ответы на все эти вопросы представляют собой неотъемлемую часть рассказанной здесь истории, являются основой всего последующего. А заложена эта основа была в 1964 году, когда я двенадцатилетним мальчишкой увлекся парусным спортом.

В парус я влюбился с первого взгляда. Я мог бы назвать миллион причин, объясняющих, чем он так сильно меня пленил — тут и непосредственное общение с природой, простая жизнь, необремененная «современными неудобствами» (по выражению кораблестроителя Дика Ньюика), и просто красота, но все эти причины можно вкратце свести к одной: я наконец нашел то, что нужно.

Пока я не занялся парусным спортом, то думал, что, родись я в XVIII веке, поселился бы где-нибудь в горах. Затем я увлекся историей парусного флота и стал бредить фрегатами, которые, пробиваясь сквозь бури, огибали мыс Горн; я упивался романтикой и приключениями минувших веков. А уже познакомившись с парусом, я спустя некоторое время прочел книгу Роберта Мэнри «Тинкербель». В июне 1965 года Мэнри на 13,5-футовой яхточке за семьдесят восемь дней пересек Атлантический океан, побив прежний рекорд подобного плавания. Невзрачное суденышко и такой успех, которого достиг Мэнри на своей скорлупке, задели какую-то струнку в моем сердце. Благодаря Мэнри я открыл для себя, что и в последней трети двадцатого столетия тоже возможна жизнь, полная приключений.

С тех пор я загорелся мечтой пересечь Атлантику на небольшой парусной яхте. Шли годы, и постепенно я приобретал необходимую сноровку. Я читал книги о великих морских путешествиях, о покорении Тихого океана Хейердалом и Уиллисом на плотах и о кругосветных путешествиях Слокама, Хискоков и Газуэлла. Накануне окончания средней школы я принимал участие в строительстве 40-футового парусника; с 1974 года я уже стал профессиональным судостроителем и перебрался жить прямо на борт яхты; в 1977 году я уже занимался проектированием судов и отваживался ходить в океан до Бермудских островов; с 1979 года проектирование яхт и преподавание этой науки стало моим главным занятием. И все это время где-то в подсознании, не покидая меня ни на минуту, жили Мэнри и его «Тинкербель», его пример вдохновлял меня, и моя жизнь обрела смысл и цельность.

В 1980 году я продал свой 28-футовый тримаран и все имевшиеся в моем распоряжении средства вложил в постройку маленькой крейсерской яхты, получившей имя «Наполеон Соло». Гигантскую помощь в этой работе мне оказали моя бывшая жена Фриша Хьюджессен, мой хороший друг Крис Лэтчем и множество других людей. Проект «Соло», хотя и не отличался особой новизной, все же был не совсем обычным. Мы вложили все наше умение в создание изящного, хорошо уравновешенного судна с вылизанными обводами, превосходно управляемого как при маловетрии, так и в штормовых условиях. «Соло» был для меня не просто яхтой. Я знал в нем каждый винт и гвоздь, каждую планку. «Соло» был для меня живым существом, моим детищем; среди моряков такое отношение к кораблю не редкость. Морское крещение «Соло» принял в 1000-мильном переходе из Аннаполиса к берегам Массачусетса, когда мы с Крисом провели его сквозь череду тяжелых осенних штормов. Весной 1981 года я уже был готов повторить то, что до меня сделал Мэнри.

В мои намерения не входило устанавливать по его примеру новый рекорд. Длина «Соло» составляет 21 фут с небольшим. Немногие суда подобных размеров пересекали Атлантику, но среди них были все же и 12-футовые. Для меня же это плавание имело скорее духовный смысл, я ощущал себя как бы пилигримом. Кроме того, оно должно было послужить мне мерилом моих возможностей и доказать, на что я способен как мореплаватель, инженер и кораблестроитель. Я загадал — уж если я сумею благополучно добраться до Англии, это будет означать, что мне удалось добиться своей цели во всем, что было задумано. Из Англии я предполагал продолжить плавание сперва на юг, а затем на запад, участвуя в трансатлантической гонке одиночек, известной под названием «Мини-Трансат». Это позволило бы оценить ходовые качества «Соло» и оказаться в конечном итоге на Антигуа; весной будущего года я рассчитывал возвратиться в Новую Англию и, таким образом, завершил бы круговое плавание по Северной Атлантике. Для того чтобы соответствовать квалификационным требованиям «Мини-Трансата», мне необходимо было пройти на «Соло» в одиночку 600 миль, и поэтому я вышел на старт Бермудской гонки, маршрут которой протянулся от Ньюпорта до Бермудских островов. От Бермудских островов в Англию мы собирались плыть вдвоем с Крисом.

Когда я покидал Соединенные Штаты, из принадлежащего мне имущества на берегу оставались только кое-какие инструменты. Большинство страховых агентов отказывалось даже говорить со мной о страховке «Соло», а те, которые соглашались, заламывали такие непомерные взносы, что дешевле обошлось бы купить материалы для постройки новой яхты. Я решил путешествовать на свой страх и риск. Своим близким я объяснил это так: в самом худшем случае я рискую погибнуть но тогда мне не нужно будет ломать голову над получением страховки. Если у меня погибнет яхта, это, конечно, тоже плохо. Однако эту беду со временем можно поправить, нужно только набраться терпения. Я знал, что многим случалось потерять судно, но все как-то выкарабкивались.

Многие мои друзья никак не могли понять, зачем мне надо было предпринимать такой вояж, почему нельзя испытать себя иначе, не пересекая Атлантики. Но океанское плавание было для меня не просто испытанием личности. Еще в самый первый раз, когда я вышел под парусом в открытое море, то ощутил волнение духа, которое не покидает меня и до сих пор. В первом своем дальнем переходе к Бермудам я стал воспринимать море как храм. Это моя душа призывала меня к странствию.

Один друг посоветовал мне записывать свои мысли, что будет только полезно для тех, кто считает меня безумцем. Поджидая на Бермудских островах Криса, я, сидя под пальмой, записал следующее: «Как жаль, что я не в силах описать чувства, владеющие мною в море. Если бы я мог выразить те терзания, тот страх и безысходность, описать красоту, сопутствующую грозным зрелищам природы, духовное единение со всеми живыми тварями, которые обитают в стихии, несущей мое судно! Ощущение жизни обретает невиданную мощь, которая раскрывается перед нами, когда мы выпускаем из своих рук бразды правления и просто реагируем, живем, боремся за свое существование. К религии я в сущности равнодушен. Моя собственная космология запутанна и не согласуется ни с какими церковными или философскими учениями. Но для меня выйти в море означает узреть лик Господен. Море напоминает мне о моем ничтожестве и о ничтожестве всего рода людского. Какое прекрасное чувство — глубокое смирение».

Бросок через Атлантику вместе с Крисом был просто опьяняющим — бури, быстрый бег яхты, киты, дельфины. Тут было все, что нужно для приключения. А когда мы подошли к берегам Англии, я понял, что кончилось все, чем я жил от рождения, и теперь для меня начнется новая эпоха.

СУДОВОЙ ЖУРНАЛ «НАПОЛЕОНА СОЛО»

«НАПОЛЕОН СОЛО»

ГЛУБОКАЯ НОЧЬ. УЖЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДЕРжится густой туман. «Наполеон Соло» деловито рассекает волны, направляясь к английским берегам. Курс наш пролегает в непосредственной близости от островов Силли. Необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Высокие приливы, мощные течения, интенсивное движение судов — все это создает опасность для маленькой яхты. Мы с Крисом в четыре глаза вглядываемся в окружающую мглу. Внезапно перед нами вырисовывается маяк, стоящий на каменистом островке, а высоко над водой вспыхивает его луч. Сразу же становятся видны и обрушивающиеся прибойные волны. Мы слишком близко от камней. Крис стремительно перекладывает румпель под ветер, а я выбираю шкоты, чтобы «Соло» шел параллельно скалам. По времени изменения пеленга на маяк мы рассчитали расстояние до него — меньше мили. По карте, дальность его видимости 36 миль. Нам еще повезло, потому что туман стоит сейчас не такой плотный, как нередко случается в наших американских водах у побережья штата Мэн. Не удивительно, что за один только ноябрь 1893 года целый флот 298 судов разбился вдребезги на этих скалах.

На следующее утро мы выбрались из белой пелены тумана, и вот «Соло», мягко покачиваясь на океанской зыби, спокойно скользит, подгоняемый легким бризом. Мы неторопливо втягиваемся в залив, возле которого приютился город Пензанс. Обычно море тяжко колотит в гранитные утесы Корнуолла, печально известною полуострова на юго-западе Англии, взыскавшего с мореплавателей обильную дань кораблями и человеческими жизнями. Пасть залива таит в себе немало опасностей, таких, например, как нагромождение скал, именуемое мыс Лизард.

Небо ясно, и светит солнце. Море спокойно. За прибрежными утесами виднеются зеленые поля. За двухнедельный переход от Азорских островов мы привыкли дышать соленым морским воздухом, и сейчас запах земли кажется нам благоуханием. Под конец морского перехода у меня всегда бывает такое чувство, словно я доживаю последнюю страницу волшебной сказки, и сейчас оно охватывает меня с особой остротой. Крис, единственный матрос в моем экипаже, разворачивает легкий стаксель. Он взмывает над водой и плавно проносит нас мимо деревушки под названием Мышиная норка, притаившейся в расселине между скалами. Вскоре мы заходим за высокий каменный волнолом порта Пензанс и надежно швартуем «Наполеон Соло». С подачей швартовых концов подведена черта под трансатлантическим переходом маленького «Соло». Наконец достигнута последняя цель — главная в череде задач, которые я поставил перед собой пятнадцать лет назад. В те далекие уже теперь дни Роберт Мэнри научил меня не только мечтать, но и добиваться исполнения своей мечты. Сам Мэнри сделал это на крошечном «Типкербеле». Я повторил то же самое на «Соло».

Мы с Крисом взбираемся по каменной кладке набережной поискать таможню и ближайший паб. Оглядываюсь вниз на «Соло» и вижу: это судно мое отражение. Я замыслил его, создал и направлял его ход. Все мое имущество заключено в нем. Мы вместе завершили эту главу моей жизни. Теперь пришло время устремиться за новой мечтой.

Крис скоро уедет, а я продолжу путешествие один на один с «Соло». Я заявил свое участие в гонке «Мини-Трансат», а это предприятие для моряков-одиночек. Но пока что рано об этом думать. Сейчас время праздновать. И мы отправляемся на розыски местечка, где можно было бы пропустить по пинте пива, первой за последние несколько недель.

Программой «Мини-Трансата» предусмотрены два этапа: от Пензанса до Канарских островов и далее на Антигуа. Так или иначе, мне все равно надо попасть в Карибское море. Я рассчитываю подыскать себе там какую-нибудь работенку на зиму. Мой «Соло» быстроходная прогулочная яхта, и очень интересно сравнить его качества с чисто гоночными. Мое судно так хорошо экипировано для дальнего плавания, что у меня, по-видимому, есть шанс уложиться в сумму своих наличных до самого финиша. Кое-кто из моих будущих соперников в суматошной круговерти предстартовой лихорадки срочно вставляет дополнительные переборки или выводит «мэджик маркером» номера на своих парусах; я же в это время вполне могу позволить себе удовольствие полакомиться местными пирогами и со вкусом пообедать жареной картошкой с рыбой. В самые последние минуты перед выходом я должен буду только шлепнуть марки на письма и отведать на прощание местного пива.

Однако шутки в сторону — нам предстоит отнюдь не увеселительная прогулка. Сейчас уже настало осеннее равноденствие, время, когда ярятся шторма. Дважды за неделю свирепые ветры вспарывают воды Английского канала, переламывая пополам идущие по нему суда. Многие из заявившихся участников гонки запаздывают. Опрокидывается одна французская яхта, и экипажу не удается ее спасти. Люди переходят на спасательный плот и умудряются высадиться на крошечном уединенном пляже, прилепившемся у подножия длинной полосы коварных скал на побережье Бретани. Другой француз оказался не так удачлив: его изуродованное тело и выбитый транец его яхты обнаружены на камнях у мыса Лизард. Мрачное уныние повисает над флотилией.

Отправляюсь в местную корабельную лавку пополнить свои запасы. Она помещается в глубине замшелого переулка, вход в нее не обозначен вывеской. Все, кому надо, и без указателя находят дорогу к владениям старого Уиллоуби. Я уже слышал, что старик — известный ругатель, но мне даже нравится его грубая прямота. Уиллоуби приземист, с такими кривыми ногами, будто их нарочно гнули над паром вокруг пивной бочки, поэтому он косолапит и медленно ковыляет по лавке, раскачиваясь, словно корабль с убранными парусами на зыби. Из-под взъерошенной копны седых волос остро сверкают прищуренные глазки, в зубах зажата трубка.

Обращаясь к одному из своих помощников, он жестом указывает по направлению к гавани:

— Понаехало тут мальчишек, лодчонок видимо-невидимо, хлопот с ними не оберешься, а что толку — одна морока да и только! — Обернувшись затем ко мне, он бормочет под нос: — Вот еще один явился, того гляди, последнее упрет, а старый человек только успевай поворачиваться. Еще, небось, погонять будет.

— Одним словом — связался черт с младенцем! — не остаюсь я в долгу.

Одна бровь Уиллоуби ползет вверх, а губы складываются в едва заметную усмешку, которую он старательно маскирует трубкой. Старик начинает травить байки и в один присест наплел целую бочку арестантов. Пятнадцати лет он сбежал из дома на корабле, служил на шерстяных клиперах, крейсировавших между Англией и Австралией. За свою долгую жизнь он столько раз огибал мыс Горн, что даже сбился со счета.

— Слыхал я об этом французе. Не знаю, ребята, на что вам сдались эти гонки? Уж я в свое время всласть Поплавал. Хорошие были денечки! Но мы ведь дело делали! А кому моряцкое дело — забава, тот уж точно сам к черту в лапы метит!

С первого взгляда видно, что старик всей душой болеет за всех сумасбродов, помешанных на морских путешествиях, особенно за молоденьких.

— По крайней мере, они вам составят хорошую компанию, мистер Уиллоуби!

— Скверное дело, говорю я тебе, ох, скверное дело, — уже более серьезно произносит он. — Жаль беднягу француза. А что ты получишь, если выиграешь эту гонку? Большой приз?

— Да нет, я даже не знаю что. Может, кубок какой-нибудь пластмассовый или еще что-нибудь в этом роде.

— Ха! Хорошенькое дельце! Значит, вы отправляетесь и море поиграть в салочки с Нептуном, рискуете кончить свои дни в преисподней, где дьявол вместо священника споет вам заупокойную, — и все это за пластмассовый кубок? Забавно!

И правда, забавно. Похоже, бедняга француз никак не идет у старика из головы. Он щедрой рукой подбрасывает в мою груду покупок еще несколько упаковок и говорит, что это бесплатно, но в голосе его звучат мрачные нотки:

— А теперь ступай откуда пришел и не донимай меня больше.

— Когда я в следующий раз буду в этом городе, ни за что не миную ваш дом. Явлюсь как штык или налоговый Инспектор, можете быть уверены, что от меня вы так просто не отделаетесь. Салют!

Выхожу за порог, слышу, как весело звякает дверной колокольчик. Уиллоуби вышагивает взад и вперед, скрипят под ним рассохшиеся половицы. «Скверное дело, говорю я тебе, скверное дело».

И вот наступает утро старта. Я пробираюсь через снующую по набережной толпу к месту, где назначено собрание шкиперов. Вот уже который день не утихают споры о том, стартовать ли гонке по расписанию или нет. Во время последних двух пронесшихся над этими краями штормов отдельные порывы достигали ураганной силы. «На старте ожидаются сильные ветры, — раздается сообщение метеорологической службы. — К ночи усиление ветра примерно до восьми баллов».

По толпе разносится ропот. «Прямо со старта — и в зубы чертову шторму… Тише, он еще не закончил». — «Если вы сможете выбраться на ветер от мыса Финистерре, все будет о'кей, но постарайтесь держаться от него как можно мористее. В ближайшие тридцать шесть часов с цепи сорвется вся адская свора, и погодка может разгуляться баллов до десяти — двенадцати при 40-футовом волнении». «Прелестно! — восклицаю я. — Не хочет ли кто-нибудь зафрахтовать небольшую гоночную яхту — дешево?» Толпа гудит все громче. Разгораются бурные дебаты между участниками соревнований и их друзьями. Разве это не чистое безумие: выходить в трансокеанскую гонку при такой погоде?

Шум смолкает только тогда, когда слово берет представитель оргкомитета: «Прошу внимания! Если мы сейчас отложим старт, то вполне можем и вовсе не выйти в море. Зима на носу, а мы рискуем застрять здесь на долгие недели. Все мы прекрасно понимаем, что в переходе на Канары каждому достанется, по-видимому, изрядно. Но когда вы пройдете Финистерре, то можете считать себя уже дома. Так что держите связь, будьте начеку и счастливого плавания!»

Набережная внутренней гавани Пензанса битком набита народом. Кто просто глазеет, кто щелкает фотоаппаратом, кто машет на прощание платочком, кто смеется, а кто плачет. Все эти люди вскоре возвратятся в тепло своих уютных маленьких домиков.

Что есть мочи ору: «Всего хорошего!» — когда буксир выводит «Соло» через массивные стальные ворота, распахнутые командой капитана порта, которая дружно топчется вокруг допотопного кабестана. Мы оба — я и «Соло» — находимся в полной готовности. Таящиеся в душе опасения уступают место радостному волнению. Одну за другой хронометр отстукивает секунды. Участвующие в гонке яхты маневрируют вдоль стартовой линии, прикидывая перед ней свой разбег; их капитаны, мои товарищи по соревнованию, настраивают паруса, обмениваются шутками и добрыми напутствиями, пытаясь заглушить сосущую пустоту под ложечкой. Особенно круто придется тем, кто подвержен морской болезни. Вот вверх ползут флажки предупреждающего сигнала. Приготовились! В залив врываются океанские волны; ветер уже начинает крепчать, с запада надвигается зловещий круглый глаз циклона. Я выхожу на ветер и делаю оверштаг. Над стартовой пушкой взвивается облачко дыма, сам же звук выстрела ветер уносит прочь прежде, чем он достигает моих ушей. «Соло» пролетает створ линии старта и во главе всей флотилии уходит в гонку.

Всю ночь свирепствует ветер, и яхты с трудом пробиваются сквозь бушующее море. Я часто вижу во тьме их огоньки то там, то здесь, но поутру рядом со мной уже никого нет. Буря утихла, и «Соло» резво мчит по крупной, но гладкой зыби. Вдруг мой взор натыкается на белый треугольничек впереди, то вздымающийся из воды, то вновь исчезающий за волнами. Отдаю риф на стакселе и один из рифов на гроте. «Соло» сразу прибавляет ходу И устремляется в погоню за виднеющимся вдалеке парусом. Через несколько часов я уже различаю белый корпус. Это алюминиевая яхта, с которой мы в Пензансе стояли борт о борт, в гонке ее ведет один из двух пришедших на ней итальянцев. Подобно большинству участников, это общительный и дружелюбный парень. Что-то у него там неладно. Его штормовой стаксель оглушительно хлопает на ветру и сильно колотит по палубе. Я окликаю его, но ответа не получаю. Проходя мимо, фотографирую его яхту, а затем, спускаюсь вниз и несколько раз вызываю его по радио. Ответа нет. Наверное, спит. А когда на море опускается ночь, слышу радиоразговор одного гонщика с организатором, из которого узнаю, что итальянец затонул. К счастью, его самого благополучно подобрали. Когда я обгонял его, он, по-видимому, боролся с проникающей внутрь водой, стараясь ликвидировать течь.

На третий день на расстоянии примерно одной мили от меня показывается грузовой теплоход. Связываюсь с ним по радио, и вахтенный штурман сообщает мне, что они видели двадцать две яхты из двадцати шести стартовавших после меня. Это известие меня здорово приободряет. Но ветер опять крепчает. «Соло» упорно борется с бурным морем. Необходимо принять какое-то решение относительно дальнейшей стратегии: либо рискнуть быть увлеченным в печально известный Бискайский залив и там уже пробовать как-то прошмыгнуть мимо мыса Финистерре, либо повернуть и направить яхту в открытое море.