I

– Лиза! Лиза, ты где?

Алексей уже минут двадцать обыскивал дом в поисках так не во время пропавшей дочери. Черт побери эту Лизкину странность – пропадать в самый неподходящий момент! Впрочем, о чем это он? «В самый неподходящий момент…». Бывают ли в таких случаях моменты «подходящими»?

– Лиза, доченька! Ну где же ты? Папа очень спешит…

Впрочем, уже не спешит. Они с Лизой и так опоздали. Дальше можно не торопиться. Алексей поднялся на второй этаж дома и еще раз прошелся по пустым спальням. Похоже, он уже стал привыкать к тому, что его восьмилетняя дочь иногда без объяснений исчезает, а потом молча появляется откуда-то с самым невозмутимым видом и насмешливым прищуром: «Ну что ты, папа?… Испугался? А я вот она! Никуда и не пропадала!». А в первый раз, помнится, когда дочка пропала, он чуть с ума не сошел. На уши поставил и домработницу, и охрану, и, наверное, всех встретившихся ему на улице людей. Тогда он еще не знал, что Лизка предпочитает «прятаться» только в доме…

– Лиза, в самом деле! Это уже не смешно! – в голосе Алексея просквозили явные нотки раздражения. Он обошел весь дом, кажется, в третий раз, если не в четвертый, а дочки нигде не было. Как она умудряется так прятаться? Ведь, как Алексею казалось, он знал в своем доме каждый закоулок. И что самое удивительное, Лизка потом может оказаться в какой-нибудь комнате, в которую он заходил неоднократно.

– Лиза?

Дочь обнаружилась в собственной комнате. Как ни в чем не бывало, она сидела за письменным столом и с невозмутимым видом рисовала в альбоме. Алексей остановился в дверях детской и перевел дыхание: только сейчас понял, как на самом деле сильно волновался, разыскивая пропавшую дочку. И тут же на смену облегчению пришло вполне оправданное удивление: в детскую в поисках дочери он заходил несколько раз. И Лизы здесь не было.

– Лиза, где ты была?! Я тебя уже полчаса по всему дому разыскиваю!

Дочка с достоинством прервала свое сверхважное занятие и с чуть надменным выражением посмотрела на отца. «Никуда я не пропадала! Не видишь, я – рисую!». И даже приподняла альбом за край, демонстрируя отцу изрисованную страницу.

«Ничего не понимаю… Может, я и в самом деле схожу с ума, и Лизкины исчезновения мне мерещатся… Продам дом к черту!».

– Лиза, это, конечно, замечательно, что ты занята рисованием, но, черт побери, мы с тобой уже опоздали! Ты отправилась собираться и куда пропала после этого? Я прождал тебя в машине пятнадцать минут, потом полчаса искал в доме! И что я вижу? Моя дочь сидит себе спокойно в комнате и рисует! Ты издеваешься надо мной, да?

Дочка, принявшаяся снова с невозмутимым видом что-то черкать в альбоме, хмыкнула и усмехнулась. И все его негодование разбилось об эту ее усмешку – совсем не детскую, так похожую на его собственную. Алексей, собравшийся, было, высказать дочери все, что он думает по поводу ее «выкрутасов», осекся и, махнув рукой, устало выдохнул:

– Чтобы через пять минут была в машине. И без «фокусов»!

В машине он закурил. Глядя сквозь боковое стекло на фасад дома, уже в который раз подумал о том, что надо бы продать этот некогда счастливый дом и перебраться с Лизкой из особняка в просторную квартиру. Покупатели найдутся: этот дом, расположенный так близко от моря, многим покажется лакомым кусочком. А может, стоит вообще переехать в другой город, в Москву, например?.. И там открыть новый бизнес, для Лизки найти хорошую спецшколу. И зажить новой жизнью – другой, может быть немного удачней настоящей, но вряд ли уже счастливой. Счастливая жизнь у них уже была – еще так недавно…

Хлопнула дверца, и дочка устроилась на соседнем кресле. На этот раз Елизавета послушалась и явилась ровно через пять минут, не опоздав ни на секунду. Алексей усмехнулся про себя и завел двигатель. «Лизка, что произошло с нашей жизнью?.. Что произошло с нами?..». Он бросил короткий взгляд на притихшую дочку и вслух вздохнул.

Родной город встретил, словно мать – заблудшую дочь, долгое время скитавшуюся по свету в поисках счастья и в итоге с израненной обманами и потерями душой вернувшуюся под родное крылышко.

Инга сидела в одном из многочисленных летних кафешек, раскинувшихся на набережной. Курортный сезон еще только начинался, и поэтому и в кафе, и на пляжах, и на набережной было малолюдно. Но где-то уже через неделю-две город примет толпы изнуренных затяжной зимой курортников и превратится в шумный муравейник.

Инга окинула любопытным взглядом немногочисленных посетителей кафе. Ее взгляд задержался на влюбленной парочке. Отношения между влюбленными, видимо, еще находились на начальной стадии развития, когда обществу друзей и подруг предпочитаешь общество любимого человека. Когда в каждом слове, жесте, взгляде партнера ищешь и находишь скрытые клятвы в вечной любви. Когда любая окружающая обстановка кажется романтичной – будь то морское побережье, пыльная многолюдная магистраль или вот подобная дешевая забегаловка. И когда кормить друг друга с ложечки мороженым кажется невероятно сексуальным. Впрочем, возможно, что парочка является уже молодоженами, и их отношения вступили в другую стадию – первых дней медового месяца. Инга улыбнулась про себя, мысленно пожелав парочке как можно дольше сохранить пылкость в их отношениях, и перевела взгляд на деваху за соседним столиком. Девица с таким аппетитом уплетала шаурму, что Инге тоже вдруг захотелось купить себе вместо сока и мороженого шаурму и с таким же аппетитом есть ее, запивая холодным пивом. Девица, видимо, почувствовала на себе взгляд и недовольно глянула на Ингу, и та, смутившись, поспешно отвернулась.

Сколько же лет она не была в своем городе? Уже и не вспомнить… Стыдно, но каждое лето она, изменяя родному побережью, отправлялась отдыхать на чужестранные курорты. Избалованная «столичная штучка», как наверняка назвал бы ее кто-нибудь из стародавних школьных подружек…

Город простит, как мать – непутевую дочь, потерявшуюся в жизненных поисках и вернувшуюся в семейное гнездышко залечивать опаленные крылышки. «Мама, ты простишь?…». – «Главное, что ты вернулась, доченька…».

Ей было одновременно и хорошо, и грустно. Слишком серьезные потери случились за недавний период. И неожиданно близким оказался город, который она когда-то оставила ради столичной суеты, и который принял ее сейчас с материнским прощением.

Инга закурила и вытащила из сумочки зазвонивший телефон.

– Да, Вадим?

Брат интересовался, как она добралась и обустроилась.

– Все в порядке, Вадька, – засмеялась Инга. – Сняла флигелек у любезной старушки. Сейчас вот сижу в кафе, дышу воздухом и любуюсь морем. Можешь завидовать!

– Уже завидую, – брат усмехнулся. Ему-то вряд ли удастся этим летом выбраться в отпуск на море: в его новоиспеченной семье ожидается прибавление.

– Как Лариска?

– Да ничего, нормально, – обычный ответ Вадима. – Привет тебе передает. Инга, ты там будь внимательной, а то мало ли…

– Вадим, что может со мной случиться в нашем городе? – она засмеялась и бросила короткий взгляд на девицу с шаурмой, которая, совершенно не стесняясь, с интересом прислушивалась к ее телефонному разговору. – Это ты будь внимательным! Лариске забота сейчас как никогда требуется!

– А то я не знаю, – он буркнул, будто обиделся на то, что сестра посмела заподозрить его в невнимательности к беременной жене. – Обойдемся без наставлений, Инга.

– Я, как старшая сестра, могу позволить себе подобные наставления! – она засмеялась, и Вадим с усмешкой напомнил:

– Ты старше меня всего на пятнадцать минут!

Его всегда веселило то, что сестра упорно продолжает считать себя старшей, хоть они и являются двойняшками.

– Но все же старше, – Инга усмехнулась и еще раз наказала:

– С Лариской будь сама забота и внимательность!

– Инга!..

– Что «Инга»? Я уже двадцать девять лет Инга! Все, пока! Целую, – она засмеялась и отключила телефон. Разговор с братом, как всегда, поднял настроение. «Между нами особая Связь», – как часто повторяла она. И всегда чувствовала, что происходит с братом, даже если тот находился на расстоянии. Чувствовала… Она вздохнула и загасила в пепельнице окурок. Теперь она другая. Не слабая, но бессильная…

– Извините, вы не угостите сигареткой?

Инга подняла глаза на подошедшую к ее столику девицу, которая до этого с таким аппетитом трескала шаурму.

– Да, пожалуйста, – Инга вежливо улыбнулась девушке. Та закурила и неожиданно присела за столик:

– Спасибо. Извините, Вас зовут Инга? Вы – Инга Дохновская?

– Да… – Инга с удивлением посмотрела на незнакомку.

– С ума сойти! – девица всплеснула руками и засмеялась. – Ну надо же! А я-то думаю, мерещится мне или нет! Сижу и гадаю, Инга ты, или я ошибаюсь. А как услышала твой разговор по телефону, так все сомнения и отпали: брата Вадимом назвала! И себя – Ингой… Глазам не верю: передо мной Дохновская собственной персоной!

Девица, не скрывая своей радости, тараторила и тараторила под вопросительным взглядом Инги.

– Не узнаешь, Дохновская? Ой, неужто я так изменилась! Ну, раз меня не узнаешь, значит, я богатой буду! – девушка, поняв вопросительный взгляд Инги, засмеялась. – Ну же, милая, вспомни, кто на страже стоял, пока вы с Вадькой черешню с соседских деревьев обрывали?.. И к кому ты потом, когда стала уже немного старше, приревновала Серегу Носова, потому что тот на дискотеке пригласил на танец не тебя?.. И с кем ты потом придумывала различные способы отделаться от этого же Сереги, потому что у тебя любовь к нему прошла, а он, наоборот, воспылал к тебе чувствами?..

– Черешню мы с Вадькой тогда оборвали бы всю, если бы он так некстати с дерева не навернулся! Серега Носов тебе на фиг был нужен, потому что ты, как оказалось, уже давно сохла по моему брату! Машка! Пустовалова! – Инга, признав в этой «девушке с шаурмой» свою подругу детства, с которой не виделась уже добрый десяток лет, громко воскликнула, так, что на нее обернулись влюбленные «голубки».

– Она самая! – Маша, смеясь, воскликнула еще громче. – Только я уже давно не Пустовалова, а Грачева! Замуж на втором курсе выскочила! Впрочем, теперь я снова Пустовалова, потому что развелась. А ты фамилию сменила?

– Нет, – Инга скромно улыбнулась. – Я не выходила замуж.

– Ну и правильно, чего там делать? – разведенная Мария горячо одобрила и снова с радостным удивлением воскликнула:

– Уж и не думала, что мы с тобой когда-нибудь встретимся! А ты совсем красавица стала! С блеском и лоском! Вот что значит – столичная жительница! А мы вот тут…

Мария сокрушенно вздохнула, высказывая этим недовольство собственной внешностью, и легкую зависть к привлекательности столичной подруги. Инга лишь про себя усмехнулась: видела бы ее Машка месяца три-четыре назад, изможденную болезнью, уж явно не стала бы завидовать ее «лоску и блеску». Наоборот, в лучшем случае бы испытала жалость…

– Я тебя не сразу узнала, потому что ты волосы в черный перекрасила. Ты ведь светло-русая, насколько я помню… – Машка придирчиво оглядела длинные волосы Инги. Сложно поверить, что крашеные, настолько они выглядели натуральными и ухоженными.

– Мне всегда хотелось быть брюнеткой, – Инга с улыбкой пояснила, а Мария с недоверием протянула:

– Странное желание… Обычно все хотят быть блондинками, – и со значением накрутила на палец собственную выбеленную краской прядь. – А ты сюда как, совсем приехала, или просто на море?

– Просто на море, – Инга улыбнулась, мысленно пожелав, чтобы подруга не принялась расспрашивать ее, почему она приехала «на море» в родной город только сейчас, спустя столько лет, а не раньше. На этот вопрос она и сама не знала ответа. Но Машку не интересовали подобные «мелочи», она лишь деловито спросила, на какой срок Инга приехала.

– Как получится… Пока на месяц, а там видно будет! Может, на все лето задержусь, а может, и раньше уеду.

– Ишь ты! – присвистнула Маша. – А как же твоя столичная работа? Ведь, если я правильно Вас, москвичей, понимаю, вы просто повернуты на своих должностях и карьерах. В отпуск на все лето вряд ли уходите…

– У меня – свободный график, – Инга ответила с загадочной усмешкой. Машка сейчас, как пить дать, начнет расспрашивать, что же у нее за работа там такая… Но Маша, дабы не ударить лицом в грязь перед столичной подругой, сама обо все «догадалась» и со знанием дела кивнула:

– А-а, понятно… Свой бизнес, да? Салон красоты? Или магазинчик держишь?

– Скорее – «салон красоты», – Инга, развеселившись, засмеялась. Знала бы Машка, чем она на самом деле до некоторых пор занималась!

– Вот что значит – столица… Совсем другая жизнь! Не то, что тут у нас… Я вот торговое училище окончила. И то считаю, что все у меня удачно – с образованием я да при постоянной работе. Устроилась в продуктовый магазин! Хоть круглогодично я работой обеспечена, а то ведь многие у нас лишь летом могут зарабатывать – на курортниках. В сфере обслуживания там, сдавая комнаты или продавая овощи-фрукты со своих огородов. Да что тебе рассказывать! Помнишь, наверное, ты всю эту нашу жизнь! Зато воздух у нас свежий!

– И солнце есть, – Инга с улыбкой поддержала Машку. – И море.

– Ну, давай, рассказывай, рассказывай о себе! Как ты там, в столице, живешь? – Мария с жадным интересом поторопила ее. – И как брат твой? Я знаю лишь то, что вы с Вадимом уехали в Москву в институты поступать, а как дальше ваша жизнь сложилась – не знаю.

– Да неплохо вроде, – Инга ответила со скромной улыбкой. – Вадим в банке работает, ему повышение обещают в скором времени. Я вот на психолога выучилась. У меня небольшая частная практика. Я слишком свободолюбивой оказалась, чтобы ежедневно торчать в офисе с девяти до шести! Или ленивой, – Инга засмеялась и умолчала о том, что до недавнего времени совмещала практику психолога с «ведьминской практикой», как, смеясь, шутил брат.

– О, так ты значит – психолог! А мне про салон красоты пять минут назад заливала! – Маша немного обиделась.

– Ну а чем кабинет психолога не салон красоты? – Инга засмеялась. – Салон душевной красоты. А внутренняя красота и внешне отражается. Так что я тебя не обманула, согласившись с тем, что владею «салоном красоты».

– Резонно, – Мария с улыбкой согласилась и попросила:

– Расскажи мне о Вадьке! Все же моя первая любовь, как никак… Холостует или уже женился?

– Женился – совсем недавно, в конце апреля. Скоро уже и ребенок должен родиться.

– Ох, здорово! Ну, счастья ему и его семье!

Инга улыбнулась и предложила подруге заказать по чашке кофе и по десерту, но та, спохватившись, отказалась:

– Ох, нет уже, Инга! Я совсем о времени забыла! Встретила тебя так неожиданно и заболталась. А у меня сын еще без ужина где-то во дворе бегает с соседскими ребятишками! Пойду искать его и кормить. У меня сын уже взрослый какой! Осенью в школу пойдет!

И, прежде чем уйти, предложила Инге встретиться вечером:

– Мы сегодня с девчонками – моими подругами – маленький междусобойчик устраиваем. Выход, так сказать, в свет. Нас три подруги. Раз-два в неделю вечером мы обязательно собираемся вместе и идем в ресторан или просто прогуливаемся по набережной. Так, трещим о том, о сем, иногда мужикам глазки строим, – Маша кокетливо хохотнула. – В общем, приходи сегодня часам к десяти в ресторан «Морской». Это на набережной, где раньше ресторан «Советский» был, помнишь?

– Помню, – Инга улыбнулась. Город детства продолжал заботливо подкладывать ей нужные пазлы, постепенно воссоздавая знакомую и когда-то оставленную картину ее жизни здесь. Встреча с подругой детства, ресторан «Морской», который раньше был «Советским»… Ностальгия и воспоминания, захлестывающие душу подобно морскому прибою, латали и залечивали раны-прорехи. Для полной картины детства не хватало только соседского сада, в котором черешня всегда казалась крупнее и сочнее…

– Ну, так придешь, а? Я тебя с девчонками познакомлю! Поболтаем о жизни…

Маша настойчиво спросила, и Инга приняла приглашение.

…Со стороны могло показаться, что эти два человека пришли в ресторан, чтобы подобно другим посетителям насладиться хорошей кухней и ленивым, ни к чему не обязывающим разговором за размеренным ужином с шашлыком и терпким вином.

– … Есть новости. Она – в городе.

– Когда приехала?

– Вчера вечером.

– Хм… – мужчина отложил вилку и неторопливо промокнул рот салфеткой. – Почему я узнаю об этом только сейчас, почти сутки спустя?

Второй собеседник виновато опустил глаза и еле слышно пробормотал:

– За этот период не произошло ничего такого, что могло бы…

– Послушай, дорогуша, – мужчина бесцеремонно перебил второго, младшего по возрасту, и раздраженно швырнул салфетку на стол. Наклонившись через стол к своему собеседнику, он с елейными интонациями в голосе зашептал:

– Твоя роль – исполнительный наблюдатель. Увидел – доложил, увидел – доложил. И так далее! А делать выводы, произошло или не произошло «ничего такого» буду я. И только я! Мне нужна точная и своевременная, слышишь, своевременная информация! Это понятно?

Второй человек еле слышно пробормотал слова согласия.

– То-то же… Твоя задача – наблюдать и докладывать мне. О любых даже мало значимых происшествиях или отсутствии оных. И при этом быть тише воды, ниже травы, чтобы ни одна душа даже мысли допустить не посмела о наличие какой-либо слежки. Это ясно? «Проколешься» на чем-либо, сгною.

Мужчина старшего возраста, прошептав угрозы, медово улыбнулся и подозвал крутившегося неподалеку официанта:

– Голубчик, принеси-ка нам по порции пломбира…

Дружеский, почти семейный ужин, да и только…

II

Ингу уже ждали. «…Три девицы под окном пряли поздним вечерком…». Или, верней сказать, «…три девицы за столом ждали поздним вечерком…», – Инга тут же перефразировала классика и мысленно усмехнулась. Судя по застывшему на лицах барышень ожиданию, смешанному со жгучим любопытством, Мария уже успела поведать своим подругам, что к ужину бонусом прилагается знакомство с ее давней приятельницей. Столичной штучкой. Ее и ждали – как столичную штучку – с некоторым ревностным вызовом в любопытных взглядах. Мы, мол, тоже тут не лыком шиты и красотой не обделены…

Маша, увидев Ингу, энергично замахала рукой, а остальные девушки за столом расцвели радушными улыбками. «Вэ-элкам!».

– Добрый вечер! – Инга подошла к столику с лучезарной улыбкой. Три подруги тут же окинули ее с ног до головы быстрыми оценивающими взглядами, какими встречают женщины другую женщину. Взгляд привлекательных самок, ревностно оценивающих привлекательность другой самки.

– Добрый вечер!

– Привет!

– Добрый!

Три подруги тут же охотно откликнулись. Новая самка хоть и была привлекательна, но одета была в слишком уж скромную «шкурку». Легкое разочарование («Как, и это – «столичная штучка? В таком неброском сарафанчике?») во взглядах девушек сменилось легким торжеством: не соперница. По крайней мере, не на этот вечер.

– Девочки, знакомьтесь! Это – Инга, моя подруга детства, которая сейчас живет в Москве, – Маша почти торжественным жестом представила вновь обретенную приятельницу подругам. – А это, Инга, мои подружки. Таисия, или можно – Тая, и Анна.

– Лучше – просто Аня, – одна из девушек скромно улыбнулась.

– Очень приятно, – Инга произнесла полагающиеся в таких случаях слова любезности и присела на свободный стул рядом с Машей.

Ее приняли. Настороженное любопытство, проявившееся в первые минуты встречи во взглядах новых знакомых, исчезло уже после первых бокалов терпкого южного вина, выпитого за знакомство. Южные знакомства завязываются быстро и непринужденно, даже если они предполагают не скоропалительный, пламенеющий страстью роман, а сезонную женскую дружбу.

Они были слишком разными – эти три подруги, начиная внешностью и заканчивая характерами. Легкая на подъем Мария готова была к приключениям и легкому флирту в любую минуту, и эта готовность отражалась и в ее немного легкомысленном наряде, и в озорном блеске в глазах, и чуть более громком, чем требуют приличия, смехе. Но, однако же, ее сильное желание нравиться не выглядело смешным. Мария рискованно балансировала на границе, отделяющей умеренность от излишества, но не оступалась в сторону вульгарности.

Таисия предпочитала более скромную, но подобранную со вкусом одежду и неброский макияж. Среди своих подруг она занимала «золотую середину»: спокойная, рассудительная, не лишенная здоровой иронии. В ней было в меру «правильности», проявлявшейся скорее в виде безобидных подшучиваний над ветреностью Марии и «ханжеством» Анны, чем в поучениях.

И, наконец, Анна. Испуганный серый мышонок или кроткая овечка… Не сказать, что она была так уж некрасива, скорей слишком неприметна. Видимо, ее застенчивость, разросшаяся до глобального комплекса, превратилась в параноидальное желание сделаться невидимой для окружающих: об этом простодушно поведало и длинное старомодное платье синего цвета, и завязанные в скучный хвост тусклые волосы, и отсутствие малейших признаков макияжа на простоватом личике.

Но, не смотря на такую «разность», подруги удивительным образом дополняли друг друга, словно каждая из них являлась лишь третью общей цельной картины. Даже в разговоре они договаривали друг за друга, привнося в общий разговор индивидуальный колорит.

– Ох, девчонки, ка-акой вон мужчина-а! Мама родная, держите меня, – эмоциональная и любвеобильная Мария по-простецки ткнула пальцем в сторону понравившегося мужичка за столиком в противоположном углу ресторана.

– Вот именно, что «мама родная», – спокойная и немного флегматичная Таисия скептически усмехнулась, усмешкой красноречиво вынося вердикт и внешности мужчины, и вкусу подруги.

– Девочки, ну не так же громко! На нас уже смотрят. Ой, он оглянулся! – скромная и пугливая Анечка (почему-то Инге хотелось звать ее именно «Анечкой» – за овечью кротость в светло-карих глазах и смущенный румянец) громко и испуганно шикнула на подруг.

– Оглянулся? – Машка тут же к вящему недовольству Анечки бросила меткий взгляд на облюбованный столик и призывно улыбнулась вмиг подобравшемуся «плейбою» местного разлива.

– Машка, сама потом от него отматываться будешь. Мы – умываем руки, – Таисия тут же с усмешкой предупредила, а Анечка возмущенно покраснела.

– Зануды! – весело припечатала Машка. Инга лишь молча улыбнулась.

Город словно вдыхал в нее новую жизнь – или, точней сказать, давно забытую старую. Ту жизнь, в которой были абрикосы с медовыми капельками сока на месте разлома, нелегально ободранная соседская черешня, связки высушенных морских «бычков», загадочная сезонная популяция курортников, стекающаяся сюда из другой северной жизни, мелкие несерьезные ссоры с братом и следующие за ними серьезные примирения, бабушкина улыбка, когда улыбались не только ее губы, но и глаза, и каждая морщинка на высушенном солнцем и жизнью лице. Эта жизнь, как ей казалось, надежно осталась в далекой стране детства, в которую нельзя купить обратный билет, и путешествовать можно лишь транзитным туристом – с помощью чуть стертых воспоминаний и искажающих действительность снов. И вот сейчас словно ей чудесным образом достался последний билет на самолет, пролетающий над страной детства.

– Инга, а ты замужем? – Таисия задала свой немного беспардонный вопрос с живым женским интересом. Впрочем, в этой атмосфере сезонной курортной дружбы, темного, как южная ночь вина, соленого, пахнущего флиртом ветра и раскаленного любовной страстью песка любые отношения стремительно сходятся на короткую ногу, и вопросы не кажутся беспардонными.

Из всех троих новоиспеченных подруг замужем была только Таисия.

– Нет, – Инга скромно улыбнулась. О-о, знали бы эти ее новые подруги об ее последнем романе, они бы совершенно с другим интересом посмотрели на «столичную штучку». Они бы красноречиво промолчали в ответ, маскируя удивление и недоумение запоздалыми натянутыми улыбками, и сгорали бы от нетерпения обсудить в ее отсутствии «эти аморальные столичные нравы…».

– Да что там, замужем, делать? – «сходившая замуж» Мария теперь задорно-легкомысленно высказывала «фи» кольцам на безымянных пальцах и штампам в паспортах, отдавая предпочтение ни к чему не обязывающим ресторанным флиртам и, изредка, коротким, угасающим с возвращением «пассии» в свой город курортным вспышкам страсти.

– Вопрос не в том, что делать замужем, вопрос в том, чтобы быть замужем, – Таисия, определенно, с фанатичным рвением преклонялась культу брачного штампа в паспорте.

– Вопрос даже не в том, чтобы быть замужем, вопрос в том, чтобы желать создать семью, – Анечка тут же тихим голоском провозгласила свою истину. И Инга невольно улыбнулась: вот уж для кого семья была бы и Библией, и священным храмом. Но скромная Анечка с ее домостроевской покорностью в глазах слишком уж отчаянно смущалась своего простоватого личика и мышиного цвета волос, чтобы представлять интерес для местных скучноватых мужичков, не говоря уж о заезжих курортных плейбоях.

Инга не стала вступать в полемику. Ее внимание привлекли музыканты, которые закончили устанавливать свое оборудование на ресторанной концертной площадке и теперь пробовали звук. «Живая» музыка в ресторанах и кафе – еще один обязательный атрибут приморских городков. С репертуаром из гремучей смеси выходящих из моды попсовых хитов, чередующихся с прокуренным шансоном. И бессмертным лидером курортного хит-парада «Владимирским централом».

Музыканты закончили последние приготовления, и на площадку вышла певичка. Инга бросила равнодушный взгляд на сцену и вновь вернулась к своим приятельницам: Машка как раз начала под одобрительное хихиканье девчонок рассказывать какую-то смешную байку. Но и Машкины фразы, и смех подруг тут же потонули в первых аккордах до боли знакомой песни. Инга вздрогнула от неожиданности и, совершенно не беспокоясь о том, что покажется невежливой, повернулась к сцене, намертво приковав взгляд к певичке.

…Когда мне казалось, что сломлен дух,

Я вновь поднималась безликой надеждой.

И пусть выбирала из трудностей двух

Я обе. С бравадой слепой и небрежной.

А жизнь мне давала все новый урок…

И каждый последующий был все сложнее

И не было дня, что не шел бы мне впрок,

И я становилась с днем каждым мудрее…

…Вот уж не думала, что столичные новомодные веяния так быстро докатятся до провинциальных черноморских городков… И что в репертуаре местных музыкантов с попсой и шансоном может соседствовать другая музыка. Каждая нота, каждый слог впивались в душу беспощадными гвоздями, оставляя кровоточащие раны. Популярность Лёки и впрямь идет семимильными шагами, если ее песни, только недавно прозвучавшие в столичных эфирах, уже перепевают провинциальные певички – отчаянно фальшивя, не там расставляя акценты, с душевным надрывом выводя верхние ноты, отчего в их исполнении исчезает простая Лёкина искренность. И все же, все же… Эта песня – отрезвляющее, как февральский ветер, напоминание о еще совсем недавней жизни.

…А ей просто катастрофически не идет эта песня – этой певичке. Не для ее голоса, не для расшитого люрексом топа, еле прикрывающего полную провинциальную грудь, не для выбеленных перекисью кудрей, не для жеманно-пухлых губ, с неискренней тщательностью выговаривающих каждую букву… Инга, на мгновение прикрыв глаза, вспомнила Лёку – ее подростковую угловатость, вздернутый подбородок и магию сильного гибкого голоса. Лёкины песни в ее исполнении не были песнями, они были сокровенными мыслями, тайной болью, кипевшим протестом, спекающимся с отчаянием. Ее песни были и остаются ее душой, которой она интимно делится со слушателем. Маленькая взрослая девочка, остающаяся ребенком, так долго не верящая в свой талант и схватившая сейчас самые сливки признания и славы. Девочка, которая на алтарь своего таланта принесла в жертву самое ценное, что у нее тогда было – любовь. «…Инга, ты меня простишь?..».

– …Инга? Инга, ты чего?

Она, сморгнув, пришла в себя после недолгого наваждения и выдавила улыбку новым подругам, взирающим на нее с беспокойством.

– Инга, что-то случилось? Ты как будто… выключилась, – Машка не стала церемониться в вежливых расшаркиваниях и сразу в лоб выдала свое волнение.

– Нет, ничего не случилось… Просто песня… Она мне очень нравится. Любопытно, эта песня только недавно появилась в эфире, а ее уже исполняют здесь…

– А то! – Машка гордо и неким вызовом повела плечами. – Что ж, думаешь, у нас здесь совсем глухомань? И кроме «Ой, цветет калина…» мы тут ничего не поем и не слышим? Обижаешь, подруга!

Инга в ответ на Машкино заявление лишь молча улыбнулась. Да и что она могла сейчас сказать своим новым подругам – временным, как и ее пребывание в городе – о своем настроении, навеянном этой так неожиданно услышанной песней? Или ничего, или очень много…

…Мария неожиданно вызвалась проводить Ингу. Распрощавшись с остальными подругами на освещенной площадке перед входом в ресторан, она по-свойски ухватила московскую приятельницу под локоть:

– На какой улице ты остановилась? И у кого?

– На Приморской. Сняла у бабульки флигелек, – охотно пояснила Инга. И чуть не высказала вслух неожиданное желание прогуляться по тем улицам, по которым бегала в детстве. Не высказала, потому что Мария уже опередила ее:

– Можем пойти туда, где ты когда-то жила. Это ведь от меня не далеко. Правда, сейчас очень темно, ты мало что увидишь, но прогуляться можно, если не торопишься.

– Мне некуда здесь торопиться, – Инга усмехнулась, почти принимая Машкино предложение. – А ты разве не торопишься? У тебя ведь сын…

– Спит уже, – Мария беззаботно махнула рукой. – Я его с матерью оставила. Имею право на личную жизнь? Ну так как, пройдемся по местам нашего детства?

– М-м-м, в другой раз, – Инга отказалась с некоторым сожалением. – Не сегодня. Вернее, не ночью. Хочу видеть, а не только понимать, что я нахожусь в уголке своего детства.