Сваха для монаха

Мариша скромно промолчала. И лишь спросила:

– Зачем вам наши отпечатки? Мы вам и так скажем, что на бутылке будут наши пальчики.

– Будут? – оживился капитан.

– Мы же ее покупали, несли из магазина, а потом разливали из нее вино.

– По стаканчикам.

Капитан снова оживился.

– По стаканчикам! И где они? Где они, эти стаканчики?

Увы, пустые пластиковые стаканчики подруги сполоснули и оставили у себя в комнате в качестве емкостей для питья. Капитан прямо даже расстроился.

– Как же вы так неосторожно?! – воскликнул он с укором. – Они же теперь совершенно непригодны для экспертов! Ну да ладно! Все равно тащите их сюда!

Вскоре на столе образовался натюрморт из пустой винной бутылки зеленого цвета с узким длинным горлышком, четырех белых пластиковых стаканчиков и одного красного рваного пакета с нарисованными на нем розочками, который никто не догадался убрать со стола.

– Очень хорошо, – пробормотал капитан, явно не зная, что делать дальше.

Пришлось подругам ему подсказать, чтобы он записал их имена, фамилии и прочие паспортные данные. А также составил бы с их слов первичный протокол, который бы и дал им на подпись. С горем пополам все было сделано. И капитан, вспомнив о своем официальном положении, запретил подругам до поры до времени покидать пределы Алёхина.

– До какой поры?

– До какого времени?

– Три дня.

– Но мы не можем! У нас дела!

– Совершено убийство! – веско произнес капитан. – И вы находитесь под подозрением. Скажите еще спасибо, что я оставляю вас на свободе. Или вы предпочитаете провести это время за решеткой?

Нет, ничего такого подруги не предпочитали. Они же не дурочки. Ясное дело, куда лучше сидеть в сельской гостинице, чем в районной тюрьме. И их комнатка вдруг стала казаться девушкам невозможно уютной. Как это они раньше не замечали, в какой тут славный темно-зеленый цвет выкрашены стены. А потолок в желтых разводах от протечек с крыши? Это же чудо какое-то, а не потолок. Смотришь и не можешь наглядеться. Да и меблировка вполне достаточная. Скромно, но со вкусом.

В общем, под угрозой тюремного заключения подруги во многом пересмотрели свои прежние позиции. И поняли, что человеку для счастья нужно куда меньше, чем им представлялось всего несколькими часами раньше.

– Ну так решили! – произнес капитан. – Вы остаетесь тут. А я ищу убийцу.

И с этими словами он поднялся и вышел из комнаты, забыв винную бутылку и стаканчики и оставив подруг в состоянии, близком к шоковому. Улики забрал сержант Коля, вернувшись за ними через четверть часа. При этом он не скрывал от подруг, что пока, кроме них и Евгения, других подозреваемых на роль убийцы художника Владимира у капитана нету.

– Вот мы влипли! – в сердцах воскликнула Катька, когда за Колей-Николаем закрылась дверь. – Влипли так уж влипли! Посадят нас с тобой!

Маруська тоже почувствовала неладное. Она запрыгнула к хозяйке на колени и пытливо пыталась заглянуть ей в глаза. Но сегодня преданное внимание кошки Катьку не утешало. Нависшая над ней и Маришей беда была слишком велика, чтобы Маруська могла ее купировать своими скромными силами.

– Думаешь, капитан не найдет настоящего преступника?

– Этот деревенский чудак? Я тебя умоляю!

– И что нам делать?

У Катьки было несколько версий. Первая – это бежать. Но ее подруги отвергли сразу же. Вторая заключалась в том, чтобы просить приюта и убежища у настоятеля монастыря. Но это в том случае, если убитый, в убийстве которого подозревали теперь подруг, не был бы лично знаком с настоятелем. А так у настоятеля могло возникнуть вполне понятное желание наказать двух нахалок, лишивших его ценного работника. Так что этот путь спасения подругам после некоторого колебания также пришлось отвергнуть.

– И последнее, что мы можем сделать, чтобы спастись, это самим найти преступника!

Вот это понравилось Марише куда больше! Она вскинула голову и посмотрела на подругу.

– И с чего мы начнем?

Катька, которая, похоже, не ожидала такого быстрого согласия, слегка растерялась.

– Ну-у-у, – протянула она, – мы можем поговорить с другими трудниками. Владимир прожил в монастыре все лето. Они должны его хорошо знать.

– Точно! Вдруг у него тут были враги!

– Конкуренты!

– Другой художник, который тоже желал реставрировать Никольский скит.

Какая-то мысль прокрутилась в голове Мариши. Но быстро ускользнула. А вот версия с конкурентом была отвергнута прежде всего потому, что Владимир сам рассказал подругам, что в монастыре он единственный профессиональный художник. И потому роспись Никольского скита поручили именно ему. Никакой конкуренции.

Поэтому подруги сразу же принялись разрабатывать другую версию.

– А что, если он приехал в монастырь, потому что ему необходимо было где-то спрятаться?!

– Ага! Натворил чего-нибудь в большом мире. А тут решил пересидеть.

– Но враги все равно его нашли.

– И устранили!

Эта версия была всем хороша. За исключением одного-единственного момента. Кто бы ни явился из большого мира в монастырскую обитель, чтобы устранить художника, его должны были здесь видеть. А никого из посторонних, кроме двух подруг, возле Владимира тем роковым вечером не было.

– Так что эта версия опять же говорит не в нашу пользу.

– Но преступник мог спрятаться!

– Где?

– В лесу! В деревне! В конце концов, он мог замаскироваться. Или выждать, а потом уж нанести свой удар.

– С нами в автобусе приехала целая куча народу, – не согласилась Мариша. – И все они остались где-то в Алёхине.

– Думаешь, преступник среди них?

– Очень может быть.

Но Катька размышляла уже о другом.

– Нужно поговорить с Евгением, – сказала она. – Пусть постарается припомнить, с кем еще контактировал сегодня вечером Владимир.

Дожидаться утра, чтобы побеседовать с Евгением, подруги не стали. И поплелись к нему. Жил он в том же здании и наверняка не спал. Какой сон, если его также обвиняли в убийстве Сухоручко? Так чего время терять?

Евгений и Владимир жили в одной комнате. И подруги сильно сомневались, что сейчас она будет открыта. Так и оказалось, комната была опечатана. И им пришлось разыскивать Евгения, бродя по этажу. Но в конце концов им указали на дверь, за которой спрятался этот бедолага.

При виде подруг, возникших на пороге номера, Евгений тут же воскликнул:

– Честное слово, девчонки, я не хотел впутывать вас в это дело!

– И все-таки впутал! – сердито сказала Мариша, пока Катька со странным выражением рассматривала Евгения.

Мариша уже знала, что к чему. Сначала Катька именно с таким лицом глазела на Бороду, потом переключилась на Владимира, а теперь, когда тот умер и сошел со стартовой дорожки до ворот ЗАГСа, перенесла свое внимание на Евгения. Да уж, непостоянная девушка эта Катя. А Евгению точно не позавидуешь.

– Не впутывал я вас! Менты уже и без меня знали, что мы с вами провели вечер вместе.

– И кто же мог им сказать?

– Не я! Честное слово, это был не я!

Подруги переглянулись. Собственно говоря, какая разница, кто донес на них милиции? Они пришли к Евгению совсем не за этим.

– А что же вы тогда хотите?

– Прежде всего, войти. Не можем же мы разговаривать, стоя на пороге.

Евгений посторонился. Подруги вошли. И стали задавать накопившиеся у них вопросы.

– Кто мог желать зла Владимиру?

– Не знаю. Никто.

– А кто был его самым близким другом?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Ну, наверное, я.

Мариша кивнула.

– Отлично! Мы продвигаемся к цели. А теперь ответь, как близкий друг, были у Владимира какие-то проблемы?

– Не обязательно в монастыре! – поддержала ее Катька. – И за его стенами тоже.

– Я не знаю, – окончательно растерялся Евгений. – Мы с Вовкой познакомились уже здесь. И ни про какие проблемы он мне не рассказывал.

– Он был женат?

– Вроде бы нет.

– А с кем живет?

– Кажется, он говорил, что с родителями, – неуверенно предположил Евгений, но тут же засомневался: – Или только с матерью. Или один? Нет, не знаю.

– А чем занимался?

– Он художник.

– Да, это мы знаем. Но где он работал?

– Работал?

Евгений вытаращился на подруг, словно они сказали нечто поразительное.

– Работал! – раздельно и внятно повторила Мариша на тот случай, если бедняга не понял этого слова или просто забыл, что оно означает.

– Ну да, наверное, где-то он в самом деле работал, – пробормотал Евгений в конце концов в ответ. – Не знаю я.

– Как это?

– Лично я безработный, – откровенно признался Евгений. – Вольная птица. Наверное, и Владимир тоже нигде официально не числился. Иначе как бы он смог прожить в монастыре с мая по сентябрь?

Подруг это тоже интересовало. А еще их интересовало, на какие же тогда шиши мог существовать Владимир. Монастырь вряд ли платил ему большие деньги, если вообще платил хоть что-то. А ведь, приехав обратно в город, Владимиру предстояло еще пережить зиму. И кто бы его содержал? Или он собирался остаться в монастыре до следующего года?

– Ничего такого он мне о своих планах не говорил, – почему-то побледнел и встревожился Евгений. – Но и уезжать пока не собирался.

Евгений даже вспотел. У него на лбу выступили крупные капли пота. И это тоже было странно и непонятно.

– Во всяком случае, до холодов Вовка отсюда точно никуда не собирался.

Это было тоже довольно странно. И наталкивало на мысль, что версия подруг о том, что Владимир попросту прятался в монастыре, была не так далека от истины. Но если Мариша была целиком сосредоточена на расследовании, то у Катьки был свой интерес. Она поумерила свою пылкость и теперь задумчиво смотрела на Евгения. Наконец тот заметил ее пристальный взгляд и спросил:

– Что?

– Как же так получилось?

– Что?

– Что ты безработный?

– Вот так и получилось. У меня творческий кризис.

– То есть раньше ты работал?

Катькины настойчивые расспросы имели под собой самое простое основание. Она интересовалась, насколько перспективен Евгений. Можно ли его рассматривать в качестве потенциального жениха. Потому что, как ни озабочена была Катька проблемой замужества, выходить замуж за бездельника она не собиралась. Даже по большой любви. В этом смысле у нее были свои принципы.

Но Евгений был всего лишь мужчиной. То есть существом в определенном плане наивным и к тому же не подозревающим, что за ним денно и нощно ведется охота, а сам он находится под постоянным прицелом алчущих женских глаз. Поэтому в Катькином вопросе он никакого подвоха не заметил. И просто ответил:

– Ну, разумеется, я работал! Это я сейчас безработный. А раньше работал! Еще как работал!

– И кем?

– Я – модельер. Занимаюсь шитьем женской верхней одежды. Лучше всего у меня получаются пальто, плащи и накидки. Так что ими я и занимался до недавнего времени. Как говорится, от добра добра не ищут!

– А потом что случилось?

– Говорю же! Творческий кризис!

– Попросту говоря, надоело?

– Да! Каждый день одно и то же. Три года я работал без передышки! Копил на квартиру. Скопил, купил, мы с женой переехали в новый дом, а через неделю она мне заявила, что не любит меня, давно имеет любовника и теперь уходит от меня, естественно, с разделом имущества.

– Какая подлая женщина! – совершенно искренне возмутилась Катька, при этом в глубине души сожалея, что ей такую аферу прокрутить в жизни пока не удалось.

Женское коварство поистине не знает пределов! Но что у Кати в душе творилось, Евгений ведь не знал. А вот Катино возмущение пролилось ему целительным бальзамом на свежие раны. Он кинул на Катьку благодарный взгляд, кивнул и продолжал:

– Все эти годы моя жена только вела домашнее хозяйство. То есть только так говорилось. А на самом деле она целыми днями валялась на диване перед телевизором, пила пиво, лопала чипсы и при том пичкала меня полуфабрикатами.

– Какая лентяйка!

– А потом взяла и при разводе потребовала половину того имущества, которое было приобретено исключительно на мои деньги.

Чувствовалось, что тема Евгения затронула до глубины души. И он заговорил с большим чувством:

– И ладно бы она захотела взять с собой свои побрякушки или одежду. Я бы это понял. Я и машину бы ей оставил, потому что это был подарок лично от меня. Но квартира!

– И что? Вы ее поделили?

– Делим, – угрюмо отозвался Евгений.

– И ты ей ее отдашь?

– А какие у меня варианты? Квартира приобретена в браке. И не важно, что последние годы моя жена жила со мной исключительно потому, что дожидалась, когда квартира будет куплена, чтобы наложить на нее свои жадные пальчики. Адвокаты мне прямо заявили, что я лопух и недотепа.

И Евгений поник. А Катьке стало совершенно ясно, что мужчина удрал в монастырь вовсе не из-за творческого кризиса, а потому что его больно ранил поступок любимой женщины. И он хотел пожить в тишине и покое, чтобы разобраться в своих чувствах и понять, как ему жить дальше. Как и с кем ему жить. Что же, на такие шансы Катька готова была ловить. И потому привычно заулыбалась и даже подмигнула Евгению.

– Все будет хорошо! – оптимистично сказала она ему. – Вот увидишь!

– Не уверен. С женой мы разводимся. И кому я теперь буду нужен?

Да это же был просто подарок, а не мужчина! Он еще сомневается, что будет кому-то нужен? Лично сама Катька не сомневалась, что даже в мужском монастыре на него найдется по крайней мере одна претендентка. Например, она сама. А чем плох муж портной? По крайней мере, всегда будешь одета и сыта.

Пока Катька разрабатывала очередного золотоносного жениха, Мариша размышляла. Мысли ее неслись стремительно и сумбурно. Ни на мгновение не останавливаясь. Но все же кое-что из этих мыслей отложилось у Мариши в голове надолго.

– Не может быть, чтобы вас приняли в монастырь, даже не спросив документы, – сказала она.

– Почему же? – пожал плечами Евгений. – У отца настоятеля они лежат. И мои, и Владимира.

Это во многом меняло дело. Имея паспортные данные Владимира, милиция должна была разыскать его родных и сообщить им о случившемся. И, следовательно, эти родные вскоре пожалуют в Алёхино за телом дорогого родича. И тогда с ними можно будет поговорить о том, что за личность был Владимир в миру.

На самом деле Мариша и сама не знала, что ей делать с этой мыслью. Ведь они с Катькой сегодня уже должны уехать. Или нет?

– Боже! – прошептала Мариша, покрывшись холодным потом. – Милиция! Мы обещали капитану! Мы же теперь не можем уехать!

– И что?

– Тетя меня точно убьет!

Но Катька считала, что тапочку и платок можно передать с кем-то из отъезжающих в город паломников. Там они созвонятся с Маришиной тетей. И передадут той дары от любящей племянницы для болящего дядюшки.

– Это как раз не проблема, – заявила она, не делая попыток покинуть Евгения.

Марише стоило больших трудов оторвать Катьку от облюбованной ею жертвы. Сам Евгений, кажется, еще не понимал, что за него плотно взялась охотница на женихов. И Мариша молилась в душе, чтобы он оставался в неведении как можно дольше. А то знает она этих мужиков! Не любят их, жалуются, плохо им! Но если увидят, что в них вцепились и хотят за них замуж, вообще сбегут!

Эту нехитрую истину, которая была необходима для успешной охоты на жениха, Мариша и пыталась втолковать Катьке.

– Осторожность и аккуратность! – разъясняла она подруге. – Двигайся так, словно идешь по минному полю. Шаг вправо, шаг влево – и все! Бум! И жених улетел от тебя навсегда.

– Но если я не проявлю инициативы, Евгений вообще не поймет, что я в нем заинтересована.

– Поймет.

– Он такой нерешительный!

Честно говоря, Марише Евгений показался самым настоящим мямлей и тюфяком. Но она не успела развить до конца свою мысль. Потому что в этот момент к стоящим в коридоре девушкам неожиданно мягко скользнула чья-то серая тень.

Глава 4

Не успели девушки испугаться, как тень произнесла негромко, но внушительно:

– Не бойтесь меня! У меня есть к вам несколько вопросов. Могу я их вам задать?

Катька прищурилась и смерила взглядом стоящего перед ними мужчину. Он был невысок, невзрачен и вообще весь какой-то серенький и очень уж незаметный. Одним словом, герой не ее романа. У Катьки, как уже говорилось, были свои принципы в выборе жениха. И потому Катька решила с мужчиной особо не церемониться.

– А вы кто такой? – подбоченилась она. – И почему мы должны вас бояться?

Кажется, мужчина смутился.

– Бояться не стоит, – сказал он. – Я не сделаю вам ничего плохого.

Мариша насторожилась. К чему это он? Насколько она могла судить, о собственной безвредности постоянно толкуют как раз крайне вредные личности. Ну да, по личному опыту могла сказать. Был у нее один приятель, который постоянно твердил о том, какой он мягкий, белый и пушистый. Что он считает женщин чуть ли не святыми, которых следует всячески оберегать и охранять от жестокого внешнего мира. Что он не одобряет мужчин, которые отстаивают свое лидирующее положение в семье с помощью грубой силы. И однако же именно этот кавалер лупил всех своих постоянно меняющихся подруг смертным боем.

Поэтому сейчас Мариша решила на всякий случай не расслабляться. И оказалась совершенно права. Нет, бить их серенький дяденька не стал. Он сделал хуже. Гораздо хуже. Он шагнул в комнату подруг. И едва за ними закрылась дверь, как он извлек из кармана служебное удостоверение и сунул его подругам под нос.

При этом он быстро огляделся по сторонам. И хотя осмотр комнаты занял у него не больше нескольких секунд, он заметил буквально все. И даже Маруську.

Маруська нового гостя пугать не стала. То ли поняла, что это бесполезно, не испугается и не уйдет. То ли увидела в нем слишком опасного врага, с которым связываться себе дороже.

– Майор Голышев, – прочитала тем временем Катька, внимательно изучив врученные ей корочки. – Вениамин.

– И что вы хотите от нас, Вениамин?

– Я занимаюсь делом Владимира Сухоручко! – внушительно произнес мужчина.

Подруги неприятно изумились. Быстро же вести разлетаются по округе! Владимира убили всего несколько часов назад, а вот уже, пожалуйста, кто-то расследует его смерть. Хотя странно, смерть Сухоручко расследует их бравый капитан. А при чем тут Вениамин? Или его прислали на подмогу капитану? Что же, отличная идея. По мнению подруг, капитан не выглядел достаточно компетентным, чтобы заниматься подобными серьезными расследованиями.

– Вы не поняли, – покачал головой Вениамин. – Меня не интересует смерть Сухоручко. Вернее, интересует, но только с моей собственной позиции.

Подруги изумились еще больше. О чем толкует этот странный человечек?

– Присядем, – велел им Вениамин. – У меня есть к вам серьезный разговор.

И когда подруги послушно присели, он неожиданно спросил у них:

– Скажите, вы ведь не убивали Владимира?

Девушки дружно затрясли головами. Нет, не убивали!

– Так я и думал, – с облегчением кивнул Вениамин. – Но все равно, без вашей помощи мне не обойтись. Вы ведь не все рассказали нашему деревенскому капитану?

– Не все? – удивленно переспросила Катька. – Что же мы ему не рассказали?

– Вы ведь общались с Сухоручко перед его кончиной? Он называл при вас какие-нибудь имена? Нет? А о своей работе не рассказывал? Тоже нет? Хм! Ну, а про то, что ему грозит нешуточная опасность, не жаловался?

Увы, на каждый вопрос подруги отрицательно мотали головами. Ничего им Владимир не говорил. И вообще, несмотря на кажущуюся открытость, что-то заставляло подруг усомниться в откровенности художника. Да и с какой стати ему было с ними откровенничать? Ведь они только сегодня познакомились!

– Это ничего не значит, – покачал головой Вениамин. – Практика показывает, что откровенней всего люди ведут себя именно с незнакомыми или, во всяком случае, малознакомыми им людьми.

– Ну да! Эффект «дорожного попутчика»!

– Так говорил вам Владимир о грозящей ему опасности?

– Нет, – покачала головой Мариша, а Катька добавила:

– А вы откуда знаете, что она ему грозила?

Вениамин кинул на подруг грустный взгляд и тяжело вздохнул.

– Ладно. Раскрою вам тайну. Владимир был совсем не тот человек, за кого себя выдавал.

– Не художник?! – ахнула Катька, в голове которой немедленно ожили все ее страхи.

Знала ведь, что нельзя доверять первому впечатлению! И вот, пожалуйста, художник вовсе не художник. А может быть, и Евгений вовсе не модельер. Как известно, скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты сам. И если они с Владимиром были такими уж друзьями-приятелями, то и Евгений может быть совсем не тем, кем представился подругам. Ай, ай! Беда, наказание! И что за кавалеры пошли такие неустойчивые?!

– Насчет вашего Евгения ничего не скажу, – покачал головой Вениамин. – Не знаю про него ничего. А вот Владимир был совсем не тем человеком, за которого вы его принимали.

– Не художник?!

– Что вы заладили? Художник он. Вот за его художества его и ищут.

– Кто ищет?

– Люди.

– Плохие? – затаив дыхание, спросила Катька.

– Да уж для Владимира встреча с ними не принесла бы ровным счетом ничего хорошего.

– А что за люди?

– А чем им насолил Владимир?

Вениамин снова вздохнул. Впутывать подруг в эту историю ему явно не хотелось. Но они не отставали.

– Пока не объясните, в чем провинился Владимир, не скажем, о чем мы с ним в тот вечер беседовали.

Видимо, Вениамин возлагал на откровенность подруг большие надежды, потому что, несмотря на явную неохоту, он все же заговорил.

– Владимир Сухоручко был с юности талантливым художником, – приступил Вениамин к своему рассказу издалека. – Очень талантливым. Но, подобно многим талантливым людям, он не обладал строгими моральными устоями и пустил свой дар… ну, скажем так, не на благое дело.

Свою карьеру Сухоручко начал в архивах заштатного музея. Ему как молодому художнику ничего лучшего не светило, как подмазюкивать чужие картины, требующие реставрации. Но Сухоручко еще на студенческой скамье проявил удивительный дар копииста. Его картины были ничем не хуже, но при этом и не лучше самого оригинала. Они в точности повторяли композицию, светотень, выражение лиц и мельчайшие детали полотна.

К своему хобби Сухоручко относился весьма пренебрежительно. Что за работа – перерисовывать чужие полотна? Но все изменилось после того, как к нему в один прекрасный день пожаловал пожилой благообразный господин в сером с серебристым отливом костюме. И, вытирая вспотевшую розовую лысину, заявил:

– Молодой человек, у меня есть к вам одно предложение!

Если бы Сухоручко потом в будущем спросили, как, по его мнению, выглядит дьявол, он бы ни минуты не колебался с ответом. Дьявол мог выглядеть только так – кругленьким, лысым и совершенно безобидным. Именно так выглядел господин Петякин, пожаловавший в гости к художнику. И, несмотря на кажущуюся невинность предложения господина Петякина, молодой художник насторожился.

– Зачем вам понадобилась моя копия «Плачущей невесты»?

«Плачущей невестой» в музее называли портрет молодой девушки, сидящей перед зеркалом в обществе подружек и примеряющей свадебную фату. Несмотря на веселье окружающих ее девушек, лицо самой невесты было грустным, а в глазах стояли настоящие слезы.

При взгляде на нее невольно думалось, что ее замужняя жизнь вряд ли будет счастливой. Замуж она выходит явно без любви. И не по собственному желанию, а по принуждению злобной мачехи, чья злорадная физиономия высовывалась из-за двери. И даже старичок отец, маячивший на заднем плане, не мог изменить судьбы дочери. Он был явно полностью под каблуком у жены. И добровольно приносил свою дочь в жертву, отдавая замуж против воли.

Лично сам Сухоручко эту картину недолюбливал. Тем не менее полотно принадлежало кисти великого мастера конца девятнадцатого века. И потому считалось жемчужиной коллекции заштатного музея.

– А я вам скажу! – резво ответил господин Петякин. – Я хочу иметь эту картину для своего собственного удовольствия. Верней, не совсем для моего, а скорей для удовольствия моей жены. Но вы же понимаете, если довольна жена, то и мужу кое-что от ее хорошего настроения перепадет.

И, забавно захихикав, он тут же сменил тон и деловито спросил:

– Так что? Вы мне поможете осуществить маленький каприз моей жены?

И Сухоручко согласился. Предложенный гонорар он счел более чем щедрым. А работать с картиной у него была отличная возможность. Пиши хоть целыми часами.

Он выполнил работу в условленный срок. Обменял деньги на картину и остался доволен. Господин Петякин не обманул его и заплатил сполна. Только он зачем-то заставил молодого художника написать расписку в получении у него денег. Это Сухоручко не понравилось. Но как тут поспоришь? В конце концов, деньги ведь он получил? И господин Петякин мог потребовать у него эту расписку.

– Во избежание недоразумений в будущем, – загадочно улыбаясь, заявил он, пряча расписку в карман.

А в душе молодого художника возникло какое-то неприятное чувство, словно он угодил в ловушку, но еще сам об этом не подозревает.

Некоторое время все было тихо. А потом произошло то событие, которое в корне перевернуло всю жизнь Сухоручко. Придя утром на работу в музей, он был неприятно поражен обилием народу и милицейской машиной, которая стояла перед парадным входом.

– Ограбить нас ночью пытались! – с этим известием бросилась к Сухоручко старушка служительница.

Собственно говоря, штат музея был невелик. Всего несколько человек. Сигнализация была самая примитивная. И отключалась при прекращении подачи тока от электростанции. Собственного генератора электрического тока музей не имел. И всякий раз при прекращении подачи тока музей оставался практически открытым.

– Ночью ветер был. Дерево повалило на кабель. И сигнализация отключилась.

Конечно, при музее был сторож. Но Сухоручко знал, что это был за сторож. Всю ночь он либо мирно дремал, либо откровенно дрых.

– И что украли? – томимый нехорошим предчувствием, спросил он.

От ответа старушки смотрительницы у него немного отлегло от сердца.

– Ничего! – радостно возвестила она. – Бог уберег!

И все же Сухоручко решил лично убедиться. Он прошелся по залам музея. И входя в комнату, где висела «Плачущая невеста», внезапно остановился. Ноги словно приросли к потертому временем паркету. А губы художника беззвучно шевелились:

– Как? Что? Почему?

На стене в простой раме висела «Плачущая невеста». Но это была не настоящая «Плачущая невеста» руки великого мастера, а его собственная копия! Не веря своим глазам, Сухоручко подскочил к картине и осмотрел ее со всех сторон. Сомнений не оставалось. Это была его работа. Может быть, кто другой и не отличил был копию от подлинника, но Сухоручко помнил свою работу. И мог точно сказать, что это она.

– Не может быть! – простонал художник, не в силах поверить, что это случилось именно с ним.

Но все же приходилось признать неприятную истину. Настоящая картина куда-то бесследным образом исчезла. А на ее месте оказалась копия. Его собственная копия. Схватившись за голову, Сухоручко помчался звонить своему заказчику. Но напрасно он опасался, что телефон господина Петякина будет выключен. Трубку снял лично хозяин.

И в ответ на возмущенные вопли, которые издавал Сухоручко, холодно поинтересовался:

– Разве я обещал вам, что копия будет висеть у меня дома? Ведь нет? Нет! А раз так, то чем вы недовольны?

– Это подмена! Это преступление! Вы сядете в тюрьму!

Голос господина похолодел еще больше.

– Нет, позвольте вам объяснить, – произнес он. – Это вы сядете в тюрьму! Потому что это вы нарисовали эту копию. А потом поместили ее на стену в музее, сымитировав отключение электричества и сигнализации.

– Но я… Но мне…

– У вас была такая возможность. А вот у меня – нет.

– Я не виноват! – испугался Сухоручко. – Это вы меня заставили.

– Кто же вам поверит, голубчик? – мягко произнес господин Петякин. – Я – честный предприниматель. Мои интересы весьма далеки от мира искусства. Нет уж, тюрьма грозит вам, а никак не мне.

– Зачем вы? – простонал художник. – За что вы так со мной? Я не хочу в тюрьму! Что я вам сделал?

Поняв, что Сухоручко совершенно сломлен, господин Петякин еще больше добавил меда и масла в голос. И теперь говорил с художником ласково, почти по-отечески.

– Милый вы мой! Кто же вас посадит? И не нужно считать меня своим врагом. Напротив, вы мне симпатичны. И я искренне хочу вам помочь. Вам ведь в музее крайне мало платят?

Сухоручко смог лишь кивнуть. По телефону его кивок не был виден. Но каким-то образом господин Петякин понял все верно.

– Вот и отлично! Я знал, что вы умный молодой человек. И не станете делать из мухи слона.

После этого господин Петякин попрощался, предложив продолжить разговор при личной встрече. Одним словом, не прошло и месяца, как Сухоручко стал работать на господина Петякина. То есть это он так думал, что работает он на Петякина, но очень скоро выяснил, что за Петякиным стояли совсем другие люди. Настолько большие и настолько близкие к миру искусства, что Сухоручко долго не мог поверить в то, что узнал.

Получилось это как бы случайно. Но потом бедный Сухоручко долго не мог опомниться от случайно подсмотренного. И еще он понял, что если раньше у него и теплилась надежда сбросить с себя иго господина Петякина, то теперь нечего об этом и думать. Он увидел лицо хозяина, узнал, кто стоит за серией подмен в музеях родной страны, а следовательно, стал слишком много знать. Живым его бы не отпустили.

Отчаявшись выбраться из преступной трясины, куда его засасывало все больше и больше, Сухоручко трудился не покладая рук. Его благосостояние сказочно выросло. Из полунищего художника, частенько не знающего, что он будет есть сегодня на ужин и даже на обед, он превратился в шикарно упакованного преуспевающего мэтра. Ездил на новенькой иномарке. Ел в лучших ресторанах. И мог покупать одежду в самых дорогих магазинах.

Но странное дело, все то, к чему он прежде так стремился, теперь ни капли не радовало его. В ресторанах его мутило. Дорогая иномарка пылилась в гараже. А одежда из бутиков вызывала в нем прилив справедливого негодования. Ну, скажите, может ли шерстяная овечья безрукавка стоить почти триста долларов? Она что, из золотого руна настрижена?

Однако пытаться что-либо изменить Сухоручко не мог. Он элементарно боялся тех людей, на которых работал теперь. А они, кажется, были довольны копиистом. Сухоручко даже стал ощущать нечто вроде гордости за свою работу. Теперь его работы висели в музеях страны наряду с полотнами великих мастеров. И народ любовался на них, ничуть не подозревая, что его дурачат.