– Вы бы лучше посторонней ерундой головы себе не забивали! – неожиданно тепло посоветовала им баба Клава. – А подумали, как нам этого дурака из дома выставить. Сил нет на него смотреть. До чего противный!

В отношении Федора подруги были с бабой Клавой целиком и полностью согласны. Противный! И чего в нем нашла умная да благоразумная Нинусик?

– Напоминает он мне кого-то из моих знакомых, – продолжала говорить баба Клава. – До чего напоминает, сил никаких нету.

– А кого?

– Погодите-ка! Ведь так в голове и крутится. Сейчас вспомню. А-а-а! Вспомнила! Моего дядю Артема! Вот кого!

Подруги переглянулись. Дядю Артема они не знали. Но им и Федора было достаточно.

– Точно! – продолжала баба Клава. – Вылитый! Такой же мерзкий характер у мужика был. Одно слово, молодец против овец!

– А что случилось с вашим дядей?

– Да ничего! Такие мерзавцы, они самые живучие. Дожил до глубокой старости. И помер в собственной постели в окружении детей и внуков. Обрыдались, верно, бедненькие, от радости. Уж и не чаяли, что избавятся от мерзкого старикашки.

И баба Клава покачала головой.

– А ваша-то подруга замужем за ним или как?

– Да.

– Официально?

– Да.

– Ой, беда! Вот дядя Артем тоже на всех своих бабах официально женился. Они-то сначала радовались, думали, счастье им привалило. Мужик-то он из себя видный был. И в руках себя до поры до времени умел держать. Это уж он их после регистрации лупить начинал.

– Лупить?

– Ага. Когда в своем праве себя чувствовал, так и начинал их уму-разуму учить. И до того в раж входил, что ребра бывало ломал. А уж синяков у них без счета было.

– Думаете, и Федор бьет Нинусика?

– Достается ей от него на орехи. А если нет еще, то скоро все начнется. Это уж точно. Видали, как он на меня попер? Немалая практика в этом деле у человека чувствуется!

Слова бабы Клавы окончательно подкосили подруг. Ну и положение, хуже не придумаешь. Нинусик вышла замуж за человека, который если ее еще и не бьет, то в скором времени начнет. А из их колодца, из которого они вчера весь день брали воду и воду эту пили, совсем недавно извлекли труп хозяина дома. А теперь две его наследницы не могут поделить оставшееся после него имущество. И одна из них поселилась в нем, нимало не смущаясь, что подруги заплатили большую сумму денег как раз за то, чтобы не иметь в доме никого постороннего.

– Впрочем, если уж выбирать из двух зол, то я бы предпочла бабу Клаву, а не Федора.

Кира тоже так думала. Федор вел себя отвратительно. Он ругался, орал на весь дом и требовал омлет из свежих яиц.

– Но молоко чтобы было парное. Мне с моей травмой нужно много кальция!

– Свечу тебе в жопу! – ругнулась баба Клава, услышав это. – Да не от геморроя, а обычную парафиновую, только потолще!

– Хочу омлет! И молока!

– Ох, девки, – вздохнула баба Клава. – Бегите ему за молоком. Ведь не успокоится, гад!

Кира отправилась за яйцами в магазин. Леся через садоводство к остановке, где летом сельские жительницы привозили творог, молоко и сметану от собственных коров. А баба Клава пошла в аптеку, где собиралась купить каких-то таблеток и потихоньку скормить их Федору.

– Я старая – мне продадут. И мы с вами ему потихоньку в омлет и замешаем. Пусть поспит. Сам отдохнет и нам передых даст.

И все три заговорщицы разошлись в разные стороны. Однако, отойдя от дома за сотню метров, Леся внезапно обнаружила, что забыла все деньги дома. И она даже не стала ругать себя за забывчивость.

– Ничего удивительного. Заморочили голову! Ну и отдых! Скорей бы уж обратно в город!

Возвращаясь назад к их дому, Леся неожиданно увидела бабу Клаву. Старушка тоже возвращалась домой. Леся хотела ее окликнуть, решив, что баба Клава тоже забыла деньги или очки. Но внезапно передумала. Что-то насторожило Лесю. Уж больно крадучись двигалась баба Клава. Словно опасалась, что ее могут заметить.

«Чего это она? – удивилась девушка. – На старости лет решила в шпионов поиграть?»

Каково же было недоумение Леси, когда она поняла, что ее догадка верна. Или, по крайней мере, очень близка к истине. Баба Клава прокралась под деревьями к самому дому. Из окна ее увидеть не могли. Баба Клава двигалась вплотную к стене. И так тихо и осторожно, что ни один камешек не шевельнулся под ее ногами, обутыми во все те же потрепанные кроссовки.

– Любопытно. Чего это она?

А баба Клава подкралась к окну и долгое время прислушивалась. Убедившись, что в комнате никого нет, она осторожно взялась за подоконник, подтянулась на руках и заглянула в комнату. Висела она так довольно долго. Леся невольно восхитилась отличной спортивной формой бабульки. Лично у нее самой и от половины усилий уже сделалось бы сердцебиение и слабость. А баба Клава, повисев на подоконнике, так же осторожно спустилась вниз. И так же тихо ушла.

При этом вид у нее был торжественный и расстроенный одновременно.

– Что она там увидала, интересно знать?

Любопытство родилось раньше Леси. И поделать со своей натурой она ничего не могла. Раз бабе Клаве что-то в комнате показалось интересным, то и ей нужно это увидеть. И Леся двинулась к дому. Конечно, висеть на подоконнике ей нечего было и мечтать. Таких мускул у Леси отродясь не водилось. Но ведь можно было действовать иначе.

И Леся, осторожно приблизившись к дому, разулась и поднялась на крыльцо. Она уже успела отметить, что крыльцо в доме добротное, крепкое и совершенно не скрипит. Так же, кстати говоря, как и пол, и двери. Оказавшись в сенях, Леся осторожно приоткрыла дверь и заглянула в дом. В ту самую комнату, которую обозревала снаружи баба Клава.

Ничего подозрительного она не заметила. Нинусик и Федор стояли на коленях и чистили печку от старой золы и остатков дров. Они так увлеклись этим занятием, что ничего не слышали и не видели вокруг. Леся даже умились. Все-таки у этой парочки есть совесть! Поняли, что печь давно не топлена. И решили подготовить ее к топке. Молодцы какие! И нечего судить о ближних только по их отдельным поступкам. Иной раз люди вначале кажутся куда хуже, чем есть на самом деле.

В связи с этими благостными мыслями Леси несколько странно прозвучали слова Федора.

– Быстрей давай! – приглушенным голосом прикрикнул он на свою жену. – Пошевеливайся! Скоро эти дуры вернутся. Нужно к их возвращению успеть все закончить!

– Стараюсь, милый! Стараюсь!

– Лучше ищи!

– Ищу!

Некоторое время парочка копалась в золе молча. А потом Федор не вытерпел и произнес:

– Как подумаю про эту бабку, прямо такое зло берет!

– Принесла же ее нелегкая! – согласилась с мужем Нинусик.

– И откуда она только взялась?!

– Сказала, что из Тулы.

– Из Тулы?!

Федор на некоторое время даже замер.

– Ну, из Тулы так из Тулы. Наследница, блин!

И он снова полез в печку. Почти до самого дымохода пролез! Перепачкался весь, измазался и обозлился до крайности.

– Слышь, Нинка. Заканчивай давай. Ничего тут нет!

– Я еще поищу!

– Заканчивай, я тебе сказал! Нет тут ни хрена! В другом месте искать будем. Времени мало!

И, поднявшись с колен, Федор отряхнулся, подняв небольшое облачко золы.

– Я пойду помоюсь. А ты тут прибери все! – велел он Нинусику. – Да смотри у меня, чтобы все чисто было! Эти твои подружки не должны пронюхать, что мы что-то ищем!

И Федор двинулся к выходу. Сообразив, что сейчас столкнется с ним нос к носу, убежать она уже не успеет, Леся нацепила босоножки и сделала наивное лицо.

– А я деньги на молоко забыла! – бодрясь изо всех сил, воскликнула она. – Представляете, какая клуша! А тебе, Федя, я вижу, лучше?

– Немного, – буркнул Федор. – Бери деньги и иди!

– Спасибо за разрешение. Между прочим, за твоей прихотью иду!

– Вот и иди!

– Деньги нужны.

– Возьми.

– Пройти дай! – обозлилась Леся.

В самом деле Федор загораживал ей проход. И мешал войти в дом. Но он даже и не подумал посторониться.

– Сам дам денег, – буркнул он. – Раз уж мне это молоко пить.

И он полез в карман, откуда извлек пятидесятирублевую бумажку и еще несколько десяток. Пятьдесят рублей, подумав, он спрятал в карман. А остальное протянул Лесе.

– Этого мало! – возмутилась девушка.

– Сколько же там это молоко может стоить?

– Рублей тридцать за литр.

– Ни фига себе! – присвистнул Федор. – В городе и то дешевле!

Ах ты, жадина! Тут уж Леся всерьез озлобилась. Жадин она не любила. А в мужчинах жадность почитала первейшим грехом. Смертным. В том смысле, что жадины рядом с Лесей не уживались.

– Вот в городе и пей молоко из порошка! А тут люди со своего хозяйства живут!

– Ну, так и купи литр. Мне больше не выпить.

– Они трехлитровыми банками обычно продают.

Федор закряхтел. И снова полез в карман. С видимым сожалением он отдал пятидесятирублевку Лесе. И еще горсточку мелочи.

– Все! Теперь хватит!

В дом он Лесю так и не пустил. И она ушла с ощущением, что ее выгнали из собственного угла. И по какому праву, собственно говоря, этот Федор так тут распоряжается? Баба Клава, хотя и наследница, и та ведет себя тактичней. А Федор тут вообще никто! Незваный гость! Вот уж недаром существует поговорка.

Размышляя таким образом, Леся двинулась к остановке. Благополучно купила там трехлитровую банку свежего молока у симпатичной, розовощекой и чисто одетой молодой женщины. Леся давно заметила, чем опрятней и чище выглядит продавец, тем лучшего качества будет у него товар.

Никогда не следует покупать товар у человека, который курит, плюется и сморкается возле своего лотка. Пусть даже это лоток с обычной картошкой. Неизвестно ведь еще, чем продавец там на нее начихает. И чем он там ее удобрял, чтобы вырастить свой урожай.

По дороге домой Леся столкнулась с бабой Клавой.

– Из аптеки иду! – бодро сообщила ей старушка. – Купила ироду лекарства! Коли буянить начнет, мы ему в молочко таблеточек и сыпанем. Мигом угомонится!

Леся хотела спросить у бабы Клавы о причине ее столь странного поведения всего полчаса назад, но постеснялась. Мало ли с какими целями баба Клава следит за Федором и Нинусиком. Может быть, у нее манера такая к старости выработалась. Леся вообще считала, что пожилых людей следует теребить как можно реже. Потому что за долгую жизнь у них сформировались свои привычки, за которые они и держатся изо всех сил и которые другим могут показаться не только странными, но даже и непонятными.

И вместо этого Леся спросила:

– Баба Клава, а вы тут жить собираетесь?

– Где?

– Ну, в доме.

– С какой стати? – непритворно изумилась баба Клава. – У меня свой дом есть. Я же тебе с подружкой рассказывала. Я из самой Тулы сюда прикатила.

– Ну да. Припоминаю.

– Вот там у меня дом. С садом, с огородом, хрюшка с приплодом в хлеву лежит, курочки, гусочки. А я все бросила и сюда прикатила!

– Значит, дом вашего брата вы продать хотите?

Баба Клава задумалась.

– Не знаю. Нет, вряд ли. Пусть Настька пользуется.

Леся окончательно встала в тупик.

– А зачем же вы тогда хотите, чтобы наследство на вас оформили?

– А затем! – буркнула баба Клава. – Хочу, и все тут! И не суй свой нос в чужие дела!

Леся ничуть не обиделась. Ругнулась баба Клава беззлобно. Скорей по привычке на всех ворчать. Но при этом Леся упорно не понимала, зачем старуха затеяла эту экспедицию из Тулы к ним в Питер. Если дом брата ей в собственность не нужен, то чего она тогда сюда приехала? Зачем бросила свинью с поросятами и прочее хозяйство?

Кира была уже дома.

– Федору хуже! – таким известием встретила она Лесю и бабу Клаву у калитки. – Стонет и ругается без умолку!

Леся оторопела. Она совсем недавно видела Федора вполне бодрым. Он так энергично копался в печке, что пыль стояла столбом. А теперь ему, видите ли, стало хуже. Притвора! Баба Клава тоже не поверила в серьезность болезни Федора.

– Раз силы на ругань есть, точно не помрет!

– Устала от него, сил никаких нет! – простонала Кира. – Хоть бы заткнулся! Хоть на часок!

– Сейчас нашего молочка попьет и угомонится, – сказала баба Клава. – Я пока приготовлю, а вы его жену покараульте.

После парного молочка с таблетками бабы Клавы Федор в самом деле затих. А некоторое время спустя захрапел. И у всех обитающих в доме женщин вырвался вздох облегчения. Даже Нинусик не скрывала своего облегчения, когда Федор заснул.

– Пойду и я прилягу, – дрожащим голосом произнесла она.

Вот Нинусик в самом деле выглядела больной.

– Иди, конечно! – сочувственно отозвалась Кира, вспомнив про ее положение. – Ты до того бледная, что прямо серой кажешься.

Нинусик явно смутилась. А Леся вспомнила, как она копалась в золе. Наверное, Нинусик не так хорошо отмылась. Вот на коже и остались частички золы, которые придают девушке мертвенно-серый цвет.

– В твоем положении нужно хорошо отдыхать, – добавила ничего не подозревающая Кира.

И Нинусик смутилась окончательно. Румянец, который пробивался сквозь покрытые пеплом щеки, получился на удивление живописным. Сочетание пепельно-серого и нежно-розового цветов всегда изумительно красиво.

– В к-каком положении? – пролепетала она. – Ты это о чем?

– Ну, ты же беременна.

– Я?!

Глаза у Нинусика сделались большие и очень изумленные.

– Ничего подобного. С чего вы взяли?

Подруги переглянулись. Выходит, Федор им соврал. Да еще забыл предупредить супругу о своем обмане. Занятно. А зачем это ему было нужно? Впрочем, понятно зачем. Он хотел остаться в доме. А мнимая беременность Нинусика являлась хорошим поводом. Но зачем ему так приспичило оставаться в доме, где ему не рады? И даже откровенно гонят прочь? Вот этого подруги не понимали.

– Надо будет сказать Федору, чтобы в следующий раз лучше придумывал свой обман, – пробормотала Кира себе под нос. – А то он у него, как говорится, белыми нитками шит.

Когда Нинусик ушла, Леся отвела подругу в сад под предлогом сбора петрушки к запоздалому обеду.

– Ты знаешь, мне кажется, что Нинусик и Федор что-то затевают.

– Что?

– Точно не знаю. Но что-то тут нечисто!

И Леся подробно рассказала подруге о том, как случайно вернулась домой и увидела, как их гости рылись в печке. А баба Клава подглядывала за ними.

– Они чокнутые? – изумилась Кира. – Зачем им тайком рыться в нашей печке?

– Вот и я об этом же думаю! Сначала я решила, что они хотят сделать нам приятное и потихоньку, пока нас нет, чистят печку. Сюрприз такой.

– Ну да! Совесть проснулась.

– Нет. Не для этого они в печке копались, чтобы ее почистить. Я смотрела. Вся зола и мусор остались там!

– Да что ты говоришь?! – неприятно удивилась Кира. – Но это же совсем странно! Они сначала выгребли золу и мусор, а потом засунули все обратно?

– Да.

– А зачем им просто так копаться в нашей печке?

– Вот именно! Зачем? Ты говоришь, баба Клава за ними подглядывала. Может быть, они действуют сообща?

– Мне так не показалось, – покачала головой Леся. – Скорей уж наоборот.

Кира ненадолго задумалась.

– Позвоню этой авантюристке Анастасии Петровне, – решила она наконец. – Спрошу, как же быть со старушкой.

Но Анастасия по-прежнему находилась вне зоны или была отключена. Подруги склонялись ко второму. Во всяком случае, им было ясно, с проблемой Федора и бабы Клавы им придется справляться самим.

И, возвращаясь домой, подруги решили проверить свою догадку.

– Пойдем потихоньку и посмотрим, чем они там занимаются.

Подруги так и сделали. Оказалось, что баба Клава перебирала старые шмотки, сложенные в платяном шкафу, и озабоченно бормотала что-то себе под нос. Вид у нее был задумчивый и печальный одновременно. Зато Нинусик рылась самозабвенно и неистово.

Ну да, как оказалось, она вовсе не отдыхала в своей комнате. Подруги обнаружили ее в маленьком сарайчике, где у бывшего хозяина хранилось разное барахло и инструменты. И сейчас все эти вещи так и летели из-под быстрых рук Нинусика. Вот она не выглядела ни печальной, ни задумчивой. На ее лице четко выделялось одно чувство – азарт!

– Слушай, что они все ищут? – недоуменно пробормотала Кира. – Может быть, в доме спрятан клад?

– А что? – оживилась Леся. – Вполне возможно!

– А чего мы теряемся? Нам надо его тоже поискать!

Лесе эта мысль пришлась по душе. Какой человек не любит искать клад! Это самое захватывающее занятие из всех, какие только можно себе представить. Пусть даже клад будет чужой. И про него ровным счетом ничего не известно. Все равно Леся готова была попробовать. Про Киру и говорить нечего. Авантюрная жилка в подругах взыграла с невиданной прежде силой. И теперь требовала от девушек конкретных действий.

– Откуда начнем поиски? – потирая руки в предвкушении интересного развлечения, спросила Кира.

– Думаю, что сверху.

– С чердака?

– Да.

Тут у подруг было неоспоримое преимущество перед их конкурентами. Ключи от чердака имелись только у них. Анастасия Петровна, перед тем как сгинуть в краснодарских далях, оставила подругам ключи от всего дома. В том числе и от чердака.

– Дед закрывал его от внуков бабы Клавы, когда они были маленькие и гостили у нас, – пояснила подругам Анастасия Петровна. – Потом все разъехались, и замок стал уже не нужен. Но по старой памяти все равно мы дверь на чердак закрывали.

Итак, ключи от чердака у подруг имелись. И сразу же после обеда, который они соорудили на скорую руку из молодой картошки, укропа и копченой колбасы, подруги под предлогом послеобеденного сна, отправились наверх.

– Им можно, а нам нельзя? – ворчала Кира. – Будут знать, как за нашей спиной что-то в нашем доме искать. Подлые!

– Слушай, а мне вот странно, откуда Федор узнал о кладе?

– Мы не знаем, чего он ищет, – напомнила Лесе подруга.

– Уж ясно, что не свои драные носки! Клад он ищет! Ценности.

– Ценности, – пробормотала Кира. – Слушай, а ведь Федор знаком с нашей хозяйкой!

– С бабой Клавой!

– С Анастасией!

– Откуда? – разинула рот Леся.

– Не знаю, откуда, но знаком. Вспомни, как он сказал, когда упрашивал нас оставить его в гостях: «Настька ничего не узнает!»

– Ну и что?

– А откуда он мог знать, как зовут нашу хозяйку?

Леся замерла, обдумывая слова подруги.

– Значит, он знает Анастасию. И знает, что в доме есть что-то ценное.

– Вот именно. Но, может быть, он просто предполагает, что в доме может быть спрятано что-то ценное.

Леся покачала головой:

– Ты не видела, как он роется! Это же сила! Это страсть! Это азарт!

Кира задумалась. Но сколько ни думала, ничего внятного по этому поводу она сказать так и не сумела. И поэтому просто махнула рукой.

– А пока будем искать сами!

И ни одной из подруг не пришла в голову одна простая мысль. Очень трудно искать, если не знаешь, что именно ты ищешь. Но это им предстояло постигнуть на практике. А сейчас, закрывшись изнутри, подруги принялись обыскивать чердак. Вещи оказались грязными, старыми и пыльными. Но все же не настолько, как ожидали подруги.

– Такое впечатление, что тут до нас уже кто-то пыль стряхнул, – в очередной раз чихнув, произнесла Леся.

– Да. Мне тоже так кажется.

– И кто это мог быть?

– Анастасия, наверное.

– А ей что тут было нужно?

Кира пожала плечами. Можно было бы предположить, что дед Лаврентий был сказочно богат и так же сказочно скуп. И все свои денежки и прочие накопления складывал в синий шерстяной чулок, который потом и запрятал где-то в доме. При этом своим наследникам точного места не указал. Просто заявил, что клад в доме. И помер.

– Да и помер он как-то странно! С чего ему за водой-то понадобилось идти?

– Пить захотел.

– Этот рыжий Дима говорит, что сам натаскал деду воды на несколько дней.

– Всю выпил. Гости к нему приехали. Вот воды и не хватило.

– Вот! Вот именно! Гости! Ты кумекаешь, к чему я веду?

– Думаешь, деда столкнули в колодец?

– Вполне могли! Он жил тут один. Поблизости никого. Да и местные менты тоже не станут особенно себя утруждать. Свалился пьяным в колодец, и все! Дело закрыто. Никому нет дела до того, как на самом деле закончил свои дни старик.

Под такие разговоры подруги перебирали вещи на чердаке. В числе разного старого хлама тут было несколько интересных фарфоровых безделушек и разрозненные тарелки от сервизов. Леся сначала долго вертела их в руках. А потом сказала:

– Вот эти блюдечки мне знакомы. Они трофейные.

– Трофейные? Что значит трофейные?

– Из Германии после войны их сюда привезли.

– А ты откуда знаешь?

– У Юльки дед всю Великую Отечественную войну прошел. До полковника дослужился. Так он после победы из Германии целый вагон добра привез. Ткани, мебель, посуду, игрушки, одежду. У нас все в дефиците было. А у немцев в порядке.

– И что?

– А то, что у Юльки дома до сих пор такие блюдечки есть.

И Леся показала Кире блюдца с мелкими нежными цветочками и вычурной позолотой по краю.

– Ты не путаешь?

– Ничуть! И вот эта статуэтка тоже из Германии.

И Леся показала пастушку с отбитым носом и сломанной ножкой. Клеймо на обороте в самом деле утверждало, что статуэтка сделала в Германии.

– И вон тот клоун с облупившимся румянцем тоже не российского происхождения.

И Леся показала деревянного, ярко раскрашенного клоуна. То есть когда-то этот клоун был раскрашен весьма ярко. Сейчас от краски осталось одно воспоминание. Но, несмотря на это, что-то в клоуне было нерусское, с этим Кира не могла не согласиться.

– И что из этого следует?

Вместо ответа Леся наклонилась и сильно чихнула. С полу поднялось облачко пыли. И подруги внезапно увидели листок бумаги, забившийся в щель между досками. Листок был очень старым, пожелтевшим от времени. Подруги с трудом извлекли его на свет. И, разворачивая его, опасались, как бы он не развалился у них в руках от ветхости. Лучше бы развалился. Потому что ничего красивого они не обнаружили. На рисунке была изображена чья-то жуткая физиономия.

Было видно, что рисовал ребенок. Но при этом он удивительно точно изобразил чудовищное лицо. Огромные злобные глаза, клыкастый рот, из которого неровные клыки торчали во все стороны. Морщины на лбу. И, самое главное, вместо волос на голове чудовища шевелились змеи.

– Страх-то какой! – воскликнула Леся. – Как ты думаешь, может быть, это Медуза горгона?

– Не думаю. Судя по легенде, она была женщиной. И довольно красивой. Только вместо волос у нее были змеи. Вот и все сходство с рисунком. Потому что этот урод явно мужчина. И ничуточки не красивый!

– Да. Но кто он такой?

– Не знаю.

– Вряд ли его нарисовали просто так, от балды. Слишком тщательно прописаны все детали.

Кире тоже казалось, что рисунок был выполнен с натуры. Но что же это за натура такая жуткая? Откуда взялась? И куда подевалась?

– Вот этот рисунок кое-чего стоит, – задумчиво произнесла Кира. – Надо бы показать его бабе Клаве. Она самая старая. Может и объяснить, что это такое.

И подруги спустились вниз. Баба Клава делала вид, что разбирается в подполе.

– Все припасы, что брат сделал, просмотреть нужно. Что старое – выкинуть, а что еще годится, пустим в пищу. У нас в семье все хозяйственные были. И у Лаврентия всегда много заготовок на зиму хранилось. Жалко, если они пропадут.

И баба Клава отправилась в подпол. Но когда подруги потихоньку туда спустились, она была занята вовсе не банками, которых на полках в самом деле толпилась тьма-тьмущая. А тем, что простукивала стены и пол.

– Баба Клава! – позвала ее Леся.

Старушка слегка вздрогнула. Но тут же сделала вид, что ровным счетом ничего не произошло.

– Вот, смотрю, в порядке ли фундамент, – произнесла она.

– И как? – не без ехидства поинтересовалась у нее Кира.

Но баба Клава сделала вид, что намека не поняла.

– Думаю, если ничего не произойдет, – невозмутимо произнесла она, – еще лет двадцать простоит без ремонта.

– Баба Клава, а у нас к вам вопрос.

– Ну? Спрашивайте!

– Что вот это такое?

И, шагнув вперед, Кира протянула старушке найденный на чердаке рисунок. Сначала баба Клава не поняла, что ей показывают. Конечно, в подполе был свет. Но тусклый. Однако, присмотревшись, она явно узнала чудовище, которое было изображено на рисунке. Руки ее задрожали. И даже губы затряслись.

– Откуда вы это взяли?! – вырвался у бабы Клавы испуганный возглас.

– Нашли.

– Где? Где нашли?

– На чердаке.

– На чердаке! Ах!

И баба Клава схватилась за сердце. Подруги даже испугались за нее.

– Вам плохо?

Но баба Клава жестом остановила их:

– Сейчас пройдет.

Она немного постояла, разглядывая рисунок, но уже без прежнего волнения. А когда ее окончательно отпустило, вцепилась в подруг. И затрясла их словно грушу.

– Что там еще было? Ну? Говорите!

– Где?

– На чердаке!

– Ничего не было. Только разный хлам и этот рисунок под доской.

– А его не было?

– Кого – его?

– Его! Урода!

Подруги непонимающе переглянулись. О ком она говорит? И тогда баба Клава сунула им их рисунок прямо под нос.

– Вот о нем говорю! – громко закричала она. – Про этого урода говорю. Про проклятие, которое Лаврентий своими руками принес в нашу семью! Он там был?

– Кто?

– Урод!

– С картинки?

– Ну да!

– Нет, – ошеломленно ответили девушки. – Его там не было!

– Не было или вы не нашли?

– Не было!

– Ох!

И баба Клава опустилась на приступочку, где прежде стояли банки с яблочным компотом. Ее лицо казалось совсем старым. А руки, по-прежнему цепко держащие рисунок, подрагивали.

– Это он! – шептала старуха. – Один всего раз его видела, но запомнила на всю жизнь. Он! Точно он!

И, внезапно подняв на подруг глаза, она твердо произнесла:

– Вот что! Нам с вами нужно поговорить!

Подруги только того и хотели. Они помогли бабе Клаве подняться. И вывели ее из подпола. Однако в сад она идти не захотела. А потребовала, чтобы ее провели на чердак, где подруги и нашли перепугавший ее рисунок. Оказавшись на чердаке, баба Клава несколько успокоилась. И, обведя глазами вокруг себя, указала подругам на старый сундук.

– Присядьте, – велела она им.

– Да мы постоим.

– Присядьте! Разговор у нас с вами будет не быстрый.

Глава четвертая

И в самом деле торопиться баба Клава не стала. Подруги уже давно устроились на жесткой крышке сундука, подстелив себе для мягкости старые бархатные портьеры. А баба Клава все еще сидела на старом плетеном кресле, из которого прутья торчали, как иглы из спины дикобраза. И наконец она заговорила.

– История эта такая странная, что вы даже можете подумать, будто бы я не в себе, – произнесла она.

Подруги попытались ее заверить, что они так вовсе не думают. Но баба Клава только отмахнулась от них:

– Выслушайте сначала, а потом судите.

При этом она не выпускала из рук того самого рисунка, который нашли подруги. И, протянув его в раскрытом виде подругам, спросила:

– Как вы думаете, что это такое?

– Думаем, что это чье-то лицо.

– Лицо какого-то монстра, потому что оно жутко уродливое.

– Верно, – кивнула головой баба Клава. – А теперь слушайте. Этого урода мой брат привез с войны.

Великая Отечественная война теперь кажется чем-то далеким и почти нереальным. Конечно, в каждой семье чтят память погибших на этой войне предков. И скорбят по ним. В День Победы обязательно вспоминают тех, кому не довелось посидеть за праздничным столом, отметить ее первую годовщину и все последующие. Вспоминают тех, кто не дошел до Берлина, оставшись где-то по дороге – в снегах России или в чистеньких городах Европы.

Но еще живы люди, которые помнят громовые раскаты той войны, унесшие с собой жизни, здоровье и надежду на счастье для многих. Этих людей мало, но они есть.

Дед Лаврентий был именно таким последним из могикан. Он пошел на войну безусым мальчишкой, набавив на призывном пункте себе лет. И в сорок третьем году уже ушел на фронт. Ему не было даже шестнадцати.

За долгие военные годы у него было время, чтобы много раз понять, какого дурака он свалял. Война оказалась совсем не тем, что он себе представлял. Оказалось, что фанфар и отчаянных вылазок в сторону врага не предвидится. А война – это грязь. Война – это боль. Война – это смерть.

К этим простым выводам Лаврентий пришел очень быстро. Но судьба его была такова, что сам он, похоронив многих своих менее удачливых товарищей, дошел до самого Берлина. Видел красный советский флаг на развалинах рейхстага. И при этом не только остался жив, но даже вернулся с войны с двумя пустячными ранениями – в ногу, где пуля просто оцарапала кожу, и в предплечье.

– Тебе, парень, просто повезло, – только и сказал врач Лаврентию. – Осколок такой маленький, что проживешь с ним всю жизнь, ни разу и не вспомнишь.

Уходя на войну, Лаврентий знал, что у него есть большая семья. Три брата и две младших сестры. Но братья погибли один за другим, одна из сестер погибла в бомбежку. Осталась только одна сестра, которую война занесла в Тулу, да там и оставила.

– Это сестра – вы? – спросила Кира у бабы Клавы.

– Да. Другой родни у нас с Лавром не осталось. Война унесла всех.

В Туле Клавдия вышла замуж и родила девочку. Племянницу Лаврентий никогда не видел. Знал о ее рождении только из редких писем сестры. И, понимая, что из близких у него на всем свете остались только эти две девочки, очень рвался к ним.

– В каждом письме писал, что приедет, что любит, что помнит.

И Лаврентий приехал. Едва закончилась война, он поспешил к сестре. С тех пор прошло больше полувека. Но баба Клава помнила тот миг, когда ее брат вошел в их комнату, где она возилась с дочуркой.

Объятия, слезы, поцелуи. Крохотная Машенька, сидя на полу, недоумевающе смотрела на незнакомого бородатого дядю и маму, которая рыдала у него на плече. Видимо, ребенок подумал, что чужой дядя обижает маму, и внезапно зашлась криком.

– Машенька! Не плачь! Это же твой дядя! – кинулась к ней мать.

– А что у меня есть! – произнес Лаврентий и, желая порадовать племяшку, словно фокусник извлек из вещмешка маску какого-то неведомого зубастого страшилы. Клавдия вскрикнула. Машеньке жуткая маска, как ни странно, понравилась. Ребенок потянулся к ней своими ручонками. И, радостно хохоча, попытался напялить ее на себя.

– Не надо! – рванулась Клавдия к ребенку.