– Горыныч! – неожиданно пришло Кире на ум случайно услышанное от кого-то из цирковых людей прозвище. – А это кто такой?
         – Горыныч – это еще один иллюзионист. Вернее, иллюзионистом он был паршивым. А вот водку глушил исправно. Пил все, что горит. Отсюда и прозвище.
         – Его уволили?
         – Прогнали за пьянство!
         – Но вроде бы он долго держался в цирке.
         – Верно.
         – Почему же его прогнали?
         Дина замялась. Но подруги ждали ответа. И ей пришлось сказать правду.
         – Понимаете, может быть, Горыныча бы и не выгнали. Потому что водку он глушил в свободное от представлений и репетиций время. А если и выпивший на арену выходил, то работал даже лучше, чем трезвый. С огоньком!
         – Так в чем же дело? Почему его прогнали?
         – Несчастный случай произошел.
         – С кем?
         – С Горынычем?
         – Нет. С его ассистентом.
         – А что с ним случилось?
         – Он сгорел.
         – Как? Насмерть?
         – Не насмерть, но ожоги получил довольно серьезные. В больницу попал.
         – И как это произошло?
         – По вине Горыныча. Он сначала перевернул на парня емкость со спиртом. А потом еще огнем на него полыхнул. Ну, несчастный и вспыхнул словно спичка.
         – И что?
         – Носился за кулисами, словно живой факел. Но хорошо, не растерялся и сам догадался к огнетушителю бежать. А там страусы! Они же всего боятся. И змей, и огня. Вот и от него птички всей стаей шарахнулись. Загородку проломили. И по цирку разбежались. Пока Ваську погасили да пока страусов поймали, тут такой переполох был! Ужас! Проштрафившегося Горыныча директор труппы вызвал к себе. Строго отчитал и отправил на лечение в наркологическую клинику. А на его место назначил Даниила. Пока он временно Горыныча замещал, – говорила Дина. – Но если бы все хорошо пошло, то Горыныча могли и вовсе турнуть из цирка. Во-первых, возраст. Во-вторых, алкоголизм. А в-третьих, работал он по старинке. Ничему новому учиться не хотел. И публика на его выступлениях начинала скучать. Все время одно и то же.
         – И давно это случилось?
         – Уже больше двух месяцев.
         – Два месяца? – задумалась Кира. – Срок довольно большой. Горыныча вполне могли из больницы уже выписать.
         – Его и выписали.
         Подруги даже подскочили на месте.
         – Когда?! Он приходил?
         – Недели две назад он в цирке в самом деле появлялся.
         – И что?
         – Сразу же к Артуровичу прошел. Это директор труппы.
         – И что? О чем они говорили?
         – Не знаю, о чем уж там они говорили, – покачала головой Дина, – а только Горыныч вышел из кабинета мрачный. А Даниил сам подошел к Артуровичу и спросил, как ему быть дальше. И Артурович сказал, что все остается в силе. Горыныч больше в этом сезоне не выступает. А за него работает Даня.
         – Выходит, Горыныч остался из-за Дани без работы?
         Дина страшно обозлилась.
         – И вовсе не из-за Дани! – воскликнула она. – Горыныч сам виноват!
         – Но если бы Даню убрали, то на сцену снова бы вышел он?
         – Других иллюзионистов в труппе нет, – вынуждена была признать Дина. – Двоих и так больше чем достаточно.
         – А со стороны пригласить кого-нибудь могли?
         – Разве что какого-нибудь плохонького, – вздохнула Дина. – Не факт, что новичок оказался бы лучше Горыныча.
         – Другими словами, если бы Даня исчез, то его место занял бы Горыныч?
         – Скорей всего, именно так и случилось бы.
         Подруги переглянулись.
         – Нам нужно поговорить с этим Горынычем! Он ведь фокусник! – И легко мог подстроить так, чтобы Даниил, сам того не ведая, убил бы Лешу!
         Дина с готовностью закивала головой:
         – Ой, я думаю о том же!
         – Ты знаешь, где нам найти этого Горыныча?
         Мгновение Дина колебалась.
         – Могу узнать его адрес у кого-нибудь из стариков, – как бы в раздумье сказала она.
         Подруги считали, что именно так и следует поступить. Причем немедленно. Ведь представление уже закончилось. И все цирковые, возбужденно обсуждая случившееся, начали расходиться по домам. И Дина умчалась за адресом Горыныча.
         Откладывать визит к старому фокуснику подруги не стали. Отправились на следующее же утро. Нужно было действовать по горячим следам. Это они хорошо знали. Идти по остывшему следу, когда все свидетели уже двадцать раз успели разбежаться или просто элементарно подзабыть все подробности произошедшего, было куда сложнее.
         Горыныч жил в двухэтажном коттедже на окраине города. Кроме него, тут обитали еще три семьи. И снаружи домик выглядел весьма привлекательно: голубые стены, ажурные балконные решетки и садик под окнами.
         Но садик при ближайшем рассмотрении оказался запущенным, поросшим крапивой и лопухом, хотя мог бы благоухать розами или, на худой конец, радовать глаз неприхотливыми ноготками и бархатцами. Стены были выкрашены за счет щедрот администрации города. Решетки проржавели и угрожали в любой момент вывалиться из раскрошившихся цементных гнезд. А внутри домик был довольно вонючим, благодаря бомжам, избравшим его лестницу в качестве бесплатного туалета.
         – Тьфу! – поморщилась Леся. – Как люди выдерживают такую вонищу?
         Горыныч обитал на первом этаже. Дверь в его квартиру оказалась открытой. Что изрядно удивило подруг. Все-таки город, хотя и окраина. Но неподалеку находится станция метро. И бомжи, судя по запаху в подъезде, регулярно навещают этот дом.
         На всякий случай подруги постучали по дверному косяку.
         – Эй, кто-нибудь тут есть?
         Нет ответа!
         – Хозяева дома?
         Молчание. Переглянувшись, девушки осторожно переступили порог и оказались в квартире Горыныча. С первого же взгляда становилось ясным – красть тут нечего. Нищета в логове Горыныча царила страшная. Стены были лишены даже обоев. Вместо них на облупившемся бетоне висели цирковые афиши. Старые и новые, рваные и не очень.
         Мебели в квартире не наблюдалось. Стол заменял собой фанерный ящик. На нем лежали еще остатки ужина. Воздуха, надо сказать, они тоже не озонировали. Несколько таких же ящиков, расположенных вокруг «стола», заменяли собой стулья. А вместо кровати в углу был брошен старый полосатый матрас с ворохом тряпья.
         Вот и вся, так сказать, меблировка. На кухне имелась газовая плита, первоначальный цвет которой под слоем грязи и копоти не определялся. И конечно, была мойка. Но до того ржавая, что вполне могла быть ровесницей этого дома, построенного еще после войны пленными немцами.
         – Ну и ну! – только и смогли выдавить из себя подруги. – Неудивительно, что хозяин не обременяет себя замками.
         Но где же был он сам? Подруги вернулись в комнату. И неожиданно их внимание привлекло к себе шевеление груды тряпья, сваленной на матрасе.
         – Ой! Кто там?
         Тряпки ничего не ответили. Из-под них раздался сдавленный вздох. И снова наступила тишина.
         – Там кто-то есть, – заявила Кира. – Надо посмотреть.
         Леся не возражала, но и попыток двинуться с места не предпринимала.
         – Мы же не боимся?!
         Леся снова промолчала. Поняв, что поддержки от подруги она не добьется, Кира решила действовать сама. Она сделала несколько осторожных шажков в сторону тряпья. И произнесла:
         – Эй, там кто-нибудь есть?
         Тряпки пошевелились.
         – Есть! – шепотом произнесла Леся, стоя за спиной Киры.
         Кира фыркнула, но тряпки отдернула. Под ними обнаружился маленький сморщенный мужчинка лет пятидесяти пяти на вид. Он спал сном младенца, сладко причмокивая во сне губами и улыбаясь. Единственное, что противоречило столь невинному образу, был смрад перегара, исходящий от спящего.
         – Мужчина, вы хозяин?
         Но тот продолжал спать. Осмелевшие подруги принялись трясти мужчину, щипать и даже пару раз легонько пнули. Ноль эмоций. Поняв, что разбудить этого типчика они не смогут, подруги отступили. Тем более что за дверью на лестнице раздался какой-то шум.
         Подруги выскочили очень вовремя, чтобы успеть перехватить крепенькую старушку, увешанную кульками и продуктовыми сумками, словно новогодняя елка игрушками.
         – Вам чего у Горыныча нужно? – удивилась старушка, обнаружив подруг на пороге квартиры старого фокусника.
         Подруги объяснили. При этом они не рассказали старушке всей правды, чтобы не пугать ее. А сказали, что их послала администрация цирка, чтобы вызвать иллюзиониста на работу. Старушка поставила свои кульки на пол. И внимательно слушала подруг.
         – И-и-и-и! Ми-и-илые! – протянула она, когда подруги закончили. – Какое уж тут выступление. Запил наш Горыныч!
         – Вроде бы раньше за ним такого не водилось, – осторожно предположили подруги.
         – То-то и оно, что нет. А теперь появилось.
         – С чего же это?
         – А с лечения этого, чтобы ему пусто было!
         Чувствовалось, что старушка очень сердита. И ей необходимо отвести душу, поговорить с кем-нибудь.
         – Пошли ко мне! – скомандовала она подругам. – Послушаете, чего расскажу. А там, глядишь, Горыныч и прочухается. Он завсегда к полудню просыпается. Новую порцию принимает, до вечера колобродит, а потом, если в кутузку не угодит, засыпает.
         Так как до указанного срока было еще далеко, подруги послушно отправились за старушкой в ее квартиру. Старушку звали Ольгой Ефимовной. И ее квартирка была полной противоположностью обиталища Горыныча. В ней буквально не было свободного места. Прежде чем шагнуть, нужно было хорошенько подумать.
         – О-хо-хо! – тяжело вздыхая, пробралась Ольга Ефимовна на кухню.
         Подруг она повела за собой, предварительно велев им снять обувь, чтобы не пачкали ковровые дорожки и хорошенькие половички. На кухне тоже было очень тесно – вещи громоздились в два, три или даже в четыре яруса. К примеру, на холодильнике стояла еще микроволновка, на ней примостилась симпатичная коробочка, а на ней красовался цветок в ярком декоративном кашпо.
         На окнах висело сразу три слоя занавесок. На тонких тюлевых – еще одни, но поплотней и уже с цветным рисунком. За ними – тяжелые, закрывающие кухню от солнечных лучей. На столешницах и вдоль стен было развешено и расставлено множество кухонных принадлежностей – ухватки, поварешки, ножи, ложки, тостер, фильтр для воды в виде кувшина – весьма удобная штука для экономных хозяев, снова керамические кашпо с живыми цветами, баночки со специями и прочее и прочее.
         – Чай будете?
         Подруги согласились скорей из вежливости, чем из настоятельного желания попить чайку. Все так же тяжело вздыхая, Ольга Ефимовна достала красивые чашки из тонкого фарфора с малиновыми розами, плеснула в них жидкой, едва заметной, заварки, щедро добавила кипятку и, не сделав попытки положить сахару, поставила чашки перед подругами. Сыр и колбасу, которые она принесла из магазина, а также пряники и конфеты она тоже оставила до лучших времен.
         Девушки не подали вида, как их покоробила экономность старушки. В конце концов, они к ней не завтракать пришли. Хотя вон те печенюшки у нее в вазочке, ставшие от старости уже каменными и покрывшиеся толстым слоем пыли, она могла бы и выставить на стол. Все равно отведать их ни один человек в здравом уме не решился бы.
         Но Ольгу Ефимовну, казалось, вполне устраивало, что печенюшки пылятся у нее на столике, выполняя чисто декоративную роль.
         – Запил наш Горынушка, – печально произнесла она, отпивая глоточек того же жидкого чаю. – А ведь раньше такого с ним не случалось. Пил, конечно. Иной раз и меры не знал. Но чтобы запои… Нет, такого не бывало.
         – А когда началось?
         – Недели две уже пьет.
         – Ни дня трезвым не был?
         – Нет. Говорю же, к полудню просыпается, идет в магазин, водку покупает, а потом до вечера возле дома куролесит. Со всеми окрестными алкашами перезнакомился. А ведь раньше за ним такого не водилось.
         – Может быть, горе у человека какое?
         Ольга Ефимовна поджала губы:
         – Горе у него было и раньше. Жену схоронил. А она еще молодая была. Тоже в цирке работала. Гимнасткой была. С самой верхотуры свалилась. И сразу же насмерть. Потом Горыныч сына в Афганистане потерял. Тоже горе. А только такого, чтобы неделями пить, – ни-ни. Цирк Горыныча держал. А как цирка в его жизни не стало, так он и потерялся.
         И, посмотрев на подруг неожиданно проницательным взглядом, старушка произнесла:
         – Вы вот сказали, что из цирка пришли. А разве вы не знаете, что Горыныча уволили подчистую?
         – Как вы сказали?
         – Это не я сказала! Это он мне сам сказал. Пришел в тот день словно в воду опущенный. И говорит: «Уволили меня, Ефимовна. Подчистую списали. Стар я стал. Никому не нужен. Так по тому и быть. Буду свои оставшиеся деньки в пьянстве проводить».
         Подруги переглянулись. Выходит, Дина их обманула. Или сама была не очень-то в курсе произошедшего. Даниил вовсе не подсиживал Горыныча. Того так или иначе все равно бы уволили. Видимо, администрации труппы надоело разгильдяйское отношение Горыныча к работе. Вот его и турнули. Значит, вредить или мстить Горыныч не стал бы. Если он и обозлился, то не на своего молодого коллегу. А на администрацию труппы. На этого самого Артуровича.
         Но для полной уверенности подруги решили все же лично поговорить с Горынычем.
         Он проснулся, как и предсказывала Ольга Ефимовна, к полудню. Подруги уже караулили его, сидя на ящиках. Пробило полдень. И ровно через минуту из-под тряпья раздалось болезненное кряхтение, а потом появилась и голова Горыныча.
         Некоторое время он таращился на подруг непонимающим взглядом. Потом увидел купленные ими три бутылки светлой «Балтики», и взгляд его оживился.
         – Девчонки, а что это у вас там стоит? – поинтересовался фокусник. – Не пиво ли?
         – Пиво.
         – Для меня?
         – Да!
         Горыныч резво выбрался из-под тряпья. Оказалось, что он спал прямо в одежде. Так что стыдливость подруг ничуть не пострадала. Пострадало только их обоняние. Пахло от Горыныча почти так же, как от его сказочного прототипа.
         – Чего морщитесь? – усмехнулся Горыныч, заметив гримасы подруг. – Вы вообще кто такие?
         К этому времени он уже залпом осушил бутылку пива. И теперь из его глаз пропало затравленное выражение.
         – Мы к вам.
         – Это я понял. А вы кто такие?
         – Мы к вам из общества «Трезвость – норма жизни!». Нас послали к вам в качестве самых активных его членов.
         Леся кинула на подругу удивленный взгляд. Она впервые слышала про такое общество. А также понятия не имела, что они с Кирой состоят в его активе.
         – Не пойму, – помотал головой Горыныч. – А я тут при чем?
         – У вас проблемы с алкоголем, – мягко произнесла Кира. – Не спорьте. Это видно невооруженным взглядом.
         – Но я…
         – Не нужно стесняться! – перебила его Кира. – Вот моя подруга – она потомственная алкоголичка.
         Леся не возразила лишь потому, что проглотила язык от возмущения. Она?! Потомственная алкоголичка?! Да ее папа вообще в рот и капли не брал! А мама позволяла себе лишь рюмочку-другую на важные праздники. Новый год или день рождения! И бабушки с дедушками у нее были очень приличными людьми.
         А Киру в самом деле несло.
         – Ее отец пропил даже концертный рояль, – вдохновенно врала она. – Тот самый, с которым он ездил на гастроли. Продал обручальное кольцо своей жены. То самое, с которым они венчались в церкви. И даже детские игрушки своей маленькой Леси он пропил.
         Лесе стало себя жалко до слез. Хотя папа у нее был чудесный и ничего подобного не творил. Но все равно на большие Лесины глаза навернулись слезы.
         – Видите! – тут же закричала Кира. – Она плачет! Я говорю чистую правду!
         Горыныч тоже посмотрел на Лесю. А потом растерянно перевел взгляд на Киру.
         – Но при чем тут я?
         – Корень любой проблемы заключается в том, что человек сам не знает, почему он пьет!
         – Я знаю!
         – В самом деле? Хм. И почему же?
         – С работы меня выгнали. Вот и пью. Всю жизнь на цирковой арене провел. За кулисами у матери роды начались. Сразу же как из больницы выписалась – снова на манеж. А меня все артисты по очереди нянчили. Так и вырос. С малолетства у матери в номерах участвовал. От нее всему научился. А потом уж и сам с выступлениями начал по стране колесить.
         К этому времени третья и последняя бутылка пива была выпита. Горыныча на «старые дрожжи» развезло. И его потянуло на сентиментальные разговоры. Обычно в таком состоянии тянет излить душу первому попавшемуся слушателю. И Горыныч не стал исключением.
         Очень быстро подруги поняли, что имеют дело с последним романтиком. Горыныча не интересовали гонорары, которые он получал за свои выступления. Его даже не интересовало, где и как он будет жить и где проведет следующую ночь. Он был актером. И его настоящая жизнь проходила на манеже и за кулисами цирка. Только там он действительно жил. Цирк был его домом. Его семьей. Его друзьями. Его жизнью. Все остальное в счет не шло.
         Горыныч мог запросто отдать весь гонорар за свои выступления во время гастролей какому-нибудь коллеге, нуждавшемуся в этот момент в деньгах. И фокусник ничуть не боялся за свое будущее. Он твердо знал: когда ему понадобятся деньги, кров или что-то другое, обязательно среди коллег найдется кто-то, кто выручит его.
         Годы шли. И Горыныч не без горечи стал замечать, что меняется жизнь. И меняются люди вокруг него. Не стало у цирковых людей прежней сплоченности. Раньше они были словно мушкетеры: один за всех и все за одного. А потом на первый план вышли склоки из-за выгодных гастролей, гонорары и прочая меркантильная ерунда, которую Горыныч в расчет не принимал и принимать не хотел. Разумеется, при таком образе мыслей он с новым руководством труппы не сработался.
         – Я ведь не сразу понял, что они меня списать хотят. Мальчонку этого, что они мне на замену нашли, сам же обучал. Еще радовался, какая талантливая молодая смена растет. Думал, что потихоньку стану отходить от дел. Молодым нужно дорогу уступать. Это я понимаю. Не чурбан.
         Но чтобы вот так сразу взяли и уволили без всяких объяснений, Горыныч не ожидал. Шок был слишком велик. В наркологической клинике, куда лег Горыныч по настоянию директора труппы, в душевной травме Горыныча не разобрались. И, выйдя из больницы уже никому в новом цирке не нужным, Горыныч запил.
         – И как же вы теперь будете? Без цирка?
         – Разве не тянет обратно?
         – Ноги моей там больше не будет! – буркнул Горыныч. – После больницы еще разок сходил, старый дурак! Думал, что в самом деле из-за моего пьянства меня турнули. Пришел. Говорю, так, мол, и так. Вылечился я. А они мне: молодец. При трезвом образе жизни куда легче на пенсию прожить будет.
         Горыныч сначала не понял, что разговор идет про него. А когда сообразил, то спорить или скандалить не стал. Вернулся домой, верней в берлогу, которая официально считалась его домом, и запил. А чего еще оставалось делать?
         – А на Даниила вы зла не держите?
         – На Даньку? – казалось, удивился Горыныч. – А чего на него-то? Он нормальный парнишка. И фокусник из него отличный получится. Он тут не при делах. Не он, так кто-то другой меня бы заменил. Проблема во мне. Стар я стал. И никому не нужен.
         Подругам было до слез жалко этого отжившего свое романтика. Они видели, что Горыныч в самом деле страдает. Но чем ему помочь, не знали.
         Но в это время в прихожей раздались чьи-то шаги. И через секунду в комнату вошла женщина. Подруги не сразу узнали в ней дрессировщицу страусов – Майю Генриховну. Без грима и своего сценического наряда она выглядела обычной, не слишком ухоженной женщиной лет пятидесяти.
         Она тоже не узнала подруг. Но при виде их удивилась:
         – Горыныч, а ты чего? Не один?
         – Майечка! – обрадовался Горыныч. – Ты пришла! А это девушки из общества… Как оно там называется? По трезвым делам.
         Но подруги уже двигались к выходу. Мешать Майе Генриховне им не хотелось. А она явно пришла к своему старому другу, чтобы поделиться потрясающей новостью. Так оно и оказалось! Уже с лестничной площадки, приникнув ухом к двери, подруги услышали:
         – Горыныч, ты теперь можешь снова вернуться на арену.
         – Не хочу, Майечка! Прав директор. Стар я стал для фокусов. Пусть кого-нибудь молодого найдет.
         – Горыныч! Это редкий шанс. Я это тебе как твой старый друг говорю! Больше такой удачи может и не быть.
         – Майка! Что ты говоришь?! Там человека убили. А ты – удача!
         – Для тебя – удача.
         – Не хочу я, чтобы моя удача на чей-то беде выезжала. Не по мне это. Ты ведь знаешь…
         Некоторое время дрессировщица молчала. А затем прозвучал ее усталый голос:
         – Знаю, Горыныч, знаю. Сама не понимаю, что на меня нашло. Но такая обида берет, как вспомню, как они с тобой обошлись. Вот и втемяшилось такое в башку. Ты на меня сердишься?
         – Нет. Что ты! Я же знаю, что ты очень хорошая. Не переживай за меня. Я не пропаду.
         – Ты погибнешь.
         В голосе дрессировщицы звучали слезы.
         – Вовсе нет. Мне из другого цирка пришло предложение.
         – Откуда?
         – Из Луги.
         Теперь в голосе Майе Генриховны слышалось откровенное разочарование.
         – Это же захолустье! Представляю, что у них за труппа! Иллюзионисту твоего уровня там не место.
         – Ты бы тоже могла перебраться вместе со мной.
         – Я? В Лугу? Боже мой, о чем ты говоришь! Какие у них там могут быть животные? Один медведь, три кобылы и попугай! Попугая мне дрессировать?
         – Почему же попугая? А хотя бы даже и попугая. Но ведь вместе, Майя. Ты же всегда этого хотела. Не так ли?
         Майя Генриховна некоторое время размышляла. А потом твердо сказала:
         – Да.
         – Так в чем же дело?
         – Но ведь нельзя же так сразу…
         – Конечно, – произнес Горыныч. – Я понимаю. И не тороплю тебя. Но знай, когда бы ты ни собралась, я всегда буду ждать тебя.
         На этом месте подруги отлипли от двери. Дальше старые циркачи стали говорить друг другу такие откровенно личные вещи, что подслушивать подруги больше не стали.
         ГЛАВА 4
         Выбравшись из микрорайона, где проживал Горыныч, подруги присели в маленьком кафе, чтобы немного перекусить и обсудить свои планы.
         – Итак, Горыныч к тому, что произошло с Даниилом и Лешей, никакого отношения не имеет.
         – Не вредил он Даниилу. Даже в мыслях такого не держал.
         – Хороший дядька.
         – И мне его жалко. В наше время таким вот людям приходится чертовски трудно.
         – Но старик от своих принципов не отказывается.
         – Значит, Горыныч сильней, чем кажется на первый взгляд.
         – И то, что мы наблюдали, это просто временный срыв.
         – Он себя еще покажет!
         Но если в отношении старого фокусника подруги были относительно спокойны, то в том, что касается убийства Леши, ничего не прояснялось.
         – Я была уверена, что Горыныч если действовал не сам, то, во всяком случае, приложил руку к этому делу.
         – Нет. Ты же слышала. Он никакого зла на Даниила не держал. И вредить ему не собирался. Тем более таким зверским способом.
         – Б-р-р! Каким же садистом надо быть, чтобы вот так убить человека!
         – Шесть колотых ран! И все в грудь и переднюю часть тела.
         – Стоп! Значит, Леша видел своего убийцу! Видел, как тот к нему приближается.
         – Почему же он не оказал ему сопротивления?
         Это в самом деле было странно. И наводило на одну-единственную мысль.
         – Кажется, Леша не ожидал нападения.
         – Но кто же на него напал?
         – Если Горыныч отпадает, то кто?
         – Майя Генриховна?
         Кира изумилась. С чего Лесе пришла в голову такая нелепая мысль?
         – Потому что она явно влюблена в Горыныча, – попыталась объяснить Леся. – Вот и постаралась для него.
         – А это идея! – воодушевилась Кира. – Эта Майя мне показалась весьма коварной дамой.
         – Но ведь речь идет об убийстве.
         – Да. Могла ли она его совершить?
         – Ты имеешь в виду моральный аспект?
         – Нет. Морально мы все не ангелы. Я имею в виду, чисто физически. Могла?
         – Страусы – это ее вотчина, – произнесла Леся. – Она много времени должна проводить возле их загона.
         – Да! Притиснула бедного мальчика в углу. И ткнула его чем-то острым.
         – Шесть раз подряд? И он не сопротивлялся?
         – Возможно, первый удар уже был смертельным.
         – А потом Майя быстро переоделась – ведь на одежде должны были остаться пятна крови – и, никем не замеченная, бросив окровавленную одежду, помчалась скандалить по поводу очередного ЧП возле загона с ее обожаемыми страусами?
         – Ну-у-у…
         Кира припомнила, как выглядела Майя Генриховна, когда они с Диной подбежали к загону со страусами. Женщина выглядела сердитой, даже злой. Но при этом ее волосы были тщательно уложены. На лице был свежий грим. Да и ее сценический костюм отличался такой сложностью, что просто так, без посторонней помощи его было ни снять, ни надеть. Выходило, что у Майи Генриховны имелся еще и сообщник или сообщница, которая и помогла дрессировщице снять испачканную кровью одежду и облачиться в другой костюм.
         Все это было слишком сложно. И требовало много времени. А его у Майи Генриховны как раз и не было.
         Так что с большим сожалением, но подруги были вынуждены отказаться от мысли записать пожилую дрессировщицу страусов в убийцы.
         – Кто еще?
         Кира пожала плечами:
         – Кто угодно. Весь цирк. Все работники. Все артисты. Даже случайно забредшие граждане вроде нас с тобой могли это сделать.
         – Так не пойдет, – покачала головой Леся. – Нужно отталкиваться не от того, кто мог это сделать. А от того, кому было это нужно.
         – В смысле?
         – Кому была выгодна смерть бедного Леши.
         – Другими словами, убийца убил Лешу именно потому, что тот был Лешей и страшно ему мешал?
         – Да.
         – А Даниил, его фокусы и цирковые интриги тут ни при чем?
         – Абсолютно. Лешу отвезли за кулисы, убийца тоже пробрался туда. Леша вылез из ящика и наткнулся на своего убийцу. Тот отвел его к вольеру со страусами и там убил.
         – М-м-м… Интересная мысль.
         И Кира задумалась. Первое. Кто прикатил ящик за кулисы? Ассистент. И помнится, когда этого парня начали разыскивать менты, чтобы допросить, оказалось, что его нигде нету. Ушел? Удрал? Или скрылся, потому что замешан в убийстве?
         Второе. Что они с Лесей знают про этого Лешу? Ровным счетом ничего. Дина говорила, что встретилась с парнем возле цирка. Интересно, что он там делал? И что он вообще делал в этой жизни? Чем занимался?
         – Нам нужно узнать про погибшего побольше, – решила Кира. – Едем к нему домой!
         Адрес и телефон погибшего Леши подруги узнали у той же Дины. Но подруги при этом отметили, что их приятельница крайне подавлена.
         – Даниилу предъявили обвинение в непредумышленном убийстве, – произнесла она и расплакалась. – Не представляю, как такое возможно!
         – Все будет хорошо!
         – Уже не верю!
         – Мы работаем.
         – И что узнали?
         – Пока не очень много.
         – Версия с Горынычем провалилась? – печально спросила Дина. – Он ничего не устраивал?
         – Увы, старик непричастен. Чист как стекло.
         – Я так и думала. – Дина разрыдалась в голос: – Бедный Даня. Бедный! Бедный!
         – Не реви. Ты где сейчас?
         – Я? Я у следователя. Он меня вызвал к себе, и вот… Сижу возле его кабинета уже почти час. Но он отказывается меня принять.
         – Примет. А ты должна собраться и подробно ответить на все его вопросы. И еще одно.
         – Что?
         – Узнай у следователя, нашли они того Даниного ассистента, который укатывал со сцены ящик с Лешей. Ты это сможешь?
         – Не знаю! Но я хочу, чтобы они отпустили Даню! Он не убийца!
         – Не переживай! Все образуется.
         – Не утешайте меня, – уже откровенно завывала Дина.
         – Спроси про ассистента.
         – Постараюсь.
         – Мы найдем настоящего убийцу! Вот увидишь.
         Дина стала рыдать чуть потише.
         – Мы найдем его, может быть, уже сегодня, – дала обещание Кира.
         Дина рыдать совсем перестала и задышала ровнее. Зато Леся, которая услышала слова подруги, переменилась в лице.
         – Ты ставишь нереальные сроки, – схватившись за голову, прошипела она. – У нас даже еще нормального подозреваемого нету. А ты обещаешь ей убийцу к закату солнца! Где мы его найдем?
         Но Кира только отмахнулась. Найдут где-нибудь. Сейчас ей было важно успокоить Дину. Чтобы та не рыдала перед следователем. И не растеряла бы те крохи полезной информации, которая помогла бы ментам снять с Даниила обвинения в жестоком убийстве.
         А пока Дина парилась у следователя, подруги направились к маме и бабушке погибшего Леши. Со слов Дины, отца у юноши не было отродясь. Фраза не для красного словца – отец исчез еще до рождения мальчика. И, кажется, ни разу так и не дал о себе знать.
         Но Лешины мама с бабушкой долго искать пропавшего не стали. В чудеса и похищение людей НЛО они не верили. И объяснили исчезновение папаши вполне банальными причинами.
         – Струсил, паршивец! Ответственности побоялся. Оно и понятно, кому охота записанные пеленки да распашонки почти целый год нюхать. Да по ночам не спать. А потом еще много лет ни в кино, ни погулять. А все только с дитем да с дитем.
         Рождение Леши произошло в те времена, когда у большинства граждан даже стиральной машины-полуавтомата не было и в помине. А уж о таком сервисе, когда машина все стирает сама, советские хозяйки могли только затаенно мечтать. Подгузники тогда тоже представляли собой сложенную в несколько раз марлю, которая мгновенно промокала. И ребенку становилось сначала мокро и тепло, потом мокро и холодно, а потом он начинал истошно орать, требуя, чтобы ему заменили подгузник.