обязанности поделены. Мне кубы и шпунты, а тебе – весь живой материал. Ну, ну, не смотри на меня своим дремучим взглядом, ты прекрасно знаешь, что мне просто некогда было заниматься каждым Коптевым и Молчановым в отдельности. Вот это красный карандаш, а это синий. Первым вноси в списки тех, кого, по мнению политотдела, еще бесспорно следует внести, а вторым вымарывай тех, кто попал в них не по заслугам. Я, конечно, и сам их основательно пошуровал, но тебе, повторяю, виднее. Посоветуйся с Цымловым и еще знаешь с кем, например, с тем же комсомольским вождем, он молодых ребят из ЗК лучше знает. Я тебе целиком доверяю. Но и смотри не переборщи. А я хочу еще раз успеть на все объекты взглянуть. Чтобы всюду: под глянец и под ключ. Иногда какое-нибудь отхожее место может испортить весь пейзаж. Правительственная комиссия уже выехала на пароходе из Калача. – И, уже застегивая свой портфель, он спросил у Грекова: – Ну и как твой вояж в Приваловскую? Не придется нам с тобой за обман бюро обкома отвечать?

– Еще бы полчаса, и, может быть, пришлось бы.

– Неужто этот обломок казачества и в самом деле затопиться решил?

– Сам уже по пояс в воде, а из двухстволки палит и кричит: «Все вы предали Дон!»

– Поэтому, я вижу, у тебя и бинт на руке? Греков поспешил спрятать под крышку стола перебинтованную кисть руки.

– Всего одна дробинка.

Закрывшись в кабинете и отключив телефон, он до вечера перелистывал оставленные Автономовым тетради в темно-красном коленкоре, поочередно берясь то за красный, то за синий карандаши. Все-таки синий карандаш чаще отдыхал у него на столе. В списке подлежащих амнистии, представленном Гамзиным, он вдруг увидел вписанные рукой Автономова красным карандашом и подчеркнутые жирной чертой слова: «Надежда Шаповалова», а в списке, представленном Цымловым, вычеркнутое, но уже синим карандашом, слово «Молчанов» и сбоку на полях страницы приписку: «Это вам не разновес, а вооруженное ограбление».

Вот и весь был в этих словах Автономов. Способен был признать свое поражение и все-таки запомнить, кто его под это поражение подвел. И ничего теперь нельзя было изменить, карандаш Автономова на стройке был страше всех других. Но тут Греков вспомнил слова самого Автономова: «Я тебе полностью доверяю» и, тщательно зачеркнув своим красным карандашом его синий, снова вписал Молчанова в список.

Люся Солодова, сидя на страже в приемной, неукоснительно справлялась со своими обязанностями, выполняя приказ Грекова никого к нему не допускать, и лишь в одном-единственном случае не сумела устоять. Федор Сорокин, который перед самым вечером заявился в политотдел по дороге на правый берег в своем новом синем костюме с красной искрой, непререкаемым жестом отвел попытку Люси заступить ему дорогу в кабинет Грекова, и, опустившись перед ним в кожаное кресло, без всякого предисловия стал рассказывать, как В его отсутствие прошла комсомольская свадьба.

– Ты только, Федор, покороче, – поднимая голову от последнего списка подлежащих амнистированию в левобережном районе, предупредил его Греков.

– Да, конечно, – заверил его Федор, устраиваясь поудобнее в глубоком кресле и закидывая ногу на ногу. – Можете не сомневаться, Василий Гаврилович, что все прошло, – он поискал необходимое слово и обрадованно нашел его, – вполне зрело.

Не смущаясь улыбкой, промелькнувшей при этих словах у Грекова, он стал рассказывать ему все в подробностях. Продолжая перелистывать список на столе, Греков время от времени кивал ему в особенно интересных местах. Но как он вскоре понял, читая список и прислушиваясь краем уха к Федору, на свадьбе Игоря с Тамарой все было страшно интересно. Начиная с того, что неизвестно как могло поместиться столько людей в саду того самого куреня, где еще недавно обитало семейство Клепиковых. И на столе не было только жареных райских птиц. Но и ничего удивительного,⁴если комсомольцы собрали в складчину полторы тысячи рублей да столько же счел возможным выделить комитет комсомола из средств, отпущенных ему на культработу. Весь актив стройки пришел, все начальники районов были.

– Кроме Гамзина, – и, увидев, что при этих словах Греков поднял голову, л Федор пояснил: – Его приглашали, но он сам не пришел. Виноградного вина и пива было от души, а водки ни бутылки. И члены комитета следили, чтобы никто с собой не принес, поэтому без чепе обошлось. Если не считать случая с исчезновением Вадима Зверева.

Греков, не отрываясь от бумаг, спросил:

– С каким исчезновением?

– До этого он весь вечер сидел со всеми за столом и пил даже меньше других, но, как позже выяснилось, он стал просить Тамару, чтобы она за что-то простила его. А после того как она потребовала, чтобы он от нее отстал, вдруг исчез. Хватились танцевать, аккордеон Вадима на стуле, а его самого нет. Пришлось под радиолу танцевать. – Федор виновато добавил: – Уже потом я узнал, что он убежал со свадьбы искать Гамзина. – При этих словах Греков, поднимая голову, впервые отложил граненый карандаш в сторону. – Здесь, конечно, я просмотрел. – Федор поерзал в кресле. – Как будто я не видел, что он уже с самого начала себя как-то странно ведет.

– Ты сказал, что побежал искать Гамзина, – напомнил ему Греков.

– Да, но на эстакаде его в это время уже не оказалось. И Вадим побежал к нему домой. Когда он позвонил и ему открыл сам Гамзин, то Вадим, ни слова не говоря, тут же нокаутировал его.

– С одного удара? – вдруг с синими огоньками в глазах полюбопытствовал Греков.

– Как вам известно, Вадим – кандидат в мастера по боксу. Чуть все впечатление от свадьбы не испортил. Но самое главное, что и обсудить это чепе на комитете невозможно. Правда, Вадим еще на рассвете сам же меня разбудил и все рассказал, но Гамзин, когда я к нему пришел, чтобы до конца выяснить, заявил, что все это ему, должно быть, спьяна приснилось.

– Значит, действительно приснилось, – с удовлетворением сказал Греков.

Федор не понял.

– Ничего хорошего для нашего комитета комсомола и самого Вадима накануне пуска гидроузла я не вижу. Теперь его вправе исключить из списков представленных к правительственным наградам.

– Уже поздно, Федор, исключать.

Федор даже с кресла встал, разглаживая свой новый пиджак.

– Правда, Василий Гаврилович?

– Правда, Федор.

– А это у вас что за списки на столе?

– Это совсем другие.

Федор Сорокин вдруг оглянулся на дверь, понижая 'голос почти до шепота.

– Козырев на всю стройку раззвонил, что Автономов своей рукой вычеркнул Молчанова из предварительных списков подлежащих амнистии. Теперь и в зоне станет известно. Может быть, еще не поздно исправить?

Греков взглянул в его.чистые, тревожно вопрошающие глаза, и они почему-то напомнили ему глаза Алеши.

– Все, Федор, может быть. Но ты об этом молчи.

– Я, как вы знаете, Василий Гаврилович, – Федор приложил палец к губам, – замок.