- Луди вторую роту! - кричал Женька, молотя арматуриной по одетым.
      Костя готов уже был в очередной раз ворваться в драку, уже ногу приготовил для толчка, но от удара в спину у него перехватило дух.
      - А-а!.. Ма-а-ма!..
      Пока он несколько мгновений ждал смерти, стриженый блатной, отоваривший его пряжкой, побежал дальше. Костя понял, что не умрет. За блатным рыпнулся Нуцо, оторванный от своей драки Костиным воплем, и успел приголубить блатного лопатой. Из прорвавшейся на спине гимнастерки потекла чернота. Блатной сунул руку за спину, глянул на нее и помчался к своей казарме.
      - Назад! - прокричал кто-то.
      Неожиданно, как по команде, вторая рота стала отступать к своей казарме. Четвертая навалилась на отступающих.
      - Козлы! - орал Куник. Ремень он потерял и дрался просто так.
      - Еще! - взвыл рядом с Костей Миша Попов, тыча рукой в сторону.
      Костя повернул голову, и у него онемели ноги: от техкласса отвалилась толпа одетых и молча неслась на них.
      И отступившая было вторая рота мощно подалась вперед. Блатные схитрили.
      Полуодетые, придавленные сбоку свежими силами, заметались по плацу и, сбивая друг друга с ног, бросились домой, к казарме.
      - Куда?! - заорал Куник. - Сто-ой! Стой, падлы!...
      Костя бежал с зажмуренными глазами. Когда он открыл их, увидел, что в метре от него впереди несутся трое одетых с палками. Он обхватил голову руками и, споткнувшись, кубарем покатился по шершавому плацу. Одетый рыпнулся к нему с палкой над головой.
      - Не бе-ей!.. - Голос Кости сорвался на писк.
      - Удав гнутый! - Одетый с размаху ударил его сапогом. Хотел по голове, но Костя увернулся - попал по ребрам. И побежал дальше.
      Костя потерял дыхание и на четвереньках уполз с плаца в темноту. И, заткнувшись за голый куст акации, скрючился. Потом с трудом вытолкнул накопившийся воздух и понял, что опять жив.
      Вдалеке из толпы одетых с криками вырывались полуодетые и неслись к казарме.
      Блатные лупили оставшихся.
      Вдруг Костя услышал возле своей головы цокот подков, не стройбатовский цокот... Задевая за куст, на плац выносились губари, на бегу сдергивая с плеч автоматы.
      Раздались короткие очереди.
      Костя впервые в жизни слышал настоящие выстрелы.
      Драка замерла.
      - Губа-а!..
      Все бросились врассыпную. Одетые бежали рядом с раздетыми. Куник с Мишей Поповым ломанулись во вторую. А одетые мчались к ним - в четвертую.
      Костя отжался от земли, встал в несколько приемов, не сразу, и, наращивая ход, заковылял в роту.
      На плацу, помыкивая, корячились подбитые.
      Трещали выстрелы.
      Костя споткнулся, налетев на сугроб, и, падая, увидел, как здоровенный длинный губарь с откляченной задницей гнал перед собой раздетого с лопатой и палил вверх из автомата.
      И вдруг раздетый споткнулся, выронил лопату, свет прожектора мазнул его по лицу, блеснули зубы: Нуцо!
      Губарь с разбегу налетел на него и стволом автомата ударил в спину.
      Нуцо обернулся и застыл, уставившись на губаря.
      - Ты-ы? - прошипел он. - Ты-ы?..
      И пошел на губаря. Тот молча пятился, по-дурацки загораживаясь автоматом.
      - Ты! - выкрикнул Нуцо. - Ты!
      - Не подходи! - Губарь перехватил автомат. - Убью!
      Сзади над губарем взметнулась лопата. Костя видел ее блестящий штык. Губарь выронил автомат и схватился за голову. Вскрик был совсем слабый, заглушенный остатками драки и редкими выстрелами.
      Нуцо шагнул в темноту, куда упал губарь, и медленно выпятился обратно.
      - Беги! - громко прошипел он, выдергивая у солдата из рук лопату. - Беги, Фиша!
      ...Деревянные подпорки-столбики у крыльца четвертой роты были выломаны. Женька Богданов метелил одетых, но те, не обращая внимания на удары, тупо перлись в чужую роту.
      Костя долго втискивался в узкий дверной проем, заклиненный ошалелой толпой. Кто-то оттолкнул его, он снова втиснулся, его ударили по лицу, он не ощутил боли. Добравшись наконец до своей койки, Костя упал на нее и с головой накрылся одеялом.
      Сколько времени прошло, он не знал. Кто-то сдернул с него одеяло. Костя открыл глаза. Быков.
      За разбитыми окнами тормознул "Запорожец" Лысодора. Лысодор, в шапке пирожком, в коричневом драповом пальто, быстро вошел в казарму.
      - Здравствуй, Петр Мироныч! - протянул ему руку Быков. - Кто дежурным сегодня?
      - Буря... Младший лейтенант Шамшиев.
      В роту влетел старшина Мороз. Дернул руку к козырьку.
      - Твои, Остапыч, - с удовлетворением сказал Быков. - Молодцы ребятки... Ты им сухари суши, Остапыч. Рота молча стояла посреди казармы.
      - Зачем сухари? - тупо спросил Миша Попов, пробуя зубы на шаткость.
      - Кто спрашивает? - обернулся к нему Быков. - Ты, плановой? Ты зубки-то не трогай, опусти ручки... Вот так. Сухари зачем?.. Гры-ызть... Сидеть и грызть. Вот так вот, ребятки-козлятки. А вы как думали? Не хочете по-человечески служить, - голос Быкова набрал полную силу, - башкой к параше!.. Всю роту! На строгач! Роба в полоску!
      - Вторая начала! - выкрикнул кто-то из строя.
      - Кто сказал - шаг вперед!
      Никто не вышел.
      - Чего творят, падлы! - покачал толовой Мороз. - Два года и тех не могут... А я, мы все вот... - Мороз поочередно ткнул пальцем в Быкова, в Лысодора и в себя. - И до войны, и войну всю, и после...
      - Ты им, Остапыч, больше не объясняй, - переходя на обычный свой красивый спокойный голос, сказал Быков. - Объяснять своим можно. А это... Р-рота-а! Слушай мою команду! Становись! Равняйсь! Смирно! Старшина! Поверку полным списком. Из роты никому. Где Дощинин?
      - Поехали за ним.
      - А кто "подъем" крикнул?
      Строй молчал, но все как один невольно посмотрели на Бабая. Бабай вобрал башку в плечи и замер, вздрагивая, как от холода.
      Брестель с журналом в руках начал поверку.
      - Кто дневалил? - спросил Быков.
      - Это не я... - заплакал Бабай.
      - Что такое? - брезгливо поморщился Быков. - Старшина!
      Мороз подался вперед.
      - Да он сейчас... Пройдет у него... Керимов! - рявкнул он на Бабая. - Чего раньше времени?! Тебя никто ничего, а ты в сопли?!
      - Кричал... - залопотал Бабай. - Я не знал... Мне кричали - я кричал.
      - На КПП, - бросил Быков. - Потом будем разбираться. Начинайте поверку.
      В роту вбежал Валерка Бурмистров со своими. Бабай стоял последним в строю. Слезы текли по его небритым щекам.
      Мороз хлопнул по спине Валерку.
      - Это... Сведи его, что ль. Чего он здесь? Тулуп дай. А то замерзнет. Тулуп, говорю, дай!
      Валерка вытянулся:
      - Есть!
      - Понабрали армию... - бормотал Мороз. - Уводи, кому сказал!
      Валерка потянул Бабая за рукав.
      - Пошли...
      Мороз заглянул в Ленинскую комнату, покачал головой.
      - А здесь-то стекла кому мешали?.. Графин где?
      - Разбили при наступлении, - усмехнулся Куник.
      - Ты, верзила, молчал бы! С тебя первый спрос! - Мороз погрозил ему татуированным кулаком.
      Брестель закончил поверку и с журналом подошел к Морозу. Мороз надел очки, взял журнал в руки.
      - Все по списку? - спросил Быков Мороза.
      - Никак нет, двое в больнице, один в бегах, трое насчет туалета, чистят. Их сюда без бани нельзя - в калу все...
      - Карамычев здесь, - заложил Костю Брестель.
      - Отбой, - скомандовал Быков и вышел из казармы. - Минута. Всем по койкам!
      Строй распался, загудел.
      - Слышь, Карамычев, твои не воевали, ясно? - сказал Мороз, подойдя к Костиной койке. - Ты-то сам накой хрен в казарме?
      - Не знаю... - промямлил Костя.
      - Узнаешь... Следствие вот начнут - все узнаешь... Над тобой койка пустая? Я лягу. - Мороз расстегнул мундир, под мундиром была красная бабья кофта, застегнутая на левую сторону.
      - Зачем вам наверх, товарищ старшина? - засуетился Костя. - Ложитесь внизу, я наверх...
      - Ладно, - скривился Мороз и полез на верхнюю койку. - Это у вас, у сопляков, счеты: кому где спать... Петух жареный не долбил еще... Живые все?
      - Губаря кто-то сделал, - сказал Женька.
      - Их долбить - стране полегче, - сказал Старый.
      - Молчал бы... Башка как колено, а домой возвернуться не можешь!
      Мороз заворочался, укладываясь поудобнее.
      - Кто губаря - разберутся, - покряхтел ой, - а вот библиотекарке глаз хоть фанэрой зашивай...
      - Откуда вы знаете?! - вздернулся Женька.
      - Ишь ты! - ухмыльнулся Мороз. - Задергался, хахаль кособрюхий. Будешь ей теперь из тюряги за увечье платить. Побахвалиться захотелось перед сикухой: нет, мол, на меня управы!.. Хочу - дурь сосу, хочу - бабу в роте черепешу... Дурак! Спать. Отбой.
      Казарма затихла.
      Костя лежал с открытыми глазами. Наверху под Морозом заскрипели пружины.
      - А билеты-то взяли? - шепотом спросил Мороз, свесившись с полки.
      - Взяли.
      - Ты вот что, ты одеись и к своим иди, может, ничего, может, получится...
      5
      Голая - старики в плавках, молодые в одних подштанниках, - посиневшая четвертая рота стояла, выстроенная вдоль казармы.
      Комиссия - коротенький полковник и два майора в сопровождении Быкова, Лысодора, капитана Дощинина, Мороза и забинтованного Бурята - неспешно бродила вдоль строя.
      Уже начались хитрости; поврежденные в побоище старались по мере приближения комиссии встать в начало строя, где комиссия уже прошла. Поэтому комиссия прошла вдоль строя один раз, потом еще раз - со спины.
      - Руки вверх! - скомандовал коротенький полковник.
      Двести с лишним багровых стройбатовских кулаков на белых руках вскинулись к потолку.
      - Туда, - негромко скомандовал полковник Сашке Кунику. Под мышкой у него синел квадратный отпечаток пряжки.
      Куник понуро поплелся в Ленинскую комнату, куда комиссия загоняла явных участников.
      Через некоторое время восемнадцать человек без ремней в сопровождении губарей потопали по бетонке к воротам. И Куник, и Женька, и Миша Попов. На губу. На КПП места мало.
      В казарме вставили стекла, стало теплее. Максимка оттирал присохшую к тумбочке кровь и рвоту.
      - ...Вина хорошего попьем... - Нуцо ломом натягивал половые доски, а Костя шил гвоздем. - У меня вся Молдавия родня. У меня дед есть. Он еще против вашего царя воевал. Его побили, он глупой сделался. И слабый весь. Румынский царь ему пенсию платил. А потом ваши пришли перед войной. Перестали платить, враг стал...
      - В Москву пусть напишет, - посоветовал Фиша.
      Нуцо засмеялся.
      - Да он помрет скоро. Старый... Мороз идет!
      Мороз подошел к яме, заглянул в нее.
      - Кончаете уж?.. Ну-ка хэбэ скидайте!
      Фиша стянул робу.
      - Ты-то чего раздеешься? - жестом остановил его Мороз. - Ты ж на плацу не был. Одеись назад. - Мороз покачал головой. - Ишь, какая нация шерстистая, хуже грузинов. - Обошел голого по пояс Нуцо. - Чисто. Одеись. - Посмотрел на Костю спереди, остался доволен. - Повернись! (Костя повернулся спиной.) Божечки ж ты мой!.. Ты погляди, у него ж спина!.. И пряха. След. Куда ж ты лез-то, паразит! - Он пыхнул дымом в сторону.
      Костя стал вяло одеваться.
      - Да, кто ж губаря-то, а?..
      Костя пожал плечами. И посмотрел на Нуцо. И Нуцо, улыбаясь, тоже пожал плечами.
      - Работайте, - сказал Мороз. - Бог даст...
      С губы донеслась песня: "Не плачь, девчонка, пройдут дожди".
      - Ты зубы-то сыми, - проворчал напоследок Мороз в сторону Нуцо. - Медь во рту - один вред... И людям в глаза бросается... А то слухи: с зубами ктой-то по плацу прыгал...
      Мороз ушел.
      Нуцо ногтями стал торопливо сковыривать бронзовые коронки, от усердия даже на землю сел,
      - Ты чего? - обеспокоился Фиша. - Земля холодная, а тебе почки болят. Встань.
      Перед самым ужином прибежал Валерка Бурмистров. Валерку бил колотун, тряслось все: и сиськи и брюхо...
      - Земеля-я! Мать твою... - зашипел он, наступив кедом на гвоздь в доске. С перекошенной от боли мордой Валерка другой ногой придержал доску, снялся с гвоздя. - Чурка ваш повешался, на хрен!
      - Бабай? - выдохнул Костя.
      - Он... Сволочь, - шипел Валерка, тряся ногой. - Заражения не будет?
      - Когда?
      - Да он не до смерти, - скривился Валерка. - Слышь, еврей! - крикнул он Фише, столбом замершему в яме. - Иод принеси! По-быстрому! Кому сказал?!
      Фиша не трогался с места,
      - Принеси, - попросил Костя. - В канцелярии аптечка.
      - Сплю, земеля, и чего-то прям, знаешь, ну не знаю, как сказать, бормотал Валерка. - Встал, в глазок глянул. А он висит, ногами дрыгает. Я раз - и за сапоги!.. Чуть ему калган не оторвал.
      - Живой он?
      - Дышит... Я его малость... - Валерка потусовал кулаками воздух. - А чего он? Я с него ремень брючный забыл, он на нем и повешался. Пойдем глянем, а то я один не это... Пойдем, земеля...
      Бабай лежал на бетонном полу в камере. И плакал. Лицо его было разбито.
      - Бабай! - Костя потеребил его за рукав. - Ты чего?.. Зачем ты?..
      - В турму не хочу...
      - Да кому ты, на хрен... - замахнулся по инерции Валерка.
      - Позови Морозу! - плакал Бабай. - Позови старшину Морозу!..
      - Позвать бы... - поднимаясь с корточек, полувопросительно сказал Костя. Мороз в роте?
      - За дочками в детсад пошел. Да вон он!
      Мороз стоял на трамвайной остановке, держа за руки двух девочек. Когда жена Мороза, работавшая поварихой в полку, в Шестом поселке, опаздывала на автобус, Мороз сам забирал дочек из сада, и они до темноты ошивались в роте. Богдан приволок для них со свалки трехколесный велосипед, подвинтил, подкрасил.
      - Товарищ старшина! - заорал Валерка.
      - Чего орешь? - Мороз потянул девочек к воротам КПП, приподнял фуражку, пятерней прочесал седые волосы.
      - Чурка чуть не повешался! - выпалил Валерка. - Я сдернул!
      - Чего-чего? Идите-ка погуляйте, - сказал Мороз дочкам. - Велисапед свой в каптерке возьмите, покатайтесь.
      Девочки вприпрыжку убежали.
      - Живой? - спросил Мороз.
      - Нормальный ход. Не до смерти.
      - Та-ак... - пробормотал Мороз. - Начинается...
      6
      Последним из трамвая вылез старик в азиатском халате и на костылях. На голове у него была огромная лохматая папаха из рассыпающихся завитков, а на единственной ноге - нерусский коричневый сапог в остроносой калоше. За спиной старика был вещмешок.
      Он вылез из автобуса, подпрыгнул пару раз на ноге, установился и поправил вещмешок. Потом стал озираться.
      - Стирайбат? - сказал он Косте. - Сын тут.
      Костя показал на железные ворота с двумя красными звездами.
      - В гости, - сказал Костя Валерке, подводя старика к крыльцу КПП.
      - Фамилия?
      Старик достал из-за пазухи паспорт, сунул Валерке.
      - "Керимов", - прочел Валерка. - Какой роты?
      - Стирайбат, - кивнул старик.
      - Керимов, Керимов?.. - повторял Валерка, наморщив лоб. - Погоди.
      Валерка занырнул в КПП и пальцем поманил за собой Костю.
      - Слышь, земеля! Гадом быть, Бабаев пахан!
      Валерка вышел на крыльцо, отдал старику паспорт.
      - Вы это... - Валерка почесал за ухом. - Вы чайку попейте с дороги. Командир скоро придет, тогда... Эй!
      Из караулки выскочил молодой.
      - Отведешь товарища в столовую. Чтобы ему там...
      Из столовой Мороз привел старика в роту.
      - В ногах правды нет, - сказал он, пододвигая старому туркмену табуретку.
      Старик сложил костыли и, придерживаясь за тумбочку, сел на половину табуретки, на свободную половину табуретки показал Морозу, приглашая его тоже сесть.
      Мороз похлопал его по ватному плечу.
      - Сиди, сиди. Дневальный где?! Рзаев!
      Дневального он нашел в каптерке. Егорка дописывал хлоркой свою фамилию на подкладке нового бушлата. Под свежей фамилией "Рзаев" - фамилия прежнего владельца.
      - Чем занят?! - заорал на него Мороз. - Где твое место?
      Егорка вскочил, сунул бушлат в хлам, наваленный в углу каптерки.
      - Эти не разъехались, а уже застариковал, - проворчал Мороз. - И побройся хоть. От людей стыдно. - Он кивнул на старого Бабая, привалившегося лохматой папахой к стене.
      Старик открыл узкие глаза.
      - Оглум, мусульманмысан?
      - Бяли, мусульманым, - ответил Егорка совсем иным, почтительным, голосом.
      - Понимает, - удивился Мороз. - Так у вас что ж, нации одинакие?.. Или как?
      - Понимаю просто, и все!
      - Тогда таким порядком. - Мороз снял фуражку, провел по волосам пятерней. - Рзаев, слушай сюда. В углу у Карамычева коечку застлать товарищу чистым, полотенец... Пусть отдыхает. Расход ему вечером принесешь - покушает.
      Мороз протянул старику руку. Старик засуетился с костылями, хотел встать.
      - Сиди, сиди, - остановил его старшина. - Может, обойдется... Как суд решит...
      - Булды, - кивнул старик и приставил костыли к стене.
      Старик расположился на Богдановой койке. Сейчас он рылся в своем вещмешке.
      - Не мешаю? - буркнул Костя.
      Старик не понял вопроса, достал из мешка большой белый платок, расстелил его на полу. Костя подобрал ноги. Старик снял халат, под халатом был пиджак с медалями.
      Встав коленями на платок, старик стоймя поставил на тумбочку папаху, сложил перед собой на груди руки, закрыл глаза и сказал, как в кино:
      - Аллаху акбар...
      И начал тихо стонать по-своему - молился. В промежутках между бормотаниями он проводил руками по лицу и груди. Медали на пиджаке позвякивали, когда он нагибался.
      - Аллаху акбар, - сказал старик и со скрипом стал подниматься.
      Потом стащил на пол матрац и лег на него, укрывши голову платком. И тут же захрапел.
      Костя принес из каптерки свою шинель и набросил на старика.
      Заложив руки за спину, Мороз медленно брел по бетонке, Костя плелся за ним.
      - Чего ты все ноешь?! - обернулся к нему старшина, хотя Костя молчал. Русский язык не понимаешь! Сказано: ступай в роту.
      - Билеты у нас... Мне домой...
      - Домой!.. - прошипел Мороз. - Ты ж на поверке торчал, дурень!.. Сводку в штаб дивизии послали, кто участвовал... пофамильно... Губарь-то помер!
      - Не я же! - простонал Костя.
      - А кто? Дед пихто?
      Мороз остановился у входа в казарму, поднял с земли вырванную дверь. Костя дернулся помочь.
      - Не лезь! - Мороз прислонил дверь к стене казармы. - Все равно не поедешь! Пока то-сё... Кто губаря, кто закоперщик... Ицкович-то поумней тебя, не светился. Так что билет свой Бурмистрову отдай, он пошлет кого, хоть деньги получишь.
      - А Ицкович?
      - А Ицкович пусть едет.
      - Фишель?! - ахнул Костя. - Так ведь это же он...
      - Что он? - Мороз обернулся.
      - Он... губаря...
      ХАРАКТЕРИСТИКА
      на военного строителя Карамычева К.М., год призыва - 1968 (июнь), русский, б/п, 1949 года рождения.
      За время службы в N-ском ВСО военный строитель рядовой Карамычев К.М. проявил себя как инициативный, исполнительный, выполняющий все уставные требования воин.
      За отличный труд, высокую воинскую и производственную дисциплину рядовому Карамычеву К.М. было присвоено звание "Ударник коммунистического труда". Был назначен командиром отделения.
      Карамычев принимал активное участие в общественной жизни роты, являлся редактором "Боевого листка" и членом совета библиотеки N-ского ВСО.
      Военный строитель рядовой Карамычев К.М. пользовался авторитетом среди товарищей, морально устойчив, политически грамотен.
      Характеристика дана для представления в Московский университет.
      Командир подразделения: Дощинин, 1 апреля 1970 года.
      "Согласен". ВРИО командира ВСО: Лысодор, 2 апреля 1970 года".
      1987
      НА ПОСУДИНЕ ЗОЛОТОЙ
      Мне с детства нравился роман-сказка Ремарка "Три товарища". Это во-первых. Во-вторых, мне давно не нравится, что творится в русском ПЕН-центре, членом которого я являюсь (ПЕН-центр - филиал международного Союза писателей с правозащитным уклоном) и который я вознамерился вывести на чистую воду. О чем и заявил в каком-то интервью. Стало быть, натрепался без острой необходимости. И в-третьих, давно хотел написать про себя сегодняшнего: довольно толстого, довольно лысого, довольно известного, довольно капризного и т.д. Чтобы все по-честному - в лучших русских литературных традициях.
      Три вышеперечисленные задачи я постарался совокупить в небольшую автобиографическую повесть "На подлодке золотой".
      "Золотая подлодка" - это "Желтая подводная лодка" Битлов в переводе моего свояка Виктора Лунина. Он намеренно опустил высокомерную субмарину до "подлодки", и более того до "посудины золотой", сразу сделав ее теплой, уютной, гостеприимной.
      Вот и мне захотелось воспользоваться подсказками свояка и Эриха Марии Ремарка: и о дружбе поведать и о серьезном поразмышлять, но только просто, беспафосно, по-домашнему.
      Итак, Роман Бадрецов - это я на девяносто процентов, но на десять лет моложе. Синяк - мой ветхозаветный друган из низов. Ванька Серов - товарищ интеллигентный. Как в сказке. Ну, а КСП - Клуб Свободных Писателей - русский ПЕН-центр.
      Да, еще забыл сказать об очень важном. Почему посвящается Белле Ахмадулиной? Потому что моя соседка по дому Белла Ахатовна как-то высказала мне упрек: мол, давно ничего моего нового не читала. И я на лестнице возле лифта поклялся восполнить урон. Сел писать. Писал два года, переписывал пять раз. И вот что получилось.
      Посвящается Белле Ахмадулиной
      Быть или не быть?
      Не знаю, не бывал.
      Иван Серов
      Синь небес, простор морской
      на посудине золотой...
      Песня "Beatles"
      Перевод В.Лунина
      1
      Посадили Ваню Серова на пятом курсе Иняза за перепечатку "Архипелага".
      В лагере предложили выйти досрочно, но с условием - постучать.
      Стучать не хотелось. Ванька мурыжил оперов изо всех сил, и, не добившись от него никакого толку, они сдали его солагерникам. Ночью его чуть не зарезали. Ванька башкой пробил верхнюю шпонку и, чудом живой, убежал на вахту.
      Потом полежал в больничке, оклемался.
      Выпустили его все-таки досрочно, по двум третям. Ваня вернулся на родину, но не в свой Новосибирск, а в деревню поодаль. Пристроился в клубе библиотекарем, решил отсидеться в тишке.
      Конечно, он писал стихи. Все-таки из культурной семьи, мать преподавала в Академгородке. И в деревне он тоже сочинял, в основном эпитафии самому себе. "Когда священник отпоет псалом, когда меня сожгут или засыплют, когда друзья за памятным столом, не чокаясь, по первой выпьют, тогда..."
      Что "тогда", Иван так и не придумал, а вот в Литинституте, куда он на арапа послал заупокойные стихи, эпитафии понравились. Его приняли на заочного поэта. Тогда же он второй раз перебрался в Москву, устроился пожарным в театре "Ромэн".
      Новых знаний институт не добавил, зато свел с Романом Бадрецовым, а тот познакомил Ваню со своим школьным товарищем Синяком. Синяк как-то приперся в институт и утянул обоих в шашлычную по соседству, где поведал о своей печали: не смог достать билеты на любимого певца Сальваторе Адамо. Синяк, правда, до сих пор считал, что певец - все-таки женщина, исходя из голоса, а поскольку никто не мог его опровергнуть, хотел лично убедиться в своей правоте.
      Иван тогда таинственно скрылся из шашлычной. Оказалось, съездил в Лужники, добыл корешок билета и на его основе сотворил роскошные подделки - Синяку, Роману и себе. Выяснилось, что вдобавок к прочим талантам он еще и художник-документалист, достойно поднаторевший на зоне.
      И снова не дотянул Иван до диплома - отыскался след Тарасов. Надыбало Ваньку ГБ. Снова попросили постучать. Ванька отказался. В Литинституте о разговоре прознали. Перестали здороваться. Одна лирическая поэтесса прилюдно плюнула ему в лицо. Ванька пошел домой и повесился, да неудачно: сорвался, сломал копчик. От позора Иван бросил институт.
      Друзья поддерживали его, как могли. Синяк, сам вразбивку насидевший семь лет по хулиганке, жалел интеллигентного Ивана, поил-кормил, давал деньжат. Роман безуспешно пытался пристроить Ванькины стихи по журналам, доставал ему переводы и внутренние рецензии.
      Когда раскрутилась перестройка, Иван опубликовал в "Огоньке" статью "Как надо и не надо стучать". Его позвали на ТВ выступить в паре с демократическим генералом ГБ. И тот, раздухарившись, на весь эфир пообещал Ивану выдать его досье. И выдал. Оказалось, посадил Ивана сокурсник.
      Потом Иван женился, родил ребенка. Кстати, женился на полуспившейся к тому времени поэтессе, некогда в него плюнувшей. Оборотясь в христианство, она раскаялась и простила ему долги его. А Ванька по слабости характера не смог отстоять даже дочку: жена придумала ей имя Николь. Иван тихо порыпался, смирился и стал звать дочку Коля. Иногда он роптал на свою незадавшуюся судьбу, рикошетом - на жену. Тогда жена резала вены, правда, не смертельно.
      Таким образом, семья была. А денег не было.
      И Ваня отмочил. Он задумал разбогатеть.
      Занесло Ивана не куда-нибудь, а в наркобизнес. Добрые люди предложили отвезти пакетик носопыри в город Тверь. За очень хорошие бабки. Скрепя сердце Иван повез. Потом ждал заказчика в кафе, потягивая "шартрез" и наблюдая, как за окном полуторный низенький бассет вступил тяжелой кривой лапой в собственное ухо - и не мог сдвинуться с места... Объезжая обескураженного песика, на мокром асфальте заскользила машина - врезалась в бордюр, но выскочивший шофер не только не стал ругаться, но и помог уродцу освободиться. Иван от умиления даже набросал эту сцену в блокноте.
      Сумка с козлячьим порошком висела на спинке стула.
      А дальше как в кино: группа в камуфляже, маски, короткие автоматы, наручники...
      Из ментуры, посулив начальнику вознаграждение, он позвонил домой. Жена лыка не вязала. Что отложилось в ее утлом сознании, так и осталось невыясненным, но дурь поперла: она в панике выкинула в мусоропровод весь невеликий свадебный хрусталь, несколько дешевых колечек, а заодно и урну с прахом своего отца, которую третий год не могла собраться захоронить и держала в серванте.
      Протрезвев, жена сообщила о звонке мужа Синяку и Роману. Синяк запряг свой "мерседес", и друганы помчались в Тверь.
      Слава Богу, менты взяли деньги. Ивана выпустили, угрюмого и вшивого. Синяк хотел выписать ему бабаху на память прямо у ментовки, но тот был такой зачуханный, запуганный, виноватый, что Синяк кару отменил. Потом поехал на разборку к заказчикам пакости и все уладил. Правда, иной раз Синяк неестественно замирал, напряженно вглядывался в друга, желая постичь, как того угораздило полезть в неправильное. Пишешь стихи и пиши. Тоже мне, наркобарон колумбийский.
      ...Сегодня Иван ждал гостей отмечать двадцатилетие своего освобождения из лагеря. Надо было также узнать, от чего на сей раз собрался помирать Роман. Дело в том, что Иван многократно спасал Ромку. Жирный был мнителен и постоянно находил в себе разные опасные болезни - инфаркт, рак, СПИД... Недавно вдруг обнаружил под ребром лишнюю кость. Торчит, и все. Роман, лишившись сна и аппетита, до тех пор подозрительно прощупывал себя, пока Ванька не притащил из библиотеки медицинский атлас и не продемонстрировал на себе, худом, что кость никакая не лишняя, а - обычное ребро, недозабранное в грудину, как и задумано по конструкции.
      Ожидая гостей, Иван подстригал бахрому на облохматившихся любимых джинсах - обновлял гардероб.
      Первым объявился Роман. Принес джин "Бифитер" и банку килек - любимый харч Синяка. Ванька отложил стрижку штанов, молча предъявил такую же банку и такой же джин.
      - Сосуды у нас в мозгах очень сообщающиеся, - с удовольствием поставил диагноз Роман.
      - Кстати, о сосудах, - встрепенулся Иван, - какую опять заразу в нутрях нащупал?
      - Эх, Ваня, Ваня, - покачал головой Роман, - я тебе сонник добыл для перевода - забочусь о твоей жизнедеятельности, а ты насмешничаешь над моими недугами. - Роман протянул другу потрепанную брошюрку.
      Иван полистал ее.
      - С английского?.. А-а, с французского?.. Пойдет. Благодарствуйте.
      - Шолом, козлы! - В комнату вломился Вовка Синяк. - Кто дверь не запер, Жирный?
      - Жирного не замай, - вступился за Романа Иван. - Жирный болен.
      - Чем? - радостно поинтересовался Синяк.
      - Панкреатитом, - трагически констатировал Роман.
      - Чего ты врешь! Панкреатит у оленей на рогах растет.
      Иван под разговор заботливо полюбопытствовал:
      - Вовик, ты килечку, часом, не запамятовал?
      - Обижа-аешь!.. - Синяк расплылся в белоснежной улыбке и достал из кейса джин и каспийские кильки.
      - А зубки где взял?! - удивился Роман. - У тебя их сроду не было.
      - Почему? Сначала были, спроси у мамы. Потом прошли со временем.
      Роман задрал Синяку губу. Тот недовольно мотнул башкой:
      - Чего ты мне в новую пасть руки поганые суешь!.. - Висюля на конце косы больно ударила Романа по носу.
      С недавних пор Синяк для изменения имиджа завел новую прическу. Содрал он ее у американского актера Стивена Сигала.
      Но с косой он стал больше похож не на супермена, а на немолодую мужеподобную индейскую женщину. Чтобы коса не висела без толку, к ее концу он привесил бронзовый амулет - кулак, и теперь, когда оппонент раздражал его, резко поворачивался, и клиент как бы невзначай получал по физиономии.
      - Столом бы лучше занялся. Где салатики? - капризно спросил Синяк. - Где приклад, где харч?
      - Салатики отпали, - не развивая тему, вздохнул Роман, рассматривая потревоженный нос в зеркале.
      - Бухая, что ль? - сморщился Синяк.
      - У нее вечером всенощная, - потупившись, защитил жену Иван. - Она отдыхает.
      Синяк, разом поскучнев, завалился на тахту, выбив из нее пыль, ткнулся в раскрытый на кроссворде журнал.
      - Жирный, из чего у меня шапка зимняя?
      - Из нутрия.
      - Не подходит. Четыре буквы надо.
      - Тогда - нутр, - подсказал Ваня, вскрывая кильку.
      - Или выдр, - уточнил Роман, отворачивая джину голову.
      - Нутр годится, - кивнул Синяк, утомленно закрывая журнал и потягиваясь. В Германию пора ехать, а права ушли по утренней росе, по весеннему бризу. Иван, нарисуй права, будь человеком.