Петр Иванович остановился.
      -- Гроб Господень, -- хрипло пробормотал он, засовывая незажженную папиросу в карман.
      -- Мечеть Омара, -- бесстрастно поправила его Мири, продолжая рассматривать пронзенное сердце на другой плече. -- У нас тату делают цветные. Хочешь, и тебе сделают? Я буду делать на моей ноге здесь. -- Она задрала юбочку. -- Посмотри. Я буду делать тут, у-у, как это по-русски?.. Батерфляй. С крылами такую... бабочку.
      -- Ляжку-то зачем портить? -- буркнул Петр Иванович, -- Где ж Гроб Господень?
      -- Я не знаю, -- пожала плечиками Мири. -- Храм царя Соломона сломаль Навуходоносор... Посвистуй еще...
      -- Насвистелся уже. Ладно, хрен с ним, с Соломоном. Гроб Господень должен быть непосредственно...
      Странное дело, они были уже недалеко от центра города, а где-то совсем рядом блеяли овцы, козел вроде замекал. Петру Ивановичу хотелось передохнуть перед дальнейшей экскурсией, но на травке не больно-то посадишь: с виду зеленая, а на самом деле -- опять колючки.
      -- Пойдем через Львиные ворота, -- сказала Мири. -- Здесь наши парашютисты на танках в Старый Город поехали и катались шесть дней всю войну...
      -- Здесь Иисус Христос на осляти въехал! -- наобум перебил ее раздраженно Петр Иванович. -- А вы его распяли непосредственно...
      -- Не знаю, -- капризно изогнула губы Мири. -- Танки катались и победили арабов...
      -- Чего вы все: арабы, арабы? Арабов они победили...
      -- Потому что евреи самые умные и самые сильные. Как ты. Ты рубашку сделай. -- Она достала из рюкзака пакет.
      -- Самые умные, главное дело, -- бурчал Петр Иванович, заправляя рубашку. -- Арабы вон математику выдумали, спирт, порох...
      -- У тебя рубашка сзади не так. -- Мири обошла его и засунула в брюки незабранный кусок. -- Порох китайцы выдумали. Ты покупишь мне айскрим?
      -- Кого?
      -- Лед сладкий. А себе ты покупишь биру, пиво.
      На площадке перед воротами с львиными мордами лежал плешивый оседланный верблюд. Он жевал вхолостую, по привычке.
      -- Близко не подходи, -- Петр Иванович взял Мири за руку, -- Оплюет.
      К верблюду подошла толстая туристка с фотоаппаратом. Эх, забыл фотоаппарат попросить! Верблюд даже башки не повернул в ее сторону. Туристка забралась на него, верблюд по частям поднялся и, покачивая худыми, развалившимися в разные стороны горбами, медленно побрел по пыльной площади, ведомый под уздцы арабом в белом длинном плаще.
      Петр Иванович огляделся. За столиком пили пиво мужики европейского вида в шортах, в панамках с козырьками; араб соломенной метлой шоркал улочку; две пожилые туристки с розовыми воздушными прическами тыкали пальцами в карту -выбирали маршрут.
      В стороне во что-то играли чернявые парни, окруженные любопытствующими. Петр Иванович подошел поближе. Точно, в наперстки. Как в Москве грузины. Лихая бригада! Все то же -- он сразу понял. Бугор гоняет наперстки, а двое подставных выигрывают без перерыва, заманивая лохов. Вот и свежий дурак попался, не турист, из местных. Выиграл раз, выиграл два, а потом стал проигрывать.
      Невдалеке остановился джип. Из джипа вышли два молодых парня, тоже туристического типа, тоже в шортах. Здоровые. Какие-нибудь скандинавы шведские. Неспешно поозирались, закурили и подбрели к играющим. Неужели и эти дураки? Постояли, посмотрели. Потом один без особой поспешности заехал бугру по затылку, схватил его руку и замкнул на ней браслет. Второй браслет он даже не стал раскрывать, просто держал пустое кольцо в кулаке. Подручные бросились наутек. Полицейский лениво крикнул им вдогонку два слова, показывая на арестованного; мол, все равно же он вас заложит. Парни остановились к понуро поплелись к джипу. Туда же пошел и второй полицейский -- принимать товар.
      Держа в поводу бугра, полицейский ногой расшвырял наперстки, выплюнул сигарету, снял черные очки, презрительно оглядел собравшихся и процедил сквозь зубы: "Фра-ерин!" Потом он отомкнул бугра и без слов заехал ему по загривку, сильно, но лениво, будто паута надоедливого хлопнул. Фраер припал к земле, немного поверещал пошел к машине своим ходом.
      Петру Ивановичу стало немножко не по себе, неудобно. Ловят их, для нашего же блага, а мы, как олухи, потакаем, смотрим. Правильно сказал мент: фраера.
      -- Мы можем идти, где Стена Плача, или где ваш Иисус Христос гуляль с мучениями, -- перебила его невеселые мысли Мири.
      -- Куда ближе?
      -- И туда, и туда, -- Мири сосала розовое прозрачное мороженое и, глядя на него снизу вверх, терпеливо ждала ответа. Петр Иванович решил посмешить девчонку, устала ведь. Присел на корточки спиной к туристам, плюнул на ладонь, ребром другой ударил по плевку -- слюна метнулась вправо.
      -- Мы в ремеслухе так вопрос решали непосредственно. Куда летит, туда идем.
      Мири вытерла задетую плевком щеку и сама повторила процедуру. Маршрут опять лег вправо.
      -- Стена Плача, -- сказала она. -- А на верблюде гулять не будешь?
      Дорога к Стене Плача шла кривенькими улочками. Мимо сновали туристы, то и дело сворачивая в бесчисленные лавчонки, набитые медной посудой, побрякушками, сластями, кожаными изделиями, преимущественно ярко-рыжими. Лавки располагались не на самих улочках, а в выдолбленных стенных нишах. Снаружи висела только мелочевка, чтоб не мешать проходу: цветастые платья, косынки, шарфы...
      Продавцы зазывали покупателей, но невесело как-то зазывали, будто трудодень отрабатывали. Никакой ожидаемой Петром Ивановичем восточной активности. С чего же они тогда навар делают? Может, наркотой приторговывают?..
      От запахов пряностей, приправ, маринадов, кофейного духа пощипывало ноздри. Петр Иванович старался держаться солидно, особо не балдеть. Хотя, конечно, неплохо было бы распросить Мири, что за приправы в таком изобилии, чему соответствуют по-русски. Может, и прикупить чего-нито. Его так заинтересовали маслины всех сортов и размеров, что он остановился, забыв про сдержанность. И еще лучки маринованные, маленькие, беленькие, с ноготь величиной в ушате у араба медном плавали. Тоже бы спросить рецепт, наверняка не сложно. Соления у Петра Ивановича круглый год, но можно было бы разнообразить. Хохла-соседа позлить, думает, один он умеет.
      Народ тек тугой струей по улочкам, в основном туристы, но иногда и местные мелькали. Вон две бабы пошли в длиннополых темных платьях, головы обмотаны белыми татками, как у наших баб на сенокосе. Один турист навел на них фотоаппарат, а они -- хоп и увернулись. И правильно, тут тебе не моды Слава Зайцев показывает, не театр.
      Стену Плача сторожил солдат. Он стал проверять Петра Ивановича машинкой. Тот усмехнулся.
      -- Зачем вы смеетесь? -- по-русски спросил солдат. -- У нас есть террор.
      -- В кого террор? -- презрительно спросил Петр Иванович и прошел вместе с Мири на территорию Стены.
      Стена была с трехэтажный дом. Серая, изъеденная временем, ноздреватая, как пемза. Слева молились мужики, справа, за оградой -- женщины. По Стене расхаживали автоматчики. Чуть в стороне из выкопанных котлованов высовывалась опалубка: историки искали старину. За Стеной горел купол мечети Омара.
      -- Там арабский Иерусалим, -- сказала Мири притомленным от затянувшегося гуляния голосом. -- Я буду ждап тебя там, -- она показала на крытую галереечку.
      Петр Иванович подошел ближе к Стене, остановился метрах в десяти перед ней, возле ограждения. Дальше не пошел: не хотел менять шляпу на дурацкую картонную кипу-тюбетейку, которую брали посетители в коробе с той стороны забора при входе. Хотя в черных шля вон молятся за милую душу. Но у него же не черная -- беж. Может, на цвет убора тоже регламент непосредственно?
      -- Курить можно?! -- крикнул он вдогонку Мири. Та кивнула.
      Петр Иванович закурил, облокотился на заборчик.
      Разный возраст стоял у Стены, кто с книжками, кто без. Но все, как один, подергивались верхней половиной туловища туда-сюда, вперед-назад, даже смотреть неловко. Причем, песен, псалмов там, не пели. Всухомятку дергались. Ихнее дело. А у нас в церквах, когда бате руку лижут или на полу валяются грязном, или иконы всем гамузом мусолят? Тоже ведь не каждому по нраву. А этим вот подергаться; может, хочется, ну и пусть себе...
      В Стену, на высоте человеческого роста, в трещины выбоины вставлены были свернутые бумажки. Наверное, как у нас: за здравие, за упокой? Типа молебна. Только здесь без попа, прямо Господу Богу адресуют непосредственно. Это правильно. И короче. : ..
      Насмотревшись на Стену, Петр Иванович неспешно побрел, закинув руки за спину, в сторону Иисуса Христа, Рядом плелась Мири. Она совсем, видать, притомилась Петр Иванович взял ее за руку.
      -- Поговори со мной, -- попросила она. -- Ты не злой?
      -- А зачем мне на такую хорошую девочку злиться? -- Петр Иванович погладил Мири по голове. -- Вспотела, -- вытер ладонь о брюки. -- Про что рассказать?
      -- Про русское.
      -- Про русское?..
      Петр Иванович помолчал. Вспомнил, как он решил сходить на Пасху в церковь. Пришел вечером. Глазам не поверил: не церква -- дискотека. В ограде парни поддатые, девки курят... Матерятся в голос. Вдруг топот. Казаки. Бабка рядом: "Артисты приехали". А тут еще староста церковный прожектор над папертью врубил. Ну точно, киносъемка! Одного "казака" он узнал. Парторг бывший в ДРСУ-5. Он у него песок, гравий для фундамента брал слевака, без квитанций. Батюшка вышел в облачении, говорит "казаку": "В нашем храме сложился хороший дружный коллектив". Плюнул Петр Иванович, ушел. Даже Пасхи не дождался. Потом все переживал, что крестился у этого бати вторично, наверняка ведь мать в детстве крестила. С будуна был, на гвоздях, вот и повело креститься по второму заходу...
      -- Значит, про русское. А ты совсем там не была, в России?
      -- Меня моя мама родила в Иерушалайме. Десять лет назад.
      -- Хм.., А у меня прошлой осенью три козленочка родились непосредственно. Две ярочки и один барашек. Жили в ящике фруктовом, бумажкой я им там застлал. Когда они родились, я пленочку им с головы снял и посыпал солью...
      -- Зачем? -- испуганно спросила Мири.
      -- А затем. Посыпал солью и дал матери, козе, она соль любит, она их вылизала до полного блеска. Барашка-то я на семена оставил, а ярочек...
      -- Где живут сейчас ярочки? -- заподозрив неладное, спросила Мири и остановилась. -- Ты их ель? Петр Иванович понял, что влип.
      -- Упаси Господь, -- соврал он. -- Подарил там... соседке одной...
      -- А главную козу. Маму?
      -- Козу продал, -- с облегчением сказал Петр Иванович, ибо козу он действительно продал в Можайске. -- Отвез на рынок и продал.
      -- Сколько шекелей ты получиль? -- не унималась Мири.
      -- Не помню уж, когда дело-то было... Сколько стоит, столько и получил...
      -- Хм, -- сказала Мири, но допрос закончила. -- Мы -- уже. Иисус здесь.
      7
      Пройти сегодня, в неурочный день, Крестным ходом собралась большая разноперая толпа. В основном японцы-христиане. Самолет у них задержался на сутки, и они не поспели к пятнице, когда отцы-францисканцы устраивают шествие по Скорбному пути. В связи с этим экскурсия начнется не от Гефсиманского сада, объяснили им, а по укороченной программе. Экскурсовод по-английски извинился перед группой за японцев, Мири переводила. Оказывается, она и по-английски секла, вот девка! Машку его, правда, тоже английскому обучали. Японцы почему-то все время виновато кланялись. Потом японцы разложили привезенный с собой металлический складной крест. Экскурсовод с неудовольствием рассматривал его.
      Пройти Крестным ходом стоило десять шекелей -- по-нашему, три доллара. Петр Иванович заплатил положенное, за девочку вполовину, и покуривая, ожидал команды.
      -- Экскьюз ми... -- обратился экскурсовод к нему, но присмотревшись, тут же перешел на русский. -- Можно вас?
      Петр Иванович затушил папиросу и растерялся -- все же Иисус Христос, а урны мусорной нет. Сунул окурок Мири.
      -- Подержи.
      Экскурсовод завел его в подсобку, где давали напрокат кресты деревянные в человеческий рост, если не больше. Петр Иванович подошел к крестам.
      -- Кипарис, по запаху чую.
      -- Кипарисовый быть не может, -- возразил экскурсовод. -- Кедровый, наверное, -- из Ливана...
      -- Кедровый тяжелее был бы в два раза. Кипарис, как отдать... Вот этот, думаю, сосна. Не наша сосна, но сосна! Советую его.
      Экскурсовод согласился. Петр Иванович взвалил крест на плечо.
      -- А японский не подошел?
      Экскурсовод поморщился:
      -- Галантерея.
      -- Почему? Я смотрел -- титановый, крепкий. И полегче... Больше ничего брать не будем?
      -- А что еще? -- удивился экскурсовод.
      -- Ну, венец там?
      -- Креста достаточно. Это ж символика.
      Петр Иванович вышел из подсобки. Подскочила Мири.
      -- Крест руками не трог, -- окоротил ее Петр Иванович. -- Символ непосредственно.
      -- Лэдис энд джентельмен!.. -- загундосил экскурсовод. -- Виа Долороза...
      -- Не понял, -- пробормотал Петр Иванович, поудобнее укладывая крест. -- А я?
      -- Идем, идем. Я тебе все буду переводить, -- .дернула его за рукав Мири. -- Будешь понимать.
      Пошли. Той самой дорогой, которой Петр Иванович с Мири перли от Стены Плача. Только обратно, выходит. Те же лавки, та же небойкая торговля... Вот он в Баку был в командировке -- насосы авиационные для МИГ-21 отрабатывали, -- его дружок на базар водил, вот это да, базар! Каждый к себе зовет, пробуй, дорогой, на части рвут, мамой-хлебом клянутся, по рукам колотят -звон стоит...
      -- Стой, -- сказала ему Мири. -- Кури свой сигарет. Петр Иванович опустил крест на землю, вытер пот, достал "Беломор".
      -- Про что говорят?
      -- Здесь Иисуса били, когда он шел на Гольгофу.
      -- Понятно, -- Петр Иванович закурил, потер натруженное плечо.
      Японцы во всю щелкали фотоаппаратами. Жестами они вежливо просили попозировать с крестом на плече. Петр Иванович, не вынимая папиросы изо рта, взвалил крест на плечо. Защелкали фотоаппараты. Японцы, сложив руки на груди, -- как чурки молятся Аллаху -- благодарственно покланивались Петру Ивановичу. Петр Иванович сдержанно кивал им: "Ничего, ничего, пожалуйста..." Собой он остался недоволен. Проверял со стороны: смешон он был или все нормально? Да вроде ничего.
      Невдалеке старый араб жарил шашлыки, кебабы. Вентилятор раздувал угли. Готовое мясо шашлычник упаковывал в лепешки, добавляя зелень и соус. Кусок мяса съехал с шампура на землю. Араб поднял его, обдул и сунул в лепешку. Петр Иванович протянул Мири деньги.
      -- Поди купи две штуки.
      -- Уже надо идти, -- помотала головой девочка. -- Потом еще будет.
      Петр Иванович взвалил крест на другое плечо, сбил шляпу с головы. Шляпа укатилась к часовне, где, оказывается, бичевали Христа. С алтарной стороны светились мудреные витражи. Пока Мири догоняла шляпу, Петр Иванович хотел узнать у экскурсовода про технологию изготовления витражей, но тот уже забарабанил по-английски. Вернулась Мири, принесла шляпу. Петр Иванович повлек крест дальше.
      Возле одной из четырнадцати станций -- остановок на последнем мученическом пути Христа -- у маленькой часовенки пацанята играли в футбол. Экскурсовод отогнал их. Группа остановилась. Петр Иванович тяжело вздохнул: и здесь они с Мири уже были.
      -- Здесь ваш Христос упаль первый раз, -- прошептала Мири.
      -- Почему?
      -- Крест тяжелый несет. Он усталь. Он идет на свою Гольгофу.
      Петр Иванович невольно подергал плечом: действительно тяжело.
      -- А где Голгофа?
      Мири пожала плечами.
      -- Мешаете, господа, -- экскурсовод недовольно посмотрел на них. -Вопросы потом.
      Солнце уже не висело над головой, но жара и не думала униматься.
      На следующей станции Петр Иванович курить уже не хотел -- в горле пересохло. Он кивнул Мири: чего здесь?
      -- Ему пот вытерла проститутка.
      -- Мария Магдалина? -- Петр Иванович сглотнул слюну.
      -- Нет, другая, Вероника. Он на Гольгофу идет.
      Петр Иванович разочарованно вытер пот свободной рукой.
      -- Вероника какая-то... Магдалины мало им... Голгофа где? Спроси у него, где Голгофа?
      -- А зачем ты его сам не спросишь? -- испуганно прошептала девочка. -Он знает русский язык. Будешь пить? -- она достала бутыль с водой.
      Петр Иванович смочил волосы под шляпой, поправил крест. Затем дождался паузы.
      -- Извиняюсь, товарищ. Я, конечно, плохо знаю по религии. Я сам-то христианин... -- В подтверждение своих слов он вытянул свободной рукой из-за ворота бечевку, на которой висел его православный крест. Рядом с крестом болтался могендовид. Петр Иванович несвойственным ему суетливым движением запихал крест обратно. -- Но не в этом дело непосредственно.!. Я хотел...
      Экскурсовод великодушно улыбнулся, вежливо оттеснил его в сторону, нажав на перекладину креста. Петра Ивановича под силой рычага как миленького развернуло от разговора к стене часовни.
      -- Лэдис энд джентельмен...
      -- Нет, ты погоди! -- Петр Иванович вместе с крестом рванулся к экскурсоводу. -- Я тебя только спросить хотел, где Голгофа? А то хожу, как пешка...
      Группа недовольно зашумела. Только японцы на всякий случай виновато улыбались, не забывая при этом щелкать фотоаппаратами. Экскурсовод что-то объяснял группе и, раздраженно жестикулируя, кивал в сторону Петра Ивановича.
      -- Ты руками-то не меси! -- окрысился вдруг Петр Иванович, слизывая каплю пота, дотекшую до рта. Достали они его все -- евреи эти, японцы, прочие чурки... -- Я сам месить умею. Ты скажи, где гора? Голгофа где?
      -- Так ведь и нет, собственно, никакой Голгофы, -- меняя тон, сказал экскурсовод. -- Это легенда... Символика. Может, ее и вообще не было...
      -- Как не было?! -- опешил Петр Иванович. -- И не будет?! А какого ж хера я эту балалайку таскаю, народ смешу?!
      Он мощным движением плеча скинул тяжелый крест, крест, с грохотом упал перед входом в монастырь.
      -- Полис!.. -- послышались голоса из группы. -- Полис!..
      Мири дергала его за рукав.
      -- Васин, я боюсь! Идем домой... Петр Иванович потянул девочку к себе. Рука его дрожала.
      -- Салям алейкум! -- крикнул он взбудораженной толпе. -- Дуй до горы непосредственно! -- И наклонился к Мири. -- А ты не тушуйся.
      -- Домой не пойдем еще, -- сказал он строго, уводя Мири в глубь Старого Города. -- Надо еще этот пренцидент заесть. Забыть, короче, чтоб. Где здесь кофу можно, лед твой мороженый?..
      Мири нашла кофейню. Молодой красивый араб вешал на стену цветной фотопортрет мальчика лет пятнадцати. Хорошая фотка, и пацан красивый, волоокий такой, на девушку похож, только ретуши многовато...
      -- Он хозяйник, начальник кафе, -- сказала Мири, когда араб подошел, улыбаясь, к их столику.
      -- А мальчик кто? -- Петр Иванович показал на стенку, где висела фотография.
      Мири спросила.
      -- Его сын, -- перевела она. -- Он умер от пули; На территории. Это где живут арабы. Там стреляют пули. Не всегда.
      -- Скажи ему, что я из Москвы и все такое прочее.., Соболезнование непосредственно сыну...
      Мири залопотала. Араб сдержанно улыбался и благодарственно кивал, уважительно поглядывая на Петра Ивановича. Потом принес кофе, пиво, мороженое... На прощание он вымыл кофейную тоненькую чашечку, из которой пила Мири, красиво завернул ее в кулечек, перевязал ленточкой с бантиком и, вопросительно взглянув на Петра Ивановича, с поклоном вручил девочке.
      -- ...Я же ничего против вашей истории не имею, пойми меня, Михаил. Я сам за Иисуса Христа жизнь отдам непосредственно. И за Феликса Эдмундовича. В дивизии его имени даже служил... Но ты мне голову не морочь. Скажи прямо -- так, мол, и так: нет Голгофы. И -- по рукам!
      Мишка почесал лысину, пошебуршил бородJнку, помычал чего-то невыразительное и потянулся к бутыльцу.
      Но Петр Иванович не мог успокоиться.
      -- Выходит, театр разыгрываем под открытым небом непосредственно?! Кресты таскаем?! Может, еще разок распнем кого-нито для хохмы?!
      -- Может и распнем, -- Мишка бубнил чего-то непонятное, Петр Иванович напрягся. -- Если из цивилизации исключить художественную ложь, цивилизация рухнет...
      Вот те на-а! Петр Иванович лихорадочно припоминал нужные слова.
      -- Это знаешь, как называется?.. Это цинизьм называется!
      А Мишку будто Подменили. Уже не балабон лысый, а прямо лектор политграмоты на их заводе:
      -- Тот, кто испытал на себе цинизм в квадрате, имеет право на цинизм в третьей степени.
      Матушки ты мои, совсем рехнулся парень!..
      Дальше, правда, Мишка серьезности не выдержал.
      -- Да черт с ними, Петр Иванович! А в остальном нормально сходили?
      -- Нормально.
      Мири достала свой кулечек с подарком. Мишка повертел чашечку на свет.
      -- Плохи твои дела, Мири. Продам в гарем, когда с работы выгонят. Кстати, через год, наверное, наша лавочка закроется в университете. Чего тогда делать? Пускай Алка, падла, тогда кормит.
      -- А саму Алку кто покормит? -- послышалось из прихожей. Незаметно как и пришла.
      -- Мама! -- вскричал Пашка. -- Нам всем очень хочется кушать. Васин очень хочет. Он устал.
      Ужинали под телевизор. Телевизор как раз показывал новости из России -заседание в Думе. В Думе шла драка. Похабная, неумелая -- один козел сдернул с попа крест, другой душил немолодую тетку. Отдушив, еще потаскал за волосы.
      -- Глаза б не смотрели! -- сердился Петр Иванович, стыдясь за отечество. -- Павел, переключи лучше на баб голых!
      Пашка голых баб не нашел, зато накрутил какой-то сериал типа "Богатые тоже плачут". Индейский вроде.
      -- Сегодня заходил ко мне в лабораторию Наум, -- сказала Алла. -- Ему получше. Предлагает завтра поехать на Кинерет, дом Петру Ивановичу показать. Вот ключи. Вы езжайте с утра, он тоже подъедет. Его на денек отпустят из больницы.
      -- Слава тебе, Господи! -- воскликнул Петр Иванович. -- А то знай, кресты таскаю без толку, а с человеком до сих пор не познакомился! А он мне родня непосредственно. Сват.
      -- Васин, возьми меня на Кинерет! -- взмолился Пашка. -- Я тебя очень прошу. Я прошу тебя как старшего друга и русского человека!
      -- Тебе же в армию завтра поутряку! -- опешил Пет Иванович. -- А самоволку я лично не одобряю...
      -- Мири, я запрещаю тебе раз и навсегда смотреть эти поганые сериалы! Сосульку эту стометровую! -- Алка с хрустом выключила телевизор. -- А ты, Павел, не сходи с ума!
      -- Мама, папа! -- не отступал Пашка, решив зайти другой стороны. -- Кто поможет Васину завтра нести его тяжелые чемоданы? Больной старый человек Наум?
      -- Не суетись! -- отрезал Петр Иванович. -- Не возьму я никакие чемоданы. На кой они мне сейчас?
      Мишка налил жене вина.
      -- Много работы было?
      -- Дури вашей еврейской много было! --раздраженно бросила Алка. -Шабат. Анализы-то шабат не отменяет, к аппаратуре я прикасаться не могу. Автоклав открыть не могу, препараты из холодильника достать не могу, в гистологию звонить не могу... Полный идиотизм, -- Алка безнадежно махнула рукой. -- Завязывать нужно с этим Израилем!
      -- Винца попей, винца, -- Мишка подлил ей красненького.
      -- У нас начальник религиозник, не хуже этих, -- объяснила Алка, кивнув на стену, за которой громко кончали субботу соседи.
      -- И как же ты управляешься? -- спросил Петр Иванович, сочувственно взглянув на стену. Все у них не по-людски, все через хвост по-волчьи.
      -- Они араба на субботу берут, -- пояснил Мишка. Он за ней как привязанный ходит: она велит -- он делает.
      -- А сегодня его понос пробрал, -- рассмеялась Алка,: То и дело убегал -- все анализы пропали. Пашка! Ладно, черт с тобой. Позвони своей командирше, пока спать не легла -- скажи, на пару дней задержишься. Будут проблемы, дашь трубку мне. Если будут проблемы, -- с нажимом добавила она и поднялась.-- Устала я, как собака.
      Через пять минут вопрос об увольнении Пашки на двое суток был решен положительно.
      -- По телефону? -- не поверил Петр Иванович. -- Баба -- командир? Сколько же ей лет?
      -- Двадцать три.
      Петр Иванович помотал головой, как мотал всегда, стряхивая похмелье. Но ни хмеля, ни похмелья не было, голова была ясной. Климат такой, курортный...
      8
      Воскресенье -- рабочий день. Встали рано: Мишке в университет, Алке в больницу, Мири -- в школу; Васин с Пашкой -- на автовокзал. А дальше на Кинерет, то бишь на Тивериадское озеро. Куда Иордан впадает и откуда вытекает и течет дальше до самого Мертвого моря. И где Иисус Христос.
      Утренние сборы шли споро, пока вдруг Пашка не забился в истерике. На этот раз, похоже, всерьез.
      -- Мама! -- вопил он сиплым басом. -- Подумай, мама! Твой сын Павел будет мучиться в военной тюрьме!..
      Мири спрятала куда-то рожок с патронами от Пашкиной М-16. Это Пашка обнаружил, когда прятал винтовку подальше на время поездки.
      -- Прекрати, Павел! -- Алка топнула ногой. -- Мири, где патроны?
      Мири молча собирала ранец.
      -- Мири, зачем ты это сделала?
      Вместо ответа Мири по-прежнему молча принесла свинью-копилку. Донышко у нее было аккуратно выбито.
      -- Я не дам Пашке патроны. Пусть он идет лежать в военную турму. Ты будешь отдыхать два года. Папа будет отдыхать два года. Я буду отдыхать два года. И Васин будет отдыхать.
      -- Миша, -- простонала Алка, -- не пускай ее в школу! Накапай мне кардиамин. Пашка, сейчас же верни деньги!
      -- Нет, мама, -- твердо сказал Пашка. -- эти деньги мне нужны более. Ей их не надо. Сейчас я деньги не имею.
      Мишка накапал жене лекарство. И встал на страже у двери.
      -- Что будем делать, сволочи? -- проникновенно спросила Алка.
      -- Я иду в свою школу, -- предложила Мири, -- Пашка идет с Васиным смотреть дом. Потом Пашка идет лежать в военную турму. Два года.
      Пашка рыдал, но за деньгами, гад, не шел.
      -- Пашка, не доводи мать, -- не выдержал Петр Иванович. -- Отдай бабки. Не отдашь, ей-Богу врежу. Непосредственно.
      Пашка взвился. От такой несправедливости у него даже слезы высохли.
      -- Васин! -- вскричал он. -- Скажи мне, Васин. Я ношу тебе холодное биру на крышу? Соленые чипсы, горячий картофель и матрас с сигаретами? Я хочу сегодня носить для тебя тяжелые чемоданы. Я прошу тебя, Васин, не ходи в мою личную жизнь!..
      -- Черт вас разберет... -- Петр Иванович махнул рукой И побрел на кухню.
      -- Алка, -- робко подал голос Мишка, -- опоздаю, у меня сегодня кафедра.
      -- Мири, -- тихо сказала Алка, -- я могу умереть. Я не шучу. У меня нет больше сил вас разнимать.
      Мири, демонстративно не слушая ее, окликнула Петра Ивановича:
      -- Васин! Я уезжаю с тобой в Москву. Я решиля, -- и, обернувшись к матери, сообщила: -- Патроны в помойке.
      Пашка вывалил помойное ведро на каменный пол кухни: масло от шпрот, остатки соуса, окурки, недопитый йогурт.,. С урчанием он извлек из общей пакости магазин с патронами и, подвывая от счастья, стал бережно омывать его над раковиной.
      -- Ты забыл отдать сестре деньги, -- Алка отобрала у него рожок, вытерла его вафельным полотенцем и машинально сунула в сушилку с тарелками. -- Деньги верни.
      Пашка побрел к себе в комнату. Мири спокойно с ранцем за плечами ждала, когда он принесет награбленное, сресчитала деньги, открыла дверь и уже с лестничной клетки влепила Пашке ногой поддых. Пашка с воплем свалился на пол.
      Петр Иванович, хотя и сидел перед открытым чемоданом, в зеркале углядел финал. И даже головой покачал.
      -- Надо же: третий год всего в каратэ, а наловчилась! Он перебирал инструменты. -- Рубанок взял, зензюбель забыл. Ладно, прикупить придется. Ты, Павел, чем лежать вставай помаленьку. Ехать пора. И не вой, ты свое заработал по-честному, как коммунист. В чем поедешь, в военном или гражданке? Лучше военное, у вас вояк уважают.
      Пашка кряхтя поднялся с пола. На шею повесил солдатский жетон, где, оказывается, вся о Пашке информация кто он; откуда, какая кровь. Такой же жетон Пашка сунул в правый башмак в специальный кармашек, Башка отлетит -по башмачному жетону найдут, нога с жетоне уйдет -- на шеяке бирка. Все предусмотрено.
      Воскресенье -- ну, рабочий же день! -- нет! евреи опять с книгами под мышкой. Напротив автобусной остановки группа хасидов читала в ожидании транспорта свои талмуды. Подошел специальный автобус, и без того уже набитый до отказа, местные погрузились, поехали.
      -- Куда опять? -- Петр Иванович уныло проводил взглядом, -- Чего дома-то не сидится?
      -- Учиться надо, -- улыбнулся Пашка. -- В иешиву поехали. Они всю жизнь учатся. Это ж наши мудрецы, он хохотнул.
      -- Не обоссысь, -- очень серьезно и задумчиво посоветовал Петр Иванович. -- Куда ж их столько? Страна маленькая, я по карте глядел. Ископаемых нет. Вокруг арабы, того и гляди война. Парни, девки под ружьем. А эти... Кто ж их кормит?
      -- Америка. Она богатая.
      Подошел еще автобус. Оказалось -- их, годится. Доехали до центрального автовокзала, пошли по подземному переходу, чтобы пересесть на загородный. В переходе Петр Иванович еще издалека заметил смуглую красавицу, которая шла навстречу. Шла, не меняя курса, шла рассеянно устало, но одновременно и томно, не забывая ни на секунду, что она красавица. Спешивший на работу люд расступался перед нею, мужики оборачивались, бабы фыркали. Когда она прошла, обернулся и Петр Иванович. Красавица, покачивая бедрами, удалялась на длиннейших ногах, воздетая дополнительно на огромные каблуки. В минимальной юбчонке, грудь, конечно, большая, как здесь на Востоке принято, но без признаков лифчика. И с гаманком -- кошельком на ремешке вокруг талии. Черные волосы распущены по спине до самой попы. Петр Иванович по мере удаления девушки все больше выкручивал голову, пока не врезался во встречного хасида. Тот уронил книгу, но ругаться не стал.
      -- Красавица, -- пробормотал Петр Иванович, когда девушка скрылась из вида.
      -- Проститутка, -- согласился Пашка, кусая мороженное. -- Марокканка. Пятьдесят шекелей. Я у нее был. Ты хочсшь, чтоб я с ней говорил для тебя? -Пашка собрался по дернуть вдогонку за девушкой, но Петр Иванович придержал его.
      9
      Автобус три часа катил меж полей. Один раз только речку переехали, выяснилось -- Иордан. Иордан оказался маленьким, шустрым и коричневым на цвет. Никакой солидности в священной реке Петр Иванович не узрел.