До высшей точки этих диких скал,
      Ни одного живого нет бандита;
      И только Эусебио бежал...
      Эусебио
      Солгал ты, никогда он не был трусом.
      Все
      Он здесь? Так пусть же он умрет сейчас!
      Эусебио
      Ну, ну, я жду.
      Курсио
      Октавио, помедли.
      Октавио
      И ты, сеньор, удерживаешь нас?
      Мы думали, что ты-то нас ободришь.
      Брас
      Защитой ты становишься тому,
      Кто кровь твою и честь твою похитил?
      Хиль
      Ты благосклонен к дерзкому - к нему,
      Кто в эти горы внес опустошенье,
      Кто стольких умертвил, что и не счесть,
      И ни одну девицу не оставил,
      Не подмарав девическую честь?
      Зачем же за него ты заступился?
      Октавио
      Что ж, недруга хранишь ты своего?
      Курсио
      Послушайте, постойте (о, несчастье!):
      В Сиену лучше отведем его.
      Отдайся, Эусебио, во власть нам;
      Как благородный клятву я даю
      Быть для тебя в твоей беде защитой,
      Не ставя в счет тебе вину твою.
      Эусебио
      Как Курсио тебе я мог бы сдаться,
      Но как судье я сдаться не могу:
      Почтенье в первом, во втором же трусость.
      Октавио
      Так пусть же он погибнет. Смерть врагу!
      Курсио
      Постойте...
      Октавио
      Защитить его желаешь?
      А родину предашь?
      Курсио
      Предатель - я?
      Прости мне, Эусебио, но этой
      Обидой сражена душа моя,
      И первый я убить тебя желаю.
      Эусебио
      Прошу тебя, владыка, отойди,
      Чтоб не был устрашен твоим я видом.
      А то, когда ты станешь впереди,
      Ты для своих щитом надежным будешь.
      (Все уходят, сражаясь с ним.)
      Курсио
      Теснят его, теснят со всех сторон.
      О, если б жизнь твою сберечь от смерти,
      Хотя б с своею был я разлучен!
      Он ранен насмерть тысячью ударов,
      Облитый кровью, по горе идет,
      Бросается в долину, отступая,
      Лечу туда. Та кровь меня зовет,
      В сомнении пугливо холодея;
      В ней что-нибудь из крови есть моей,
      А то б она меня не призывала,
      И слух мой не стремился б жадно к ней.
      СЦЕНА 11-я
      Эусебио, спотыкаясь, спускается вниз.
      Эусебио
      С вершины самой дерзновенной,
      Над жизнию теряя власть,
      Я падаю, и вот не знаю,
      Где, мертвый, я могу упасть.
      Но, если о грехах помыслю,
      Не то мне жаль, что жизнь моя
      Потеряна: я размышляю,
      Как мог бы этой жизнью я
      Загладить все грехи. Повсюду
      Грозит мне вражеская рать.
      И так как жить мне невозможно,
      Мне остается убивать
      Иль умереть. Но было б лучше
      Пойти в одно из скрытых мест
      И помолиться о прощеньи;
      Дорогу преградил мне Крест.
      Так пусть убьют меня скорее,
      Он жизнь мне вечную дает.
      О, древо, на котором небо
      Взростило достоверный плод,
      Съеденье первого исправив,
      Эдема нового цветок,
      Свет радуги, под чьей дугою
      Бежит стремительный поток,
      В глубинах с миром примиренный,
      Отдохновение от гроз,
      О, арфа нового Давида,
      О, виноградник новых лоз,
      Скрижаль второго Моисея!
      Я грешник, я молю, в борьбе,
      В последней, окажи мне помощь;
      Бог принял пытки на тебе
      За грешников. Ты мне обязан
      Лучом небесного огня:
      Когда б весь мир во мне был только,
      Бог смерть бы принял за меня.
      О, Крест, ты для меня воздвигся,
      Бог не страдал бы на тебе,
      Когда бы грешником я не был!
      Не будь же глух к моей мольбе,
      Всегда, к тебе дыша любовью,
      Я ждал, в игре страстей пустой,
      Что умереть без покаянья
      Ты мне не дашь, о, Крест святой.
      Не первый буду я разбойник,
      Который с Богом примирен
      Был на тебе; нас двое, двое,
      И мною не отвергнут он,
      Так не отвергни же - с мольбою
      Тебя просящего теперь,
      Спаси меня тем самым чудом.
      Лисардо, я, как дикий зверь,
      Мог растерзать тебя, когда ты
      Всецело был в моих руках,
      Но я помог тебе пред смертью
      Открыться Богу во грехах,
      И ты покаялся, пред тем как
      Тебя окутал смертный сон.
      Я вспоминаю и о старце,
      Хотя бы может умер он.
      О, сжальтесь оба надо мною,
      Уж я живу и не живу!
      Взгляни, Лисардо, умираю!
      Услышь, Альберто, я зову!
      СЦЕНА 12-я
      Курсио. - Эусебио.
      Курсио
      Здесь где-нибудь он, верно скрылся.
      Эусебио
      Коль ты пришел меня убить,
      Возьми последний проблеск жизни.
      Курсио
      Кто мог бы непреклонным быть
      При виде этой жгучей крови?
      Отдай мне шпагу.
      Эусебио
      Дать? Кому?
      Курсио
      Мне, Курсио.
      Эусебио
      Тебе - охотно.
      (Отдает ему шпагу.)
      И эти ноги обниму,
      И умолять тебя я буду,
      Чтоб ты обиду мне простил.
      Но рана порвала дыханье,
      И говорить нет больше сил,
      В душе боязнь и смутный ужас.
      Курсио
      Могу ли чем тебе помочь
      Как человек?
      Эусебио
      О, нет, я слышу,
      Что смертная подходит ночь,
      Лишь Бог душе моей помог бы.
      Курсио
      Скажи, куда ты ранен?
      Эусебио
      В грудь.
      Курсио
      Быть может есть еще дыханье
      И есть надежда; дай взглянуть.
      (Осматривает рану
      и видит Крест.)
      О, Боже! Что за знак прекрасный,
      Божественный? Мой дух смущен.
      Эусебио
      То герб, он мне Крестом дарован,
      Перед которым я рожден;
      Я о своем рожденьи больше
      Не знаю, ничего не знал.
      Отец мой мне не показался
      И в колыбели отказал;
      Предчувствовал, должно быть, ясно,
      Что буду я таким дурным.
      Я здесь родился.
      Курсио
      И довольство
      Сравнится с горем здесь моим.
      Печаль сравнится здесь с блаженством,
      Одна их создала звезда,
      Рок благодатный и враждебный.
      О, сын мой! Раньше никогда
      Тебя не мог назвать я сыном.
      Ты, Эусебио, мне сын,
      И все приметы замечая,
      Я вижу, что теперь один
      Я буду плакать, сокрушаться,
      Найдя тебя лишь для того,
      Чтоб сына своего увидеть
      И вдруг похоронить его.
      Твои слова лишь подтвердили,
      Что я угадывал душой:
      Ты матерью был здесь оставлен,
      Где снова был отыскан мной.
      Где совершил я прегрешенье,
      Там и наказан навсегда;
      Уж это место говорит мне,
      Что ошибался я тогда.
      Но в чем сильнее указанье,
      Чем в этом знаменьи святом?
      И грудь у Юлии таким же
      Навек отмечена Крестом.
      Нет, не без некой высшей тайны
      В вас небеса тот Крест зажгли:
      Они хотели, чтоб вы оба
      Явились чудом для земли.
      Эусебио
      Отец, я более не в силах
      С тобою говорить. Прости!
      Вкруг тела слышу холод смерти.
      Как бешен бег ее пути,
      Пресекла все, и не могу я
      Тебе заветных слов сказать,
      Нет жизни, чтоб тебя утешить,
      Души, чтобы тебе отдать.
      Удар последний подступает,
      Подходит достоверный сон.
      Альберто!
      Курсио
      Смерть того оплачу,
      С кем в жизни был разъединен.
      Эусебио
      Приди, Альберто!
      Курсио
      Рок неверный!
      Несправедливая война!
      Судьба!
      Эусебио
      Альберто! О, Альберто!
      (Умирает.)
      Курсио
      Ударом смертным сражена
      Жизнь юного: так пусть седины
      За эту скорбь заплатят мне.
      (Рвет свои волосы.)
      СЦЕНА 13-я
      Брас и тотчас вслед за ним
      Октавио. - Курсио. Эусебио, мертвый.
      Брас
      Рыдание твое и скорбь напрасны.
      Ужель судьба суровою рукой
      И мужество твое сразить сумела?
      Курсио
      Я никогда не знал беды такой.
      В моих глазах не слезы, жгучий пламень,
      Так пусть же вспыхнут склоны этих гор.
      О, мрачная звезда! О, боль печали!
      О, тягостный, суровый приговор!
      (Входит Октавио.)
      Октавио
      Судьба сегодня, Курсио, решила
      Тебе послать такую бездну бед,
      Какую только вынесет несчастный.
      Как рассказать? В душе уменья нет,
      И тяжко мне, тому свидетель небо.
      Курсио
      Что ж приключилось?
      Октавио
      Юлия ушла.
      В монастыре ее не оказалось.
      Курсио
      Скажи мне, разве мысль сама могла
      Изобрести подобное терзанье?
      Себе представить даже я не мог,
      Чтоб за одним несчастием другое
      Так ниспослал мне беспощадный рок.
      Октавио, вот этот труп остывший
      Мой сын. Теперь ты можешь сам решить,
      Не мог ли из ударов этих каждый
      Над жизнью смертный приговор свершить.
      Терпенья дай мне небо, или жизни
      Меня лиши, - в ней слишком много мук.
      СЦЕНА 14-я
      Хиль, Тирсо, крестьяне. - Те же.
      Хиль
      Сеньор...
      Курсио
      Еще несчастье?
      Хиль
      Разбежавшись,
      Разбойники соединились вдруг,
      Спешат сюда, схватить тебя желают,
      Какой-то демон служит им вождем,
      От них самих свое лицо скрывает.
      Курсио
      В печальном злополучии моем
      Так возросли души моей страданья,
      Что мне услада - новая беда.
      Возьмите это горестное тело,
      Чтоб сохранить до времени, когда
      Остывший прах его найдет могилу.
      Тирсо
      Ты хочешь, чтоб в святой ограде он
      Нашел себе могилу между верных?
      Забыл, что он от церкви отлучен?
      Брас
      Такою смертью ежели кто умер,
      Пусть гроб найдет он между этих скал.
      Курсио
      О, мстительность людей по крови низких!
      Ваш гнев настолько душу вам сковал,
      Что он предел последний самой смерти
      Готов без колебанья перейти?
      (Уходит, рыдая.)
      Брас
      Пусть в хищных птицах и зверях свирепых
      Могильщиков сумеет он найти.
      Другой
      Чтобы достойно кару увеличить,
      В ущелье сошвырнем его скорей.
      Тирсо
      Давайте лучше кое-как схороним
      Усопшего в траве между ветвей.
      (Кладут между ветвей тело Эусебио.)
      Уж ночь идет, закрыта в мрачный саван;
      Ты, Хиль, останься здесь, посторожи
      Покойника; а коль придут бандиты,
      Ты криком нам об этом расскажи.
      (Уходят.)
      Хиль
      Недурно. Эусебио спокойно
      Они в траве меж веток погребли,
      Меня к нему приставили как стража
      И бросили в горах, и все ушли.
      Почтенный Эусебио, припомни,
      Тебе я другом был в те дни, когда...
      Но что это? Обман воображенья?
      Или толпа людей идет сюда?
      СЦЕНА 15-я
      Альберто. - Хиль, Эусебио, мертвый.
      Альберто
      Теперь из Рима возвращаясь,
      В безмолвии застывшей ночи,
      Среди ущелий этих горных
      Вторично заблудился я.
      Здесь Эусебио от смерти
      Освободил меня, и ныне,
      Как думаю, его солдаты
      Весьма мне могут угрожать.
      Эусебио
      Альберто!
      Альберто
      Чей дрожащий голос,
      Чье еле слышное дыханье
      Ко мне мое домчало имя
      И зовом в слух ко мне вошло?
      Эусебио
      Альберто!
      Альберто
      Вот, я снова слышу,
      Меня зовут, и полагаю,
      Что этот зов идет отсюда;
      Давай посмотрим.
      Xиль
      О, Творец!
      То Эусебио взывает,
      И страх мой всех страшнее страхов.
      Эусебио
      Альберто!
      Альберто
      Зов раздался ближе,
      О, голос, бьющийся в ветрах,
      Меня по имени зовущий,
      Ответь мне и скажи мне, кто ты?
      Эусебио
      Я Эусебио, Альберто;
      Прошу тебя, приди сюда,
      Где схоронен я между веток;
      Приподними их, и не бойся.
      Альберто
      Я не боюсь.
      Xиль
      А мне так страшно.
      (Альберто открывает его.)
      Альберто
      Разъяты ветви, ты открыт.
      Скажи же мне, во имя Бога,
      Чего ты хочешь?
      Эусебио
      И во имя
      Его, Альберто, я взывал,
      Моя к тебе взывала вера,
      Чтоб пред тем, как умереть мне,
      Ты исповедь мою услышал.
      С минуту как уж умер я;
      И дух от тела был свободен,
      Но роковой удар, смертельный,
      Обычность действий их нарушил,
      Но их еще не разделил.
      (Поднимается.)
      Иди со мной, чтоб мог; Альберто,
      Тебе я все грехи поведать,
      Их больше, чем песчинок в море,
      Пылинок в солнечных лучах.
      Так много значит поклоненье
      Кресту - для умягченья неба.
      Альберто
      Итак, тебе все покаянья,
      Что совершил я до сих пор,
      Я отдаю, чтобы служили
      Они твоей вине защитой,
      Хотя немного.
      (Эусебио и Альберто уходят.)
      Xиль
      Помереть мне
      На месте - он ведь сам идет.
      И, чтоб его яснее видеть,
      На небе показалось солнце,
      Свои лучи распростирает.
      Пойду и всех оповещу.
      СЦЕНА 16-я
      Юлия, несколько бандитов;
      потом Курсио и крестьяне. - Xиль.
      Юлия
      Теперь, победу одержавши,
      Они беспечно погрузились
      В объятья сна, и этим самым
      Нас к нападению зовут.
      Один
      Когда ты хочешь захватить их
      Врасплох - вот здесь всего удобней;
      Они сюда идут толпою.
      (Выходят Курсио и крестьяне.)
      Курсио
      Да, явно, что бессмертен я:
      Среди убийственных несчастий
      Печаль меня не убивает.
      Xиль
      Со всех сторон толпятся люди;
      Так пусть теперь узнают все
      Событие, из всех чудесных
      Наичудеснейшее в мире.
      Оттуда, где похоронен был
      Меж веток Эусебио,
      Он встал и, громко призывая
      Священника, пошел. Но что же
      Рассказывать о том я буду,
      Что каждый может увидать?
      Вон там, коленопреклоненный,
      Он молится.
      Курсио
      Мой сын! О, Боже!
      Какие чудеса мы видим?
      Юлия
      Кто больше чудо видеть мог?
      Курсио
      И только что благой тот старец,
      Во отпущенье прегрешений,
      Святой обряд свершил, вторично
      К его ногам он мертвый пал.
      СЦЕНА 17-я
      Альберто. - Те же.
      Альберто
      Среди величий столь обширных
      Пусть мир преклонится пред дивным,
      Пред самым наибольшим чудом,
      Которое я возвещу.
      Как Эусебио скончался,
      С соизволенья неба, в теле
      Замедлил дух его, покуда
      Не исповедал он грехи;
      Так много значит преклоненье
      Перед Крестом - в решеньях Бога.
      Курсио
      О, милый сын мой, сын родимый!
      Нет, не несчастен тот, кто мог
      Такое заслужить блаженство
      В трагической своей кончине.
      Когда бы Юлия умела
      Так искупить свои грехи!
      Юлия
      Отец небесный! Что я слышу?
      Какое чудо предо мною?
      Я Эусебио искала,
      Я Эусебио сестра?
      Пусть знает Курсио, отец мой,
      Пусть знает мир и все пусть знают
      О прегрешениях тяжелых,
      Свершенных мною: я сама,
      Такому ужасу подвластна,
      Во всеуслышанье об этом
      Провозглашу: пусть все узнают,
      Кто только в этот миг живет:
      Я - Юлия! в числе позорном
      Дурных - я худшая из худших.
      У всех в виду был грех мой явный,
      И буду каяться при всех;
      Прося смиренно снисхожденья
      И умоляя о прощеньи
      У мира - за пример постыдный,
      У Бога - за дурную жизнь.
      Курсио
      Нагроможденность злодеяний!
      Своею собственной рукою
      Тебя убью, дабы жестокой
      И смерть твоя была, как жизнь.
      Юлия
      О, Крест святой, будь мне защитой!
      Тебе даю я обещанье
      По возвращении в обитель
      Покаяться в своем грехе.
      (Курсио хочет ударить ее шпагой,
      она обнимает Крест, находящийся
      на могиле Эусебио, и исчезает.)
      Альберто
      О, чудо!
      Курсио
      И пред этим чудом
      Благоговеньем проникаясь,
      Счастливый автор завершает
      Здесь Поклонение Кресту.
      ^TПРИМЕЧАНИЯ^U
      ^TОБОСНОВАНИЕ ТЕКСТА^U
      Как ни значительны цели, стоящие перед данным изданием, оно, разумеется, не является "критическим". Такая задача по отношению к драме испанского Золотого века (XVI-XVII вв.) медленно, десятилетиями решается и на языке оригинала, несмотря на беспрецедентную (в сравнении, например, с Англией или Францией) сохранность рукописей XVII в., даже автографов.
      Задача критического издания текстов К. Д. Бальмонта тоже не дело ближайшего будущего. Применительно к переводам драм Кальдерона мы пользовались лишь одним "окончательным" текстом, более обработанным, когда речь идет о шести напечатанных самим Бальмонтом пьесах, и менее завершенным в четырех новооткрытых в машинописи 1919 г. пьесах, печатающихся в этой книге в переводе Бальмонта впервые.
      Выше в статье отмечалось значение двойных литературных памятников таких, в которых важна не только художественная ценность оригинала, но ценность вклада переводчика в русскую культуру. Приведены также сведения по истории текстов перевода Бальмонта, открытия машинописи утраченных четырех пьес: "Дама Привидение,", "Луис Перес Галисиец", "Волшебный маг" и "Саламейский алькальд".
      Нужно лишь еще раз повторить, что, по мнению издателей, бальмонтовские переводы Кальдерона - явление удивительное. Они доказывают осуществимость сочетания _максимальной точности_ (их можно рекомендовать как для занятий по совершенствованию знания испанского языка, так и по проблеме русских лексических и синтаксических эквивалентов стилизованной речи Кальдерона) _с высокой поэтичностью_.
      Пьесы расположены в хронологическом порядке.
      В тексте Бальмонта исправлялись лишь явные опечатки и описки.
      Написание иностранных имен собственных у Бальмонта сохранялось, но в некоторых случаях, где оно орфографически отличается от современной передачи вследствие известной общей эволюции принятых норм по сравнению с началом XX в., приводилось (с соответствующей оговоркой) к современной норме. Наиболее частое изменение - это сужение употребления "э" (особенно в дифтонгах) или приведение в соответствие с преобладающей современной традицией написания "у" или "ю" после испанского "ль", не соответствующего ни мягкому, ни твердому русскому "л". Например: вместо дон Гутиэрре у Бальмонта - дон Гутиерре, вместо дон Люис у Бальмонта - дон Луис.
      Не воспроизводится также спорная идея Бальмонта обозначать перенос ударения в имени Патрик (по-русски обычно на первом слоге) на "и", в соответствии с испанским (восходящим к латинскому) эквивалентом "Патрисио", путем написания сдвоенного "к" - "Патрикк". Мы пишем просто "Патрик", напоминая, что у Бальмонта всюду ударение на втором слоге: "Патрик".
      Не привилась по-русски и употреблявшаяся Бальмонтом (воспроизведенная Сабашниковыми) новоиспанская традиция ставить в начале вопросительных и восклицательных предложений соответствующие знаки в перевернутом виде. В рукописях и изданиях кальдероновских времен она не соблюдалась.
      Бальмонт переводил, естественно, по изданиям
      XIX в., в которые, в отличие от изданий XVII в. и в большинстве случаев более точно следующих им изданий
      XX в., вводилось деление трех действий (по-испански - "хорнад", "дней") на сцены ("явления"). Такое деление, ставшее в некотором роде международной нормой издания европейских драм, мы сохраняем. Этим достигается большая полнота воспроизведения перевода таким, каким его видел и слышал сам Бальмонт, а кроме того, обеспечиваются удобства при чтении и постановке, а также при пользовании примечаниями.
      В Дополнения включены целиком или с отмеченными сокращениями статьи, которые К. Д. Бальмонт предпосылал своим переводам.
      В случае, если в примечаниях используются примечания Бальмонта, они отмечены в скобках инициалами К. Б., а где эти примечания положены в основу измененного или сокращенного текста, то пометой в скобках: по К. Б.
      Печатные источники для воспроизведения перевода Бальмонта: Сочинения Кальдерона / Пер. с исп. К. Д. Бальмонта. М.: изд. М. и С. Сабашниковых. Вып. I-III. 1900, 1902, 1912; для рукописей: ГБИЛ. Отдел Рукописей. Архив К. Д. Бальмонта. Картон Э 10. Ф 261.14 (5-8).
      Помещаемый в Дополнении перевод драмы "Жизнь есть сон" известного ученого-испаниста Дмитрия Константиновича Петрова (1872-1925) воспроизведен по редкому малотиражному оттиску: Кальдерон Педро. Жизнь есть сон / Пер. Д. К. Петрова. СПб., 1898. Орфография, пунктуация, написание имен сохраняются. Сохранены также и примечания Д. К. Петрова. Надо напомнить, что они написаны в период, когда понятие барокко еще не применялось к литературе и специфика эстетики барокко Кальдерона не была уяснена.
      К нашему изданию приложены с соответствующим введением материалы по библиографии русских переводов Кальдерона Г. А. Когана.
      Подготовка настоящего издания проходила в известном согласовании с подготовкой книги: Iberica. Культура народов Пиренейского полуострова (Вып. II). Кальдерон и мировая культура XVII в. Отв. ред. академик Г. В. Степанов (1919-1986); выпуск подготовлен Н. И. Балашовым и В. Е. Багно (Л.: Наука, 1986).
      Напомним, что, помимо издания отдельных пьес, в СССР были напечатаны два издания сочинений Кальдерона: Педро Кальдерон. Пьесы. Т. I-II /Сост., вступит, статья и примеч. Н. Б. Томашевского. Ред. переводов Н. М. Любимова. М.: Искусство, 1961; а также: Кальдерон де ла Барка Педро. Избранные пьесы (на испанском языке), с аппаратом на русском языке: статья С. И. Ереминой, подробный комментарий, включающий библиографию А. С. Науменко. М.: Прогресс, 1981.
      Основное испанское издание, по которому сверялся текст и на которое даны ссылки в статьях: Calderbn de la Barka, don Pedro. Obras completes. Vols I-III por A. Valbuena Briones. Madrid / Ed. Aguilar (t. I - 1966; t. II - 1959; t. IIII - 1967).
      Настоящее издание осуществляется в двух книгах. В первой помещены шесть драм Кальдерона, в Приложении статья Н. И. Балашова и примечания к шести драмам.
      Во второй книге четыре драмы Кальдерона в переводе Бальмонта, в Дополнениях - драма "Жизнь есть сон" в переводе Д. К. Петрова, предисловия Бальмонта к сочинениям Кальдерона. Приложения ко второй книге включают статьи Д. Г. Макогоненко и Г. А. Когана, а также примечания к публикуемым во второй книге драмам.
      Н. И. Балашов
      ПОКЛОНЕНИЕ КРЕСТУ
      (La Devocion de la Cruz)
      Точная дата написания драмы неизвестна. Примерная датировка 1630-1632 гг. Впервые напечатана в 1634 г.
      Подробно об антиконтрреформационном характере драмы см. в статье Н. И. Балашова, наст, изд., кн. 1.
      Хорнада I
      1 Уж эти мне твои рассказы, / / Не пожелаю я врагу. - В оригинале: "Que nunca valen dos cuartos tus cuentos". Куарто ("четвертушка") - самая мелкая медная монета в Испании. Ср. русскую пословицу: Гроша ломаного не стоит.
      2 К губам ручонки прижимая, // Из них, образовавши Крест. - Испанцы изображают крест, положив большой палец поперек указательного.
      3 Тот день был праздником Креста. - Праздник Креста отмечается в католических странах 3 мая.
      4 Но благородному по крови / / Не нужно ясно убеждаться, // Достаточно воображать. - Основной пункт испанской ревности, столь отличной от английской, как она выражена у Шекспира. Кальдерон подробно развил этот взгляд в четырех драмах: "Врач своей чести", "За тайное оскорбление тайная месть", "Художник своего бесчестья" и "Величайшее чудовище ревность" (К. Б.).
      Чтобы, не знать, что цвет гвоздики... - Во времена Кальдерона гвоздика была таким же модным цветком, как в наши дни орхидея. Она и до сих пор осталась любимым цветком испанок, в чем легко убедится, проходя по улицам Севильи или слушая народные песни. Привожу три песни из превосходного собрания Франсиско Родригеса Марина:
      1.
      Красная, красивая гвоздика,
      Сорванная с каплями росы,
      Эти раскрасневшиеся губы
      Не твои, теперь они мои.
      2.
      Ты для меня - мой отдых,
      Ты для меня - наслажденье,
      Ты - аромат гвоздики,
      Все, в чем мои владенья.
      3.
      Приблизился месяц к заходу,
      От кровель спускаются тени.
      О, как мне расстаться с блаженством
      Гвоздик позлащенных твоих! (К. Б.).
      Хорнада II
      1 Личность была не обеспечена в правосудии при господствовавших в старой Испании порядках. Личный самосуд был явлением распространенным, и разбойничество являлось нередко неизбежностью для тех, кто и не имел к этому особого расположения. Эта бытовая черта превосходно выражена Аларконом в драме "Сеговийский ткач" и Кальдероном в драме "Луис Перес Галисиец" (по К. Б.).
      2 Святой Себастиан, привязанный к дереву и пронзенный стрелами, - один из самых распространенных сюжетов, тысячу раз повторявшийся в итальянской и испанской живописи (К. Б.).
      3 Что Перальвильо - здесь как раз. - Перальвильо - местечко близ Сиудад-Родриго, где "Святое Братство" инквизиции вешало преступников, захваченных на месте преступления (по К. Б.).
      4 Или святоша - умоляя,// Чтобы на церковь дали ей... - По-испански santera - это женщина, собирающая для святого какой-нибудь пустыни. Она ходит по окрестностям, неся образ святого, который подносит для поклонения и просит на содержание пустыни подношение.
      5 Я страх? - отличительная черта испанского характера - безрассудная смелость. Ср. в драме Тирсо де Молины "Севильский озорник, или Каменный гость", Дон Хуан восклицает "Yo temor?" (acto III, esc. 21) (К. Б.).
      Хорнада III
      1 Давай разбойничать... - В оригинале вместо bandeieros (разбойники) Хиль говорит bunderos - продавцы оладий.
      2 Когда мы мстим за честь, отмщенье // Тогда лишь верно... // Коль оскорбитель будет знать, // Кем он караем. - Любопытно сопоставить с этим слова Эдгара По: "Оскорбление не отомщено, если мститель не дает знать, что это он мстит тому, кто нанес оскорбление" ("Бочка Амонтильядо"). Рассказ Юлии на следующих трех страницах может показаться непредуведомленному читателю нагромождением вопиющих неправдоподобностей. См., однако, в кн. Д. К. Петрова (с. 90): "В иезуитской переписке читаем мы об одной весьма мужественной девушке, которая с отцом и с матерью храбро защищалась от разбойников, напавших на их дом. Другая женщина отправилась однажды из каталонского местечка Сальсас в Перпиньян. По дороге на нее напал какой-то солдат, ехавший верхом на лошади. Защищаясь, она выхватила у него кинжал и нанесла ему смертельную рану. Потом она сняла с него оружие, надела на себя и в таком виде приехала в Перпиньян" (Memmorial Historico Espanul. Т. XVI. P. 268; Т. XV. P. 293) (по К. Б.).
      3 Один я больше убиваю, // Чем летний зной и лекарь вместе. - Знойный воздух испанского лета способствует повальным заболеваниям. Что касается испанских врачей, они всегда своим невежеством давали повод испанским поэтам к остроумным выходкам. Наиболее метки насмешки всегда остроумного и наблюдательного Тирсо де Молины, например, в его знаменитой комедии "Дон Хиль Зеленые штаны", где врач лечит целую улицу с помощью четырех афоризмов, двух текстов и трех силлогизмов (I, 2) (по К. Б.), 1 По понятиям Кальдерона, голос крови не может не говорить, в особенности когда речь идет об отце и сыне. На эту тему у него есть сцены в разных драмах, например: "В этой жизни все - истина и все ложь", "Жизнь есть сон" (по К. Б.).
      Д. Г. Макогоненко