Третий Проект. Том II "ТОЧКА ПЕРЕХОДА".
ModernLib.Net / История / Калашников Максим / Третий Проект. Том II "ТОЧКА ПЕРЕХОДА". - Чтение
(стр. 27)
|
Автор:
|
Калашников Максим |
|
Жанр:
|
История |
|
-
Читать книгу полностью
(2,00 Мб)
- Скачать в формате fb2
(634 Кб)
- Скачать в формате doc
(617 Кб)
- Скачать в формате txt
(603 Кб)
- Скачать в формате html
(635 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50
|
|
Надо сказать, что на первый взгляд дело обстоит именно так, как считают господа аналитики. И их умозаключения подтверждаются самым чудесным образом. Как пишет В.Иноземцев в книге «Мегатренды мирового развития», период бурного экономического роста 1990-х годов, который стал самым долгим периодом экспансии американской экономики — это всего лишь первый отрезок совершенной новой истории человечества. Дескать, в этой новой истории западные страны развиваются как уже вполне созревшие постиндустриальные социально-экономические системы. И вправду, в 1990 году расходы на приобретение информации и информационных технологий составили в США 112 миллиардов долларов, превысив затраты на приобретение производственных технологий и основных производственных фондов (107 млрд. долларов). С тех пор разрыв между ними рос в среднем на 25 миллиардов долларов в год, достигнув в наши дни цифры почти трехсот миллиардов. Еще в 1995 году в здравоохранении, научных исследованиях, в сфере образования и производстве научно-технической продукции, а также в области программного обеспечения производилось почти 43% внутреннего валового продукта Америки. (Сегодня, говорят, уже две трети). Около 28% внешнеэкономических поступлений США представлены платежами за пользование американскими технологиями или прибылью, созданной с их применением. Доходы от экспорта технологий и патентов превышают в Соединенных Штатах затраты на приобретение того же самого за рубежом более, чем в четыре раза. Иноземцев пишет, что в последние годы интеллектуальная элита стремительно становится новым господствующим классом постиндустриального общества. Лишь каждый пятнадцатый из тех, кто составляет один процент наиболее богатых американцев, получают свои доходы в качестве прибыли на вложенный капитал, тогда как более половины представителей этой группы работают на административных постах в крупных компаниях. Почти треть богачей в США представлены практикующими юристами и врачами. А оставшаяся часть состоит из людей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей. Четверо из каждых пяти живущих сегодня в США миллионеров не преумножили богатства, унаследованные ими от отцов и дедов, а заработали свое состояние практически с нуля. То есть, наступило время дерзновенных выскочек, пора неограниченных возможностей для прорыва в элиту. Казалось бы, сбылось гениальное предвидение старика Маркса, почитаемого во всем мире и ныне третируемого в нашей стране — пророчество о превращении науки в важнейшую производительную силу. Свершилось его предсказание о коренном изменении общества под воздействием эпохального преобразования факторов производства. Но все не так просто. Сегодня радужные картины постиндустриализма, прельщавшие западных интеллектуалов и их единомышленников в России, рассыпаются, сменяясь унылой серостью. В те же 1990-е и 2000-е годы теоретическую науку поразил глубочайший структурный кризис. Он имеет много сторон и граней. Все чаще разгораются дискуссии о грядущем конце науки, о исчерпании ее возможного воздействия на развитие техники. Все больше говорят о невозможности двигаться дальше в познании мироздания. Серьезные и все время возрастающие сложности испытывает финансирование фундаментальных научных исследований. Прежде всего — в физике, химии и космологии. В отличие от времен противоборства СССР и США, людей сегодня больше не интересуют тайны космоса и атома. Им жалко тратить доллары и юани, йены и рубли на получение ответов на загадки строения метагалактики и структуры вакуума. Фактически оказались свернутыми все наиболее амбициозные проекты в сфере науки, начатые в 70-80-е годы. Последние десять лет важнейшие научные исследования замораживают и останавливают. А кое-где — на обломках СССР и бывшего социалистического блока — наблюдается полный упадок фундаментальной науки и связанных с нею исследовательских программ. В подавляющем числе отраслей и технологий завершается «проедание» теоретического задела, накопленного во второй половине прошлого века. Изобретения и ноу-хау все чаще становятся лишь частными улучшениями того, что придумано и создано в славном прошлом. Речь все больше идет о каких-то незначительных подвижках, а не о прорывах. Скажем, сегодня все говорят о нейрокомпьютерах. Но ведь их принципы были придуманы еще в 1945-м! А где же новые идеи и знания? Общество оказывается именно постиндустриальным, где сегодняшние технологии выбирают, доскребают, досасывают остатки вчерашних знаний. Сегодня высокотехнологичная индустрия повторяет судьбу английской угольной промышленности XVIII-XIX веков. Тогда британцы эксплуатировали шахты до тех пор, пока не была добыта последняя тонна угля. Теперь место уголька занял научно-технический задел прошлых поколений. Теперь самое время сделать простой и понятный вывод. И статистика успехов, и впечатления о глубочайшем кризисе современного мира — правдивы. Это лишь две стороны одной и той же медали. Знания действительно стали решающим фактором современной постиндустриальной цивилизации. Только знания последние двадцать лет воплощаются, по сути, лишь в одном-единственном, сегменте развития техносферы, — в области информационных технологий. Раньше цивилизация совершенствовалась на основе более или менее гармонично развивающихся наук и технологий в разных областях. А за последние двадцать лет произошел явный перекос науки, техники и технологий в сферу информатики и связи. Есть даже свой перекос внутри перекоса. Явно преобладает создание систем хранения, передачи и обработки имеющейся информации над системами порождения новой информации в широком смысле. Заторможено создание новых знаний, новых образов и новых впечатлений. Именно в этом состоит главная загадка и основное противоречие постиндустриальной цивилизации. Нынешний мир называют информационным обществом. Но это чушь — его нужно именовать обществом коммуникаций. Это общество все свои силы бросило на создание каналов передачи данных. Но новые-то знания рождаются даже медленнее, чем в докомпьютерную эру! Компьютеры, городские и мобильные телефонные системы, Интернет, радиосвязь, всемирное телевидение — вот важнейшие вехи на пути создания тотального коммуникационного общества. Это общество связывает весь мир, все государства, страны и народы, значительную часть индивидуумов в жестко взаимодействующую, постоянно обменивающуюся информацией и оттого контролируемую систему постиндустриального общества. А что получается в итоге? Образно говоря, мы видим лошадку, запряженную в примитивную телегу, а в телеге — архисложные приборы, которые регистрируют и нагрузку копыт, и расстояние до нескольких конюшен, и потребности савраски в свежем сене. Вот только лошадка-то осталась прежней: медленной и слабосильной. Интересно, почему так получилось? Итак, вывод первый. Сбылось предсказание о превращении знаний в решающий фактор производства, в основной источник богатства и могущества. Но сбылось оно совершенно не так, как того ожидали предсказатели! Главным героями сегодняшнего общества стали не университеты, а медиа-империи. Не ученые стали элитой, а телеведущие и работники СМИ. Не теоретические науки и здоровая логика развития техносферы правят бал в постиндустриальном порядке, а конкретные технические решения в сфере телекоммуникаций. Все эти выверты и задают мегатренды (главные течения) современного мира.
Глобализация без прикрас
Постиндустриализм неотделим от глобализации. Ей в последнее время уделяют намного больше внимания, чем собственно «экономике знаний». Глобализация и борцы с нею (антиглобалисты) не сходят со страниц газет и с телевизионных экранов. Глобализация пришла в дом каждого человека — с гамбургерами, джинсами и голливудскими боевиками. Она определяет повседневную жизнь сотен миллионов людей во всем мире. Этот процесс подчиняет себе национальные государства, ломает привычный образ жизни, растворяет казавшиеся незыблемыми традиции и уклады жизни целых народов. Десятки тысяч ученых пытаются понять смысл, направленность и перспективы этого процесса. Мы не будем утомлять тебя, читатель, подробным анализом и сравнением многочисленных точек зрения на глобализацию. Дадим лишь короткую выжимку, которая, на наш взгляд, сконцентрировала в себе самое важное. Не так давно в России вышла книжка «Глобалистика». Ее автор — Эдвард Кочетов — наметил нетрадиционные пути и дал практические ориентиры, позволяющие успешно разобраться в хитросплетениях современного мира. Определяя его суть, он пишет:
«Так случилось, что на переломе тысячелетий мир вступил в новую эпоху. Она предопределена зарождением новой модели бытия…
При всей всеобъемлющей глобализации стирается грань между внутренней и внешней средой деятельности, внутренней и внешней политикой. Всемирный и глобальный потоки и региональные интеграционные процессы в политической, экономической, финансовой, производственной, политической и других сферах становятся ориентирами на пути развития любого государства…
Стремительно набирает силу процесс экономизации политики, внешней сферы. Это проявляется в том, что глубинные процессы транснационализации вывели геоэкономическое пространство на господствующие позиции. Геоэкономическая и геофинансовая власти диктуют миру свои условия, а военная компонента защищает. Эти реалии продиктованы объективным ходом исторического развития, его цивилизационной фазой постиндустриализма — техногенной в ключе информационного развития. Представляется, что эта тенденция очень сильная, устойчивая, главенствующая…
Еще в «проекте-69» Римского клуба был выведен принцип, по которому человечество и условия его существования выступают как интегрированная макросистема, возникающая из совокупности огромного числа и разнообразия взаимодействующих систем и подсистем. Но в 70-х-60-х годах эти агрегации под влиянием набирающей силу интернационализации всех сфер деятельности человека, и прежде всего хозяйственной транснационализации, начали постепенно превращаться в огромные очаги… И, наконец, в 90-е годы интернационализация вступает в завершающую фазу. Мир смыкается, становится единым не только с философской точки зрения, но и в реальной жизни…»
(Э.Кочетов. «Глобалистика» — Москва, 2001 г., с.76-95).
Итак, главное сказано: мир становится единым. Собственно, процесс этот начался давно. Он идет как минимум последние шесть веков. Но теперь приобрел особую скорость. И решающую роль здесь сыграла даже не столько экономика, сколько финансы. Современный мир объединила прежде всего транснациональная финансовая система. Затем свободный капитал породил такой феномен ХХ века, как транснациональная корпорация, действующая по всему миру, поверх государственных границ, континентов и цивилизаций. Наш товарищ Михаил Делягин в своей работе «Мировой кризис. Общая теория глобализации» — возможно, одной из лучших в мире книг по данной проблематике — определил глобализацию так:
«Это процесс формирования и последующего развития единого общемирового финансово-экономического пространства на базе новых, преимущественно компьютерных технологий…»
(М.Делягин. Указ. соч. — Москва, 2003 г., с. 51).
Господство всемирного финансового капитала и транснациональных корпораций не могли не привести к ограничению суверенитета национальных государств. Финансы и сверхкорпорации подчинили себе политику, превратили экономику в фактор, определяющий в современном мире все и вся. Это — стержень так называемой постиндустриальной фазы развития человечества. Как пишет один из крупнейших мировых экспертов Ульрих Бек в книге «Что такое глобализация?», грядет порядок, при котором мировой рынок вытесняет и подменяет собой политическую деятельность. Это — идеология полного господства мирового рынка, который подчиняет себе все: и экологию, и культуру, и политику, и общественно-цивилизационные дела. Роль политики, например, сводится к тому, чтобы устанавливать правовые, социальные и экологические рамки для бизнеса. Поэтому глобализм позволяет управлять таким сложным образованием, как, например, Германия (ее государством, обществом, культурой и внешней политикой) так же, как управляют простым предприятием. (Ульрих Бек. «Что такое глобализация?» — Москва, «Прогресс-Традиция», 2001 г., с. 23-24). В общем и целом такое понимание глобализации верно и справедливо. Однако оно поверхностно! Видимо, интеллектуалам страшно заглянуть сквозь видимость, проникнуть в суть явления. За внешней оболочкой, за безобидным господством транснациональных корпораций может открыться нечто ужасное и непонятное. Но шаг в том направлении нужно сделать, тем более что проводник у нас есть. Увы, зачастую мертвые становятся лучшими поводырями, способными вывести живых к свету истины. В 1960-е годы, во времена Парижской весны и восстаний в американских кампусах, одним из самых популярных было имя канадского философа Маршалла Макклюэна. Сегодня его постарались вымарать из общественного сознания, и сделали это далеко не случайно. Канадец в своих трудах, и особенно в главной работе «Галактика Гутенберга» изучил логику развития информационного общества и показал влияние коммуникационных технологий на экономику, политику и общественную жизнь.
Именно он бесстрашно и жестко сделал вывод о том, что у грядущей цивилизации главным является не содержание информации, а возможность и способ ее передачи. Определяющим является не контекст, а сигнал. Не код, а носитель.
В этой же работе Маршалл Макклюэн предрекал складывание глобального общества в момент, когда современные электронные средства массовой информации соединятся со всемирными вычислительными сетями и сформируют всепланетную коммуникационную сеть. Именно тогда мир сожмется до размеров деревни. И тот, кто будет господствовать над сферой коммуникаций, получит власть над миром.
Его предвидение сбылось. Сегодня совершенно очевидно: именно единое коммуникационное пространство, временная пространственная доступность любой точки мира и есть суть глобализации. Что же касается мировой финансовой системы и сети взаимодействующих транснациональных корпораций, то они суть хозяйственная плоть, наращенная на коммуникационном скелете. Теперь, дорогой читатель, нам пора сделать второй вывод. А что же является глубинным социальным смыслом глобализации? Ее продуктом и результатом? Сделать этот вывод может каждый, даже далекий от науки человек, просто опираясь на элементарный жизненный опыт. Глобализация несет стандартизацию жизненных установок, норм поведения и социальных ориентаций. Она предполагает американизацию всего мира, деградацию, а затем и полное исчезновение систем ценностей, культурных традиций, моделей поведения, свойственных различным цивилизациям земли. Она разрушает национальные уклады жизни, цивилизационные образы мира, народные традиции и обычаи, устойчивые этнокультурные программы поведения. Глобализация унифицирует и стандартизует национальные и цивилизационные системы, делает мир убого-примитивным, упрощенным. Этот мир живет по законам экономической эффективности. При глобализации выживает лишь то, что дает прибыль, а все остальное должно умереть. Возникает мир, похожий на пчелиный улей. Все — в «экономические животные»!
Итак, вывод второй, читатель: глобализация состоялась. Человечество наконец-то стало единым. Оно живет в большой деревне, выстроенной из сложнейшей паутины телекоммуникационных связей. У него есть общая экономика, базирующая на транснациональных корпорациях. В самые отдаленные уголки мира проникла мировая финансовая система. Понемногу складывается единый для всего мира механизм принятия важнейших политических решений. Люди стали понятнее друг другу, поскольку все чаще придерживаются одной и той же системы ценностей. У них сложились сходные стереотипы поведения. Да и говорят они все чаще на одном — английском — языке.
Прогнозы сбылись, но цена единения оказалась слишком высокой Глобализация уничтожает, по выражению великого русского философа Константина Леонтьева, цветущее разнообразие человечества — залог развития цивилизации. Глобализация упрощает мир, разъедает самодостаточные цивилизации, превращает народы в манипулируемые массы, низводит личность до особи-потребителя. Складывание единой мировой системы, повышение ее сложности обернулось опрощением, огрублением и потерей качества ее составляющих. Причем практически на всех уровнях — от целых цивилизаций, через общества — и до каждой отдельной семьи, до конкретного человека. Эта цена, если хотите — трагедия глобализации, ее неумолимый закон.
Да, человечество становится единым. Но это все больше напоминает единство Бивиса и Баттхеда.
Виртуализация реальности
Теперь настала очередь третьей важнейшей тенденции эпохи постиндустриализма. Настал черед рассмотрения виртуализации…. В мире глобализации разница между реальностью и иллюзией исчезает, и миллионы людей перестают понимать, где они находятся: в настоящем мире или в виртуальном. По ту, или по эту сторону экрана. Ученые, эксперты и общественные технологи обратили внимание на это явление в 90-е годы. Но еще в 1964-м польский фантаст и социальный мыслитель Станислав Лем в работе «Сумма технологий» предвидел, что с развитием вычислительной техники и совершенствованием систем передачи информации будет все яснее проявляться тенденция наиболее полной трансляции всего богатства ощущений и представлений через технические средства. Ощущения и впечатления, передаваемые с помощью технических средств, будут все более и более походить на реальность. В один прекрасный день, как предсказывал Станислав Лем, они окажутся богаче, интенсивнее, интереснее реальности. И тогда наступит эпоха фантоматики. Каждый человек будет творить для себя собственный мир, где ему будет хорошо, легко и удобно. И тогда, по мысли Лема, цивилизации придет конец. Да что там цивилизации — человечество просто вымрет, исчезнет в эфемерных грезах и мечтаниях. Пока человечество делает лишь первые шаги по этому пути. Но, как говорится, дорогу осилит идущий. Тем более, как известно русским, лиха беда начало. А нынешний американский мыслитель Скотт Адамс, умело маскируясь под скомороха и шута, написал великолепную книгу «Будущее по Дильберту: процветание глупости в ХХI веке» (1997 г.), где с юмором высказал ту же гипотезу:
«Тем, кто смотрел только старый сериал Star Trek, объясняю: голограф может создавать имитируемые миры, которые выглядят и ощущаются так же, как реальные. Персонажи сериала Star Trek используют голограф в перерывах для отдыха от работы. Этого не может быть. Если бы я имел голограф, то запер дверь и не выше бы из помещения вплоть до смерти от истощения. Было бы трудно убедить меня, что я должен заниматься чем-нибудь другим, кроме голографа, если массаж с растиранием маслом мне станет делать сама Синди Кроуфорд и ее виртуальная сестричка-близнец… Боюсь, что голограф окажется последним изобретением человечества»…
В основе виртуализации цивилизации лежит подмена непосредственного восприятия мира через органы чувств трансляцией специально подобранных слуховых, зрительных и иных рядов через скомпонованные программы, передаваемые при помощи технических средств. Если раньше человек жил своим опытом, умом, инстинктами и интуицией, то сегодня на их место заступает программирование восприятия, манипулирование эмоциями и стандартизация мышления. (Вам объявят, когда смеяться шутке — когда хохот зазвучит за кадром телешоу). Виртуализация — это появление искусственных миров наряду с естественным миром. Причем миров, специально скомпонованных, организованных и внедренных в коллективное и индивидуальное сознание. Все чаще человек придуманный мир воспринимает как реальный, а реальный как придуманный. Можно долго говорить о виртуализации современного мира, но проще посмотреть кинотрилогию «Матрица». Мало-мальски внимательному зрителю очень быстро станет понятно, что такое виртуализация, с чем ее едят, и к чему она приводит. Конечно, в фильме речь идет о будущем. Но настоящее уже немногим отличается от показанного на экране. Но действительность оказывается гораздо сложнее философии фильма. Что она предполагает? Что виртуализация есть специальная технология, используемая какими-то злыми силами против ничего не подозревающего человечества. Мы в этой книге тоже говорим о намеренном перекосе развития человечества, устроенном Античеловечеством. Однако дело обстоит куда драматичнее. Виртуализация порождается самим коммуникационным обществом. Огромные системы передачи и хранения информации сами по себе порождают условия для виртуализации. И эти условия правящая элита использует в своих целях. Ведь она, как мы уже знаем, стремится к абсолютному, тотальному господству. Причем господство это достигается не столько грубым насилием, сколько через программирование подвластной массы. Но есть еще одна, самая глубинная причина преобладания иллюзий над реальностью. Она состоит в том, что мир вступил в состояние неустойчивости. Мы находимся недалеко от точки бифуркации, исторического перелома. Мы уже совсем близко от времени, когда человечеству предстоит сделать возможно самый серьезный и опасный выбор в своей истории. И как свидетельствует эзотерика современной науки, в точках перехода образуются области, где материальный мир столь же зыбок, как и призрачное его отражение, как несбывшиеся варианты истории. Причем, касаются они не только человечества в целом, но и отдельных цивилизаций, стран и народов, буквально каждого человека, каждой личности. Вблизи зон бифуркации практически исчезает грань между сном и явью, сбывшимся и несбывшимся, реальным и возможным. Они сосуществуют, пересекаются, переплетаются, влияют друг на друга и, в конечном счете, определяют скачок, ту траекторию развития, которой разрешается точка бифуркации. Именно в этом феномене и заключена глубинная тайна виртуализации нашего мира, нашего восприятия и нашего сознания. Мы — на пороге бурной Эпохи Перемен. На грани крушения старого мира! Итак, настала очередь третьего вывода.
Близость к зоне исторического перелома порождает виртуальность существования человечества, отдельных стран и народов, каждого человека. Она стирает грань между сбывшимся и несбывшимся, между существующим и вероятным. Эта ситуация, в свою очередь, находит свое технологическое воплощение в коммуникационном обществе, в информационных технологиях. Они создают возможность для одновременного существования многих реальностей, многих миров. Появляются технологические возможности для того, чтобы совершать быстрый переход из возможности в реальность, из идеального — в материальное, из задуманного — в сделанное.
В условиях современного мира эта технология служит интересам элиты, интересам господствующего слоя раннего постиндустриального общества. Она служит, в конечном счете, интересам «Голем сапиенс», Сообщества Тени…
В плену технологий
Настал черед выделить четвертое направление изменений общества в его постиндустриальной фазе. Это — технологизация человеческой цивилизации.
«Техно» — по-гречески «искусство», но в соответствии с реалиями сегодняшнего дня более точным переводом слова будет не «искусство», а «навык», «умение». Навык и умение — всегда что-то определенное, повторяющееся. Это способ решения задач, процесс получения продукта. Его всегда можно разделить на составляющие. («Делай раз, делай два, делай три…») Эти составляющие можно описать так, чтобы другой человек мог их воспроизвести и сделать нужную вещь. Вот в этом и состоит глубинная суть технологий. Они всегда записываются, их приводят к стандарту и совершенствуют. Технологии обязательно можно перевести в информационную форму, отличную от материального воплощения технологий. Технологию получения стали можно изложить на бумаге или магнитной ленте, и для этого не нужна металлургическая печь.
Поэтому технология всегда противостояла искусству творения. Произведения искусства, культуры всегда уникальны, связаны с личностью поэта, художника, скульптора, композитора, неотделимы от них. Их нельзя воспроизвести в принципе! В мире всегда будет только одна «Мона Лиза», одна «Троица» Андрея Рублева. Художник-гений каждый раз творит заново, тогда как технология предполагает получение продукта каждый раз одним и тем же способом.
И вот многие исследователи, публицисты и аналитики в последние тридцать лет дружно отмечают процессы вторжения технологии в искусство, политику, культуру и даже в религию. То есть, в те традиционные сферы, где навык, набор тех или иных действий, всегда играли подчиненную второстепенную роль. Сегодня значительная часть культуры глобализованной цивилизации технологизировалась. Книги, песни и фильмы производятся именно как коммерческие продукты. Для их создания используются специальные технологии. Их продажу организуют на основе таких же маркетинговых приемов, как и продажу стирального порошка или средства от похмелья. Это не хорошо и не плохо. Просто процесс художественного творчества разделяется на отдельные компоненты — чтобы получить в итоге тот продукт, на который есть спрос. Поэтому можно говорить о победе Сальери над Моцартом в эпоху постиндустриализма («Музыку я разъял, как труп»).
При этом технологизация захватывает не только культуру. Все возрастающую роль играют технологии политической жизни. Главное действующее лицо политической жизни сегодня — отнюдь не вдохновенный политик, а политтехнолог. Он, родимый, организует процесс производства политиков и необходимых результатов выборов именно как технологический процесс. Решение политической задачи в данном случае абсолютно не отличается от, например, задачи увеличения продаж телевизоров новой модели, либо развертывания сети ресторанов «фаст фуд» в том или ином городе. Методы — сходные, результаты — похожие.
Аналогичные процессы происходят и в общественной жизни, где на первый план выступили так называемые социальные инженеры. Их прародителем можно считать великого американца Тейлора. Именно он изобрел научную организацию труда, очаровав не только американские корпорации, но и большевиков. Он создал все необходимые предпосылки для появления конвейерного производства, этой кульминации индустриализма.
Сегодня его наследники используют гораздо более тонкие и многогранные технологии. Они позволяют, исходя из целей, поставленных заказчиком, менять саму социальную ткань общества, сознательно порождать новые типы социальных общностей, трансформировать формы взаимодействия людей между собой. Аккуратно, осторожно, но оттого наиболее эффективно внедрять в коллективное сознание новые стереотипы поведения, шкалы ценностей и установки.
Что же сделало возможным технологизацию всех сторон жизни современной цивилизации?
Мы готовы ответить этот вопрос. Прежде всего, это вызвано развитием «экономики знания». Знания сложного общества всегда реализуются через технологии. Только в виде технологий знание может дойти до производства, до изменения природы, до совершенствования общества и самого человека. Повышение роли знания и увеличение его объемов, не могло не сказаться на развитии технологии, на её экспансии во все другие сферы — политику, культуру, общественную жизнь и даже в религию.
Но это только часть правды. А другая состоит в том, что в эпоху приближения к зоне нестабильности, в эпоху Большого перехода резко возрастает фактор неустойчивости. Многократно повышаются риски, они угрожают самой человеческой цивилизации. В этих условиях технологизация становится эффективным способом снижения рисков за счет предсказуемости, стандартизации, подконтрольности всех процессов безумно сложной системы — человеческого сообщества. Технологии как бы очеловечивают мир. Не только в том смысле, что позволяют во множестве процессов преследовать человеческие интересы, но и в том, что мир как бы уподобляется «второй природе», цивилизуется и становится подвластным человеку. «Лучше стать частью технологических схем, чем сорваться в катастрофу!» — думают нынешние интеллектуалы.
Наконец, добавим третью составляющую нашего вывода. Технологизация, снижая риски гибели человечества в опасную пору смены эпох, увеличивает и степень управляемости процессами. Стало быть, благодаря ей можно направлять развитие общества в ту или иную сторону.
Вот — важнейший результат и следствие технологизации современного человеческого общества. Можно использовать технологии для того, чтобы люди деградировали и торжествовали «голем сапиенс». А можно для того, чтобы построить новый мир. Эту вторую возможность уловил Сталин и его железные наркомы. Они попытались превратить изверившуюся, разрываемую противоречиями, выброшенную на обочину истории Россию в могучий, великий и счастливый Советский Союз.
То была удивительная, поразительная по своему замыслу и безумно трагичная по исполнению попытка.
Даешь гуманитаризацию!
Вот, уважаемый читатель, мы и подобрались к пятой черте постиндустриализма.
Мы долго думали, как бы ее назвать, и в итоге не нашли ничего лучшего, как использовать противное, шершавое, какое-то нерусское слово — «гуманитаризация». Но оно позволяет раскрыть содержание важнейшего процесса. Суть его в том, что в фазе постиндустриализма все большие и большие усилия направлены непосредственно на человека.
Как метко заметил в одной из своих лекций Владислав Иноземцев, «доиндустриальный мир базируется на использовании человеком сил природы, на взаимодействии человека и сил природы. Индустриальное общество опирается на взаимодействие человека с преобразованной им природой, с искусственной средой, в которую входят средства производства, дома, сооружения, земледелие, животноводство и т.п. И, наконец, постиндустриализм имеет в качестве своего стержня различного типа технологическое воздействие на взаимодействие людей между собой».
Приведем, чтобы пояснить приведенную мысль, несколько цифр.
Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50
|
|
