Тэмуджин понял, что они его подозревают в неуважении к Ван-хану, в хитроумии. Рассердился.
      - Резвость языка не всегда говорит о резвости ума. Я бы в войске хана-отца стал сражаться даже простым воином. Но я не сделаю хана-отца сотником. В моем улусе ваш Джагамбу со своими людьми. Возьми их, хан-отец, под свою руку. Дальше. Из десяти лошадей одну, из десяти волов одного, из десяти овец одну - такой хувчур' я налагаю на свой улус. И все это даю тебе, хан-отец. Ты можешь идти со мной на меркитов, но можешь и не ходить. Однако все, что будет там добыто, - твое. Сразу после этого мы возьмемся за Эрхе-Хара.
      [' Х у в ч у р - единовременное взимание, сбор.]
      Хан чуть не прослезился. Но его сын все-таки остался чем-то недоволен. Глупый человек!
      В степи едва зазеленела трава, отощавшие за зиму кони еще не отъелись, а Тэмуджин уже повел своих воинов в поход. Он рассудил, что в эту пору Тохто-беки не ждет нападения. А застать врасплох - значит победить. Об этом он никогда не забывал.
      Его нойоны снова не очень-то обрадовались походу. Но вслух возражать никто не решался - всем была памятна горькая участь Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ. В этом походе он понял, что люди в воинском строю - его люди. Любого из них он мог послать на смерть. Только тут, в седле, он чувствовал себя настоящим ханом, владыкой жизни своих людей. Вот если бы и в дни мирной жизни было так же...
      Все получалось, как он и ожидал. Меркитские курени только что перебрались на летние кочевья. Люди, измученные зимними холодами, радовались теплу, свежей зелени, были ленивы и неосмотрительны. Три первые куреня он захватил без всякого сопротивления. Но дальше дело пошло труднее. Меркитские воины начали быстро стягиваться в тугой кулак. За каждый курень приходилось сражаться с возрастающим ожесточением.
      Идти дальше было опасно. И хотя добыча, попавшая в его руки, оказалась невеликой и не шла ни в какое сравнение с тем, что захватили когда-то у татар, он благоразумно повернул назад.
      Провожая его, вдали на холмах маячили всадники. Тэмуджин послал к Тохто-беки пленного меркита.
      - Передай своему нойону: слышал я, что когда-то мой отец Есугей-багатур попортил тебе, Тохто-беки, шею. Я довершу то, что начал мой отец, - вернусь и сниму твою криво сидящую голову! Жди меня.
      Меркит уезжал на куцей хромоногой лошадке, колотил ее пятками в бока, со страхом оглядывался, а вслед несся хохот, свист воинов, смех нойонов.
      К Тэмуджину подъехал Нилха-Сангун, спросил:
      - Ты не забыл, что вся добыча принадлежит моему отцу?
      - Тебе велел напомнить о добыче отец? - сузил глаза Тэмуджин.
      - Я, кажется, могу спросить и сам.
      Спросить-то он, конечно, мог. Но эти расспросы раздражали Тэмуджина. Нилха-Сангун раньше был неплохим человеком, добродушным, покладистым, но за время скитаний по чужим владениям сильно изменился, стал беспокойным, недоверчивым, въедливым и все норовил подменить собою отца.
      - О добыче и о другом я хотел бы поговорить с ханом-отцом.
      - Он сейчас среди воинов Джагамбу...
      Это надо было понимать так: хочешь поговорить - поезжай. Хотя ты и хан, и победитель, но не отцу искать встречи с тобой. Тэмуджин опустил руки, начал пригибать к ладоням пальцы - раз, два, три, четыре...
      - Нилха-Сангун, я хочу отблагодарить хана-отца перед лицом своих воинов. Позови его сюда.
      Сын Ван-хана медлил. Его круглое, щекастое лицо (когда вернулся из скитаний, был худ и бледен, но быстро набрал тело) стало хмуро-задумчивым, должно быть, он решал, правильно ли будет, если отец поедет на зов Тэмуджина. Смотри, какой!.. Тэмуджин снова начал загибать пальцы, но небо вразумило Нилха-Сангуна, он повернул лошадь, поскакал назад, к воинам Джагамбу.
      Боорчу и Джэлмэ, слышавшие весь разговор, всяк по-своему оценили сына Ван-хана.
      - Гордец! - бросил немногословный Джэлмэ.
      - Моя бабушка говорила о таких: мерин, все еще думающий, что он жеребец! - сказал Боорчу.
      Они судили о сыне Ван-хана слишком уж вольно, по-доброму Тэмуджину следовало пресечь такие речи, но он промолчал.
      Ван-хан подъехал вместе с Нилха-Сангуном, Джагамбу и своими нойонами. Тэмуджин велел остановить войско, построить его в круг. В середину круга въехал вместе с Ван-ханом.
      - Мои верные воины! Я водил вас на злокозненных татар - мы сокрушили их. Я повел вас на меркитов, и они бежали в страхе. Однако было время - я держал в руках не разящий меч, а обломок железа для выкапывания корней. Мое имя и моя жизнь исчезли бы в безызвестности, но нашелся великодушный человек, который посадил меня на коня, вложил в руки оружие, поддержал отеческим словом. Этот человек - Ван-хан. Воины и нойоны, настал день, когда я могу за добро воздать добром, возместить хотя бы малую долю того, что получил от хана-отца. Всю добычу я отдаю Ван-хану.
      Воины молчали. И он понял, что воинская добыча принадлежит не только ему. Всяк должен был получить свою долю - таково древнее привило. Он грубо, неосмотрительно нарушил его, и это Могло плохо сказаться на его будущем. Отыскал глазами Боорчу и Джэлмэ. Но советоваться было некогда. Повернулся к Ван-хану:
      - Позволь, хан-отец, без награды не оставить отважных.
      - Делай, сын, как тебе лучше.
      Ван-хан, видимо, не хуже, чем он, чувствовал, что означает молчание воинов,- хороший старик все-таки. Тэмуджин привстал на стременах, и голос зазвенел с веселой силой:
      - Воины и нойоны, хан-отец не принимает всю добычу. Он великодушно уступает часть добытого вам. Пусть каждый возьмет то, что может увезти на своем верховом коне. Вы заслужили большего, и я буду помнить об этом. Я поведу вас в другие походы, и вы получите вдвое больше того, что отдали сегодня.
      Воинский строй рассыпался, люди устремились к повозкам с захваченным добром.
      Все получилось не так уж плохо, и Тэмуджин был доволен.
      - Ну что, хан-отец, сразу двинемся на твоего черного' братца, или дадим отдохнуть и людям, и коням?
      [' Х а р а - черный.]
      Мелкие морщинки собрались на рябом лбу Ван-хана. Тэмуджин догадывался, что у него сейчас на душе. Эрхе-Хара готовится к битве. Если они его разом не одолеют, война станет затяжной, а это опасно: очухаются меркиты или соберутся с духом тайчиуты... Придется отступить, а их отступление укрепит Эрхе-Хара. И сам Тэмуджин немало думал об этом...
      - Нам медлить нечего! - сказал Нилха-Сангун, непочтительно опережая отца. - Я не увижу покоя, пока не вышвырнем Эрхе-Хара из наших кочевий!
      - Экий ты торопливый, - с досадой упрекнул его Ван-хан, - Не подтянув подпруги, кто вдевает ногу в стремя?
      - Хан-отец, я, как и твой сын, думаю: на Эрхе-Хара надо идти сейчас.
      - Почему, сын мой Тэмуджин?
      - Мы побили Тохто-беки. Весть об этом сейчас летит по степи. Страх вселяется в наших врагов. Этот страх-наш лучший воин. Сам учил меня когда-то, хан-отец...
      - Ты слишком высоко ставишь набег на меркитов, Тэмуджин.
      - Хан-отец, все стоит на своем месте. Я знаю людей. Беда, которая идет, всегда кажется больше той, что прошла. Пошли в свои кочевья людей, пусть они шепотом устрашат нойонов и воинов.
      - Ты молод, дерзок, но не безрассуден - пусть же будет по-твоему.
      От обозов с добычей доносились крики, ругань. Воины метались, хватая что подвернется под руку. Один приторочил к седлу двух живых овец, второй - целую связку железных котлов, третий - молодую женщину, четвертый юртовый войлок. Мимо ехал Даритай-отчигин. Он нагрузил своего коня так, что из-за узлов еле видна была его маленькая голова.
      - Дядя, - окликнул его Тэмуджин, - ты почему так мало взял?
      Даритай-отчигин повернул к нему потное озлобленное лицо.
      - Постыдился бы, племянник мой хан Тэмуджин... Уравнял нас с безродными воинами...
      V
      Рыжий, белоногий красавец конь закусывал удила, круто выгибал шею. Эрхе-Хара левой рукой натягивал поводья, правой, стиснутой в кулак, потрясал над головой.
      - У-у, чесоточные овцы!..
      Нойоны стояли у входа в ханскую юрту, безучастно слушали его ругань. Поодаль толпились пешие нукеры с луками в руках. Неподвижно висели четыре белых туга на высоких древках. И эти четыре туга, и эта большая юрта, и эти нойоны с нукерами были его. У-у, проклятые нойоны... Легко и покорно склонились перед ним, когда шел сюда с найманами. А сейчас так же легко готовы склониться перед своим прежним повелителем Тогорилом-братоубийцей. Истребить надо было всех до единого! Стоят, как каменные истуканы, уверенные в своей неуязвимости. Рука потянулась к сабле, но, глянув на нукеров, он понял, что не успеет зарубить ни одного из этих трижды предателей. Закидают стрелами... Отпустил поводья. Конь вынес его из куреня в открытую степь. За ним скакали человек десять - пятнадцать его товарищей. С ними он был в изгнании, с ними пришел сюда, с ними уходит.
      То ли ветер, то ли пыль бьет по глазам. Расплывается родная земля, затуманиваются вершины сопок. Великий боже, где ты? Где твоя правда и справедливость? Почему не сгинул, не издох в песках пустынь, не утонул в реках, не пал от рук разбойных людей братоубийца хан?
      Страна найманов, его вторая родина, встретила Эрхе-Хара унынием и печалью народа: тяжело болел великий правитель, мудрый человек Инанча-хан. Что будет со страной, если он умрет? Кто сможет заменить его?
      В ханской ставке было тихо. У голубого островерхого шатра в скорбном молчании толпились люди. Эрхе-Хара пропустили в шатер. Инанча-хан лежал на толстых шелковых одеялах. Его лицо безобразно распухло, почернело, глаза заплыли, из круглого рта с хрипом вырывалось дыхание, колебля редкие седые усы. Возле хана с правой стороны на коленях стояли два его сына, Таян-хан и Буюрук, и юная наложница тангутка Гурбесу, с левой стороны сутулился длиннорукий, уродливо-нескладный Коксу-Сабрак, о чем-то шептались сын Таян-хана Кучулук, хмурый подросток, и главноначальствующий над писцами, хранитель золотой ханской печати молодой уйгур Татунг-а.
      Эрхе-Хара стал на колени в ногах хана, приложился губами к одеялу. Ему хотелось плакать. Жаль было хана. К нему он был добр... Ему хотелось плакать и от жалости к себе - кто теперь будет покровителем и заступником? Таян-хан? Старший сын умирающего повелителя косит узкие глаза на красавицу тангутку, незаметно ловит ее руку с длинными, гибкими пальцами, вздыхает, но, кажется, не скорбь выдавливает его вздохи. Таян-хан человек мягкий, не высокомерный, но с легким, ненадежным нравом. Ему, видимо, давно уже надоело сидеть у ложа умирающего. Его руки все настойчивее ловят пальцы тангутки. А Буюрук? Он сердито подергивает плечами и понемногу придвигается к Гурбесу. Придвинувшись совсем близко, ущипнул тангутку за бедро. Она медленно повернула голову, покрытую накидкой, гневно сверкнула большими черными глазами. До чего же красива! Маленький прямой нос, полные, немного вытянутые вперед и слегка вывернутые губы, грешные тени под глазами... Не зря старый хан возвысил ее над всеми своими женами и наложницами.
      Костистой рукой Коксу-Сабрак тронул Эрхе-Хара за плечо, знакам приказал следовать за собой. Они вышли из шатра. Коксу-Сабрак провел его в пустую юрту, сипло спросил:
      - Ну, что у тебя?
      - Нойоны сдавали курень за куренем. Пришлось бежать.
      - Эх, ты... - Коксу-Сабрак сел, подпер руками голову.
      - А что я? Не надо было уводить воинов.
      - Не надо было... - печально согласился Коксу-Сабрак. - Да что сделаешь... Эх... Подвел нас великий хан.
      В юрту вошел Буюрук.
      - Эрхе-Хара опять выгнали, - сказал ему Коксу-Сабрак. - И меркитов побил Тэмуджин. Этот маленький хан становится опасным.
      - Плохо. Все плохо...
      Буюрук ходил по юрте, подергивая крутыми плечами, взмахом головы отбрасывал распущенные волосы, но они тут же наползали на лицо. Коксу-Сабрак тоже поднялся, заложил руки за горбатую спину, поворачивал голову вслед Буюруку - узкая, похожая на хвост жеребенка, борода елозила по немощной груди.
      - Все плохо, - повторил Буюрук. - Отец еще не испустил последнего вздоха, а брат уже примеряет ханскую шапку.
      - Пропадет государство, - вздохнул Коксу-Сабрак. - Не по его голове ханская шапка. Без стыда липнет к отцовской наложнице у его смертного ложа. Как может править народом человек, не умеющий управлять собой?
      - Она, распутная, ему голову заморочила! - крикнул Буюрук, косоротясь. - Властвовать хочет!
      У юрты, послышалось Эрхе-Хара, прошумели и стихли легкие шаги. Он встревожился. Неизвестно, чем кончится ссора братьев. Ему лучше держаться подальше от того и другого...
      - Я пойду, - сказал он.
      - Погоди, - остановил его Буюрук. - Может быть, нам позвать сюда брата и все ему высказать? Неужели он не одумается?
      - Я уже говорил с ним. - Коксу-Сабрак безнадежно махнул рукой. - Не слушает.
      - Надо прикончить змею тангутку. Велю ее задушить! Тогда некому будет нашептывать...
      Полог юрты откинулся. В нее вошли Гурбесу и Кучулук. Остановились у порога. В тени от накидки горящими углями мерцали глаза Гурбесу. Сын Таян-хана нагнул голову, сжал костяную рукоять ножа. У Эрхе-Хара вспотели ладони - худы его дела, ох, и худы!
      - Ты очень громко говоришь, Буюрук, - усмехнулась Гурбесу. - Мы все слышали.
      - А почему я должен говорить тихо? Я дома, и мне нечего опасаться. Бойся ты, тангутское отродье, привезенная в мешке!
      - Завидуешь брату? Хочешь убить меня, а потом и до него добраться? Кучулук, они собираются извести твоего отца.
      - Заговорщики! - ломким голосом крикнул Кучулук, его лицо с мягким пушком на щеках залила краска. - Мой отец прикажет казнить вас!
      - Ну, змея... - удивился Буюрук. - Успела отравить и этого.
      - Поди-ка сюда, сынок, - позвал Кучулука Коксу-Сабрак. - Послушай меня, старого человека.
      - Я не желаю слушать шептунов! - Кучулук выскочил из юрты.
      За ним неторопливо вышла Гурбесу. Все подавленно молчали. Коксу-Сабрак сокрушенно качал головой.
      - Что теперь делать? - спросил Буюрук.
      - Уносить ноги.
      - Таян-хан не посмеет поднять на нас руку.
      - Э-э, Буюрук... Ты спроси у Эрхе-Хара, что способен сделать человек с единокровными братьями, если заподозрит, что они покушаются на его власть и на жизнь любимой им женщины. Собирайтесь, пока не поздно. Многие нойоны пойдут с нами...
      Они скрытно покинули ханский курень. По дороге к ним пристали нойоны с воинами. Таян-хан послал погоню. Но нукеры Инанча-хана, чтившие Коксу-Сабрака, тоже присоединились к нему. Тогда Таян-хан выступил сам. Но он опоздал. К этому времени под рукой Буюрука и Коксу-Сабрака оказалось достаточно воинов, чтобы противостоять Таян-хану.
      Два войска остановились друг перед другом. В небе над ними кружились стервятники. Они хорошо знали, что если в степи собирается много всадников и они идут друг на друга, быть богатому пиршеству. Но Таян-хан не решался нападать на младшего брата и прославленного Коксу-Сабрака. Чего-то выжидал. Буюрук и Коксу-Сабрак вызвали его на переговоры. Съехались между рядами воинов. Таян-хана сопровождали Кучулук и Гурбесу. Она красовалась в золоченых латах и шлеме с пышным султаном. Глянув на нее, Буюрук побледнел от ненависти.
      - Что же вы делаете, брат мой Буюрук и ты, Коксу-Сабрак, любимый воин моего отца? - с обидой и недоумением спросил Таян-хан. - Чем я вас прогневил? Почему ощетинились оружием, будто перед врагом? Возвращайтесь, и я все вам прощу.
      - Мы возвратимся, - сказал Буюрук, - если ты здесь, сейчас снесешь голову этой распутнице.
      - Что она такого сделала, чтобы сносить ей голову? Ты не в своем уме, Буюрук!
      - Я-то в своем уме... А вот о тебе этого не скажешь! Сластолюбивая тангутка оседлала тебя, сделала своим рабом. Ты опозорил наш род!
      - Ты лжешь, Буюрук! Черная зависть лишила тебя разума!
      Коксу-Сабрак поднял руку.
      - Сыновья великого Инанча-хана! Вы сегодня ни о чем не договоритесь. Но именем вашего отца заклинаю: не решайте спор оружием, не затевайте братоубийственную войну. Поворачивай, Таян-хан, назад. Оставь нас.
      До вечера воины так и стояли друг перед другом. А ночью Таян-хан тихо снялся и ушел.
      Государство найманское раскололось надвое. Но тогда мало кто знал, что этот день станет началом гибели ханства, что людям, так легко решившим судьбу наследия Инанча-хана, жить осталось не очень долго.
      VI
      За годы затишья Джамуха-сэчен свел дружбу с нойонами многих племен. Его большая юрта всегда была полна гостей. Состязались в острословии улигэрчи, звенели хуры... Это была жизнь, которую он любил, которую отстаивал, и ему казалось, что в степь вернулись старые времена, воспетые в сказаниях, а его анда Тэмуджин со своими властолюбивыми устремлениями иссохнет сам по себе, как болячка, вскочившая на здоровом, но ослабленном временной болезнью теле. Будущее сулило Джамухе добро, и он жил светло и открыто.
      И вдруг началось... Найманы прогнали Ван-хана. Тэмуджин разбил меркитов и прогнал Эрхе-Хара. Умер Инанча-хан, и поссорились его сыновья. Едва дошла до Джамухи эта весть, как за ней новая: Тэмуджин и Ван-хан пошли на Буюрука. Ринулись, словно коршуны на раненого детеныша сайги. Если они разобьют Буюрука, Тэмуджин вспомнит об ущелье Дзеренов и направит коней на его улус.
      В юрте умолкли голоса улигэрчей и звуки хуров и веселящий смех женщин. Притихли друзья нойоны. Трезвые и озабоченные, они судили-рядили о будущем. Только худоумный не мог бы предвидеть, что будет со всеми ими, если Ван-хан и Тэмуджин обессилят распавшийся улус найманов,- как деревья над травой, как сопки над равниной, возвысятся ханы над вольными племенами в самом сердце великой степи. Но, согласные в этом, нойоны, как и в недавние смутные времена, не желали искать совместного пути спасения. Одни подумывали откочевать к Тохто-беки, другие - к Таян-хану. Лишь немногие робко заикнулись, что надо бы, пока Тэмуджин в походе, напасть на его курени, захватить людей и скот. Джамуха молчал. В душе он презирал тех, кто надумал спрятаться за спину Тохто-беки и Таян-хана. Не хотел поддерживать и тех, кто желал показать свою доблесть в захвате беззащитных куреней анды. Захватить их легко, но удержать за собой... Возвратятся из похода Ван-хан и Тэмуджин - всем голову снимут. И возвысятся еще больше. Нет, тут нужно что-то иное.
      Но как ни мучил себя Джамуха, ничего придумать не мог. Слишком давно он не видел ни анду, ни хана-отца, слишком мало знал, что на уме у того и у другого. И он принял решение, которое нойоны сочли за шутку:
      - Я тоже пойду на Буюрука. Помогу хану-отцу и своему анде.
      Ему было опасно появляться в стане Тэмуджина. Но он рассудил, что анде сейчас выгодно будет не вспоминать старое, кроме того, Ван-хан вряд ли захочет поддержать прежние распри. Ван-хана всегда огорчала эта вражда...
      Во всем остальном он полагался на волю неба, на свою умудренность, на свое умение вдвигать клинья в трещины, разъединяющие людей.
      Собрав воинов, Джамуха-сэчен устремился навстречу своей судьбе.
      Буюрук со своим войском перевалил через Алтайские горы, двинулся вниз по реке Ургуну. Тэмуджин и Ван-хан преследовали его по пятам. А за ними шел Джамуха.
      За горами Алтая, покрытыми тенистыми лесами, лежала широкая равнина. Вся земля была усыпана острым щебнем, кое-где торчали кустики чахлой травы, и равнина была похожа на грязно-черный всклоченный войлок. Часто попадались овраги, промытые дождевыми потоками. Иногда гладь равнины, утомительно однообразную, чуть оживляли пологие увалы, в низинах дольше сохранялась влага, и там торчали саксаульные кусты-уродцы, зеленели листья ревеня и перья лука.
      Течение реки Ургуну за тысячелетия глубоко врезалось в пустыню, берега падали крутыми скатами или головокружительными обрывами. Внизу, у воды, узкой полоской тянулись заросли смородины, шиповника, высились серебристые тополя, темнели корявые стволы осокорей, зеленели лужайки. Джамуха, оставив на берегах дозоры, повел воинов возле воды. Воздух тут был затхлый, застойный, как в наглухо закрытой юрте. Над всадниками звенели надоедливые оводы, из-под копыт, пугая коней треском крыльев, взлетали куропатки, в кустах перекликались синицы.
      Ниже по течению береговые обрывы отодвинулись от реки, стало просторнее. Джамуха внимательно всматривался в следы Буюрука, Ван-хана и Тэмуджина. Сырая земля у воды, трава были истолчены множеством копыт, изредка попадались черные пятна огнищ, обозначающих места ночевок. Он не торопил своих воинов. Ему не очень хотелось соединиться с Ван-ханом и Тэмуджином до сражения. Пусть сами добывают себе победу.
      Буюрука Ван-хан и Тэмуджин настигли у большого озера. Дозорные донесли, что началось сражение. Джамуха повел воинов к месту сражения кружным путем, прячась за пологие голые холмы. Вскоре холмы кончились. Перед ними лежала солончаковая равнина, поросшая кустами саксаула, они тянулись широкой полосой и вдоль берега озера. Джамухе было достаточно одного взгляда, чтобы понять: Буюрук терпит поражение. Его воины откатывались прижимаемые к кромке тростников, к топям. Еще немного - и ни одному найману не уйти живым.
      Джамуха заставил бить в барабан. Его появление за спиной воинов Ван-хана и Тэмуджина было полной неожиданностью, они ослабили напор на Буюрука, начали разворачиваться. Джамуха засмеялся, повернул коня к всадникам, стоящим в стороне от сражения. Издали заметил среди всадников Ван-хана и замахал руками.
      - Свои!
      - Свои, свои! - подхватили вокруг его крик.
      - Ты откуда взялся? - с радостным удивлением спросил Ван-хан.
      - Я летел следом за вами быстрее кречета! - Соскочил с коня, схватил полу халата Ван-хана, прижал к лицу. - Я думал, не доживу до счастливого дня встречи с тобой, хан-отец! А где анда Тэмуджин?
      - Он там, - Ван-хан показал в сторону сражения. - Смотри, Джамуха, бегут найманы! Бегут! Не все нам от них бегать.
      - У меня, хан-отец, усохла печень, пока на твоем месте сидел Эрхе-Хара... А ты на меня за что-то гневаешься. За что, хан-отец? Джамуха держался за стремя, снизу вверх смотрел в лицо хану. - Ты искал помощи у Тэмуджина, а не у меня! Или он лучше меня?
      - Вы для меня оба равны и дороги, Джамуха. Ты пришел ко мне без зова, и я рад этому.
      - Хан-отец, я пришел потому, что хочу быть всегда рядом с тобой. Но я боюсь за свою жизнь. - Джамуха понизил голос: - Если анда Тэмуджин вспомнит старые наши раздоры...
      - Смотри и вникай: бегут гордые найманы. Бегут, Джамуха! У нас теперь есть дела поважнее давних раздоров.
      - Я тоже так думаю, хан-отец. Но так ли думает мой анда? Боюсь, что нет.
      Подскакали Тэмуджин, Нилха-Сангун, Боорчу, Джэлмэ. С коней хлопьями падала мыльная пена.
      В глазах анды еще плескалась ярость, охватывающая человека в сражении. Этот взгляд задержался на лице Джамухи - словно жаром огня опахнуло щеки, но Джамуха не отвел глаз, только чуть опустил длинные ресницы.
      - А-а, это ты нам все испортил... - сквозь зубы проговорил Тэмуджин.
      - Что я вам испортил? Я спешил на помощь...
      - Ты помог бежать Буюруку, Эрхе-Хара и Коксу-Сабраку.
      - Они ушли? - Лицо Ван-хана разом поскучнело. - Не ожидал. Ну, как же так? Нилха-Сангун?
      - Я свое дело, отец, сделал как надо. Тэмуджин должен был охватить Буюрука с левой руки и перекрыть дорогу.
      - Я бы и перекрыл, если бы не Джамуха со своими воинами.
      - Видишь, хан-отец, во всем оказался виноват я... Анда Тэмуджин, я пришел искать мира с тобой, зачем же воздевшего руки пинать в живот?
      - Напрасно винишь Джамуху, Тэмуджин. Он ни в чем не виноват. Помиритесь... - Ван-хан толкнул пяткой коня.
      Он был недоволен исходом сражения и не скрывал этого. Сидел в седле прямой, строгий. Нойоны торопливо отъезжали в сторону, освобождая путь коню. И только Тэмуджин не тронул свою лошадь, стоял поперек дороги, глядел из-подо лба. Ван-хан резко натянул поводья.
      - Что, тут и будем стоять?
      Тэмуджин молча поднял плеть, поскакал к воинам, за ним-его нойоны. Джамуха с ненавистью посмотрел на сутуловатую, широкую спину анды. Ни перед кем не склонит головы. Возгордился, дальше некуда.
      Джамуха поехал рядом с Ван-ханом.
      - Хан-отец, я не слышал, чтобы до этого кто-нибудь побивал найманов.
      - Такого и я не помню.
      - Во всей великой степи теперь никто не сравнится с тобой в славе и могуществе, хан-отец.
      - Твои слова ласкают мой слух, Джамуха. Но нет ничего обманчивее, чем наша слава и наше могущество.
      - Мудро сказано, хан-отец! До тех пор, пока жив Эрхе-Хара, не видать покоя твоему улусу. А его упустили... Не с умыслом ли это сделано?
      - Какой может быть умысел? - Ван-хан круто обернулся. - Ты о чем говоришь?
      - Я просто думаю вслух. Пока Эрхе-Хара жив, тебе придется все время ждать нападения найманов. Одному против них не устоять. И ты, прославленный, могущественный, будешь зависеть от людей менее значительных, таких, как я или мой анда Тэмуджин. Может быть, я и ошибаюсь...
      - Тэмуджин не мог упустить моих врагов умышленно,- хмуро сказал хан.
      - От Тэмуджина можно ждать всего, - поддержал Джамуху Нилха-Сангун. Видел, как он заносится? Можно подумать, что он один разбил Буюрука.
      - Перестаньте! - грубо сказал Ван-хан. - Я вам не верю.
      Джамуха и не надеялся, что хан так легко и просто поверит его вымыслу. Крохотная искра, отскочившая от кремня, падает на трут и долго тлеет, прежде чем родить пламя. Пусть тихо, незаметно тлеет. Всему свое время. А к Нилха-Сангуну надо держаться поближе. Сын хана, кажется, не больно-то любит Тэмуджина.
      Объединенное войско медленно, небольшими переходами, стало возвращаться назад. Перевалив горы Алтая, на реке Байдарик остановились откормить коней. Здесь получили известие: Коксу-Сабрак, оставив Буюрука, отправился к Таян-хану, на коленях вымолил прощение, попросил войско и стремительно движется на них. Стали готовиться к сражению.
      Втроем объехали окрестные возвышенности. Лето кончилось. Утром на примерзшую землю упал первый снежок. Днем пригрело, и он растаял, остались небольшие клочья в тени за камнями и кустами дэрисуна. Копыта коней скользили по сырой земле.
      - Ну что, дети мои, как и где будем встречать Коксу-Сабрака? спросил Ван-хан,останавливая коня.
      - Я человек маленький, - сказал Джамуха, - где поставите, там и буду стоять.
      - Ты что-то очень уж часто говоришь о том, что маленький. - Тэмуджин приложил ко лбу ладонь, начал вглядываться в пологие серые сопки, испестренные клочьями снега. - Мала мышь, а убивает лошадь, забравшись ей в ноздри... Хан-отец, Коксу-Сабрак пойдет на нас по той лощине...
      - Ты говоришь так, будто сам Коксу-Сабрак поведал тебе, где он собирается пойти, - съязвил Джамуха.
      - А другой дороги у него нет, - спокойно возразил Тэмуджин. - Не станет же он прыгать с сопки на сопку, как лягушка с кочки на кочку. Главные силы он поведет по лощине, а боковое охранение двинется по гряде.
      - Так, наверное, и будет, - согласился с ним Ван-хан. - А мы перекроем лощину. Остановить его тут, я думаю, будет не так уж трудно.
      - Остановить, но не разбить, хан-отец. Лощина тесна, в ней нельзя развернуть все наше войско. Невозможно будет ударить и сбоку. Смотрите, какие там рытвины и овраги. Всадникам придется двигаться шагом. Лучники их забросают стрелами. Коксу-Сабрак будет сидеть в лощине, как я когда-то в ущелье Дзеренов. - Тэмуджин усмехнулся.
      Впервые он упомянул ущелье Дзеренов. И смотри-ка, усмехается. Думает, ловко тогда одурачил его, Джамуху. Ну-ну, пусть думает, пусть считает, что одурачил.
      - И что же ты хочешь? - спросил Ван-хан.
      - Надо выманить Коксу-Сабрака туда, на равнину. Как это сделаем? Мы перекроем лощину частью наших сил, дадим тут сражение, потом бросимся бежать. Коксу-Сабрак будет нас преследовать. И вот, едва он выскочит на равнину, на него с правой и с левой руки навалятся наши свежие силы.
      - Что-то очень уж просто, Тэмуджин. Коксу-Сабрак старый волк.
      - Вот и хорошо, что просто. Замысловатую хитрость порой разгадать куда легче, чем такую. Но если ты хочешь по-другому, хан-отец, давай подумаем...
      - По-другому... - Ван-хан повертел головой. - У нас нет времени долго раздумывать. Будь по-твоему. Теперь давай распределимся, кто где встанет, и займем всяк свое место.
      - В лощине, я думаю, надо встать тебе, хан-отец. Там вон встанет анда Джамуха, а я в другой стороне.
      Ван-хан задумчиво почесал за ухом, нехотя согласился с Тэмуджином.
      Вечером в его походном шатре Джамуха спросил у Нилха-Сангуна:
      - Ты почему не был с нами?
      - У меня другие дела... А что?
      Джамуха огляделся - не подслушивает ли кто? - понизил голос:
      - Вы встали в лощину по подсказке анды. На ваших воинов падет главный удар Коксу-Сабрака. Потом вы будете убегать, выманивая его на наши копья. Сколько же воинов твоего отца падет под мечами найманов? - Заметив, что их тихий разговор привлекает внимание нойонов, Джамуха громко сказал: - Я больше всего люблю охотиться на хуланов. Сейчас самое время... - И шепотом: - Ты молчи о том, что слышал от меня.
      Но молчать, как и рассчитывал Джамуха, Нилха-Сангун не стал. Он о чем-то тихо поговорил с прыщеватым нойоном Арин-тайчжи и своим дядей Джагамбу, сел рядом с отцом.
      В юрту вошел Тэмуджин. Его сопровождал молодой кривоногий воин в куяке и шлеме из воловьей кожи.
      - Нойон дозорной сотни Мухали. - Тэмуджин легонько подтолкнул воина в спину. - Говори.
      - Завтра найманы будут тут. Они остановились на ночевку недалеко от этой лощины.
      Погладив нагрудный крест, Ван-хан поднес руку к губам.
      - Помоги нам бог! Много ли найманов ведет Коксу-Сабрак?
      - На глаз - не меньше, чем у нас. К утру мы узнаем точное число.
      - Как? Посчитаешь? - недоверчиво спросил Нилха-Сангун.
      - Мы захватим двух-трех человек и все узнаем.
      Мухали сказал это так, будто собирался привести людей из соседней юрты, а не из вражеского стана. И все-таки никто не воспринял его слова как пустое бахвальство. Молодой сотник держал себя так, что не поверить ему было невозможно. И откуда Тэмуджин берет таких людей? Мухали скорее всего не родовит, и ростом не вышел, и статью не удался, а вот приметил же его анда.
      - Ну, иди, Мухали, - сказал Тэмуджин. - Я буду ждать твоего возвращения.