– Успокойтесь, патер, – сказал он тихо, почти шепотом. – Изменять форму государственного правления – ваше внутреннее дело. Правительство его величества не может вмешиваться в ваши дела. Сам великий дуче нам…
Патер Филипп с сердцем перебил его:
– Нет, eccellenza. Вы должны что-нибудь предпринять!
Eccellenza пожал плечами.
– Католики Албании не могут согласиться, чтобы государем стал мусульманин, – сердито продолжал патер Филипп. – Мы тоже за монархию, но только с государем из славного Савойского дома. Поэтому мы с одобрением встретили известие о провозглашении монархии. А теперь, что же нам делать?
– Ничего, патер. Вы поступили бы разумно, поздравив в числе первых нового короля.
– Мы были уверены, что вы этого не допустите.
– Повторяю, нам нельзя вмешиваться…
Патер Филипп посмотрел ему прямо в глаза. Было ясно, что он не принял всерьез этого заявления, потому eccellenza тихо добавил по-латыни:
– Exceptio probat regulam.[21]
Но и это не успокоило патера.
Eccellenza отошел от небольшой группы гостей и жестом подозвал патера.
– Inter nos,[22] патер, – сказал он тихо, – я могу вам сказать одно: наш dux.[23] дальновиден и решителен. Совершенно не имеет значения, кто займет трон. Experto crede[24]
– Я вам верю, eccellenza, но это же просто немыслимо для нас. Мы должны что-то предпринять.
– И что же вы предпримете?
– Обратимся в Лигу Наций и потребуем автономии для католических районов Албании – Шкодранского и Мирдитского.
Eccellenza изобразил на лице удивление.
– Вы хотите отделиться от Албании? Разве ваши католики не такие же албанцы, как и все остальные?
– Да, но мы прежде всего католики.
– И к кому же вы присоединитесь?
– Вы меня не так поняли, eccellenza. Мы не собираемся отделяться от Албании, мы хотим автономии в границах Албании, с такими же правами, cum privilegio,[25] как у кантонов Швейцарии.
– Что же, это ваше дело, патер, – сказал eccellenza, снова пожимая плечами.
– А что бы вы посоветовали?
Eccellenza ответил по-латыни:
– Nitor in adversum. Facilis est descensus averni.[26]
Патер Филипп помрачнел, на минуту задумался, потом произнес уже более спокойным тоном:
– Вы для нас pater familiae, in loco parentis.[27] Как вы скажете, так мы и поступим.
– Как только будет провозглашена монархия, патер, мой вам совет: приветствуйте ее первыми. Монархия укрепит власть, преградит путь большевизму и беспорядкам в вашей стране. Этого же хочет и наш дуче. Она обеспечит вам, fidei diffensor,[28] еще больше привилегий. Вы по-прежнему останетесь imperium in imperio.[29]
Отчаяние охватило патера Филиппа. Вот и последняя надежда рухнула. Fratelli,[30] не только не собираются предотвратить беду, но даже советуют поспешить с поздравлениями к новому королю. Volens nolens[31] придется признать «неверного» государем.
– Извините, eccellenza, – сказал патер Филипп, смягчая тон. – Я не политик и не могу хладнокровно судить о таком деле. Я поэт и потому принимаю все так близко к сердцу.
– Сердце и чувства – самые плохие советчики в политике, патер.
– Вы правы. Мы доверяем вам и великому дуче. Но еще раз прошу вас, не оставляйте нас надолго под властью этого жестокого короля-еретика.
– Вам, патер, как поэту, было бы неплохо поздравить нового короля стихами, и чем скорей, тем лучше.
– Нет, это не для меня!
– Тогда, может, это сделает патер Георгий?
– Он тоже не согласится.
– Почему не согласится? Что ему стоит? Ведь сочинил же он в свое время оду в честь чужеземного короля, – злорадно напомнил eccellenza, – а этот – ваш соотечественник.
– Но он не католик.
Eccellenza пожал плечами – такая у него была привычка – пожимать плечами, когда оспаривали или отвергали его доводы.
– И все-таки постарайтесь превозмочь себя, патер. Католики, и католическое духовенство в особенности, должны проявить энтузиазм по случаю коронования нового монарха. Это так важно для вас.
– Как прикажете, eccellenza!
– Пожалуйста, передайте привет монсеньеру.
Дипломат поставил бокал на поднос проходившего мимо официанта и отошел от патера, протягивая руку какому-то высшему военному чину в регалиях. Патер Филипп немного постоял в задумчивости, а потом, тоже увидев знакомого, направился к нему. Он прошел мимо разноликой группы, где стояли штатские, офицеры, дамы, иностранцы – все они живо обсуждали последние события. В салоне иностранной миссии, как и по всей Албании, только и говорили что о предстоящем провозглашении монархии. Это был вопрос дня, и зарубежная печать тоже писала о нем. Патера больше всего сердили те иностранные, особенно итальянские, газеты, которые ни единым словом не осуждали готовившуюся «подлость», а, наоборот, всячески ее поддерживали или же, как Пилат, умывали руки, упирая на то, что это якобы внутреннее дело Албании. Как будто им было не известно, что в этой стране все делается с соизволения Великого Союзника! Было отчего выйти из себя достопочтенному патеру. А тем временем Вехби Лика самодовольно разглагольствовал перед группой гостей, где выделялись полная дама и светловолосая девица, в длинных декольтированных платьях, с голыми руками.
– Мы, журналисты, умеем читать между строк, ремесло научило нас читать межстрочия.
– Межстрочия? – удивилась пышная дама.
В этот момент Вехби-эфенди смолк и почтительно поклонился.
– Добрый вечер, патер!
– Добрый вечер! – ответил патер, не замедляя шага.
– Кто это?
– Неужели вы его не узнали, госпожа? Это же патер Филипп, поэт.
– Ах! Так это и есть патер Филипп?
– А патера Георгия здесь нет?
– Нет, мадемуазель. Он редко приезжает в Тирану.
– Как я люблю его стихи!
– Он большой поэт.
– Я этого не знала, – вмешалась полная дама.
– Патер Филипп тоже поэт.
– Так разъясните же нам, что это за межстрочия, Вехби-эфенди, – попросил гвардейский офицер с тонкими колечками усов. Он то и дело подкручивал эти свои усы, вперив взгляд в декольте желтоволосой девицы.
– Да, господин подполковник, – ответил Вехби-эфенди. – Газета состоит из строчек и межстрочий. Обычные черные буквы – строчки, а белые…
– Белые буквы? И что вы такое говорите, Вехби-эфенди?
Журналист рассмеялся:
– Вот именно, госпожа, белые буквы или межстрочик. Так мы, журналисты, называем промежутки между черными строчками, понимаете?
– Видит бог, я ничего не понял, – сказал подполковник.
– Вы нас совсем запутали, господин Вехби, – захихикала девица.
– Дело вот в чем, мадемуазель, – объяснял Вехби-эфенди. – Я догадался о государственных переменах еще в июне.
– Еще в июне?!
– Да. Как только я узнал, что распустили парламент, я сразу же спросил себя: что бы это значило. И чем будет заниматься учредительное собрание? Газеты сообщали, что парламент распущен из-за конфликта с сенатом по вопросу о назначении министров. Но мне это показалось сомнительным. Поэтому я стал внимательнее вчитываться в каждую строчку. И в конце концов нашел отгадку в итальянских газетах. Они утверждали, что конституция республики была принята в нездоровой обстановке и поэтому ее надо изменить, обеспечив албанцам более авторитетное государственное руководство. Что за «более авторитетное государственное руководство?» – подумал я про себя. И тут же меня осенило: собрание провозгласит монархию.
– А откуда вы узнали, кто будет королем? Тоже из межстрочий? – спросил большеголовый господин отталкивающей внешности со щеткой усов на морщинистом лице.
– Да, Мехди-бей, именно из межстрочий, – ответил Вехби Лика, сделав вид, будто не заметил в вопросе ехидной нотки. – Если помните, именно моя газета первой сообщила, что именно наш президент будет провозглашен королем.
– Да, это нам известно, но кто вас информировал? – не унимался Мехди-бей.
– Никто. Видите ли, когда газеты начали вдруг подчеркивать, что новая система государственной власти – внутреннее дело албанцев, я понял, что королем у нас станет албанец, и на сей раз его назначат не великие державы, как бывало раньше. И тогда я задал себе еще один вопрос: кто же достоин занять самый высокий пост в нашей стране? Естественно, президент.
– Да, но некоторые иностранные газеты объявили, что королем станет Алтендре Кастриот, прямой потомок Скандербега.
– Это были просто догадки.
– Видно, не умеют читать межстрочия! – насмешливо заключил Мехди-бей.
– Выпьем за здоровье нашего президента, будущего короля Албании, – выкрикнула дородная дама, поднимая рюмку с ликером.
– Да здравствует президент!
– Пусть живет вечно, как наши горы!
– Еще дольше!
Мимо них проходили Муса Юка и Гафур-бей Колоньяри. Оба были во фраках.
– Муса-эфенди, выпейте с нами за здоровье президента, будущего короля.
Муса Юка насупился.
– Не хмурьтесь, Муса-эфенди, – со смехом сказал Вехби Лика. – Нет больше секретов. Все уже знают. Мы прочли о требовании народа провозгласить монархию, во главе которой станет его превосходительство президент, поэтому и пьем за нашего нового короля.
Дородная дама подала ему бокал, и Муса Юка воскликнул:
– На счастье!
– За здоровье президента! – поддержал Гафур-бей.
– Когда же наступит знаменательный день? – спросил Вехби Лика.
– Скоро, Вехби-эфенди.
– Господин Муса, можно еще один вопрос? Как будет титуловаться наш король? – Увидев, что тот замялся, не зная, что ответить, Вехби-эфенди объявил: – Говорят, он примет имя Скандербега Третьего.
– Почему же Третьего, а не Второго? – с иронией спросил Гафур-бей.
– Потому что Вторым считают Гьона, сына Скандербега.
– Гьон никогда не был королем, Вехби-эфенди. А потом, почему его величество должен именоваться Скандербегом? Разве его собственная фамилия непригодна для династии? Зогу. Зогу Первый.
– Браво, Гафур-бей! Гениальная мысль!
– Выпьем же за нашего короля, Зогу Первого! – воскликнула девица.
– До дна! – крикнул подполковник.
Вокруг них столпилось много народа. Вехби Лика увидел Нуредин-бея и кинулся к нему.
– С возвращением, Нуредин-бей!
– Рад видеть вас в добром здравии, Вехби-эфенди.
– Ну как вы съездили? Что нового в Америке?
– Как я вижу, Вехби-эфенди, к старой пословице «берегись новоявленного богача и молодого зятя» надо теперь добавить «берегись и новоиспеченного журналиста».
– Что вы, Нуредин-бей, во-первых, какой же я новоиспеченный журналист. Слава богу, состарился на этой работе. А потом, я расспрашиваю вас не как журналист, а как друг.
– Тогда и я вам отвечу как другу: ничего нового.
– А с Ферид-беем Каменицей встречались?
– Нет. С чего вы взяли, что я мог встретиться о нашим противником?
– Но в последнее время Ферид-бей очень переменился. Он больше не пишет статей с критикой нашего режима. Наоборот, хорошо отзывается о нашем президенте. Позавчера я прочел его статью, где он выступает за изменение формы правления.
– Вот как? Я не читаю его статей.
– Грех, Нуредин-бей. Ведь это, можно сказать, шедевры нашей журналистики. На такие повороты способно лишь искусное перо.
– Не понимаю, о чем вы, Вехби-эфенди. До свидания!
Вехби Лика был оскорблен холодностью и недоверием Нуредин-бея. Его злило, что тот ничего не сообщил ему о Ферид-бее. Об их встрече уже все знали и повсюду шептались, ведь в этой маленькой стране ничего невозможно удержать в тайне, и близкие к верхам люди имели обычай проводить время, обсуждая наиважнейшие государственные секреты. А Вехби-эфенди позарез нужны были такого рода новости. Он мечтал, чтобы газета, которую он издавал, была хорошо информированным официозом правящих кругов. Этого требовал и его престиж опытного журналиста, и особенно его пустой карман. Он расстроился, что не удалось вырвать у Нуредин-бея ни единого слова для газеты.
В тот момент он заметил патера Филиппа, как-то сиротливо стоявшего в углу зала. С улыбкой до ушей Вехби-эфенди направился к нему, дружески протягивая руку:
– Как хорошо, что вы пришли сюда, патер!
– Я, Вехби-эфенди, случайно оказался в Тиране и вот, попал на прием.
– И очень хорошо, что пришли. Ведь здесь собралась элита, сливки общества, и вас бы здесь недоставало.
– Уж и не знаю, Вехби-эфенди, сливки или сыворотка. Я по крайней мере здесь случайно.
– И патеру Георгию следовало бы приехать. Уж он-то действительно принадлежит к сливкам. Конечно, у наших людей нет еще того блеска, о каком мечтаем, но я уверен, что мы пойдем вперед по пути цивилизации, лишь когда во главе будет стоять избранная интеллектуальная и духовная элита и нацию поведет гениальный вождь. Что вы скажете о провозглашении монархии? Как к этому относятся духовные отцы нации?
– Я могу говорить только о католическом духовенстве, Вехби-эфенди. Мы очень рады. Наконец-то наш народ выдвинул великого человека, достойного быть увенчанным короной Скандербега. Palmam cui meruit forat.[32]
– Вы знаете, его величество будет именоваться не Скандербег Третий, как говорили, а Зогу Первый.
– Очень, очень правильно. Род Зогу известен своим патриотизмом и достоин основать новую династию.
– Надеюсь, это не только ваше личное мнение?
– Мы все единодушны, Вехби-эфенди. Католическое духовенство счастливо первым приветствовать это знаменательное событие. Мы молим бога, чтобы он послал долгую жизнь его величеству на благо и процветание албанского народа. Теперь наша нация пойдет вперед.
– А вы не собираетесь написать стихи в честь его величества, патер?
– Стихи не булки, их не испечешь, когда захочется, так что я ничего не обещаю. Скажу одно: провозглашение монархии – историческое событие, которое вдохновит наших поэтов.
– И вас тоже?
– Дай бог!..
– Желаю вам успеха. Выпьем за здоровье его величества!
– Выпьем, Вехби-эфенди!
IX
Жара еще на наступила. В то августовское утро магазины были закрыты, на каждом доме, на каждом электрическом столбе были вывешены флаги. Народ выстроили шпалерами по обе стороны улицы, ведущей к парламенту. Съехавшиеся из разных областей «отцы нации», стоя группами, толпились на мостовой в дальнем конце улицы. Впереди расположился президентский оркестр. Жандармы и гвардейцы, построенные в две шеренги вдоль улицы, суетились перед «отцами нации», выравнивая ряды школьников и оттесняя их к тротуару.
Как разительно отличались эти господа депутаты и министры во фраках, белоснежных рубашках, в цилиндрах или в черных тюляфах[33] от толпы на тротуарах! Лишь кое-где можно было увидеть школьника в национальном костюме, какую-нибудь прилично одетую даму или господина, большинство же пестрело лохмотьями, старыми тюляфами, белыми телешами.
– Гляди-ка, гляди-ка, – послышалось в толпе. – Еле ноги передвигают.
– Ходить разучились, – ответил другой.
– И все, как один, жирные, – заметил третий.
– Разжирели на народных харчах.
– Скажи лучше, на конюшне у Ахмет-бея! – гневно поправил первый.
– И вовсе нет, не все жирные. Вон смотри, есть и тощие, кожа да кости.
– А это новые депутаты.
– Погоди, скоро и они разжиреют.
– Ты их знаешь?
– Знаю. Вон Ильяз-бей, за ним Джафер-бей, Фейзи-бей, Абдуррахман-бей…
– Ладно, брось, не перечисляй!
– Ну, братцы, с такой компанией нам далеко не уехать!
– Кто там болтает? Кто там против правительства? – рявкнул жандарм с мостовой.
– Никто! – выступил вперед, заслоняя собой смельчака, старик в белой телеше. – Ты что, не видишь, всех распирает от радости?
В этот момент три малыша школьника в национальных костюмах выбежали из толпы с букетами в руках. Жандарм кинулся к ним, но офицер прикрикнул:
– А ну, не тронь, ты! Не видишь, что ли, у них цветы для депутатов!
Прошли депутаты, а за ними прокатила вереница их машин, осыпав пылью толпу, которая начала расходиться, исполнив приказ властей и утолив любопытство.
В 9 часов депутаты заняли свои места в парламенте. В ложах для гостей расселись с дамами представители зарубежных государств.
Отсутствующих не было.
Даже оскорбленный Шевтет-бей Верляци, несостоявшийся тесть Ахмет-бея, сидел на своем месте. Он попытался было увильнуть от этого исторического заседания, но Ахмет-бей в срочном порядке послал министра иностранных дел в Эльбасан, и его на самолете доставили в Тирану.
Долговязый и высохший, как мумия, старик поднялся со своего места и, мешая албанские и французские слова, объявил заседание открытым.
Итак, учредительное собрание начало свою работу. А мы давайте почитаем протоколы, опубликованные в официальном вестнике Албанского королевства, чтобы познакомиться с ораторами, которые увековечили свои имена, выступив на этой памятной ассамблее. И если кому-нибудь из вас их речи покажутся странными, не надо удивляться: действительность порой диковинней всякой выдумки, ведь даже самая необузданная фантазия все же имеет какие-то логические основы.
Сразу же после открытия министр юстиции огласил послание его превосходительства президента республики. Затем собрание избрало председателя, одобрило жалованье депутатов и назначило комиссию по срочному пересмотру некоторых статей Основного закона, что было необходимо для провозглашения Албании монархией (royame), а спасителя нации, Ахмета Зогу, – королем (roi).
На следующий день господин Пандели Евангели, избранный председателем, так открыл очередное заседание:
«Господа депутаты!
Назначенная вами комиссия принимая во внимание что форма государства должна подходить той нации которой предназначена и не должно слепо следовать различным догмам социальных наук и учитывая что Албании в силу ее исторических традиций для того чтобы сделать более крупные шаги по пути прогресса считает необходимым прокламировать Албанию наследственной демократической парламентской монархией поскольку народ по всей Албании ждет прокламирования его величества Зогу Первого королем прошу представительное собрание одобрить соответствующие артикулы и предлагаю провести по этому случаю трехдневные празднества».
Еле-еле доведя до конца эту сумбурную без точек и запятых тираду, почтенный депутат сам едва не отдал концы. Его осипший голос был едва слышен, а длинные, тощие, как щепки, ноги подкашивались. Но «отцам нации» недосуг было обращать внимание на страдания своего коллеги. Они, все как один, поднялись и стали рукоплескать, скандируя:
– Да здравствует его величество!
– Да здра-а-а-авствует!
На улице, перед парламентом, учителя, услышав эти возгласы, торопливо собрали своих учеников, которые разбежались и играли кто во что, построили их в шеренгу и, дирижируя хором, заставили кричать: «Да здра-а-а-авствует!»
Когда рев отцов в стенах парламента смешался в хором их сыновей на улице, некоторые решили, что дело сделано: Албания провозглашена королевством (royame), а Ахмет Зогу – королем (roi).
Но какое там, все еще только начиналось.
Вопрос серьезный, и «отцам нации» надлежало решить его с величайшей мудростью, как и подобает учредительному собранию, на которое возложена столь ответственная и деликатная историческая миссия.
Внимание!
Сейчас начнутся дебаты.
Кто-то выразит несогласие с этим предложением. Кто-то покажет себя последовательным республиканцем, а кто-то, ставя интересы отечества превыше всего, возможно, вообще заклеймит подлый фарс, который разыгрывается сегодня. Ведь есть среди депутатов честные, принципиальные, несгибаемые мужи. Вот сейчас разгорятся страсти и…
Уверены ли вы, господа гвардейские офицеры, что уважаемые депутаты сдали свои пистолеты в гардероб?
Ну, тогда начнем.
Слово берет Абдуррахман-бей:
– В Албании, пережившей революционные и другие потрясения, до сих пор не было окончательной формы государственного управления. И вот наконец спаситель нации, нынешний глава, а завтрашний король… (аплодисменты) с беспримерным умением вывел Албанию на путь прогресса. Могут сказать, что монархия устарела или что она уничтожает права народа. Нет, господин председатель. Кое-кто может сказать, что республика лучше. Но я говорю: нет. Так что давайте примем статьи о новой монархической форме правления и преподнесем венец спасителю нации, Ахмету Зогу.
Аплодисменты.
И почему это господа думают, что монархия устарела и уничтожает права народа? Если его милость говорит: нет – значит, нет!
Слово берет Фейзи-бей Ализоти:
– Многоуважаемый депутат, выступивший передо мной, упомянул о различных формах государственного правления и кратко обосновал необходимость провозглашения монархии. Я не стану утомлять вас подробными объяснениями, какой строй лучше – республика или монархия, в каких они реляциях между собой, откуда берут начало, все это займет слишком много времени. Посему пусть албанским государственным режимом будет монархия, а титул короля да будет присвоен Ахмету Зогу, которого следует именовать королем албанцев, а не королем Албании!
Аминь!
И действительно, господа депутаты, к чему пространные объяснения? Лучше согласиться с Фейзи-беем и проголосовать. Ведь именно за это и платят. К чему болтовня?
Но нет, не так скоро. Собрание решило всесторонне рассмотреть вопрос, взвесить, разобрать и научно обосновать, а то, пожалуй, грядущие поколения скажут, что они, выполняя честолюбивую волю одного авантюриста, одобрили решение необдуманное, навязанное сверху.
Слово берет Джафер-бей Юпи:
– Спасителю нации Ахмету Зогу дать высокий сан монарха, посадить на трон Кастриота и удостоить короны Скандербега.
Как прикажете! Господа депутаты, смирно!
Пардон.
Джафер-бей вовсе не командует, он дискутирует. Послушаем же.
– За великие подвиги ему было дано звание министра, но разве этого было достаточно?! Премьер-министра, потом главы республики, но разве было достаточно этого. Мы именуем его спасителем нации, но и этого недостаточно. Сделаем же спасителя нации монархом, королем!
Хорошо, Джафер-бей. Только не кричите так, а то у нас нервы слабые. Да еще жара. Если Ахмет Зогу захочет, мы его и императором провозгласим. Хоть сию минуту.
Обсуждение продолжается.
Господин Явер:
– Мы сегодня стоим перед угрозой большевизма, и республиканский строй не в силах противостоять ей. Да здравствует спаситель нации!
Сулейман-бей:
– Некоторые могут спросить: зачем республиканский строй менять на монархию? Нет, господин председатель! На крупном и упитанном теле фрак может сидеть прекрасно, на щуплом же выглядит уродливо и смешно. Поэтому голосуем за монархию.
Депутат из зала:
– Не вижу необходимости в дальнейших прениях. Давайте поскорее примем решение об изменении режима и провозгласим Ахмета Зогу королем.
Голоса:
– Правильно!
– Помираем от духоты?
– Голосовать!
Нет. Предложение отклоняется. Вопрос, вынесенный на обсуждение, очень важен и касается будущего нации, поэтому требуется серьезно все обдумать и взвесить.
Слово берет депутат Хюсни Тоска.
Оживление и шум в зале. Сенсация! Его милость берет слово впервые, хотя ходит в депутатах уже четыре года.
Хюсни Тоска:
– Да здравствует Ахмет Зогу!
Фитри-бей:
– Его превосходительство, глава нашей республики, будущий король не кто иной, как дух Скандербега, парящий над Албанией.
Хонджо-бей:
– Я безмерно счастлив, что трон Скандербега займет его величество Ахмет Зогу.
Бенджо-бей:
– Это собрание, господин председатель, напоминает нам Совет албанских князей в Леже.[34]
Болван-бей:
– Уже столько веков у нас не было такого вождя, как Ахмет Зогу.
Дуб-бей:
– Учитывая события прошлого, Албания не может существовать без Ахмета Зогу.
Глуп-бей:
– Мне очень жаль, что я не оратор и не могу выразить как подобает своих чувств, своего горячего желания увидеть Албанию монархией и Ахмета Зогу – монархом.
Однако все научные и политические аргументы не смогли склонить «отцов нации» к тому, чтобы они закрыли этот вопрос и, подняв свои драгоценные персты, приняли раз и навсегда решение.
Поэтому «дебаты» продолжались бы до скончания века, если бы не выступил еще один депутат из зала. Он привел самый веский, продуманный и научно обоснованный довод.
– О аллах! – сказал он. – Школьники забросили занятия и ждут на улице! Давайте же не будем мучить бедных ребятишек и провозгласим Ахмета Зогу королем!
Аргумент, столь убедительный и мудрый, побудил собрание объявить наконец закрытыми «дискуссию и дебаты». Депутаты единодушно проголосовали за провозглашение Албании монархией и Ахмета Зогу королем. Все как один подняли пальцы.
Возгласы. Аплодисменты. Овации. Все встают.
Слово берет Гафур-бей:
– Предлагаю именовать нашего короля не «его величество», а «его высокое величество».
– Браво!
– Да здравствует его высокое величество!
– Да здра-а-а-авствует!
Депутаты снова уселись.
– Вроде бы все.
– Слава богу. Ужас какая духота.
Нет, оказывается, еще не все.
– Что? Опять председатель выступает?
– О чем говорит почтенный председатель?
– Создать…
– Громче, ничего не слышно!
– Создать комиссию и предложить корону спасителю нации.
Комиссию? Ну конечно же! Как это никому раньше не пришло на ум. Предложить корону! А если его превосходительство ее не примет? Не дай бог! Вот о чем не подумали «отцы нации». Теперь, пока комиссия не вернется с известиями, придется сидеть и гадать на четках: примет – не примет, примет – не примет. О господи!
Комиссия сформирована. В нее вошло более трети депутатов. Двадцать четыре человека, ни больше ни меньше. Шевтет-бей, оказывается, тоже в комиссии.
На следующий день, 1 сентября, комиссия отправилась в президентский дворец.
Адъютант в золотых галунах и аксельбантах распахнул перед ними решетчатые ворота и отдал честь. По обе стороны аллеи выстроились гвардейцы.
– Как интересно, Фейзи-бей. Даже не верится.
– Да воистину, великое историческое событие.
– Да я не об этом. Вспомните, Фейзи-бей. По-моему, именно мы преподносили корону князю Виду.
Фейзи-бей Ализоти оглядел членов комиссии и тоже удивился.
– Странно! Как это вы подметили?
– Смотрите, Шевтет-бей, Джафер-бей, Нуредин-бей, Гафур-бей, я и ваша милость.
– Удивительное совпадение!
– Мы тогда надеялись, что князь нас вознаградит, как полагается, а ничего не получили.
– Да. Он не успел.
– А на этот раз?
– Теперь мы получим все. Не беспокойтесь.
– Дай бог!
– Пошли ему господи удачу, ведь ни он без нас, ни мы без него никуда.
– Аминь!
Его превосходительство принял делегацию в зале.
Выслушав постановление собрания, он произнес одну лишь фразу:
– Решение собрания для меня закон.
Некоторые члены комиссии ухмыльнулись. Они-то знали, что все наоборот: всякое решение президента – закон для собрания.
Не успел его превосходительство договорить, как вдруг загремел орудийный салют в честь нового короля, послышались восторженные возгласы президентской гвардии, зазвонили колокола, а муэдзины с минаретов принялись призывать аллаха ниспослать благословение на этот знаменательный день.
Появление комиссии, принесшей благую весть о том, что его превосходительство принял корону Скандербега, вызвало среди учредительного собрания бурю восторга и неудержимый поток пламенных речей.
Первым взял слово депутат из Шкодры, представитель католического духовенства. Он, так сказать, внес в ассамблею новую ораторскую струю, подняв уровень речей на поистине цицероновскую высоту.
– Встань, Александр![35] Встань, Пирр![36] – воскликнул он. – Встаньте, мужи Албании! И ты, о великий Скандербег, узри и возрадуйся – албанцы выполнили твой завет. О Скандербег! В эту минуту твой правнук Зогу встает на твое место. Где ты, о Наим![37] Где ты, о Васо?[38] Придите же сюда и сложите по стиху! О благословенный день! О счастливый день! Смотрите, вот Пирр! Вот и великий Александр! Вот и Скандербег!..
Некоторые депутаты вскочили, чтобы посмотреть, куда указывал палец оратора, и снова сели, потому что не увидели ни Пирра, ни Александра и ни Скандербега, а только лысину Фейзи-бея Ализоти, черный тюляф Абдуррахмана Кроси да насупленную физиономию Мусы Юки.
Не успели еще стихнуть ахи и охи депутатов из Шкодры, как собрание вновь взволновал депутат из Гирокастры, который, бия себя в грудь, провозгласил:
– Я единственный, кто давно уже сумел оценить Ахмета Зогу как человека, которому суждено править Албанией. И вот, мой идеал стал идеалом всего албанского народа…
В тот же день, после обеда, его высокое величество Зогу Первый сам явился пред собранием, облаченный в парадный мундир. Под рукоплескания отцов нации он подписал акт присяги.