– Мы должны это сделать потому, что такая небольшая республика, как наша, не может существовать в окружении сильных соседей с монархическим режимом. Республика среди этих монархий – опасный очаг, осиное гнездо большевизма.

– По-моему, ваше превосходительство, – вмешался Нуредин-бей, – форма правления здесь совершенно ни при чем, ведь мы боремся против опасности коммунизма и проводим такую же политику, как наши соседи.

– Кроме того, – с жаром подхватил Джафер-бей, которому возражение Нуредин-бея придало уверенности, – мы еще не укрепили как следует республиканский строй, в верности которому мы поклялись!

– Правильно, – поддержал его Кочо Котта, – республика – самый прогрессивный строй, а монархии сейчас не в моде. К чему нам монархия, когда у нас республика и возглавляете ее вы, ваше превосходительство, спаситель нации!

– Верно сказано! – пробасил Муса Юка.

– А что думаете вы, Гафур-бей? – спросил президент.

– Я согласен с общим мнением. Монархия устарела.

– Не забывайте, господа, что, изменив форму правления, мы снова вернемся к привычному для албанского народа строю и добьемся стабильности и порядка в стране, – попытался убедить своих соратников президент.

– Мы добьемся порядка и с республикой, – возразил Джафер-бей.

– Нам и с республикой хорошо.

Все заговорили наперебой.

Один лишь Абдуррахман Кроси не проронил ни слова. Казалось, он вообще не понимал, о чем идет речь. Или, может, он заранее знал, что замышляет его «сынок»?

– Да вы, господа, как я погляжу, убежденные республиканцы! – перебил президент. Теперь в его голосе зазвучала ирония. – И все же пожелание великих держав придется исполнить. И мы должны сейчас принять решение об изменении формы правления.

– Ни в коем случае!

– Мы против!

– Не соглашайтесь, ваше превосходительство! – воскликнул Кочо Котта, решительно вскакивая. Он очень торопился высказаться и, как всегда, забормотал скороговоркой. – Зачем нам король-иностранец, когда у нас во главе государства стоите вы, ваше превосходительство!

– Опять хотят нам навязать какого-нибудь неверного? Tovbe estagferullah![14] – с ненавистью проворчал Муса Юка, скосив глаза в сторону Кочо Котты, единственного «неверного» на этом совещании. Но Кочо Котта сделал вид, будто не расслышал его слов.

– Не следует повторять печальный опыт с князем Видом, – подтвердил Нуредин-бей в тон ворчливой тираде Мусы Юки. – Сейчас не та ситуация. Албания доказала, что может быть республикой.

– Тем более что ее возглавляет гениальный президент! – подхватил Джафер-бей.

– Ни в коем случае не соглашайтесь! – повторил Фейзи-бей слова Кочо Котты.

– А я хочу сообщить вам, господа, что согласился! – с пафосом заявил президент.

– Согласились?

– Не может быть!

– Да что вы!

Ошеломленные и сбитые с толку, они заговорили нестройным хором. Но вскоре снова наступило гробовое молчание, как будто случилось что-то ужасное.

– Неужели это правда? – нарушил тишину своим запоздалым восклицанием Гафур-бей.

Он в эту минуту уже лихорадочно соображал, кого могут сделать монархом. Наверное, какого-нибудь итальянского герцога или германского князька? Эх, если бы узнать кого! Он бы раньше других связался с ним, предложил бы свои услуги, он бы… Но почему этот согласился? Что здесь затевается?…

– Правда, господа, – невозмутимо ответил президент. Он взял сигарету и постучал ею о ноготь большого пальца. – Я согласился. Я дал слово изменить форму правления. А вы знаете, если я даю слово, то держу его.

– Макьявелли, ваше превосходительство, говорил, что государь не обязан выполнять своего обещания, если это ему невыгодно, – сказал Нуредин-бей.

– Но, давая слово, господа, я руководствовался прежде всего интересами родины, интересами Албании. Наша страна многое выиграет от этого исторического шага. Ведь Албания – страна феодалов и байрактаров, где каждый считает себя первым и не хочет никому подчиняться. Поэтому я убежден, что в стране не будет спокойствия до тех пор, пока во главе нации не станет король, признанный в качестве вождя и своим народом, и великими державами. Установив монархию, мы укрепим независимость и поднимем авторитет нашего государства.

А Гафур-бей бился над загадкой, какая роль отведена Ахмету Зогу в будущей монархии. «Разве он согласится стать простым премьер-министром и править как бы неофициально, за кулисами? Нет, это отпадает. Я-то знаю, как он честолюбив, знаю, о чем он мечтает… Но тогда почему же он решился на провозглашение монархии?!»

И вдруг его мозг молнией пронзила догадка. Не успел президент закончить фразу, как он вскочил на ноги и выпалил:

– Прекрасно, ваше превосходительство!

Все изумленно уставились на него, а он, повернувшись к ним, спросил с наигранным удивлением:

– А почему вы думаете, господа, что мы непременно должны поставить королем иностранца? Если великие державы захотели сделать нашу страну монархией, мы не станем возражать, но уж монарха, короля, выберем мы, а не они. Да мы его уже имеем!

Нуредин-бей, дипломат, прошедший выучку при султанском дворе и дипломатических салонах Европы, по-кошачьи быстро вскочил, перебивая его:

– Вы угадали мою мысль, Гафур-бей! Браво! Вы сказали первый, значит, будете дольше жить. Да, господа, на таких условиях мы все согласимся!

– Я то же самое собирался сказать, – вмешался Фейзи-бей. – И я за монархию, господа. Монархия – наилучший строй, она нам подходит. Сама история это подтверждает. Наполеон, например, превратил республику в империю для того, чтобы…

– Титулы, которыми вы, ваше превосходительство, обладаете, недостаточны, – вдруг заговорил Джафер-бей, прерывая своего коллегу. – Вашей гениальности под стать лишь королевский титул. Позвольте мне первым поздравить вас и обратиться к вам со словами «Ваше величество»!

Все снова заговорили разом, каждый старался найти слова покрасивее, чтобы выразить свое восхищение «гениальным решением», которое принял в своей мудрости президент.

Наконец и он разомкнул уста:

– Господа! Благодарю вас за искреннее доверие, за поздравления, но разрешите напомнить, что ничего подобного у меня и в мыслях не было! Соглашаясь с пожеланием великих держав, и особенно Великобритании, относительно провозглашения монархии, я заботился только об интересах своей родины, ради которой готов пожертвовать всем.

– Ваше превосходительство, – сказал Нуредин-бей, – вам нет необходимости напоминать нам об этом, и все же мы настаиваем на нашем праве самим избрать будущего монарха. Им можете быть вы и только вы. Иначе мы ни за что не согласимся на изменение формы правления.

– Верно!

– Совершенно справедливо!

– Нуредин-бей дело говорит!

– Вы нас созвали на совет, и вот вам наш совет, ваше превосходительство.

– Решено, и дело с концом! – заключил господин Муса Юка.

– Пусть будет по-вашему! – решил президент.

Не успел он это сказать, как господин Кочо Котта подскочил к президенту, схватил его руку, поцеловал ее и воскликнул дрожащим от волнения голосом:

– Ваше величество! Как я рад обратиться к вам так! Греческая пословица гласит… Он протараторил что-то и тут же перевел: плохо, когда правят многие, должен быть лишь один правитель. Поэтому давайте поскорее провозгласим монархию, а спасителя нации – королем!

Сказав это, его милость так расчувствовался, что пришлось ему достать платок и высморкаться.

Остальные последовали примеру господина Котты: по очереди подходили к президенту, чтобы приложиться к его руке и высказать свои поздравления. Президент обнимал каждого и похлопывал по плечу.

– И почему вы нам сразу не сказали, ваше величество, да на черта нам эта республика? – воскликнул Фейзи-бей.

– Вот-вот, – вмешался Муса Юка, – был бы Зогу, а уж республика или монархия – нам все равно.

Обыкновенно мрачный, сейчас он был весел и доволен.

Один Абдуррахман Кроси опять не сказал ни слова. Он крепко обнял «сына» и, улыбаясь, снова уселся на свое место.

Гафур-бей тоже приложился к руке президента и обнял его, сияя улыбкой, а про себя подумал: высоко же взлетела эта матьянская ворона! Разбойник с гор, байрактар-неуч станет в один ряд с коронованными правителями Европы. Вот это да!

– А теперь за дело, – приказал президент.

– Нет, нет, ваше величество! – возразил Гафур-бей. – Перед тем, как начать, прикажите, чтобы принесли шампанского. За это надо поднять бокалы!

– Вот именно!

– Шампанского!

– Значит, вы мне не подчиняетесь, – сказал президент притворно-сердитым тоном. – Нехорошее начало для короля, вступающего на трон, – добавил он, встряхивая колокольчиком.

– Напротив, ваше величество, – сказал поднимаясь Нуредин-бей. – Короли выражают волю народа, и вы, ваше величество, правильно делаете, начиная с того, что выполняете пожелание своих подданных.

– Мы – народ, ваше величество, – заявил Фейзи-бей.

– Да, да, мы – народ, – повторил Джафер-бей.

– Vox populi, vox dei, – сказал Кочо Котта и тут же перевел: – Глас народа, глас божий.

После того как прозвенели бокалы с шампанским, которое, судя по всему, «его величество» приказал приготовить заранее – так быстро его принесли, – после того как снова и снова прозвучали поздравления и комплименты, которые у государственных мужей всегда были на кончике языка, они опять уселись вокруг большого стола, а президент, садясь во главе, произнес повелительным тоном:

– А сейчас, господа, давайте поговорим, какие меры необходимо принять. Два момента имеют особое значение: во-первых, вся процедура должна соответствовать конституционным нормам. Нельзя пренебрегать ни единым, даже самым незначительным и формальным, положением основного закона. Во-вторых, надо организовать дело так, чтобы предложение исходило от народа и было одобрено единогласно, понятно? Никаких случайностей. Особое внимание надо обратить на печать: не публиковать ни одной статьи без тщательнейшей проверки, не пропускать даже отдаленных намеков на то, что есть в Албании люди, не одобряющие провозглашения монархии. Затем надо будет решить все остальные вопросы: бюджет, пропаганда, необходимый церемониал и тому подобное.

Президент остановился, закуривая новую сигарету. Он много курил.

Воспользовавшись паузой, заговорил Гафур-бей. Ему не терпелось приняться за работу.

– Ясно, ваше превосходительство. Могу вас заверить, что все будет сделано exactement[15] по вашим указаниям. К печати будут приняты меры. А что касается зарубежной…

– Мы говорим только о нашей албанской печати, – перебил президент. – С иностранной печатью мы, конечно, ничего поделать не можем.

– А как быть, ваше превосходительство, с зарубежной албанской печатью, именно ее я имею в виду.

– Ее мы должны заставить замолчать, – добавил президент, поясняя свою мысль: – Из всех албанских газет какой-то вес имеет лишь «Диелы», издаваемая в Америке. Все остальные – чепуха, листки, которые никогда не попадают в руки серьезным политикам.

– Газету «Диелы» выпускает ваш противник, – заметил Джафер-бей. – Его последние статьи полны нападок на вас.

– И он должен замолчать, – сказал президент.

У Мусы-эфенди сверкнули глаза. Заметив, как он весь напрягся, президент успокоил его:

– Нет, в этом нет необходимости, Муса-эфенди.

– А что будем делать со вторым?

– С кем?

– С тем… бородатым…

– Ничего. Все знают, что он против меня, но серьезные политики не станут к нему прислушиваться.

– Он принялся стихи писать.

– Переводит Омара Хайяма.

– Пусть сочиняет, пусть переводит, – сказал президент, – он бессилен нам повредить. Поездка в Москву дискредитировала его в глазах общества, и мы смело можем обвинить его в большевизме.

– Верно, ваше превосходительство!

– По-моему, ваше превосходительство, – вмешался Нуредин-бей, – было бы хорошо сразу же после провозглашения монархии объявить амнистию всем политическим заключенным и эмигрантам. Это значительно поднимет наш престиж в глазах цивилизованного мира и покажет, что мы достаточно сильны, чтобы не бояться своих врагов.

– Все это так, – заметил Фейзи-бей, – но ведь они прибавят нам хлопот. Стоит им оказаться на свободе, как они тут же зашевелятся.

– Пусть лучше гниют в тюрьмах, – отрезал Муса Юка.

– А еще лучше бы – в земле, – выдавил из себя Абдуррахман Кроси, впервые открывая рот и показывая в ухмылке крупные нечищеные зубы. – Мертвецы не шевелятся.

– Я думаю все же, что мы больше выиграем, объявив амнистию, – настаивал Нуредин-бей.

– Я согласен с Нуредин-беем, – сказал Гафур-бей. – Они нам ничем не могут повредить.

– Да, – сказал Нуредин-бей. – Наши противники были опасны, когда представляли организованную силу. А отдельные амнистированные личности – это уже не организация. А раз так – нам нечего их бояться.

– Но они снова могут объединиться, – сказал Муса Юка.

– Мы не допустим, господин Муса, – ответил Нуредин-бей, – за этим проследит министерство внутренних дел. Каждый сам по себе пусть делает, что хочет, пусть занимается своими делами, если им угодно стоять в стороне, но объединяться – извините, мы не позволим. Сила наших врагов – в организации, и это надо иметь в виду.

– И все-таки это опасно, – сказал президент в раздумье. – Среди них есть неглупые люди, они найдут способ, как нам повредить.

– Ничего они нам не сделают, – повторил Нуредин-бей. – Человек, даже самый способный и умный, сам по себе слаб и бессилен. Люди становятся сильны, лишь когда объединяются и представляют единое целое.

– Кроме того, наши противники политически обанкротились, – поддержал своего приятеля Гафур-бей. – Их знамя разорвано, его уже не сшить. Нам теперь надо опасаться другого знамени – коммунистического.

– Те, кто до вчерашнего дня были нашими врагами, выступают против коммунизма, – сказал Джафер-бей.

– Поэтому, стоит нам поднять знамя антикоммунизма, как многие из них не только перестанут выступать против нас, но и присоединятся к нам, – сказал Нуредин-бей. И добавил: – Амнистия войдет в политический актив вашего превосходительства.

– Мы это еще продумаем, Нуредин-бей, – закончил дискуссию президент и продолжил давать указания.

– Вы, господин Котта, Муса-эфенди и Джафер-бей подготовите роспуск парламента и выборы в учредительное собрание. Гафур-бей и Нуредин-бей займутся печатью и организацией церемониала. Господин Фейзи-бей изыщет необходимые средства. Что касается Абдуррахмана, – сказал президент, смягчая тон, – то он поможет нашему делу в горах, среди байрактаров и родовой знати. Согласен?

– Как бог свят!

Покидали дворец на рассвете. Адъютант в аксельбантах и золотых галунах проводил их до больших решетчатых ворот и отдал честь. Они, ухмыляясь, отсалютовали в ответ. Только Муса Юка не ответил и направился прямо к машине, бросив на него из-под кустистых бровей косой взгляд. Но адъютант этого не заметил.