– Ну хорошо, Лёни, – сказала она как-то, – вот ты говоришь, что виноваты беи. Но даже если беев не будет, все равно пахать будешь ты. Никто ведь не придет за тебя пахать.

– Конечно, нет, мы сами будем пахать.

– Значит, ничего не изменится и мы будем по-прежнему гнуть спину.

– Но мы же будем работать на самих себя. Верно, будем надрываться, но для себя ведь, не будем отдавать треть бею да десятину правительству. Будем сыты.

Она качнула головой.

– Что ты головой качаешь?

– Что-то мне не верится. Отец Митро рассказывал в церкви, что бог создал мир таким, как он есть, и люди должны добывать себе пропитание своим потом, чтобы смыть грех Адама. Мы прокляты господом богом.

– А почему только одни крестьяне прокляты? А беи и торговцы, они что, не прокляты? Разве они не люди, как все остальные?

– Откуда я знаю. Это отец Митро так говорит.

– Отец Митро врет. Сказки все это. Да и есть ли бог-то? Его беи да богачи разные придумали, чтобы пугать нас, бедняков, чтобы…

Силя ущипнула себя за щеки[54] и перекрестилась.

– Прошу тебя, Лёни, не упоминай господа, не впадай во грех!

Лёни засмеялся.

– Ну и чудная же ты!

– Не греши, а то как бы не случилось какой беды!

– Да что с нами случится-то? Разве можно жить еще хуже? Ну да ладно. Я тебе все разъясню.

– Нет уж. Имени господа не упоминай всуе.

В ту зиму Гафур-бей часто появлялся на болоте. Выстрелы его двустволки раздавались с рассвета и почти до обеда. Как-то он заглянул в лачугу Кози. Шел проливной дождь, и бей, вымокший до нитки, вбежал во двор с ружьем за плечом и крикнул:

– Есть кто дома?

Кози ставил заплаты на опинги.[55] Услышав голос, он побежал открывать и очень удивился, увидев бея.

– Пожалуйте, бей!

– Мне немного погреться, Кози.

Силя стояла на коленках и дула на огонь, чтобы поскорее сварилась фасоль в котелке. Увидев на пороге бея, она вскочила и вся зарделась, еще больше похорошев. Бей глаз не мог от нее оторвать, а она от его взгляда смутилась вконец и в растерянности принялась теребить ворот платья, прикрывая шею.

– Пожалуйте, бей! – пригласил Кози, указывая на единственную в доме табуретку.

– Твоя дочь, Кози? Здравствуй, милая!

Он старался придать своему голосу ласковый отеческий тон, но Силя не ответила. Опустив глаза, она притаилась в уголке, искоса поглядывая на бея.

Бей прислонил ружье к сундуку, уселся на табуретку, потянулся и, прищурившись, заметил:

– Как у тебя дымно, Кози.

– Да что ж поделаешь с проклятым очагом, не тянет, хоть умри.

– Что же ты, не мог себе дом получше построить?

– Да куда уж нам!

– Грех! Если хочешь, можно что-нибудь придумать, – сказал бей, поглядывая на Силю. Она сложила в углу хворост и вышла. Бей проводил ее взглядом.

Кози подбросил хворосту в огонь и поднес бею чашку горячего молока, но тот, спасаясь от дыма, поспешил уйти. До последнего момента он все поглядывал на дверь, не появится ли снова Силя, но она, принеся хворост, тут же убежала к соседям.

Узнав о неожиданном визите бея, Лёни нахмурился. Он почуял что-то недоброе, но не подал вида.

Через несколько дней к ним явился Шеме-ага, управляющий Гафур-бея. Он уселся, скрестив ноги, у очага и завел разговор с Кози. Лёни присел на сундук.

Поговорив о погоде, нынешней зиме, о том и сем, Шеме-ага приступил к делу, ради которого, очевидно, и пришел:

– Уж больно вы плохо живете, Кози. Бей был поражен, до чего вы бедны. Знаешь, что он сказал? «Жалко мне Кози, хороший он человек, столько лет верой и правдой работает на нас. Погляди, говорит, господин Шеме, нельзя ли выкроить ему землицы получше, а то ведь это грех, чтобы так человек бедствовал. Хороший у нас бей, нет его щедрее, правда, Кози?

– Хороший, господин Шеме, пошли ему господь счастья!

– Аминь! Так что ты, Кози, не упускай случая. Проси бея поменять тебе надел.

– Да, по мне, и этот хорош, господин Шеме.

– Да что ты, Кози, тут же земля бедная, ничего не родит. Почему бы тебе не попросить земли неподалеку от его дома? Вот там земля так земля, масло, а не земля. Во всей Мюзете такой не найдешь. Проси, он не откажет, как пить дать. Чем давать какому-то косовару,[56] лучше уж тебя уважить. А получишь, навсегда с нуждой распрощаешься.

Кози хорошо знал землю, о которой говорил Шеме-ага, но никак не мог решиться. Получить такую землю – об этом можно только мечтать! А с другой стороны, ему было жаль покидать свою деревню, лачугу, где столько лет жила его семья. Призадумался и Лёни, пытаясь понять, с чего вдруг бей так расщедрился? Что за этим кроется! Вполне возможно, что бей и в самом деле не хочет сдавать землю косовару, но почему он решил отдать ее именно им?

– Ну, что ты скажешь? – спросил Шеме-ага.

Тут Силя внесла чашку молока, и Лёни, заметив, каким взглядом окинул ее Шеме-ага, весь вскипел.

– Твое здоровье, Кози!

– Будьте здоровы!

– Ну, так что же ты скажешь? – снова спросил Шеме-ага, ставя чашку на поднос в руках у Сили.

– Ах, если бы так все получилось! – невольно вырвалось у Кози.

– Ну почему же не получится? Получится! Тебе надо только попросить. Приходи прямо на днях, пока бей тут, а то он не сегодня-завтра уедет в Тирану. Придешь?

Но вместо Кози ответил Лёни, кратко и резко:

– Нет, не придет!

Шеме-ага удивленно на него посмотрел и снова повернулся к Кози, как бы говоря, что ему дела нет до Лёни, он, мол, ведет разговор только с хозяином дома.

– Ну, говори, Кози, я хочу от тебя услышать ответ.

– Не придет он! – сердито повторил Лёни.

– Тебя не спрашивают. Я с хозяином говорю.

– Это одно и то же, – решительно сказал Кози. – Он тебе уже ответил. Нам и тут хорошо. Жалко оставлять свою деревню.

– Ну, как хотите, я вам добра желаю.

Шеме-ага вышел из лачуги недовольный и злой.

– Еще раз появится, я ему все ребра переломаю, – сказал Лёни отцу.

– Да за что ты на него взъелся?

– Значит, есть за что.

С этого дня Лёни старался не уходить далеко от дома. Заслышав выстрелы, он тут же бросал все и бежал домой.

Однажды он угрюмо сказал сестре:

– Было бы у меня ружье!..

Силя вздрогнула – с такой ненавистью он это произнес. Чего только не наслышалась она о беях, Лёни говорил о них изо дня в день, и она испугалась, как бы он не натворил чего.

Но зима прошла спокойно. Гафур-бея вызвали в Тирану, и он не появился в их краях ни в январе, ни в феврале.

В начале марта в доме их соседа Уана ранним утром раздался крик младенца. У Уана Ндриу родился первый правнук. Добрый старик очень обрадовался, что стал прадедом. В то же утро Валя, сноха Уана, теперь уже бабушка, пришла к Кози, чтобы поделиться радостью и попросить Вандё сходить в Дэлыньяс.

– Прошу тебя, Силя, пошли Вандё, пусть сходит с моим Лико, скажет куму, что его дочь родила. Я хотела его одного послать, да ведь ты знаешь, какой он у меня бестолковый, боюсь, заблудится.

– Хорошо, Валя, конечно, Вандё сходит. Вставай, Вандё, обувайся.

Вандё насупился. Ему так не хотелось уходить от очага, где он, сидя на полу, подрумянивал кусок кукурузного хлеба.

– Вставай, сынок, – сказала Валя. – Сходишь к деду Рапи и скажешь: вам привет от Уана. Просили передать, что невестка родила мальчика.

Вандё не сдвинулся с места.

– Собирайся же, иди, тебя там пончиками накормят.

У Вандё блеснули глаза, но он пока не сдавался.

– Вставай сейчас же! – прикрикнула Силя.

– Не пойду. Не дадут они мне пончиков.

– А ты не уходи, пока не дадут! – сказала Валя.

– Ну ладно. Пойду. Где Лико?

– Да вон он, тебя ждет.

Было ветрено, шел дождь.

Вандё и Лико шагали, завернувшись в маленькие бурки, ежась от резкого встречного ветра со стороны Томори. Дорога шла вдоль реки. На том берегу смутно виднелся мрачный дом Гафур-бея. Невысокий холм, где он стоял, круто обрывался к реке, казалось, его специально насыпали тут, чтобы господствовать над равниной, над берегами реки и обеими дорогами в город.

Когда-то предки Гафур-бея из окон дома охотились с ружьем на проезжих и поздравляли друг друга, когда какой-нибудь бедолага, бултыхнувшись в воду, барахтался в бурных волнах реки. Гафур-бей такими бесчинствами не занимался. Надо признать, что одно доброе дело для крестьян его высокое величество сделал: приструнил беев, привыкших самодурствовать в своих вотчинах. Разве могут петь сразу несколько петухов на одной навозной куче? Теперь бей не осмеливался больше охотиться из окна, но наблюдал в бинокль за дорогой да иногда для развлечения посылал своих управителей остановить кого-нибудь из проезжающих и привести к нему. Их приводили во двор, выстраивали в ряд, и бей набрасывался на них с руганью, припоминая им все прегрешения, требуя старые долги, а то и угрожая нагайкой, с которой никогда не расставался. Но и только. Больше он ничего сделать не мог.

Вандё и Лико на дом бея не смотрели. Они с головой накрылись бурками, оставив только щелочки для глаз.

Дождь перестал. Лико сбросил бурку и закричал:

– Гляди, Вандё, гляди!

– Что? – Вандё тоже высунул голову.

– Какое большое дерево!

Река вздулась. Посреди стремнины, покачиваясь из стороны в сторону, плыло большое дерево.

– Река поднимается, Лико! – закричал Вандё. – Давай быстрее, а то затопит!

До Дэлыньяса оставалось еще не менее часа ходьбы, и они находились на низком месте между рекой и болотом.

Мальчики побежали. Вдруг Лико остановился и повернулся к Вандё. Впереди слышался ужасающий рокот.

– Ты слышишь, Вандё, слышишь?

Вандё прислушался.

– Я же говорю, река поднимается. Давай бегом!

На взбаламученной поверхности реки забелели буруны, доносившийся издалека рокот становился все громче. Вандё задержал шаг.

– Смотри, Лико, вон голова реки!

То, что Вандё принял за голову реки, было грудой бревен и щепы, которая с оглушительным гулом и грохотом неслась посреди стремнины. Лико, закрыв глаза, испуганно уткнулся головой в плечо Вандё.

– Я боюсь, боюсь!

Когда он открыл глаза, „голова“ уже промчалась мимо, рокот постепенно слабел, но река бурлила, вот-вот выйдет из берегов. Волны бешено сталкивались, вздымались пеной и снова ухали вниз. Мутная река уносила с собой деревья, бревна, щепу.

– Бежим, Лико, бежим, а то пропали!

И они побежали что было мочи. Лико вырвался вперед, но вдруг остановился и заплакал. Река уже перекатывала через насыпь дороги, сливаясь с болотом.

– Ты чего? – закричал Вандё.

– Смотри! Тут не пройти, утонем!

Вандё тоже испугался. Он в растерянности немного потоптался на месте, потом потянул своего товарища за руку.

– Пошли за мной!

– Не пойду.

– Да пойдем, не бойся.

Не отрывая глаз от дороги впереди, он в чем был полез в воду.

– Я не пойду! – в страхе кричал Лико. Он уже не различал, где река, а где дорога, кругом была вода.

Вандё втащил его в воду.

– Держись за мою бурку.

Вода доходила до колен, потом еще выше, но Вандё не останавливался.

– Еще немного и выберемся, – подбадривал он Лико. – Еще немножко. Держись.

Лико всхлипывал.

– Не плачь, трусишка.

Когда они выбрались на сухое место, Лико успокоился.

– Ну вот и все, Лико. Вон видишь тополь? Мы влезем на него и переждем, пока вода спадет.

– А если его река унесет?

– Не унесет.

Направляясь к тополю, они повстречали крестьянина.

– Куда это вы идете?

– В Дэлыньяс, к Рапи Мония.

– А откуда?

– Из Роде.

– Да кто же вас отпустил в такой потоп? Вы посмотрите только, что делается! На вас же нитки сухой нет! Ну-ка, пошли со мной.

Теперь они почувствовали себя в полной безопасности и с легким сердцем отправились следом за крестьянином.

В то хмурое утро дед Рапи решил не выходить из дому. Накинув на плечи бурку, он сидел, согнувшись над очагом, едва не касаясь слабо тлевших поленьев. Ксанда, его жена, высокая сухопарая женщина, чистила фасоль по другую сторону очага.

Вандё, войдя первым, громко поздоровался:

– Доброе утро!

Лико повторил как эхо:

– Доброе утро!

– Доброе утро, сорванцы!

– О! Это ты, Лико! – удивилась Ксанда, отставляя в сторону таз с фасолью. – А вымокли-то как! – Она расцеловала Лико в обе щеки. Вандё выпалил заученное наизусть поручение:

– Привет вам от кума Уана и тети Вали, Ленка родила мальчика. Долгой жизни и счастья вашему внуку!

Дед Рапи выпрямился.

– Ах ты, молодец какой! Ну-ка, садись, сынок. Жена! Принеси хвороста. И гостям дай чего-нибудь за хорошую весть.

Мальчики сели и протянули руки к огню. Ксанда принесла охапку хвороста. Дед Рапи подложил его в огонь, но хворост не разгорался. Лико принялся дуть. Вандё снял опинги и носки, выжал и положил на край очага. Тетя Ксанда искала что-то в сундуке.

– Как вы там поживаете, а, сорванцы? – спросил дед Рапи, когда хворост занялся. – Как дела у кума Уана?

– Хорошо, джа Рапи, у нас все в порядке. Вам привет. – Вандё сказал это так, будто не Лико, а он был родственником деда Рапи.

Тетя Ксанда захлопнула сундук, Вандё украдкой посмотрел в ее сторону.

– Берите, малыши, – сказала тетя Ксанда. – Такую хорошую новость принесли, вот молодцы!

Вандё взял угощение – кусок сахара – и сунул в рот. Сахар отдавал мылом.

Огонь разгорелся, стало жарко, все отодвинулись от очага. От одежды мальчиков поднимался пар.

Одного куска сахара для Вандё было явно мало, он надеялся получить хотя бы еще один, но тетя Ксанда снова уселась на прежнее место, поставила рядом таз и принялась чистить фасоль.

– Садись поближе, Лико, что ты так далеко от огня сидишь?

Он умышленно растянул „о“, но никто на это не обратил внимания.

Дед Рапи снова погрузился в свои думы.

– Лико-о, эй, Лико-о! – позвал Вандё.

– Что ты сказал, сынок? – встрепенулась Ксанда.

– Да я Лико зову, – ответил Вандё. – Лико, сними носки, пусть посохнут.

Дед Рапи усмехнулся в усы и подмигнул жене. Она поднялась, опять полезла в сундук, достала банку лико[57] и ложку.

– Будьте здоровы, дядя Рапи! Пусть ваш внук будет здоровым. Какое вкусное у вас лико, тетя! Я возьму еще ложечку.

– Бери, сынок, бери.

Тетя Ксанда принесла еще хвороста.

Одежда мальчиков высохла. Вандё надел носки. Тетя Ксанда подала ему опинги, но он не торопился обуваться.

– Ой, дождь идет, – поглядел он в крохотное окошко.

– Время такое, март, – заметил Рапи.

– Здесь-то дождь, – заговорил Вандё, лукаво поглядывая на тетю Ксанду, снова принявшуюся за свою фасоль. – А вот на горе Томори, там, высоко, сейчас снег идет.

– Да, там снег, – кивнул дед Рапи.

– Да еще какой, дядя Рапи, не то что у нас. Там такие сугробы, прямо как пышки!

– Как что?

– Как пышки!

Дед Рапи снова усмехнулся в усы и сказал Ксанде:

– Ну-ка, жена, вставай, ставь сковороду! Ну и хитрый же ты, малец!

И опять дни побежали чередой.

Однажды Пилё принес Силе открытку.

– Что это, дядя Пилё?

– Это открытка. От Скэндера.

– Правда?

Она с любопытством посмотрела на открытку.

– Это дома такие?

– Дома.

– Такие большие!

– Есть еще побольше.

– А что он пишет, дядя Пилё?

Пилё прочел:

– „Господину Козме Штэмбари. Поздравляю вас с Новым годом! Привет Лёни, Силе, Вандё! Обнимаю вас. Скэндер Петани“.

Она сунула открытку за зеркальце на стене.

Лёни тоже обрадовался открытке.

– Это какой город, Лёни?

– Париж.

– Он далеко?

– Очень.

– Дальше, чем Тирана?

– Ты что! Тирана рядом, совсем близко.

– А сколько туда ехать?

– Смотря на чем. На подводе так месяца три.

– О-о! Вот почему открытка так долго шла!

Лёни засмеялся.

– Да нет, Силя, ее не на подводе везли. На почте пролежала.

– Почему?

– Откуда я знаю.

– А зачем он так далеко уехал?

– Учиться.

– Да ведь он и так ученый. Что ж он, всю жизнь будет учиться?

– Накрывай на стол, – сказал Кози.

В ту ночь Силя со всеми подробностями вспоминала дни, проведенные в августе с семьей учителя. Приедут ли они снова в этом году?

Из оконца лачуги был виден клочок черного неба с редкими звездами. Две звезды показались ей на мгновение парой глаз, сверкающих в темноте. Потом выплыло лицо Скэндера, открытое, веселое, а звезды как его глаза. Они ласково смотрели на нее. Он протянул к ней руку и с улыбкой позвал: „Пойдем, Силя, к тому островку на болоте!“ И вот они идут, взявшись за руки. Островок такой красивый, весь покрыт цветами. Скэндер скрылся за розовыми кустами. Она осталась посреди болота. „Дай руку, Силя, иди сюда! Здесь так красиво!“ Но ей никак не дотянуться до его руки. Их разделяет болото. Ее ноги погружаются в трясину. Ее затягивает по колени, потом еще глубже. Она медленно погружается в жижу. „Иди, Силя, иди сюда!“ Он все дальше, все дальше… Она тонет в трясине…

– Что с тобой, Силя? – услышала она голос брата.

Она привстала на постели, потерла глаза и вздохнула.

– Что случилось? Ты почему кричала?

– Плохой сон приснился.

Он повернулся на другой бок.

– Лёни!

– Ну?

– А летом господин Демир приедет к нам?

– Может, приедет.

– А Скэндер?

– Наверно, нет. Он ведь так далеко. За морем.

Она видела море лишь однажды, когда была еще совсем маленькая. У нее все тело тогда покрылось какой-то сыпью, и отец, услыхав, что морская вода помогает, повез ее на подводе к морю. Как она была тогда поражена! Там, где небо сливалось с морем, казалось, была граница всего, дальше ничего нет.

– А почему он не может приехать?

Лёни не ответил. Наверное, заснул.

Она не стала больше спрашивать. Легла, и вдруг ей стало так тоскливо, что она заплакала, сама не зная, почему плачет.