Ю.Кагарлицкий
      Бульвер Литтон - драматург
      Среди имен английских драматургов девятнадцатого века имя Эдварда Джорджа Бульвера Литтона (1803-1873) занимает самое видное место. Перелистывая старые английские, французские и русские журналы, трудно не напасть на рецензии о его пьесах. Не было англичанина или иностранца, приехавшего в Лондон, который не счел бы своим долгом посмотреть новую пьесу Бульвера. Им восхищались или ругали его, но он всегда оставался в центре внимания. Время обнаружило недостатки драм Бульвера, как и недостатки его романов. Но то же время рождает к нему новый интерес. Творчество Бульвера достояние истории. И нам следует выслушать этого свидетеля своей эпохи небеспристрастного, но талантливого, жившего интересами своего дня.
      * * *
      Бульвер принадлежал к одной из родовитейших семей Англии. Предки его отца владели землями в графстве Норфольк со времен нормандского завоевания, и в семье никогда не забывали об этом.
      Менее всех склонен был забывать о своем происхождении отец Эдварда. Этот генерал из деревенских сквайров, богатырского сложения, с зычным голосом, охрипшим на плацу, мужицким лицом и мужицкими манерами, всю жизнь мучился от неудовлетворенного честолюбия. В семье не признавали его ума, а когда он попробовал утвердить свой авторитет перед женой тем же испытанным методом, каким на смотру приводил к послушанию неисправного солдата, она воспылала к нему ненавистью, которую перенесла отчасти и на двух своих старших сыновей. Чин генерал-майора, с которым пришлось выйти в отставку, казался ему жалкой подачкой для человека такого происхождения, таких заслуг и таких личных достоинств. К тому же он не имел титула.
      Выйдя в отставку, генерал решил заняться своим поместьем. Создав на своих землях образцовое хозяйство, он надеялся разбогатеть и прославиться, а это был прямой путь к званию пэра Англии. Он вложил в хозяйство все, чем располагал. Но затраты не окупились. Генерал умер, оставив своим детям пачку счетов и закладных.
      Мать Бульвера происходила из семьи менее родовитой, может быть, но зато просвещенной и утонченной. Отец ее был знаменитый книжник, первый в Лондоне знаток латыни, мало кому уступавший также в греческом и восточных языках, человек невероятной начитанности и эрудиции.
      После того как дочь его овдовела, старик Литтон купил ей дом в Лондоне и вызвался следить за образованием ее младшего сына. Позаняться как следует с внуком он, впрочем, не успел. Книжник умер еще до того, как мальчику пришла пора идти в школу.
      Эдвард узнал о смерти деда, когда перед их домом остановилось несколько подвод с книгами. Полки домашней библиотеки заполнились произведениями классиков восемнадцатого века, рыцарскими романами, учеными трудами на греческом, арабском и древнееврейском языках, книгами Вольтера и богословскими сочинениями, трудами французских просветителей и трактатами о способах обнаружения ведьм. Это было настоящее богатство для мальчика, успевшего уже заразиться от деда любовью к чтению.
      Мальчик рос избалованным сыном богатой, властной и гордон вдовы. Его она любила. Он не успел подвергнуться влиянию отца, он даже не знал его. Эдвард больше походил на ее семью. У него были блестящие, обнаружившиеся в самом юном возрасте способности к языкам, врожденное изящество манер, и если он чем и смахивал на покойного генерала, так только статной фигурой и удивительной легкостью, с которой перенял искусство верховой езды и приемы кулачного боя. Мальчик и сам понимал, что одарен и красив, что им гордятся, но знал и то, каким непреклонным характером обладает его мать. И он рос самоуверенным и робким, убежденным в своем превосходстве и не знающим, как других заставить в это поверить. Два раза он убегал из школ и со слезами рассказывал матери, что остальные дети "совсем другие" и потому не любят и оскорбляют его. В конце концов готовить его в университет было поручено частному наставнику.
      Уже в юные годы он был убежден, что станет писателем. До поступления в университет он написал поэму в подражание Байрону и вместе с другими своими стихами издал ее на средства матери. В 1823 году, находясь на втором курсе Кембриджского университета, Бульвер издал новый сборник стихов, а в 1825 году получил университетскую награду за поэму "Скульптура". Он пробовал себя и в прозе и еще в университете сделал много набросков для своих будущих произведений.
      Наступили последние университетские каникулы Бульвера. Переодевшись в платье попроще и положив в котомку томик Эврипида, он двинулся пешком в Шотландию. Предполагалось расширить свои знания о стране, обогатиться внутренне общением с людьми, закалить свое мужество в опасных приключениях. Чуть ли не каждый из героев романа восемнадцатого века совершил такое путешествие. Его проделал и Том Джонс, и Джозеф Эндрус, и Перегрин Пикль. Правда, они шли с пустыми карманами, и не праздность, а нужда гнала их в путь. Разница была и в том, что за минувшие три четверти века приключения перестали быть уделом всякого путешествующего по большой дороге. По пути к границам Шотландии Бульвер лишь однажды имел возможность испытать свое мужество. На околице большого села он повстречал человека, который посоветовал ему остановиться у его друга-трактирщика. В селе, сказал он, есть еще один человек, сдающий комнаты, но у того останавливаться не стоит это известный грабитель и убийца. Бульвер, разумеется, тотчас отправился к известному грабителю и убийце, который встретил его как родного и долго проклинал трактирщика, отбивающего у него постояльцев.
      Больше он никогда не бродяжил по родной стране - ни для собственного удовольствия, ни из нужды. Отныне только кареты с гербами - все более богатые кареты со все более знатными гербами - провозили его по поселкам и трактам. Даже в тот сравнительно недолгий период, когда мать, недовольная его женитьбой на светской авантюристке, отказала ему в поддержке и он вынужден был зарабатывать только литературным трудом, Бульвер не изменил образа жизни, подобающего аристократу. И, может быть, поэтому он так надолго запомнил свое юношеское путешествие. Его герои не раз пройдут тот путь, который некогда проделал их автор. Но запомнил он свое путешествие таким, каким оно представлялось ему еще до того, как он вышел за шлагбаум на заставе Кембриджа. Он увидел только то, что увидели его литературные предшественники. Он не заметил ничего из того, что позже увидел Давид Копперфильд, что
      пришлось узнать крошке Нелл, когда лавка древностей была продана за долги и они с дедушкой пошли по дорогам Англии. Бульвар знал, разумеется, и о крестьянских волнениях, с трудом усмиренных в 1830 году и снова вспыхнувших в сороковые годы, знал о тяжелом положении рабочего класса и о все усиливавшихся требованиях избирательной реформы. Он все знал и почти обо всем сумел высказать свое мнение - иногда в публицистической книге, иногда с трибуны парламента или на избирательном митинге, а иной раз даже устами своих героев. Но большие сферы жизни были исключены из его реального человеческого опыта. И он слишком часто шел не от жизни к тенденции, а от тенденции, уловленной разумом политика, к жизни.
      Литература была главным делом Бульвера. Он работал не щадя себя, забывая об отдыхе, пренебрегая здоровьем. Однажды он заболел от переутомления и предпринял, по совету врачей, заграничную поездку. Эту поездку Бульвер тоже использовал, чтобы собрать материал для нового романа. Он очень ревниво относился к своей литературной славе. Этот добрый и отзывчивый человек яростно ненавидел критиков, отказывавших ему в праве на успех у искушенного читателя. Но была еще одна сфера, ради успеха в которой он был готов, во всяком случае на время, отказаться даже от писательства.
      Бульвер мечтал стать политическим деятелем. Когда его брат Генри выставил в 1830 году свою кандидатуру от либеральной партии на дополнительных парламентских выборах, он принялся умолять его, чтобы тот уступил ему право баллотироваться в парламент. Он ведь знал, что Генри совсем не влечет политическая карьера. Так оно и было, но и уступать брату свое место для Генри не составляло никакого расчета. Он предпочел снять свою кандидатуру за взятку, полученную от консерваторов. Произошел скандал. Лорд Гленгол выступил со статьей, в которой писал, что такого цинизма Англия не знала за всю далеко не безупречную историю парламентских выборов. Здесь продавались уже не голоса, а сам кандидат.
      Эдвард рьяно кинулся на защиту брата и даже заставил извиниться лорда Гленгола. Неизвестно, что сыграло здесь большую роль - полемический дар младшего Бульвера или его слава первоклассного боксера и фехтовальщика, но, во всяком случае, репутация Генри была восстановлена. Да и сам Эдвард приобрел некоторый политический вес - он ведь защищал не только честь семьи, но и честь партии, скомпрометированной продажностью своего кандидата. Определенное политическое реноме придали Бульверу и опубликованные им к тому времени романы, посвященные в значительной своей части критическому изображению светских нравов. В самом известном из них, "Пелэме", Бульвер резко выступил против тех, кто утверждал, что "как бы страшны ни были бедствия народа - никогда они не будут облегчены за счет какой-либо из деспотических привилегий аристократии". В период подготовки парламентской реформы, когда общественное мнение было возбуждено против аристократии, подобного рода произведения расхватывались публикой, в них часто вычитывали идеи гораздо более радикальные, чем предполагал автор. Поэтому, выставив свою кандидатуру на парламентских выборах 1831 года, Бульвер без большого труда вошел в палату общин как либерал и сторонник избирательной реформы.
      Бульвер был достаточно активным членом своей партии. Он выступил с целым рядом политических памфлетов, наиболее известный из которых - "Письмо бывшему министру относительно настоящего кризиса" (1834) - вышел двадцатью изданиями. В этом памфлете Бульвер объявлял антиконституционными действия короля, распустившего либеральный кабинет.
      Значительная часть парламентской деятельности Бульвера касалась вопросов литературы и театра. Английские писатели и драматурги нашли в лице Бульвера очень последовательного и настойчивого защитника. Он всю жизнь боролся за приемлемое для писателей авторское право, за снятие налогов с литературы и периодической печати. Когда стал вопрос об организации в Англии литературного фонда, он немедленно внес на это дело значительную сумму денег, уступил безвозмездно часть своей земли на постройку трех домов для престарелых литераторов и сам финансировал это строительство. Совместно с Диккенсом он провел и большую часть организационной работы. В среде английских писателей всегда высоко ценилось доброжелательство Бульвера к младшим представителям своей профессии, его готовность принять участие во всяком деле, которое помогло бы улучшить положение литераторов и поднять их престиж в обществе.
      В 1841 году Бульвер отказался от своего места в парламенте, чтобы, как он говорил, целиком отдаться литературе. Одиннадцать лет спустя, в 1852 году, он, однако, снова вошел в палату общин, на сей раз от консерваторов. И этой партии он тоже служил верой и правдой. Он дважды выступал с парламентскими речами против проектов новых избирательных реформ, заявляя, что расширение рабочего представительства в парламенте подорвет существующие институты. Он утверждал теперь, что только власть аристократии обеспечит расцвет страны, свободу и благосостояние народа. Парижская коммуна невероятно напугала Бульвера. Он немедленно принялся за огромный роман "Парижане" (роман этот в неоконченном виде был опубликован уже после его смерти), в котором содержалось, пожалуй, не меньше проклятий по адресу английских рабочих, чем по адресу французских коммунаров. Работая над этим романом, Бульвер хотел, чтобы правящие классы Англии извлекли должный урок из случившегося в соседней стране. Буржуа, заявляет он, взяли слишком много власти. Своей кичливостью и нуворишеством, своим меркантилизмом они вызвали раздражение народа, а своей нелепой тягой к демократическим институтам привели народ в движение и дали ему возможность организоваться. Когда французские буржуа поняли, что народ опасен для них не менее, чем для аристократов, было уже поздно. И поэтому сейчас английской буржуазии следует вернуть значительную часть власти тому классу, который обладает наследственной привычкой к управлению, достаточными духовными ценностями и достаточным воспитанием, чтобы вызвать в народе уважение и тем самым обеспечить - в интересах той же буржуазии - должный порядок в стране.
      Новая партия дала Бульверу больше, чем прежняя. Получив после смерти матери дедовское поместье и капитал (с этого времени он, согласно обычаю, стал именоваться Бульвер Литтон - по отцу и по человеку, оставившему ему наследство), он был возведен в звание баронета, а в 1858 году, вскоре после восстания сипаев в Индии, принял должность министра колоний в консервативном кабинете лорда Дерби. Один из городов Британской Колумбии, основанный в период его пребывания на министерском посту, был назван его именем. В 1866 году он стал пэром Англии - членом палаты лордов. С этого времени он отошел от активной политической деятельности.
      Английские историки литературы не раз обвиняли Бульвера в политическом карьеризме. За примерами далеко ходить не приходилось. Бульверу припоминали и то, как он вошел в парламент, и его измену своей партии. Вряд ли можно спорить и против сложившегося у современников мнения о Бульвере. как о человеке крайне тщеславном, готовом многим пожертвовать ради того, чтоб всегда быть в центре внимания, считаться "светским львом", всегда видеть свое имя на страницах газет и парламентских отчетов, лучше всего с прибавлением слова "сэр", а затем "лорд". Подобными личными качествами Бульвера, говорят историки литературы, и объясняется быстрая трансформация молодого аристократа в радикала, а затем радикала в заядлого консерватора.
      И все же биография Бульвера не была биографией политического карьериста. Эволюция, проделанная Бульвером, вполне совпадала с эволюцией определенной части правящих классов страны. К тому же она не была так велика, как может показаться с первого взгляда.
      Бульвер отнюдь не был готов служить кому угодно. Он всегда - ив качестве либерала и в качестве консерватора - служил интересам своего класса, как справедливо отметил известный историк общественной мысли в Англии Лесли Стивен в своем очерке о Бульвере. Но Бульвер был чрезвычайно умным политиком, с большим кругозором и проницательностью. За декларациями партий он умел видеть их истинные цели. Он всегда очень трезво оценивал положение в стране и действовал по внутреннему убеждению - соответственно обстоятельствам.
      Период от окончания наполеоновских войн до Парижской Коммуны был самым горячим временем утверждения капиталистического господства в Англии. Промышленный переворот повлек за собой огромное усиление буржуазии. Новый класс, так стремительно поднявшийся в экономической жизни страны, требовал и большей доли политического пирога. Его не удовлетворяло теперь положение, сложившееся в восемнадцатом веке, когда буржуазия передоверяла свое представительство в парламенте той части аристократии, которая была в какой-то степени втянута в буржуазное предпринимательство.
      Широкое недовольство в стране сильно поднимало шансы буржуазии. Ей было на кого опереться, чтобы вырвать власть из рук аристократов. Лозунгом радикалов было "наибольшее счастье наибольшего количества людей". Их действительной исторической, задачей - использовать народ в своих интересах.
      Бульвер. как это явствует из его переписки и творчества, хорошо понимал неотвратимость общественных перемен. И еще лучше понимал он силу народного недовольства. Он был живым олицетворением той политики компромисса и политического маневра, которая в самые трудные для правящих классов Англии времена помогала им удерживать власть в своих руках. В период подготовки и осуществления парламентской реформы Бульвер с удивительной для его возраста прозорливостью понял, в чем заключается наиболее дальновидная и безопасная политическая линия для правящих классов. Она в том, считал Бульвер, чтобы передать власть той их части, которая не пришла еще в конфликт с народом, а, напротив, изображает из себя борца за общенациональное дело.
      После второго периода чартизма, который Бульвер опасливо переждал вдали от парламентской трибуны (осторожностью Бульвера-политика и объяснялось его желание целиком посвятить себя литературе), позиция Бульвера изменилась, хотя тактика осталась прежней. Теперь уже буржуазия была главным врагом народных масс, и Бульвер предложил снова перекинуть власть из одной руки правящих классов в другую. На этот раз, однако, Бульвер уже не поспел в ногу со временем. План его был утопичен, и буржуазия сумела укрепить свое положение без помощи аристократов. В Англии была проведена новая парламентская реформа в пользу определенных слоев мелкой буржуазии и рабочей аристократии. Политическая линия Бульвера оказалась битой, и он, как всегда, сохраняя достоинство, отошел от политики.
      Народная точка зрения на события эпохи не нашла отражения в творчестве Бульвера. Он не сумел подняться до таких вершин реализма, как его современники Диккенс и Теккерей. Но кое в чем он все же был относительно близок им. Бульвер видел всю широту проблем, вставших перед Англией средних десятилетий девятнадцатого века, и по-своему разрушал то представление о "викторианской Англии", как стране, не знающей социальных конфликтов, которое по сей день пытаются насадить реакционеры. Бульвер критиковал правящие классы своей страны с их же позиций. Это повлекло за собой компромиссность его творчества. Но и в этой критике было много умного, нелицеприятного, злого.
      Бульвер пережил и всех своих литературных соперников и всех своихкритиков ранних лет. Он был известен к тому времени далеко за пределами Англии. Первое собрание его романов вышло уже в 1840 году, а в 1854 году закончилось начатое двумя годами раньше пятитомное издание "Поэтических и драматических сочинений". Произведения его переиздавались в Англии и переводились на иностранные языки - французский, испанский, немецкий, русский. Он имел почет, положение, большой достаток. Это была ничем не омраченная старость. Эдвард Джордж Бульвер Литтон, лорд Литтен, баронет Литтон Небуортский умер 18 января 1873 года.
      Последним, опубликованным при его жизни произведением был фантастический роман "Грядущая раса". Современный порядок далек от совершенства, писал Бульвер. И он не вечен. Человечество когда-нибудь придет к идеальному обществу, в котором не будет противоречий и несправедливости, голода и страданий. Нравы и условия жизни современных людей будут представляться настоящим варварством. Но ему. Бульверу, теперешний варварский век все-таки милее.
      Мир добродетели будет веком посредственности: исчезнут пороки, но исчезнут и душевные порывы. Мир перестанет быть театром - тем театром, в котором льются настоящие слезы и настоящая кровь. Актеры выгадают. Но что выгадает праздный зритель? Ему некуда будет деваться от скуки!
      * * *
      В истории английской драмы Бульвер занимает значительно большее место, чем в истории английского романа. Без него нельзя составить себе представление об английской драматургии девятнадцатого века. Не стоит, конечно, сравнивать Бульвера с корифеями английской драмы других веков, но для своего времени он был единственным талантливым и близким к большой литературе писателем, чьи драмы регулярно ставились на профессиональной сцене и имели длительный успех.
      Английская драма девятнадцатого века находилась в тяжелом положении. Вплоть до театральной реформы 1843 года только два театра в Лондоне имели право ставить так называемую "правильную драму". Остальные должны были довольствоваться музыкальными представлениями, пантомимами или фарсами. Но значение одного из двух монопольных театров, Дрюри-Лейна, очень упало после ухода Эдмунда Кина, и его руководство, ревниво оберегая свою монополию и в то же время желая привлечь зрителя, все чаще обращалось к репертуару малых развлекательных театриков. По существу, поставить новую серьезную пьесу в тридцатые - начале сороковых годов можно было лишь на сцене второго монопольного театра - Ковент-Гардена или, когда кончался его сезон, силами тех же актеров на сцене Хеймаркета.
      Положение не улучшилось и после отмены театральной монополии. Кадры актеров, прошедших школу серьезной драмы, оставались невелики, цензура не была отменена, традиция драмы - прервана.
      К тому же зритель был уже приучен к водевилю, фарсу, зрелищам полуциркового характера, и изменить его вкус оказывалось совсем непросто ведь" малые жанры, пусть очень плоско, пусть примитивно, пусть зубоскальски, но все же достаточно быстро откликались на события современной жизни, изображали современные типажи, в них то и дело мелькали всем понятные намеки на то, о чем еще вчера говорил весь Лондон. Да и в этом жанре были свои достаточно высокие образцы, отличавшиеся неподдельным остроумием, артистичностью, чувством сюжета.
      Сделать современную драматургию драматургией больших чувств и страстей, ставить перед зрителями значительные проблемы - это была благородная задача. Ее призвана была решить современная "поэтическая драма", которую всячески стремился насаждать в руководимом им театре Ковент-Гарден крупнейший английский актер того времени Вильям Макредк. "Поэтическая драма", шедшая на сцене, однако, оказалась неспособной выполнить такую задачу. Это было не случайно. Авторы подобных произведений пытались решать моральные проблемы в отрыве от современных общественных вопросов и современного материала, и их пьесы неизбежно приобретали эпигонский характер, оказывались велеречивы, сентиментальны.
      Бульвер избрал иной путь. Правда, первая его пьеса была написана в манере "поэтической драмы", но ее провал очень быстро отрезвил драматурга. В дальнейшем он обратился к мелодраме - сначала к "романтической", а затем и к "реалистической". В Англии через мелодраму осуществился в известной степени переход от драматических форм прежних веков к драматической манере двадцатого века, и Бульвер был один из немногих английских драматургов, которые способствовали такому переходу. Бульвер заставил мелодраматические эффекты служить целям характеристики современной жизни. Его драматургия, по существу, заняла срединное положение между развлекательными жанрами и "поэтической драмой". Современная тема, а затем, после перехода Бульвера к "реалистической" мелодраме, и материал придали жизненность избранной им форме. Писательский опыт Бульвера сообщил ей литературные достоинства, которых не знали, за редким исключением, развлекательные жанры.
      Разумеется, мелодрама все же оставалась мелодрамой. Возникнув з период предромантизма, она шла тогда в русле ведущих художественных течений века, но по мере формирования настоящего высокого романтизма, а затем и угасания этого направления она все больше выражала снижение художественных и общественных задач, стоявших перед писателем, снижение романтического порыва. Но эта сторона мелодрамы не отталкивала Бульвера. "Проповедь добрых чувств", которую он обращал к правящим классам своей страны, была вполне возможна и в рамках мелодрамы. Добиваться же кардинальных общественных перемен меньше всего входило в намерения Буль-вера. Избранный им компромиссный художественный жанр совершенно соответствовал его идеологии политического компромисса.
      Половинчатыми были и результаты драматической деятельности Бульвера. Ему не удалось до конца решить задачу, стоявшую перед серьезной драмой того периода, но он, во всяком случае, более других сумел сделать свою драматургию "созвучной" современности, привлечь к ней зрителя, завоевать успех.
      Драматические произведения Бульвера были подготовлены его работой в повествовательном жанре. Сын Бульвера, разбирая оставшиеся после отца рукописи, обнаружил, что некоторые свои романы тот набрасывал первоначально в форме пьес. Крепкая драматическая основа его повествовательных произведений дала впоследствии возможность переделать иные из них для сцены. В годы, когда молодой советский театр искал темы, "созвучные" революции, был дважды инсценирован роман Бульвера "Кола ди Риенци". Еще при жизни Бульвера по его роману "Поль Клиффорд" было сделано во Фракции несколько инсценировок. Существуют сведения, что одна из них, под названием "Вор Клиффорд", была показана на французском языке в Петербурге.
      Сам Бульвер мечтал работать для театра. Долгое время эти мечты оставались для него столь же тщетными, как и для других английских романистов. В конце двадцатых или в самом начале тридцатых годов Бульвер написал драму о смерти Кромвеля, но так мало, видно, надеялся увидеть ее на сцене, что даже не сберег рукописи, от которой у него к 1834 году оставались только разрозненные куски. Попасть на сцену ему помогла дружба с известным актером.
      31 октября 1834 года Бульвер встретил на званом обеде Вильяма Макреди. "Бульвер... мне очень понравился...- записал в своем дневнике Макреди. - Он оказался в точности таким, каким списывал мне его Шейл, - чрезвычайно приятным в обращении и, разумеется, очень умным... Я убеждал его написать пьесу".
      С этого дня начинается долголетняя дружба Бульвера и Макрели, столько давшая и драматургу и актеру. Макреди очень помог Бульверу своими советами. Он сам, в свою очередь, был обязан Бульверу некоторыми своими удачными ролями. Бульвер был председателем прощального обеда, устроенного по случаю ухода Макреди со сцены, и после его речи в честь Макреди была произнесена речь в честь Бульвера. О них привыкли говорить вместе - и не только потому, что часто встречали вдвоем, но и потому, что их имена не раз стояли рядом на театральных афишах.
      Уже в первую встречу Бульвер рассказал Макреди, что думал заняться драматургией, и тот попросил его восстановить "Кромвеля". 12 августа 1836 года Бульвер вручил Макреди свою драму. Но они с Макредя разошлись во взглядах, и месяц спустя разговоры о возможности поставить "Кромвеля" прекратились. Когда Макреди через много лет снова захотел выступить в роли Кромвеля, он обратился к другому драматургу.
      Первая неудача не обескуражила Бульвера, тем более что он мог предвидеть ее. Макреди был глубоко убежден, что "искусство и литература находятся вне политики", а в пьесе о вожде английской революции очень трудно было не говорить о политике. Может быть, поэтому, восстанавливая "Кромвеля", Бульвер одновременно начал трагедию в стихах "Герцогиня де Лавальер". Этот опыт Бульвера в области "поэтической драмы" больше отвечал задаче, которую ставил перед собой Макреди: "пробудить от сна дух поэзии, который своим влиянием поднимет, облагородит и украсит нашу выродившуюся драму". Бульвер сумел, однако, исторический сюжет своей пьесы использовать для того, чтобы высказаться по вопросам политики.
      Для Бульвера, как и для многих других писателей периода романтизма, представляло немалый самостоятельный интерес изобразить другую страну и эпоху. Но подлинная задача Бульвера состояла в том, чтобы, не погрешив против исторической правды, найти в прошлом проблемы, интересные для современности.
      Действие пьесы происходит в годы царствования Людовика XIV. Но Бульвер за пышностью двора "короля Солнца" умеет разглядеть будущее французской монархии. Народ заплатил за победы Людовика миллионами солдат, за его Версаль - годами лихолетья. И герой Бульвера маркиз де Брагелон предупреждает придворных, что "народ подобен воздуху - его не замечаешь, пока не разразился ураган".
      В этом был заключен серьезный намек. В памяти автора, как и в памяти его зрителей, еще жива была атмосфера двадцатых годов, когда Англия, истощенная войнами, стояла на грани экономической катастрофы. Разговоры о тяжелом положении страны Бульвер слышал тогда в салонах и бальных залах, где дамы затмевали друг друга блеском бриллиантов и на карточный стол пачками бросались банковские билеты. А потом в салонах начали говорить уже об опасности народных волнений и о том, что аристократам придется поступиться частью своих привилегий, дабы не потерять все. И Бульвер примером другой страны сурово укоряет своих современников-аристократов, которые в погоне за суетными удовольствиями забыли назначение своего класса. Оно состоит, по Бульверу, в том. чтобы аристократы, как в феодальные времена, были духовными руководителями и благодетелями народа и помнили, что "совесть - высший из духовных пастырей". Эту истину и должны были иллюстрировать добродетельные, но совершенно безликие герои пьесы - де Лавальер и маркиз де Брагелон. Драматические события разворачивались на протяжении первых трех действий. Здесь Бульвер порою силен, критикуя развращенность двора. Четвертое и пятое действия посвящены славословию добродетели. И чем более пышные речи во славу добродетели произносили герои Бульвера, тем больше падал драматический пафос пьесы.
      4 января 1837 года состоялась премьера. Она прошла с успехом. Но, когда публику премьеры сменил обычный зритель, пьеса сошла со сцены. Удивляться этому не приходилось. "Герцогиню де Лавальер" только с очень большой натяжкой можно было назвать драматическим произведением. Скорее это была "драма для чтения".
      Однако уже следующая пьеса Бульвера, "Лионская красавица", принадлежит к лучшим образцам английской драматической литературы девятнадцатого века. В репертуаре Макреди она удержалась с 15 февраля 1838 года до конца 1841 года, а на английской сцене - более сорока лет. Еще в 1879 году в роли Клода Мельнота выступал Генри Ирвинг.
      Успех пьесы определился очень быстро. Бульвер, памятуя неудачу с "Герцогиней де Лавальер", решил вначале скрыть свое авторство, но уже неделю спустя после премьеры заявил Макреди, что предоставляет ему, когда только будет удобно, объявить фамилию автора. Макреди получал письма от почитательниц, грозивших покончить самоубийством, если он не воспылает в жизни тем чувством, которое так проникновенно изобразил на сцене в роли Клода Мель-нота. Два раза приходила на спектакли королева, окруженная сонмом придворных. Это был самый большой успех Макреди за много лет. Воздал должное исполнителю главной роли и драматург. Макреди незадолго перед тем сделался владельцем Ковент-Гардена, и Бульвер, желая его поддержать, вернул полученный гонорар, заявив, что "Лионская красавица" - его подарок Макреди.
      В качестве фабулы Бульвер использовал старую сказку "Человек, который чинил кузнечные мехи" - о юноше, полюбившем девушку, стоявшую много выше него по общественному положению. Но если "Герцогиня де Лавальер", построенная, казалось бы, на действительных исторических фактах, отзывалась на каждом шагу театральной условностью, условный сюжет "Лионской красавицы" приобрел под пером Бульвера многие черты подлинной жизни.