Михаил Кагарлицкий
      (Ташкент)
      Пиала
      Женщину разбудил страшный сон. Вздрогнув, она приподнялась в постели. На улице было еще темно.
      Женщина встала, накинула на плечи легкий халат и подошла к окну. Из полуоткрытой форточки дохнуло октябрьской сыростью. На противоположной стороне, в отблесках уличного фонаря, виднелась вывеска книжного магазина. Женщина села на стул и посмотрела на сервант. Там, среди фарфоровых статуэток, в железной рамке, стояла фотография молодого мужчины - ее сына.
      Даже от земли шел жар. А солнце, висевшее в небе, напоминало гигантский костер. Он подумал, что только на этом континенте может быть такое солнце. Африка...
      Грузовичок потряхивало на пыльной пустынной дороге. Надо было сесть в кабину, ведь ему предлагали. Он имеет полное право сидеть в кабине и плевать на правила безопасности, придуманные в посольстве. Стоит только протянуть руку и постучать кулаком. Стоит только протянуть руку...
      И все-таки какая жара!
      Женщина поежилась. Где-то там, далеко от ее дома, возникло чувство тревоги. Оно все росло и росло, и постепенно приближалось, пугая своей неотвратимостью. Женщина даже не заметила, как и когда озябли ее пальцы. Она прижала их к щекам и долго не могла понять: то ли так безжизненно холодны ее пальцы, то ли так пылает ее лицо. А тревога уже вползла в комнату - она затаилась в темном углу и шептала оттуда что-то свое, непонятное, а потому жуткое. Но, спустя минуту, женщина поняла ее язык.
      Пронзительный свист. Вспышка. Сильный толчок в грудь. Он даже не осознал, что происходит. Кто-то схватил его за руку и потащил за собой в сторону кустарников. Падая на дно заросшей ложбины, ему удалось оглянуться. Два разбитых грузовичка в ярких побегах пламени - вот что осталось от геологической экспедиции северного направления. Со стороны леса все еще доносилась стрельба. Потом она стихла. На дорогу вышла группа людей в пятнистой форме. Один из них, по-видимому, офицер, нагнулся к лежащему возле кабины шоферу и, приставив к его голове пистолет, выстрелил. А ведь министр, напутствуя его, утверждал, что исследуемый район находится под полным контролем правительственных войск.
      Женщине было трудно объяснить все происходящее с ней. Она то подходила к зеркалу, бессмысленно рассматривая морщины на своем, еще не старом, лице, то брала в руки роман французского писателя, не один раз читаный-перечитанвый ею, то порывалась подойти к телефону и позвонить давнишней подруге...
      Надо было что-то делать, чем-нибудь заняться, во что-то уйти... Надо было забыться. Но тревога уже полностью охватила ее. Тревога жила в ней добротно, уверенно и безжалостно.
      Рядом лежал переводчик. Именно благодаря его стре-" мительному рывку они оказались здесь. Следовало обернуться и поблагодарить. Хотя бы взглядом. На дороге уже никого не было, и он поднял голову. Переводчик лежал ничком. На его широкой спине, уродуя белую ру* башку, набухали и расползались два красных пятна. Пу* ли достали его в самый последний момент. Как трудно оторвать взгляд от этих пятен... Неужели то же самое предназначалось и ему? Он тяжело поднялся и, преодолевая тошноту, глубоко вздохнул. Идти? Только куда? Ждать? Чего ждать?
      Он выбрал первое.
      Женщина мыла посуду. Она перебирала чашки, стаканы, тарелки, время от времени прибавляя или убавляя горячую воду.
      Вода успокаивала. Она казалась лучшим средством исцеления. Вода текла тонкой струей, на секунды задерживаясь в пространстве раковины, и исчезала через маленькие черные дыры-отверстия, Женщина подставляла под нее ладонь, и вода, обтекая пальцы, придавала им совершенно другую, новую форму.
      Вода... Он не помнил, сколько времени длится его путь. Совсем недавно он шел, тогда он еще мог идти. Теперь же он неуклюже и неумело полз, отталкиваясь от дороги то руками, то ногами, часто открывая глаза - в Стране встречались ядовитые змеи и насекомые.
      Если бы у него спросили год назад, когда впервые встал вопрос о командировке в Страну, готов ли он к подобным испытаниям, он бы, не задумываясь, ответил утвердительно, ссылаясь на отличную спортивную форму, на свой сильный характер, на умение быстро ориентироваться в любой экстремальной ситуации. Об этом не спрашивали. Это знали и так. Но все оказалось намного сложнее. Мятеж сепаратистов, подавленный в прошлом году, неожиданно вспыхнул вновь. Он мог бы отсидеться в столице, как делали другие. Мог бы спокойно переждать смутное время на пляжах западного побережья. Мог бы улететь на Родину в соответствии с возникшими обстоятельствами...
      Но он приступил к работе. Министр утверждал, что исследуемый район контролируется правительственными войсками.
      Вода... Он, кажется, терял сознание. Когда в последний раз поднял голову, солнце было несколько левее. Оно сместилось? Или сместился он? Горло пересохло - тяжело было дышать. Его состояние трудно было назвать жаждой. Многие европейцы, жившие в Стране, отмечали странную особенность влияния на них местного климата. Отсутствие воды, отказ от нее, даже на сравнительно короткий срок, приводил к странным психическим заболеваниям. Он считал себя достаточно выносливым и к подобным рассуждениям относился скептически. Как выяснилось, напрасно. Тело охватывали горячие тугие кольца, которые с каждой секундой все больнее и больнее сдавливали его в своих объятиях. Каждый вздох стоил неимоверных усилий. Он понял, что больше не сможет сделать ни одного движения.
      У женщины болело сердце. Нет, не сильно, как это бывало при приступах, а жесткими, методичными покалываниями - длительными и изнуряющими. Таблетка, тающая за щекой, не помогала.
      Женщина знала, что в ее жизни происходит нечто ужасное. И самое страшное - знала, с кем это происходит. Она вынула из кухонного столика пиалу и наполнила ее водой - надо было запить таблетку...
      На ее ладони стояла пиала с водой. Она подняла ее на уровень глаз, думая о своей беспомощности. О неумении преодолевать пространство и время. О невозможности помочь. И тут, на ее глазах, пиала начала исчезать. Сначала растворилась в воздухе ее верхняя часть, потом растаяла середина и, наконец, исчезло донышко, оставив после себя несколько капель холодной воды. Ладонь была пуста. Женщина вздохнула и опустила руку.
      Неприятная резь в глазах. Он приоткрыл их. Прямо перед ним, на уровне глаз, стояла пиала. Она сияла белизной на придорожной кочке и казалась огромной. Он смотрел на пиалу, не отрывая глаз, - а вдруг она исчезнет? Там должна быть вода.
      "Слишком дико для миража", - подумал он. - Пиалы для Страны представляли экзотическую редкость. Может быть, галлюцинация? Такое вот, последнее, воспоминание о матери, о родине? И легкая, как паутинка, трещинка, знакомая с детства... Надо все же попробовать дотянуться до нее. А если там нет воды?
      Испугавшись, он резко протянул руку и ощутил холодную поверхность фарфора. Только бы не расплескать, не пролить ни единой капли...
      Он вернулся домой в конце января. Женщина усадила его на диван, села рядом и молча посмотрела на него.
      "Как он изменился, мой мальчик", - подумала она.
      Вечером он стал разбирать свои чемоданы. На дне одного из них лежала маленькая белая пиала.