— Мое.

— Нет, ну правда?

— Правда мое. Только что сочинил. — глаза Олега блеснули в темноте.

— Ух ты… Да, мне конечно далеко до театрального, я так не могу.

— Нет, ну там не обязательно сочинять, надо только выйти и красиво прочесть. — ответил Олег и почему-то смутился.

— А ты напишешь мне слова, я выучу и расскажу. С выражениями!

— Ну что ты, такое нельзя, я пошутил, там полагается какую-нибудь басню, типа «Ворона, очки и муравей» или что-то в этом роде.

— Слушай, а это ведь идея. И все? Больше ничего?

— Ну остальное ерунда, сочинение там еще написать.

— Сочинение ерунда. Слушай, как просто! Все, я серьезно начинаю думать, не поступить ли мне в училище.

— Ну, дело твое. — сказал Олег отстраненно.

— Вот приду сегодня домой… Ой, сколько времени?!!

— Не знаю, Ян, что ты так кричишь?

— Там же отец придет и меня начнет искать! Сколько времени??

— Да не знаю я…

Но Яна его уже не слушала — она быстро натягивала джинсы. Олег тоже стал одеваться. Они выбежали из кабины, пробежали через ангар до двери и Олег отодвинул брусок. Дверь ангара чуть приоткрылась. Тут Яна опомнилась и остановилась.

— Послушай, я тебя не увижу?

— Увы, больше не увидишь.

— До самой-самой Москвы? И утром не увижу?

Олег ничего не ответил, на секунду замер, затем порылся в кармане и вытащил металлическую расческу.

— Это тебе на память.

— Спасибо.

— Да нет, ты на свету посмотри.

Яна сделала пару шагов к щели, через которую пробивалась полоска света от заходящего солнца. В ее руке лежала аллюминиевая расческа с длинной узкой ручкой, на расческе был оттиснут непонятный значок, похожий на эмблему связистов, и выдолблено «ц80к».

— Переверни. — сказал Олег.

Яна перевернула расческу. На другой стороне по всей длине — от начала и до середины ручки была красиво выгравирована надпись: «Моему милому котенку из Советской Армии.»

— Это мне? — спросиля Яна, не веря своим глазам.

— Тебе. Сам делал — три дня сидел.

Яна подпрыгнула и крепко поцеловала его. Глаза ее блестели. Затем она все-таки тревожно оглянулась и виновато сказала:

— Ну мне пора бежать.

— Беги. Счастливо. А я пойду фонарь искать — может его можно починить? Я буду помнить тебя. — ответил Олег.

— Я тебя не забуду! Я тебя люблю! До встречи в Москве! — и Яна убежала вдаль по дороге.

Поссорившись с отцом, Яна побежала в школу. За прошедшие две недели она уже твердо решила что поедет в Москву к Олегу и будет поступать с ним в театральное училище. Воображение уже рисовало ей красивую жизнь в столице с любимым человеком, вдалеке от мерзлой глины военных полигонов, очередей за хлебом в сельских магазинах и прочими радостями военных городков. А там — кто знает — быть может впереди ждет известность? Вот только жалко покидать отца с матерью, для начала Яна решила съездить к Олегу недельки на две — заодно узнать что надо для поступления. Конечно она эти две недели будет им писать! А школа — да Бог с ней, со школой, все равно пора ее бросать и поступать в училище.

С трудом отсидев пять уроков, Яна пришла домой. Матери не было, отец был на своих занятиях, и это было хорошо. Яна понимала, что уйти из дому можно только тайком — с отцом не поспоришь. Она заранее продумала что возьмет с собой — минимум вещей. Все вещи улеглись в синюю плетеную сумку. Яна вздохнула, достала тетрадку по физике — там была половина чистых листов — и вырвала самый последний лист. Тотчас же отвалился какой-то первый листок, но это уже было не важно. Размашисто Яна написала короткое письмо родителям — она просила не судить ее за уход из дома, обещала писать и скоро вернуться. О себе она написала следующее «уехала на две недели к другу в Москву, буду узнавать про театральное училище». Яна еще раз огляделась. Ее маленька комната показалась ей вдруг такой уютной, в окно умиротворенно светило солнце, с полки пялились учебники, на письменном столе была разбросана всякая канцеолярская мелочь — ластики, транспортиры — такие вдруг родные и приятные… Яна вздохнула, мотнула головой и решительно вышла из комнаты. Она заперла дверь, положила ключ как обычно под коврик и бесшумно побежала по лестнице.

Яна дошла до дырки в бетонном заборе, через которую каждый день ходила в школу, но дальше направилась в другую сторону — к поселковой остановке автобуса. Ей повезло — автобус как раз стоял с открытыми дверями. Доехав до самого вокзала, Яна села в электричку, отправляющуюся на Александров, там подождала электрички на Москву и в конце концов вышла на московский перрон. До этого Яне никогда не доводилось бывать в столице, все казалось торжественным и величественным, даже засохшие плевки на асфальте. Неожиданно перед ней появился пожилой и чуть небритый господин в сером, немного помятом пальто. Он вынул пластиковую авторучку и внушительно показал ее Яне.

— Девушка, простите пожалуйста, я инженер-строитель, сам из Донецка, попал в затруднительное положение — у меня есть новая авторучка, но нет пятачка на метро, может быть вы ее у меня купите?

Яна удивилась. Денег у нее было в обрез, но как не помочь человеку?

— Я вам просто дам пять копеек. — сообщила Яна и полезла в карман.

— Нет-нет! — запротестовал мужичок, — Возьмите ручку, а то получается, что я как бы попрошайничаю!

— Нет, ну что вы, я так не думаю.

— Да? Спасибо! — мужичок проворно схватил пять копеек и растворился в толпе.

— Вот тебе и Москва златоглавая. — пробормотала Яна и поплыла в людском потоке.

Поток понес ее мимо каких-то киосков и вынес к метро. Изучив карту, Яна без труда нашла станцию «Южная» — собственно на юге Москвы она и находилась. Она вышла на «Южной» и огляделась. Вокруг стояли многоэтажки, по-вечернему торопились по домам прохожие. Горел только киоск «Союзпечать». Яне хотелось что-то принести Олегу в подарок, что-то такое, вроде цветов, но она конечно понимала что цветы парням не дарят. Что бы такое подарить? И тут Яна увидела перочинный ножик — черный, маленький, за рубль тридцать. Вполне подходящий подарок для парня. Яна пересчитала деньги — не хватало трех копеек. Черт бы побрал этого мужика на вокзале! Яна огляделась — может набраться бесстыдства и попросить у кого-нибудь три копейки? «Получится что я как бы попрошайничаю» — вспомнила она слова бывшего инженера. Прохожие куда-то растворились, неподалеку стояли два парня. Яна никогда таких не видела, хотя читала о них в каком-то новом, послеперестроечном журнале — это были неформалы. Одеты они были в рваные джинсы — совершенно рваные, как ветошь в военных гаражах, которой протирают машины. У обоих были длинные волосы как у девок, причем у одного еще зачем-то были выстрижены виски. Нет, у таких просить три копейки не стоит. Парни, заметив Яну, повернулись и стали ее откровенно разглядывать. Яна почему-то смутилась и опустила глаза. Удача! В пыли, у самой стенки киоска, лежали три копейки! Яна подобрала их, купила ножик, и отправилась вдоль домов к парку Победы.

Парк представлял из себя большое глиняное поле, с насаженным кое-как кустарником, по-весеннему тоскливым и тощим. Окаймляла это поле асфальтовая дорожка, а вдалеке действительно стояла башня — таких Яна не видела даже в Ленинграде. Яна зашла в подъезд, поднялась на двадцатый этаж и вышла на лестничную площадку. Сердце ее забилось. Она протянула руку и нажала кнопку звонка, расположенную над табличкой «осторожно, злая человека». Яна представила как сейчас выйдет Олег, и они бросятся друг другу в объятья, будут говорить, говорить не переставая… Яна расскажет ему про эти две недели, которые она провела без него, про ссору с родителями, про побег из дома, про три копейки… За дверью еле слышно играла музыка.

— Кто там? — спросили из-за двери.

Яна почувствовала что ее пристально рассматривают в глазок. Этобыло неприятно. Не дожидаясь ответа, дверь все же открыли. Яна увидела перед собой высокую поджарую девицу, года на три старше Яны, с белыми крашенными волосами. На девице был пестрый халат и домашние тапочки.

— Вы кто? — спросила девица, подозрительно глядя на Яну.

— Я наверно ошиблась квартирой, Олег здесь не живет?

— Живе-ет. — сказала девица каким-то очень неприятным тоном, каким обычно произносят «та-ак».

— А вы собственно кто? — спросила Яна.

Девица, ничего не ответив, обернулась и крикнула в комнату: «Олег! Олег! Ну-ка подойди сюда!» Где-то хлопнула дверь, музыка усилилась и послышались шаги. И вот в коридоре появился Олег. Он был совсем не похож на солдатика в домашней штатской одежде, да и успел уже отпустить небольшую щетину, грозящую перерасти в бородку. Увидев Яну, Олег остановился и на лице его появилась растерянность.

— Привет… — сказал он как-то неуверенно.

— Олег, это кто такая? — вопросила девица, уперев в бока сухонькие кулачки.

— Это подруга одного моего сослуживца. — быстро сказал Олег, — Наверно хочет узнать про него. Сейчас мы с ней выйдем на лестницу и поговорим, подрожди нас здесь, ладно?

— Ничего я не буду ждать! — объявила девица. — Говори, я послушаю.

— Ну, котенок, я тебе потом все объясню. — Олег нежно взял девицу за плечи. — Я буквально на минутку выйду, ладно, котенок?

Яна остолбенела, услышав, как Олег называет «котенком» эту белобрысую девку. Он же тем временем нежно, но решительно затолкал девицу вглубь коридора, а сам вышел на лестничную площадку и прикрыл за собой дверь.

— Ты что с ума сошла? — прошептал он Яне, — Ты что так вдруг, без предупреждения?

— Кто это такая? — спросила Яна упрямо.

— Это Ольга.

— Кто такая Ольга?

— Моя девушка.

— Девушка?? Но… Но ты же сказал что любишь меня??

— Ну сказал… Яночка, понимаешь, жизнь — она штука сложная, и не надо меня винить. Все меняется с каждым днем. Ольга моя девушка, она меня ждала два года из армии, я ее люблю. А то что я сказал, что люблю тебя — ну ты хорошая девчонка, бойкая, симппатичная. Я конечно не помню, может я и сказал такое, но это ведь ничего не значит, я в тот момент тебя любил, но тот момент прошел, а жизнь продолжается. А слова — слова они не значат ничего, когда ты говоришь «здравствуй» ты ведь редко задумываешься что это не просто машинальное приветствие, а пожелание крепкого здоровья? Ну и… Да почему я должен оправдываться в конце концов? Что я такого сделал?

Яна внимательно слушала его сбивчивую речь. И кровь закипала в ней. Пелена слез застилала глаза, дыхание срывалось и останавливалось, сердце, казалось, разбухло и не билось в груди, а словно звонило в колокол, отдаваясь в каждой клетке тела. Яна больше не могла это слушать. Она до крови закусила губу и что было сил залепила ему пощечину — звонко, с треском, получилось даже не плашмя, а ребром ладони — по шеке. Тут же речь оборвалась и Олег отлетел к бетонной крашенной стене. Не глядя, Яна повернулась, бросилась мимо лифта к лестнице и побежала вниз. Ей казалось, что она бежит целую вечность. Слезы мутной пеленой стояли в глазах, и только мельтешил вокруг калейдоскоп серых исписанных стен и серых заплеванных ступеней, да тревожно звенели дребежжащие трубки ламп. Хлопнула дверь подъезда, и в лицо ударил прохладный весенний сумрак. Прямо перед собой Яна увидела скамейку. Она с размаху села на нее и закрыла лицо руками.

Столько она так сидела, Яна потом не могла вспомнить. Может быть час, может быть всего минуту. Очнулась она когда чья-то рука дернула ее за плечо.

— Эй, подруга, случилось чего?

Яна подумала что у нее сейчас должен быть совершенно идиотский вид, но впрочем какая уже разница? Тем не менее лицо открывать не хотелось.

— Случилось. — глухо ответила она, не отрывая рук от лица.

— Кто обидел-то? Ты скажи, мы сейчас с Ежом ему настучим по репе, поваляется с сотрясением мозга — поумнеет.

— Не надо. Никто меня не обидел. — вздохнула Яна.

— А чего так сидишь? — подал голос кто-то другой.

Яна наконец отняла руки от лица. Перед ней стояли те самые два неформала, которых она видела у метро.

— Ого. — сразу сказал тот, что был с бритыми висками. — Плохо дело.

Яна поняла, что вид у нее и впрямь ужасный.

— Ну успокойся, все нормально — солнце светит, ветер дует, птички гадят. — успокоил ее второй. — Портвейн будешь?

— Буду. — сказала Яна.

— Тогда пошли. — парень заботливо обнял ее за плечи. — Не бойся, мы не обидим.

Яна встала и пошла за ними. Шли они недолго, какими-то дворами, и наконец вышли к длинному дому.

— Ну вот например сюда. — Еж неуверенно указал на один из подъездов.

Они зашли в какой-то подъезд и поднялись на второй этаж. На лестнице было темно, закопченные лестничные пролеты-потолки были исчерканы надписями, одиноко торчали разбитые лампочки.

— Садись. — сказал бритый и указал на ступеньку.

Яна послышно села.

— Меня зовут Космос, а это Еж. — ловким ударом об перила Космос сбил пробку с бутылки.

— Яна.

— А чо, клички нет? Просто Яна?

— Просто Яна…

— Ну нормально. На, пей.

Яна взяла бутылку, запрокинула голову и влила в себя сразу половину бутыли. В жевоте появилось приятное тепло и стало расползаться по всему телу.

— Ух, молодец. — одобрил Космос и сам приложился к бутылке.

Вдруг на площадке открылась одна дверь и высунулась старушка. Космос тут же отвернулся и поспешно спрятал бутылку под куртку. Старушка хищно поводила носом:

— Чо опять расселись?

— Мы тут первый раз. — искренне удивился Еж.

— Не ты, так другой — каждый день тут всякие сидят, пьют, того и гляди дом подпалят. Сволочи!

— Бабка, вали отсюда по хорошему. — прошипел Еж.

— Милиции на вас нету! — бабка хлопнула дверью.

Еж и Космос громко заржали.

— Ну так что с тобой случилось-то, подруга? — снова стал серьезным Космос.

Яна помолчала. И вдруг стала рассказывать — про школу, про гараж, про расческу, про то, как она приехала в Москву и как оказалась на лавке у подъезда… Космос и Еж слушали, не перебивая.

— Понятно… — вздохнул Космос когда Яна закончила рассказ. — Ну и вот что я тебе скажу. По нашему, по-панковски, — запомни, все в мире дерьмо. И твой Олег — дерьмо. И ты дерьмо. И я дерьмо. И вон Еж тоже дерьмо.

— Ты давай меня не припахивай, я не панк, я хиппи. — обиделся Еж, оторвавшись от бутылки.

— Да все равно дерьмо. И грузиться по этому поводу…

— Чего делать? — переспросила Яна.

— Ну канючить, страдать. Короче грузиться что мир дерьмо — это дерьмом булькать. Понятно?

Яна кивнула. Космос театральным жестом провел рукой по воздуху:

— Вот смотри сама. — Разве мы не в дерьме?

Яна оглядела закопченные лестничные пролеты, пыльные серые ступени, бычки на полу… То ли аргумент был убедительный, то ли подействовал портвейн, но Яна стала успокаиваться.

— Да, мы в дерьме. — вздохнула она, и вдруг действительно почувствовала облегчение от этих слов, будто все сразу встало на свои места и все законы жизни стали полностью объяснены.

Неожиданно внизу хлопнула дверь и на лестнице послышались громовые шаги — кто-то поднимался, здоровый и внушительный. Космос на всякий случай спрятал пустую бутылку под куртку.

— Эй, вы, козлы! — раздался громовой голос и в густой темноте появился милиционер. — А ну ко мне, быстро!

— Вот попали. — шепнул Еж, — Это бабка вызвала. Сейчас в отделение поведут.

— За что? — удивилась Яна.

— За ухо. — мрачно прошептал Космос. — Куда бы бутылку спрятать?

— Эй, долго вас ждать? Или мне самому подняться? — заухало внизу.

Яна встала со ступеньки и начала спускаться первой. Милиционер был рослый, немолодой. Лицо его было неразличимо в полумраке, и казалось просто квадратным пятном. Яна приблизилась к нему.

— А, маленькая сучка, трахаться негде? Ничего, в обезьяннике трахнут. Распустила вас перестройка, подонков. — он грубо схватил Яну за плечо, стащил с лестницы и швырнул за спину, влево, в короткий тупик перед двумя чьими-то дверями. Яна ударилась щекой о крашенную дверь.

— Следующий давай, столько вас там? — заорал милиционер снова.

Яна с детства была воспитана в почтении к армии и милиции, но очевидно портвейн и душевная травма, пережитая несколько часов назад, что-то изменили в ней. Яна стиснула зубы и бросилась вперед. Милиционер краем глаза увидел стремительное движение и наверно подумал, что девчонка хочет сбежать. Он резво повернулся к ней, чуть присел и расставил в воздухе широкие ручищи. Яна отметила, что противник открылся полностью и привычно взмахнула ногой — прямой удар носком башмака в подбородок отбросил милиционера назад. Он отлетел на несколько шагов, мотнул головой и зарычал. Яна отметила, что почти полностью вес тела у него сейчас на правой ноге, и прыгнула еще раз, хватая его за рукав и с размаху опуская обе ноги слева на его колено. Нога милиционера послушно подвернулась и он, лишенный опоры, стал заваливаться на пол. Яна изогнулась всем телом, в падении схватила его затылок и с силой впечатала носом в стену у самого пола. Милиционер взвыл и дернулся.

— Быстрее отсюда! — скомандовала Яна, отметив, что язык почему-то плохо ее слушается.

Космос и Еж рванули за ней, перепрыгнув стонущего милиционера, и все трое выскочили на улицу. Яна не знала теперь куда бежать, но Космос свернул в какую-то арку, они пронеслись какими-то дворами, пересекли шоссе и заскочили в трамвай, который словно их и ждал. Вагон-прицеп был пуст, и они устроились все втроем на заднем сидении, громко дыша.

— Ты с ума сошла! — восторженно сказал Космос. — Ты представляешь что бы могло быть с нами со всеми? Это же тюрьма! — добавил он шепотом.

— Я чуть не обоссался. — признался Еж.

Космос вытащил из-за пазухи пустую бутылку и сунул ее под переднее сиденье, почему-то оглянувшись.

Яна хотела сказать, что никому не позволит разговаривать таким тоном с собой и своими друзьями, а Ежа и Космоса она уже считает друзьями, хотела сказать, что милиционеру этот урок пойдет на пользу — в следующий раз не будет хамить, но после драки и бега по всему телу разливалось приятное тепло, язык не слушался, и хотелось спать. Яна закрыла глаза.

— Слушай, а тебе вообще куда? Ты где живешь? — Космос потряс ее за плечо.

— Нигде. — сказала Яна.

— Так не бывает. — вмешался Еж.

— С сегодняшнего дня нигде. — повторила Яна, — В Ярославль я не вернусь. Я буду поступать в театральное.

— То есть тебе нужна вписка?

— Чего?

— Ну вписка, место где можно вписаться. — путанно объяснил Еж.

— Наверно. — Яна снова закрыла глаза.

Очень хотелось спать, сквозь сон Яна слышала как парни вполголоса переговариваются.

— У меня полон дом шнурков. — говорил Космос.

— И у меня тоже предки. — отвечал Еж. — У кого бы ее вписать? Может ее к Весне отвезти?

— Да ты что, до Весны далеко, уже наверно электрички не ходят. Можно Жуку позвонить.

— А Жук сейчас вписывает?

— Ну попросим — впишет.

— А может к Мыши?

— А чо — идея. Янка! — Космос потряс Яну за плечо, — Мы тебя впишем у Мыши. Ты не пугайся и не удивляйся — там большая тусовка, отвязный народ, тебе там понравится.

— Спасибо, ребята. — сказала Яна.

— Только ты там не бей никого. — строго и серьезно предупредил Космос. — Ишь, Жан Клод Ван-Даммка нашлась…

— Дамка! — громко сказал Еж.

— Чего?

— Теперь ее будем звать Дамка.

— Точно! — Космос кивнул.

Яна проснулась и ощутила, что лежит в одежде на чем-то мягком. Она открыла глаза — это была комната, большая и светлая, только находящаяся в жутком состоянии — стены были исписаны и изрисованы, остатки обоев свешивались клочьями, мебели не было вообще, кроме стула без ножки, стоящего в углу и огромного черного чемодана, старого-старого, валяющегося распахнутым у батареи — очевидно его использовали как шкаф. Повсюду были разбросаны какие-то шмотки, мешки, одеяла, весь пол наполовину был завален матрасами, а на веревках, протянутях под потолком огромные пучки какой-то травы, от которой в комнате приятно пахло свежескошенным сеном.

Сама Яна лежала в углу на матрасе, заботливо прикрытая рваным серым пледом. Вчерашнее помнилось смутно, во рту пересохло и очень хотелось пить. Яна стала вспоминать — как же она здесь оказалась? И тут, как заноза, в сердце всплыло воспоминание о предательстве Олега, только уже не такое сокрушительное как вчера, немного потускневшее, но все равно окрашивающее мир в черные цвета. «Весь мир — дерьмо!» — вспомнила Яна, и на душе немного полегчало от этого заклинания. Затем она вспомнила подъезд, милиционера и сморщилась — и что это на нее нашло вчера? Затем был трамвай… Затем… Что же было затем? Они куда-то шли, ребята поддерживали Яну… Потом дверь, слова: «это Дамка, она из Ярославля, ей нужна вписка»… Потом кто-то протягивает чашку горячего чая, потом Яну заботливо кладут в угол и укрывают одеялом. Какой кошмар, надо же было так напиться? Всего-то полбутылки портвейна, правда на голодный желудок…

Яна скинула одеяло и встала. Мир немного гудел и покачивался, но сохранял поразительную четкость и резкость — краски были яркими, воздух прозрачным, короче жить было можно.

Яна подошла к двери и выглянула в коридор — коридор был длиннющим, заваленным досками и еще каким-то мусором. В глубине раздавались голоса. Яна пошла на шум и вышла на кухню. Тут сидело несколько человек, среди которых Яна узнала Ежа.

— О, Дамка пробудилась, — обрадовался Еж.

К Яне подошла небольшого роста хрупкая девушка со взрослым лицом. НА ее руке висело несколько плетеных браслетиков из разноцветных ниток.

— Меня зовут Мышь. — сказала она, — Ты как сегодня, нормально?

— А что? — спросила Яна.

— Говорят вчера тебе было плохо.

— Было. — вздохнула Яна.

— Ну ты в крейзу не падай, все будет хорошо. Ты из Ярика?

— Откуда?

— Из Ярославля?

— Ну да, из военного городка.

— Тьфу-тьфу-тьфу, не к весне будь сказано. — Еж постучал по столешнице и все засмеялись.

— Чай в чайнике, а гречку уже всю схавали. — сказала Мышь. — Еж, налей Дамке чаю.

Еж полез искать пустую кружку. Яна сказала что сейчас придет, и отправилась на поиски туалета. Туалет находился в самом конце разгромленной квартиры и был тоже весьма плох. Из мутного зеркала на Яну глянула оплывшая, немного печальная физиономия, Яна кое-как умылась и вернулась на кухню. Ей вручили чашку чая и она села на пол в уголок, на матрас — матрасы были разбросаны и на кухне. Рядом села Мышь.

— Мышь, а что у тебя в квартире такой разгром? — спросила Яна.

— Не грузись, просто дом старый, а мы на последнем этаже.

— Ты здесь живешь?

— Ну вроде как. Вообще это нежилое помещение, но у нас как бы художественная мастерская.

— Ты художница? — удивилась Яна.

— Да. — кивнула Мышь. — Алена Меньшова, может слышала?

Яна призадумалась. Нет, конечно художников она не знала и вообще не интересовалась этим, но зато подумала, что Мыши определенно намного больше лет, чем могло показаться сначала.

— Тут нас трое художников — я, Кельвин и Вуглускр. — продолжала Мышь.

— Кто-кто?

— Ну ты их не знаешь, они вечером придут. Тебе у меня нравится?

— Нравится. — искренне улыбнулась Яна.

— Ну живи. — улыбнулась в ответ Мышь, — Только у нас с хавчиком проблемы.

— С чем?

— Ну с едой. Цивильная ты какая-то, не системная.

— Чего? Какая?

Мышь вместо ответа засмеялась. Смех у нее был звонкий, но смотрела она при этом куда-то в пространство, вверх, и это было странно.

— Слушай, Мышь, а ты не знаешь что нужно чтобы в театральное училище поступить?

— О, — Мышь поглядела на Яну с уважением, — Это тебе надо у Кельвина спросить вечером, он поступал когда-то.

— И чего, не поступил?

— Поступил, поучился и ушел.

— А почему?

— Каждому свое. — Мышь пожала плечами.

Они помолчали. Яна оглядывала просторную кухню — действительно, в углу стояла картина без рамы, на ней было что-то непонятное — какие-то закручивающиеся спирали, узоры. Под картиной сидел малыш лет двух, не больше. Он тихо перебрасывал в руке старую ободранную деревянную ложку и весело поглядывал на сидящих в кухне.

— А это кто? — спросила Яна.

— Бэбик? Это Мелкий. Мой бэбик.

— Твой? А отец где?

— Рольф? Его нет. — сказала Мышь.

— Сбежал, сволочь? — неожиданно вырвалось у Яны.

— Не, умер от передоза.

— Извини… — прошептала Яна. — От наркотиков?

— От черняшки — ханкой ширялся. — ответила Мышь.

Яна помолчала.

— А ты?

— А что я? Мне не привыкать, я так уже трех своих похоронила. Хорошо хоть Вуглускр у меня в этом смысле лапочка, кришнаит.

— Нет, в смысле, ты сама — не того?

— Черняшкой двигаться? Нет, я еще пожить хочу. — Мышь вдруг быстро взглянула на Яну, — И кстати учти, на этой вписке закон — опиюшников выписывают пинками, так что не вздумай сюда приносить чего.

— Да ты что? — обиделась Яна, — Я не наркоманка и не забулдыга какая-нибудь.

Она вдруг вспомнила в каком состоянии ее вчера привели сюда и осеклась.

— Нет, Дамка, я на всякий случай предупредить — тут все знают. Вайн всегда на ура, ганжа курим, колеса только если по праздникам, винтовых не приветствуем, а опиюшников, которые черным, медленным двигаются — вышвыриваем с лестницы.

— Я ничего не поняла.

— Ой, боже! Перевожу для цивилов — выпивку носить можно и нужно, марихуану курить можно, таблетками не закидывайся особо, первитин не вари, или потихоньку, чтобы массового винтилова не устраивать, а если что-нибудь маковое принесешь — ханку там или героин, то можешь забыть этот адрес, помирай где-нибудь на других вписках, хватит на мой век трупов.

Яна помолчала.

— Да ты не грузись, все нормально, это я так, профилактическую работу веду. — сказала Мышь.

В углу напротив сидели Еж и какой-то наголо бритый парень. У Ежа в руках откуда-то появилась гитара, и он медленно дергал струны.

— Спой «яйца»! — попросили вдруг две девицы, сидевшие за столом и нанизывающие бисеринки на нитку.

— Как вы задолбали со своими яйцами. — вздохнула Мышь, — откуда у меня на вписке берутся панки?

— Я не панк, я хиппи! — запротестовал Еж, — Это Космос панк.

— Да все вы хороши. — Мышь встала и вышла из комнаты.

Еж еще раз перебрал струны и хитро спросил:

— Значит «яйца»?

— «Яйца!» — хором закричали девчушки за столом и к ним присоединились еще двое парней, и даже кажется бэбик что-то гугукнул.

Еж ухмыльнулся, с важным видом перебрал струны и начал отбивать жесткий ритм — раз, два, три, четыре…

О, стыд и срам — я ходил по дворам,

Переулкам славы, аллеям гордости,

Одинокий мент попросил документ

И повесился от безысходности —

Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!

Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!

Бум! Все мы яйца-а-а-а!

Припев повторяли хором, подключилась даже Яна, а бэбик радостно колотил ложкой по своем матрасу. Но дальше вышла заминка — Еж забыл слова, да и никто тоже не смог вспомнить, поэтому припев повторили еще раза три, с каждым разом все громче и громче, пока наконец не вернулась Мышь.

— Эй, вы, децибелы, вы прекратите наконец? — она повернулась к Яне, — Понимаешь, вчера принесли эти гаврики новую песню, всю ночь орали. Космос под утро все-таки слинял, а песня осталась.

— Так это его песня? — догадалась Яна.

— Агы! — радостно хихикнул Еж. — Он же у нас поэт-песенник, блин!

— А что он еще написал? — спросила Яна.

— Да много чего. Песни у него панковские, стихи.

— Ну спой еще что-нибудь! — попросила Яна.

— А чего спеть-то? — растерялся Еж.

— Про Ленина спой. — усмехнулась Мышь.

— А, точно! — обрадовался Еж и громко объявил, — Исполняется революционный факстрот-кадриль про тусового чувака Ленина!

Еж подергал струны, словно проверяя, хорошо ли они держатся, и запел:

Все захлопали, а Яна даже закашлялась от смеха.

— Ой, чего я вспомнила! — закричала она, — Еж, а… один там короче написал стих про параноика!

— Лес дремучий снегами покрыт? — откликнулся Еж.

— Да, а ты откуда знаешь? — опешила Яна.

— Ну это же тоже Космос. — пожал плечами Еж. — Старое-старое.

— Еж, ты врешь! — возмутилась Яна, — Это Олег написал, ну… про которого я вам вчера рассказывала… — закончила она совсем тихо.

— Это он тебе так сказал?

— Ну да…

— Видишь ли, — Еж задумчиво перебирал струны гитары, — Этот козел живет с Космосом в одном доме, а мы частенько там на лестнице орали, курили вместе…

— Дамка, у меня к тебе просьба. — Мышь была серьезна и в ее глазах бегали искорки настороженности, — надо отвезти в одно место одну вещь.

— Да, конечно, а куда?

— Это я тебе сейчас расскажу. Тебе за эту вещь дадут денег. Много денег. Хотя почти все придется отдать, но нам хватит на хавчик очень надолго.

— А что это?

— Это пять килограмм анаши.

— Наркотики? Мышь, а почему сразу я?

— Потому что у тебя вид самый цивильный.

— Но я никогда наркотики…

— Да какие же это наркотики, это анаша!

— Но на нее ведь садятся и потом умирают?

— Кто тебе сказал такую глупость? На нее не садятся. Ну бывает иногда что человек без нее тоскует, как без кофе. Но никто от нее не умер сроду, по крайней мере я такого не слышала.

— А что от нее бывает?

Мышь поразмыслила.

— Глупеют от нее постепенно. Там клетки кое-какие особые в мозгу гибнут, по горсточке после каждой раскурки, только это не заметно так сразу, потому что гибнет горсточка, а их там миллиарды. Но как посмотришь на тех, кто несколько лет каждый день раскуривается — сразу поймешь.