– Не надо, Антонина Макаровна, - вежливо перебил я ее, - я вас прошу, не надо слов.
      – Да, ты прав, - сказала Антонина Макаровна, - ты всегда был умным мальчиком и скромным, действительно слова здесь излишни. Когда у тебя похороны?
      – В понедельник.
      – Уже в этот?
      – Ну да.
      Антонина Макаровна снова шумно вздохнула и замолчала. Выдержала паузу и затем произнесла:
      – Да, как это ни печально, но нам надо работать. Прости, Аркадий.
      – Антонина Макаровна, можно я посижу последний раз?
      – Здесь, с нами? - удивилась Антонина Макаровна. - Зачем тебе теперь, Аркадий?
      – Ну я хочу последний раз посидеть на вашей лекции.
      – Я польщена. - сказала она, - Конечно, Аркадий, конечно посиди.
      Лекция началась. Через минуту я уже понял, что оставаться здесь было нельзя - прав был похоронный агент. Лекции почти не получилось, все сидели как на иголках, конечно никто ничего не записывал. С задней парты, как с последнего ряда амфитеатра, мне было видно все. Ольга постоянно плакала и иногда выбегала в коридор сморкаться, Игорьку, как мне показалось, очень хотелось воткнуть в уши наушники плеера - пару раз его рука машинально дергалась под партой к сумке, но он не мог этого сделать в моем присутствии. Шуршик обычно читал книгу, но сегодня он тоже не мог этого сделать, и только ежился, все боясь оглянуться назад на меня. Я досидел до перерыва, попрощался и ушел. В коридоре меня нагнал Глеб.
      – Аркад, мы всей группой собираемся у меня послезавтра, в субботу, приезжай.
      – У тебя? Подожди, у тебя же день рождения в марте? - удивился я. - Ты же всегда говорил что ты рыба по гороскопу?
      – Да при чем тут? Ты не понял - мы решили собраться чтобы проститься с тобой. Не как сегодня, по-настоящему. Я думаю у меня собраться удобнее всего.
      – Да, у меня там с мамой плохо…
      – Ну понятно. Так что приходи, адрес помнишь, в три. Юльку свою бери. Ну я еще тебе позвоню - ты сейчас дома… остановился?
      – Дома. Спасибо, Глеб, спасибо вам всем. До субботы!
      Глеб хлопнул меня по плечу и, развернувшись, убежал. А я пошел в библиотеку - надо было сдать книжки.
 

* * *

 
      Юлька работала секретаршей в "Витязе". Это была хорошо поставленная частная фирма, занимающаяся квартирным сводничеством. Целый день Юлька сидела на телефоне и договаривалась о встрече хозяев квартир с будущими жильцами-квартиросъемщиками, а также занималась прочей канцелярской ерундой. Познакомились мы с Юлькой совершенно случайно на лесной стоянке в байдарочном походе, где случайно встретились две наших группы. Казалось, что это было так давно, чуть ли не в прошлой жизни. Знает она или еще нет? Я вошел в здание и поднялся на второй этаж. Здесь, прямо за дверью "Витязя" находился стол Юльки, но сейчас ее не было. Я заходил сюда за Юлькой бессчетное число раз, и меня тут знали.
      – А, Аркадий! - забасил администратор Григорий, - Юлию караулишь? Сейчас она придет.
      – Угу, я подожду.
      Я сел в юлькино крутящееся кресло. С Григорием мне никогда особо разговаривать не хотелось, а уж сейчас тем более. Бывают такие люди, которых стоит только увидеть, и сразу чувствуешь, что это совершенно чуждый человек и никогда он не станет твоим другом. Григорий жил в совершенно ином мире - это был мир отутюженных пиджаков, ведомостей, клиентов и карьерного роста. На пиджаке Григория неизменно висела табличка "Григорий Котов, фирма "Витязь ", АДМИНИСТРАТОР". Меня он в душе презирал, считая что жизнь моя идет совершенно бездарна, ведь только полный дурак в наше время учится в институте и таскается с байдарками по Карелии, вместо того, чтобы делать карьеру в солидной фирме, а летом ехать в солидный отпуск. У меня тоже были свои причины презирать Григория: я абсолютно не понимал за что он так себя любит - человек без образования, ничего толком не умеющий, занимает крохотную должность администратора. Мальчика на побегушках, нечто среднее между курьером и секретарем. И эта позорная табличка на груди, которой он так гордится… Так собаки с гордостью носят хозяйский ошейник. Впрочем может я не любил Григория еще и из-за того, что он постоянно пытался ухаживать за Юлькой, впрочем вполне безуспешно. Юлька рассказывала мне каждый раз о его новых уловках - то он предлагал ей билеты на гастрольных знаменитостей, то приглашал в кабачок поужинать. Мы с ним общались всегда корректно и вежливо.
      – Аркашка! - обрадовалась Юлька, войдя в комнату, и кинулась ко мне в обьятья, чмокнув в губы. - Чего ты такой холодный?
      Я вздохнул и чуть отстранился.
      – Юльк, давай-ка выйдем, мне тебе надо сказать что-то важное.
      Не дожидаясь ответа я вышел сам, а Юлька вышла следом. Спиной я чувствовал недоуменный взгляд Григория. Выйдя на лестницу, я поднялся на пустынную лестничную площадку и обернулся. Юлька поднялась за мной и нерешительно остановилась.
      – Аркаш, что-то случилось?
      Я мысленно вздохнул и закрыл глаза. Сейчас мне хотелось только одного - уйти отсюда, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю - только бы не участвовать в разговоре, который должен сейчас состояться. Она еще ничего не знала.
      Но как только я закрыл глаза, свет не потух и я не увидел привычных сумрачных пятен на веках. Напротив, мне показалось, что я не закрыл их, а только теперь открыл, но открыл уже в другом мире - словно промахнулись пальцем мимо кнопки на пульте телевизора, и вместо того, чтобы выключиться, телевизор переключился на другой канал. Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли - ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться - сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза - меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.
      – Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?
      – Мне-то нет. - я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил, - Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Не приходя в сознание. - добавил я зачем-то.
      Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.
      – Но… - голос ее сорвался.
      Я очень правильно сделал, что держал ее за руку - она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно - Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Наконец я понял, что говорить с ней нельзя - как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.
      – Извини, я пойду.
      – Не уходи!
      Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:
      – Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу - там наша группа собирается.
      И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.
      Остановился я только на бульваре, через два квартала от "Витязя" и огляделся - шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет - и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел - такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. "Дождь - хорошая примета." - вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь - там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.
      Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу.
 

* * *

 
      Лосев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.
      – А, явился, не запылился. - отозвался Лосев.
      – Где Михалыч? - сразу спросил я.
      Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.
      – Дождь что ли? - Лосев кивнул на мой плащ.
      – Угу. Так где Михалыч?
      – Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. На них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайшие десять лет. - Лосев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.
      – Но я-то тут не виноват наверно? - опешил я.
      – А никто не говорит, что ты виноват. Никто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под "Виндоус" нельзя, а заказчик требует, это раз. - Лосев выставил вперед ладонь и загнул большой палец, - Программист модуля помер, это два. - его указательный палец нацелился на меня, но Лосев тут же его загнул. - Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. - Он загнул средний палец, - Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре. - он загнул безымянный палец, - Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года - коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э… - Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.
      – Дмитрий Павлович, но почему я должен это выслушивать? - возмутился я.
      – А кто должен выслушивать? Здесь больше никого нет, это я остался тебя ждать. - Лосев помотал головой, словно обводя лысиной комнату. - Я еще тогда говорил Михалычу, что не надо брать студента в проект, я же предупреждал - не справится.
      – Лосев! - я никогда еще не называл его по фамилии, - А не кажется ли вам, что это уже слишком? Я вкладывал все силы и время в этот модуль, зимнюю сессию чуть не завалил. У меня он почти готов, да я бы его вообще закончил еще месяц назад, если бы ваши железячники не запаяли там внешнюю память вверх ногами, и пока я обнаружил, что дело в железяке, а не в моей программе…
      – А ты не ори! - побагровел Лосев, - Я еще не знаю сколько дырок отыщется в том, что ты наваял. Ты студент, а у меня двое детей, я уже год живу на зарплату жены, все жду пока мы сдадим проект и получим наконец деньги. И пашу я целые дни, а не являюсь как ты через день к вечеру!
      – Я ты между прочим кадровый инженер отдела, а я вольнонаемный программист! - я разозлился не на шутку. - И кстати хамить не надо, я уже сегодня одному кадру по ухе съездил.
      – А ты мне не угрожай! - Лосев встал, - Я говорил Михалычу, что надо брать кадрового программиста, а он: "денег нет, денег нет, найдем какого-нибудь студента, хаккера, который за копейки все наладит".
      – Вот так и сказал Михалыч? - я опешил.
      – А ты как думал? - заорал Лосев мне в лицо. - Тебе за всю работу Михалыч сколько обещал? Шестьсот, правильно?
      – Четыреста…
      – А вот так даже? В смете правда стоит шестьсот, но не важно. А знаешь сколько стоит такая работа у профессионального программиста микрокристаллок? В три раза больше!
      – Да врешь ты все!
      – Да ты просто дурак еще маленький. И упорный как ишак!
      – Сядь угомонись. Нечего на меня орать. - Я легонько ткнул его в грудь, и он грузно повалился обратно на стул.
      – А ты руки не распускай, я сейчас вызову милиц… - Лосев осекся, понимая неуместность угрозы. - Ты меня руками-то не трогай, черт вас знает что за болезни могут у вас быть, яды трупные всякие…
      Он брезгливо оглядел свой пиджак в том месте, где я ткнул его рукой.
      – Скотина ты Лосев. - сказал я. - Я умер сегодня, а ты так разговариваешь.
      – Да хоть трижды умер! - опять вскинулся Лосев, - Эка невидаль-то! Нашел, понимаешь, заслугу! Не ты первый, не ты последний в этом мире. Все рождаются и помирают. Ты же не гордишься что ты родился на свет? И нечего бахвалиться, что помер. Каждый когда-нибудь да помрет. Я тоже лет через десять-сорок преставлюсь, а может и раньше от такой жизни, ну и что теперь, требовать чтобы мне все кланялись и честь отдавали?
      – Да пошел ты, Лосев, к черту. С таким уродом разговаривать - только настроение портить.
      – Ах, настроение у нас испортилось! - протяжным тонким голосом откликнулся Лосев. - Батюшки светы! Какие мы гордые, мы нынче ходим по миру аки тень отца Гамлета, и все нас встречают чаем, да пирогом, да слезою светлою! А мы значит такие возвышенные и дум блаженных полны! Ходим, повышаем себе настроение. А тут такой-сякой Лосев пристал со своими делами суетными и портит нам наше настроение!
      – Знаешь, я хоть человеком помер, а ты помрешь свиньей. - я повернулся к двери.
      – Э, куда направился? - встревожился Лосев.
      – А что такое? Ты уже милицию для меня вызвал?
      – А вот эту херню, которую ты тут наваял, ты значит нам так и бросишь, да? - Лосев ткнул пальцем в монитор.
      – Нет, знаешь ли, я сегодня сюда работать пришел!
      – Хорошо устроился! А кто теперь в этой ерунде разберется?
      – Да уж не ты наверно, ты и в своей-то не очень разбираешься, а микрокристаллку за всю жизнь только на моем столе и видел.
      Мне показалось что его лысина на миг вспыхнула как лампа аварийной сигнализации, но тут же погасла.
      – Значит, Аркадий, ты вот сейчас напоследок сядешь и по всей своей программе на каждой строчке напишешь комментарии - что у тебя где делается. Чтобы после тебя человек мог сесть и разобраться.
      – Да? А еще чего мне надо сделать напоследок в отделе? Может пол помыть или занавески постирать?
      – Аркадий, сядь и пиши. Потому что ты должен был это делать в процессе работы - чтобы программу можно было читать. Неужели ты не понимаешь, что из-за тебя теперь горит весь отдел?
      – А ты не боишься что на клавиатуре останется трупный яд или там болезнь какая-нибудь, нет, не боишься?
      – Ничего, я ее после тебя спиртиком протру.
      – Вот это не видел? - я показал Лосеву кукиш.
      – Ничего, и на тебя управа найдется. - зашипел Лосев, - Думаешь можно людям подлости делать?
      – Все, Лосев, прощай. С ублюдками я разговаривать не желаю.
      Я шагнул к двери, но вдруг раздался протяжный звонок. Я повернул щеколду - за дверью стоял Михалыч. В одной руке у него был неизменный рыжий портфель, в другой - ключи от "Москвича".
      – Аркадий. - он взмахнул портфелем и неловко, по-стариковски, обнял меня. - Как же ты так, Аркадий? Это я во всем виноват, послал тебя за этими компьютерами…
      – Ну что вы, Михаил Германович, при чем тут вы?
      – Я, я во всем виноват! Не ценили мы тебя, Аркаша, ты же золотой человек!
      Михалыч еще раз вздохнул и выпустил меня из объятий. Взмахнул своим потрепанным портфелем и прошел в свой кабинет, приглашая меня за собой. Я пошел за ним.
      – Я сейчас чайку поставлю. - он засуетился возле старого электрочайника.
      – Спасибо, Михаил Германович, я теперь не пью чая.
      – Ах, ну да, ну да. Я никак не могу поверить в это…
      – Как там компьютеры?
      – А, - Михалыч махнул рукой, - В кашу.
      – Я вас очень подвел?
      Михалыч вскинул на меня изумленные близорукие глаза.
      – Ты о чем?
      – О незаконченной программе.
      – Аркашенька, ну как ты можешь такое говорить?
      – Это не я, это Лосев говорит.
      Михалыч нахмурился.
      – Этого старого дурака я до сих пор не выгнал только потому что ему идти некуда, пропадет. Мы с ним проработали двадцать лет, а он как был дураком, так и остался. Он тебе тут наговорил что ли всякого?
      – Не без этого…
      – Аркаша, не суди его строго - это старый больной человек, вечно злой и психованный. А тут еще такое стряслось… Он и мне бывало такого наговорит, что… Не знаю что он там тебе сказал, но я прошу прощения за него.
      – Да ладно, чего уж там теперь. А как быть с моей программой?
      – Ох, и не говори. Надо нанимать программиста.
      – Да, это ведь таких денег стоит, тысячи полторы… - я вопросительно глянул на Михалыча.
      – Угу. - Михалыч кивнул, - Это тебе тоже Лосев сказал? Все верно, денег-то у нас и нету. Вся надежда на тебя была. Может конечно Лосев разберется, но куда ему. А программа у тебя сложная, профессиональная, без комментариев… - Михалыч выжидательно глянул на меня.
      – Ну в принципе… В принципе я могу расставить комментарии.
      – Ой ну что ты, Аркаша, у меня бы и предложить тебе такое язык не повернулся! Но ты просто золотой человек что согласился нам помочь напоследок, спасибо тебе огромное! А то совсем пропадем.
      – Да пожалуйста, мне не трудно.
      – Ох какие люди уходят, какие золотые люди. - по лицу Михалыча покатилась слеза. - Во все времена у всех народов золотые люди… первыми уходят… А тебе много осталось писать по модулю? Ты же вроде почти все закончил.
      – Ну там кое-что по протоколам обмена поправить, да свести воедино.
      – А долго это?
      – В принципе дня четыре если плотно сесть и ничего больше не обнаружится по железу. Я планировал закончить недели через две, не торопясь - ну да я же вам говорил.
      – Да торопиться-то уж куда? Все равно остальные блоки будут только к зиме готовы. Ну я думаю Лосев за тебя справится, девять месяцев осталось, родит… Хотя такой он у нас идиот, что сомневаюсь я.
      – Ну за девять-то месяцев? Там же почти все готово.
      – Ох, Лосев… А тебе действительно четыре дня осталось? - Михалыч быстро взглянул на меня.
      – Ну не знаю. А что, дописать?
      – Что ты! Кощунство какое! Разве бы я посмел тебе такое предлагать! - Михалыч замахал руками. - Единственное что, я бы тогда смог твоим родителям деньги перевести за работу…
      – А так что, они ничего не получат? - я как-то совершенно об этом не задумывался.
      – Ну а как же они получат-то? По какой ведомости? Мы же с тобой даже трудовой договор не составляли.
      – Действительно не составляли! - я опешил. - А как же я у вас полгода пахал без трудового договора?
      – Ох, мое упущение. Виноват я, Аркашенька. Да и ты не напоминал.
      – Я думал вы там сами… Думал у вас там есть что-то такое на меня… Записано…
      – Да откуда же? И поэтому деньги за модуль никак я не смогу перечислить.
      – А если я сейчас подпишу договор?
      – Слыханное ли дело подписывать посмертно? Да и работу ведь ты не закончил, правильно?
      – Хорошо, а если я ее закончу, то как тогда?
      – А тогда элементарно. - Михалыч оживился, - Мы оформляем договор на твою мать… на мать твою… на маму Галкина. И ей выплачиваем четыреста.
      – Шестьсот, как в смете.
      Михалыч густо покраснел.
      – Ну Лосев! Да конечно, мы же тебя решили премировать… - он совсем потупился.
      – И давно решили? - я внимательно глянул в глаза Михалычу.
      Михалыч снова покраснел и отвел взгляд.
      – Аркашенька, не надо так зло, не надо… Много ли я нажился на чужом труде? - он кивнул на свой потрепанный допотопный портфель, лежащий на столе.
      – То есть вы себе на новый портфель отложили из сметы?
      – Аркадий, значит так. - Михалыч решительно уперся обеими пухлыми ручками в столешницу, - Если ты закончишь эту работу, я выдаю твоим родителям четыреста, а нет, значит нет.
      – Значит нет. Кого-то учит жизнь, а меня учит смерть. - я повернулся к двери.
      – Хорошо пятьсот!
      – Раньше надо было думать.
      – Ну за шестьсот я найду троих программистов, ты думаешь один такой умный студент нашелся?
      – Найдите, Михаил Германович, найдите.
      – Хорошо, по ведомости.
      – Нет.
      – Твоим родителям помешают шестьсот? Да они сейчас на твои похороны больше потратят. Подумай о родителях, Аркаша, они ведь теперь одни остались!
      Я помолчал.
      – Хорошо, я добью этот модуль. Только чтобы Лосева духу не было в отделе - дайте ему отгул на неделю.
      – Спасибо тебе, Аркаша, ты золотой человек. Отдел будет вообще пуст, мы все возьмем отгул чтобы тебе не мешать.
      – И скажите вахтерам института, что я здесь буду оставаться на ночь - пусть не гоняют как обычно в десять.
      – Ну нежильцов вахтеры и не гоняют. Золотой человек!
 

* * *

 
      Весь день и всю ночь я просидел за компьютером. Я боялся, что мне захочется спать, глаза будут закрываться сами собой, и снова появится сиреневый коридор, но спать совершенно не хотелось. Вечером когда НИИ опустело, я звонил домой - мама по-прежнему рыдала в трубку, звонил Юльке - подошла ее сестра и сказала, что Юлька в жутком состоянии, наглоталась снотворного и легла спать.
      За окном поднимался рассвет, розовое марево плыло из-за крыш домов. Наступали вторые сутки. Приходил Михалыч, цокал языком, говорил что-то насчет золотого человека. Ушел чтобы не мешать. Работалось легко. Ближе к вечеру я позвонил в офис Юльке, но Григорий сказал, что ее нет на работе. Тон у него был странный - одновременно вежливый, печальный и самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.
      На вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма "Девять дней и один год" про двух ученых-ядерщиков, погибших на испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а второй - еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое посмертно назвали его именем.
      Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к полудню наконец дозвонился до Глеба - он сказал, чтобы я приезжал в три. Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.
      – Аркашенька… - сказала она бесцветным голосом, - Ты прости, но… но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я… - она всхлипнула, - Я буду плакать и… я не могу больше! - она зарыдала.
      – Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.
      Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку.
 

* * *

 
      За дверью Глеба раздавались деловитые голоса, но обычного смеха не звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.
      – Здравствуй, Аркадий. - серьезно поприветствовал Глеб, - Проходи, ботинки можно не снимать.
      – У меня не снимаются. - сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев как Глеб прикусил губу.
      В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки, тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все наши - молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
      Меня усадили во главе стола - там уже было приготовлено маленькое блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
      – Друзья. - Глеб поднял рюмку, - Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда, когда есть сомнения. Но ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был не просто хорошим человеком - он был… у меня нет слов. Мне кажется, что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай - где бы мы ни были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
      Все чокнулись и выпили. Некоторое время за столом висела тишина, только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов - хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на справедливости и восточных единоборствах.
      – Второй тост обычно пьют за родителей… - Витька замолчал, подбирая слово, - ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Но я знаю, что это замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
      Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
      – Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас. Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить за дружбу - пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
      После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись, боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята ожили, по столу поползли разговоры. Семен достал свой неизменный фотоаппарат и сделал несколько снимков. Артур предложил выпить за сессию, и все его поддержали. Аленка и Ольга насели на Игорька чтобы он взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по квартире и я тоже вышел из-за стола, чтобы не оставаться одному.
      В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Аленка, Семен и еще кто-то. На кухне Руслан с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а Лариска хихикала. На балконе курили, облокотившись на перила, слышались полупьяные голоса и смех - там кажется рассказывали анекдоты. В туалете кого-то тошнило.
      В коридоре меня поймал Шуршик.
      – О, з-здорово, Аркад.
      – Привет, Шуршик.
      – С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить…
      – Что?
      – Это… - Шуршик потупился, - С-слушай, ты ведь к-курсовую по с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
      – Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
      – Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
      – Откуда ты знаешь?
      – У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай… если бы это… Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? Н-не мог бы ты ее… Ну в общем… - Шуршик совсем смутился и замолк.
      – Отдать тебе мою курсовую?
      – Вот было бы з-здорово!
      – Ну и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
      – Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес… И это… Не было тебя… Ну давай я подъеду куда-нибудь… Как тебе удобнее…
      – Ну давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
      – Аркад, а вот можно… завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал Косачу…
      – Ну хорошо, завтра. - я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до похорон.
      Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной запели нестройными голосами "Ой, мороз, мороз", и тут же раздался дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: "Ой, понос, понос, не понось меня-а-а-а!" Кто-то заржал, послышался возмущенный вопль Ольги, и Баранова выпихнули в коридор.
      – А, Аркад! - обрадовался Баранов, увидев меня. - У меня к тебе дело на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
      – В смысле? - спросил я ледяным тоном.
      – Ну ты это… Курсовую по сопромату как?
      – Я ее уже Шуршику обещал.
      – Блин, какая сволочь Шуршик! - возмутился Баранов совершенно искренне. - Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!
      – А о чем ты раньше думал?
      – Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?
      – Могу тебе свою зачетку отдать.
      – Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты есть по матанализу?
      – Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.
      – Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
      – Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
      – Завтра я не могу! - огорчился Баранов, - Завтра у меня это… Личная жизнь намечается.
      – Значит через Шуршика передам.
      – Ага! - возмутился Баранов, - Он себе захапает!
      – Ну это вы там с ним сами разбирайтесь.
      – Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! - Баранов хлопнул меня по плечу и оглянулся, - Так, я забыл, где здесь сортир?
      Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался за стенку.
      – А, блин, Аркадий! - произнес он заплетающимся языком. - Стой, послуш… Ик! Послуш… Вот скажи, вот я тебе друг?
      – Друг.
      – Прально! Пойдем выпьем.
      – Я не пью.
      – Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
      – Не в гроб, а в мир иной. Я не пью.
      – Ты меня обижаешь! - насупился Сергей. - Я тебе друг?
      – Друг.
      Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
      – А вот Лебедев - с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к нам на Новый год не приехал?
      – Серега, прекрати.
      – Ты-ы-ы… - Сергей помахал пальцем перед мои лицом, - Ты мне рот не затыкай, понял? Я тебе друг - ик! - каких поискать мало! Тебе завтра в гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Не дело это, понял? Пойдем с тобой выпьем!
      – Я не пью.
      – А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
      – Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат - иди туда и пей.
      – Ты дурак! - обозлился Сергей, - Тебе же там, в гробу, никто больше не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
      – Ага, в гробу я видал таких друзей. - пробормотал я в сторону, но Серега все-таки услышал.
      – Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь, блин! - казалось Сергей обрадовался. - Вот ты такой всегда и был. Эгоист! Инди… идиви… видуалист… инди… инди… иди в задницу короче, козел рогатый!
      Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.