Вот вы прочитали книгу. Настало время дать последние советы. Не пренебрегайте воспитанием родителенка! Помните, родителенок - ваше зеркало, он копирует вас во всем. Убедиться в этом нетрудно - если вы поведете себя с ним грубо, он вам ответит тем же. И наоборот, добрым и искренним отношением к родителенку вы добьетесь того, что ваши родителята станут просто шёлковыми. Успеха вам в воспитании родителят!
        10 июня 1997, Москва
 

      Я давно просил папу, чтобы он подарил мне котенка. Но папа отвечал, что плохую кошку брать не имеет смысла, а хорошая стоит больших денег. Тратить такие деньги мы не можем себе позволить, потому что у нас кредит на автомобиль. Я объяснил папе, что большую кошку за большие деньги мне совсем не надо, я буду рад даже самой маленькой кошечке за совсем крошечные копеечки. Но папа отвечал, что размер не имеет значения. Если уж брать кошку, то имеет смысл брать качественную кошку. Имей терпение, будет тебе кошка. Я терпел, но кошки все не было и не было.
      На День Независимости родители подарили мне новую 3D-станцию. На Новый год - лазерные коньки. На день рождения - костюм и ботинки. И хотя я не заплакал, но мне было очень обидно, что День рождения прошел совсем без подарка. Ведь костюм и ботинки - это же не подарок. Это просто вещи, которые можно надеть на себя и забыть. Или положить в шкаф и забыть.
      Но вот однажды, когда я уже лег спать, папа вернулся со службы, и я слышал, как они с мамой начали шептаться в коридоре.
      – Какие лапы! - говорила мама шепотом.
      – Почти даром для такой породы, - отвечал папа.
      – А чем кормить? - спрашивала мама.
      – Так дешево, потому что ухо белое, - отвечал папа. - Для породы важно, а нам не важно.
      – Он будет жить у ребенка или в гостиной? - спрашивала мама.
      Я замер, натянув одеяло до подбородка, и слушал. Я уже понял, что папа принес котенка.
      – Очень недорого, по случаю, - отвечал папа. - У моего сотрудника котята родились. Но родословную он сделает.
      Папин сотрудник тут же представился мне большим котом в пиджаке. Его лицо и руки поросли густым рыжим мехом, и время от времени он, наверно, рожает котят. Я был ему очень благодарен за это.
      – Не буди ребенка, ребенок спит, - шептала мама. - Покажешь ему утром.
      Я не выдержал, вскочил с кровати, добежал до двери и выглянул из комнаты.
      – Я не сплю, не сплю, не сплю! - закричал я. - Покажите мне!
 

* * *

 
      Котенок оказался кошечкой, и папа предложил назвать ее Виктория. Он объяснил мне, что Виктория на латинском языке означает "свобода". А кошечки очень свободные животные. Я подумал, что латинский язык - это язык кошек, но папа объяснил, что латинцы были такие древние люди, они уже умерли, и их язык все забыли. Но латинцы очень любили свободу и право. Почему они любили право и как вообще можно любить право - я не понял, но переспрашивать уже не стал. Папа любит объяснять мне все сам, а когда его много раз переспрашиваешь, он начинает злиться. У Виктории было серое пушистое брюшко, черные глаза, розовый язычок и белое ухо. Ни у одной кошечки в мире нет такого потрясающего белого уха, как у нашей Виктории!
      Папа сказал, что Виктория может жить в моей комнате, а гулять по всей квартире. Только залезать на столы ей нельзя и нельзя выходить во двор.
      – Кошки - животные дикие, - объяснил мне папа, собираясь на службу. - Природа так задумала, чтобы они жили где захотят. Но в нашем веке только человек по-настоящему свободное существо, и только он имеет право жить где захочет.
      – Тогда я буду жить под журнальным столиком! - решил я.
      – Нет! - сказал папа, завязывая галстук. - Детям под столиком жить нельзя!
      – А когда я вырасту, можно будет жить под столиком? - спросил я.
      – Нет, взрослые тоже не живут под столами! - рассердился папа и ушел на службу.
 

* * *

 
      Днем папа и мама уходили на службу, а я - в детскую группу. Виктория оставалась дома одна. Обычно она вела себя как положено, но иногда безобразничала. Однажды разбила мамину кружку. Но мама не стала ее ругать.
      – Бедняжка, - сказала мама, поглаживая спинку Виктории. - Она сидит целые дни взаперти, конечно, ей скучно.
      – Да-с, - кивнул папа задумчиво. - Фактически для нее наш дом - это тюрьма.
      – Что такое тюрьма? - удивился я.
      – Тюрьма, - объяснил папа, - это такое место, куда запирают непослушных людей, чтобы забрать у них свободу. Они годами не могут выйти из закрытой комнаты и пойти куда им вздумается.
      – Давай пойдем куда нам вздумается! - предложил я. - В зоопарк!
      – Завтра рабочий день, - возразил папа и посмотрел на часы. - А ну марш в кровать!
 

* * *

 
      В выходные к нам пришли гости. Дядя Антон сказал, что Виктория - это не свобода, а победа, но переименовывать кошечку мы не стали. Родители рано выставили меня из-за стола и уложили в кровать, а сами долго хохотали и звенели рюмками. Я лежал в темноте, но мне не было страшно - рядом на одеяле лежала Виктория, и я гладил ее теплый бок.
      Голоса переместились в прихожую, а вскоре хлопнула дверь, и я понял, что дядя Антон и тетя Оля наконец ушли. Мама долго звенела посудой, а папа шаркал по квартире тапочками и наконец заглянул ко мне. Он был веселый и разговорчивый.
      – Не спишь? - кивнул он мне, включая ночник.
      А затем сел рядом на одеяло, а Викторию взял на руки.
      – У-у-у! Зверь! - захихикал папа, лохматя Виктории голову.
      Виктория осторожно принюхивалась к его рукам и недовольно фыркала.
      – Человек, - начал папа и назидательно поднял палец, - Царь зверей. Как человек захочет - так и будет. Вот.
      – Наша Виктория тоже делает что хочет, - возразил я.
      – Э нет, брат! - хихикнул папа. - Кошка существо подневольное. Кошка что? Мебель! Человек кошку держит дома! Человек кошку кормит! И делает с ней что захочет. Хочет - призвал к себе, хочет - выгнал вон! - Папа взял Викторию поперек живота и кинул на пол. - Вот, говорят, у нас нет рабства. Так вот же оно, настоящее рабство. Кошачье! - Папа снова хихикнул.
      – Что такое рабство? - спросил я.
      – Это, брат, ты будешь учить в школе! - ответил папа. - Рабство - это когда у тебя совсем нет свободы. Это когда ты сам себе не хозяин! Когда ты никуда не можешь ни пойти, ни поехать!
      Я понял, что папа в хорошем настроении, и наконец решился спросить:
      – Папа, а мы можем полететь в поселок на Луну?
      – На Луне живут только военные и ученые, - ответил папа. - Иногда туда летают туристы, но у нас никогда не будет таких денег.
      – А мы можем поехать в Африку, где слоны?
      – Мы можем поехать в Турцию, - сказал папа. - Но в этом году нет денег.
      – А в Африку?
      – В Африку нужна виза, - сказал папа. - И очень много денег.
      – Значит, мы не свободны? - огорчился я.
      – Все люди свободны, - сказал папа. - Только надо хорошо учиться и слушаться старших. А когда вырастешь - надо много работать, и тогда будут деньги. А когда будут у тебя деньги - будет страховка, обеспечение, квартира и машина. И тогда будет своя семья и дети. В этом и есть свобода.
      Пока он это говорил, папин ремень начал трястись, но папа этого не замечал. Ремень трясся все сильней, и наконец раздалась мелодия. Папа ее услышал, пошарил рукой и вынул мобильник.
      – Да, Степан Григорьевич? - сказал папа. - Но ведь завтра выходной, Степан Григорьевич? Хорошо, Степан Григорьевич, я понял.
      Он отключил мобильник, повесил его на пояс и поднялся.
      – Спать! - скомандовал папа. - У меня завтра рабочий день!
      Но прежде чем выйти из комнаты, он присел и погладил Викторию, дремлющую на ковре.
      – Это только у кошек нет ни дел, ни забот.
      – А я бы хотел быть кошкой, - вздохнул я.
      – Мал ты еще, многого не понимаешь… - усмехнулся папа. - Жизнь кошки - это вечная тюрьма. Стена, окно, миска да приказы хозяина. Просто это их счастье, что они сами этого не понимают.
      Папа погасил ночник и вышел из комнаты, а я уснул. Мне приснилась огромная рука. Она высунулась из самого большого окна самого большого офиса самого большого города, чтобы почесать за ухом папу, маму и дядю Антона.
        19 мая 2003, Москва
 

 
 
      Отец разворачивал комок фольги медленно и хмуро, словно специально затягивал паузу. Наконец в воздухе разлился характерный запах сушеного мяса, и на покрытие палубы вывалилась конечность. А за ней еще парочка. Сомнений больше не оставалось - это были руки. Небольшие, белесые, высушенные, с обгрызенными сизыми ноготками. В том месте, где руки обрывались, торчали короткие сухие жилки.
 
 
      – Господи, что это?! - вырвалось у мамы на высокой телепатической волне.
      – А ты считать не умеешь? - мрачно ответил отец, шевельнув своими листьями. - Раз-два-три-четыре-пять. Пятипалечник. Сушеный, измельченный.
      – Что это? - испуганно повторила мама. - Это…
      – Да! - жестко сказал отец.
      Мама долго молчала, низко склонив макушку. Отец с болью заметил, что на ней прибавилось сухих тычинок. Небольшая прозрачная смолинка стекла по маминому стволу и впиталась в грунт горшка.
      – Господи! - наконец воскликнула она. - За что нам такое? За что?
      – А ты думала, это бывает только где-то в других семьях?
      – Вот так растишь всю жизнь, растишь, растишь, удобряешь…
      – Хватит стонать! - перебил отец. - Это все ты виновата! И бабка!
      – Не смей так о моей маме!
      – Да! Бабка его избаловала! А ты ей помогла!
      – Я? А ты? Ты занимался ребенком? Ты неделями пропадаешь в своей рубке!
      – Я работаю, - отрезал отец. - По-твоему, у штурмана корабля нет обязанностей?
      – А я? Я бездельничаю? - взвилась мама. - Ты хоть раз убирался в нашем парнике? Ты только бросаешь свои листья где попало! Прикатываешься из рубки и с порога требуешь удобрений! Убери, ороси, подкорми - это все я делаю в нашей семье!
      – Но…
      – А я, между прочим, старший лаборант! На мне все анализы и синтез! Я прикатываюсь со смены, у меня отваливаются корни! Но ты - отец! Ты - мужчина! Ты мог бы на него повлиять! Хотя какой ты мужчина…
      – Что-о-о?!! - взревел отец на самых низких телепатических волнах.
      – То! - крикнула мама. - То самое! Я уже не помню, когда мы последний раз занимались опылением!
      – Хватит орать!!! - рявкнул отец что было сил. - Соседи кругом спят!!!
      Мама горестно всхлипнула и умолкла. Капельки смолы вовсю катились по ее стволу.
      – Зови сына! - сурово приказал отец.
      Мама замерла в нерешительности.
      – Зови! - повторил отец.
      – Что ты собираешься с ним делать? - заволновалась мама.
      Отец не ответил. Он подкатился к чулану и вернулся, щелкая ржавым секатором.
      – Что ты собираешься делать?! - воскликнула мама. - Отвечай!!!
      – Выполю как следует, - буркнул отец.
      Мамин горшок взревел, буксанул всеми колесиками и так стремительно рванулся вперед, что на пол упала горсть песка и керамзита.
 
 
      – Не позволю!!! - взвизгнула мама на самой верхней телепатической волне.
      – Отойди! - угрожающе произнес отец.
      – Не смей полоть сына!!!
      – Я ему сейчас листьев-то пообдеру…
      – Изверг!!! Не позволю!!! - Мама расставила хрупкие ветви, загораживая пространство. - Ты его искалечишь!!!
      – Он должен запомнить на всю жизнь!!!
      – Нет!!!
      – Уйди прочь! Я буду говорить со своим сыном как считаю нужным!!!
      – Вы чего шумите? - раздался вдруг заспанный голосок.
      Мать и отец как по команде развернулись. На пороге теплицы стоял сын. Макушкой он уже был вровень с отцом, хотя ствол его был зеленым и гибким. Только сейчас отец заметил, что в центре надписей и рисунков, покрывающих горшок сына, виднелось изображение растопыренного пятипалечника, обведенного в кружок… "Молодежная мода, молодежная мода, пусть рисует что хочет…" - вспомнил он слова жены.
      – А ну-ка подойти сюда… - зловеще приказал отец.
      Сын осторожно подкатился поближе. От него слегка попахивало пеплом, а верхние венчики были заметно расширены - на каждом из них все пять листиков торчали кто куда, напоминая растопыренную ладонь пресловутого пятипалечника. Отец долго смотрел на сына, и тот смутился.
      – Кто тебе дал это? - Отец указал на развернутую фольгу.
      Сын обернулся, посмотрел на пол и только сейчас увидел распотрошенный тайник. По всем его листьям прошла дрожь.
      – Вы рылись в моих вещах?! - закричал он. - Вы рылись в моих вещах!!!
      Мама снова выехала вперед и повернулась к отцу.
      – Я прошу тебя! - Она встала между ними. - Не надо полоть!
      – Выйди вон, я хочу поговорить с сыном наедине!!! - рявкнул отец сразу во всех телепатических диапазонах.
      Мама горестно развернулась и выкатилась из парника, обливаясь смолой. Выждав, пока закроется дверь, отец повернулся к сыну.
      – Видишь, до чего мать довел?! - произнес он с чувством, выдержал паузу и рявкнул: - Я жду ответа!
      – Это не мое, - быстро сказал сын. - Это меня просили подержать у себя…
      – Кто просил?
      – Это не мое, - повторил сын.- Не мое…
      – На нашем экспедиционном корабле, - прочеканил отец, - сорок пять конопов, тридцать семей. Назови имя того, кто дал тебе эту отраву?
 
 
      Сын молчал.
      Отец поднял ветвь с секатором и убедительно пощелкал в воздухе.
      Сын молчал.
      – Хорошо-о-о… - протянул отец и вновь кивнул на сушеные ручки. - Но ты сам понимаешь, что это - смерть?
      – Чего сразу - смерть? - буркнул сын. - Ты сам дымишь животными! Весь парник воняет паленой шерстью!
      – Не строй из себя дурака!!! - заорал отец. - Пятипалечник - не животное! Это абсолютно разные вещи! Абсолютно!
      – На Альдебаране это разрешено…
      – Ты не на Альдебаране! - рявкнул отец, уже понимая, что разговор зашел в тупик, а полоть теперь, пожалуй, поздно.
      Он взревел всеми колесиками, развернулся, прокатился по парнику до самой стенки и снова развернулся.
      – Я растил сына-опору! Сына-помощника! - сказал он с горечью. - Поэтому я взял тебя с нами в эту долгую экспедицию… Я мечтал, что мой сын вырастет настоящим конопом! Что я смогу им гордиться… Что со временем он займет мое место… - Отец сбился и развернулся к пленке парника, надеясь, что сын не заметит, как сквозь кору сами собой пробиваются капельки скупой мужской смолы. - Мне не нужен сын-наркоман!
      – Я больше не буду… - неохотно пробурчал сын.
      Но отец уже взял себя в листья.
      – Я тебе не верю! - произнес он жестко.
      – А что ты мне сделаешь? Выполешь? - Сын вскинул макушку с вызовом.
      – Нет, - сказал отец, опуская секатор. - Полоть я тебя не стану. Раз мы тебя не допололи в детстве, теперь уже поздно. Сейчас мы пойдем к капитану, разбудим его, и я все ему расскажу. На этом твои экспедиции закончились. Тебя высадят на ближайшей обитаемой планете, отправят домой к бабке и поставят на учет в диспансер!
      – Папа, нет, нет! - закричал сын и рванулся вперед так резко, что горшок его накренился, задние колесики мелькнули в воздухе, и он со всего размаху рухнул на пористый настил. Отец даже не пошевелился, глядя, как сын поднимается и неловко запихивает в горшок высыпавшийся грунт.
      – Отвечай! - приказал он. - Кто дал тебе отраву?
      – Я сам их набрал… - всхлипнул сын.
      – Врешь! Кто тебя научил?!
      – Я читал, как они выглядят… Как их разводить… Я их увидел, и…
      – Где ты мог их увидеть?! Когда?
      – Еще две эпохи назад… Когда мы садились за водой на третьей планете звезды класса "Ж"…
      – Какой еще "Ж"… - начал было отец, но осекся. - Там же их не могло быть! Это дикая планета! Там, где мы садились, была только замерзшая вода и неразумные бездвижные иглолистные?!
 
 
      – Они сами вышли к кораблю… Пятеро… Они двигались по застывшей воде на полозьях… Отталкивались палками… Я их собрал… Думал, не приживутся, но они так быстро размножаются…
      – Размножаются?! - дернулся отец. - На корабле?! Две эпохи назад?!
      Сын молчал, склонив цветущую макушку…
      – Веди! - приказал отец, указав секатором на дверь.
      И они отправились в путь. Мимо мамы, подслушивавшей за дверью. Мимо чужих парников, где спали остальные конопы племени. Не сговариваясь, приглушили приводы горшков и объехали капитанский парник на холостом ходу по самому дальнему пандусу. Мимо лаборатории воды, где работала мама. Мимо пожарного лифта - к лифту транспортного отсека. Спустились на нем вниз и покатились вдоль всего транспортного этажа. Мимо опечатанных боксов с пробами грунта разных планет. Мимо азотных холодильников с образцами фауны. Мимо светящихся оранжерей инопланетного дендрария. Мимо вонючего зверинца с живым зооматериалом. Отец сначала думал, что сын ведет его именно в зверинец, но тот все катил и катил вперед. Наконец они выехали к лифту аккумуляторного отсека, которым уже много эпох никто не пользовался. Да и кому придет в макушку лезть в аккумуляторный отсек во время затяжных экспедиций? Они спустились вниз. Двери разъехались, и автоматически загорелся свет.
      Даже после вони зверинца, даже сквозь едкую щелочную атмосферу и неизбежный для аккумуляторов запах озона здесь остро тянуло аммиаком. А еще - тем неуловимым запахом горелого пятипалечника, который отец запомнил на всю жизнь с того единственного раза, когда попробовал его в армейском корпусе.
      Сын нерешительно остановился, но отец уверенно взмахнул секатором и двинулся вперед, в лабиринты огромных пыльных кожухов - на запах. Высоко над проходом между кожухами тянулась проволочка. На ней сушились заботливо развешенные гроздья тушек. Внизу на расстеленной фольге лежали измельченные конечности и отдельно - бошки. Тут же стоял самодельный крематор - чашка с остатками пепла. А рядом валялась и лопатка для вкапывания. Отец замер. Брезгливо огляделся и сорвал с ближайшего кожуха здоровенный лоскут защитной пленки. Завернул в нее все хозяйство и двинулся дальше с этим узлом и секатором наперевес. И сразу же, обогнув кожух, увидел само гнездилище.
 
 
      Широкая щель между аккумулятором и бортовой обшивкой была со всех сторон надежно огорожена поблескивающими щитками силового поля. Внутри стояла здоровенная лабораторная лунка с желтоватой водой - отец вспомнил, как давным-давно мама жаловалась на ее пропажу. Рядом с лункой возвышалась автоматическая кормушка-дозатор белково-углеродного типа - видимо, позаимствованная из зверинца. Повсюду на полу валялись хлопья мятого строительного синтепона. А у самой дальней стенки, откуда пронзительно несло аммиаком, испуганно жались крохотные пятипалечники - живые, голые. Их было здесь с полсотни. Отец долго смотрел на них с высоты своего роста. Так долго, что один зрелый пятипалечник осмелел, выскочил вперед и быстро стал выкладывать из кусков синтепона импровизированный круг на полу. Затем встал в центре, замахал конечностями и завибрировал воздухом. Постучал конечностью по полу, постучал по своей голове, воздел обе конечности к отцу и оглянулся на остальных.
      – Правда прикольно? - послышалось на самой умильной телепатической волне.
      Отец обернулся, с трудом сдерживая гнев, и сын осекся.
      Пятипалечник снова заверещал, а затем опустился на колени и замер, одну конечность прижав к груди, а другой указывая вверх.
      – Какая мерзость! - с чувством произнес отец, взмахнул секатором и двинулся сквозь силовое поле.
      Пятипалечники пронзительно завибрировали. Сын развернулся и покатился прочь, к лифту. Позади раздавался ритмичный хруст, вибрации пятипалечников стихали одна за другой, пока не остался последний источник дребезга. Он звучал еще долго - то усиливаясь, то захлебываясь. Наконец оборвался и он. Вскоре появился отец с туго завязанным узлом.
      – Куда?… - печально спросил сын, когда они поднимались в лифте.
      – Естественно за борт! - отрезал отец, взмахнув узелком.
      – Это я уж понял… - вздохнул сын. - Мы-то куда? К капитану?
      – Нет, - произнес отец, чуть помедлив. - Если, конечно, ты даешь мне слово, что больше никогда…
      – Никогда! - с чувством подхватил сын.
      – И чтоб никто в племени об этом не узнал! - предупредил отец.
      – Само собой! - подтвердил сын.
      – А капитану я доложу сам.
      – Папа! - испуганно вскрикнул сын.
      – Не бойся. Я доложу только про поганую третью планетенку, где эта дрянь водится. Пусть ею займутся компетентные органы.
      Некоторое время они катились по коридору в полном телепатическом молчании. Дробно вибрировали колесики их горшков.
      – Всю планету сожгут? - наконец спросил сын.
      – Можешь не сомневаться. - сурово кивнул отец.
      – А куда пепел? - произнес сын.
      И произнес он это с таким игривым предвкушением, что отец не выдержал, обернулся и со всего размаху вломил паршивцу хороший крепкий подстебельник.
        7 декабря 2003, Москва
 

      Вправо, влево, петелька, поворот. Подтянуть ниточку. Вправо, влево, петелька. Наверно это будет шарф с нелепым квадратным узором. Бабушка его вяжет вот уже неделю. Сидя в плетеном кресле в углу комнаты, она терпеливо наматывает на спицы виток за витком. Вот она наклоняет голову и оглядывает комнату поверх очков: 
      – Ну что, Павлуша, ты кончил?
      Посередине комнаты стоит круглый обеденный стол, за которым сидит рыжий стриженный шестиклассник с бледным веснушчатым лицом и грызет карандаш. Перед ним раскрытый задачник и тетрадка. На лице его застыло выражение покоя, он наблюдает полет мухи вокруг люстры. Услышав вопрос, Павлуша мигом вынимает карандаш изо рта и густо краснеет.
      – Я… нет еще. Я еще занимаюсь. - говорит он, тщательно выговаривая слова, - Мне еще осталось решить пять квадратных многоч… - Павлуша краснеет еще больше, - много чего осталось решить. Задач. Нам Марина Юрьевна задала.
      Вправо, влево, петелька. Бабушка сочувственно качает головой:
      – Ох, и сколько же она вам дала?
      Павлуша краснеет снова.
      – Задала задач много. Десять.
      – А ваша бывшая, Елена Семеновна, меньше давала?
      Павлуша краснеет.
      – Она задавала задач тоже десять.
      В комнате воцаряется тишина. Лишь муха набрасывается на лампочку и отскакивает обратно, получая тяжелые ожоги.
      – Опять трубы у подъезда кладут, - неожиданно произносит бабушка, - весь тротуар перекопали. Я сегодня шла в магазин и по дороге так трахнулась!
      Бабушка откладывает в сторону шарф и начинает рассматривать синяк на левой ноге. Павлуша от неожиданности подпрыгивает на стуле и краснеет.
      – Шла я уже не помню зачем, - продолжает бабушка, - А! За яйцами!
      Павлуша густо краснеет и смотрит на свои кроссовки.
      – Да, за яйцами, - продолжает Бабушка, - и вот яиц не достала, и трахнулась.
      – Ба… - вздрагивает Павлуша, но голос срывается на писк, - Бабушка, я занимаюсь, не мешай мне!
      – Не буду, не буду! - спохватывается бабушка и вновь берет шарф.
      Павлуша ставит учебник вертикально и отгораживается им, пригибаясь к столу. Выше учебника торчит только рыжая стриженная макушка, да иногда появляется цепкий бегающий глаз. Влево, вправо, петелька, подтянуть ниточку. Вот мелькание спиц замедляется. Бабушка снимает очки, щурится, снова надевает и пристально разглядывает шарф.
      – О, вот это сплоховала. Пожалуй здесь я спущу.
      – Что? - немедленно вскакивает рыжая макушка над учебником.
      – Ничего, ничего, это я про себя. - торопливо говорит Бабушка, - занимайся, Павлушенька.
      Макушка недоверчиво опускается. Муха берет разгон, с треском врезается в темное оконное стекло и валится на подоконник, ошеломленно шевеля лапками. Постепенно макушка склоняется все ниже и внутри загородки-учебника слышно как шуршит по бумаге авторучка. Муха уже поднялась на ноги и сосредоточенно массирует шею. Бабушка наматывает виток нитки на палец и ловко нанизывает на спицу. Ей хочется поговорить.
      – Когда-то, еще до войны, я с соседкой жила в Гомеле… - начинает она размеренно.
      – Ай! - взвизгивает стриженная макушка и заходится в кашле.
      – Что? - подпрыгивает бабушка от неожиданности.
      – Да нет, ничего, просто так неожиданно вслух…
      – Ой, прости Павлушенька, забыла опять, дура старая. Занимайся.
      Муха с победным жужжанием взлетает и начинает носиться по кругу, монотонно чиркая головой об потолок.
      – Ох, намаялась я, - произносит Бабушка, - пойду сосну.
      Из- за учебника раздаются вхлипывания.
      – Павлушенька, что с тобой?
      – Ничего… - над учебником появляется голова со страдальческими глазами.
      – А чего ты такой красный и взъерошенный как петух?
      – Да что ты мне все время говоришь такое? - взрывается Павлуша.
      – Что, не смог ни одного? Ну не расстраивайся, с каждым бывает. Пойдем-ка с тобою лучше спать, утро вечера мудреннее, а завтра с утра попросим тетю Галю с тобой заняться.
      – Да не пойду я спать! Все у меня решается, только не мешай! - в его глазах блестят слезы отчаяния.
      – Смотри, опять с утра головка болеть будет.
      – Бабушка! Прекрати!!!
      – А ты не кричи на бабку-то! Не кричи! - обижается Бабушка.
      – Прости. - Виновато затихает Павлуша.
      – Бедненький, - вздыхает Бабушка, - вот времячко настало, детей сызмальства всему обучают. Мы в наши годы и не слыхивали такого. Ну ладно, ты поздно-то не засиживайся.
      Бабушка встает с кресла и вразвалочку идет к двери. Пара глаз затравленно наблюдает за ней из-за учебника. Муха с тяжелым гудением пикирует внутрь плафона люстры, звонко дергается в раскаленном пространстве и затихает. Открыв дверь, Бабушка оборачивается:
      – Пойду спать с Богом! - дверь закрывается.
      Глухой стук - это рыжая голова изнеможенно падает на тетрадку.
        1996, Москва
 

      Стасик вращал карандаш долго. Резинка натягивалась, скручиваясь в штопор, а затем появился и первый барашек. Руки устали. Сосед по парте, вредный толстяк Женя Попов, искоса наблюдал за приготовлениями. "Если сейчас зачешется нос, - подумал Стасик, - я никак не смогу его почесать". В тот же миг нос действительно жутко зачесался. Но приходилось терпеть и крутить карандаш, придерживая свободной рукой линейку. Нос чесался нестерпимо. "А вот Майор Богдамир бы вытерпел!" - думал Стасик, сжимая зубы. Когда Ольга Дмитриевна перешла к разбору третьей задачи, резинка уже целиком покрылась барашками, и катапульта была готова.
      – Подержи линейку минуточку, - шепнул Стасик.
      – Чтоб вместе с тобой выгнали? - Женя отвернулся.
      – На перемене в лобешник получишь, - пригрозил Стасик.
      Женя Попов ничего не ответил. Пришлось прибегнуть к шантажу.
      – Скажу Ольге Дмитриевне, что ты копался в ее столе…
      – Я не копался! - возмутился Женя Попов.
      – А я скажу, что копался.
      – Так нечестно!
      – Зато интересно.
      На Женю Попова было жалко смотреть. Но все-таки он еще колебался. Тогда Стасик набрал в легкие воздуха и поднял подбородок, словно собираясь привстать за партой и сделать громкое заявление. Это подействовало.
      – Где подержать? - торопливо прошептал Женя.
      Стасик кивнул на свободный конец линейки. Женя воровато оглянулся на Ольгу Дмитриевну, заливающуюся соловьем у доски, отодвинул перо с планшетом и прижал линейку локтем. Теперь можно было отпустить пальцы и почесать нос. Стасик нагнулся под парту и вытащил из ранца хомку. Словно чувствуя неладное, хомка тревожно водил пушистым носиком и шевелил всеми своими лапами. Стасик аккуратно посадил его в бумажную корзинку катапульты. Хомка не сопротивлялся.
      – Руженко, ты чем занят? - недовольно гаркнула Ольга Дмитриевна, всматриваясь в дальний угол класса.
      – Записываю, - торопливо сказал Стасик.
      – Что ты там записываешь? - проскрипела Ольга Дмитриевна самым противным тоном, каким только умела. - Ты решил уравнение?