01. Народная депутатская сказка «Поправка»

02. Народная молодежная сказка про старушку и унисекс.

03. Сказка народов Африки о старике и золотой пиранье.

04. Народная легенда австралийских аборигенов «Царевна-лягушка».

05. Финская народная сказка «Три бурундучка».

06. Японская народная сказка «Золушкэ-тян».

07. Сказка народов соединенных штатов о деревянной табуретке.

08. Африканская народная сказка про деда, бабу и страуса Рябу.

09. Народная медицинская сказка про Петра Петровича Иванько.

10. Австралийская народная сказка «Бумеранг».

11. Центрально-черноземная народная сказка про Ивана-дурака и волшебный меч.

12. Народная коммерческая сказка про папу Карло.

13. Современная русская сказка про Золушку и ночную дискотеку.

14. Русская народная сказка про веру в людей.

15. Сказка народов чукотки про Красную ушанку, ее бабушку и рыбий жир.

16. Американская народная сказка про крутых парней.

17. Французская народная сказка про добрую и простую девушку Золушку.

18. Всенародная сказка про курочку Рябу.

19. Русская народная сказка про серебряное копытце.

20. Немецкая народная сказка про Золушку и Дюймовочку.

21. Народная медицинская сказка про наших маленьких друзей.

22. Сказка народов черноземья про трех ведьм.

23. Народная военно-десантная сказка про сестрицу Аленушку и братца Иванушку.

24. Новая русская сказка про битву Вована-богатыря и Трехголового Змея.

25. Немецкая философская сказка народов бывшего ГДР.

26. Русская народная федеративная сказка про молодецкую смекалку.

27. Страшная сказка про книгу

(Для детей самого гадкого возраста.)

 
      Рассупонилась ширинка горизонта, встало ярило красное. Выпендрился из лесу темного на лихом коне Иван-Хомяк, бурундучий сын.
      Чу - по полю пыль столбняком. Скачет на Ивашкину погибель полк недобрых злых разбойников, впереди атаман тоже пакостный, с саблей кривой басурманскою. "Эх, не сносить мне буйной головушки!" - крикнул им в сердцах Иван-Хомяк, что было моченьки. "Не сносить - так не сносить, как прикажете", - молвил ему атаман, спрятал саблю свою басурманскую, да умчался в бурьян-лопухи.
      Пуще прежнего скачет Иван-Хомяк, бурундучий сын, на гнедом своем сивом мерине, искать в вольном полюшке приключенишек на портки свои перелатанные. Скачет он, ободрённый победою, на спине колтун со стрелами коцает, на плече иванов лук верный, репчатый. А вокруг да вокруг да ни душеньки, ни живой, ни мертвенькой, ни хоть какой-нибудь. Степь да степь кругом, сколь хватает глазоньки. Лишь от топота копыт на траве дрова, да язык без костей заплетается. А куда ни кинь плевок - лежат черепа Верещагина войнушеньки лютенькой апофеозушкой.
      Только глядь Иван-Хомяк из-под стремени - стоит посредь чиста поля столб как вкопанный, а на нем коряв-сук как пришибленный. Подкатил Иван ко столбу, слез с коня верного. Расшнуровал Иван-Хомяк лапти-онучи, наточил Иван-Хомяк коньки-лыжицы, снял Иван-Хомяк суму переплетную, разложил по землице оружье лютое - всё нунчаки свои да пассатижицы. Напоил коня свежим воздухом, накормил тумаками сдобными. Снял с коня пальто, да на сук повесил.
      А сук вдруг как ссучится со столба, да на землюшку! Да как взмолится своим сучьим голосом - не губи меня Иван, добрый молодец, сослужу я тебе службу сучью - верой, правдой, комсомолкой, да известиями. Да как обернется вокруг себя красной девицей Светою в сарафане модном с лайкрою!
      Удивился Иван-Хомяк, бурундучий сын, красе такой небывалой. Хотел было крикнуть что есть моченьки: "Да таких Свет сук не видывал! Да таких сук свет не видывал!" Да запутался язык, комом в горле встал.
      Тут разверзлися хляби небесные, да просунулися вниз руки загребущие, хвать Свету - красну-девицу за всё, что из сарафана вытарчивало, лишь донесся её крик что есть сил на прощение: "Поищи, да найдешь меня где-нибудь, сердце доброе подскажет дороженьку - брось на землю таблетку валидольчика, куда покатится - туда и прикатится." И еще фигни подобной немеренной диктовала пять страниц мелким почерком, пять экранов монитора шрифтом маленьким, пять кассет диктофона тихим голосом.
      Пригорюнился Иван-Хомяк, сел вприсядочку, обкручинился. Делать нечего - сидит, думу думает (делать нечего).
      И взаклял Иван-Хомяк судьбинушку свою судьбоносную - почему со мной всегда такая лыжня приключается?
      Вдруг откуда ни возьмись - ничего ниоткуда не возьмется по закону сохранения материи, а выходит к нему старичок-лесничок: "Куда путь держишь, добрый молодец, поведай мне беду свою, посмеяться на старости." Рассказал ему всё Иван-Хомяк, бурундучий сын. Ничего не ответил старичок-лесничок, только выписал штраф-квитанцию за стоянку в неположенном месте, да промолвил - "Шел бы ты, Иванушка, отбивать свою ненаглядную у какого-нибудь Змея-Горыныча".
      Ох, спасибо за совет, добрый дедушка, как я сам до такого не допетрил-то?
      Подпоясал Иван кушак свой кафтаном, нацепил нунчаки-пассатижицы, натянул тетиву между пальцами, навострил болт булатный в голенище, натянул до бровей латы латанные, зарядил автомат калашникова, сел на коня стреноженного. Вызверился на битву лютую, да понесся куда глаза глядят.
      Глядь - посреди поля стоит бел горюч камень - селитра с магнием - и говорит человечьим голосом: "Налево сходишь - по малому, что есть моченьки, направо сходишь - по большому, не сойти тебе с поля с ратного. А прямо сходишь - скоро сказка сказывается, не скоро дело делается."
      Хотел было Иван-Хомяк назад повернуть, да уж конь его более догадливый несется на Змея Горыныча.
      Подбоченился Иван-Хомяк к Змею Клятому, залудил кайло булатное в пуп вражий ненавистный по самую варежку, да как молвит слово грозное: "Ой ты гой еси лютый враженек, рожа хамская, все три!"
      Порубал Иван-Хомяк, бурундучий сын, Змея Лютого, ослобонил красну девицу Свету из темницы, где томилась она, плёнки проявляючи.
      И поженились они венцом да холодцом, не сходя с этого места. Нарожали детей полну горницу, жили долго и счастливо и умерли в один день, от одной и той же инфекции, как показала потом эксгумация.
        22 января 1998, Москва
 

(рождественская сказка)

 
      До Нового года оставалось не больше часа, из-за прикрытой двери гостиной доносился звон посуды и смех гостей, но здесь, в детской, было тихо и наряженная ёлка выглядела сурово и торжественно.
      Первым нарушил молчание заяц, висевший на четвертой ветке снизу. Это был пожелтевший заяц с барабаном, он был сделан из папье-маше и раскрашен давно уже выцветшими красками.
      – Эх, - вздохнул он, - Разве ж мы раньше так встречали?
      – А чего не нравится? - тут же повернулся к нему здоровенный румяный шар, расписанный золотыми цветами. - Ты, дед, висишь, никто тебя не трогает. Какие проблемы?
      – Да радости никакой нет, - вздохнул заяц и плюнул вниз.
      – Я сейчас не понял, - сказал румяный шар. - Какой тебе радости не хватает? Может мне сплясать?
      Заяц вздохнул и ничего не ответил. Зато вступил в беседу потертый стеклянный огурец - коренастый и толстостенный.
      – Да тьфу на тебя! - сказал он и плюнул зайцу на барабан, - А кому сейчас легко висеть?
      – Это свинство, - тихо сказал заяц, вытирая барабан.
      – Радости ему… - подала голос стеклянная тыква, - А поживи как я! В самой глубине, у ствола! А я, между прочим, инвалид, я на левый бок треснутая!
      – И тьфу на тебя! - сказал огурец и плюнул в тыкву.
      – На тебя самого тьфу! - взвилась тыква и плюнула в огурца пару раз.
      – Вот оно и видно что треснутая, - сказал огурец и постучал по ветке.
      – По башке себе постучи! - рявкнул вдруг кто-то сверху и сразу все загалдели.
      – Вау! Нас здесь плющит не по детски! - закричали издалека маленькие жестяные колокольчики, скрытые ветвями верхнего яруса.
      – Раньше с такими не церемонились! - проорала тыква, - Раз - и к стенке! К стенке бы повесили! На дальнюю сторону ёлки!
      – Простите, я прослушал - кого? Уж не меня ли? - спросил заяц.
      Вместо ответа тыква плюнула сначала в зайца, затем в огурца, но в огурца не попала.
      – Это свинство, - тихо сказал заяц.
      – А кому сейчас легко? Я может тоже из последних сил цепляюсь, - проворчал огурец и поскреб крепкими ладонями по ветке.
      – Хватит орать, Новый год скоро! - снова рявкнул голос сверху и всё утихло.
      – А я же ничего и не говорю, - сказал заяц в наступившей тишине, - Я только говорю что раньше все были как-то добрее что ли… А теперь сволочь на сволочи!
      – Я сейчас не понял. Ты кого сволочью назвал? - повернулся румяный шар и плюнул в зайца.
      – Не связывайся ты с ним, - сказал огурец и плюнул в зайца, - это ж коммунист!
      – А что, коммунист - это так плохо? - подскочила на месте тыква, но ударилась боком о ствол и прикусила язык.
      – Я разве коммунист? - сказал заяц, - Я наоборот говорю - власть сменилась и ничего не изменилось. Как висели, так и висим. Иногда местами меняют. А при коммунистах время было страшное - не дай Бог пережить ещё раз! Но висели мы тогда лучше. Веселее, кучнее, со смыслом висели. Дай Бог каждому! А жить было страшно. Но так хорошо было жить! А так в общем ничего и не изменилось.
      – Ничего и не изменится, - кивнул огурец после паузы. - Пока у нас на верхушке по прежнему сам знаешь чего… - он вдруг испуганно смолк и закончил совсем шёпотом, - никакой новогодней радости не будет…
      Все как по команде посмотрели вверх, где сквозь ветки и мишуру горела рубиновым светом пятиконечная звезда.
      – Предлагаешь разбить? - деловито осведомился румяный шар и плюнул вверх, но не доплюнул.
      – Зачем разбить? Захоронить. Предать вате, - ответил огурец и плюнул вниз.
      – Какой вате?
      – Вон на полу вата разложена. Туда и предать.
      – Предатель! Ты бы и ёлку родную предал! Империалистам! - заорала тыква и плюнула в зайца. - А мы, народ, не позволим! Эй, молодёжь, колокольчики!
      – Вау! Нас здесь плющит не по детски! - откликнулись колокольчики.
      – И хорошо! - крикнула тыква, - И давайте хором! Три-четыре: Огурец-иуда! Огурец-иуда!
      Но никто её не поддержал и тыква замолчала.
      – Завалить звезду не проблема, пожалуй… - размышлял шар, задумчиво глядя вверх, - А кого туда посадим? Разве что меня?
      – Тебя только пусти, всё и разворуешь! - проворчал огурец и плюнул вниз.
      – А чего там воровать? - искренне удивился шар и плюнул вниз, - Там же голая верхушка?
      – Ты и на голой верхушке найдешь чего спереть! - заявил огурец и плюнул.
      Под их ногами зашевелились иголки и показалась ярко накрашенная сосулька-стекляшка.
      – Я не понимаю, что такое? - заявила она капризным тоном. - Четвертый ярус, вы что здесь, совсем прям обалдели? Кто это все время плюётся?
      – Пардон, мадам, - сказал огурец. - И кстати к вам вопрос - вы от имени женщин не хотели бы сесть на верхушку?
      – Какую верхушку? - растерялась сосулька.
      – Голую.
      Сосулька фыркнула и покраснела.
      – Блин, больные какие-то! - сказала она и исчезла.
      – Видал? - кивнул шар, - Значит сажаем меня без вопросов.
      – Вау! Как мы здесь оттягиваемся в полный рост! - зазвенели издалека жестяные колокольчики.
      – Ну а ты управлять умеешь? - возразил огурец. - Это ж правящая верхушка, не просто тебе. Куда её наклонишь - туда и ёлка, надо ж уметь держать курс!
      – Правый курс! - поддакнула тыква.
      – Вот такие как вы и довели нас до такого! - неожиданно вмешался заяц и собрался плюнуть в тыкву, но в последний момент сдержался и плюнул себе под ноги. - Правый курс вам? Может ещё ультраправый? А о последствиях думали? Грохнется ёлка вправо об батарею!
      – Костей не соберёшь, - кивнул шар и плюнул в тыкву. - Хватит нам правых курсов, нужен левый.
      – Левый курс?! - подпрыгнул заяц, ударил в барабан и немедлено плюнул в шара, - Завалить ёлку на комод?!
      – А куда ж тогда править? - спросил шар, растерянно вытирая плевок на румяном боку.
      – Молодой человек! - заявил заяц с ударением, - Обратите внимание - ёлка наша стоит, не падает? Раскреплена веревками к карнизу и письменному столу? Так что ещё надо? Виси в свое удовольствие!
      – Консерватор, - зевнул огурец и плюнул вниз.
      – Я сейчас не понял, - сказал шар. - А кто здесь бухтел что ему плохо висится? Что ему нет радости?
      – А это не из-за верхушки! Нет-с! Это из-за социума окружающего, сволочного! Нда-с! - заяц ткнул палочкой в грудь шару.
      – Я сейчас не понял, - рявкнул шар и покатился на зайца, ритмично его оплевывая, - Ты меня второй раз сволочью назвал?
      – Мальчики, мальчики, - заволновалась тыква, - ну что вы в самом деле, Новый год ведь… Господи, он ведь убьёт старика!
      – Отставить шум! - рявкнул голос сверху и все замолчали. - Последнее предупреждение четвёртому ярусу!
      Наступила тишина.
      – Может зайца на верхушку? - сказал огурец, - Он умный, старый.
      – Хватит старья наверху! - решительно отмахнулся шар и плюнул в зайца.
      – Тогда из молодых! - не унимался огурец.
      – А я какой? - удивился шар и приосанился.
      – Из совсем молодых! - упрямо продолжал огурец.
      – Из этих, сопляков жестяных? - шар кивнул вверх и влево.
      – Почему? Вот у нас в этом году разноцветные шарики появились. Эй, шарики, слышите?
      Шарики, облепившие соседнюю ветку, закивали, заулыбались и хором запищали по-китайски.
      – Во как… - удивился румяный шар.
      – Ишь, твари! - возмутилась тыква и плюнула несколько раз в самую гущу шариков, - Понаехало вас тут на наши ветки! Валите в свой Израиль!
      Шарики тут же окружили тыкву, деловито заплевали её со всех сторон и так же деловито разошлись.
      – Господи, где взять силы, где взять силы? - всхлипнула оплёванная тыква и разрыдалась.
      – Считаю до трех! Заткнулись все быстро! Новый год скоро! - рявкнул голос сверху и все замолчали кроме румяного шара.
      – Вот я сейчас не понял, - громко сказал румяный шар, запрокинул голову и плюнул вверх. - Слышь, ты! А ты вообще кто такой?
      – Я Дед Мороз! - раздалось сверху, сквозь ветви просунулась свирепая стеклянная физиономия, повращала черными точками глаз и смачно плюнула на голову шара.
      – А мне побоку что дед! Полетишь в вату башкой вперёд! - гаркнул шар и плюнул вверх, но плевок не долетел и тоже упал ему на голову.
      – Мальчики, мальчики, перестаньте… - забеспокоилась тыква, хлопая мокрыми ещё глазами, - Ну в самом деле, Новый год… Надо веселиться!
      – И тьфу на вас, - сказал Дед Мороз, плюнул на тыкву и исчез в хвое.
      – И пошел вон! - оглушительно рявкнул шар вдогонку.
      Повисла зловещая пауза.
      – Терпение кончилось! - сообщил сверху бас и угрожающе посыпались иголки, - Я спускаюсь!
      – Вау! Нас здесь классно кумарит и плющит! - зазвенели колокольчики.
      – Вот молодежь веселится! - крикнула тыква, - Смотрите как здорово! А вам не стыдно скандалить, взрослые люди? Как дети малые - ссоритесь, плюётесь. Стыд!
      Ветка закачалась и появился Дед Мороз. Он был совсем низкорослым, даже ниже огурца.
      – Кто здесь на деда быковал? - рявкнул он, оглядываясь.
      Все замолчали, а румяный шар даже отвернулся.
      – Ты что ли? - Дед Мороз сгреб рукавицами огурца, который висел ближе всех.
      Огурец испуганно дернулся, звякнул и сорвался вниз, на ветке осталась только металлическая чашка с пружинкой.
      – Уби-и-ли! - завыла тыква.
      – Вот чёрт. Я не хотел! - сказал Дед Мороз. - Эй, ты не ушибся?
      – Подонок! - раздался снизу глухой голос огурца.
      Дед Мороз поглядел вниз долгим изучающим взглядом, затем отряхнул рукавицы и обвёл глазами ветку.
      – Ещё слово услышу! - прошипел он, развернулся и полез наверх.
      Как только красные сапоги Деда Мороза скрылись в хвое, зашевелилась нижняя ветка, сквозь иголки просунулся огурец и в два перехвата ловко повис на своей крепёжке.
      – Фашист! - сказал он шепотом.
      – С такими и звезду не завалишь, - кивнул шар.
      – Развели дедовщину на ёлке! - сказал огурец.
      – Бесится дед, - подтвердил шар.
      – Климакс! - взвизгнула тыква.
      – И главное сам мелкий такой. - сказал огурец.
      – Вырождение нации! - взвизгнула тыква.
      – Он бесится потому что их Санта-Клаусы вытесняют, - вступил в разговор заяц.
      – А не один хрен? - удивился шар. - Мороз или Клаус?
      – Нет, молодой человек, не один! Настоящий русский Дед Мороз - это человек пожилой, суровый, мужественный, сильный, уравновешенный…
      – Да-а-а… - задумчиво протянула тыква.
      – С бородой, в длинном тулупе и шапке. А Санта-Клаус - это западный вариант. Навроде домового - маленький, вертлявый, в короткой куртке и в колпаке. И ходит - заметьте - через каминную трубу! Абсолютно несерьёзный персонаж. Абсолютно.
      – Да-а-а… - задумчиво протянула тыква.
      – Зато наш серьёзный, - сказал огурец и хмуро почесал щеку.
      – А всё равно их время кончается, - вздохнул заяц. - Теперь даже на любой открытке одних Санта-Клаусов печатают. Потому что импортные и дешевле. А про наших забыли. Наши дети уже не знают как настоящий Дед Мороз выглядит.
      – Да-а-а… - задумчиво сказала тыква, - Вырождение нации.
      – Что творят уроды! - с чувством произнес огурец.
      – Кто там плохо понимает слова на четвёртом ярусе?! - раздался сверху окрик Деда Мороза, - Новый год скоро наступит! Я же сказал всем заткнуться!! Я неясно сказал?
      – Вау! Как нас здесь плющит! - донеслось со стороны колокольчиков, - Ваще улетаем! Вау-у-у-у!
      Крик перешёл в ликующий пронзительный вопль, наверху загремело раскатисто и натужно, и ёлку здорово тряхнуло. Тыква стукнулась боком о ствол и охнула.
      – Вот полюбуйтесь! - заорала она, - Вырастили на свою голову! Жестянки тупые!
      Немедленно сверху высунулась голова колокольчика и показала язык.
      – Бабка, чо орешь? - сказала голова, примерилась, плюнула в тыкву и исчезла в ветвях.
      – Господи, где взять силы? Вот сучий потрох! - заохала тыква.
      – Я сейчас не понял! - заявил шар, - Ты, щенок, а ну подойди и извинись перед старухой!
      – Какая я тебе старуха! - взвизгнула тыква и плюнула в шара, но попала в огурца.
      – Это к тебе летело, - сказал огурец и плюнул в шара.
      – Я сейчас не понял, - сказал шар. - Это чего за дела? А ну подойди!
      – Я подойду - так ты не встанешь! - тихо сказал огурец и отвернулся.
      – Повтори? - шар встал и вразвалочку подкатился к огурцу.
      Огурец молчал, отвернувшись. Шар отвесил ему презрительный подзатыльник, повернулся и пошёл на своё место, но тут огурец весь подобрался и со всей силы пихнул шара коленом под зад. Шар ойкнул, свалился с ветки и увяз в хвое на нижних ярусах. Оттуда раздался визг сосульки.
      – Санта Клаус! На помощь! - завопила тыква. - На помощь!!! Беда на нашей ёлке!!!
      – Ну я предупреждал!! - раздался сверху грозный бас, ветки тревожно зашевелились. - Я разве не предупреждал? Из-за ваших воплей прозевали когда Новый год начался!! А он уже три минуты идет!!!
      – Господи! - перекрестилась тыква.
      – Сейчас вы за всё ответите! - рявкнул Дед Мороз.
      – Помогите! Санта Клаус!!! - из последних сил взвизгнула тыква и смолкла, прижавшись к стволу.
      – Кто тут звал Санта Клауса? - рявкнул Дед Мороз, тяжело спрыгивая на ветку. - Ты звал? - он повернулся к огурцу. - Ты опять здесь?
      Огурец ловко выскочил из своей чашки и нырнул вниз. Дед Мороз оглядел опустевшую ветку и повернулся к зайцу.
      – Значит ты, дед, буянишь? А вот это не хочешь? Я ж не посмотрю! - он сложил варежку в кулак и начал трясти им перед мордой зайца.
      – Борода из ваты! А-ха-ха!!! - вдруг раздалось сверху и на Деда Мороза полетели плевки.
      – Это что такое??? - заорал мигом побагровевший Дед Мороз и обернулся.
      Заяц тут же отцепил от ветки свою прищепку и проворно сполз вниз.
      – Кому тут висеть надоело?! - проорал Дед Мороз на верхние ветки.
      В ответ на это сверху высунулась дюжина блестящих языков молодых колокольчиков и в Деда полетел второй залп плевков. Дед взвыл и прыгнул наверх. Оттуда послышалась возня, мат и истошные вопли. И вдруг зажглась гирлянда. Она вспыхнула всего на миг разноцветными огнями и сразу погасла. Затем наверху щёлкнул хлыстом электроразряд и гирлянда засветилась снова.
      – Искру дава-а-а-а-ай! - раздался ломающийся голос колокольчика.
      Снова захлопали электрические разряды и на четвертый ярус сквозь ветки высыпался целый сноп ярко-оранжевых искр.
      – Поджига-а-а-а… - снова раздался голос колокольчика, но резко оборвался.
      Гирлянда потухла, и теперь отчетливо потянуло дымом. Сверху доносилась глухая возня и вопли. Кто-то стеклянный уже летел сверху на вату, звонко стукаясь о каждую ветку. Внизу нестройным хором затянули песню про ёлку.
      – Господи! - охнула тыква и перекрестилась. - Как же мы так Новый год встретили?
      – Как-как… - передразнил её огурец, вылезая прямо перед ней из хвои и цепляясь за свою чашку. - Как всегда встречаем так и встретили.
      – Эх, - вздохнул снизу заяц, - Разве ж мы раньше так встречали?
      – Да ещё хуже встречали! Вспомни позапрошлый, - сказал шар, выкатываясь из-за ствола. На его боку алела свежая царапина.
      – А пока ты не зарекайся, - сказал огурец, тревожно принюхиваясь.
      – Такая уж у нас ёлка, - сказал шар, философски пошевелил толстыми бровями и плюнул вниз.
      – А чем виновата ёлка, молодой человек? - сказал заяц, цепляясь прищепкой за своё место, - По-вашему ёлка нам помешала хорошо Новый год встретить? Или верхушка? Или кто?
      – Да ты, урод всё и начал! - взревел шар и плюнул в зайца. - Ты же всем настроение угробил!
      – Это ложь и свинство, - тихо сказал заяц и плюнул в шара.
      Сквозь верхние ветки просыпался сноп искр и исчез, затухая, внизу.
      – Мужчины, ша-а-ампанского не нальёте? - кокетливо высунулась с нижнего яруса голова сосульки. - А чё это у вас так дымом воняет? А чё вы все такие заплёванные?
      – А сама-то!! А на себя!! - гаркнула тыква, но сорвалась, истошно закашляла и закончила совсем спокойно, - С Новым годом! И дай всем нам Бог здоровья! И дай нам Бог чтоб в наступающем жить стало лучше! Дай нам!
        30 ноября 2000, Москва
 

      Я еще в своем уме, поэтому прекрасно понимаю, что теперь уж никто не поверит ни единому слову из моего рассказа. Поэтому давайте сразу расслабимся, сядем поудобнее и договоримся: все, что вы сейчас прочтете, просто бредовая выдумка. Идет? Ничего подобного не было и быть не могло. Все это лишь плод моей фантазии, хорошо? Вот и ладненько.
      Ну а теперь расскажу по порядку. Надо отдать должное нашим спецслужбам - сюрприз хранился в тайне до последней минуты. Это уже потом, в январе, я вспоминал загадочные лица некоторых крупных политиков и телеведущих, ту необычную протяжную интонацию, с которой они произносили "в Но-о-овом году…". И сейчас я уже понимаю, что кому-то было известно заранее. Но страна ничего не подозревала.
      Вышло так, что Новый год мы отмечали на даче у родителей жены. Дача - вполне благоустроенный кирпичный коттедж со всеми удобствами, который тесть, человек, в общем, толковый и интеллигентный, успел выстроить еще до того, как начал всерьез пить и был уволен из налоговой. Итак, за столом собрались: я с Оксаной, тесть с тещей, соседи по коттеджному поселку - толстенький бизнесмен Филипп с женой Валей и их двенадцатилетняя дочка Ксения. Ну и наш неизменный Костик, бывший одноклассник Оксанки и вообще хороший друг нашей семьи.
      Я понял, что что-то не так, когда на экране появился президент - лицо его светилось совершенно необычной для имиджа радостью и озорством. В точности его речь я сейчас не воспроизведу, но звучало примерно так: "Дорогие Россияне! Окончился еще один год. Был он не самым легким, однако в целом итог позитивен. В преддверии Нового года хочется верить, что в наступающем году жизнь россиян станет в тысячи раз счастливее. Ведь мы, руководство страны, немало сделали для этого. Буду краток. Нам удалось полностью скоординировать усилия ведущих экстрасенсов, магов, контактеров и, конечно же, священнослужителей всех конфессий и религиозных направлений. В результате удалось выйти на контакт с Высшей космической силой, и в ходе конструктивных переговоров была достигнута договоренность, в рамках которой каждому россиянину предоставляется право загадать одно желание, пока бьют куранты, и это желание исполнится…"
      – Они там уже совсем ипанулись! - удивленно брякнул Филипп, но Валя на него шикнула.
      – Чего болтовню слушать, - пробормотал тесть, вторые сутки не выходивший из запоя. - У всех налито?
      – Ну, дай бог, чтоб все были здоровы! - подняла теща бокал с шампанским.
 
 
      И тут начали бить куранты. И хотя слова президента все поняли в переносном смысле, но лица сделались задумчивыми, как всегда в этот момент: каждый загадывал желание. Пожалуй, кроме Филиппа - его громадная туша парила над столом со стопкой водки, а лицо было безмятежным.
      Но именно с Филиппа все и началось. Опрокинув стопку, он опустился обратно на стул и крякнул. Тут же привстал с недоуменным видом, полез в задний карман штанов и выудил оттуда громадные наручные часы.
      – Опа-на! - изумился Филипп. - "Ролекс"! Как я и загадывал!
      И умолк, тяжело задумавшись.
      – Покажи, покажи! - зашумела Валя и выхватила у него из рук часы. - Золотые, с бриллиантами!
      Но Филипп, казалось, был не рад - выглядел он потерянно, а рука хлопала по пиджаку. Наконец он нащупал мобильник, недоуменно подержал его в руке и сунул обратно.
      – Черте что, - сказал Филипп. - Я и телефона-то ее не знаю.
      – Кого это ее? - насторожилась Валя.
      – Валек, ты уж извини… - потупился Филипп. - Пойми правильно… Решил вернуться к первой жене.
      – Какой такой первой жене? - ахнула Валя. - Ты разве был женат?!
      – Всего-то полгода, - сказал Филипп. - Пятнадцать лет как расстались.
      – Так? Так, да? - вскрикнула Валя и вскочила, ее нижняя губа мелко тряслась. - Пятнадцать лет ты с ней встречаешься! Ты меня обманывал! Ты… А я… Я ж тебе верила! Я ж тебе все прощала… что ни одна женщина бы не прощала!… все прощала ради Ксюши! А ты… "люблю, люблю…" обманывал…
      – Валек, да не обманывал! Я эту клячу с тех пор и не видел! Но сейчас понял: я должен от тебя вернуться к ней…
      – Папа! - крикнула Ксюшка со слезами. - Папа!
      Я только теперь посмотрел на Ксюшу - вокруг ее ног крутился неизвестно откуда появившийся пушистый щенок сенбернара.
 
 
      Филипп что-то буркнул и выскочил в коридор с мобильником. Вслед за ним вскочила Оксанка, и в первый момент я испугался, что она тоже бросится кому-то звонить, но она подлетела к зеркалу. Платье болталось на ней мешком, нескладно торчали острые локти и коленки. Ее великолепная грудь исчезла, вместо нее в глубине обвисшего декольте угадывались лишь два небольших бугорка. Мне всегда казалось странным ее навязчивое желание похудеть - ведь толстой она совсем не была, наоборот, в самый раз. А ее бормотания в ванной "самой смотреть противно на это вымя, вот бы сделать операцию и уменьшить грудь" я, конечно, никогда не воспринимал всерьез - может ли женщина в своем уме пожелать расстаться с такой красотищей? Оказывается, может. Насмотревшись в зеркало, жена повернулась ко мне с видом совершенно счастливым и торжествующим.
      Торжествующий вид был и у тестя - до этого он сидел в оцепенении, словно прислушивался к внутренним ощущениям, затем что-то горячо зашептал на ухо теще. Та сперва недоуменно подняла брови, а затем вдруг зарумянилась и поглядела на него игриво и ласково.
      – И это надо отметить! - сказал тесть.
      Под ее жестким, но бессильным взглядом он деловито налил очередную рюмку и опрокинул ее в рот. Но закашлялся, побагровел, и водка полилась обратно.
      – Слава тебе, господи! - сказал теща и перекрестилась, - Услышал господь мои молитвы! Пойдем, чайку, простого чайку попьем, милый ты мой…
      Она схватила его и утащила на веранду.
      Я перевел взгляд на Костика. Костик потупился и покраснел, и я заподозрил неладное.
      – Ты извини, - сказал Костик. - Я ведь Оксанку только один разок…
      – Трахал… - огорченно кивнул я. - А я ведь, кстати, догадывался!
      – Нет, трахну, - потупился Костик. - Я так и загадал - хоть раз в жизни. С девятого класса ведь мечтал…
      – Ну ты болван! - На такое я даже и не смог обидеться. - У тебя столько времени было до свадьбы, ну и трахал бы как угодно!
      – Дурак был, - сказал Костик. - Стеснялся. Не знал, как предложить…
      – А теперь знаешь, как предложить?
      – А теперь мне ж не надо ничего предлагать? Загадал, значит сбудется.
      – Ну и катись трахай, - обиделся я и стиснул зубы.
      – Что, прямо сейчас? - изумился Костик.
 
 
      – А ты когда хотел? Раньше начнешь, раньше кончишь… - Я осекся, поняв, что заговариваюсь.
      – Ну… - мялся Костик. - Ну как же так? Я уж сам не рад…
      – Давай-давай, - разозлился я. - Оксаночка, солнышко! Оторвись от зеркала, не на что там глядеть, тут вот тебя Костик хочет.
      Костик совсем побагровел.
      – Что? - обернулась Оксанка.
      – Что слышала. Костик загадал тебя трахнуть. Валите на второй этаж, даю вам… ладно, полчаса. - Я поглядел на часы.
      – Вы что, с ума сошли оба? - изумилась Оксанка.
      – Проехали, - сказал я. - Желание должно исполниться, так исполняйте немедленно, чтоб мне весь год сюрпризов не ждать.
      Я вытолкал их прочь, и мы остались за столом с Валей. Ксюшка печально возилась у камина со своим щенком.
      – Если бы ты знал, как хочется сейчас напиться… - вздыхала Валя, - Как хочется напиться.
      – Ну и пей.
      – Нельзя мне, я беременная. Я ж знаешь что загадала? Я ребенка загадала. Сына от этого подонка… Дура, да? Вот все было у меня, все! Ничего не ценила! Хоть кто-нибудь в этой долбанной стране загадал, чтоб просто все осталось как было? И не хуже, чем раньше?
      – Может, кто-то и загадал, - кивал я. - Может, у того и не хуже.
      Вскоре вернулся Костик, но вид у него был совсем потерянный.
      – Радуйся, - зло буркнул он. - Ничего не вышло. Хотя формально - трахнул.
      – Как это? - удивился я.
      – Как. У меня не вышло! Объяснять тебе? Унижаться? - Он помолчал, глядя в одну точку, затем налил себе водки и выпил, не закусывая. - Так мне и надо, дебилу, - сказал Костик тихо. - Таких друзей потерял…
      Ну а наутро уже началось по полной программе. Оказалось, мечты нашей компании были слишком однообразными и домашними - по сравнению с тем, что творили другие…
      Самой безвредной оказалась, пожалуй, мечта о здоровье. К утру исцелились тысячи больных и инвалидов по всей стране, полностью очистились больницы. И очень вовремя. Потому что уже к полудню туда стали поступать тысячи новых пациентов - с травмами, побоями и даже огнестрельными ранениями. Это начались всеобщие разборки - кто, почему, да как посмел. Месть, перераздел, деление сфер влияния - весь этот беспредел продолжался еще много месяцев. То, что наш Филипп потерял свою сеть киосков и весь бизнес перешел к его заместителю, мы тоже узнали не сразу. Как Филипп решил эту проблему, я не знаю по сей день, но киоски к нему вернулись, а о заместителе никто больше не слышал. Впрочем, как и о президенте. Для любого президента в стране найдется хоть один лютый недоброжелатель.
      Позже в печати и докладах ученых фигурировало мнение, будто бы Вселенские силы преподнесли человечеству урок, показав, как превратно может быть исполнено заветное. Так вот не верьте! Это клевета! Никто не извращал наши желания! Если желание было выполнимо - оно исполнялось самым наилучшим образом, насколько было возможно. Например, человек, пожелавший найти стабильную работу, отнюдь не становился пожизненным мусорщиком - он стал менеджером крепкой фирмы и очень неплохо зарабатывает, это мой брат.
      Надо сказать, известно немало случаев, когда желание не сбывалось - видимо, из-за огромного количества взаимных противоречий. Или же сбывалось так множественно и переменчиво, что назвать это исполнением было нельзя. Типичный пример - судьба всех фанатов, пожелавших, чтобы чемпионом стала их команда.
      Нельзя Вселенским силам отказать и в чувстве юмора, подтверждение этому - классический случай с больным шизофренией, который пожелал, чтобы погасло Солнце и звезды, и тут же ослеп.
      Но это единичные и самые безобидные случаи. А вот распространенная мечта купить или получить отдельную квартиру обернулась трагедией для миллионов - в стране не было, да и не могло быть такого количества новых квартир. Кстати, вот еще одно подтверждение честного исполнения желаний - все горожане, расплывчато пожелавшие квартиру, не стали владельцами сарая в неведомом поселке, они получили именно такую квартиру, какую хотели. Другой вопрос, что стало с прежними обитателями? Вначале страну захлестнула лавина внезапных смертей с нелепыми завещаниями, затем появилась многомиллионная армия бомжей, уступивших квартиру по разным причинам.
      Но, конечно, больше всего проблем вызвало самое популярное желание - желание денег. Тот, кто по недальновидности брякнул конкретную сумму, в итоге остался ни с чем, и винить тут некого - небывалая волна мировой инфляции за три дня превратила всех рублевых и долларовых миллионеров в нищих. Гораздо хитрее поступили те миллионы россиян, которые пожелали стать очень богатыми и состоятельными. Но поскольку количество благ в любой стране (а в нашей тем более) ограничено, общество резко раскололось на очень состоятельных и всех остальных, оказавшихся за гранью нищеты.
      Совсем плохо было с дальними регионами. Как это всегда у нас бывает, в столице о проблемах глубинки задумываются недостаточно. Никому не пришло в голову уточнить, когда же именно произойдет исполнение желаний. На практике оказалось, что желания для всех россиян исполнились ровно по московским курантам. Жители Поволжья, Сибири и Дальнего Востока встретили Новый год по местному времени на несколько часов раньше, а в момент удара кремлевских курантов буйно праздновали остаток ночи или уже спали. Если кто-то в этот момент загадывал желание, оно тоже исполнялось, но желания эти были просты и незамысловаты, например, "хочу такие же туфельки!", "эй, налейте кто-нибудь!" или "чтоб ты сдох!". Например, многие с неприятным удивлением узнали, что такое типун на язык. Поэтому первые дни возмущению регионов не было предела, а радикально настроенный "красный пояс" даже всерьез собирался брать столицу штурмом - непонятно, правда, с какой целью. К счастью, этого не произошло - возможно, именно благодаря миллионам граждан, загадавшим мира во всем мире? А когда выяснилось, что столица уже несколько дней штурмует сама себя так, что страшно выходить на улицу, регионы успокоились, поняв, что, как это всегда бывает, не только столичные радости, но и столичные беды прошли стороной.
      Конечно, по сравнению с волной нищеты, разбоя, беспредела и миллионов поломанных судеб уже кажется пустяком то, что начало твориться на эстраде. Однако об этом я не могу не упомянуть. Ведь мы ругали нашу эстраду, верно? Какими словами мы называли бездарных (на наш вкус) певцов, актеров, журналистов, телеведущих… Поэтому все мы получили урок по заслугам и еще долго вспоминали добрыми словами ненавистных прежде знаменитостей, которые все-таки были худо-бедно, но профессионалами. Мир еще не видел такого количества диких бездарностей, добившихся вдруг успеха! Это и неудивительно - при немыслимом количестве загаданных успехов, головокружительных карьер, призов, медалей и славы ни один человек в стране не стал умней или талантливей… Разве кому-нибудь приходило в голову загадывать такие вещи в новогоднюю ночь?
      Прежние знаменитости никак не могли воспрепятствовать потокам новоявленных звезд - они были полностью деморализованы и растоптаны внезапно навалившимися личными отношениями. Шутка ли - ощутить вдруг взаимную любовь ко многим тысячам своих поклонников самого разного возраста и сексуальной ориентации? И одновременно стать мужем или женой сотни наиболее дотошных в своей формулировке? Причем это коснулось не только отечественных, но и практически всех зарубежных звезд - им пришлось переехать в Россию и стать верными спутниками жизни многих простых россиян.
      Семейные путаницы коснулись не только знаменитостей, но и рядовых обаятельных граждан. Первые дни ЗАГСы работали круглосуточно, процедура была упрощена до минуты и даже не требовала присутствия второй половины. Но и это не могло удовлетворить всех потребностей, и тогда на помощь пришло МЧС - красные машины аварийных передвижных ЗАГСов еще долго колесили по стране, останавливаясь на каждый взмах паспортом. Спешное решение Госдумы от 1 января, узаконившее многоженство и многомужество, тоже не смогло толком разрешить всей путаницы, хотя ослабило многие противоречия.
      И лишь к концу года ситуация в стране начала стабилизироваться. Редко кто указал в своем желании продолжительность действия, вскоре начали исчезать наиболее фантастические и противоречивые свершения. А за ними и многие другие. Уже к началу лета число президентов нашей страны сократилось с четырех тысяч до нескольких сотен: на знаменитом Майском съезде российских президентов самым толковым удалось скоординироваться и законодательно исключить из своих рядов наиболее тупых, неграмотных, страдающих слабоумием и старческим маразмом президентов. Ну а к следующему Новому году Совет полноправных президентов России насчитывал всего двенадцать человек, и это уже было вполне терпимо. Все двенадцать, взявшись за руки, чтобы продемонстрировать единство, шеренгой вышли поздравить страну по всем телеканалам. К сожалению, а точнее - к счастью, я так и не услышал, о чем они говорили, - в этот миг наконец сработало мое желание.
 
 
      Надо сказать, что желание свое я загадал заранее, и оно было нехитрым - съездить летом с Оксанкой на Кубу. Не буду объяснять, почему именно туда, но была у меня давнишняя мечта. Поэтому во время боя курантов в тут роковую ночь я точно знал, чего хочу, и совсем не думал о Кубе. А думал я вот о чем - как было бы любопытно поглядеть: что будет, если по стране и впрямь исполнятся все желания? Посмотреть - и вернуться по времени обратно, в этот самый момент… Но это была такая, мимолетная мысль. Но когда летом нам так и не удалось съездить на Кубу, я понял, что есть надежда.
      И когда двенадцать президентов начали хором свое поздравление, я вдруг оказался не в компании сотрудников, где отмечал Новый год, а снова на той даче, с рюмкой в руках, как будто всего этого ужаса не было! Нависал над столом беззаботный Филипп, тряс бокалом тесть, улыбалась Оксанка, били куранты, а на экране маячила старая цифра! И тогда я загадал желание. Я загадал, чтобы не было этого ужасного года, чтобы не было этой речи президента и не было никаких переговоров с Высшими силами. А просто чтобы в Новом году все осталось как было. И чуть-чуть лучше. А все остальное мы уж как-нибудь сами уладим, сами.
        6 декабря 2002, Москва
 

 
      Женя Зайцев сидел в коктейль-баре и ел мороженое, когда его вызвали по мобилю. На экранчике появилась немолодая женщина в строгом черном комбинезоне, сильно смахивающем на скафандр.
      – Евгений Зайцев? - осведомилась она, так близоруко щурясь в свой экран, будто Зайцев говорил по какой-нибудь старинной модели с подсевшей камерой, не позволяющей толком передать изображение.
      – Да, это я, - сказал Женя.
      – Тот самый знаменитый космонавт Зайцев?
      – Психокосмонавт Зайцев, - поправил Женя.
      – Очень хорошо. С вами говорит Галина Ильинична Сергейчук. - Женщина замолчала, ожидая реакции.
      Женя сперва подумал, что она хочет записаться в его Школу, но, учитывая ее немолодой возраст, решил, что она скорее редактор журнала.
      – Вы из какого-то журнала? - спросил он.
      – Журнала? - удивилась женщина. - По поручению председателя Союза Космонавтов России я приглашаю вас на заседание, которое состоится завтра в полдень. Мы вас очень ждем. Мы хотим поговорить с вами о вашей космонавтике!
      – Завтра я никак не могу, - вздохнул Женя. - Завтра мы летим на Сириус. Давайте в понедельник?
      – Это исключено. Заседание Союза Космонавтов России проводится всего четыре раза в год, и мы вас ждем именно на этом заседании!
      – Как неудобно получается, - вздохнул Женя. - Я должен лететь на Сириус. Со мной два научных работника, корреспондент "Ежедневной" и группа из семи новичков. Это их первый серьезный вылет, они готовились три недели…
      – Перенесите свои полеты на другой день. Это же пара пустяков?
      – Совсем не пара пустяков, - обиделся Женя. - Это серьезная экспедиция, которую мы готовили со вторника, она проходит по гранту Академии наук, там ждут отчетов. А "Ежедневная" заранее готовит полосу…
      – Ну, все понятно, - сказала женщина. - Вам интересны только деньги. Нет, наша организация, конечно же, не сможет предложить таких гонораров, которые вам платят в "Ежедневной" и прочих…
      – Ну что вы! - обиделся Женя. - Ну как вы можете так говорить, ну ей богу? Я бы с огромным удовольствием пришел на заседание Союза Космонавтов, но если бы вы предупредили хотя бы чуть раньше… Хотя бы вчера…
      Женщина молчала, и лицо ее было непроницаемым.
      – Хорошо, - смягчился Женя, - если мое присутствие действительно так важно…
      – Абсолютно необходимо. Мы вас очень просим прийти.
      – Я попробую что-нибудь придумать.
      – Да, - сказала женщина, - придумайте что-нибудь.
      Она сделала такое лицо, которое обычно бывает у людей, заканчивающих разговор по мобилю.
      – Стойте! - поспешно сказал Женя. - А где это будет?
      – Красный зал Дворца Космонавтов. Вы что, не знаете, где находится Дворец Космонавтов?!
      – Честно говоря, не знаю.
      – Это фантастика! Запомните: Ленинский проспект, дом сто двадцать дробь три, строение восемь. И, пожалуйста, не опаздывайте! - Женщина отключила линию.
      Женя повертел в руках мобиль и сунул его в карман. Мороженое в стальной вазочке совсем растаяло.
      – Дядя Зайцев, а можно автограф? - раздался за спиной робкий детский голосок.
      Женя обернулся - перед ним стояла крохотная девочка и протягивала блокнотик. Женя улыбнулся и быстро расписался. Девочка испуганно сжала блокнотик и убежала к дальнему столику, где парень и девушка тут же отобрали блокнот и стали шептаться, поглядывая на Женю. Похоже, это были родители девочки, которые послали ее за автографом.
      Зайцев достал мобиль и нажал вызов.
      – Алекс? Женя говорит. Ну, слушай, тут возникли обстоятельства… В общем, переносим вылет. Летим сегодня в ночь. Что? Нет, просто в полдень я должен быть уже в городе, на заседании Союза Космонавтов… Что? Не знаю, наверно, примут в космонавты. Очень просили, я не смог отказать. Так что звони в Школу, предупреди Фила и Самойлова, а я позвоню Чапанишвили.
 

* * *

 
      Дворец Космонавтов располагался в типовой десятиэтажной башенке прошлого века, в каких обычно бывают техникумы и колледжи. Если бы не алюминиевый памятник Марату Рысакову в центре клумбы да гигантская неоновая вывеска над козырьком, здание бы ничем не выделялось. Женя подошел к парадному крыльцу, но дверь не распахнулась ему навстречу. За пыльным стеклом царил мрак. Приглядевшись, Женя увидел сваленные штабелями пластиковые доски и бидоны с пеной. Он постучал еще раз посильнее. За стеклом появилась разъяренная вахтерша. Что она говорила в темноте вестибюля, отсюда было не слышно, но явно что-то эмоциональное. Наконец вахтерша постучала рукой по своей голове, а затем показала энергичным жестом вбок, как бы заворачивая за угол указательным пальцем.
      Женя кивнул и отошел от двери. Теперь было понятно, что парадный вход закрыт на ремонт, причем, судя по пыли на стеклах, уже давно. Женя свернул за угол и вскоре обнаружил небольшую дверцу запасного входа. У двери ждала та самая вахтерша в черном комбинезоне со значком Марата Рысакова.
      – Глаз нет, что ли? - проворчала она. - Объявление читать надо.
      – Нет там никакого объявления, - удивился Женя.
      "И как Союз Космонавтов держит такую странную вахтершу? - подумал он. - Почему не заменят на кибердворника?"
      – Вот, значит, такие и сорвали… - недовольно произнесла вахтерша, пуская его внутрь, и добавила с подозрением: - А вы вообще к кому идете? На заседание?
      – Да вот, пригласили меня. - Из скромности Женя не стал называть своего имени.
      – Ага-а-а… - прищурилась вахтерша, и Женя понял, что лет ей куда больше, чем показалось сначала. - Так это ты, значит, космонавт Зайцев?
      – Психокосмонавт Зайцев, - поправил Женя и пошел по коридору.
      – Космонавт! - крикнула вахтерша ему в спину. - Где же твоя ракета, космонавт?
 

* * *

 
      Красный Зал он нашел без труда на втором этаже. Из зала доносился невнятный шум, какой бывает в перерывах важных собраний. Перед входом торчал раскладной столик, заваленный коробками с самодельными фильмами о дальних планетах. Молодой парень в черном комбинезоне торговал ими, хотя покупателей не было. Рядом со столиком на полу стоял большой пластиковый ящик, и на нем было написано от руки "Пожертвуйте спортлагерю юных космонавтов!!!". На верхушке ящика была укреплена старенькая чип-касса. Женя вынул кредитку, набрал на клавиатурке сразу сотню и вставил в чип-кассу. Кредитка щелкнула и выскочила обратно.
      – Не трогайте, он сломанный. - хмуро сказал парень за столиком.
      – Я пожертвовать хотел… А чего он здесь стоит, если сломанный?
      – Ну, сломался и стоит. Приходите завтра, может, починят, обещали.
      – Завтра точно не смогу, - улыбнулся Женя и покачал головой.
      – А много жертвуете-то?
      – Сотню.
      – Сотню кредитных единиц? - изумился парень. - Так чего ж вы, давайте сюда, я переведу!!!
      Он протянул Жене чип-кассу со своего столика. Кредитка сработала. Жене очень хотелось спросить "а вы правда переведете?", но он понимал, что вопрос этот прозвучит неуместно. Хотя, оглядев скромную одежду и насупленно-увлеченное лицо парня, он понял, что тот не из таких, действительно переведет.
      Из распахнутых дверей зала высунулась абсолютно лысая голова, увидала Женю и тут же спряталась. Шум мгновенно стих. Женя немного помедлил и вошел в двери.
 

* * *

 
      На сцене в ряд стояли расшатанные столики, составленные в один длинный стол. Он был укрыт красивым синим полотнищем, расшитым золотыми звездами. За столом сидели несколько человек. Среди них была и та самая женщина, которая звонила по мобилю, Жене запомнилось лишь отчество - Ильинична. И еще одного старика в синем плащ-скафандре Женя узнал - это был известный космонавт Селиченко, в детстве Женя не раз видел его в передачах. Остальных Женя узнать не смог, но судя по лицам и гроздьям плечевых нашивок, тут собрались космонавты высокого ранга. В центре сидел совершенно лысый человек в парадном скафандре с пятью золотыми нашивками. Перед ним лежала огромная красная папка, расшитая золотом. А вот в зрительном зале было немноголюдно - человек пятнадцать. От этого зал казался пустым. Ильинична встала.
      – У нас в гостях космонавт Евгений Зайцев! - объявила она громко.
      – Психокосмонавт, - поправил Женя и улыбнулся.
      – Ну что ж… - произнес лысый. - Садитесь, Евгений. Раз пришли.
      Женя шагнул было к столикам, но лысый покачал головой и указал на стул, одиноко стоявший в самом центре сцены, между президиумом и залом. Женя подумал: как приличнее сесть на этот стул - спиной к залу либо спиной к столикам? Он отодвинул стул от центра и сел боком. Теперь слева был президиум, а справа зрители. Женя улыбнулся и тем, и другим.
      – Ну, - сказал председатель, побарабанив пальцами по красной папке, - начнем. Меня, я думаю, представлять не надо. А вот справа от меня Галина Ильинична Сергейчук, генеральный секретарь Союза Космонавтов России.
      Публика разразилась немногочисленными, но упорными аплодисментами, и Женя тоже похлопал.
      – Рядом с ней Александр Маратович Бабкин… - Раздались громкие аплодисменты. - Сын Марата Рысакова от второго брака, вице-президент Союза Космонавтов России, член Государственного Совета Космонавтики по делам путешествий.
      Женя снова похлопал вместе со всеми.
      – Харизов Казей Мерзаевич, - продолжал лысый, - почетный член Союза Космонавтов России, участник парада космонавтов 2077 года имени Ордена Знамени Стодвадцатилетия Годовщины запуска первого Спутника!
      Хлопая в ладоши, Женя украдкой посмотрел на часы - вечером была назначена еще одна важная встреча.
      – Супруги Шкворчук Федор и Шкворчук Софья! Федор Тимофеевич - доцент космологии и навигации, преподаватель сопромата в Институте стали и титана! Софья Дмитриевна - замдекана Факультета космографии и звездного дела Института стали и титана, руководитель детского спортлагеря юных космонавтов в Ежовке.
      Женя похлопал в ладоши, посмотрел на меховой воротник Софьи Дмитриевны и подумал, что, пожалуй, зря пожертвовал целую сотню. В следующий миг ему стало стыдно за эти мысли, и Женя почувствовал, что краснеет.
      – Слева от меня, - продолжал ведущий, - лауреат ордена Далекой Звезды, герой России, космонавт-межпланетник Аркадий Исаевич Селиченко!
      Женя похлопал с особенным удовольствием.
      – Рядом с ним - Приходько Андрей Михайлович, дважды член Независимой академии навигаторов, генеральный секретарь Союза Космонавтов России и заместитель секретаря Государственного Совета Космонавтов.
      Женя уже устал хлопать, а еще немного болели щеки от улыбки, которую приходилось держать на лице.
      – Марк Петрович Президец, мастер спорта по космическому ориентированию, участник косморалли Земля-Марс 2071 года, - представил лысый рослого полного мужчину с густыми бровями, сидевшего с краю.
      Снова было грянули аплодисменты, но тут встала Ильинична.
      – А также Генеральный Верховный Президент! Союза Космонавтов России! Илья Васильевич Хлебосольников!!! - воскликнула она с неожиданной для своего возраста энергией.
      Аплодисменты продолжались долго, и сначала председатель благодарно кивал, но затем ему даже пришлось помахать руками, чтобы закончить овацию.
      – Заседание считаю открытым, - сказал Хлебосольников. - Итак, у нас в гостях космонавт Евгений Зайцев. Тот самый, о котором так много говорят последние годы в прессе.
      – Мистер 2101, - подсказала Ильинична. - Репортеры его называют "космонавт новой эры".
      – Психокосмонавт, - улыбнулся Женя.
      – Мне не понятны эти новомодные словечки, - отрезал председатель. - Я так считаю: или ты космонавт, и тогда лети к звездам, или ты не космонавт - тогда сиди дома и собирай модельки кораблей. Правильно?
      – Правильно! - крикнул кто-то из зала.
      – Поэтому наш первый вопрос, - продолжил Хлебосольников более дружелюбно. - Расскажи о своей космонавтике?
      – Вообще по образованию я учитель биологии, - привычно начал Женя. - Преподавал в школе. Но с детства увлекался восточными единоборствами и медитацией. Во время медитации я много раз пытался посещать удаленные точки пространства, но при выходе за астральный барьер, естественно, теряется физический контроль над чувствами. Такие путешествия дают нам не более, чем слепоглухонемому - посещение кинотеатра…
      – Сколько вам лет-то вообще? - перебила Ильинична.
      – Двадцать четыре года. А что?
      – Да, как говорится, в общем-то и ничего, - сказал лысый. - Продолжайте.
      – А в армии служил? - поинтересовался спортсмен Президец глухим голосом.
      – Я не из военнообязанной семьи, - насторожился Женя. - А какое это имеет значение?
      – Да, как говорится, в общем-то и никакого, - сказал лысый. - Продолжайте, мы вас внимательно слушаем.
      – Моя космонавтика возникла в тот миг, когда мне пришла в голову идея использовать обычный усилитель биополей мозга, какие используют милицейские патрули и офисы для телепатического общения сотрудников.
      – Вот оно что выясняется… - сказал один из сидевших за столиком, Женя уже не помнил его имя и титул. - Так, значит, изобретеньице-то не ваше? Чужое?
      – Минуточку! - удивился Женя. - Я и не говорил, что сам изобрел усилитель! Его открыли еще до моего рождения! Я лишь перестроил частоту на внутренний диапазон, который раньше считался бесполезным. Ну а дальше - разработал психологическую методику, которая позволяет ментальному телу, перемещаясь в пространстве, транслировать зрительную, слуховую, тактильную - любую информацию органам чувств физического тела. Мы получаем уникальную возможность, погружаясь в состояние медитации, путешествовать в любую точку галактики, любоваться красотой звезд, искать признаки жизни на других планетах, получать информацию о структуре материи, температуре светил…
      – Но вы же никуда не летаете? - удивилась дама в меховом воротнике.
      – Не совсем так, - горячо возразил Женя. - Никуда не летает физическое тело в традиционном понимании. А ментальному телу, напротив, становятся доступны любые участки галактики, даже те, куда не сможет добраться ни один физический объект! Например, традиционная космонавтика никогда не проникнет внутрь черной дыры или в глубины Солнца…
      – Но-но! - угрожающе поднял палец спортсмен Президец, но Женя продолжал.
      – Нам пока трудно представить, сколько может дать в будущем эта новая технология! Еще один плюс моей космонавтики - она совершенно безопасна для путешественника, ему не страшны аварии оборудования, нехватка топлива и метеоритные атаки! Но методика сложна и требует подготовки, овладеть ею может не каждый. Поэтому я открыл Школу Психокосмонавтики, и сегодня уже полторы тысячи человек освоили психопутешествия. К нам в Школу приезжают люди из самых разных…
      – Это все хорошо, - перебил Хлебосольников и побарабанил пальцами по красной папке. - А сколько у вас ракетных полетов?
      – Ракетных? Один. В колледже я летал на Луну с экскурсией.
      – Один полет?!! - ахнул зал.
      – Интересно у нас получается, - сказал Хлебосольников. - У человека за плечами детская экскурсия на, простите за выражение, Луну. И он при этом называет себя космонавтом?
      – Психокосмонавтом, - поправил Женя.
      – А в прессе его называют космонавтом! - пожаловалась Ильинична.
      – Поправьте меня, если я туго понимаю, - сказал председатель. - Значит, вы как бы садитесь в кресло, как бы закрываете глаза и как бы представляете себе, что летаете? Так?
      – Не совсем так. Я надеваю шапочку с усилителем, сажусь на циновку и погружаюсь в транс. Мощный усилитель увеличивает психоэнергию в семь раз - этого вполне достаточно, чтобы полностью выйти за астральный барьер, но сохранить контакт между физическим и ментальным телом…
      – С какой скоростью вы летаете? - спросили из зала.
      – Здесь нет скоростей! - развернулся Женя к залу. - Ментальное тело перемещается мгновенно! Я же столько писал об этом, столько выступал и рассказывал! Сам я остаюсь на Земле, ментальное тело - это как бы мой микрофон, моя камера, мои ладони и нос!
      – Поправьте меня, если я туго понимаю, - сказал Хлебосольников. - А кто докажет, видели вы там что-то или это приснилось?
      – Как это приснилось? - обиделся Женя, - Не забывайте, именно я починил американский "Сталкер" - проник в двигательный отсек и одновременно управлял ремонтным роботом с Земли по радио…
      – Это работа для младшего оператора из центра управления полетами. Сами же вы не высаживались на "Сталкер"?
      – Опять двадцать пять… - огорчился Женя. - Ну как же вам объяснить? В древности люди развозили депеши сами. Потом появился телеграф, телевизор, интернет, экстрасеть - и человеку уже не надо скакать на лошади, чтобы передать письмо! Поймите правильно, я не говорю, что ракетные полеты это плохо! И не говорю, что кататься на лошади плохо, я сам увлекаюсь лошадьми! Но если мы говорим о передаче информации и личных впечатлений - а именно эти вопросы решает моя космонавтика, - то здесь наша технология незаменима.
      – Вот у меня сразу такой вопрос, - сказала дама в меховом воротнике. - Если вы говорите, что не против космонавтики, то чем вы объясните, что современную молодежь так мало интересуют подвиги Гагарина и Рысакова?
      – Марат Рысаков, между прочим, в ваши годы уже бывал на Венере! - вставил Хлебосольников.
      – О том и речь, - кивнул Президец. - Почему такой интерес у молодежи, пардон, к медитациям Евгения Зайцева?
      – Ну, видимо, это интересно… - развел руками Женя. - Откуда я знаю, почему такой интерес? Я сам с большим уважением отношусь и к Гагарину, и к Рысакову, и вся наша школа с большим…
      – А я знаю откуда! - заявила Ильинична. - Потому что рекламируете себя в прессе и гребете немалые деньги на этом! Ведь гребете?
      – А что им? - неуклюже повернулся к Ильиничне полный Президец. - Им же топлива не надо, ремонта им не надо, оборудование не покупать. Сел на подстилку, глаза закрыл, заснул - и полетел, полете-е-ел…
      В зале ехидно засмеялись.
      – Я не спал уже сутки, - сказал Женя хмуро. - Сегодня в ночь мы летали на Сириус. Обследовали две планеты, нашли третью, о которой ничего не было известно. И понятно почему - у нее минимальная масса, под коркой базальта находится пустота, каверна! По сути, это окаменевший пузырь магмы, орбита которого…
      – Вы это сами видели? - перебил спортсмен Президец и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Мне непонятно только одно: при чем тут космонавтика?
      Хлебосольников повернулся к нему и поднял вверх указательный палец.
      – Вот совершенно верно сейчас вопрос ставит Марк Петрович! Действительно, при чем тут космонавтика? Поправьте меня, если я туго понимаю: вы можете сколько угодно меди… медити… тировать, если я правильно произношу это срамное слово, вы можете спать на циновке или управлять по радио манипуляторами, но как вам не стыдно называть это космонавтикой? Вы сидите на Земле и смотрите в небо - как астроном! Правильно? Но астрономы не называют себя космонавтами!
      Зал разразился аплодисментами, но тут поднял дрожащую руку космонавт-межпланетник Селиченко. Все уважительно смолкли.
      – Нет, я бы не стал… так ругать… этого молодого человека, - начал Селиченко медленным старческим голосом, на его лице замерла слабая мечтательная улыбка, - Это ведь очень хорошо… что его интересуют звезды… Что он их видит в снах… И медитациях… А полеты… Полеты придут. Он еще молод. У него все впереди. Будут и полеты… Славные полеты…
      Селиченко прикрыл слабые веки и замолчал, погрузившись в воспоминания с мечтательной улыбкой на лице.
      – Совершенно правильно сказал Аркадий Исаевич, - нарушил тишину Хлебосольников. - Но мне кажется, молодой человек не намерен и в будущем заниматься космонавтикой! Я правильно понял?
      – Моя космонавтика… - начал Женя.
      Но тут решительно поднялась дама в мехах, держа в руке маленький электронный блокнотик.
      – Нет уж, вы все сказали, теперь мы скажем! - объявила она, блеснув очками. - У меня только один короткий вопрос. - Она опустила взгляд в блокнот. - Во-первых, что дает ваша космонавтика людям? Во-вторых, в чем смысл вашей космонавтики? В-третьих, кому нужна ваша космонавтика? И, наконец, какова реальная польза от вашей космонавтики?
      – Моя космонавтика… - начал Женя.
      – Вы можете доставить груз медикаментов на Марс? - перебил Президец. - Вы можете привезти образцы грунта с Юпитера? Вы способны возить титановую руду из шахт?
      – Вы считаете, что космонавтика должна лишь возить? - возразил Женя.
      – Космонавтика должна помогать людям осваивать космос! Космонавтика должна нести людей вверх! Космонавтика должна звать людей к звездам! Космонавтика должна строить города на дальних планетах! Космонавтика должна…
      – Я глубоко убежден, - перебил Женя, чувствуя, что невольно заражается официальным тоном, - космонавтика никому и ничего не должна!
      Воцарилась зловещая пауза, а Хлебосольников даже прищурился и прикрылся красной папкой, как силовым метеоритным барьером.
      – Космонавтика может быть самой разной! - продолжил Женя. - Она может и возить руду, и показывать людям красоту звезд! Вы видели ледяные планеты созвездия Малой Медузы? Туда человеку никогда не добраться на ракете! Вы видели шахматную корону астероидов Веги? Вы щупали кремниевый мох на Третьей Водолея, эту уникальную форму жизни? Когда на закате сиреневый мох выходит из нор, расстилается комками по равнине и бросается жадно глодать расплавленные еще камни! Это хищник! Это… Поверьте, космонавтика - это не только полеты, центрифуги, топливо и скафандры! Космонавтика - это не только слабое человеческое тело, запертое в летящую титановую бочку на ядерным приводе! Космонавтика - это…
      – Достаточно! - рявкнул Хлебосольников. - Клянусь Гагариным, эти стены не слышали более наглых оскорблений! Галина Ильинична, давайте!
      Ильинична поднялась над столом с красной папкой и распахнула ее.
      – На основании решения Секретариата Союза Космонавтов России от сегодняшнего числа, - произнесла она, - мы учреждаем Черный Список Космонавтики, который отныне будет висеть в холле Дворца Космонавтов. Первым в этот список мы вносим Евгения Зайцева. Соответственно, впредь Евгению Зайцеву запрещен вход во Дворец Космонавтов! Заседание окончено. Кто хочет, может высказаться.
      – Вон отсюда, Зайцев! - тут же закричал усатый мужичок из зала.
      – Долой! - подхватил зал на разные голоса. - Хватит! Таким не место в космонавтике!
      – Хамло сраное!!! - кричала полная женщина, изо всех сил наклоняясь вперед из третьего ряда. - И-и-ишь какой нашелся… Хамло!
      Женя встал и пошел к выходу. Вахтерши на первом этаже уже не было, а на улице светило солнце. В строительной пыли купались воробьи. Затрясся мобиль, и на экранчике появился озабоченный Чапанишвили.
      – Женя, у нас не сходятся спектры по пустой планете, - сказал он. - Надо завтра лететь снова. У тебя что-то случилось? - насторожился он вдруг. - Что-то вид уставший.
      – Устал очень, - улыбнулся Женя. - А сейчас пресс-концеренция с японцами.
      – Ну ты там это, береги себя! - сказал Чапанишвили, - Без тебя никак! Значит, я звоню Филу и Самойлову, и завтра с утра вылетаем?
        23 февраля 2003, Москва
 

      – Это вы звонили утром? Проходите, э…
      – Саваоф. - напомнил старик.
      – Проходите, господин Саваоф, садитесь. Вы выбрали самое лучшее агентство для продажи недвижимости! Давайте сразу приступим к оформлению. Ваша недвижимость находится в вашей собственности?
      – Да.
      – Есть ли у вас родственники или законные наследники, которые могут оспаривать продажу?
      – У меня только сын. Но ему это, так сказать, совершенно безразлично.
      – Хорошо. И еще - извините, но у нас принято спрашивать - по какой причине вы сейчас продаете свою недвижимость?
      Старик вздохнул.
      – Я сейчас э… в стесненном, так сказать, положении. Понимаете, всю жизнь занимался наукой - физикой, химией, генетикой, к старости занялся философией, психологией, социологией… Но наука сейчас никому не нужна. А у меня кредит был только до 2000 года… И… в общем я вынужден, так сказать, продать недвижимость.
      – Правильное решение. У нас уже есть на примете покупатель, он сейчас должен подъехать. Очень энергичный. А вот и он! Проходите, господин Вельзевул!
      В агентство вошел рослый пузатый мужчина средних лет в кожанке.
      – Ну чо, давайте, это, поедем сразу посмотрим чо там? - начал он с порога.
      – Господин Вельзевул хочет сразу осмотреть недвижимость! - заявил агент, обращаясь к старику, будто тот не слышал.
      – Я это… - перебил Вельзевул, - со мной компаньон, братан-дизайнер, сразу и посмотрим. Отец, это ты продаешь?
      – Я, - сказал старик.
      – Скока?
      – Сумма пока окончательно не утверждена… - засуетился агент.
      – Отдыхай, - махнул рукой Вельзевул, - ты дело сделал и свою комиссию получишь. Так скока?
      Старик помялся.
      – Хотелось бы двести пятьдесят…
      – Да ты чо, отец?
      Старик молчал, потупившись.
      – Ладно, покатили, на месте разберемся. - кивнул Вельзевул, - Какой там адрес?
      – Солнечная система. - сказал старик.
      – Солнцевский район? Ух, задница какая! Застройка. Двести пятьдесят? Ха! Ладно, покатили, поглядим чо это за дворец. - он развернулся и шагнул к выходу.
      Старик пошел следом. Агент было тоже дернулся, но Вельзевул, не оборачиваясь, рявкнул: "Свободен! Сами уладим."
      У входа в офис ждал еще один мужчина в кожанке, чуть помоложе. Он был так похож на Вельзевула, что у старика мелькнула мысль - может они действительно братья? Второй представился дизайнером, и через полчаса все были уже на месте.
      – Ну чо, показывай, отец. - оживился Вельзевул, - где тут чо?
      – Плафон засран. - сказал дизайнер, ткнув пальцем в солнечный диск.
      – Они были с самого начала, заводской брак. - поспешил уточнить старик. - Но они совершенно не заметны!
      – Будем новый ставить. И всю электрику менять придется. И крепления. - дизайнер достал кожаный блокнот, задумчиво послюнил палец и открыл чистую страницу.
      – Все менять?! - изумился старик, - Из-за пары пятнышек? Зачем?
      – А на хрена старый мастадонт нужен, позориться? Сейчас новые ставят и сверхновые. Модные.
      – Но… А… А крепления зачем менять?
      – Сейчас такие не ставят, - снова пояснил дизайнер, - раньше чугунные были подводы, а теперь пластик специальный.
      – Ты его слушай, он фишку рубит. - кивнул Вельзевул старику.
      – Это уже восемьдесят с установкой. - продолжил дизайнер, - Потому что плафон будем ставить импортный, с затемнением.
      – Ладно, времени мало, давай быстро глянем что еще есть. - махнул рукой Вельзевул, - Это чо? Вот эта первая?
      – Гостиная. - угрюмо сказал старик, - Меркурий.
      – Мелкая какая-то… - начал Вельзевул.
      – Да нормально. - кивнул дизайнер, - Подкрасим немного, тут как раз все в порядке. Хотя… - он ковырнул пальцем. - Не, облупилось все, труха. Надо перестилать покрытие.
      Вельзевул постоял немного, глядя на переливающиеся огни гостиной, и наконец кивнул:
      – Да, это мне нравится. Перестелим и нормально. Давай дальше. Вот это чего… ух ты! Это чо такое навороченное, с прибамбасами?
      – Это Сатурн.
      – Не, а вокруг чего?
      – Кольца. Я сам проектировал и сам ставил. - с плохо скрываемой гордостью произнес старик.
      – Снимем всю эту погребень. - сказал дизайнер.
      – Да вроде ничего смотрится… - повернулся к нему Вельзевул.
      – Да смотри, все сгнило. - дизайнер проворно выкинул руку и резко дернул ближайшее кольцо. Кольцо зашаталось и оттуда выкатился камушек.
      – Осторожнее! - возмутился старик. - Прекратите немедленно!
      Дизайнер посмотрел на него с удивлением, но кольцо отпустил.
      – Еще на голову грохнется в один прекрасный день. - объяснил он Вельзевулу.
      – Да вы с ума сошли, молодой человек! - старик побледнел от возмущения, - Они еще миллиарды лет проработают!
      Дизайнер глянул на Вельзевула.
      – Будем снимать. - кивнул Вельзевул, - Грохнется на башку. Пошли дальше. Это чо?
      – Это Марс. - сказал старик мрачно.
      – Зачем?
      Старик промолчал.
      – Бетон положем. Сверху пластик кинем. - сказал дизайнер и черкнул карандашом в блокноте. - А здесь - у-у-у… ладно, зашпаклюем и плитку.
      – Тока место занимает. - сказал Вельзевул. - А может вообще убрать?
      – Весь? Можно и убрать. - кивнул дизайнер. - Только как вывезти? Это подъемник и машина. Десять как минимум будет стоить. Еще погрузка.
      – Ну вот, а ты говоришь двести! - Вельзевул повернулся к старику и развел руками.
      – Я говорил двести пятьдесят…
      – Ха-ха-ха! Остряк ты, отец. Ладно, поехали дальше. Вот там чего в углу?
      – Кладовки. Нептун, Плутон, кажется еще Криптон… Они темные.
      – Свет протянуть не проблема. - сказал дизайнер. - А вот что с небом делать? - он задрал голову.
      – А что с небом? Оно же открытое? - насторожился старик.
      – То-то и оно. Залезет кто-нибудь. Сейчас открытым ничего нельзя оставлять. - ответил Вельзевул.
      – Сделаем навесное, под бархат. - сказал дизайнер, - А звезды искусственные повесим, с позолотой. Будет полный шик. Но это будет стоить… - дизайнер многозначительно глянул на Вельзевула.
      – Отец, сотня максимум. - кивнул Вельзевул старику.
      – Молодые люди! - возмутился старик, - В конце-концов я не обязан, так сказать, оплачивать ваш ремонт! Я, так сказать, продаю свою недвижимость в хорошем состоянии, тут вполне жить можно! Не говоря уже о том, что здесь все сделано своими руками и прекрасно работает! Вы же только посмотрите красота-то какая, красота!
      – Не кипятись, отец, сам прикинь - я чо, долбанутый - покупать развалину, когда мне ремонт в три раза дороже выйдет? Ладно, давай пробежимся что осталось - вот здесь чего, на третьей?
      – Здесь у меня была лаборатория. - потупился старик.
      Вельзевул неопределенно хмыкнул.
      – А кто воды столько налил? - присвистнул дизайнер.
      – Это специально.
      – А это чо зеленое? - кивнул Вельзевул. - Под дерево?
      – Это и есть дерево. Леса.
      – По уму надо здесь пленкой оклеить. - заметил дизайнер.
      – Да вы с ума сошли! - тихо сказал старик. - Это же натуральное дерево!
      – Можно и так оставить. - сказал дизайнер. - Чуток подкрасить. И вот эти неровности зашкурить. А лучше проциклевать.
      – Циклевать придется. - кивнул Вельзевул. - Горы это были что ли?
      – Вы сошли с ума! - тихо повторил старик.
      – Стоп! - воскликнул Вельзевул так громко, что старик с дизайнером вздрогнули от неожиданности, - А это чо побежало? Вот, мелкие! И вот! И вот! А нагадили-то!
      – Ек-калам! - отшатнулся дизайнер, - Ну ты, отец, развел срач!
      – Это экспериментальная популяция… - сказал старик.
      Оба собеседника замолчали и внимательно посмотрели на него.
      – Батя, - начал Вельзевул, - ты, эта… часом не того? - он переглянулся с дизайнером.
      – Вы не представляете какие они умные… - сказал старик шепотом.
      Воцарилась зловещая тишина.
      – Ба-ля! Твою… - дизайнер резко отпрыгнул, ткнув пальцем в сторону, - Гляди, гляди, они уже и по всей округе ползают! Вон на спутнике, вон, вишь гнездо, вон блестит? И вот флажок торчит! Да и вон там следы! Идем отсюда! - дизайнер нервно оглядел свою одежду.
      – Наружу бегом! - рявкнул Вельзевул и первый рванулся к выходу.
      – С утра вызову санобработку. - сказал дизайнер, отдышавшись.
      – Срань-то какая. - Вельзевул с омерзением покрутил головой. - Батя, выходи к нам, потолкуем. Тридцать я еще дам. Но больше - сам видишь.
      – Уходите прочь. - сказал старик, приближаясь.
      – Максимум - тридцать пять. Потому что, видишь, не катит…
      – Прочь! - закричал старик, остановившись перед Вельзевулом.
      – Отец, ты чо? - опомнился тот.
      – Это не продается! - кричал старик. - Я передумал! Ничего не продается!
      – Ладно, пятьдесят - по рукам?
      – Не! Про! Да! Ется! - по слогам выговорил старик. - До свидания! Извините за беспокойство. Уходите!
      – Сто? - неуверенно предложил Вельзевул.
      – Я неясно сказал? Уходите!
      Вельзевул и дизайнер переглянулись.
      – Ладно, завтра перезвоним раз такие истерики. - сказал наконец дизайнер, - Ты, отец, тоже эта… в нагляки не лезь… За такие слова и ответить можно… - и оба ушли.
      Старик подождал пока затихнут их шаги и вернулся назад. Нервно потоптался, оглядел свое хозяйство, поднял выкатившийся из-под Сатурна камешек и пристроил его обратно в кольцо.
      – Ничего, - бормотал старик, - как-нибудь. Сын поможет, одолжит еще раз. Мало ли что бывает. А там посмотрим, может долг продлят, так сказать. А там уж выкрутимся… Жлобы! - вдруг визгливо выкрикнул он, повернувшись в сторону выхода, и взмахнул сухим кулаком.
        26 мая 1999, Москва
 

      – Вызывали, Ваше Всемогущество? - спросил Архангел, остановившись у входа.
      – Заходи, - хмуро кивнул Всевышний. - Ну что там нового? Докладывай.
      – Новости Вселенной! - объявил Архангел. - Продолжаются мутации среди жители Сириуса. Научный совет ангелов-хранителей объясняет это повышенной…
      – Отставить, - сказал Всевышний. - Давай сразу о главном.
      Архангел вздохнул.
      – Обстановка на Земле продолжает оставаться напряженной. Вчера ночью на окраине Синайской пустыни были взяты в заложники еще двое наших ангелов-наблюдателей.
      – Черт побери, когда же это кончится? - воскликнул Всевышний. - Что требуют бандиты?
      – Ничего не требуют, Ваше Всемогущество, они не знают, что это ангелы. Напали сзади, оглушили, погрузили на телеги, увезли в поселение и продали на рынке невольников. Новый хозяин держит их в кандалах, кормит скудно, заставляет трудиться в каменоломне.
      – Да что ж это такое делается, черт побери!
      – Дикие нравы. Рабовладельческий строй, Ваше Всемогущество.
      Всевышний поднялся и стал ходить взад-вперед, угрюмо заложив руки за спину. Наконец он остановился перед Архангелом и посмотрел ему в глаза.
      – Надо что-то решать с Землей, - сказал он. - Сколько можно терпеть? Так это оставить нельзя.
      Архангел промолчал.
      – Язва на теле мироздания! - воскликнул Всевышний. - Я создавал Землю как образец вселенской красоты! Как украшение космического пространства! И что вышло? А?
      – Первый блин комом, Ваше Всемогущество, - сказал Архангел.
      – Ты хочешь сказать, что из Меня никудышный создатель? Что у Меня было мало опыта? - Всевышний подошел к Архангелу вплотную и посмотрел на него сверху вниз.
      – Никак нет, Ваше Всемогущество! - торопливо сказал Архангел. - Нет никакого повода усомниться в Ваших творческих силах! Ваши творения раз от разу становятся все лучше! Фауну планет Млечного Пути называют одним из восьми чудес света! Высокая культура и сила духа разумных обитателей Веги уже вошла в поговорки! А разнообразие, красота и изменчивость живых форм Сириуса по праву считаются…
      – Прекрати, - поморщился Всевышний. - Про людей Земли говорим.
      – Ваше Всемогущество, но с ними были проблемы с самого начала! Помните, как они нарушили запрет и наелись наркотических яблок? Сначала предавались разврату, а на отходняках, подсели на измену что у них нет одежды и…
      – Молчать!!! - рявкнул Всевышний. - Где ты таких поганых слов набрался?!
      – Виноват, Ваше Всемогущество, - смутился Архангел. - Просто не знаю, как это по-научному. Совсем заработался. Когда каждый день читаешь эти сводки с Земли, волей-неволей нахватаешься поганых терминов. Виноват, Ваше Всемогущество.
      – Ладно, - смягчился Всевышний. - Не в этом дело. Как считаешь, не надо было их из Эдема выгонять?
      – Не могу знать, Ваше Всемогущество. С одной стороны, жесткие карательные меры были необходимы. Но все-таки контролировать их здесь было гораздо легче. А так пошло-поехало. Сначала эта пресловутая поножовщина братьев, повсеместное падение нравов, а затем они научились изготовлять алкоголь из виноградного сока, ну и дальше разврат, перверсии, наркомания, войны, злоба…
      – Да, - сказал Всевышний задумчиво. - Я уже раскаиваюсь, что создал их. Земля не стала украшением космического пространства. Она - его позор. Рассадник скверны.
      Архангел вздохнул и ничего не ответил.
      – Мы зря тратим время и силы на эту планету, - сказал Всевышний. - Мы теряем наших ангелов. Кончилось Мое терпение! Пропади она пропадом!
      – Мы же не можем забыть о ней и делать вид, что ее не существует? - удивился Архангел.
      – Я не предлагаю забыть о ней, - жестко сказал Всевышний. - Пока эта планета существует, она - Мой позор! Я заявил их всюду как созданных по моему образу и подобию! А ведут они себя так, будто произошли от обезьяны! Что обо мне подумает общественное мнение? В общем, Я готов провести масштабную операцию по зачистке территории.
      – Виноват? Зачистке территории?
      – Да. Использовать весь личный состав ангелов и все огневые средства. Спуститься вниз и испепелить. Чтоб камня на камне не осталось!
      – Как же так… - растерялся Архангел. - Разве ж так можно?
      – Твои ангелы разве такого еще не предлагали?
      – Никак нет, Ваше Всемогущество. Ни одному ангелу такое и в голову не придет.
      – Ну так Я не ангел. Сказал - и выполняйте.
      – Много наших ребят погубим, - хмуро пробормотал Архангел.
      – Это их работа. Улаживать беспорядки мироздания.
      – И среди людей на Земле невиновные есть…
      – Это их проблемы. Не смогли наставить современников на путь истинный.
      – Да и флору местную жалко. Она-то вообще неразумная. Такой уникальный эксперимент с хлорофиллом, больше ни у кого такой флоры нет! Да и фауна там интересная.
      – Так, Я не понял! - прервал Всевышний. - Это расценивать как неповиновение?
      – Никак нет, Ваше Всемогущество. Если надо - сделаем.
      – Флору ему жалко! У тебя есть другие предложения?
      – Никак нет, Ваше Всемогущество, - Архангел задумчиво одернул мундир и почесал бороду.
      – Флору ему жалко, - произнес Всевышний, помолчав. - Уникальный эксперимент с хлорофиллом. А ведь действительно, это у Меня недурно получилось, а?
      – Так точно! - сказал Архангел.
      – Что же нам с ним делать, с хлорофиллом-то… - задумался Всевышний. - Слушай, а если не огневую зачистку? А, скажем, водную?
      – Виноват, Ваше Всемогущество, не понял. Как - водную?
      – Потопчик сделаем. Воды нальем сверху, чтоб вся суша покрылась. Они же все кислородом дышат, верно?
      – Так точно, Ваше Всемогущество.
      – А плавать не умеют, верно?
      – Умеют, Ваше Всемогущество. Но недалеченько.
      – Вот и отлично. И зачистка будет что надо, и флора не пострадает. И личный состав сбережем.
      – Велика Ваша мудрость! - воскликнул Архангел. - Вот только фауна погибнет. А там такие экземпляры уникальные. Одни слоники чего стоят, не говоря уже про жирафа.
      – Слоники, - задумался Всевышний. - Ну что слоники. Триллионы лет жили без слоников и дальше проживем. А может, их на Сириус перекинуть?
      – Никак нет, Ваше Всемогущество, они углеродные.
      – А, ну да, - Всевышний поморщился. - Ну, построим им убежище какое-нибудь. Плот, например. Пусть на нем пересидят.
      – А кормить их кто будет?
      – Вот зануда. Ну, придумай что-нибудь. Найми местного из праведников, пусть ухаживает за зверями.
      – А что с ним делать после потопа?
      – Чего делать. Убрать, и все.
      – Некорректно как-то, Ваше Всемогущество. Может, оставим его?
      – Ага, чтоб они опять размножились? Какой тогда смысл?
      – Ну, он же праведник. Значит, и его дети будут…
      – Ничего это не значит! - перебил Всевышний. - Адам тоже был по Моему образу и подобию! Не работает у них механизм генетической передачи духовного наследия, ну не работает!
      – Злые языки говорят, что работает, - пробормотал Архангел.
      – И где же это он работает? - поинтересовался Всевышний. - Если бы он работал, то Адам бы слушался Меня, а не был таким вруном и самодуром! И дети его были бы добрыми, а не братоубийцами! Откуда? Откуда у них эта постоянная гневливость? Откуда эта злоба и нетерпимость к чужому мнению? Желание настоять на своем во что бы то ни стало? Неумение признавать свои ошибки? Откуда это стремление уничтожать, мстить, карать без разбору себе подобных?
      – Все это ваше по образу и подобию…
      – Что-о-о?!! - вскинулся Всевышний. - Что ты сказал?!!
      – Нет! Я не…
      – Молчать!!! Выйти вон и войти снова!!!
      Архангел покорно вышел, постоял у входа и снова вошел.
      – Упасть и отжаться тридцать три раза!!! - рявкнул Всевышний.
      Архангел вздохнул, поправил мундир, встал на колени, затем опустился на вытянутые руки и начал отжиматься. Его крылья ритмично покачивались, словно он летел. Наконец он встал с покрасневшим лицом, с трудом сдерживая дыхание.
      – Гневливый Я значит? - сказал Всевышний. - Без разбору караю, значит?
      – Никак нет, Ваше Всемогущество, - вздохнул Архангел. - Виноват, не закончил фразу. Все это Ваше по образу и подобию, говорят Ваши братья. Они говорят, что Вы сами это знаете и именно поэтому больше не творите себе подобных.
      – Я запретил тебе разговаривать с моими братьями!
      – Виноват, Ваше Всемогущество! Я не разговаривал. Я молчал. Они сами иногда подходят и разговаривают.
      – Так. И кто именно это сказал?
      – Кришна говорил, Ваше Всемогущество. Будда говорил, Ваше Всемогущество.
      – Кришна?!! Вот щенок мелкий! Да Я сейчас убью его!!!
      Всевышний побагровел, вскочил и кинулся к выходу.
      – Ваше Всемогущество! Ваше Всемогущество! Мы же не об этом! Мы же решали, как с Землей быть! - закричал Архангел.
      – А, с Землей… - Всевышний успокоился и сел обратно. - С Землей - чего тут решать? Все уже решили, начинай выполнять.
      – Так, значит, флору, фауну, праведника - прикажете оставить?
      – Да, конечно. Стоп! Какого еще праведника?
      – Ну, этого, смотрителя за животными.
      – Ни в коем случае! Посмотрит за животными - и концы в воду.
      – Ваше Всемогущество! Нехорошо получается.
      – Я же не сказал убить? Пусть живет.
      – Слава Богу!
      – Но только один, чтоб никакой жены.
      – Ваше Всемогущество!
      – Ну хорошо, с женой.
      – Слава Богу!
      – Только кастрируй его.
      – Ваше Всемогущество!
      – Ну, не в буквальном смысле, просто бесплодие.
      – Ваше Всемогущество! Жалко людей-то. Может, дадим шанс?
      – Исключено.
      – Ваше Всемогущество! Подумайте, как это будет красиво выглядеть для общественного мнения! Какой пример Вашей доброты и мудрости!
      – Да? - Всевышний вздохнул. - Ну, давай попробуем.
      – Слава Богу! - сказал Архангел. - Значит, я беру праведника с женой и сыновей его с женами и…
      – Стоп! Это куда такую толпу?
      – За животными следить. Один не справится. Да и женщины за скотиной хорошо ухаживают. Ваше Всемогущество!
      – Ладно, делай как знаешь, только не ной.
      – Почему, Ваше Всемогущество? Я как раз имел в виду Ноя, очень толковый человек и порядочный…
      – Слушай, не морочь Мне голову. Еще вопросы есть?
      – Есть один вопрос, Ваше Всемогущество. Общественное мнение может возмутиться.
      – С какой стати? Моя планета, что хочу, то и делаю! Нечего в Мои внутренние дела соваться!
      – Ваше Всемогущество, есть во Вселенной немало блюстителей морали, поднимут крик о жестокости. Ведь на Земле есть и невинные, и дети…
      – И что ты предлагаешь?
      – Я предлагаю вескую причину. Повод, так сказать.
      – Какой тебе еще нужен повод? Творится беспредел - это раз. Ангелы-смотрители пропадают - это два. Какой еще повод?
      – Представить их как угрозу для всей Вселенной, в том числе и для самих блюстителей морали.
      – Это как?
      – Ну, первое, что приходит в голову, - земляне устроили взрыв сверхновой…
      – Земляне? Эти полудикие пастухи? Устроили взрыв сверхновой? Да и зачем им это?
      – Это уже детали, Ваше Всемогущество.
      – Ладно, занимайся всем этим. Под твою ответственность. Но ты Мне ручаешься, что когда они размножатся снова, все будет иначе?
      – Будем делать все возможное, Ваше Всемогущество! В конце концов, мы же ничего не теряем. Если что - устроим вторую зачистку, окончательную. Можно даже огневую.
      – Ладно, выполняй.
      Архангел поклонился и вышел. И лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей…
        31 марта 2002, Москва, Лаврушинский 
 

      – Тридцать пять.
      – Ну, слава богу! А то я уж думал, все закрыто на этой захудалой планетке. Так. Чего у нас есть? Ух ты! Ага… Ага… Почем метеоритные отражатели? Впрочем, не важно, бог с ними, с отражателями. С какой радости еще и на отражатели тратиться, верно? Мой старый еще десять лет проработает. Я ж, собственно, не за этим. Мне-то нужен фильтр для ракетного сопла. Чего-то я не вижу фильтров… Эй, командир! Молодой человек! Эй! Фильтр для фотонного сопла, четверка, есть?
      – Где? Ага. Вижу, вот он, в упаковке… Упаковка какая-то мятая… Он хоть новый? Дай поглядеть. Угу, новый. Болтики магнитные даже прилагаются. Это хорошо. А то, знаешь, повадились без болтиков продавать. И чего? Старыми крепить? Себе дороже там копаться - под соплом пыль звездная, еще Бог знает какую радиацию или инфекцию подхватишь. Так, значит, тридцать пять, говоришь?
 
 
      – Тридцать пять.
      – Не, командир. Дороговато! Тридцать пять - не разговор. А если, скажем, за пятнадцать?
      – Тридцать пять.
      – Шестнадцать?
      – Тридцать пять.
      – Восемнадцать?
      – Тридцать пять.
      – А если я пару возьму? Скидочку оптовую сделаешь?
      – Тридцать пять.
      – Хорошо! Двадцать!
      – Тридцать пять.
      – Командир! За тридцать пять я лучше в супермаркете куплю, а не с лотка возле занюханного космопорта на краю вселеной. Где гарантия? Ты завтра ларек свернул и улетел, а если что-то случилось, где я тебя искать буду? Так что больше двадцатки, сам понимаешь…
      – Тридцать пять.
      – Да я все равно у тебя за двадцать куплю! Я человек слова! Сказал - значит куплю! Ты только зря свое время теряешь - со мной торговаться! Вот увидишь! Двадцать!
      – Тридцать пять.
      – На что спорим, куплю за двадцать?
      – Тридцать пять.
      – Мужик, ты знаешь, ты это! Ты это! Не зарывайся! Я тебе покажу место, где они по пятнадцать оптом лежат. Хочешь? Полетели! Полетели прямо сейчас! Под Сатурном оптовая база. По пятнадцать лежат трех фирм, выбирай какой хочешь! Так что двадцать, и договорились. Договорились?
      – Тридцать пять.
      – Слушай, парень, ты меня не зли, понял? Понял? Ты здесь стоишь небось с пятницы, как станция техобслуживания закрылась, да? Ларек развернул, выставил свой мусор, народу никого. Ты оглянись, оглянись! Ни души! В понедельник станция откроется, и кто у тебя что-нибудь купит? А тем более фильтр за тридцать пять? Когда он на станции полтинник - с установкой! Если ты мне его не отдашь за двадцать, ты его вообще уже никогда никому не продашь! Ты все понял? Двадцать?
 
 
      – Тридцать пять.
      – Да нет у меня тридцати пяти, нету! Ну нету, хоть режь! Клянусь чем хочешь! Детьми клянусь! Матерью клянусь! Были бы - отдал бы. На, обыщи скафандр! Обыщи! Нету! Есть только двадцать. Ну, может, двадцать два наберется мелочью…
      – Тридцать пять.
      – Йоп… Послушай, ты, лысый упырь! Ты бы не хамил, да? Ты не знаешь, с кем дело имеешь! Я когда-то правительство возил, у меня связи остались. Я б вообще с тобой не разговаривал, если б у меня фильтр не разлетелся на полпути, и так еле дотянул до этой планетки. А ты пользуешься этим, да? Я что, по-твоему, больной - покупать фильтр с рук за тридцать пять? Если я за каждый полетевший фильтр буду так переплачивать, я до Скорпиона вообще не долечу… Хорошо! Только для тебя - двадцать три!
      – Тридцать пять.
      – Слушай, ты тупой? Ты чего уперся как баран? Ты слова вообще понимаешь? Сказано тебе было русским языком раз и навсегда: двадцать четыре!
      – Тридцать пять.
      – Не, ну вы видели?! Вы посмотрите на него! Органика! Человек-навоз! Чего ты жадный такой? Чего ты со мной торгуешься? Чего время тянешь? Я ж все равно от тебя не отстану. Я вон яхту припарковал - и могу хоть сто лет тут стоять! Мне спешить некуда! Пока не продашь за двадцать четыре.
      – Тридцать пять.
      – Ладно. Все. Уговорил. Двадцать пять! Все!
 
 
      – Тридцать пять.
      – Брат! Братишка! Ну ты обидеть хочешь? Посмотри, я ж тебе в отцы гожусь! Ты бы своему родному папе скидку сделал? Четвертак?
      – Тридцать пять.
      – Знаешь что? За тридцать пять засунь его себе в задницу! Я из принципа ничего у тебя брать не буду! Понял? Тьфу на тебя, и ухожу! С уродом разговаривать еще… Я ушел уже! Больно надо, понимаешь… Все! Иду! Видишь? Ухожу. Удаляюсь. Ушел уже. Видишь, видишь? А все из-за твоей жадности… Такого покупателя теряешь! Такого покупателя! Поздравляю. Я ушел!… Ну? Ну и чего? Не передумал? Четвертак?
      – Тридцать пять.
      – Земляк! Ты же с Земли, да? Я вижу, что с Земли. По лицу вижу. Я в лицах - ого разбираюсь! Я сам с Земли. Хотя родился на Луне - у меня отец пилот, служил в Тихо. Но на Луне я только первый год жил, а так на Земле рос. Брат! Все люди братья в космосе, все должны помогать друг другу. Завтра у тебя лопнет фильтр - я тебе продам со скидкой. А сегодня ты мне? Верно? Или вот медикаменты тебе нужны? У меня трюм набит полиоксидонием. Не нужен? Хочешь - ты мне за четвертак фильтр, а я тебе полиоксидоний по триста шестьдесят. Даже по триста пятьдесят семь! Если много возьмешь. Ну? Ну давай так - за полтинник два фильтра? Как раз по четвертаку - нормально. И тебе, и мне, чтоб никому не в обиду. Ага?
      – Тридцать пять.
      – Земляк, ну войди в положение, помоги! Очень нужно! Ты посмотри на меня - думаешь, у меня много денег? Ты не смотри, что у меня яхта своя, - я ее в рассрочку купил, еще и половины не выплатил. Думаешь, я бизнесмен? Фиг! Я связист по образованию, когда-то училище окончил. А поработал связистом всего-то ничего, когда заваруха эта началась и всех в армию призвали. Ты в армии-то сам служил? Навряд ли - молодой, я гляжу. А наше поколение - всех под бластер забрили в сорок восьмом! Я знаешь где служил? На крейсере "Том Тыквер". Правда, слава тебе, Господи, десантных атак не было ни одной, ни разу нас в горячих планетах не выкидывали, повезло. А время знаешь какое было? Отделение колоний от Земли, борьба за независимость, читал? Повстанцев-подонков шныряло - сотни! У них яхты маневренные, и на каждой лазерка гигаваттная, а то и две. Раньше ведь пушки кому попало продавали, противометеоритные считались, да. И вот крейсер полгода патрулирует орбиту, а ты не знаешь, может, сейчас повстанец выскочит, пальнет - и все! Собирай кости по орбите. А демобилизовался на гражданку - туда, сюда, там поработал, здесь… Много, знаешь, всякого… А теперь вот чем заниматься приходится - медикаменты вожу. На Земле купил - на Скорпионе продал. Разница - клянусь - ноль! В карман ничего не попадает. Это даже не бизнес, это, считай, себе в убыток. А ведь у меня семья! У тебя есть семья? У меня есть, да! Жена и двое сыновей взрослых! У тебя есть дети? А у меня у старшего уже внучка есть. То есть, тьфу, совсем ты меня запутал. Это у меня внучка - старшего дочка, Эльза. А я ее не вижу! Потому что мотаюсь на яхте от Земли до Скорпиона дважды в месяц. А тут еще фильтры полетели. Ладно, брат, давай - двадцать шесть, и разбежались?
      – Тридцать пять.
      – Твою мать… Не, ну вы видели?! А? С тобой как с человеком, а ты? Ну ты гнида, ну подонок! Органика! Я все равно у тебя куплю за двадцать семь, спорим?
      – Тридцать пять.
      – Торгаш! Я торгашей вообще ненавидел с детства! Это люди, которые сами ничего не производят, а наживаются на чужом труде! У нас на крейсере был один такой, сигаретами спекулировал. Сам не курил, а довольствие получал как положено. И еще в портах затоваривался, а потом, как курево кончается, он пачку по сотне толкал. Это своим-то! Так у нас ребята с ним знаешь чего сделали? Связали и в двигательный отсек на ночь кинули, на амортизаторы! А к утру вынули. Знаешь какой хороший был? Синий, трясется, зрачки не фокусируются. Еще месяц потом отходил в медсанчасти. А правильно! Потому что нормальные люди на своих не наживаются! Двадцать восемь?
      – Тридцать пять.
 
 
      – Да? И ты думаешь, я перед тобой унижаться буду? Думаешь, я просить тебя буду? Уламывать тебя? А вот такой кукиш - не видал, нет? Кукиш землянина! У-у-у, ссссука! Из-за таких, как ты, и развалили Империю! Скотина колониальная! Кровь нашу пьете земную! Как за лекарствами или гидропластиком - так сразу к нам, помоги Земля-матушка, да? А как продать копеечный фильтр, который чукчи на Сатурне выпилили хрен знает из чего, - так это мы цену ломим, да? Был бы я президентом - я б ваши автономии вообще отключил! От всего! Чтоб вам ни плазмы, ни экстранета - ничего! Независимые? Нате! Кукуйте! Вот такой вам кукиш, а не экстранет! Я даже почту бы отключил электронную! Ладно, уговорил, двадцать девять. Просто чтоб не разговаривать больше с таким уродом…
      – Тридцать пять.
      – Брат! Ну ты ж человек, ну прошу тебя по-человечески! У меня амортизаторы сточенные, у меня на топливо уходит больше, чем прибыль от этого полиоксидония! У меня на камбузе разгерметизация, подкачивать приходится каждый час, а это вообще аварийная ситуация, если остановят и проверят - права отберут! Ну так сам подумай, если я буду за каждый фильтр переплачивать, кто семью кормить будет, ты, что ли? А у меня жена! И еще подруга на Сириусе! Сама не замужем, проводница на местных линиях. Баба - во! Огонь! Хоть и не девочка уже! Фигура - сам понимаешь, проводница. Тридцатка - и разбежались!
      – Тридцать пять.
      – Слушай, мужик, у тебя с головой вообще - как? Ты не контуженный, часом? Чего тебе эта пятерка даст? Чего ты со мной торгуешься? Ты сам подумай, башкой своей квадратной! Пять кредитных единиц! Пять! Внимание! Это две буханки хлеба! Ну, тебе самому не стыдно, а? Тридцатка!
      – Тридцать пять.
      – Твою мать… Хотел бы я посмотреть на твою мать! Кто тебя так воспитал! И на отца твоего посмотреть, у кого ты такой уродился! Может ты мутант, а? Лысый? От радиации небось мутировал? Или мозги у тебя раскисли, стоять целые дни за прилавком в такой разреженной атмосфере? Отдай за тридцатку и иди домой себе, хоть отдохнешь. Считай, план сделал на сегодня. Тридцатка, ага?
      – Тридцать пять.
      – Слушай, брат, у меня уже кислород в скафандре кончается, с тобой тут беседы беседовать! Посмотри на рукав, на указатель - восемьдесят процентов! А я пришел - у меня был полный баллон! Я уже кислорода из-за тебя сжег на три с полтиной! Чего ты со мной торгуешься, жадина проклятая? Господь все видит! И он тебя накажет за жадность твою! Помяни мое слово! Понял? Все! Увидишь! Я, конечно, не экстрасенс, но глаз у меня черный. Если кого невзлюблю - жди беды, проверено. Это я не пугаю тебя, нет! Просто предупредил. Ты понял? Так что если не хочешь неприятностей - отдашь за четвертак, например.
      – Тридцать пять.
      – Ладно, тридцатка.
      – Тридцать пять.
      – Вот честно, вот положа руку на сердце - сколько летаю, а таких уродов никогда еще не видел! Ты на рожу свою погляди, рожа каменная, без эмоций, заладил как попугай одно и то же! Ты вообще какие-нибудь другие слова знаешь, кроме "тридцать пять"? Вот попробуй, просто ради спортивного интереса, скажи: "четвертак". Чет-вер-так! А?
      – Тридцать пять.
      – Вот она, что делает с людьми жадность! Вот она, мелочность! Вот она в чем проявляется! Вот скажи, ну тебе ни капельки не стыдно, а? Уже час ты из меня жилы тянешь. Отдал бы за тридцатку - и никакой головной боли!
      – Тридцать пять.
      – А ты знаешь вообще, как это называется? Это комплексы! Твои комплексы! Потому что ты ничтожество! Ты - никто! И жизнь твоя - копейка! Посмотри на себя, кто ты? Только и годишься стоять на задворках провинциального космопорта и продавать с лотка запчасти! Будь ты проклят! Четвертак?
      – Тридцать пять.
      – Ты только на меня свои проблемы-то не переноси, ладно? У тебя небось с бабами проблемы, да? У тебя встает раз в полгода, я правильно догадался? Ну так и нечего тут на мне злобу срывать! Нашел, понимаешь, где самоутверждаться! Важным себя почувствовать хочется? Значимым? Статусным? Я ведь в психологии спец! Я ее изучал после армии на трехнедельных бизнес-курсах! И еще книжки по психологии читаю! Там так и говорится: пока у человека все в порядке - у него и отношение к миру позитивное. А как чувствует себя в дерьме, в органике по уши - так, значит, давай за счет других утверждаться! Да будь ты мужиком-то, в конце концов! Ты мужик или нет? Как баба, как торговка базарная себя ведешь, ей богу! Продай за тридцатку - и сразу на душе легко станет, вот увидишь!
      – Тридцать пять.
 
 
      – А ведь я тебя давно раскусил, да! Я ж понимаю прекрасно, что не в пятерке дело! Кто ж из-за пятерки так торговаться станет? Тебе просто поговорить не с кем, да? Стоишь тут по нескольку суток, кругом ни души, общения никакого, экстранета нету, радио и то не работает, а поболтать-то хочется? А тут я подвернулся! И ты давай на мне отыгрываться! А зачем? А? Общаться не с кем - заведи себе кошку! Есть порода, которая в разреженном воздухе живет! Завел бы кошку - и общался с ней! Не хочешь? Нет? Тебе надо покупателя найти и всю душу из него вынуть! А язык тебе на что Богом дан? Так не криви душой, скажи прямо как есть - мол, скучно мне до смерти, опух от одиночества, поговорить не с кем, рад человека живого встретить, давай, мол, с тобой просто так за жизнь побеседуем! Разве ж я не пойму? И поговорили бы нормально без этих истерик! А фильтр отдал бы за тридцатку?
      – Тридцать пять.
      – Это твое последнее слово, да? Так? На! Подавись! На тебе твои тридцать пять! Ровно! Можешь не пересчитывать! Жри, сука! Жри, мразь! Доволен? Настоял на своем? Держи еще тридцать пять - за второй фильтр! Радуйся! Добился своего! На пустом месте, ни за что - и себе настроение испортил, и мне! А теперь держи еще десятку - чтоб тебе было стыдно за свою жадность! Не хочешь? Нет, врешь, возьмешь! Вот я тебе ее на лоток кладу и отражателем прижимаю. Это твое! Запомнишь меня, подонок! Прощай! Тьфу!
      – Удачного полета, человек. Спасибо за покупку.
 
 
        13 июля 2003, Опалиха
 

      Наставник глядел на молодого Ученика с отеческой укоризной и слегка покачивал головой. Так медленно, как качают головой лишь глубокие старцы, боящиеся расплескать накопленную мудрость.
      – Ты опять ничего не понял… - произнес Наставник.
      Ученик был подтянут, лопоух и розовощек. На его бледном лице светились добрые ясные глаза, но челюсти он упрямо сжимал. Наставник ценил своего Ученика и гордился им. Но слишком хорошо его знал, поэтому видел насквозь. Ученик играл. Для него, как для любого молодого существа, все происходящее было пока лишь игрой. Это потом он научится отличать игру от реальности, а затем и вовсе забудет про игры. Но сейчас молодой организм учился отстаивать свое мнение и спорить. Учился бороться и побеждать. Учился не жалеть сил, отстаивая то, во что искренне верит. Для него было жизненно важным не уступить Наставнику. А Наставнику было грустно от того, что никак не объяснить Ученику, что в нем происходит.
      – Добро - это добро. Зло - это зло. Среднего не существует, - повторил Ученик с рассудительным упрямством, словно распихивал по узким полкам шкафа древние растрепанные книги, не желавшие там умещаться.
      – Добро и зло - категории относительные, - повторил Наставник, хотя понимал, что беседа давно идет по кругу. - Добро может стать злом, а зло может обернуться добром. Мера - вот абсолютная категория. Добро в меру - добро. Добро сверх меры - зло. Зло в меру - зло. Зло сверх меры…
      – Хорошо-о-о… - перебил Ученик с деланным спокойствием, но Наставник видел, как напряглись его крылья. - Хорошо-о-о… Допустим, человек попал в беду…
      – Допустим… - кивнул Наставник.
      – Допустим, он… сломал ногу!
      – Допустим, сломал ногу…
      – И Наставник утверждает… - Ученик поднял ясные очи, - что будет злом принести человеку абсолютное исцеление? Наставник предлагает исцелить ногу частично? В меру?
      – Разве я говорил подобное? - Наставник чуть склонил голову набок. - Истинной мерой здесь будет исцеление, но…
      – Так… - вскинулся Ученик, но Наставник поднял костлявый палец.
      – Но не полное! И не моментальное исцеление! Иначе человек никогда не научится ступать аккуратно.
      – Но ведь… - снова вскинулся Ученик, и Наставник опять остановил его.
      – Я не закончил. Ты же толкуешь о безмерном добре, верно? Тогда подумай: будет ли счастлив человек, если вместо одной сломанной ноги ты подаришь ему целую дюжину здоровых?
      – Я такого не говорил! - обиделся Ученик. - Дюжина ног - это нелепость!
      – Любое превышение меры - нелепость, - ответил Наставник. - Особенно если речь идет о нелепом подарке. Тебе предстоит научиться чувствовать грань, где кончается добро и начинается превышение меры.
      – Грани не существует. - Ученик снова сжал челюсти. - Или мой Наставник толкует об ограниченности добра?
      Наставник вздохнул.
      – Мы говорим на разных языках, и ты не пытаешься меня понять…
      – Я пытаюсь понять, - упрямо кивнул Ученик.
      – Тогда пойми, - размеренно произнес Наставник. - Слово "добро" имеет два значения. Добро - в смысле хорошо. И добро - в смысле имущество. Нажитое добро. К сожалению, ты пока не видишь разницы между добрым поступком и добрым подарком. Подарить добро - это не всегда сделать добро.
      – Как может обернуться злом добрый подарок?
      – Добрый подарок может обернуться чем угодно, - грустно вздохнул Наставник. - Добрый подарок может унизить. Добрый подарок может избаловать. Добрый подарок может даже убить. Помочь добиться чего-то самостоятельно - вот самый добрый подарок.
      – Нет.
      Наставник качнул крыльями и повернулся к лучам далекого светила, еле-еле пробивавшегося сквозь клубы густого сумрака.
      – Закончим на сегодня, мы оба устали… - произнес он размеренно. - Сделаем так: ты ступай и обдумай все хорошенько. Мы вернемся к этому вопросу со свежими силами.
      – Наставник не желает указать мне на мою ошибку? - саркастически заметил Ученик. - А может, Наставник не знает, в чем моя ошибка? И сам желает поразмыслить? Что ж, если так…
      Ученик выжидательно поглядел на Наставника. Ни черта он не устал сегодня.
      – Хорошо, - кивнул Наставник, - ты готов доказать мне свою правоту на деле?
      – Готов!
      – Пусть будет по-твоему. Попробуй.
      Он взмахнул крыльями, поднял свой костлявый палец и плавно указал вниз. Внизу замелькали моря, города, улицы, дома, окна, тротуары. И лица, лица, лица. Наконец калейдоскоп замер. Это было грязное опухшее лицо с кровоподтеком на левой щеке.
      – Кто это? - удивился Ученик.
      – Это человек, - веско сказал Наставник.
      – Вижу, что человек… - осторожно произнес Ученик, рассматривая окаменевшее лицо.
      – Это человек, у которого нет ничего. Совсем. Ему достаточно подарить самую малость - и это уже будет добрым подарком. Спустись и подари ему немножко больше. Подари то, чего у него не может быть. Подари ему такое добро, которое ему никто не готов подарить.
      – Легко! - кивнул молодой Ученик. - Я пошел…
      Наставник вздохнул, поджал губы и молча смотрел, как бодро Ученик расправляет крылья. Но в последний миг он все-таки окликнул его:
      – Подумай, а если ты ошибаешься? Тебе его совсем не жалко?
      – Что? - непонимающе обернулся Ученик, а затем глянул вниз, куда указывал палец Наставника. - Жалко. И я подарю ему достаточно добра!
 

* * *

 
      – Эта, пожалуй, не даст.
      Мысли ворочались в голове пыльно и глухо, как мельничные жернова, при каждом повороте отдавались в глубине унылой болью. Последнее время думать стало тяжело. Беда была и с памятью - детство и юность Порфирич помнил хорошо, помнил училище, армию, друзей по цеху и жену Надьку. Помнил, как пили, как ушла жена, как бросил завод и устроился в жэк электриком. Помнил, как выгнали из жэка, как устроился сторожем на зиму в дачный поселок. А вот дальше уже помнил смутно. Запомнилось только, как сдал свою квартиру. Запомнились одни лишь глаза - наглый прищур нового жильца. А вот как и почему он остался совсем без квартиры - этого Порфирич не помнил.
      – Эта, пожалуй, не даст, - сказал Порфирич вслух. - Такие нам не дают.
      Он заново оглядел толпу. Толпа текла вокруг энергично. И, пожалуй, чересчур суетливо, Порфирич не успевал думать с такой же скоростью. Портфель не даст точно. Желтая куртка не даст. С ребенком не даст. Военные ботинки могут дать. Но они уже убежали. Авоська даст. Обязательно даст. Порфирич потупил глаза, свернул ладонь лодочкой и мелкими шагами побежал наперерез авоське.
      – Бога Христа ради Христа ради Христа помогите Христа, - просипел он.
      – Прось! - заорала авоська и махнула свободной рукой. - Прось!
      Порфирич был вынужден отступить. Испугалась авоська, дурочка. Или запах учуяла. Куда ж без запаха-то, без запаха нам теперь никуда, мыться нам уже давно негде. Нас бы с чердака не гнали - и спасибо. А может, рожи испугалась. Синяк под глазом поди сильный вышел. Кто же это приложил вчера? Эх, память, память. И волосьями зарос, обриться бы. Ишь как перепугалась: "Прось". Это значит у ней как "брысь", "прочь" и "просят тут всякие".
      – Эта не даст, - сказал Порфирич вслед удаляющимся малиновым брючкам. - Молодая, о парнях думает, ей копейку отвалить ни к чему.
      – Этот не даст, - сказал он вслед бежевому пиджаку. - Ох, денег у него! Такие покупают самое дорогое пиво. Но никогда не дают. Неужели жалко копейку? Нам же это как богатство, а тебе как плюнуть. Ну, Бог судья.
      – Эта сама собирает, - сказал он вслед сгорбленной старушке в тусклом зеленом плаще.
      Старушка брела по мостовой, а за ней волочилась пузатая сумка, источавшая приятный бутылочный звон. Издали сумка напоминала кузов грузовика, подпрыгивающего на ухабах, а сама старушка казалась кабиной.
      – Может, и мне пособирать? - Порфирич медленно обернулся, мелко перебирая ногами на одном месте - поворачивать шею было больно. Разночинные люди пили пиво у входа в метро, пили энергично, залпами в двадцать здоровых глоток. Но свободных бутылок не было.
      – Гады вы, - тоскливо прошептал Порфирич. - А как отвернешься - бац и в урну положат. Самим не нужно, так отдали бы нам. Вон какие - сытые, здоровые, одетые. С часами! - Порфирич опустил голову и оглядел спереди свое пальто, напоминавшее коврик у двери в старый жэк. - Выпить бы.
      В голове тут же загудело, заухало, и думать стало совсем невозможно. Порфирич хотел сесть на стылый камень, но инстинкт подсказывал - садиться нельзя. Ни за что нельзя - придет серый, запинает. Всем можно сидеть у метро, а Порфиричу нельзя. Только пока стоит на ногах и ходит, он выглядит рядовым прохожим в стальных глазах закона. Закон, конечно, знает, что он не прохожий. Но закон делает вид, что не знает. Вот этот даст. Порфирич рванулся сквозь толпу к широким джинсам. В них обязательно должны быть широкие карманы.
      – Христа ради Христа чем поможете Христа! - выдавил он из пересохшего горла.
      – Что, отец, на опохмел собираешь? - поинтересовались широкие джинсы.
      Порфирич попытался собрать мысли, бродившие вразнобой по голове: как лучше ответить - на опохмел или по бедности? Что понравится джинсам? Но думать не получалось, а голова сама собой энергично и размашисто кивнула. И осталась в этом положении - поднять взгляд на обладателя джинсов Порфирич не решался, боясь спугнуть удачу. Даст! Этот точно даст! Так говорят, когда хотят дать.
      – Слышь, говорю, отец, чего побираешься? Работать надо.
      Порфирич вздохнул.
      – Чего не работаешь? Не крутишься? Пошел бы там грузчиком, тыр-пыр, заработал бабок, поторговал сигаретами, еще заработал, потом ларек бы открыл свой, а? Время сейчас самое то. Ты меня вообще слушаешь?
      Порфирич на всякий случай кивнул. Голова неожиданно прояснилась. Хорошо тебе крутиться. Молодому, здоровому. С часами. Если есть на что опереться и от чего оттолкнуться. Если знать, что делать и в какую сторону крутиться. Если все друзья крутятся. Если сам шофер своей жизни. Да еще другими рулишь запросто. Если есть где мыться. Порфирич уже понял, что денег не будет, но уйти посреди разговора было неудобно.
      – Возьми это, - Широкие джинсы вдруг достали багровый кожаный кошелек и вынули бумажку. - Подарок.
      Порфирич недоверчиво протянул ладонь - бумажка была большая. Неужели червонец? Он непроизвольно отдернул руку, тщательно вытер ее о штаны и только после этого с глубоким уважением взял бумажку.
      – Спасибо, сынок, спасибо, дай те Бог Христа!
      – Будь! - отрезали широкие джинсы и, прежде чем Порфирич набрался смелости взглянуть в лицо благодетеля, скрылись в толпе.
      Пальцы Порфирича теряли чувствительность постепенно. Еще на заводе они превратились в замасленную рабочую мозоль. А когда Порфирич начал вести кочевой образ жизни, еще и покрылись слоем грязи. Но даже сейчас он чувствовал необычную шероховатость бумаги. Неужели червонец? Мысли приобрели ясность и летели узкой вереницей, разминаясь, как солдаты на утренней пробежке вдоль казарм. Порфирич поднес бумажку к глазам. Как живая, на Порфирича зыркнула с бумажки обрюзгшая самодовольная харя, формой напоминающая хорошо отмытую серую картофелину. По бокам хари во все стороны вились длинные, как у бабы, волосы, а высокий лоб вздымался и далеким горизонтом переходил в лысину. Но страшнее всего были глаза - они сверлили Порфирича насквозь неприятным свинцовым взглядом.
      – Опять допились до горячки, - сказал Порфирич и испуганно спрятал бумажку за пазуху.
      Минуту он стоял так, но вокруг все было обыденно, чертики и червячки не беспокоили. Порфирич снова достал бумажку и смело взглянул на поганое лицо.
      – Иностранец, - безошибочно определил он. - Ишь как глаза пучит. Иностранца всегда по глазам узнаешь, даже если молчит и одет по-нашему. Наши так не смотрят. Наши всегда смотрят, кому бы в рыло накидать. Или как бы не схлопотать в рыло. Это уж как выйдет - или-или. А этот гад смотрит и не так, и не эдак. Ровно он смотрит, будто со стороны. Они всегда так со стороны глядят, как наши друг другу рыла месят. На то и иностранцы.
      Порфирич с трудом оторвал взгляд от круглых пронзительных глаз и оглядел бумажку. Там повсюду в каждом углу была написана цифра "100".
      – Что же это за черт? Мож, долларка? Нет, долларка должна быть зеленая, а эта серая.
      Порфирич перевернул бумажку - на другой стороне она была действительно зеленая.
      – Там долларка, а тут нет, - удивился Порфирич. - Пойти спросить у кого? Нельзя, отберут долларку нашу.
      Порфирич опасливо оглянулся, и в шее снова закололо. Вдруг как вернется тот в джинсах и потребует назад? Перепутал, бедняга.
      – Сирень, сирень, девочки! - сказала бабулька у левого уха. - Подходим, берем!
      Или подождать его да вернуть? Вдруг не его долларка, а чужая? Порфирич стал чесать в затылке - там как раз чесалось. Подождать здесь или пойти? Бабулька охнула и торопливо сгребла в охапку журчащие кулечки с темными подсохшими ветками. Толпу рассекали плечами два серых жилета. Порфирич быстро зашагал прочь к дальним ларькам.
      – Долларка… - размышлял Порфирич. - Это самое настоящее богатство. Наверно, целый ящик. Ящик пива - это же праздник небывалый! И пожрать. А пиво - ясно, что заграничное, кто же наше продаст за долларку? А водка? Водка заграничная не бывает, водка русская. Ее ведь русские придумали. Мы ведь самое главное придумали, чего бы там ни говорили, - водку и Гагарина. А американцы придумали электропробки автоматические. Бомбу придумали на японцев. И пиво в консервные банки заливать придумали. И вот это, конечно, вредительство самое настоящее, потому что банку нигде не примут. Японцы придумали магнитофон, они умные, хоть и узкоглазые. Негры бокс придумали. Армяне придумали на рынке торговать. Армяне самые лучшие люди после наших - всегда дадут, чего выкидывать собирались. А бывает, и свежее дадут - лови, отец, яблоко и вали отсюда, да? Ну а самые бесполезные - евреи, только одно и придумали - Христа распять. Только он их простил. И нам простить велел, так и сказал: простите евреев, даром что сволочи. И верно, хуже их только немцы, которые войну придумали, они и есть самые сволочи. Но все равно водку никто не смог придумать, кроме нас. Американцы пытались, но только вермут придумали. Вермута тоже возьмем ящик. С детства вермута не пили. И портвешка можно взять под это дело ящик. Заграничного. Сколько это уже ящиков получилось? Пива ящик мы хотели и ящик… чего? Эх, память. И пожрать тоже ящик. Эх, повезло так повезло! Только вот где продают заграничное за долларку?
      Порфирич остановился и огляделся. Ларьки здесь встречались реже. Он почесал в затылке и направился к ближайшему. Еще постоял немного у витрины, набираясь смелости, но смелости не прибавилось, скорее наоборот. Перед продавцами и милиционерами Порфирич всегда робел. Теперь, когда он стоял у большого, свежеокрашенного ларька, затея купить ящик заграничной выпивки уже не казалась такой естественной.
      – Кто мы такие, чтобы заграничного покупать? - бормотал Порфирич. - Обнаглели мы совсем. Ой погонят нас, ой погонят.
      Решимость таяла. Порфирич мелкими шажками приблизился к окошку.
      – Мать! - просительно сказал он молоденькой продавщице и положил бумажку на прилавок, в истертую железную миску для монет. - Нам бы это… - И тут все слова у Порфирича закончились.
      – Сто баксов? - удивилась девушка. - Это вам поменять надо сначала, мы не принимаем.
      На "вы" с нами говорит! - подумал Порфирич с нежностью. - Неумелая продавщица, еще не научилась, как разговаривать надо, молодая. Из ее слов Порфирич понял только одно - ему отказывают. Поэтому на всякий случай он просунулся глубже и прошептал хрипло и предостерегающе:
      – Христа ради Христа!
      – Нет, нам не разрешают, вот там обменник, в павильоне рядом! - Девушка ткнула пальцем куда-то в сторону.
      Порфирич понял, что ничего больше не добьется, и с грустью попятился назад.
      – Да вот, вот обменник! - Из окошка высунулся рукав желтой кофты и указал Порфиричу направление.
      – Ну, дай те Бог Христа… - недоверчиво пробормотал он и пошел, куда указали.
      Это был внушительный продуктовый павильон из стекла. Внутри сверкали сыры и колбасы, блестели бутылки и толпились покупатели. А в дальнем углу было слепое окошко с надписью "обмен валют". В очереди к нему стояло несколько человек. Порфирич подошел к павильончику поближе. Через дверь то и дело шмыгали покупатели.
      Порфирич знал, что в дверь ему заходить нельзя. Но ведь продавщица зачем-то отправила его сюда? Знала, наверно. Людям Порфирич верил больше, чем своему опыту, поэтому, потоптавшись у входа, все-таки шагнул. За дверью сидел охранник и читал газету.
      – Ты чего? Давай отсюда! - пробасил он, лениво подняв взгляд.
      – Нам бы долларкой поменяться… - потупился Порфирич и показал бумажку.
      Двое рослых парней, разглядывавших бутылки винного прилавка, обернулись. Охранник оглядел Порфирича с ног до головы, пошевелил красными ноздрями, но ничего не сказал и снова опустил взгляд в газету. Порфирич понял, что путь свободен, и засеменил к окошку обменника, стараясь не смотреть на прилавки со сверкающими колбасами. Двое парней переглянулись и преградили ему дорогу.
      – Меняться идем… - Порфирич показал долларку и кивнул в сторону окошка.
      – Я возьму, - кивнул парень. - Пойдем, эта…
      – Не отдадим! - неожиданно для себя сказал Порфирич. - Наша долларка, меняться идем!
      – По курсу возьму, без комиссии, - тихо и веско произнес парень.
      Второй подошел еще ближе.
      Порфирич оглянулся на охранника у входа - тот невозмутимо читал газету. Внимание окружающих, свалившееся на Порфирича в последние несколько минут, сделало свое дело. Порфирич чувствовал себя человеком.
      – Не отдадим! - повторил он еще громче. - Меняться идем!
      Охранник оторвал взгляд от газеты и повернулся на шум. Порфирич втянул голову в плечи, но парни уже сами отступили к винному прилавку и стали вновь разглядывать бутылки.
      Порфирич встал в очередь обменника. От окошка отделилась холеная дама и зацокала к выходу. Охранник углубился в газету. Очередь продвинулась, Порфирич тоже шагнул вперед. Парни у винного прилавка заговорили между собой о своем, изредка поглядывая на Порфирича. Шумно подошла тетка с пластиковой кошелкой, спросила "кто последний?" и брезгливо пристроилась за Порфиричем.
      Вот такие санэпидстанцию и вызывают - думал Порфирич, тревожно оглядываясь на кошелку, - позвонит такая районному диспетчеру: бомжи развелись в нашем подъезде, нет житья никакого, приезжайте потравить. И тут уже едет санитарная машина. А в ней баллоны с газом. А сами в масках. Баллоны выкатят, шланги наверх, вентили - р-раз, и весь чердак протравят. И кто спрятаться не успел - тот отходит. А кого газом не взяло, для тех потом на лестнице рассыплют приманку отравленную - бутылки с водкой недопитой, бутерброды. И кто допьет, тот помучится пару часов и тоже отходит. Порфирич никогда не собирал еду на лестницах.
      – Мужчина, или меняйте, или отходите! - сказала сзади кошелка, и Порфирич увидел, что окошко освободилось.
      Он рванулся вперед. Сквозь толстое бутылочное стекло на него издалека глядела тетка, немного напоминавшая Надьку. Она призывно похлопала ладонью по столу. Порфирич ощупал рукой стекло, но оно не открывалось. Тетка хлопнула еще раз - нетерпеливо - и дернула рычаг. Под стеклом заерзала платформа, и Порфирич понял, что именно туда следует положить долларку. Неожиданно сердце сжала непонятная грусть - не хотелось расставаться с бумажкой, и даже иностранная рожа казалась родной. Но тетка ждала, и Порфирич опустил долларку в лоток. Лоток тотчас покатился и унес долларку за бутылочное стекло. А Порфирич вдруг вспомнил похороны матери. Точно так же тележка увозила тело в глубь крематория, и точно такое же бутылочное стекло встало между ними - только внутри, где-то между глазами и душой.
      Тележка выехала обратно - долларка лежала там как прежде.
      – Паспорт! - издалека сказала тетка.
      – У нас серые отобрали, - честно ответил Порфирич. - Сказали штраф нести. А его нет.
      – Нет паспорта? Другой документ!
      Порфирич вздохнул.
      – Христа ради Христа… - сказал он уныло.
      – Без паспорта нельзя, нас теперь строго проверяют! - махнула тетка, - Уходите, не мешайте работать!
      – Мужчина, вы или меняйте, или отходите! - раздался сзади нервный голос.
      Порфирич поднял с лотка долларку и пошел к выходу.
      – Дай возьму, ты че, в натуре? - тихо окликнул рослый парень, снова шагнув навстречу.
      Порфирич совсем обнаглел и взглянул парню в глаза. И тут же отшатнулся - лицо парня было рябое, а глаза смотрели наглым прищуром, напоминавшим взгляд бывшего квартирного жильца. Только у того лицо было уверенное и мясистое, а у этого - опухшее, и в глазах злая муть.
      – Не отдадим! - громко сказал Порфирич и направился к выходу.
      Порфирич шел домой, в сухой подъезд старой башни, на девятый этаж, мимо машинного отделения лифта, через дверцу с раскуроченным замком на чердак, где было сыро и тепло, и пахло голубями. И лежало в углу на опилках рваное войлочное одеяло.
      И ведь это хорошо, что долларка у нас осталась, - размышлял Порфирич, - толку нам от нее нет, а когда все станет хорошо, она нам пригодится. Ведь должно стать хорошо когда-нибудь. Как стало нам плохо - так все и обратно пойдет той же дороженькой. Как туда, так и обратно. Туда-обратно. Сначала мы пойдем дачи сторожить. Вспомним, как станция называется, и поедем сторожить. А как зима кончится - вернемся в жэк работать. Потом к нам вернется Надька. Потом нас уволят из жэка и мы пойдем на завод. И бросим пить. Не сразу, полегоньку. Сначала бросим пить по праздникам - по праздникам больше всего люди пьют. Потом после получки и по выходным бросим пить. Потом бросим пить по вечерам после работы. А потом и на работе бросим. На работе вообще никогда не будем пить. Только если праздник, тогда можно на работе стаканчик брякнуть. Хотя что же выходит - работать по праздникам придется для этого? А что ж. Нормально. У нас так издревле повелось - в будни пьем, в праздники работаем, днем спим, ночью гуляем. Летом сани готовим, а зиму у проруби с удочкой сидим. Своя жизнь - как хотим, так и живем. Все будет у нас хорошо! Жить будем счастливо и долго!
      Порфирич потянул осипшую дверь подъезда и вошел в пыльный сумрак. Дверь глухо шлепнула за спиной и тут же распахнулась - в подъезд пружинисто входили двое парней из обменника.
        май 1999 - ноябрь 2003 
 

 
      Как будто ничего не произошло. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная. Одни и те же созвездия медленно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.
      – Мамонты - это драконы? - снова промурлыкала Глайя.
      – Прости? - Я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.
      – Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.
      – Читала эпос, - поправил я. - Ты существо женского пола! Выражайся правильно!
      – Не срывайся, - сказала Глайя. - Все будет хорошо.
      Мне стало стыдно. Глайя отлично знала русский язык. Когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала только "солнце" и "добрый день". Себя называла в третьем лице - "пушистый". Объяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первый день полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила даже поесть - мы с механиком носили еду в мисочке. Они жутко талантливы, эти Чужие. Сейчас Глайя свернулась калачиком на холодном пластике медицинского стола и смотрела на меня большими глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота. Огромные глаза. Сплошной каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно? Я мерз даже в телаксовом комбезе. Хотя ведь у нее мех. Самый теплый мех в мире.
      – Мне удобно говорить о себе в мужском роде, - промурлыкала Глайя. - Ведь человек мужского рода. И разум - мужского. И значит все, что делает разум, должно быть мужского рода. Я Глайя из рода ют с планеты Юта. Я изучал ваш эпос. У вас очень маленький эпос, всего несколько тысяч лет. Можно выучить за сутки.
      Глайя задумчиво уткнулась мордочкой в лапки. Я отвернулся. Медленно плыли звезды на экране. Отвратительные, холодные. Хотелось закрыть глаза, но тогда пространство заполнит сирена - безнадежная, как зубная боль.
      – Сколько тебе лет? - спросил я тихо, просто чтобы нарушить тоскливый вой.
      – В переводе на ваше исчисление… - Глайя задумалась, пушистый хвост покрутился вокруг ножки стола. - Хронологически мне шесть земных лет. А социально - около семнадцати.
      – Ты несовершеннолетняя?
      – Я совсем маленький. Но если бы я вернулся с Земли, выучив язык и эпос, то мог стать совершеннолетним.
      Глайя свернула бархатные уши, как два зонтика. Они скрылись в волнах серого меха. Это должно обозначать какую-то эмоцию. Свернула уши. Отчаяние? Печаль? Или ей тоже давит на мозг сирена? Что может быть глупее, чем сирена, пытающаяся сообщить о том, что уже сутки известно и без нее?
      – Ты не ответил, - Глайя снова развернула уши, - Драконы - это мамонты?
      – Нет. Мамонты - были такие слоны, - объяснил я. - Огромные косматые звери. Древние люди перебили их.
      – Почему перебили? - Глайя смотрела громадными глазами.
      – Глупые были. - Я отвел взгляд. - Жрать хотелось.
      – Я забыл. Вы плотоядные. - Глайя снова задумчиво уставилась на автоклав в углу.
      – Драконы - это вымышленные существа, вроде гигантских рептилий, - продолжил я. - Были и настоящие гигантские рептилии, но они вымерли за миллионы лет до появления человека. Никто не знает почему. А драконов по правде не было.
      Я вдруг поймал себя на том, что разговариваю с ней как с ребенком. Но ведь это не ребенок…
      – Как-то очень запутанно, - сказала Глайя.
      А может, и ребенок… Я же не ксенопсихолог. Я бортовой фельдшер самого обычного человеческого корабля. Хвост снова махнул в воздухе. Огромный, белый с черными полосками.
      – Слушай, - я глотнул, - а что, если эта чертова сирена… Это значит, что многие аварийные системы в порядке! Может, мы зря волнуемся, уже давно сигнал бедствия…
      Глайя мягко плюхнулась со стола на все четыре лапки, и в следующий миг уже сидела рядом с моим креслом.
      – Не надо. Мы ведь решили пока не говорить про это? Мы будем рассказывать друг другу сказки про драконов, да?
      Все- таки ребенок…
      – Но если нас не найдут за двенадцать часов…
      – Нет, - Глайя положила теплую лапку на мое колено. - Если разговор ничего не изменит, зачем разговор?
      – Незачем, - согласился я и погладил ее спину.
      Удивительно шелковистая. У земных зверей не бывает такой шерсти. Приятно сидеть рядом. Просто сидеть и смотреть, как сиреневая галактика нарезает круг за кругом.
      – Еще три миллиона лет назад, - начала Глайя, - у нас тоже всюду жили драконы. Они нападали, но предки строили заграды. Есть такое слово - "заграды"? Потом юты размножились, и теперь ящеры живут только в заповедниках. Они не разумные, но в эпосе часто разговаривают.
      – Я слышал, что ваша раса очень древняя, - вспомнил я.
      – Первому эпосу более двух миллионов лет, - промурлыкала Глайя.
      – Вы могли быть первыми в галактике.
      – Мы первые.
      – Я имею в виду - первыми покорителями космоса. Вы же такие умные.
      Глайя повернула ко мне мордочку и посмотрела снизу вверх. Каштановые глазищи. Крохотная черная носопырка. Изящные усы. И огромные бархатные уши.
      – Ты тоже умный, - сказала Глайя. - Я расскажу тебе один наш старый эпос, и ты все поймешь.
      – Сказку? - Я поднялся с кресла и сел на пол рядом с ней.
      – Да, сказку. У нас бывают похожие сказки, - сказала Глайя. - Про драконов, принцесс и рыцарей.
      – Наши расы вообще похожи, - кивнул я. - Углеродные, дышащие кислородом организмы, даже клетки почти одинаковые. Есть гипотеза, что мы - одна форма жизни, занесенная на наши планеты из космоса. И метаболизм. Ведь ты попросила капли от головной боли, и мы отправились в бокс, когда…
      – Здесь надо остановиться, - Глайя требовательно постучала лапкой по моему колену. - Послушай, я рассказываю сказку. Постараюсь перевести дословно. Эта сказка звучит полдня, но я расскажу только сюжет. Давным-давно в поселке N жила принцесса…
      – Тогда уж в замке. Принцессы не живут в поселках. Принцесса - дочь из элитного рода. Или у вас различий тоже не бывает?
      – Бывают, конечно. В том все и дело - принцесса родилась очень красивая. У нее было белое мохнатое брюшко, очень пушистая спинка и самый длинный хвост в округе. У нее были бархатные уши и красивые глаза. Она была очень умной. Еще в раннем возрасте знала множество эпосов. Женихи поселения ее очень любили. С ней было ужасно приятно спариваться.
      – Так нельзя в сказках. Спаривание - это табу. Ну, в смысле…
      – Я знаю табу, я изучал ваш океанский эпос. Хорошо, буду цензурировать. Однажды летним днем принцесса вышла из заграды в дремучую хвою.
      – Лес?
      – Да, густой хвойный лес. Из надежной заграды. Вдруг из хвои выскочил дракон, схватил принцессу, взлетел в воздух и унес в горное гнездо. Жители поселения решили, что она погибла. Но самый некрасивый жених отправился ее искать. Он шел без отдыха много дней и ночей. Трава, деревья, ручьи и птицы кормили его, согревали и показывали дорогу. Наконец он поднялся в гору и ночью вышел к гнезду дракона. Дракон спал, а принцесса была заперта в каменной темнице. Но он нашел щель, окликнул принцессу, и она услышала его. Он был рядом, и они говорили обо всем на свете - ночь до утра.
      Глайя замолчала и посмотрела на меня.
      – Продолжай, я внимательно слушаю, - сказал я.
      – Все.
      – Что? Конец сказки?
      – Да.
      – А в чем смысл?
      – Больше ей не было страшно.
      – Он не победил дракона, не открыл темницу?
      – Для нашей сказки это не принципиально. Может, победил, может, не победил. Может, не смог открыть темницу. Может, дракон утром съел обоих. Или дракон съел принцессу, а он спрятался. Зато принцесса знала, что рядом друг. Ей не было страшно. Он пришел, чтобы быть вместе. Ведь это важнее всего - быть рядом до самого конца.
      – Идиотизм, - сказал я, поднялся с пола и сел в кресло.
      – Конечно, сказка очень древняя, - кивнула Глайя. - Но почему идиотизм?
      – Вообще-то в сказках добру положено победить.
      – Но ведь ты помнишь, что юты не хищники? - Она повернула мордочку. - Откуда в нашем эпосе идея победы?
      – Значит, идея поражения? Хорошие сказки.
      – В нашей культуре нет идеи поражения. Воспевание жертвенности - тоже эпос хищников. А у нас идея помощи.
      – Идея пассивности!
      – Нет.
      – Превосходно! Глайя, ты знаешь, что твой мех считается самым ценным в галактике?
      – Да.
      – А знаешь, как еще пять лет назад браконьеры опускались на Юту и стреляли в твоих сородичей? И земляне, и бандиты других планет тайно летали на охоту? Это нормально?
      – Не нормально. Было всего пятнадцать случаев, затем мы поставили систему ловушек, теперь этого нет, браконьеры депортируются раньше, чем ступят на планету.
      – А это нормально, что убийцы не наказаны?
      – Мертвые шкурки не станут живыми ютами. Какой смысл наказывать?
      Я не нашелся что ответить и только со злостью хлопнул руками по подлокотникам кресла.
      – Я попробую объяснить, - сказала Глайя. - Представь, что горная лавина засыпала альпинистов. Вы же не станете мстить лавине?
      – Идиотизм, - пробормотал я. - Непротивление злу.
      – Почему непротивление? В нашем эпосе много сказок, где юты мешают дракону убить своих друзей. Просто они не герои, поэтому действуют разумно и сообща. Герой-одиночка бывает только в эпосе хищника.
      – Почему?
      – Потому что герой - это не тот, кто сильнее врагов. Герой - это тот, кто сильнее своих. Ему не должно быть равных в том, что он делает, поэтому герои хищников действуют в одиночку. В наших сказках обычно нет ни героев, ни врагов. Но мне хотелось рассказать тебе именно эту сказку, чтобы ты сравнил со своим эпосом.
      – Ясно, - хмыкнул я. - Показать, какие наши сказки поганые, и какие ваши добрые?
      – Как это удивительно, - промурлыкала Глайя, потерлась бархатным ушком о мое колено, обернулась и посмотрела мне в глаза. - Ты любой разговор превращаешь в борьбу. Неужели всерьез думаешь, что я хочу оскорбить твой эпос и похвалить свой?
      – Извини, - смутился я.
      – Извини… - повторила Глайя задумчиво. - Это слово мне было выучить сложнее всего. В нашем языке нет слова "извини".
      – А какими словами вы просите прощения?
      – Мы не просим прощения. У нас есть слово "счюитц" - заблуждение, ошибка. Можно сказать собеседнику: "мои слова были счюитц". Но незачем демонстрировать отсутствие агрессии и просить не карать за проступок, понимаешь?
      – То есть вы можете хамить друг другу, но вам и в голову не придет извиниться?!
      – Мы не умеем хамить, - Глайя потянулась. - Если слова оказываются неприятными, то это не агрессия. Возможно, счюитц. А может, неприятная правда. Понимаешь? У нас нет слов "равенство", "смирение", "возмездие" и "добро". У нас никто не стремится попасть в более лучшее место, чем остальные. У нас вообще никто не стремится. Понимаешь? А у вас по-другому. Войны, олимпийские игры, экономическая конкуренция, карьерный рост, научные споры. Сильный и слабый, извинение и оскорбление, преступление и наказание, подчинение и руководство, предательство и месть. У вас смешной обычай приветствия - соприкоснуться открытой ладонью, показать, что нет оружия. Или обычай чокаться бокалами, чтобы напитки плескались через края, и было видно, что нету яда. У вас есть деньги. У вас есть преступность, и вы с ней боретесь. Это ведь не только на Земле, это психология любой цивилизации хищников. И это очень интересно, правда? Мне очень интересна ваша культура, а тебе интересна наша, правда?
      – Интересна. Но я вас не понимаю.
      – Так и я не все понимаю, - Глайя потянулась. - Вот у вас отменена смертная казнь…
      – И чего тут непонятного? - Я подозрительно уставился на Глайю.
      – Я изучал разные эпосы. Я был на Волгле. Там недавно отменили поедание самца после спаривания…
      – Что?! - изумился я, - Ты была на Волгле? У диких пауков?
      – Они не дикие, они разумные. Их инстинкты давно скованы социальными нормами, для путешественников опасности мало, - Глайя замерла и лизнула правую лапку. - Я изучал их эпос, там тоже драконы. Хочешь, расскажу "Тратаниан"? Это главный эпос самого богатого правящего рода. Эпос о Перворождении.
      – Ну, расскажи… - Я снова опустился на пол и прислонился к Глайе.
      – На заре мира рыцарша Тратаниан отправилась на бой с драконом. Панцирный дракон был так могуч, что закрывал полнеба на семь дней пути.
      – А похитить принцессу? - уточнил я на всякий случай.
      – Зачем? Пауки Волглы - хищники одиночные, торговля поступком не в их обычаях.
      – Чего???
      – Торговля поступком. Когда помогают за помощь и мстят за агрессию. Поэтому нападение на врага не требует причины. Понимаешь?
      – Кажется, понимаю…
      – Рыцарша Тратаниан шла много дней, и на ее пути встала гора. "Прочь с дороги!" - закричала Тратаниан и укусила гору. Но гора не шелохнулась. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Ударами своих мощных хелицер она раскидала гору, и на ее месте образовалась яма. Тратаниан испражнилась в яму и отправилась дальше.
      – Идиотизм, - сказал я.
      – Почему идиотизм? - живо повернулась Глайя. - Просто преувеличение. Конечно, паучиха не может раскидать гору, к тому же они ростом меньше меня.
      – А почему гору надо раскидывать?
      – Ну, как ты не понимаешь! Гора встала на ее пути. Гора - враг. Врага надо победить, уничтожить и унизить. Представь, что гора - живое чудовище, тогда поведение Тратаниан будет логичным с точки зрения человека.
      – Человек не борется с неживой природой! - сказал я.
      – Человек не такой ярко выраженный хищник, - возразила Глайя. - Но и в вашем эпосе встречается борьба с неживой природой.
      – Пример, пожалуйста, - обиделся я.
      – Пример… - Глайя подняла пушистую лапку и совсем по-кошачьи почесала ухо, - Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру…
      – Это откуда? - насторожился я.
      – Нет, не то, - мурлыкнула Глайя. - Вот хороший пример: буря разметала флот царя Ксеркса, и тот решил наказать море. Он приказал высечь море кнутами. Эпос древней Греции.
      – Увы, не знаком, - поморщился я. - Наверно, совсем древний эпос? Но если так, то полный идиотизм!
      – Вот относительно новый эпос: Иисус Христос, увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек! И смоковница тотчас засохла.
      – Совершенно неуместный пример! - возмутился я. - Это просто земледелие. Селекция.
      – Я продолжу сказку, хорошо? Тратаниан отправилась дальше, но дорогу преградило поле флои. Флоя - такое ядовитое колючее растение с толстыми древесными стеблями, оно растет сплошной стеной. Представляешь, да? Тратаниан закричала: "Расступись, флоя!", но флоя лишь зашелестела и встала еще плотнее. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Она начала перекусывать стебли один за другим и насиловать их.
      – Чего делать? - удивился я.
      – Принуждать к сексуальным отношениям. В эпосе хищников часто используется как форма агрессии и победы. Например, у людей, когда…
      – Как можно изнасиловать поле ядовитых растений?
      – Я тоже не очень хорошо представляю, - задумалась Глайя. - Но так говорит эпос. Наверно, в переносном смысле. Когда с полем было покончено, Тратаниан отправилась дальше. Дорогу ей преградило озеро.
      – Дальше понятно, - кивнул я. - Она крикнула озеру: "отойди в сторону", но озеро не послушало, тогда она пришла в неописуемый гнев, озеро выпила, в яму нагадила, ну, еще как-нибудь изнасиловала…
      – Нет, - сказала Глайя. - В эпосе пауков вода не бывает врагом. У нас принято объяснять это тем, что воды на Волгле мало, и она ценится. Но я думаю, все потому, что вода не имеет формы. Это сложно объяснить: для пауков облик врага важнее всего. Тратаниан увидела на берегу пасущегося коленчатого моллюска. Она вскочила на его спину и велела перевезти на другой берег. Дрожа от страха, моллюск перевез ее. Тратаниан вспорола ему брюхо, съела сердце и отправилась дальше.
      – Благодарность… - фыркнул я.
      – Свойственна только культурам стадных хищников, - кивнула Глайя. - Пауки не торгуют поступками.
      – Постой, а у вас тоже нет благодарности?
      – И у нас нет. Разве для поступка помощи нужна причина? Мне было сложно это понять. И тебе, наверно, очень сложно?
      – Да уж…
      – К тому же моллюск - добыча, глупо оставлять еду. Представь, что банка консервов помогла тебе заколотить деталь в крепежное гнездо - ты же ее после этого съешь, а не отпустишь в космическое пространство?
      – Банка-то не живая!
      – Мы уже обсуждали. Хищники не всегда делают различия между живым и неживым врагом. Тратаниан отправилась дальше и вышла к логову панцирного дракона. Дракон был страшен. Я опускаю подробности. Началась битва. Тоже пропускаю, это самая длинная и подробная часть эпоса. Наконец гигантский дракон был повержен. Тратаниан изнасиловала его, затем разорвала на части и съела. Вскоре у нее завязалась кладка яиц от него.
      – От дракона?!
      – Но ведь и люди в некоторых эпосах ведут род от зверей? Конечно, с точки зрения генетики…
      – Да пес с ней, с генетикой! У нее будут дети от врага?!
      – Вполне разумное поведение для хищников-одиночек: сильный враг - сильный генофонд. Тут другая неясность - выходит, дракон был самцом? Но самцом он не мог быть, пауки не считают геройством победу над слабым полом. Когда просишь объяснить это место в эпосе, они впадают в агрессию… - Глайя запнулась и задумчиво лизнула правую лапку. - Так вот, Тратаниан отложила кладку, и у нее родилось пятьсот одиннадцать дочерей. В оригинале - семьсот семьдесят семь, у них восьмеричная система счисления. Тогда Тратаниан бросилась на спину, разодрала свое тело на пятьсот одиннадцать частей и умерла. А дочери расползлись по миру и дали начало могущественному роду Тратаниан. Конец сказки.
      – Впечатляет, - я понимающе кивнул, - Только зачем себя разрывать?
      – А ведь эта сказка тебе понравилась больше, чем сказка ют… - пробормотала Глайя и задумалась.
      – Так себя-то разрывать зачем? - повторил я.
      – Жертвенная гибель, - объяснила Глайя. - Неизбежно появляется в эпосе всех развитых хищников. Как обратная сторона медали. Лицевая сторона - это агрессия внешняя, расправа над врагом. Победа физическая или более сложная, социальная: месть, разоблачение, позор. А обратная сторона - это агрессия, направленная внутрь. Жертвенная гибель - победа над собой, над жизнью и смертью.
      – Это как? - не понял я.
      – Эпос, прославляющий красоту гибели. Когда хищник уничтожает врагов, погибая сам. Взрывает оружие, сбрасывает общий транспорт в пропасть, заводит чужую армию в ущелье и запутывает следы. В более продвинутом варианте хищник принимает мучительную смерть ради своей идеи. Например, у людей в относительно новом эпосе…
      – А ну заткнись! - рявкнул я и стукнул кулаком по полу так, что звякнули защелки автоклава.
      Глайя замолчала и задумчиво почесала ушко. Наступила тишина, и в тишине снова выплыла тоскливая сирена.
      – Извини, - сказал я, откашлявшись. - Счюитц - бить кулаком по полу.
      – Так вот, - откликнулась Глайя, - Мы говорили о Тратаниан. Основательница сильного рода не должна иметь себе равных в мире. Поэтому не может принять смерть от врагов, от старости или от болезней, правильно? Она может принять мучительную смерть только от себя самой - во имя идеи рода. Дочери пожирают плоть ее и кровь ее и расходятся сытые по миру. Эпос пауков очень логичен.
      Я помолчал, а затем все-таки спросил:
      – Глайя, а ты сама как считаешь - эпос людей больше похож на эпос пауков или ют?
      – Трудно сравнивать, - ответила Глайя, немного подумав. - Где-то посередине, но обособленно. Вы умеренно агрессивные стадные хищники и все отношения строите на торговле. Классический эпос землян - это цепочка торговли поступками. Дракон похищает принцессу, а рыцарь в одиночку отправляется наказать его за это. В пути он мстит встречным за агрессию и покупает себе помощь. Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь. В конце бьется с драконом, который превосходит его силой. Одолевает его. Освобождает принцессу, и она за это становится его брачной партнершей. Вообще, решение своей половой проблемы - важный стимул многих геройских поступков на Земле. А потом рыцарь возвращается в племя и становится королем, потому что купил себе право власти, доказав, что сильнее всех своих.
      Я вскочил с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.
      – Послушай, ты, маленькая юта, а не кажется ли тебе…
      – Не обижайся, - перебила Глайя. - У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать.
      – Стоп! - крикнул я. - Стоп!!! Хватит!!! Я больше не хочу говорить про эпос! Я хочу еще раз обсудить нашу ситуацию.
      – Как хочешь…
      Глайя вздохнула, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой, чем раньше, и я понял, что ей тоже холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло, и по нижним векам растеклась вода. Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я долго стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво рассматриваю галактику. Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, сбросил обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране появилась схема корабля. В который уже раз за последние часы я разглядывал ее. Скорый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется тонкая мачта, внутри нее - транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, небольшое кольцо - дальние вспомогательные помещения. Но я не спешил переходить туда, сначала вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб. Три грузовые, затем три пассажирские - плацкарта, эконом-класс и VIP-класс с универсальными каютами для любых форм жизни. Выше - обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба - гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и сдвинул изображение, еще и еще. Началась мачта. Я дал увеличение и повел изображение вдоль нее. Примерно на середине пунктир, наконец, сменился разноцветными красками. И я дал максимальное увеличение. Изображение было схематичным, наверняка туда лазил фотографировать микроробот из шлюпки. Полая труба мачты была словно разворочена изнутри - как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.
      – Мне кажется, - произнесла за спиной Глайя. - Это было в нижнем грузовом. Что там везли?
      – Нашла у кого спрашивать! - рявкнул я. - У фельдшера! Откуда мне знать?
      – Все -таки думаешь, что террористы?
      – Я уже ничего не думаю! - заорал я. - Может, твои пауки с Волглы! Может, покушение на кого-то из пассажиров! Может, какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот-таможенник пропустил! А идиот-серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам разница?
      Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. Больше в окружающем пространстве живых существ не было, только сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.
      – Бешеный пульс, - огорчилась Глайя и спрыгнула со стола. - Просто ляг и полежи.
      Сволочь, успела прочесть цифры. Я сбросил схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, в стене коридора - дверь аварийной шлюпки. И тут же, напротив, через коридор - дверь в медицинский бокс. Потому что чиновники из здравоохранения, которые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически боятся неизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную зону, почти к самому реактору, да еще герметизировать по высшей категории. Как будто заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как будто существует инфекция, с которой не справится активный белок из любой стандартной аптечки! Зато теперь жилой борт рассеян мелкой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров - земляне, адонцы, кажется, даже юты. И кругом - вакуум, в огрызке транспортного коридора - вакуум. А мы… мы заперты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас есть, - это запас кислорода на десять часов. И холод. И связь с компьютером шлюпки. Отличной быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, потому что за дверью - вакуум. Исчезающая надежда, что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И медикаменты. И универсальный автоклав. И еще у меня есть кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, потому что он один, а нас двое.
      – Послушай, - сказала Глайя. - а если меня усыпить?
      – Что?! - Я от неожиданности подпрыгнул.
      – Если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит надолго, - полосатый хвост задумчиво ползал по полу.
      – Прекрати!!! - рявкнул я.
      – Просто расскажи, как бы ты меня усыпил? Тебе ведь приходилось усыплять пушистых зверей?
      – Приходилось, - выдавил я. - Не хватило мест в госпитале, и трое студентов с нашего курса проходили практику в ветеринарной клинике.
      – Расскажи, чем усыпляют животных? - в голосе Глайи было живое любопытство, внутри огромных глаз блестели искорки.
      – Как усыпляют? Ты хочешь это знать? - Я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу. - Я бы дождался, пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, смоченную эфиром. Затем вколол глубокий наркоз. Затем взял шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. Затем проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Быстрая, безболезненная смерть. Так усыпляли собак и кошек в начале двадцать первого века.
      Глайя смотрела круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и печально.
      – А шкурка не попортится от иглы? - спросила она. - Ты набьешь хорошее чучелко?
      Я промолчал.
      – Обещай, - сказала Глайя. - Что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня очень ценный мех.
      – Обещаю, - буркнул я.
      – Точно?
      – Точно.
      Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:
      – И это существо рассказывало мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной гибели?
      – Я плохо выучил русский язык… - медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. - Я не знал, что "усыпить" имеет два значения…
      Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я чувствовал, что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, чувствовал ее тепло. Она что-то говорила, успокаивала. Наконец я почувствовал, что силы покидают меня, и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.
      Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.
      – Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
      – Нет, конечно, - ответил я.
      …Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю. Открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Очень долго искал наркоз, а вот аммиак нашелся быстро. Шприц вошел в легкие не сразу - панически дрожали руки, игла натыкалась на ребрышки. Затем распахнул стенной шкаф и достал скафандр эпидемиологической защиты. Полноценный герметичный космический скафандр - с запасом кислорода на несколько часов. Разве что не экранирует от радиации, зато с усилителями движений. Кто знает, если бы не усилители, может, мы смогли бы влезть туда вдвоем? Я отключил трансляцию внешних звуков. Сирена стихла, но тишина оказалась страшнее. Нашел пластиковый пакет и положил туда тушку Глайи. Поднял с пола планшетку и ввел команду. Тяжелая дверь бокса дрогнула и отползла в сторону. Порывом ветра меня качнуло и бросило вперед, я грохнулся на порог, но пакета не выпустил. Встал, перешагнул коридор и долго возился с рычагами, срывая аварийные пломбы. Наконец дверь шлюпки распахнулась, и я залез внутрь. Когда давление выровнялось, снял скафандр, сел в кресло пилота и положил руки на пульт…
      Чучелко я поставил в своем загородном доме под Ярославлем. Глайя сидела на задних лапках и казалась совсем живой, если бы не тусклые стеклянные глаза, в которых уже не бегали искорки. Неделю я выдержал, а затем переставил чучелко на чердак. А когда через пару лет заглянул туда, увидел, как его безнадежно испортили мыши.
 

* * *

 
      – Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
      – Нет, конечно, - ответил я.
      …Очнулся я от холода и долго пытался прийти в себя после кошмарного сна. Встал, посмотрел на спящую Глайю и потряс ее. Она сонно хлопала глазами.
      – Глайя, у меня есть один скафандр. Ты попытаешься залезть в него и доберешься до шлюпки.
      – Где? - спросила Глайя и повертела головой.
      – В шкафу. Не важно. Он один.
      – А ты? - спросила Глайя.
      – Я - нет. И не смей спорить! Это решено.
      – Героизм и жертвенность, - промурлыкала Глайя и перевернулась на другой бок. - Прекрати глупости, давай спать. Ты же не бросишь пушистого?
      – Нет, конечно, - ответил я.
      Сел в кресло, включил внешнее наблюдение и стал смотреть, как сиреневая галактика нарезает бесконечные круги. Когда Глайя заснула, подошел к шкафу, достал вату, эфир и шприцы. Сделал все необходимое, подошел к автоклаву, открыл тяжелую дверцу и положил внутрь маленькую остывающую тушку. На ощупь сквозь мех она казалась совсем крохотной. Я закрыл дверцу и установил на пульте режим кремации. Когда в камере автоклава потух багровый огонь, я отстегнул защелки и распахнул дверцу, чтобы прах рассеялся в космосе. Герметичная дверца распахнулась с тяжелым хлопком. В воздухе разлился горячий запах паленой шерсти. Я надел скафандр. Разблокировал дверь бокса. Забрался в шлюпку.
 

* * *

 
      – Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
      – Нет, конечно, - ответил я.
      …Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю, открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Вколол снотворное. Ее дыхание стало почти незаметным. Надел скафандр. Подошел к автоклаву, распахнул дверцу и осторожно положил Глайю внутрь. Закрыл дверцу и вручную запер герметичные защелки. Затем обхватил автоклав руками и напрягся, чувствуя, как гудят и вибрируют мускулы скафандра. Наконец опоры дрогнули и выползли из пола, раскроив пластик. Я обломал их, схватил громоздкий цилиндр под мышку, открыл дверь бокса и рванулся к шлюпке. Он должен выдержать. Я успею за две минуты. Она не задохнется.
       24 октября - 16 декабря 2001,
        Москва, Чертаново
 

      Уважаемый архимандрит Игнат!
      Низко кланяется вам отец Серафимий, настоятель новой Церкви Всех Скорбящих Дикой Радости в Чертаново. Слава Господу, дела в нашей обители идут хорошо, обживаем помаленьку с Божьей помощью. Пока более пахнет краской и известью нежели фимиамом, но послушник Настасий сказал, что это всегда так в новых строениях и, даст Бог, выветрится. Молимся чтобы выветрилось. Молимся за здоровье строителей, так скоро сотворивших эти хоромы из стекла и камня - храни Бог турков, финов и стройбат.
 
 
      Как помните, первого января сего года вы упомянули в своей речи современные технологии служения Господу, повелев мне обосновать в нашем храме Интернет, электрическую почту и домашнюю страницу как это заведено у отца Евлампия в Жулебинской Обители Пресвятой Девы. Через три дни, следуя вашему повелению, я ополовинил кружку пожертвований у входа и поехал по адресу, что вы мне написали. Пресвятая Богородица, там хоромы не хуже наших! А прихожан толпилось и поболе. С Божьей помощью я отсчитал должное количество денег, терпя насмешки кассирш по поводу медяков и серебра. И вот на мое имя выписали Интернет! Видит Бог - я просил написать имя на старославянском, но они ответили что сие невозможно и записали меня латинскими буквами. При этом меня походя обхамили, назвав безглазой собакою, но я стерпел это смиренно.
 
 
      Вернувшись в храм, я сразу позвонил отцу Евлампию из Жулебинской Обители в мобило и сообщил радостную весть. Отец Евлампий немедля отправил две депеши из своего Интернета в наш Интернет, но мы их никоим образом не получили, хотя ждали смиренно до пятницы. Тогда я вызвал послушника Настасия, и он сказал, что для Интернета поперед всего нужен компьютер. Пришлось полностью опустошить кружку пожертвований и с Божьей помощью отправиться за компьютером, взяв Настасия с собою для разумения. Уважаемый архимандрит Игнат! Компьютер стоил такую цену, что никоих денег нам не хватило, и пришлось пустить в ход с Божьей помощью мою карту Визу. Мы купили компьютер и к нему в изобилии разных деталей, что указал отрок Настасий. Вернулись в церковь, и Настасий наладил компьютер за алтарем потому что там много евророзеток, да и телефонная имеется. На заре я вновь позвонил отцу Евлампию в мобило и тот справил в наш Интернет новую депешу, но мы опять ничего не получили. Послушник Настасий сказал что надо позвонить в службу Интернет и узнать почему не работает электрическая почта. Назначив ему послушание и далее обживать компьютер, я пошел во двор звонить. Кстати я уже не раз спрашивал Настасия почему мобило в церкви работает плохо, а под чистым небом хорошо, но он тоже не разумеет. Дозвонился я не сразу, а, дозвонившись, спросил как нам получать электрическую почту в церкви? Видит Бог - меня снова грубо обхамили, сказав что я поп, что у меня глаз нет и еще что-то про "точку Ру", что я не понял. Смиренно стерпев оскорбление, я подставил левую щеку к мобилу, но они уже повесили трубку.
 
 
      Неприятности продолжались с того дня - с утра снова запил наш звонарь Егор, а послушник Настасий, хоть и умен в мирских делах, но колокольному делу не обучен. Помолившись, я помчался сам в службу Интернет, да так спешно, что меня дважды останавливало ГАИ с просьбой немедля отпустить им грехи. Приехав в службу Интернет, я отбросил смирение и пошел сразу к начальнику. Увидев меня в рясе, начальник оказал радушный прием, всячески меня привечал, поил кофием, дал свою визитку и написал на ней для нашего Интернета много слов не русских и даже не греческих. А услышав мои смиренные жалобы, долго уверял что его работники не хамили, ибо, дескать "поп глаз нет точка Ру" означает на их языке совсем иное. "Глаз нет" - пишется в одно слово и это, якобы, название всей ихней фирмы. "Точкой Ру" они именуют всю Русь, а поп - это протокол. Слыханое ли дело, чтоб на попов протоколы заводить? Не стерпев, я спросил лукаво каково тогда будет значение слов "Серафим собака", кои были мне брошены давече? Начальник смутился на миг и начал сходу лгать что, дескать, собака это тоже такое слово, точнее буква, и даже знак, что пишется, дескать, знак собаки после имени в адресе, а Серафим - мое имя, а значит адрес, а значит Серафим - собака. И еще много подобной ереси он изрекал. Я не перебивал и слушал смиренно, лишь твердо смотрел ему в глаза, шептал молитву и беспрестанно осенял себя и его крестным знамением. Наконец сила Господня подействовала - смутился бесстыдник под моим ясным взором, сбился и умолк. Бог ему судья. Вижу в душе его благое стремление загладить вину своих подчиненных, но к чему лгать невесть что, будто я ничего не смыслю? Честно бы покаялся - я бы отпустил грех. Не нравится мне это место, чую что бесовщина, но обосновать не могу.
 
 
      Подъезжая к церкви, я услыхал издали звон колокола, да такой искуссный, что диву дался и съехал в кювет, чуть не задавив человека, что лежал там. Решил я, что Господь сотворил чудо - протрезвил Егора и дал ему невиданное искусство звонаря. Но оказалось, что человек, на коего я чуть не наехал в кювете, это и есть мертвецки пьяный Егор. А звон происходил от того, что послушник Настасий за это время приладил на колокольню хитрое устройство, что имеет вид скворешника и именуется Сафувер. И с помощью нашего компьютера играет Савуфер с лазерного диска колокольный звон. Я велел Настасию немедля убрать с колокольни бесовскую технику и ступать на задний двор замаливать грех. Затем позвонил в мобило отцу Евлампию пожаловаться, но тот сказал что сам давно крутит колокольный звон через Савуфер и даже ведет службы под фонограмму когда не в голосе. Я поискал в словаре живаго великорусскаго языка Владимира Даля слово Савуфер и не нашел. Покрутил в уме так и эдак и явилось мне прозрение, что сие смесь слов "Сатана", "Вельзевул" и "Люцифер". Господи спаси и сохрани!
      Перекрестившись и окропив святой водою компьютер и колокольню, я вновь позвал послушника Настасия и велел ему продолжать чинить нам Интернет. Настасий прочел визитку с нерусскими словами, воскликнул вслух "как я сразу не догадался что поп глаз нет!" и уселся за компьютер, не замечая моей укоризны. Отрок потрудился у компьютьера дотемна и все сделал, после чего принес мне бумагу с тремя депешами от отца Евлампия, в которых было "тест", "тест" и "тест". Хоть бы слово Божье употребил. Чую я бесовщину за отцом Евлампием, но обосновать не могу.
      Назавтра после обедни послушник Настасий стал делать домашнюю страницу нашей церкви - снимал со стен иконы и укладывал их в ящик, источающий мертвенный зеленый свет. Говорил, мол, сканирую. Я поискал такое слово в словаре живаго великорусскаго языка Владимира Даля и нашел только СКАНДОВАТЬ, СКАНЮЧИТЬ и СКАПУТИТЬ. Чую, что дело бесовское, но обосновать не могу.
      Возился Настасий дотемна, но у него ничего не спорилось - сказал он, что новая беда с нашим Интернетом и надо ехать снова в ихний "глазнет" разбираться. Все утро он порывался ехать со мною, но я решил уберечь младую душу от греха и не брать отрока в бесовское место.
      Уважаемый архимандрит Игнат! Воистину нет слов описать что произошло там! Вышел ко мне волосатый муж, представился админом Александром Недоспасовым и сказал, что начальник говорил ему обо мне и просил всяко оказать содействие. И я, говорит, лично все улажу и покажу. Повел он меня в задние комнаты, где стояло множество компьютеров, подвел к своему компьютеру и в оном я воочию увидел черта! Черт с рогами и вилами скакал по экрану! Истово перекрестившись, я спросил строго с админа Александра что сие означает, но тот ответил туманно про "нормальный юниксовский скринсейвер". Хотя черта проворно убрал. А затем присел к компьютеру, набрал мое имя нерусскими буквами, поколдовал немного и заявил, наглец, что, дескать, не те у меня права! Я было возмутился такой наглостью, но админ Александр ответствовал что сейчас он мне немедля нужные права выпишет. Сейчас, - сказал он, - я сделаю чмод. Не зная что такое "чмод", и опасаясь новой беды, я склонился над его плечом, чтоб видеть какие кнопки он нажимает. Господи спаси и сохрани, клянусь всем святым, мне не померещилось! Сей волосатый муж набрал мое имя и "chmod 666"…
      Немедля проклял я ихний "глазнет" и весь бесовский Интернет! Я бежал оттуда быстрее ветра и до сих пор молюсь чтобы Бог ниспослал мне прощение за то, что видели мои глаза! Я запер послушника Настасия, велев ему поститься и молиться. А компьютер и все его бесовские штуки мы с Егором скинули в речку Чертановку под лед. Держитесь Интернета подальше, архимандрит Игнат, ибо Сатана искушает нас!
      Искренне ваш, отец Серафимий. 
      ПОСТСКРИПТУМ: В словаре живаго великорусскаго языка Владимира Даля я искал слово "чмод", но нашел лишь: ЧЛЕНЪ, ЧМАРИТЬ, ЧМОКАТЬ, ЧМУРКА, ЧМЫКАТЬ, ЧМЯКАТЬ, ЧО, ЧОПОРНЫЙ, ЧОРНЫЙ, ЧОРТЪ! Спаси и сохрани нас, Господи! Чую, что не за горами царствие диавола на Земле! Чую, но обосновать не могу.
 
 
        19 января 2000, Москва, Лаврушинский
 

(краткое пособие детям по сборке домашнего компьютера из неликвидов)

 
      Стоит на столе корпусок - не низок не высок, не лежачий, не SLIM, и блок питания с ним. Бежала мышка-кликушка. Тук-тук - кто в корпусочке живет? Никого. Буду здесь жить, корпусок сторожить, бегать во дворике, спать на коврике.
      Вдруг раздается снова звук - тук-тук. Кто в корпусочке живет? Это я, мышка-кликушка. А я материнская плата - отверткой поцарапана, жизнью помята, SX-25, баба ягодка опять, вся жизнь впереди - хоть сейчас под Windows-NT.
      Ну раз под NT - тогда проходи.
      Вдруг - тук-тук. Это я, видюшка-моргушка, Trident-256, разрешите на минуточку в ISA-слот присесть?
      Отчего же не присесть, коли место есть? Слотов пять, можешь выбирать. Только лучше вон тот с краю, он работает, а про остальные не знаю.
      Вдруг - снова тук-тук. Кто в корпусочке живет? Я, мышка-кликушка, я видюшка-моргушка, я материнская плата, малость помята, и со мною процессор - мудрый как профессор, а ты кто?
      А я мультяшка - байты растеряшка, со мною шлейфы к винчестеру и дисководу, прекрасно работают в сухую погоду. А еще LPT-порт, GAME-порт и два COM порта - вот такая красота.
 
 
      Ну проходи, садись в ISA-слот. Лучше конечно вон в тот - просторный как кресло, не смотри что он треснул. Будем жить-поживать, байты гонять. А ты, мышка, подходи, не стесняйся, к порту COM2 подключайся.
      Тук- тук -бип-бип, это я, клавиатура, пыльная дура. Трех клавиш не хватает, остальные западают. Русских букв нет, вместо 'Y' - 'Z'. Если меня отмыть - заработаю может быть.
      Ну подходи, втыкайся в разъем, вместе весело заживем!
      Кхе- кхе, сколько лет, сколько зим! Это я, мегабайтный сим.
      Сим? Иди ты? Да ты небось битый?
      Я битый? Господь с тобою! За десять лет всего три сбоя. Устал я с дороги, протрите спиртом ноги…
 
 
      Ладно входи. Я материнская плата - как снежная лопата. Хоть и без кэша, но безумно хороша. Заходи сынок, вон твое гнездо на 30 ног.
      Тук- тук! Я монитор VGA. 640 на 480 и больше ни фига. Со мною чемодан -в нем защитный экран. Ни от чего не защищает, зато смотреть мешает: сбежишь через час - вот и польза для глаз. Подключите меня к видюшке, будем вместе играть в моргушки.
      Тук- тук. Кто к нам в дом? Это я, CD-ROM. Односкоростной, без кнопки PLAY -не гони меня, пожалей. Работать не буду, это понятно, - интерфейс уж очень нестандартный, но встану вместо заглушки в окошко - пользы нет, зато красивее немножко.
      Снова кто-то идет - тук-тук, кто тут живет? Я, мышка-кликушка, я, видюшка-моргушка, я материнская плата, ничуть не старовата, а со мною процессор - толстый, здоровый, пятивольтовый. А еще я, мультяшка - байты растеряшка, я, клавиатура - пыльная дура и CD-ROM - вот вместе и живем. Еще сим - и фиг с ним, а еще монитор.
      Монитор? А я винчестер MAXTOR, реву как дизельный мотор. Половины цилиндров нет, остальные - bad. Но пять мегабайт осталось - не такая уж это и малость. У меня хранится все лучшее в мире - DOS, Нортон командор и текстовый редактор F4.
      Тук- тук! Я пятидюймовый дисковод фирмы ИЗОТ -не клади мне палец в рот. Жую дискеты как домработница конфеты. И гордый - не читаю все подряд, у меня свой собственный формат.
      А я мультяшка - байты растеряшка, проходи дисковод, бери шлейф - вон тот, воткни его сзади, порядка ради. Будем с тобой ворковать-флиртовать, байты друг-дружке пересылать.
      Ага, только прежде чем ворковать дайте мне чем-нибудь горло прополоскать - мне требуется каждый день с утра полстакана спирта для очистки нутра. Нет, чистящую дискету не надо, я по-русски. В смысле - залпом и без закуски.
 
 
      Где спирт дают? Мы два дополнительных порта - не понятно на черта.
      Да? Ну садитесь в слот - вон тот, второй с краю. Я от него и так ничего и не ожидаю.
      А я 2400 факс-модем, новенький совсем. Не гоните, Бога ради, десять лет пролежал на складе. Коннект держу железно - остановливать меня бесполезно. А бизи ловлю раньше чем начнется, короче скучать не придется.
      Тук- тук! Здорово братва, я AWE-32, звуковая карта знаменитая, очень крутая, только малость битая. В смысле не играю. Можно присесть с краю?
      А я принтер Роботрон 9 иголок - 2 сломались, 2 потерялись, 2 обломились, 2 затупились, осталась одна - правда ржавая она. В общем никудышная печать, зато умею бумагу рвать. Так хорошо умею рвать, что можно вместо шреддера применять.
      Ну что ж, друзья, полная комплектация с периферией. Пора включать по счету три-четыре. Мышка-кликушка корпус закрыла, винты завинтила и кричит в окошко "ну что, присядем на дорожку?". Дадим торжественную клятву, ребята - от каждого по работоспособности, каждому - по полкиловатта!
 
 
      Я - мышка-кликушка, я - видюшка-моргушка, я - материнская плата посередине заплата, я процессор - горячий как агрессор, я - мультяшка - байты растеряшка, я - клавиатура - пыльная дура, я CD-ROM - не вырубишь топором, я - сим - десять лет, десять зим, я монитор - цветной как помидор, я дисковод - здоровый как комод, мы два порта - непонятно на черта, я AWE-32 - мысленно произношу слова, я факс-модем - из сорока микросхем, я принтер Роботрон - реву как бешенный слон, и я - винчестер - торжественно клянемся все вместе - проработать еще сто лет без сбоя не зная усталости и покоя!
      Включите кнопку питания, она тут рядом. На задней панели, если смотреть внимательным взглядом, можно заметить такую штуку, под ней щель, и если в щель засунуть руку, то там в глубине по локоть направо будет как бы небольшая канава, и вот там чуть глубже где-то кнопка немного вверх и левее. Нажми ее скорее.
      Бух- бах! Щелк! Задымился корпусок! Искры полетели снопами, дым повалил клубами, блок питания дымит, и бодро так говорит: "Извините братцы, тут в сети оказывается 220. А я ведь рассчитан на 110 - нет чтобы трансформатор повесить! Но вы не бойтесь, все шито-крыто - у меня уже сработала защита! Правда сразу отключиться не смог - надеюсь я там никого не пожег?"
      И сказка заканчивается на этом, потому что молчанье было ему ответом.
        1998, Москва
 

(самая страшная в мире история)

 
      Вот уже третью ночь семинарист Хома Брут читал молитвы в старой церкви над гробом усопшей дочери пана, очертив на полу круг мелом. Первые две ночи ведьма вставала из гроба и ходила рядом, творя черные заклинания, но не в силах переступить черту. Хома чувствовал что самое страшное случится в последнюю ночь. Так и стало - вдруг средь тишины послышался шум как от множества летящих крыльев, раздался жуткий вой и изо всех щелей несметная сила чудовищ ринулась в церковь. И в миг все пространство было наводнено страшными чудовищами и места не было ступить в сторону. Не в силах увидеть Хому в круге, нечистая сила металась рядом, едва ли не цепляя его своими крылами, когтями, клешнями, жвалами и рогами. Они искали Хому Брута, но не могли увидеть.
      – Ступайте и приведите Вия! Вий нам укажет его! - вдруг раздался истошный вопль ведьмы.
      Тотчас же все умолкло и в наступившей тишине послышалась тяжкая поступь. Взглянув искоса, Хома с ужасом увидел как семеро жутких существ ведут под руки громадное лохматое страшилище, напоминавшее гигантского паука, человека и волка в одно время. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Остановившись посреди залы, Вий ощерил рот и произнес густым подземным голосом:
      – Поиск Хомы Брута. Начать?
      – Да! - заорали упыри и вурдалаки изо всех углов церкви.
      – О'кей. - ответил Вий и принялся своими узловатыми ручищами шарить вокруг себя, не сходя с места. Вскоре натолкнулся он на морды упырей, приведших его, и объявил, - Обнаружена старая версия нечистой силы! Для продолжения удалите старую нечистую силу!
      По рядам нежити прошел тяжкий вздох, и наконец старые упыри и вурдалаки поднялись и вышли, остались лишь молодые. Церковь вполовину опустела.
      – О'кей, теперь порядок. - сказал Вий. - Поздравляю, вы пригласили Вия! Для поиска Хомы Брута нам потребуется сорок три минуты. Перед началом мне необходимо уточнить свою конфигурацию. Начать?
      – Начать! - заголосили упыри.
      Существо замерло и казалось мыслью было погружено внутрь себя.
      – У меня обнаружены органы: клыки, раздвоенный язык, гланды. Удалить гланды?
      – Не время! - пискнул кто-то из совсем молодых упырей и тотчас испуганно смолк.
      – О'кей. - согласился Вий. - Отмена. Продолжаю поиск на лицевой стороне. Обнаружены органы - щетинистый подбородок, нос крючком, гланды… Обнаружены еще одни гланды! - Вий тревожно поцокал языком и добавил озабоченно, - Возможен конфликт органов! Удалить вторые гланды?
      – Удалить. - растерянно ответили ему.
      – О'кей. Начинаю удаление. Стоп! Это не гланды, это веки. Оставить?
      – Оставить! - закричали со всех сторон.
      – Оставляю. Обнаружен орган - глаза.
      – А-а-а!!! - торжествующе провозгласили упыри.
      – Глаза не может быть использован для прямого доступа из-за конфликта с органом веки. Удалить глаза? Оставить?
      – Оставить!
      – О'кей. Поднять веки?
      – Да!
      – Ошибка. Попробовать еще раз?
      – Да!
      – Ошибка. Попробовать еще раз?
      – Да!
      – Ошибка. Попробовать еще раз?
      Нежить тревожно смолкла. Вий подождал ответа, и, не дождавшись, предложил:
      – Попробуйте поднять веки вручную?
      Тут же все сонмище кинулось подымать ему веки.
      – Глаза открыт в режиме доступа! - заявил Вий и сей же час начал оглядываться.
      Хома Брут сжался от страха. Вий повертел головой из угла в угол, посмотрел на двери, на окошки под потолком и сказал:
      – Поздравляю, вы пригласили Вия! Слишком мало места для работы в церкви. Закройте все окна и удалите часть нечистой силы.
      – А окна зачем закрывать? - пискнул маленький упырь и вновь испуганно умолк.
      Вий пожал плечами, как если бы речь шла о само собой разумеющемся, и предложил:
      – Попробуйте заменить церковь?
      Без дальнейших пререканий толпа чудовищ разделилась и немалая часть их покинула церковь. Оставшиеся чудища взлетели и запахнули железные окна под потолком.
      – Поздравляю, вы пригласили Вия! Начинаем поиск! - сказал Вий и начал сызнова оглядывать вокруг себя, - Обнаружена церковь. Обнаружен пол, обнаружены вурдалаки, упыри, оборотни, вампиры. Обнаружен круг на полу. В круге обнаружен… Ошибка! Не хватает памяти: я забыл как выглядит Хома Брут.
      Сей же миг нежить наперебой стала описывать облик Хомы Брута своими жуткими голосами, да столь подробно, что Хома не переставал дивиться тому, забыв про лютый страх. Наконец все смолкли.
      – Поздравляю, вы пригласили Вия! - сказал Вий, нарушив тишину, - Продолжение поиска. Обнаружена церковь, нечисть, пол, круг, а в круге…
      Хома почувствовал как сердце его ушло в пятки.
      – Вот он! - Вий вытянул вперед корявую лапу и уставил на Хому свой палец, но промахнулся и указал на маленького упыря, оказавшегося близ круга.
      – Это не я! Это не я! - заверещал было тот, но вмиг был разорван на клочки.
      – Ошибка. - объяснил Вий. - Попробуйте установить пальцы более высокого разрешения.
      – Вий, ну пожалуйста, ну попробуйте еще раз! - взмолились упыри и вурдалаки.
      – Попробуйте заменить церковь?
      – Ну Вий, ну пожалуйста!!!
      – О'кей, - согласился Вий. - Поздравляю, вы пригласили Вия. Продолжение поиска. Обнаружена церковь. Обнаружена нечисть. Обнаружен пол. Обнаружен круг…
      Вий замер и наступила тишина. Казалось взгляд его указывает на Хому, но Вий лишь смотрел поверх его головы на дальнюю стену церкви.
      – Обнаружены иконки! - объявил он.
      – А-а-а!!! - возмущенно закричало сонмище.
      – Перенести?
      – Да!!!
      – Начинаем перенос иконок! - скомандовал Вий. - По окончании переноса иконки не могут быть восстановлены! Согласны?
      – Согласны!!! - радостно закричали чудища.
      Забыв о Хоме, нежить ринулась на стену, сдирая иконки, круша и ломая их и кидая в дальний темный угол. Хома было решил покинуть таинственный круг и улизнуть в общей суматохе, но так и не набрался духу - он лишь крестился и твердил молитвы, стараясь не глядеть на такое богохульство. Через час разгром церкви был окончен, и Вий продолжил поиск:
      – Обнаружена церковь, обнаружена нечисть…
      Вдруг прокричали первые петухи.
      – Быстрее, Вий, у нас рабочий день кончается! - заволновалась нечистая сила, но Вий казалось не слышал.
      Напротив, замогильный голос его стал еще более размерен и тягуч. Он продолжал неспеша оглядываться, называя именами все вокруг. Наконец взгляд его снова упал на Хому в центре круга. Тут прокричали вторые петухи, но Вий уже поднимал свой жуткий корявый палец:
      – Об-на-ру-жен пол. Об-на-ру-жен круг. Об-на-ру-жен Хоо… - он на миг запнулся, - Системная ошибка! Попытка деления на букву "о"!
      С этими словами Вий покачнулся и грузно рухнул на пол. Дрогнули стены и зазвенели стекла в витражах. Чудища остолбенели от неожиданности, а затем ринулись ставить его на ноги, и через некоторое время это им удалось. Вий сперва лишь оторопело мотал головою, вспоминая зачем он здесь.
      – Поздравляю, вы пригласили Вия! - и опять он грузно упал.
      Ему снова помогли встать, и наконец Вий окончательно вернулся в себя:
      – Поздравляю, вы пригласили Вия! Поиск Хомы Брута. Обнаружена церковь. Обнаружена нечисть. Обнаружен пол. Обнаружен круг. В круге обнаружен…
      – Сгинь, проклятый! - не стерпев ужаса заорал Хома Брут не своим голосом и замахнулся на Вия кулаком.
      Вий от неожиданности моргнул и его веки со щелчком хлопнули в воздухе.
      – Вий! Где Хома? Это он кричал? Что случилось? - неперебой затараторили вурдалаки, упыри и оборотни.
      Вий стоял неподвижно.
      – Орган веки совершили недопустимую операцию и будут закрыты. Согласны?
      – Нет!!! - заорала нечисть в ужасе.
      – Поздно. Органы веки закрыты и не могут быть открыты до завершения сеанса. Для завершения сеанса выведите меня отсюда и снова введите.
      Вий покачнулся и грузно рухнул на пол. Чудовища заново бросились поднимать его тяжкую тушу, но тут прокричали третьи петухи. Бросив Вия лежащим на полу, испуганная нежить ринулась кто как попало в окна чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было - окна были закрыты. Так и остались они там, завязнувши в окнах.
      Получив у пана обещанную тысячу червонных, Хома Брут возвращался в город, в семинарию. Ярко светило полуденное солнце и за плечами звякали монеты в узелке. Когда Хома проходил мимо церкви, он видел, как в распахнутых настежь дверях метался местный священник, не в силах вынести такого посрамления Божьей святыни, и долетали оттуда грозные крики:
      – Сгинь! Сгинь нечистый! Я должен вести службу!
      – Компонент Вий не может быть удален, так как является системным. - раздавался в ответ густой замогильный голос, - Дружелюбный интерфейс…
      – Сгинь нечистый!
      – …позволяет обеспечить работу с пользователем и обеспечить стопроцентную надежно-о-о-о… Системная ошибка! Попытка деления на букву "о"! Продолжить поиск Хомы Брута? Да? Нет? Отмена?
        13 октября 1998, Москва 
 

      На конверте размашисто от руки:
       Уважаемый Степан Генрихович! Сим письмом направляю к Вам молодую корреспондентку нашего журнала, она работает уже три месяца и хочет в этом году сдавать экзамены к вам на журналистику. Поэтому, Степан Генрихович, покорнейше прошу Вас посодействовать по старой дружбе, ну Вы понимаете что я имею в виду. Девочка просто чудо, Вы ее увидите и меня поймете. Но уж не обессудьте - дура феноменальная, или как сказали бы раньше - дура Божьей милостью. Прочтите например ее последюю статью - о Португалии, я вложу в конверт.
        С уважением, искренне ваш Павел Аркадьевич. 
      Журнальная вырезка: 
        Наш специальный корреспондент Алена Руковишникова.
 

Заметки о Португалии

 
      Уважаемые читатели, а особенно читательницы нашего журнала! Я счастлива, что мне выпала честь рассказать в нашей рубрике "Быт со всех континентов" о прекрасной стране Португалии. Радостно, но в то же время с какой-то мимолетной грустью, коснулись сегодня утром посадочной полосы Шереметьево-2 колеса самолета, и на этом окончилась моя короткая, но незабываемая командировка. И сейчас мне предстоит самая ответственная ее часть - рассказать вам все, что мне довелось узнать о чудесной стране Португалии и ее прекрасных жителях. Описать быт и культуру, нравы и взгляды, особенности уклада Португалии и характер менталитета португальцев. Я должна поделиться с вами теми радостными чувствами, которые переполняют мою душу. К сожалению, фотографии Португалии не удались - я так и не поняла как поставить пленку в этот плоский черный аппарат, который я купила в первый же день в аэропорту Боллис.
      Первое, что поражает в Португалии - это суета и большое количество полисменов. Полисмены встречаются буквально на каждом шагу, в первые же минуты я насчитала их более десятка. Однако через некоторое время как-то совершенно перестаешь их замечать, да и сами они, не в пример нашим милиционерам, не стараются попадаться на глаза.
      Завораживает взгляд спокойная, какая-то не по-российски уютная природа Португалии. Невозможно забыть эти холмы, эти пастбища, эти плоскогорья, поросшие лесом и голубые ручейки в низинах. Как зачарованная, прижав нос к стеклу, глядишь и не можешь оторвать взгляда от этих изумительных пейзажей, проплывающих за окном автобуса, достойных полотен Сурикова и Левитана. Ни моря, ни тех самых портов, в честь которых страна получила свое название, я за все полторы недели своего пребывания в Португалии так и не увидела.
      Португальцы - черезвычайно гостеприимная нация. Они очень рады любому гостю, особенно если это молодая девушка, красивая и талантливая корреспондентка из далекой и неизвестной России. Живут португальцы скромно. "Мы не стремимся выделяться, главное для нас - это уют и чтобы все были сыты. Да и средства не позволяют шиковать-жуковать." - говорят они о себе. И действительно, тут не увидишь шикарных американских небоскребов, раскидистых французских замков или замысловатых китайских пагод. Население живет в небольших поселках, близ городков. Обычно португальская семья обитает в небольшом двухэтажном домике, купленном в рассрочку. Конечно это не деревенский дом, скорее вилла. Тут есть и телефон, и все удобства - причем как на первом этаже, так и на втором. Однако в доме португальца вы ни за что не увидите телевизора - тут не принято столько сидеть перед экраном, сколько у нас.
      Португальцы-мужчины занимаются в основном делопроизводством. Это бухгалтерия, загадочный мир цифр и счетов. Женщины ведут домашнее хозяйство. Это довольно хлопотно - ведь португалке надо приготовить обед, постирать белье, собрать детей в школу и помочь им сделать уроки. В довершение всего, во дворе у португальцев подчас живут кролики, которые тоже требуют ухода. Но не пугайтесь! Уровень жизни португальцев несравненно более высок, чем у наших соотечественниц. Стиральная машина, микроволновая печь и машинка для нарезки клевера - не роскошь, а обычные предметы домашнего обихода.
      Португальцы одеваются скромно. Женщины носят джинсы и вязаные кофты. Никогда португалка не оденет пиджак или мини-юбку, не станет носить одежду яркого цвета - обаяние португалок в нарочитой скромности. Мужчины на работу одевают парадный костюм, зато дома могут одеть и спортивные рейтузы, ну совсем как наши соотечественники! В еде португальцы разборчивы. Нет, они не станут есть позавчерашнюю колбасу. Португалец возьмет какой-нибудь полуфабрикат, добавит воды и разогреет в микроволновой печке, или сварит себе яйцо всмятку. Но обычно на кухне хлопочет португалка. Вас никогда не накормят наскоро сделанными бутербродами или подогретым гамбургером! Португалка готова провести на кухне полдня, лишь бы приготовить что-нибудь вкусное - бульон с тефтелями, свекольный салат, рубленную селедку. Никогда португалка не поставит на стол борщ, щи и кашу. А вот котлеты с рисом или макаронами и фаршированная рыба - обычный рацион. На столе у португальцев всегда много овощей. Но вы нипочем не найдете здесь петрушки и укропа - вместо них португальцы едят шпинат.
      В семьях португальцев много детей, примерно три-четыре. Дети учатся в небольших сельских школах-гимназиях. Преподают им в основном португальский язык, математику, традиции и иностранный язык - иврит. Каждый португальский подросток мечтает стать рок-музыкантом, как Майкл Джексон, или, на худой конец, как Филипп Киркоров, а девочка обязательно хочет вырасти киноактрисой или теннисисткой. Однако родители-португальцы не всегда разделяют взгляды своих детей. Карьера адвоката или медицинской сестры подошла бы детям гораздо больше, считают они. Поэтому часто в португальских семьях возникают небольшие забавные ссоры, когда и дети и взрослые весело носятся по всем комнатам дома, бьют посуду, пронзительно визжат и плачут, кидаются подушками и ругаются. Кстати, своих ругательств у португальцев нет, поэтому, как это ни странно, они используют в основном русский мат, ну иногда пару слов на английском. Потом все мирятся, дети бегут во двор подбирать выброшенные из окна ракетки и компакт-диски, и португальская семья дружно садится ужинать.
      На работу португальцы ездят на автобусе или ходят пешком. "С машиной мы будем иметь лишние расходы и хлопоты. Так-таки зачем она нам, шиковать-жуковать?" - утверждают португальцы. И действительно, зачем португальцу машина, когда работу он старается найти поближе к дому? Ну а возвращаясь с работы, португалец не может не зайти в паб и не выпить пива. Пиво - национальный напиток португальцев. Иногда случается, что португалец мешает пиво с рюмочкой-другой водки. Однако чувствительные жены португальцев мгновенно понимают, что их муж "навеселе" и устраивают шумную сцену. "Я с тобой разведусь!", "Спать будешь на кухне!" - раздается тогда над португальским поселком. Но конечно португальцы никогда не разводятся, напротив, живут они очень дружно. Португалец обожает свою жену, хотя немного побаивается ее. А с какой любовью, теплотой и затаенной гордостью отзывается португалка о своем муже, когда он этого не слышит!
      По выходным португальцы ездят на автобусе в город и идут в церковь, или по-португальски - синагогу. Нет, португальцы вовсе не набожны, просто церковь - это единственное место в городе, где можно встретить старых друзей, пообщаться, вспомнить молодость, просто поговорить. Португальский городок произвел на меня неизгладимое впечатление! Невозможно забыть эти уютные вечерние переулочки, эти теплые неоновые огоньки вывесок, запах цветущих платанов и свежескошенных газонов! Улицы поразительно чисты, хотя я не заметила ни одной урны! Вот бы нашим "градоначальникам" поучиться у португальцев порядку! Трудно ориентироваться в португальском городке, совершенно не зная языка. Можно заблудиться и долго петлять в лабиринтах переулков, среди одинаковых трехэтажных домиков, утопающих в зелени платанов и кл±нов. Блуждать по ровненьким тротуарам, почти безлюдным чужим улочкам, чувствуя, как в душе одиночество сменяется страхом, а затем отчаянием. Но наконец обязательно находишь дорогу обратно и радостно бежишь по знакомой уже улочке к церкви! Вот из нее выходят португальские семьи - вечер окончен, пора разъезжаться по домам, впереди новая трудовая неделя!
      Португальцы просыпаются в восемь утра. Пока глава семейства чертыхаясь ищет запонки, женщина успевает умыться, приготовить яичницу и полушутливо пожурить в ответ мужа за маленькую зарплату. Затем португалец чинно удаляется на работу и просыпаются дети. Следующие полчаса проходят в жуткой суматохе.
      – Мама, зачем мне столько пирожков? На, Гришка, вот это тебе!
      – Сама иди на фиг, коза! Мам! Чо Сонька пихается и свои пирожки сует?
      – Мам, можно я им обоим пендаль дам?
      – Прекратите галдеж и гвалт! Сядите вы наконец спокойно или я не знаю что забуду?
      Наконец дети бегут к автобусной остановке и в доме наступает покой, можно поспать еще часа два. Затем хозяйка идет за продуктами. Португальская домохозяйка не любит новых маршрутов. Пекарня - зеленная лавка - маркет, - вот обычный путь португальской хозяйки. Я листаю свой репортерский блокнот и нахожу единственную запись: "Португалки говорливы как галки" - такие поэтические впечатления сложились у меня о Португалии. Действительно, португалка всю дорогу способна говорить о повышении цен на мясо и о том, почему португальские овощи не содержат нитратов, в отличие от российских. Кстати, португальцы почти не задают мне вопросов о России - они считают, что достаточно осведомлены о событиях в ней, хотя на поверку их представления оказываются очень странны. Португальцы готовы часами рассказывать о знаменитых российских очередях, о карточках на продукты, об отсутствии товаров и еды. Да, португальцы считают себя знатоками российской жизни. Большинство из них (особенно люди старшего поколения) прекрасно знают русский язык и даже выписывают местные газеты на русском языке (я привезла в нашу редакцию пару номеров). Но когда пытаешься им возразить, что у нас давно уже нет никаких карточек и очередей, ассортимент московского магазина не намного беднее португальского маркета, да и цены почти такие же (хотя конечно зарплата меньше) - португальцы в ответ лишь смеются и машут руками, отказываясь вам верить.
      Мужчина-португалец галантен. Даже будучи в возрасте, он обращает внимание на женщин, особенно если это привлекательная журналистка. Не удивляйтесь, если в один прекрасный день португалец начнет вам хитро подмигивать и делать нескромные предложения, например поехать к нему на ночь в офис "шиковать-жуковать" - просто у них так принято выражать внимание, подыграйте немножко, съездите в офис, выпейте шампанского, однако не следует заводить дело слишком далеко.
      Замужние португальские женщины довольно ревнивы, порой совершенно на пустом месте. Сцены, которые они могут закатывать мужьям не стесняясь гостей, очень комичны, но португальцы явно принимают их близко к сердцу. Не удивляйтесь, если в одно прекрасное утро, дня за три до намеченного срока, вас вежливо попросят покинуть дом. Но не стоит обижаться на португальцев - они искренние и приятные люди, просто их жизнь, очевидно, чуть тяжелее, чем они пытаются показать себе и вам. Португальцы извинятся перед вами за семейные сцены, свидетелем которых вы стали, от чистого сердца попросят прощения за то, что провожают вас слишком рано, надают в дорогу пирогов с капустой, курицу в фольге и салата в стеклянной банке. Прощаясь, португальцы непременно посоветуют вам уехать из России в какую-нибудь европейскую страну и как можно быстрее - они уверены, что "в России жить нельзя".
      Мелькнут за окном автобуса склоны холмов, и вот впереди огни уже знакомого аэропорта. Прощай, Португалия, страна клёнов и платанов! Спасибо тебе, Португалия! Спасибо тебе городок Даундиллио! Спасибо тебе, пригородный поселок, название которого я так и не смогла выучить, а записать забыла! Спасибо вам, Марк и Розалия Штеферманы, друзья детства П.А.Комарова, с которыми Павел Аркадьевич (наш главный редактор) учился когда-то, много лет назад, в одной из школ Кишенева - за то, что вы приютили меня на эти две недели и познакомили со своей прекрасной страной! Я никогда не забуду Португалию и португальцев! Прощай, Португалия, надеюсь еще свидимся!
       Подписано в печать 20.04.97 Отв. ред. Комаров П.А. По вс.вопр. (ОСОБЕННО О РАЗМЕЩЕНИИ РЕКЛАМЫ!!!) обр: Калужский вал 9, ред. жур. "Континент", т:(095)-100-2954, он и факс. Рукописи не рецензируются, не возвращаются, не вступают в переписку. 
        20 апреля 1997 
 

 
      За спиной высился круглосуточный городской ларек. В этот поздний час трасса словно вымерла. Афганка ждал долго. Даже слишком долго - на малолюдных трассах и то получалось уехать быстрее. Было холодно и неуютно. Нельзя сказать, чтобы людей не было совсем. Нет, время от времени люди проносились мимо, один раз даже прошла целая кавалькада - они хохотали и кричали на всю улицу. Но все они двигались в другую сторону. А из тех редких прохожих, кто шел на север, ни один не остановился, как Афганка ни прыгал. Когда вдали послышались очередные шаркающие шаги, Афганка уже и не прыгал, только вяло помахивал ложноножкой.
      Фигура приближалась. Это была самая обычная человеческая фигура - обшарпанный мужичок не первой молодости, с красноватым дряблым лицом и глазами такими же полупустыми, как и бутылка крепкого дешевого пива в темноватой руке. Двигался он медленно, шумно и рывками. Но Афганка так замерз, что даже такой транспорт казался ему сейчас лучшим в мире.
      Он еще раз махнул ложноножкой и с замиранием сердца увидел, как фигура сбавляет ход. Действительно, поравнявшись с ларьком, человек затормозил и остановился, чуть покачиваясь и разглядывая бутылки за стеклом. Из его уха выглянул немолодой микроб восточной внешности.
      – Куда едем? - спросил он почти без акцента.
      – Прямо… - неопределенно махнул Афганка. - Сколько по пути.
      – Сколько денег? - настороженно поинтересовался микроб.
      – Денег нет, на попутных добираюсь, - вздохнул Афганка.
      – Денег нет, денег нет… - с омерзением произнес микроб, но неожиданно кивнул: - Садись.
      Мужичок нагнулся к дорожной пыли за монеткой, Афганка проворно вскочил на палец, через порез зашел в кровоток и вскоре уже был в ухе. Человек уже двигался дальше, микроб сосредоточенно рулил, глядя вперед.
      – И куда едешь? - спросил он.
      – Работу получил, на поселение еду, - охотно сообщил Афганка. - Из южного региона, с приморья.
      – Да… - Микроб помолчал немного и включил радио.
      Так они ехали долго, Афганка наслаждался теплом и покоем. Наконец микроб приглушил радио и сказал:
      – После помойки - сворачиваю. Я там буду его останавливать, чтобы отлил, и ты как раз сойдешь.
      – Спасибо, - кивнул Афганка и задремал.
 

* * *

 
      У помойки было заметно теплее. Людей тут не было, но это было не страшно - помойка жила своей жизнью. Уже пару раз мимо Афганки с дробным стуком проносились тараканы, но они были набиты битком, и Афганка даже не стал голосовать. Впрочем, он бы не стал голосовать и если бы они шли порожняком - на местном транспорте далеко не уехать, только завезут в какую-нибудь глушь, как было позавчера, и выбирайся оттуда…
      Не успел Афганка как следует оглядеться, как появилась вполне приличная крыса - скоростная и поджарая. Афганка махнул ложноножкой, и крыса остановилась, оглядываясь и принюхиваясь. Из трепещущей ноздри высунулся молодой кругленький микроб.
      – Давно стоишь? - весело спросил он, окинув Афганку понимающим взглядом.
      – Только что приехал, - улыбнулся Афганка.
      – Ишь ты, - протянул микроб немного завистливо и скомандовал: - Залазь!
      Через минуту Афганка сидел рядом с ним на мягком пульсирующем сиденье. Крыса плавно неслась вперед, покачиваясь на ухабах.
      – Я ведь тоже, бывало, на попутках ездил, - сказал микроб с ностальгией. - Как сезон эпидемий, так мы и в дорогу. В молодости, с пацанами, - пояснил он.
      Афганка посмотрел на него - с виду он был моложе Афганки.
      – А теперь вот, - продолжал тот, - своей обзавелся.
      Он с любовью похлопал по пульсирующему крысиному мозжечку.
      – С рождения брал или подержанную? - поинтересовался Афганка чисто из вежливости.
      – С рождения. Только с рождения, - убежденно кивнул микроб. - Подержанную брать - себе дороже, там и непонятно, кто на ней ездил, управление под себя перестроено, внутри все сгнило и посыпалось уже наверняка, свалится где-нибудь посреди трассы - и сиди кукуй.
      – А хорошая вообще штука - крыса?
      – Это, брат, смотря для чего… Если по городу - надо, конечно, человека брать. Хоть он и недешевый и жрет много. Зато комфорт, скорость и все такое. А я здесь живу, мне крыса самый раз. Нагрузил - разгрузил. А проходимость у крысы - пять баллов! Человека ты по такой дороге разве заставишь пройтись?
      Афганка высунулся и глянул вперед. Дорога действительно была мерзее некуда, лучше и не смотреть.
      – А ты сам-то в какой район направляешься? - поинтересовался тем временем микроб.
      – Я в этом городе проездом, мне б к окраине и дальше поеду, - махнул ложноножкой Афганка. - Определили мне местечко под заразу на поселение. Еду обживать. Как устроюсь на месте - жену перетащу с детьми, родню…
      – Не, я спрашиваю - где тебя высадить?
      – На север, чем дальше, тем лучше, - беззаботно махнул Афганка.
      – Я там одно неплохое место знаю, где высадиться, - пообещал микроб.
 

* * *

 
      Место действительно оказалось очень даже неплохое - сырое, темное и затхлое. И, соответственно, довольно оживленное. Это была человеческая автобусная остановка, а рядом - полоса кустов и длинная канава, заваленная мусором. Нет, это была не скоростная трасса, где все спешат единым потоком и нет ни времени, ни желания останавливаться на поднятую ложноножку. Здесь трафик был хоть и плотный, но вполне умеренный. Пробегали крысы, топотали тараканы, шуршали мокрицы. В отбросах неподалеку копалась кошка - тяжело нагруженная и вполне готовая к отправлению, но совсем в другую сторону и недалеко - до ближайшей дачи. Вдалеке за кустами стояла человеческая автомашина и ритмично покачивалась. Изредка оттуда доносились невразумительные звуки - было ясно, что в машине люди. Неясно было только, куда они направляются. Можно было, конечно, на попутках добраться до машины и залезть внутрь, чтобы это выяснить, но Афганка решил не быть таким назойливым.
      Остановилась полевая мышь. На ней возвращалась домой целая семья - мама, папа и трое детишек. Но место было. Подвезти они были согласны, но ехали совсем недалеко. Пока Афганка выяснял, куда именно, вдалеке хлопнула дверца человеческого автомобиля и послышались робкие шаги. Афганка торопливо распрощался с владельцами мыши - кажется, они даже были разочарованы, - и стал ждать человека. Это оказалась человеческая девушка. Афганка начал махать ложноножками, но девушка прошла мимо и скрылась за дальним кустом. Вскоре она вышла оттуда, на ходу одергивая юбку, и Афганка снова начал голосовать. На этот раз девушка остановилась. Из ее уха высунулся здоровенный крепкий микроб с неприятным взглядом и абсолютно лысый.
      – Че машешь? Че случилось? - проворчал он.
      – На попутках добираюсь на север, можно с вами проехать немного?
      – Че, без денег? - удивился микроб.
      – На попутных, - повторил Афганка. - Из южного региона.
      Микроб хмыкнул и развернулся. Афганка подумал, что он сейчас уедет, но лысый советовался с кем-то в глубине. Девушка послушно стояла, задумчиво глядя в небо остановившимся взглядом. Наконец она присела, сорвала травинку, на которой сидел Афганка, и начала ее задумчиво жевать.
      – Садись, - сказал лысый, и Афганка проворно перескочил с травинки на язык.
      Внутри сидели четверо микробов, все они были как на подбор лысые, накачанные и неразговорчивые. Встретив таких на улице, Афганка поспешил бы отойти подальше, но здесь они не могли представлять никакой опасности.
      – До границы автономии довезем, - буркнул Афганке первый микроб. - Мы несколько городов проедем на машине.
      – До границы автономии? - изумился Афганка, не веря своему счастью. - Красота! А то бы я много дней добирался!
      Девушка выплюнула пустую травинку и вернулась к автомобилю. За рулем сидел молодой парень, он проворно завел мотор, человеческая машина выехала из зарослей на дорогу и рванулась вперед.
      – Вот крутая техника! Машина - это не пешком человека вести! - произнес Афганка, чтобы завязать разговор.
      Но микроб ничего не ответил, его товарищи тоже хмуро молчали. Афганка тоже замолчал. Так за всю дорогу они не проронили ни слова. Микробы не общались ни с Афганкой, ни между собой. Так Афганка и не понял, зачем они его взяли.
      Машина долго неслась по шоссе мимо лесов и проселков, и наконец замелькали жилые человеческие кварталы городка. Девушка закурила сигарету, а когда докурила - начала приоткрывать окошко.
      – Вылазь, - наконец сказал микроб, который вел девушку. - Я окурок здесь скину, место хорошее, много транспорта.
      – Спасибо! Удачи! - крикнул Афганка, прыгая через губу на край догорающего окурка.
 

* * *

 
      Место, куда упал окурок, перелетев через забор, было бы действительно неплохим, но только для тех, у кого есть деньги: оживленные задворки большого овощного магазина. В куче коробок рылись с десяток рейсовых бомжей. Почти все они были забиты пассажирами с тюками и детьми и, судя по виду, уже вот-вот собирались отправиться, оставалось только неясным, по какому маршруту. Пока Афганка узнавал у местных бацилл, какой бомж идет на север, нужный, как назло, ушел. Правда, был еще один, который, по словам местных, тоже шел в северные районы, только дольше - через теплотрассу. Афганка нашел водителя, но тот наотрез отказался брать пассажира.
      – Куда я тя? - орал он. - У меня по билетам все!
      – Может, договоримся? - неуверенно намекал Афганка, нашаривая в кармане последний заветный полтинник.
      Полтинник отдавать было никак нельзя - последний. А предлагать разменивать - неудобно. Афганка мялся.
      – Не! - орал водитель. - Никаких тут!
      Даже с каким-то облегчением Афганка отошел от него, подошел к кассе и узнал, что билетов на сегодня нет. А если бы и были, все равно денег таких у Афганки сейчас не водилось. Тем временем и этот бомж ушел. Афганка вздохнул уже с полным с облегчением. Сразу же вокруг начали прыгать блохи, из них поочередно высовывались микробы и кричали наперебой:
      – Куда надо, командир? Куда надо?
      – Нет денег, - отмахивался Афганка, и блохи тут же теряли к нему всякий интерес.
      Время было позднее - начинало светать. Задворки стремительно пустели. Афганка плюнул и пошел прочь - на север по тропе, не оглядываясь. Прошел он всего-то ничего, когда сзади послышалось тарахтение. Афганка обернулся - так и есть, по дороге трусила грузовая собака. Старая, облезлая, чихающая и взревывающая, но еще вполне на ходу.
      Афганка помахал ложноножкой, и собака послушно притормозила. Из нее никто не появлялся. Тогда Афганка забрался внутрь. Внутри сидел микроб самой простецкой и располагающей внешности, только немного уставший.
      – Браток, подвезешь? - кивнул Афганка. - Из приморья еду на попутных, совсем без денег. На север мне.
      – Я только до Мясного, - кивнул микроб, запуская собаку трусцой.
      Сразу отовсюду затарахтело и заухало, и говорить стало невозможно.
      – До Мясного - это где?! - проорал Афганка сквозь шум.
      – А? - прокричал микроб, наклонившись к Афганке поближе.
      – Где это - Мясное?! Сколько ехать?! - заорал Афганка изо всех сил.
      – Мясное после Заборища, не доезжая железки! - гаркнул микроб и отвернулся.
      Где находится Заборище и железка, Афганка тоже не знал. Выяснять или просить карту было неохота. Афганка решил, что это где-то совсем рядом. Очень хотелось спать, но уснуть не получалось - стоял шум и постоянно трясло. Выглядывая время от времени по сторонам, Афганка видел, что собака движется причудливым маршрутом - уже далеко за городом, лесами и полями, но вроде в нужную сторону и довольно бойко. Собака все шла и шла, а Заборища все не было. Разок микроб остановил собаку покормиться у бака, а сам вынул бутерброды.
      – Хочешь? - предложил он Афганке.
      – Спасибо, у меня есть, - Афганка достал свои припасы, но микроб улыбнулся и покачал головой.
      Вскоре они двинулись дальше. После еды Афганку начало клонить в сон еще сильнее, наконец он все-таки задремал. Сколько они так проехали, Афганка не понял, но когда проснулся - вокруг уже темнело. Собака лежала посреди пустыря без движения.
      – Просыпайся, приехали, - хмуро пробасил микроб.
      – Это и есть Заборище? - Афганка удивленно оглядел бескрайний пустырь.
      – Куда там. До Заборища пилить и пилить. Собака подохла.
      – Что, совсем? - огорчился Афганка.
      – А черт ее знает… Сердце вроде стучит, а давления нет…
      Микроб вышел наружу, деловито протер мутное глазное яблоко, попинал зачем-то переднюю левую лапу и углубился в шрам на брюхе.
      – Могу я как-то помочь? - из вежливости спросил Афганка, хотя понятия не имел, как устроены собаки.
      – Да не… - Микроб высунулся наружу, его ложноножки были уже измазаны кровью. - Ты, браток, езжай себе. Мне тут ковыряться долго…
      – Удачи!
      Афганка покрутился около собаки еще немного. Со всех сторон к ней уже слетались мухи, и Афганка подумал, что вряд ли микробу удастся ее поднять. Одна из мух на обратном пути добросила Афганку до края пустыря - к яме, заполненной мутной цветущей водой.
 

* * *

 
      И вот здесь Афганка завис окончательно. Время шло, а попутного транспорта все не было и не было. Афганка ходил взад-вперед, искал место, где лучше встать, стоял часами и снова возвращался обратно. Транспорта не было. Афганка проклял тот миг, когда сел на собаку, и проклял себя за то, что так поспешно уехал от собаки. А вдруг водителю все-таки удалось ее поднять и она побежала дальше? - с тоской думал Афганка. А вдруг там были другие собаки? Или хотя бы мухи, летящие в более пристойное место?
      В бурой воде отражалась луна - дрожащая и безнадежная. Кругом не было ни души, и лишь время от времени порыв сквознячка доносил издали невнятные крики местных микробов - то ли там пели, то ли дрались, то ли хохотали. В общем, праздновали - сытно, добротно, провинциально. Афганка развязал свою котомку - еды почти не оставалось. А вскоре спряталась и луна, видимо, решив не тратить свет на это убогое захолустье.
      И вот когда Афганка уже совсем отчаялся и понял, что завис в этом гиблом месте как минимум на неделю, вдали послышался шум комара. Но радость вскоре исчезла - Афганка разглядел, что это таксист. Комар летел низко-низко над землей, высматривая, кого бы взять. Поэтому Афганка даже не махал ему. Но комар сам снизился и сбавил ход. Афганка резко и с досадой махнул ложноножкой, мол, езжай, езжай дальше. Однако водитель истолковал жест по-своему и тут же приземлился рядом.
      – Куда ехать? - деловито осведомился пожилой, но крепкий микроб, высунувшись из комариного хоботка.
      – Денег осталось - копейки, - хмуро сказал Афганка. - Я на попутках добираюсь из приморья на север.
      – Сотни за три до жилых кварталов доброшу, - предложил микроб.
      Афганка вздохнул и печально помотал головой. Комар улетел. Его звук почти уже стих вдали, но затем снова стал нарастать. Комар появился снова и опять приземлился рядом.
      – Две сотни до пешеходной тропы! - предложил микроб, как будто никуда и не улетал.
      – Нету, - вздохнул Афганка. - Нет таких денег.
      Комар обиженно взревел и свечкой взмыл в воздух. Он сделал в вышине здоровенный круг и через минуту приземлился снова.
      – Ладно! - сказал микроб решительно. - Полторы сотни, и прямо до кожи доброшу!
      – Да какие там полторы сотни… - махнул Афганка с такой тоской, что таксист кивнул.
      – Ладно, поехали за так.
      Афганка проворно забрался по хоботку внутрь, даже не спросив, куда он едет.
 

* * *

 
      – Вообще я свою норму сегодня сделал, - говорил таксист, умело и небрежно ведя комара в сырых воздушных потоках, - Отвез клиента, а теперь возвращаюсь. Думал подвезти кого на обратном, но кого ж найдешь в такой дыре? А так хоть веселее вдвоем возвращаться, верно?
      – Ага! - весело кивнул Афганка.
      – Сам-то откуда?
      – С юга я, - сказал Афганка, похлопывая по нагрудному кармашку с документами. - Определили мне человечка под заразу на поселение, еду обживать.
      – Дело хорошее, - кивнул водитель. - Только без работы в городском человеке трудно удержаться. Ты кто по профессии?
      – Дизентерийщик я.
      – Это чего такое? - удивился водитель.
      – Ну… - Афганка задумался, как бы получше объяснить. - Системы ввода-вывода.
      – Мудрено чего-то, - кивнул водитель.
      – Да, в общем-то, ничего сложного, - покачал головой Афганка. - Дело техники и навыка.
      – А, ну если техники… - Водитель некоторое время рулил молча, а затем сказал с горечью: - А я ведь когда-то малярийное училище окончил, полжизни в малярийном цеху отработал. И чего теперь? Кому эта малярия нужна? Развалили экосистему, подонки!
      – М-м-м… - неопределенно сказал Афганка - вдаваться в политические споры не хотелось.
      – Вот и я говорю! - обрадовался водитель. - Раньше ведь как? Заселился в человека - и жми его, план гони! Не хочешь план гнать - просто живи, балду пинай. Никто слова не скажет, а сыт всегда будешь. И никаких тебе антибиотиков и прочей гадости! А сейчас - фиг там, все в собственности, попробуй тронь!
      Микроб высунулся из комариного глаза и с досадой плюнул вниз.
      – Так ведь недолго и человека развалить… - аккуратно произнес Афганка.
      – Развалить? Ты больше этих наших умников слушай! - возмущенно закричал микроб и ткнул в комариный потолок. - Ворье на ворье! Развалить! Никто не разваливался почему-то, и жили нормально! А даже если и гноили людей и сами гибли - то за идею.
      Афганка тактично промолчал.
      – Я, - доверительно сказал водитель, наклонившись к Афганке, - в своем малярийном получал сто двадцать зарплату - старыми. Да она мне на дух не нужна была! Потому что я из разделочного цеха белка человечьего притаскивал и на рынке продавал на полторы тыщи! Понял?
      – Хм… - сказал Афганка неопределенно.
      – А сейчас знаешь чего? - с горечью продолжал водитель. - Сейчас цеха продали буржуям! Они всех повыгоняли, новое оборудование привезли и охрану поставили. Я как-то попробовал белка вынести вот столько… - водитель сложил ложноножку щепоткой. - Все! Уволили! Чуть до суда не дошло!
      – То есть при старом режиме воровали, а сейчас не дают? - не выдержал Афганка.
      – Ох какие мы умные нашлись! - злобно покосился водитель. - Сам-то понял, что сказал? Раньше-то воровали простые честные трудящиеся! А сейчас воруют несколько поганцев-олигархов. Нас обворовывают, нас! Чуешь разницу?
      Афганка кивнул, и водитель успокоился.
      – Я тебя высажу вон на той коже, - сказал он, глядя вниз на одинокую козу, привязанную к колышку посреди поля. - Все равно заправиться надо.
      – Может, рядом высадить? Навязываться неудобно, если ему пассажир ни к чему? - заволновался Афганка.
      – Перетопчется! - уверенно сказал водитель, высунулся из комара и заорал вниз: - Эй, на козе!!! Эй, на козе, говорю!!! Мальца докинешь до жилья? Парень без денег на попутках добирается!
      Что ему ответили, Афганка не расслышал, но водитель удовлетворенно откинулся на сиденье, приподнял хоботок комара и с победным жужжанием повел на посадку.
 

* * *

 
      Водитель козы оказался добродушным микробом. Коза отправлялась с пастбища не скоро, и в другое время Афганка стал бы подумывать о том, чтобы вылезти и уехать на более скоростном транспорте, но сейчас он слишком устал. Они немного поговорили о навозе, сырости и новых антибиотиках, но вскоре Афганку стало клонить в сон. Заметив это, водитель указал местечко в углу и даже дал чем накрыться.
      Проснулся Афганка от того, что водитель тряс его за плечо.
      – Уже едем? - спросонья не понял Афганка.
      – Поедем не скоро, - покачал головой водитель. - Но сейчас козу доить придут, я уже с молоком договорился, чтоб тебя довезли.
 

* * *

 
      В бидоне молока было душно, толпилось огромное количество местных микробов и грибков, совсем негде было сесть. Афганка дремал всю дорогу, прислонившись спиной к чьим-то пыльным чемоданам. Наконец бидон остановился. Но народ не спешил расходиться.
      – Что за остановка? - спросил Афганка у толстой плесени.
      – Рынок.
      – А чего ждем?
      – Покупателя ждем, - прошамкала плесень.
      – А когда он должен подойти?
      – А кто ж его знает, - пожала плечами плесень. - Как подадут, так и придет. Бывало, что и по три дня ждали, народу собиралась такая давка, что не продохнуть.
      Плесень отвернулась, а Афганка стал пробиваться к выходу. Перспектива ждать покупателя его никак не устраивала.
      Афганка вышел на бортик и начал энергично голосовать. Останавливались в основном частные мошки, отвезти они могли недалеко, а денег хотели много. Кончилось тем, что приземлилась милицейская оса.
      – Документы! - потребовал пузатый микроб.
      Афганка распахнул кармашек на груди и вынул паспорт с ордером на поселение.
      – Тю, - сказал пузатый микроб. - Сам из приморья, ордер в городе, в северном микрорайоне. Как ты попал в западный пригород?
      – С молоком…
      – А ну-ка поехали, - сурово кивнул микроб.
      Пожав плечами, Афганка прошел в осу, и та с жужжанием взмыла в воздух. В осе сидел еще один микроб в милицейской форме - напарник. Он рулил осой, и оба внимательно глядели сверху на лотки рынка.
      – В улей его повезем? - спросил первый микроб у напарника, возвращая паспорт Афганке. - Как раз сота свободная есть.
      – На каком основании меня задерживают и в улей везут? - сухо поинтересовался Афганка.
      – А чего на пригородном рынке делал без регистрации? - обернулся к Афганке напарник.
      – На попутных еду с юга на север, - объяснил Афганка.
      – На попу-у-у-утных… - удивленно протянул напарник, - А чего так?
      – Денег нет, - спокойно ответил Афганка.
      – Де-е-енег нет… - разочарованно протянул напарник. - Не, на кой он нам в улье сдался?
      Первый микроб строго повернулся к Афганке:
      – А ты знаешь, что на рынке нельзя вот так стоять и голосовать?
      – Ну а что ж делать-то?… - философски произнес Афганка.
      Первый микроб начал озадаченно чесать затылок, но тут напарник пихнул его в бок и многозначительно указал вниз.
      – Черешня… - протянул он с уважением.
      – Ух, сколько набежало! - присвистнул первый микроб. - Чего творят…
      Оса резко пошла на снижение. Глянув вниз, Афганка увидел лотки с россыпями кроваво-алой черешни. По ней рулили толпы блестящих зеленых мух. Увидев пикирующую осу, мухи начали поспешно разлетаться.
      Милиционеры выпрыгнули из осы, вразвалочку подошли к группе толстых бацилл и начали о чем-то не спеша беседовать. Затем вместе с одной из бацилл они вернулись к осе. Первый микроб тщательно придерживал бациллу за рукав - не ясно было, то ли в знак особого почтения, то ли чтоб не убежала.
      – Вылазь! - скомандовал он Афганке и указал на самую дальнюю ягоду. - Вон там голосуй, понял?
      Афганка кивнул и проворно вылез наружу.
 

* * *

 
      Алый бок ягоды раскалился и пылал жаром, стоять на таком солнцепеке было тяжело. Но место было оживленным, вокруг плотным потоком сновали люди и мухи. Наконец Афганке удалось остановить нервную и энергичную старушку. Водитель ее оказался таким же энергичным стариканом.
      – Куда путь держим? - осведомился он.
      – На попутках добираюсь с самого юга, с моря. Мне в город, до северных кварталов.
      – Море-то эвон где… - удивился старичок. - Это ты столько городов на попутках проехал?
      – Ага! - улыбнулся Афганка.
      – Ну а деньги-то есть? - подозрительно осведомился старичок.
      – Были б деньги - разве б на попутках ехал? - улыбнулся Афганка.
      – Логичненько, логичненько. - произнес микроб, поправляя очки. - Очень логичненько. Ну садись.
      Старушка взяла с лотка черешенку, положила в рот и двинулась в путь, немного прихрамывая.
 

* * *

 
      – И что, сейчас разве возят? - недоверчиво поинтересовался старичок.
      – Ну вот еду же, - самоуверенно кивнул Афганка, вспомнив, что старичок любит логику.
      – Логичненько, - ответил старичок. - Но это тебе повезло, что я встретился. А если бы не я? И чего бы ты делал?
      Афганка тактично промолчал.
      – Вот и оно! - сказал старичок назидательно и замолчал на некоторое время.
      Старушка бойко шла по рынку, размахивая кошелкой.
      – Сейчас, - сказал старичок. - Еще рыбы куплю и домой на трамвае поедем. Ну давай, милая, шагай, шагай!
      – Вы прямо с ней как с живой говорите, - удивился Афганка.
      – А что ж она, не живая, что ли? - охотно поддержал разговор старичок. - Живая, все слышит, может, даже думает о чем-то своем…
      – Кто думает? - насторожился Афганка, а про себя подумал: "Угораздило же нарваться на психа!"
      – Человечинка думает, - кивнул старичок. - Шагает себе и думает о чем-то своем…
      – Хм… - сказал Афганка. - И чем это она, простите, думает?
      – Это уж я не знаю чем. Да и какая нам разница, верно?
      – Большая разница, - возразил Афганка. - Как и чем может думать многоклеточное? Оно ж многоклеточное!
      – А вот сам посуди! - крякнул старичок. - Толпа ведь думать может? А многоклеточное - это, считай, та же толпа.
      – Не, - уверенно покачал головой Афганка. - Толпа думать не может.
      – Может, может! - кивнул старичок. - Ты никогда не слышал, как толпа хором скандирует? Мысли, правда, у толпы куцые. Усредненные, я бы сказал. Но ведь есть же? Так что мы не можем отымать у многоклеточного право на разум!
      – Разум, - хмыкнул Афганка. - Разум - это когда самое себя осознаешь. Может ли толпа осознавать самое себя? И думать о себе как о толпе?
      Старичок погрузился в мысли. А может, просто замолчал, сконцентрировавшись на сложном участке дороги. Его старушка остановилась, переложила кошелку в другую руку и двинулась дальше.
      – А вот ты неправильно вопрос ставишь, молодой человек, - сказал наконец старичок. - Вот я сейчас переложил кошелку в ее другую руку, верно? А может, она при этом думает, что по своему разумению это сделала?
      – Но это же сделали вы?
      – Это я думаю, что это сделал я, - возразил старичок. - Однако ж я не могу знать этого наверняка. Ведь мы тоже состоим из огромной кучи молекул, откуда я знаю, сам я себе хозяин или мною управляют внутренние молекулы? Ась?
      – Вами, может, и управляют, а уж мной точно не управляют, - усмехнулся Афганка.
      – А чем докажешь? - хихикнул старичок. - Чем докажешь, что ты сам придумываешь свои мысли? Может, внутри тебя сидит крошечная молекула и тобой рулит?
      – Ну как… - растерялся Афганка. - Если бы мною рулила какая-нибудь молекула, я бы… Я б это чувствовал, наверно!
      – Ой ли? - лукаво улыбнулся старичок.
      – Нет, я бы тогда вообще ничего не чувствовал! - поправился Афганка. - Не было бы меня.
      – Ой ли? - снова улыбнулся старичок.
      – Да! - убежденно кивнул Афганка. - Я бы ничего не чувствовал! Чувствовать что-то может лишь разумный организм, который сам себе хозяин!
      Старичок снова ехидно улыбнулся и долгое время рулил молча. Улыбка не сползала с его лица.
      – Вернемся-ка к толпе, - сказал он наконец. - Представь себе толпу. Толпа ведет себя разумно? Да. Она двигается, развивается, борется, живет, строит… верно? Вся наша цивилизация - это, ежели поглядеть со стороны, одна большая разумная толпа, которая…
      – Все это верно, но… - начал Афганка.
      – Я еще не закончил! - строго оборвал старичок. - Если глядеть со стороны, толпа - это отдельный организм, который сам себе хозяин, и поведение его разумно. Если - подчеркиваю! - со стороны. Особенно когда толпой управляет вождь или, скажем, рулевой. Идем далее. Может ли толпа что-то чувствовать? А как же! Толпа может впадать в ярость и успокаиваться, бояться или там ликовать, верно?
      – Да, но…
      – А вот тебе и но! - подытожил старичок. - Мы пришли к тому, что толпа - это разумный организм.
      – Толпа разумна, пока состоит из отдельных личностей, - уточнил Афганка. - Но как толпа осознает себя по-вашему?
      – А вот это не дано знать нам, отдельным личностям, - назидательно сказал старичок. - Даже рулевой, который управляет толпой, не сможет сказать, существует у толпы коллективный разум или же нет. Потому что разум - штука такая, его не измеришь и не пощупаешь. Я - так уверен, что его и нет вообще, этого разума. А называют разумом то, что просто объяснить не умеют. И ежели, скажем, человек думает, что он - разум, то на самом деле он лишь игра клеток. А ежели клетка думает, что она - разум, то на самом деле она лишь игра молекул. А ежели молекула думает, что она - разум, то на самом деле… Напомни, из чего у нас молекулы устроены?
      Афганка молчал, глубоко задумавшись.
      – Да, - сказал он наконец. - Умеете вы загрузить!
      – А то ж! - радостно кивнул старичок. - Кстати, готовься вылезать, подъезжаем.
      – Уже? А где мы? - Афганка завертелся, пытаясь сориентироваться.
      – В северном пригороде, уже и город проехали. Я большой крюк сделал и подвез прямо к твоему дому. Решил заодно свою старушку отвести к дочке погостить, она у меня тут поблизости. Сейчас вон выйдешь, на маршрутную муху сядешь - и до нужной квартиры.
      – Ох, спасибо вам огромнейшее!!! - обрадовался Афганка.
      – Давай, давай, успехов! - кивнул старичок и помахал ложноножкой. - И подумай крепко над моими словами!
      Перед тем как выйти, Афганка все-таки обернулся:
      – А кто вы по профессии, если не секрет? Философ?
      – Инженер. Менингит преподаю студентам.
 

* * *

 
      Попав на оживленный газон, Афганка спросил у прохожих микробов, где ходят маршрутные мухи, и поспешил на остановку. Муха уже стояла, набитая пассажирами и готовая к взлету. Было одно свободное место, как раз для Афганки. Он оплатил пролет и сел.
      Муха летела в ночном небе медленно и неспешно. Афганка все время боялся, как бы не прозевать свою остановку, и он донимал вопросами окружающих, пока пожилая бацилла не объяснила ему, что сходить надо после нее, а она сойдет у форточки.
      – Остановите вон на той щеке! - попросил Афганка, когда бацилла сошла, но водитель не реагировал. - Вон на той щеке остановите, пожалуйста! Эй!
      – Не глухой, слышу, - отозвался водитель лениво.
      Муха пересекла комнату и медленно опустилась на щеку спящего человека. Афганка подергал жвалу, но жвала не распахивалась.
      – От себя толкай, от себя! - зашумели пассажиры.
      Афганка толкнул - жвала щелкнула и распахнулась. Афганка выпрыгнул наружу. Жвала захлопнулась, и муха с ровным гудением пропала вдали.
      Афганка потоптался на месте и огляделся. Место было приятное, кожа ровная, румяная. Афганка пополз вверх по щеке, и наконец впереди замаячил посапывающий нос. Добравшись до него, Афганка остановился, улыбнулся, снял с плеча котомку и облегченно вздохнул. И - нырнул в твою левую ноздрю, дорогой мой читатель. Приехали, поздравляю!
        март- июль 2003, Москва-Опалиха
 

 
      Согласно легенде, при дворе Ивана Грозного жил монах Валериан (в греческой транслитерации - Валерьян), выполнявший функции психоаналитика великого царя. За это его прозвали в народе Валерьяном-утешителем. На протяжении многих лет в часы умопомрачения Ивана Грозного монах Валерьян неотлучно находился рядом с государем, утешал его как мог, успокаивал, купировал истерики. Но однажды в приступе безумного гнева Иван Грозный грубо оттолкнул Валерьяна и приказал страже немедленно посадить его на кол. Страже не оставалось ничего иного как исполнить приказ. По свидетельствам летописцев, Валерьян перед казнью был сдержан и доброжелателен, сидел на колу спокойно, не бранился, не ерничал и не ерзал. А затем разверзлись небеса и Валерьян вознесся наверх вместе с колом. Узнав об этом, Иван Грозный пришел в священный трепет и немедленно приказал казнить всех, кто присутствовал при этом. Но предание о Валерьяне-утешителе все же сохранилось в сердцах людей и уже в конце 19 века отец Гапон на собрании Синода выдвинул законопроект о канонизации Валерьяна. Законопроект был поддержан большинством голосов, Валерьян был причислен к лику святых, а день его казни объявлен Днем Святого Валерьяна.
      День Святого Валерьяна - традиционный праздник всех спокойных. В этот день раз в году люди всех возрастов - дети, родители, тещи и зяти, разваливающиеся пары и несчастные влюбленные традиционно ведут размеренный образ жизни, ходят медленно, едят чинно, беседуют тихими голосами, произносят доброжелательные речи и улыбаются. Существует поверье, что если провести этот день таким образом, Святой Валерьян смилостивится и поможет уладить и решить все личные, служебные и бытовые вопросы.
      Традиция праздника не запрещает общаться и обсуждать проблемы, но вопли, плач, битье посуды, обвинения, обиды, жалобы на жизнь, прощальные письма и особенно хлопанье дверями считаются недопустимыми и кощунственными. Также нежелательно в этот день участвовать в пьяных дискотеках, политических митингах и прыжках с парашютом. Напротив, очень приветствуются домашние чтения вслух добрых книг, просмотры хороших видеофильмов, прогулки на свежем воздухе и чинные беседы на кухне за традиционным праздничным столом - четыреста капель валерьянки и салат.
      К сожалению, дата казни монаха Валерьяна не сохранилась в летописях, а апокрифические версии церковных календарей появились спустя несколько веков и совершенно противоречивы. Поэтому День Святого Валерьяна празднуется каждым человеком произвольно - по необходимости или по рецепту врача. Отмечать этот радостный праздник можно несколько раз в год, в том числе подряд. Некоторые празднуют его ежедневно на протяжении многих лет и, судя по радостным лицам и обустроенности жизни, Святой Валерьян благоволит к ним. Замечено, что если кто-то в доме или рабочем коллективе вдруг начинает праздновать День Святого Валерьяна, к празднованию обычно подключаются окружающие, сами того не замечая.
      Не забывайте про этот радостный солнечный праздник, празднуйте его чаще! С праздником вас, мои дорогие читатели! Спокойствие, только спокойствие!
        19 февраля 2001, Москва
 

      Великий академик Карл Густав Похель родился в 1532 году в Германии на хуторе Нахельсдорф в трех часах ходьбы от Йоханнесбурга. Его отец, Густав Карл, был мелким торговцем шерстью и запонками. Мать, Луиза фон Гейгер, происходила из знатного обнищавшего сословья йоханнесбургских феодалов.
      Уже с младенчества Карл удивлял окружающих своими не по-детски взрослыми идеями, поступками и изобретениями, многими из которых мы пользуемся и по сей день. Уже в три года он изобрел правостороннее движение. В четыре - купирование хвостов собакам и урну для бумаг. А в день своего пятилетия сочинил знаменитую песню "Кляйне Вальдшнеп Моцион", ставшую на многие века бессмертным гимном наиболее прогрессивных кругов немецкой детворы. На русский язык эта песня была переведена к середине XIX века как "Чижик-Пыжик".
      Свои работы Похель обычно не подписывал, поэтому неудивительно, что большинство людей не знает автора даже таких общеизвестных изобретений, как губная гармоника, мыльница с крышкой, лыжи, анекдоты, куннилингус, обои и справки с печатью. Многие идеи Похеля были впоследствие украдены и получили широкое распространение под чужим именем. Так, монография "О земле" была переведена на русский язык с незначительными купюрами и опубликована под именем В.Ульянова. Однако не всегда это было следствием злого умысла - многие гениальные идеи буквально витают в воздухе, поэтому нет ничего удивительного в том, что в последующие века они были открыты вновь другими авторами совершенно независимо. Например, доподлинно известно, что Леонардо да Винчи никогда не был в Британском музее и, создавая "Мону Лизу", хранящуюся ныне в Лувре, не мог ничего знать о существовании "Джоконды" Похеля, авторство которой лукавые британцы впоследствие тоже приписали Леонардо в погоне за длинным рублем.
      В 1539 году слух о молодом гении доходит до Берлина, и Похель получает от престарелого кайзера Вильгельма приглашение на работу. Ему предлагается прибыть в Берлин, возглавить королевскую лабораторию и срочно приступить к изобретению эликсира бессмертия. Кайзер обещает Похелю огромный по тем временам оклад 300 золотых марок в неделю и небывало удобный для того времени восьмичасовый рабочий день. Ответное письмо Похеля поначалу вошло в анналы философии, но к концу XX века было вымарано под давлением глобалистической морали. Вот оно: "Милый кайзер! Прочитав приглашение, я открыл смысл жизни и бизнеса. Наша жизнь столь быстротечна, что не в моих силах изобрести большей глупости, чем одному человеку работать на другого, отдавая свои дни в обмен на золото. Такая сделка необратима, и, значит, это не бизнес, а грабеж".
      В тот же день Карл Густав Похель покидает мансарду, возвращается на родительский хутор и посвящает себя целиком любимому делу, о котором мечтал с детства, - выращиванию цикория. Этим он занимается до сих пор. Если вам повезет проезжать окрестности Йоханнесбурга в погожий день, вы сможете увидеть его в огороде.
      День академика Похеля считается традиционно неблагоприятным для заключения сделок, кадровых перемещений и операций с ценными бумагами. Напротив, в этот день следует обдумать свою жизнь и без сожаления откинуть те обременительные узы и проекты, которые хоть и приносят различные кажущиеся блага, но мешают заниматься делом своей жизни и чувствовать себя счастливым. В традиционном юлианском календаре День академика Похеля не помечен из-за того, что не имеет строгой даты. Но в этом есть и свой плюс - его можно отмечать любого числа. Начнем сегодня?
        4 июня 2001, Москва
 

 
      Скромная девушка Ксения с детства росла в маленьком дощатом флигеле у подножия старинного замка. Дом был наполнен самыми диковинными предметами, которые Ксения так любила разглядывать первые четыре года. Мать девочки, потомственная польская княжна, с детства приучала дочь к работе и порядку: пока отец был на службе, женщины с рассвета и до заката протирали пыль с гардин, сувениров и статуэток, расставляя их с каждым днем все красивее. Отец Ксении, как и его предки, был средневековым воеводой и постоянно приносил с работы новые латы, гравюры, ткани и кухонную утварь.
      В те дни, когда по флигелю можно было пройти, не наступив ни на что, семья Ксении считала дом в порядке. Если по флигелю можно было пройти, не наступив ни на что важное, значит вновь требовалась уборка. Ну а в те дни, когда по флигелю вовсе нельзя было пройти - отец бил мать полотенцем, а мать порола дочь крапивой.
      Так продолжалось, пока однажды Ксении не исполнилось шестьдесят шесть. Этой ночью к ней во сне явился ангел, одетый лишь в перья. Ангел трижды протрубил в медный гонг, кинул его прочь и воскликнул: "Выбрось из дома все, что ни разу не пригодилось для любви!"
      В ту же ночь в той же белой сорочке Ксения вышла из флигеля и начала раздавать бедным ковры, латы, миски, рукавицы и памятные сувениры, подаренные друзьями и сослуживцами отца по случаю дней рождений и годовщин. А все, что отказывались взять бедняки и нищие, Ксения без жалости выносила на городскую помою.
      Проснувшиеся от шума родители поначалу пришли в ужас, но Ксения твердо рассказала им про голос ангела. Старики смирились и сами включились в работу. Через три дня во флигеле осталась лишь кровать, люстра и пара кастрюль. Тогда семья принялась и за фамильный замок. Выносили все: старые полотенца, заморские ковры, комоды, банки с шурупами, лыжные ботинки, эстампы, журналы, бочки с известью и мешки с сушеной брюквой. Уже через месяц по замку можно было пройти до самой дальней залы. А через полгода Ксения и старики-родители сами смогли поселиться в комнатах замка, разбив на месте стылого флигеля красивое поле для гольфа. Вскоре Ксения вышла замуж за афинского князя и прожила до ста тридцати двух лет, проводя остаток жизни в любви и праздности, балах и увеселениях, игре в гольф и конных прогулках.
      День Ксении Преображенной принято отмечать ежегодно в любую дату, не дожидаясь прихода ангела. В этот день по традиции из дома выносят все, что за минувший год ни разу не использовалось для секса или просто для поддержания организма в здоровом состоянии. Начать праздник полагается с одежды, что за год не надевалась, а закончить - мытьем полов, особенно в тех местах, где была старая мебель. Этот день по праву считается семейным праздником, хотя поздравлять с ним можно также друзей и соседей. Однако не следует при этом дарить сувениры - открытки, именные кружки, статуэтки или брелки с портретом Ксении Преображенной. Удачного праздника!
        18 июля 2004, Москва
 

       Пришло время, и я, скромный ученик учителя Ио, начинаю рассказ о нем. Кто он такой, этот Учитель Ио, спросят меня? Человек, отвечу я. Где он жил, этот Учитель Ио, спросят меня? Он и сейчас живет в нашем городе, отвечу я. Почему его зовут Ио, этого Учителя Ио, спросят меня? Потому что имя-отчество, отвечу я. Почему мы должны читать про этого Учителя Ио, спросят меня? А не читайте, отвечу я.
 

* * *

 
      – Какой зверь самый сильный? - спросили однажды Ученики Учителя Ио.
      И Учитель Ио ответил им:
      – Самый сильный зверь - таракан. Он пугает нас даже после своей смерти.
 

* * *

 
      Однажды пожилой человек начал учить Учителя Ио жизни.
      – Почему я должен поступать так как ты мне говоришь? - спросил Ио.
      – Потому что я тебя старше! - вскричал пожилой человек.
      Тогда Учитель Ио сказал:
      – Насыщает не время, проведенное в столовой, а количество съеденных беляшей.
 

* * *

 
      Один ученик пришел к Учителю Ио и спросил:
      – Учитель, правда, что ты знаешь всё?
      – Это неправда, - ответил ему Учитель Ио.
      – Нет, но ведь ты действительно знаешь всё! - настаивал ученик.
      – Нет, я не всё знаю, - отвечал Учитель Ио.
      – А мне кажется, что ты знаешь всё! - повторял ученик.
      – Например, я не помню, как звали коня Александра Македонского, - сказал Учитель Ио.
      – Буцефал! - радостно вскричал ученик.
      – Ах, Буцефал… - произнес Учитель Ио, - А я все думаю: то ли Задолбал, то ли Заебал, то ли Заколебал.
 

* * *

 
      Однажды Ученики пришли к Ио и задали вопрос:
      – Учитель, скажи, что проще всего на свете?
      – Проще всего на свете - узор на свитере глупца, - ответил им Учитель Ио.
      – А что сложнее всего на свете? - спросили Ученики.
      Ничего не ответил им Учитель Ио, только улыбнулся.
 

* * *

 
      Однажды ученики в присутствие Учителя Ио стали обсуждать недавно умершую звезду музыки, но вошел Учитель Ио и они, устыдившись, стихли.
      – О мертвых либо хорошо, либо плохо, - строго сказал им Учитель Ио.
 

* * *

 
      Однажды Ученики пришли к Учителю Ио и спросили его:
      – Учитель, а что ты думаешь об идее непротивления злу? Учитель Ио улыбнулся и ответил:
      – Поздно подставлять левую щеку, когда ударили по правой.
 

* * *

 
      Однажды к Учителю Ио пришел подросток и заплакал:
      – Учитель! Почему меня никто не любит, особенно девушки?
      И Учитель Ио ответил ему:
      – Потому что ты и сам никого не любишь, особенно себя.
 

* * *

 
      Однажды Учитель Ио созвал Учеников и сказал им:
      – Запомните, нет в Мире Абсолютной Истины.
      Ученики стали шептаться, а один из них спросил:
      – А эта Истина Абсолютна?
      – Нет конечно, - улыбнулся Учитель Ио.
 

* * *

 
      Однажды Учитель Ио созвал Учеников и сказал им:
      – Запомните, нет в Мире Абсолютной Истины.
      Ученики стали шептаться, а другой из них спросил:
      – Но ведь можно сказать, что рельсы никогда не пересекаются?
      – Пересекаются, - ответил Учитель, - шпалами.
 

* * *

 
      Однажды Враг Учителя Ио подговорил его Учеников, чтобы они попросили Учителя сказать им такую мудрость, которая объяснит все неясности в жизни. Ученики пришли к Ио и спросили его об этом. Тогда Учитель Ио сказал:
      – Жизнь намного сложнее и проще, чем нам порой кажется.
      Враг Учителя Ио подслушал это и стал учеником Учителя Ио.
 

* * *

 
      Однажды к Учителю Ио пришел ученик и стал рассказывать про все свои беды, а затем попросил Учителя Ио дать ему совет.
      – Не стоит жить настолько всерьез, - ответил Учитель Ио.
 

* * *

 
      Другой ученик пришел к Учителю Ио и стал рассказывать про все свои беды. Учитель выслушал его и укоризненно произнес:
      – Нельзя жить так невнимательно.
 

* * *

 
      Однажды ученики пришли к Учителю Ио и спросили:
      – Учитель, что в человеке самое плохое?
      И Учитель Ио ответил им:
      – Ни что так не портит человека, как наглость и скромность.
 

* * *

 
      – Как быть счастливым всю жизнь? - спросил один ученик Учителя Ио.
      – Это сложный вопрос и отвечать на него следует долго и подробно, - сказал Учитель Ио. - Если тебе это действительно так важно, я с большим удовольствием отвечу. А если не срочно - то с большим удовольствием отвечать не буду. В любом случае я получу большое удовольствие.
 

* * *

 
      Один из учеников Учителя Ио был буддистом, а другой христианином. Они часто спорили и однажды даже подрались. Разняв их, Учитель Ио произнес:
      – Если ты почувствовал хлопок одной ладони - подставь другую щеку.
 

* * *

 
      Однажды ученик пришел к Учителю Ио за советом: стоит ли ему серьезно заняться бизнесом?
      – Займись, - ответил Учитель Ио. - Но помни: тише пейджер - дальше спишь.
 

* * *

 
      Однажды к Учителю Ио приехал издалека мусульманин и сказал, что в его родном городе чтут Коран, а не Евангелие.
      – Это хорошо, - ответил Учитель Ио.
      – Но если это хорошо, то почему в Москве чтут Евангелие а не Коран? - вскричал мусульманин.
      – А зачем? - ответил Учитель Ио. - Легче иголке пролезть в верблюжье ушко, чем верблюду в игольное.
 

* * *

 
      – Учитель, правда, что для тебя придумывать мудрые мысли проще простого? - спросил один ученик Учителя Ио.
      – Проще простого, толще толстого, достойнее достоевского, - ответил ему Учитель.
 

* * *

 
      Однажды к Учителю Ио пришел ученик и сказал, что больше всего на свете он любит книги в стиле фэнтези.
      – Не сотвори себе кумира не из камня, не из дерева, не из желязны, - ответил ему Учитель.
 

* * *

 
      Однажды к Учителю Ио пришел ученик и спросил, как выбрать в какого Бога верить?
      – Загадай дурному богу молиться - будешь дурному богу молиться, - проворчал Учитель Ио.
 

* * *

 
      – Учитель, я изучаю ваше учение вот уже полгода, а всё никак не могу постичь его! - пожаловался Учителю Ио один его ученик.
      – Быстро только тамагучи родятся, - улыбнулся Учитель Ио.
 

* * *

 
      – Я слышал, что мысль изреченная есть ложь, - сказал один ученик Ио.
      – Это совершенно неверно. Мысль изреченная - есть истина, - ответил Учитель Ио и тихо улыбнулся своим мыслям.
        Москва, 1996-1999
 

(краткое пособие для детей от 5 до 105 лет)

 

 

ОТ АВТОРА

ОСНОВЫ ПСИХОЛОГИИ РОДИТЕЛЕНКА

РОДИТЕЛЬСКИЕ СТРАХИ

КОМПЛЕКС ПОЛНОЦЕННОСТИ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

      Я давно просил папу, чтобы он подарил мне котенка. Но папа отвечал, что плохую кошку брать не имеет смысла, а хорошая стоит больших денег. Тратить такие деньги мы не можем себе позволить, потому что у нас кредит на автомобиль. Я объяснил папе, что большую кошку за большие деньги мне совсем не надо, я буду рад даже самой маленькой кошечке за совсем крошечные копеечки. Но папа отвечал, что размер не имеет значения. Если уж брать кошку, то имеет смысл брать качественную кошку. Имей терпение, будет тебе кошка. Я терпел, но кошки все не было и не было.
      На День Независимости родители подарили мне новую 3D-станцию. На Новый год - лазерные коньки. На день рождения - костюм и ботинки. И хотя я не заплакал, но мне было очень обидно, что День рождения прошел совсем без подарка. Ведь костюм и ботинки - это же не подарок. Это просто вещи, которые можно надеть на себя и забыть. Или положить в шкаф и забыть.
      Но вот однажды, когда я уже лег спать, папа вернулся со службы, и я слышал, как они с мамой начали шептаться в коридоре.
      – Какие лапы! - говорила мама шепотом.
      – Почти даром для такой породы, - отвечал папа.
      – А чем кормить? - спрашивала мама.
      – Так дешево, потому что ухо белое, - отвечал папа. - Для породы важно, а нам не важно.
      – Он будет жить у ребенка или в гостиной? - спрашивала мама.
      Я замер, натянув одеяло до подбородка, и слушал. Я уже понял, что папа принес котенка.
      – Очень недорого, по случаю, - отвечал папа. - У моего сотрудника котята родились. Но родословную он сделает.
      Папин сотрудник тут же представился мне большим котом в пиджаке. Его лицо и руки поросли густым рыжим мехом, и время от времени он, наверно, рожает котят. Я был ему очень благодарен за это.
      – Не буди ребенка, ребенок спит, - шептала мама. - Покажешь ему утром.
      Я не выдержал, вскочил с кровати, добежал до двери и выглянул из комнаты.
      – Я не сплю, не сплю, не сплю! - закричал я. - Покажите мне!
 

* * *

 
      Котенок оказался кошечкой, и папа предложил назвать ее Виктория. Он объяснил мне, что Виктория на латинском языке означает "свобода". А кошечки очень свободные животные. Я подумал, что латинский язык - это язык кошек, но папа объяснил, что латинцы были такие древние люди, они уже умерли, и их язык все забыли. Но латинцы очень любили свободу и право. Почему они любили право и как вообще можно любить право - я не понял, но переспрашивать уже не стал. Папа любит объяснять мне все сам, а когда его много раз переспрашиваешь, он начинает злиться. У Виктории было серое пушистое брюшко, черные глаза, розовый язычок и белое ухо. Ни у одной кошечки в мире нет такого потрясающего белого уха, как у нашей Виктории!
      Папа сказал, что Виктория может жить в моей комнате, а гулять по всей квартире. Только залезать на столы ей нельзя и нельзя выходить во двор.
      – Кошки - животные дикие, - объяснил мне папа, собираясь на службу. - Природа так задумала, чтобы они жили где захотят. Но в нашем веке только человек по-настоящему свободное существо, и только он имеет право жить где захочет.
      – Тогда я буду жить под журнальным столиком! - решил я.
      – Нет! - сказал папа, завязывая галстук. - Детям под столиком жить нельзя!
      – А когда я вырасту, можно будет жить под столиком? - спросил я.
      – Нет, взрослые тоже не живут под столами! - рассердился папа и ушел на службу.
 

* * *

 
      Днем папа и мама уходили на службу, а я - в детскую группу. Виктория оставалась дома одна. Обычно она вела себя как положено, но иногда безобразничала. Однажды разбила мамину кружку. Но мама не стала ее ругать.
      – Бедняжка, - сказала мама, поглаживая спинку Виктории. - Она сидит целые дни взаперти, конечно, ей скучно.
      – Да-с, - кивнул папа задумчиво. - Фактически для нее наш дом - это тюрьма.
      – Что такое тюрьма? - удивился я.
      – Тюрьма, - объяснил папа, - это такое место, куда запирают непослушных людей, чтобы забрать у них свободу. Они годами не могут выйти из закрытой комнаты и пойти куда им вздумается.
      – Давай пойдем куда нам вздумается! - предложил я. - В зоопарк!
      – Завтра рабочий день, - возразил папа и посмотрел на часы. - А ну марш в кровать!
 

* * *

 
      В выходные к нам пришли гости. Дядя Антон сказал, что Виктория - это не свобода, а победа, но переименовывать кошечку мы не стали. Родители рано выставили меня из-за стола и уложили в кровать, а сами долго хохотали и звенели рюмками. Я лежал в темноте, но мне не было страшно - рядом на одеяле лежала Виктория, и я гладил ее теплый бок.
      Голоса переместились в прихожую, а вскоре хлопнула дверь, и я понял, что дядя Антон и тетя Оля наконец ушли. Мама долго звенела посудой, а папа шаркал по квартире тапочками и наконец заглянул ко мне. Он был веселый и разговорчивый.
      – Не спишь? - кивнул он мне, включая ночник.
      А затем сел рядом на одеяло, а Викторию взял на руки.
      – У-у-у! Зверь! - захихикал папа, лохматя Виктории голову.
      Виктория осторожно принюхивалась к его рукам и недовольно фыркала.
      – Человек, - начал папа и назидательно поднял палец, - Царь зверей. Как человек захочет - так и будет. Вот.
      – Наша Виктория тоже делает что хочет, - возразил я.
      – Э нет, брат! - хихикнул папа. - Кошка существо подневольное. Кошка что? Мебель! Человек кошку держит дома! Человек кошку кормит! И делает с ней что захочет. Хочет - призвал к себе, хочет - выгнал вон! - Папа взял Викторию поперек живота и кинул на пол. - Вот, говорят, у нас нет рабства. Так вот же оно, настоящее рабство. Кошачье! - Папа снова хихикнул.
      – Что такое рабство? - спросил я.
      – Это, брат, ты будешь учить в школе! - ответил папа. - Рабство - это когда у тебя совсем нет свободы. Это когда ты сам себе не хозяин! Когда ты никуда не можешь ни пойти, ни поехать!
      Я понял, что папа в хорошем настроении, и наконец решился спросить:
      – Папа, а мы можем полететь в поселок на Луну?
      – На Луне живут только военные и ученые, - ответил папа. - Иногда туда летают туристы, но у нас никогда не будет таких денег.
      – А мы можем поехать в Африку, где слоны?
      – Мы можем поехать в Турцию, - сказал папа. - Но в этом году нет денег.
      – А в Африку?
      – В Африку нужна виза, - сказал папа. - И очень много денег.
      – Значит, мы не свободны? - огорчился я.
      – Все люди свободны, - сказал папа. - Только надо хорошо учиться и слушаться старших. А когда вырастешь - надо много работать, и тогда будут деньги. А когда будут у тебя деньги - будет страховка, обеспечение, квартира и машина. И тогда будет своя семья и дети. В этом и есть свобода.
      Пока он это говорил, папин ремень начал трястись, но папа этого не замечал. Ремень трясся все сильней, и наконец раздалась мелодия. Папа ее услышал, пошарил рукой и вынул мобильник.
      – Да, Степан Григорьевич? - сказал папа. - Но ведь завтра выходной, Степан Григорьевич? Хорошо, Степан Григорьевич, я понял.
      Он отключил мобильник, повесил его на пояс и поднялся.
      – Спать! - скомандовал папа. - У меня завтра рабочий день!
      Но прежде чем выйти из комнаты, он присел и погладил Викторию, дремлющую на ковре.
      – Это только у кошек нет ни дел, ни забот.
      – А я бы хотел быть кошкой, - вздохнул я.
      – Мал ты еще, многого не понимаешь… - усмехнулся папа. - Жизнь кошки - это вечная тюрьма. Стена, окно, миска да приказы хозяина. Просто это их счастье, что они сами этого не понимают.
      Папа погасил ночник и вышел из комнаты, а я уснул. Мне приснилась огромная рука. Она высунулась из самого большого окна самого большого офиса самого большого города, чтобы почесать за ухом папу, маму и дядю Антона.
        19 мая 2003, Москва
 

 
 
      Отец разворачивал комок фольги медленно и хмуро, словно специально затягивал паузу. Наконец в воздухе разлился характерный запах сушеного мяса, и на покрытие палубы вывалилась конечность. А за ней еще парочка. Сомнений больше не оставалось - это были руки. Небольшие, белесые, высушенные, с обгрызенными сизыми ноготками. В том месте, где руки обрывались, торчали короткие сухие жилки.
 
 
      – Господи, что это?! - вырвалось у мамы на высокой телепатической волне.
      – А ты считать не умеешь? - мрачно ответил отец, шевельнув своими листьями. - Раз-два-три-четыре-пять. Пятипалечник. Сушеный, измельченный.
      – Что это? - испуганно повторила мама. - Это…
      – Да! - жестко сказал отец.
      Мама долго молчала, низко склонив макушку. Отец с болью заметил, что на ней прибавилось сухих тычинок. Небольшая прозрачная смолинка стекла по маминому стволу и впиталась в грунт горшка.
      – Господи! - наконец воскликнула она. - За что нам такое? За что?
      – А ты думала, это бывает только где-то в других семьях?
      – Вот так растишь всю жизнь, растишь, растишь, удобряешь…
      – Хватит стонать! - перебил отец. - Это все ты виновата! И бабка!
      – Не смей так о моей маме!
      – Да! Бабка его избаловала! А ты ей помогла!
      – Я? А ты? Ты занимался ребенком? Ты неделями пропадаешь в своей рубке!
      – Я работаю, - отрезал отец. - По-твоему, у штурмана корабля нет обязанностей?
      – А я? Я бездельничаю? - взвилась мама. - Ты хоть раз убирался в нашем парнике? Ты только бросаешь свои листья где попало! Прикатываешься из рубки и с порога требуешь удобрений! Убери, ороси, подкорми - это все я делаю в нашей семье!
      – Но…
      – А я, между прочим, старший лаборант! На мне все анализы и синтез! Я прикатываюсь со смены, у меня отваливаются корни! Но ты - отец! Ты - мужчина! Ты мог бы на него повлиять! Хотя какой ты мужчина…
      – Что-о-о?!! - взревел отец на самых низких телепатических волнах.
      – То! - крикнула мама. - То самое! Я уже не помню, когда мы последний раз занимались опылением!
      – Хватит орать!!! - рявкнул отец что было сил. - Соседи кругом спят!!!
      Мама горестно всхлипнула и умолкла. Капельки смолы вовсю катились по ее стволу.
      – Зови сына! - сурово приказал отец.
      Мама замерла в нерешительности.
      – Зови! - повторил отец.
      – Что ты собираешься с ним делать? - заволновалась мама.
      Отец не ответил. Он подкатился к чулану и вернулся, щелкая ржавым секатором.
      – Что ты собираешься делать?! - воскликнула мама. - Отвечай!!!
      – Выполю как следует, - буркнул отец.
      Мамин горшок взревел, буксанул всеми колесиками и так стремительно рванулся вперед, что на пол упала горсть песка и керамзита.
 
 
      – Не позволю!!! - взвизгнула мама на самой верхней телепатической волне.
      – Отойди! - угрожающе произнес отец.
      – Не смей полоть сына!!!
      – Я ему сейчас листьев-то пообдеру…
      – Изверг!!! Не позволю!!! - Мама расставила хрупкие ветви, загораживая пространство. - Ты его искалечишь!!!
      – Он должен запомнить на всю жизнь!!!
      – Нет!!!
      – Уйди прочь! Я буду говорить со своим сыном как считаю нужным!!!
      – Вы чего шумите? - раздался вдруг заспанный голосок.
      Мать и отец как по команде развернулись. На пороге теплицы стоял сын. Макушкой он уже был вровень с отцом, хотя ствол его был зеленым и гибким. Только сейчас отец заметил, что в центре надписей и рисунков, покрывающих горшок сына, виднелось изображение растопыренного пятипалечника, обведенного в кружок… "Молодежная мода, молодежная мода, пусть рисует что хочет…" - вспомнил он слова жены.
      – А ну-ка подойти сюда… - зловеще приказал отец.
      Сын осторожно подкатился поближе. От него слегка попахивало пеплом, а верхние венчики были заметно расширены - на каждом из них все пять листиков торчали кто куда, напоминая растопыренную ладонь пресловутого пятипалечника. Отец долго смотрел на сына, и тот смутился.
      – Кто тебе дал это? - Отец указал на развернутую фольгу.
      Сын обернулся, посмотрел на пол и только сейчас увидел распотрошенный тайник. По всем его листьям прошла дрожь.
      – Вы рылись в моих вещах?! - закричал он. - Вы рылись в моих вещах!!!
      Мама снова выехала вперед и повернулась к отцу.
      – Я прошу тебя! - Она встала между ними. - Не надо полоть!
      – Выйди вон, я хочу поговорить с сыном наедине!!! - рявкнул отец сразу во всех телепатических диапазонах.
      Мама горестно развернулась и выкатилась из парника, обливаясь смолой. Выждав, пока закроется дверь, отец повернулся к сыну.
      – Видишь, до чего мать довел?! - произнес он с чувством, выдержал паузу и рявкнул: - Я жду ответа!
      – Это не мое, - быстро сказал сын. - Это меня просили подержать у себя…
      – Кто просил?
      – Это не мое, - повторил сын.- Не мое…
      – На нашем экспедиционном корабле, - прочеканил отец, - сорок пять конопов, тридцать семей. Назови имя того, кто дал тебе эту отраву?
 
 
      Сын молчал.
      Отец поднял ветвь с секатором и убедительно пощелкал в воздухе.
      Сын молчал.
      – Хорошо-о-о… - протянул отец и вновь кивнул на сушеные ручки. - Но ты сам понимаешь, что это - смерть?
      – Чего сразу - смерть? - буркнул сын. - Ты сам дымишь животными! Весь парник воняет паленой шерстью!
      – Не строй из себя дурака!!! - заорал отец. - Пятипалечник - не животное! Это абсолютно разные вещи! Абсолютно!
      – На Альдебаране это разрешено…
      – Ты не на Альдебаране! - рявкнул отец, уже понимая, что разговор зашел в тупик, а полоть теперь, пожалуй, поздно.
      Он взревел всеми колесиками, развернулся, прокатился по парнику до самой стенки и снова развернулся.
      – Я растил сына-опору! Сына-помощника! - сказал он с горечью. - Поэтому я взял тебя с нами в эту долгую экспедицию… Я мечтал, что мой сын вырастет настоящим конопом! Что я смогу им гордиться… Что со временем он займет мое место… - Отец сбился и развернулся к пленке парника, надеясь, что сын не заметит, как сквозь кору сами собой пробиваются капельки скупой мужской смолы. - Мне не нужен сын-наркоман!
      – Я больше не буду… - неохотно пробурчал сын.
      Но отец уже взял себя в листья.
      – Я тебе не верю! - произнес он жестко.
      – А что ты мне сделаешь? Выполешь? - Сын вскинул макушку с вызовом.
      – Нет, - сказал отец, опуская секатор. - Полоть я тебя не стану. Раз мы тебя не допололи в детстве, теперь уже поздно. Сейчас мы пойдем к капитану, разбудим его, и я все ему расскажу. На этом твои экспедиции закончились. Тебя высадят на ближайшей обитаемой планете, отправят домой к бабке и поставят на учет в диспансер!
      – Папа, нет, нет! - закричал сын и рванулся вперед так резко, что горшок его накренился, задние колесики мелькнули в воздухе, и он со всего размаху рухнул на пористый настил. Отец даже не пошевелился, глядя, как сын поднимается и неловко запихивает в горшок высыпавшийся грунт.
      – Отвечай! - приказал он. - Кто дал тебе отраву?
      – Я сам их набрал… - всхлипнул сын.
      – Врешь! Кто тебя научил?!
      – Я читал, как они выглядят… Как их разводить… Я их увидел, и…
      – Где ты мог их увидеть?! Когда?
      – Еще две эпохи назад… Когда мы садились за водой на третьей планете звезды класса "Ж"…
      – Какой еще "Ж"… - начал было отец, но осекся. - Там же их не могло быть! Это дикая планета! Там, где мы садились, была только замерзшая вода и неразумные бездвижные иглолистные?!
 
 
      – Они сами вышли к кораблю… Пятеро… Они двигались по застывшей воде на полозьях… Отталкивались палками… Я их собрал… Думал, не приживутся, но они так быстро размножаются…
      – Размножаются?! - дернулся отец. - На корабле?! Две эпохи назад?!
      Сын молчал, склонив цветущую макушку…
      – Веди! - приказал отец, указав секатором на дверь.
      И они отправились в путь. Мимо мамы, подслушивавшей за дверью. Мимо чужих парников, где спали остальные конопы племени. Не сговариваясь, приглушили приводы горшков и объехали капитанский парник на холостом ходу по самому дальнему пандусу. Мимо лаборатории воды, где работала мама. Мимо пожарного лифта - к лифту транспортного отсека. Спустились на нем вниз и покатились вдоль всего транспортного этажа. Мимо опечатанных боксов с пробами грунта разных планет. Мимо азотных холодильников с образцами фауны. Мимо светящихся оранжерей инопланетного дендрария. Мимо вонючего зверинца с живым зооматериалом. Отец сначала думал, что сын ведет его именно в зверинец, но тот все катил и катил вперед. Наконец они выехали к лифту аккумуляторного отсека, которым уже много эпох никто не пользовался. Да и кому придет в макушку лезть в аккумуляторный отсек во время затяжных экспедиций? Они спустились вниз. Двери разъехались, и автоматически загорелся свет.
      Даже после вони зверинца, даже сквозь едкую щелочную атмосферу и неизбежный для аккумуляторов запах озона здесь остро тянуло аммиаком. А еще - тем неуловимым запахом горелого пятипалечника, который отец запомнил на всю жизнь с того единственного раза, когда попробовал его в армейском корпусе.
      Сын нерешительно остановился, но отец уверенно взмахнул секатором и двинулся вперед, в лабиринты огромных пыльных кожухов - на запах. Высоко над проходом между кожухами тянулась проволочка. На ней сушились заботливо развешенные гроздья тушек. Внизу на расстеленной фольге лежали измельченные конечности и отдельно - бошки. Тут же стоял самодельный крематор - чашка с остатками пепла. А рядом валялась и лопатка для вкапывания. Отец замер. Брезгливо огляделся и сорвал с ближайшего кожуха здоровенный лоскут защитной пленки. Завернул в нее все хозяйство и двинулся дальше с этим узлом и секатором наперевес. И сразу же, обогнув кожух, увидел само гнездилище.
 
 
      Широкая щель между аккумулятором и бортовой обшивкой была со всех сторон надежно огорожена поблескивающими щитками силового поля. Внутри стояла здоровенная лабораторная лунка с желтоватой водой - отец вспомнил, как давным-давно мама жаловалась на ее пропажу. Рядом с лункой возвышалась автоматическая кормушка-дозатор белково-углеродного типа - видимо, позаимствованная из зверинца. Повсюду на полу валялись хлопья мятого строительного синтепона. А у самой дальней стенки, откуда пронзительно несло аммиаком, испуганно жались крохотные пятипалечники - живые, голые. Их было здесь с полсотни. Отец долго смотрел на них с высоты своего роста. Так долго, что один зрелый пятипалечник осмелел, выскочил вперед и быстро стал выкладывать из кусков синтепона импровизированный круг на полу. Затем встал в центре, замахал конечностями и завибрировал воздухом. Постучал конечностью по полу, постучал по своей голове, воздел обе конечности к отцу и оглянулся на остальных.
      – Правда прикольно? - послышалось на самой умильной телепатической волне.
      Отец обернулся, с трудом сдерживая гнев, и сын осекся.
      Пятипалечник снова заверещал, а затем опустился на колени и замер, одну конечность прижав к груди, а другой указывая вверх.
      – Какая мерзость! - с чувством произнес отец, взмахнул секатором и двинулся сквозь силовое поле.
      Пятипалечники пронзительно завибрировали. Сын развернулся и покатился прочь, к лифту. Позади раздавался ритмичный хруст, вибрации пятипалечников стихали одна за другой, пока не остался последний источник дребезга. Он звучал еще долго - то усиливаясь, то захлебываясь. Наконец оборвался и он. Вскоре появился отец с туго завязанным узлом.
      – Куда?… - печально спросил сын, когда они поднимались в лифте.
      – Естественно за борт! - отрезал отец, взмахнув узелком.
      – Это я уж понял… - вздохнул сын. - Мы-то куда? К капитану?
      – Нет, - произнес отец, чуть помедлив. - Если, конечно, ты даешь мне слово, что больше никогда…
      – Никогда! - с чувством подхватил сын.
      – И чтоб никто в племени об этом не узнал! - предупредил отец.
      – Само собой! - подтвердил сын.
      – А капитану я доложу сам.
      – Папа! - испуганно вскрикнул сын.
      – Не бойся. Я доложу только про поганую третью планетенку, где эта дрянь водится. Пусть ею займутся компетентные органы.
      Некоторое время они катились по коридору в полном телепатическом молчании. Дробно вибрировали колесики их горшков.
      – Всю планету сожгут? - наконец спросил сын.
      – Можешь не сомневаться. - сурово кивнул отец.
      – А куда пепел? - произнес сын.
      И произнес он это с таким игривым предвкушением, что отец не выдержал, обернулся и со всего размаху вломил паршивцу хороший крепкий подстебельник.
        7 декабря 2003, Москва
 

      Вправо, влево, петелька, поворот. Подтянуть ниточку. Вправо, влево, петелька. Наверно это будет шарф с нелепым квадратным узором. Бабушка его вяжет вот уже неделю. Сидя в плетеном кресле в углу комнаты, она терпеливо наматывает на спицы виток за витком. Вот она наклоняет голову и оглядывает комнату поверх очков: 
      – Ну что, Павлуша, ты кончил?
      Посередине комнаты стоит круглый обеденный стол, за которым сидит рыжий стриженный шестиклассник с бледным веснушчатым лицом и грызет карандаш. Перед ним раскрытый задачник и тетрадка. На лице его застыло выражение покоя, он наблюдает полет мухи вокруг люстры. Услышав вопрос, Павлуша мигом вынимает карандаш изо рта и густо краснеет.
      – Я… нет еще. Я еще занимаюсь. - говорит он, тщательно выговаривая слова, - Мне еще осталось решить пять квадратных многоч… - Павлуша краснеет еще больше, - много чего осталось решить. Задач. Нам Марина Юрьевна задала.
      Вправо, влево, петелька. Бабушка сочувственно качает головой:
      – Ох, и сколько же она вам дала?
      Павлуша краснеет снова.
      – Задала задач много. Десять.
      – А ваша бывшая, Елена Семеновна, меньше давала?
      Павлуша краснеет.
      – Она задавала задач тоже десять.
      В комнате воцаряется тишина. Лишь муха набрасывается на лампочку и отскакивает обратно, получая тяжелые ожоги.
      – Опять трубы у подъезда кладут, - неожиданно произносит бабушка, - весь тротуар перекопали. Я сегодня шла в магазин и по дороге так трахнулась!
      Бабушка откладывает в сторону шарф и начинает рассматривать синяк на левой ноге. Павлуша от неожиданности подпрыгивает на стуле и краснеет.
      – Шла я уже не помню зачем, - продолжает бабушка, - А! За яйцами!
      Павлуша густо краснеет и смотрит на свои кроссовки.
      – Да, за яйцами, - продолжает Бабушка, - и вот яиц не достала, и трахнулась.
      – Ба… - вздрагивает Павлуша, но голос срывается на писк, - Бабушка, я занимаюсь, не мешай мне!
      – Не буду, не буду! - спохватывается бабушка и вновь берет шарф.
      Павлуша ставит учебник вертикально и отгораживается им, пригибаясь к столу. Выше учебника торчит только рыжая стриженная макушка, да иногда появляется цепкий бегающий глаз. Влево, вправо, петелька, подтянуть ниточку. Вот мелькание спиц замедляется. Бабушка снимает очки, щурится, снова надевает и пристально разглядывает шарф.
      – О, вот это сплоховала. Пожалуй здесь я спущу.
      – Что? - немедленно вскакивает рыжая макушка над учебником.
      – Ничего, ничего, это я про себя. - торопливо говорит Бабушка, - занимайся, Павлушенька.
      Макушка недоверчиво опускается. Муха берет разгон, с треском врезается в темное оконное стекло и валится на подоконник, ошеломленно шевеля лапками. Постепенно макушка склоняется все ниже и внутри загородки-учебника слышно как шуршит по бумаге авторучка. Муха уже поднялась на ноги и сосредоточенно массирует шею. Бабушка наматывает виток нитки на палец и ловко нанизывает на спицу. Ей хочется поговорить.
      – Когда-то, еще до войны, я с соседкой жила в Гомеле… - начинает она размеренно.
      – Ай! - взвизгивает стриженная макушка и заходится в кашле.
      – Что? - подпрыгивает бабушка от неожиданности.
      – Да нет, ничего, просто так неожиданно вслух…
      – Ой, прости Павлушенька, забыла опять, дура старая. Занимайся.
      Муха с победным жужжанием взлетает и начинает носиться по кругу, монотонно чиркая головой об потолок.
      – Ох, намаялась я, - произносит Бабушка, - пойду сосну.
      Из- за учебника раздаются вхлипывания.
      – Павлушенька, что с тобой?
      – Ничего… - над учебником появляется голова со страдальческими глазами.
      – А чего ты такой красный и взъерошенный как петух?
      – Да что ты мне все время говоришь такое? - взрывается Павлуша.
      – Что, не смог ни одного? Ну не расстраивайся, с каждым бывает. Пойдем-ка с тобою лучше спать, утро вечера мудреннее, а завтра с утра попросим тетю Галю с тобой заняться.
      – Да не пойду я спать! Все у меня решается, только не мешай! - в его глазах блестят слезы отчаяния.
      – Смотри, опять с утра головка болеть будет.
      – Бабушка! Прекрати!!!
      – А ты не кричи на бабку-то! Не кричи! - обижается Бабушка.
      – Прости. - Виновато затихает Павлуша.
      – Бедненький, - вздыхает Бабушка, - вот времячко настало, детей сызмальства всему обучают. Мы в наши годы и не слыхивали такого. Ну ладно, ты поздно-то не засиживайся.
      Бабушка встает с кресла и вразвалочку идет к двери. Пара глаз затравленно наблюдает за ней из-за учебника. Муха с тяжелым гудением пикирует внутрь плафона люстры, звонко дергается в раскаленном пространстве и затихает. Открыв дверь, Бабушка оборачивается:
      – Пойду спать с Богом! - дверь закрывается.
      Глухой стук - это рыжая голова изнеможенно падает на тетрадку.
        1996, Москва
 

      Стасик вращал карандаш долго. Резинка натягивалась, скручиваясь в штопор, а затем появился и первый барашек. Руки устали. Сосед по парте, вредный толстяк Женя Попов, искоса наблюдал за приготовлениями. "Если сейчас зачешется нос, - подумал Стасик, - я никак не смогу его почесать". В тот же миг нос действительно жутко зачесался. Но приходилось терпеть и крутить карандаш, придерживая свободной рукой линейку. Нос чесался нестерпимо. "А вот Майор Богдамир бы вытерпел!" - думал Стасик, сжимая зубы. Когда Ольга Дмитриевна перешла к разбору третьей задачи, резинка уже целиком покрылась барашками, и катапульта была готова.
      – Подержи линейку минуточку, - шепнул Стасик.
      – Чтоб вместе с тобой выгнали? - Женя отвернулся.
      – На перемене в лобешник получишь, - пригрозил Стасик.
      Женя Попов ничего не ответил. Пришлось прибегнуть к шантажу.
      – Скажу Ольге Дмитриевне, что ты копался в ее столе…
      – Я не копался! - возмутился Женя Попов.
      – А я скажу, что копался.
      – Так нечестно!
      – Зато интересно.
      На Женю Попова было жалко смотреть. Но все-таки он еще колебался. Тогда Стасик набрал в легкие воздуха и поднял подбородок, словно собираясь привстать за партой и сделать громкое заявление. Это подействовало.
      – Где подержать? - торопливо прошептал Женя.
      Стасик кивнул на свободный конец линейки. Женя воровато оглянулся на Ольгу Дмитриевну, заливающуюся соловьем у доски, отодвинул перо с планшетом и прижал линейку локтем. Теперь можно было отпустить пальцы и почесать нос. Стасик нагнулся под парту и вытащил из ранца хомку. Словно чувствуя неладное, хомка тревожно водил пушистым носиком и шевелил всеми своими лапами. Стасик аккуратно посадил его в бумажную корзинку катапульты. Хомка не сопротивлялся.
      – Руженко, ты чем занят? - недовольно гаркнула Ольга Дмитриевна, всматриваясь в дальний угол класса.
      – Записываю, - торопливо сказал Стасик.
      – Что ты там записываешь? - проскрипела Ольга Дмитриевна самым противным тоном, каким только умела. - Ты решил уравнение?
      – Решаю…
      – Выходи и решай на доске!
      Стасик посмотрел на Женю, виновато пожал плечами и отправился к доске. Женя остался за партой, не в силах пошевельнуться. Локоть его держал взведенную катапульту. В глазах застыло страдание.
      На экранной доске красовались развалины уравнения. Стасик взял из рук учительницы еще теплый магнитный маркер и остановился в нерешительности.
      – Где у нас переменная? - проскрипела Ольга Дмитриевна.
      Стасик нерешительно ткнул маркером в нижнюю строчку.
      – Руженко, я тебя оставлю на второй год! Покажи мне числитель?
      Стасик замялся, указал на верхнюю часть строки, но по брезгливому лицу Ольги Дмитриевны понял, что снова не угадал.
      – Кто поможет? - проскрипела Ольга Дмитриевна, оглядывая притихший класс. - Сосед поможет. Попов?
      – Числитель справа! - испуганно сказал Женя Попов.
      – Для ответа положено вставать!
      – Извините, - пробормотал Женя, но не встал. - Числитель справа, икс минус тридцать два…
      – А ну встань, когда разговариваешь с педагогом!!! - рассвирепела Ольга Дмитриевна.
      Все обернулись на Женю, и наступила тишина. Женя вздохнул и медленно, обреченно поднялся. Освободившаяся линейка со свистом распрямилась и завибрировала с дробным стуком. Хомка взмыл под потолок, перелетел через весь класс, с размаху хлопнулся в тяжелую штору и повис на ней под самым потолком, испуганно уцепившись всеми шестью лапками. Примерно так и планировал Стасик, но не в такой же момент… В солнечных лучах вокруг шторы закружились пылинки. Хомка глянул вниз и заверещал. Под ним на шторе расползалось мокрое пятнышко - видимо, от страха. Класс взорвался хохотом.
      Ольге Дмитриевне пришлось трижды стукнуть указкой, прежде чем наступила тишина.
      – Попов, забирай своего хомку, собирай вещи и вон за дверь! - рявкнула она.
      Повисла напряженная пауза. Стасик потупился. Ему вдруг представился Майор Богдамир - суровый и нахмуренный. Одна могучая ладонь была картинно заведена за спину, другая крепко сжимала рифленую рукоять атомного нагана, висящего на поясе. Воротник скафандра был небрежно распахнут, обнажая могучую жилистую шею. Глаза-лазеры сверлили курточку Стасика, пуговицы плавились и капали на линолеум. "Я Майор Богдамир, часовой Галактики! - прохрипел Майор Богдамир, - А ты трус и мерзавец! Ты хуже злодея Пакстера!" Видение исчезло. Стасику было очень стыдно. Он вздохнул и поднял голову.
      – Ольга Дмитриевна, это сделал я! Это мой хомка.
      – Значит, оба вон за дверь! - с той же интонацией рявкнула Ольга Дмитриевна. - Руженко - завтра с родителями. А со следующего урока я тебя пересажу. Ты будешь сидеть… - она оглядела класс, - будешь сидеть с Перепелых!
      – С девчонкой я сидеть не буду, - твердо заявил Стасик.
      Анна- Мария Перепелых фыркнула, гневно качнув челкой. Всем своим видом она показывала, как ей отвратительна мысль сидеть за одной партой с Руженко.
      – Руженко, ты еще здесь?! - Ольга Дмитриевна смерила его взглядом, словно только сейчас заметив. - Собрал вещи и вон из класса!
 

* * *

 
      Стасик отодвинул свой стул как можно дальше, сел вполоборота и первую половину урока демонстративно глядел в другую сторону. Анна-Мария тоже его не замечала. Но делать было нечего. Поэтому Стасик все-таки сел ровно, взял линейку и положил ее поперек парты.
      – Это граница, - сказал он. - Здесь моя территория. Там - твоя.
      – И подавись. - Анна-Мария копошилась в небольшой коробочке и не обращала на Стасика никакого внимания.
      – Граница охраняется! - предупредил Стасик. - Зайдешь на мою территорию - щелбан!
      – Чего ко мне пристал, влюбился, что ли? - шикнула сквозь зубы Анна-Мария.
      – Сама ты дура! - возмутился Стасик и снова надолго отвернулся.
      Но вскоре ему наскучило сидеть без дела. Он искоса глянул на Анну-Марию и немного подвинул линейку в ее сторону. Та ничего не заметила - она копалась в коробочке. Стасик еще чуть-чуть подвинул линейку в глубь вражеской территории и снова выжидательно глянул на Анну-Марию. Только сейчас Стасик заметил, чем она занимается. Анна-Мария сосредоточенно разглядывала хомку внутри клетки-коробочки. Хомка был красивый - белое пузо, голубая шерстка, четыре лапки и два белых крыла, покрытых тонкими перышками.
      – Он у тебя летает? - удивился Стасик.
      Анна- Мария ничего не ответила. Она чесала мизинцем хомку между крыльями, а на глазах ее были слезы. Хомка вяло шевелил лапками и все норовил свернуться клубком, уткнувшись носом в пузо.
      – Куклится, - убежденно констатировал Стасик. - Вон сонный какой!
      – Ему всего два месяца! - всхлипнула Анна-Мария.
      – Иногда они куклятся раньше, - сообщил Стасик с видом знатока.
      Анна- Мария тихо вздохнула, закрыла коробочку и уронила голову на руки.
      – Куклится! Куклится! Куклится! - поехидничал Стасик. - Дашь скушать? Или сама съешь?
      Анна- Мария тихо подергивалась, и Стасик понял, что она плачет.
      – Ну ладно, ладно тебе… - сказал он примирительно. - Подумаешь хомка. Еще сделаешь.
      Анна- Мария подняла голову. Сквозь челку смотрели заплаканные глаза.
      – Больше такого никогда не получится! - всхлипнула она. - Я код не сохранила!
      Настал миг триумфа. Стасик гордо выпрямился, прищурился и произнес, стараясь подражать Майору Богдамиру:
      – Не бойся, ты со мной! Я подберу тебе код!
      – Как? - Глаза посмотрели из-под челки с надеждой.
      – Запросто, - кивнул Стасик. - Увидишь.
      – Как?
      – Возьму у хомки капельку слюны и запихну в инкубатор. В слюне плавают клетки этого… эпителия. В каждой клетке - код.
      – Так не получится!
      – Это на твоем не получится. А на моем получится!
      – У меня инкубатор седьмого поколения! - обиделась Анна-Мария. - Мне папа привез из Кореи!
      – Вот потому и не получится, - усмехнулся Стасик.
      – Руженко! - рявкнула Ольга Дмитриевна. - Ты и здесь отвлекаешься? Перепелых, прекрати с ним разговаривать! Воркуют как два голубя на скамейке!
      Класс захихикал.
      – Жених и невеста! - раздалось с дальнего ряда.
      Раздался новый взрыв хохота.
      – Сейчас детей нарожают!
      Снова грохнул хохот. Стасик почувствовал, как багровеют уши. Он был готов провалиться сквозь землю.
      – Попов, закрой свой поганый рот! - Ольга Дмитриевна яростно постучала указкой. - Я никого здесь не держу! Кому неинтересно - могут выйти из класса. К директору!
      Снова воцарилась тишина. И в тишине прищуренный взгляд Ольги Дмитриевны еще долго ползал по классу - как лазерный прицел на атомном нагане Майора Богдамира. Убедившись, что дисциплина восстановлена, Ольга Дмитриевна повернулась к доске и заскрипела магнитным маркером.
      "Ты правда сможешь сделать такого же хомку?" - написала Анна-Мария на своем планшете и подвинула его Стасику.
      Тот гордо выпрямился и написал: "Все могу!!!"
      "А можешь сделать, чтобы он не куклился через три месяца?"
      "Могу!!!"
      "Как??? Научи!!!"
      "Потом!!! Она на нас смотрит!!!"
      – Перепелых и Руженко! Что вы там планшетами меняетесь? - загрохотало у доски. - Руженко, встань и повтори, о чем я сейчас рассказывала?
 

* * *

 
      Из школы они вышли вместе. Стасик бегал вокруг Анны-Марии и пинал пластиковую бутылку от минералки.
      – Я космический ниндзя Майор Богдамир! - кричал он. - Бдыщ! Бдыщ! Бдыщ!
      – Прекрати скакать, - морщилась Анна-Мария. - Ты правда можешь сделать бессмертного хомку?
      – Я владыка добра, Майор Богдамир! - кивнул Стасик. - Я всегда там, где меня кликают о помощи! Пара пустяков! Скачиваешь из сети свежую прошивку для инкубатора - и делов!
      – А где скачиваешь?
      – А места надо знать!
      – И для моего инкубатора тоже есть?
      – Это надо разбира-а-аться… - важно произнес Стасик с интонациями отца.
      – Поможешь?
      Стасик пожал плечами, размахнулся и пнул бутылку далеко вперед по дорожке.
      – Я - Майор Богдамир, дистрибьютор добра, - повторил он. - Я всегда там, где меня кликают о помощи!
      – Мне не нравится сериал про Богдамира, - поморщилась Анна-Мария. - Мне нравится про фею Элизабет.
      – Фея Элизабет дура и поет нудные песни! - тут же заявил Стасик.
      – Сам дурак, - огрызнулась Анна-Мария.
      Они пошли молча и дошли до самых гаражей. Вдруг из щели наперерез выскочил Женя Попов со своими друзьями - веснушчатым Белкиным и рослым второгодником Кузей. Стасик и Анна-Мария остановились.
      – Тю! - сказал Кузя с деланным удивлением. - Жених и невеста!
      – Сам жених и невеста! - обиделась Анна-Мария. - Уже поболтать нельзя!
      – Тише, пацаны, они сейчас поцелуются! - предположил Женя.
      – И детей нарожают! - захохотал Белкин, дурашливо помахивая ранцем.
      – Попов, а в лобешник? - грозно спросил Стасик, обращаясь только к Жене.
      – Рискни, - ухмыльнулся Попов, но на всякий случай оглянулся на Кузю и Белкина.
      Кузя и Белкин вразвалочку подошли ближе и обступили парочку с обеих сторон.
      – Бежим быстрей! - Анна-Мария дернула Стасика за рукав, но тот медленно покачал головой.
      – Майор Богдамир не умеет отступать! - сказал он гордо.
      – Иди домой, Перепелых, - мотнул головой Женя. - У нас к Руженко разговор. Охамел, Руженко?
      Он размахнулся и ткнул Стасика в плечо. Стасик отлетел на метр и упал на одну коленку. Женя подошел ближе. За ним подтянулись Кузя и Белкин.
      – Ну что, Руженко, кому ты здесь в лобешник дать собирался?
      Стасик медленно поднялся, вынимая руку из-за пазухи. Из сжатого кулака торчала мордочка хомки. Стасик слегка сжал кулак, и хомка заверещал, обнажая два острых зуба.
      – А ну стоять!!! - неожиданно рявкнул Стасик. - Подойти сюда!!!
      Женя Попов вздрогнул.
      – Пацаны, он нас своим хомкой пугает! - захохотал Белкин, но под суровым взглядом Стасика умолк.
      – А ну подойди! - зашипел Стасик, надвигаясь на Женю и размахивая сжатым кулаком. - У моего хомки зубы от болотной гадюки! Три часа кровавого поноса, судороги и смерть!
      Ноги Жени чуть подогнулись, он остолбенело раскрыл рот и как завороженный следил за раскачивающимся кулаком, из которого торчали два белых зуба. Ему даже казалось, что с них во все стороны капает яд. Быстрее всех среагировал Белкин.
      – Пацаны, тикай! - сдавленно крикнул он и первым бросился в щель между гаражами.
      Следом метнулся Кузя. Женя наконец пришел в себя, развернулся, вытянул вперед руки и с жалобным воем бросился за друзьями.
      Стасик мстительно посмотрел им вслед, разжал кулак и подул на хомку, разглаживая шерстку. Бережно сунул его за пазуху и только тогда оглянулся на Анну-Марию. В ее глазах светилось неподдельное восхищение.
      – Я Майор Богдамир, часовой галактики, - напомнил Стасик, почесывая ушибленную коленку. - Бдыщ! Бдыщ! Бдыщ!
      И они пошли дальше.
      – А ты его не боишься носить в кармане? - наконец произнесла Анна-Мария.
      – В смысле?
      – Ну, он тебя не укусит? Ядовитыми зубами?
      – У него обычные, крысиные. Это я наврал… - нехотя объяснил Стасик и, видя недоуменный взгляд Анны-Марии, пояснил: - Я прошлому хомке по правде хотел от гадюки сделать! Даже скачал из сети генокод. Потом думаю - что я, больной?
 

* * *

 
      Инкубатор седьмого поколения поражал великолепием - черная полусфера, напоминающая перевернутый котелок, блестела новеньким пластиком. По переднему краю тянулась вереница кнопок, а над ними располагался даже экранчик для непонятных цифр.
      – Обалдеть! - сказал Стасик, подходя к компьютерному столику и восхищенно прикасаясь пальцем к черной полусфере.
      – Седьмого поколения, - напомнила Анна-Мария и махнула рукой в сторону детской. - Пойдем, покажу своих хомок? У меня их двадцать три! И с крыльями, и с жабрами, и с рожками, и…
      – Инструкция есть? - перебил Стасик, не сводя глаз с инкубатора.
      – Есть. - Анна-Мария привстала на цыпочках, развернулась и начала копаться в шкафу. - И на английском, и на китайском…
      – Совсем новый… - восхищенно вздохнул Стасик и подковырнул ногтем целлофановый квадратик пленки, закрывающей экранчик.
      – Ай! Что ты делаешь?! - взвизгнула Анна-Мария. - Приклей на место!
      – Уже не приклеится. Ты его что, продавать собралась?
      – Дурак! - взвизгнула Анна-Мария. - Испортил!
      – Мой инкубатор вообще без экранчика и без кнопок. И ничего, пашет!
      – Ты испортил! - топнула ногой Анна-Мария.
      – Не испортил, а подготовил к серьезной работе, - строго сказал Стасик и протянул ей квадратик пленки. - Спрячь, если так надо.
      Анна- Мария долго разглядывала пленочный квадратик, а затем бережно засунула в карман кофты. Стасик тем временем сосредоточенно листал инструкцию.
      – Ну, не знаю, что тут за седьмое поколение, - проворчал он наконец. - По-моему, ничем от моего не отличается…
      – Отличается! - топнула ногой Анна-Мария. - Отличается, отличается!
      – И чем отличается?
      – Всем отличается!
      – Ты ж мой не видала?
      – Все равно отличается! У моего кнопок больше!
      – На фиг они нужны? Температуру инкубации руками регулировать? Так ее надо из компа выставить один раз и забыть!
      – У моего объем камеры два килограмма!
      – И подумаешь! - сказал Стасик огорченно. - А смысл? Страусиные яйца закладывать будешь?
      – И буду! - сказала Анна-Мария.
      – Ну и на здоровье, - сказал Стасик примирительно. - Давай в Сеть залезем, поищем к нему прошивку!
      – Папа не разрешает включать комп.
      – Чего-о-о? - удивился Стасик. - Это разве не твой комп?
      – Не мой. Папин.
      – Комп папин, а приставка в нему - твоя?
      – Инкубатор тоже папин… - потупилась Анна-Мария.
      – В лобешник такому папе, - сказал Стасик.
      – Не смей так говорить! - обиделась Анна-Мария. - Мой папа хороший!
      – На большой мешок похожий!
      – Не смей так говорить! - Анна-Мария гневно топнула ножкой. - Папа сказал, когда мне будет десять лет, он разрешит пользоваться компом.
      – Десять лет? - изумился Стасик. - Это ж ты совсем старухой будешь!
      – Не буду, не буду! - топнула Анна-Мария.
      Стасик задумчиво цыкнул зубом.
      – Ну и как хочешь. Я пошел, - буркнул он и поднялся, с тоской поглядывая на аппарат. - Моделируй своих хомок со своим папочкой…
      – Подожди! - схватила его за рукав Анна-Мария. - Давай просто подождем папу?
      – И вместе с папой будем качать пиратские прошивки?
      – А они пиратские?! - В глазах Анны-Марии мелькнуло страшное разочарование.
      – Нет, знаешь, школьные!
      Стасик высунул язык и скорчил такую рожу, что Анна-Мария поняла: прошивки не просто пиратские, а самые настоящие бандитские, за которые взрослых людей сажают в тюрьму или в монастырь, а потом рассказывают об этом в вечерних новостях. Она беспомощно посмотрела на инкубатор, затем на Стасика, затем снова на инкубатор.
      – А тебе точно нет десяти лет? - спросила она с надеждой.
      – Я тебе не Кузя! - обиделся Стасик.
      – Я обещала папе не включать без него комп… - опустила глаза Анна-Мария и всхлипнула, но тут ее озарило, и она снова ухватила Стасика за рукав. - Слушай! Мне восемь и тебе восемь, значит, нам вдвоем - шестнадцать, да?
 

* * *

 
      Стасик уткнулся в экран, отключился от действительности и перестал замечать Анну-Марию. От нечего делать она ходила по комнате, носила туда-сюда своих хомок, иногда задавала Стасику вопросы, но ответы получала невразумительные, и это ее злило.
      – Можешь ты ответить, как человек?! - крикнула она наконец и топнула ножкой.
      – Что? - Стасик оторвался от экрана.
      – Я спрашиваю - почему хомки живут только три месяца?
      – У них такая генетическая программа… - пробормотал Стасик, не поворачиваясь и сосредоточенно нажимая на кнопки. - У людей восемьдесят лет… у кошек пятнадцать… у хомок три месяца…
      – А почему?
      – Чтоб не надоедали. Чтоб заводить новых. Это ж детская игрушка.
      – Но они живые!
      – Живая детская игрушка, - Стасик пожал плечами. - Конструктор.
      – А зачем они превращаются в шоколадный батончик, когда куклятся?
      – Метаморфоза у них такая. На пиратской прошивке можно отключить, если хочешь. Будет вонючий трупик.
      – Но почему в батончик-то?
      – Чтоб съесть его было вкусно.
      – Зачем съесть?
      – Чтоб дети спокойно относились к жизни и смерти.
      – Зачем относились?
      – Что ты ко мне пристала? - обернулся Стасик рассерженно. - Что я тебе, психолог школьный?
      – Я думала, ты все знаешь… - Анна-Мария надула губки.
      – Ну… - смутился Стасик. - Ну и знаю. А чего приставать-то?
      – Ты нашел пиратскую прошивку?
      – Нашел, качается. Только она сама не заработает, там защита на твоей модели. Пишут, что надо инкубатор развинтить и перемычку там одну оторвать.
      – Ай! - подпрыгнула Анна-Мария. - Папа нас точно убьет!
      – А он ничего не узнает.
      – Давай я выйду из комнаты и не буду знать, что ты там делаешь, - решила Анна-Мария.
      – Давай, - кивнул Стасик. - Я тебя позову, когда соберу обратно. Только принеси мне отвертку плоскую.
      – Какую?
      – Ну или ножик с кухни!
      – Слушай, а ты его точно не сломаешь?
      Стасик смерил ее взглядом.
      – Я Майор Богдамир, владыка орбиты! - напомнил он.
 

* * *

 
      Анна- Мария распахнула коробочку-клетку, и оттуда ей на руки выкатилось небольшое яйцо, поросшее голубым мехом. Анна-Мария повертела его со всех сторон, но оно было сплошным -ни намека на голову, лапки или хвост.
      – Ну все, опоздали, - сказал Стасик, глянув через ее плечо. - Окуклился. Они за три часа куклятся. К утру будет шоколадка…
      Анна- Мария всхлипнула, закрыла глаза рукавом и мелко затряслась.
      – И… - рыдала она. - И что… Никак?
      – Никак, - подтвердил Стасик. - У него теперь рта нет, слюны нет, крови нет, где ж клеточку взять?
      – А если его разре-е-е-езать… - предложила Анна-Мария сквозь слезы.
      – Он пока не шоколадка, ему будет больно, - покачал головой Стасик. - Я одного такого резал, он дергался.
      Анна- Мария еще сильнее уткнулась в рукав и зарыдала.
      – Ну, ну, плакса! - Стасик потряс ее за плечи. - Перестань!
      – А-а-а-а-а… Все зря-я-я-я… - рыдала Анна-Мария.
      – Перестань, перестань! - убежденно повторил Стасик. - У тебя инкубатор на два кило, можно хоть слоненка вырастить!
      Анна- Мария замерла и оторвала от глаз зареванный рукав.
      – Слоненка? - Глаза ее заблестели. - Ай! Настоящего слоненка? Чтоб на нем в школу ездить?
      Стасик задумчиво покосился на инкубатор.
      – Совсем большого слоненка - не знаю… - сказал он с сомнением. - Это надо разбира-а-аться… С двух килограмм мы его не выходим, помрет… Хотя, если запрограммировать скоростной рост…
      – Ну во-о-о-т… - захныкала Анна-Мария.
      – Ослика маленького можно вырастить - сто процентов. Только слюну найти. Собачку можно. Дракончика я видел в сети классного в одном месте, уже готового. Можно код скачать, только это долго качать.
      – Дракончика? А еще кого можно?
      Стасик засунул в рот палец и крепко задумался. Анна-Мария смотрела на него с нетерпением. Наконец Стасик вытащил палец, рассеянно взглянул на него, а затем вытер о кресло.
      – Человечка можно.
      – Человечка? - Анна-Мария радостно взмахнула ресницами. - Настоящего?
      – Нет, пластмассового! - Стасик высунул язык и скорчил рожу.
      – Хочу человечка! - взвизгнула Анна-Мария. - Прикинь, у нас будет свой собственный человечек!
      – А запросто! - сказал Стасик. - Если памяти в компе хватит. Я тебе уже новый геном-редактор скачал, версия шесть ноль!
      – Только, чур, он будет общий, наш человечек! - строго сказала Анна-Мария.
      – Общий, - согласился Стасик.
      – Девочка! Чтоб она была как фея Элизабет!
      – Бэ-э-э-э… - Стасик поморщился и изобразил, как его тошнит. - Если уж делать, то солдата! Чтоб он был как Майор Богдамир - ноги-сопла, глаза-лазеры! Вот только как сделать глаза-лазеры?
      – Элизабет! Элизабет! - закричала Анна-Мария и захлопала в ладоши. - Мы ее оденем в платье, а она на меня так посмотрит глазками: хлоп-хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп-хлоп глазками! А я ей скажу - что за де-е-евочка такая? А она мне…
      – Вместо глаз - лазеры, - твердо заявил Стасик. - Это будет храбрец! У него будет красный плащ-скафандр, и он будет командовать звездолетами!
      – Не будет! Не будет командовать! - топнула Анна-Мария.
      Стасик смерил ее строгим взглядом.
      – Тогда жди папу! - он откинулся в кресле, болтая ногой.
      – Противный! Противный! - Анна-Мария пнула кресло и горько заплакала.
      Стасик закатил глаза, понимающе пожал плечами, будто сверху на него глядел Майор Богдамир, и повернулся к Анне-Марии.
      – Ладно, ладно, не хнычь, - сказал он, тяжело вздохнув. - Сделаем девочку. Уступаю!
      Анна- Мария посмотрела на него счастливыми, мокрыми глазами и еще раз хлюпнула носом.
      – Уступаю! - повторил Стасик и покровительственно махнул рукой.
      – Ну, если ты так хочешь… - сказала Анна-Мария. - Если ты так хочешь, то я тоже уступаю. Давай по-твоему. Сначала мальчика.
      – А давай, чтоб по-честному, бросим карточку? - предложил Стасик.
      – Давай! - Она порылась в ящике и нашла старую мамину карточку.
      – Если штрих-код, то мальчик, - сказал Стасик. - Глаза-лазеры!
      – А если герб банка, то фея Элизабет! - Анна-Мария подкинула карточку к самому потолку.
      Они завороженно смотрели, как карточка, кружась, пикирует под диван.
      – Мальчик! - радостно крикнула Анна-Мария из-под дивана.
      – Круто! - кивнул Стасик. - Тащи яйцо, плевать в него буду!
      – А почему ты? - обиделась Анна-Мария. - Я тоже хочу плевать!
      – Потому что нам нужны гены мальчика, - объяснил Стасик.
      – Так нечестно! - топнула Анна-Мария. - Мы договаривались, что человечек будет общий!
      – Как же общий-то? - задумался Стасик. - Общий никак не получится…
      – А как же у родителей общие дети рождаются?
      – Не знаю, - честно сказал Стасик. - У папы сыновья рождаются, у мамы - дочки.
      – Все дети рождаются у мамы из живота! - назидательно сообщила Анна-Мария. - Там у нее инкубатор.
      Стасик с сомнением посмотрел на черную полусферу и покачал головой.
      – Сто процентов! - уверенно сказала Анна-Мария. - Инкубатор у мамы.
      – Мне мама когда-то говорила, что детей находят в Яндексе…
      – А это где?
      – Не знаю. По-моему, бред.
      – Бред! - подтвердила Анна-Мария. - Инкубатор у мамы. Сто процентов.
      – А откуда тогда сыновья? - ехидно поинтересовался Стасик.
      – Наверно, папа в маму плюет, пока они целуются, - предположила Анна-Мария.
      – Точно! - Стасик хлопнул себя ладонью по лбу. - Я в кино видел, как они губами складываются и стоят так!
      – Как-то это противно… - поморщилась Анна-Мария.
      – Пакость, - согласился Стасик. - Но мы сделаем по-нормальному. Ты плюнешь, и мы отсканируем твой генокод. А потом я плюну, и отсканируем мой. А потом мы их сложим.
      – Это как?
      – Я вспомнил. В геном-редакторе есть фильтр для сведения мужского и женского кода. А я-то думал: на фига он нужен?
      – Круто! - Анна-Мария захлопала в ладоши и побежала к холодильнику за яйцом.
      Вернулась она из кухни разочарованная.
      – Нету! Кончились хомкины яйца! - захныкала она.
      – Что, даже куриных нет?
      – А разве куриные годятся? - удивилась Анна-Мария.
      – А ты думала, хомкины яйца - это не куриные? Это тоже куриные, только обработанные специально от микробов и раскрашенные. И стоят дорого. И коробки у них фирменные.
      – А хомка вырастет из куриного?
      – Хомка вырастет из любого. Важно скачать из сети правильную прошивку без запретов. Только выбери яйцо побольше. У тебя от обычных кур или есть модифицированные?
      – Есть куриные-экстра! Килограммовые, для салата! - кивнула Анна-Мария.
      – Во, самый раз! Нужно три яйца: одно большое - для ребенка, а два можно обычных - их сварить вкрутую.
      – Зачем? - удивилась Анна-Мария.
      – Мы их разрежем, плюнем в середину и подставим в гнездо инкубатора на считывание. Без яйца он не будет ничего считывать, там защита стоит. Дура-техника.
      – Ясно! - кивнула Анна-Мария, побежала на кухню и оттуда донеслось: - Я хорошо умею варить яйца!
 

* * *

 
      Подготовить генокод для человечка оказалось куда сложнее, чем думалось Стасику. Первая неприятность случилась, когда Стасик установил в инкубатор яйцо со своим плевком и попытался считать геном. Обычно это занимало не так уж много времени даже на таком слабеньком компе, как у Стасика, но тут, видно, код был сложнее. Геном-редактор надолго замер, и на экране кружился дубовый листок - машина работала. Стасик тревожно болтал ногой, оглядываясь по сторонам. Его что-то тревожило. Наконец взгляд упал на кабельную розетку, и тут чутье подсказало выдернуть шнур доступа в сеть.
      – Зачем? - удивилась Анна-Мария.
      – В кино видел, - буркнул Стасик.
      На самом деле он и сам не мог объяснить, зачем отключился от Сети. Но тут обработка закончилась, комп яростно пискнул и выбросил на дисплей красное окошко с сообщением: "Эксперименты с геномом человека строго запрещены с Божьей помощью! О ваших действиях доложено в дежурную часть Объединенной Церкви!" Стасик многозначительно посмотрел на Анну-Марию и ехидно улыбнулся. Тут же вылетело новое сообщение: "Ошибка подключения к сети! Проверьте информационный кабель!" Стасик выключил наивный комп и включил заново. Пиратскую ломалку для геном-редактора он нашел в сети без особого труда, установил ее и снова считал свой генокод, отключив кабель. Но это уже было лишней предосторожностью, теперь геном-редактор не возражал.
      Над сведением генокодов тоже пришлось поработать. Стасик изрядно полазил по сети, читая статьи о хромосомных механизмах. Наконец он нашел что искал: оказывается, пол живых существ регулировался специальной Y-хромосомой. Кто б мог подумать, обычные хомки были бесполые. Единственное, чего он не смог придумать - как встроить лазеры в глаза. После нескольких попыток ему удалось сделать костяные зрачки, но компьютер предупредил, что существо не сможет видеть. Стасик вернул все как было.
      – Вот засада! - разозлился он. - Получается не воин, а тряпка какая-то… Давай хотя бы встроим ему зубы гадюки или гюрзы? Вот, я уже скачал код… - Стасик бойко пробежался по клавишам.
      – С ума сошел? - Анна-Мария хлопнула его по руке. - Человечек может прикусить язык и умереть! Давай лучше сделаем ему крылышки! У нас в компе хранится код отличных белых крылышек. Когда мы с папой моделировали…
      – Крылышки… Ну давай свои крылышки… - вяло покивал Стасик. - Не-а, смотри что пишет: "Потребуется серьезная переделка двигательного аппарата и нервной системы. Расчет займет девять часов. Начать рассчет?"
      – Девять часов?!
      Стасик и Анна-Мария переглянулись. Ждать девять часов никому не хотелось.
      – Ну, давай хотя бы сделаем звездочку на виске, как у феи Элизабет! - захныкала Анна Мария.
      – Какая гадость, - поморщился Стасик, но запустил фильтр родимых пятен и начал рисовать звездочку.
      – Кривая! Дай я! - оттолкнула его Анна Мария и сама села за клавиатуру.
      Вскоре звездочка была готова. Стасик покрутил фигурку человечка, прилепил звездочку на лоб и снова покрутил со всех сторон.
      – Пакость какая! - расстроился он и на глазах появились слезы, хотя за них и было стыдно перед Майором Богдамиром. - Мы же хотели сделать героя! А получается самый обычный человек из обычных генов!
      – И совсем не обычных! - возразила Анна-Мария. - У нас тоже гены древних героев. Мама рассказывала, что мои предки были викингами.
      – У них были глаза-лазеры? - оживился Стасик, шмыгнув носом.
      – У них были корабли и большие железные ножи, они ими резали врагов.
      – Круто! - кивнул Стасик с уважением. - А красный плащ-скафандр у них был?
      – Сто процентов, - подтвердила Анна-Мария, немного подумав.
      – А у меня предки славяне, - сказал Стасик. - Это герои?
      – Конечно герои! Они сражались с викингами и ездили на конях.
      – Коня мы сделаем, - кивнул Стасик и поморгал глазами чтобы высохли слезы, пока никто не заметил. - Не проблема коня сделать.
      В это время комп пискнул.
      – Ура! - подпрыгнул Стасик и прочел вслух: - "Геном адаптирован для развития в инкубаторе. Программа развития - скоростная. Установите яйцо в инкубатор и нажмите любую клавишу для записи генома в яйцо."
      Анна- Мария бросилась на кухню и принесла здоровенное куриное яйцо размером с большую грушу. Стасик собственноручно укрепил его в гнездо инкубации и опустил крышку. Генокод переписывался долго, на инкубаторе поочередно мигали лампочки -сканер не сразу нашел в яйце материнское ядро, а затем еще долго выжигал случайных бактерий. Наконец комп пискнул и выдал сообщение о старте инкубации.
      – О-о-ой! - разочарованно протянула Анна-Мария. - Целых девять недель?! Это же вечность! Почему не шесть дней?
      – Вообще я установил самый скоростной режим, - Стасик тоже был озадачен. - Наверно, скорее нельзя. Человечек ведь сложнее хомки. Может, в моем инкубаторе было бы скорее?
      – Ну да, щас! - обиделась Анна-Мария. - У меня седьмого поколения!
      – Слушай! - насторожился Стасик. - А твои родители не заметят, что инкубатор так долго занят?
      – Если я не буду приставать к папе, он сам не сядет конструировать хомок. Вот только лампочки…
      – Мы заклеим лампочки черной лентой, - предложил Стасик. - Папа не заметит.
 

* * *

 
      Этого дня Стасик и Анна-Мария ждали с нетерпением. Анна-Мария рассказывала, что иногда из глубины инкубатора доносятся постукивания и шорохи, хотя она не уверена. И вот этот день настал. После школы Стасик и Анна-Мария сели возле инкубатора и начали ждать. Наконец инкубатор щелкнул, как тостер, и крышка его чуть приоткрылась. Изнутри повалил теплый кисловатый пар. Стасик подскочил к инкубатору, распахнул крышку и отшатнулся. Анна-Мария выглянула из-за его плеча, и лицо ее тоже изумленно вытянулось. На подстилке камеры в склизких обломках скорлупы лежал крохотный ребенок. Он дернулся, всхлипнул, забил ножками и пронзительно закричал.
      – Как мерзко визжит! - поморщилась Анна-Мария, зажимая уши. - Хомки так не визжат!
      – Ну какой же это геро-о-ой… - разочарованно протянул Стасик, брезгливо тыкая пальцем. - Голый, сморщенный, весь в складках. Где плащ-скафандр?
      Ребенок пищал, захлебываясь и, видно, останавливаться не собирался.
      – Может его покормить надо? - задумалась Анна-Мария.
      Стасик взял с полочки пакет "Хомкинкорма", вытряс на ладонь горсть желтоватых крошек и начал сыпать на ребенка, стараясь попасть в открытый рот. Ребенок закашлялся и заверещал еще пронзительней.
      – Что-то мы не учли, - пробормотал Стасик. - Что-то не учли. Сто процентов.
      – Фу, мерзость, - поморщилась Анна-Мария. - Забери его к себе, а то мои родители придут скоро.
      – К себе не могу, - покачал головой Стасик. - У меня бабка.
      – Может, его отнести в зоопарк? - предложила Анна-Мария.
      – Ага, тут-то нас из школы и выгонят!
      – Думаешь, за это выгоняют? - Анна-Мария наморщила лоб. - Идея! Давай ему рот закроем и на чердак унесем? А ночью придумаем что делать? Ты сможешь ко мне ночью прийти?
      – Смогу, наверно, - кивнул Стасик. - А чердак у вас не заперт?
 

* * *

 
      Над городом висела большая луна - желтая и выпуклая, как глаз яичницы. Стасик снова выглянул из куста, свистнул и хотел было опять спрятаться, но тут на восьмом этаже приоткрылось окошко и высунулась знакомая челка. Анна-Мария помахала рукой и скрылась. А через минуту пискнул домофон подъезда - Анна-Мария открыла ему дверь. Стасик крадучись зашел в подъезд и поднялся на восьмой - вызывать лифт он побоялся.
      Анна- Мария ждала его у квартиры. Поверх белой ночной рубашки она накинула зимнюю куртку, а на ногах у нее были шлепанцы.
      – Что, так и пойдешь? - удивился Стасик.
      – Если буду искать одежду, мама с папой проснутся. Пошли! - Анна-Мария решительно взяла его за руку, и они тихо зашагали вверх по лестнице.
      Люк чердака был приоткрыт, стояла тишина. Из щели, сквозь клочья пыльной ваты и ржавые скобы, сочился теплый воздух, пахнущий летом, древесиной и голубями. Анна-Мария зажгла красный фонарик-светлячок, и они пролезли на чердак.
      В дальнем углу стояла картонная коробка, и в ней на подстилке из мятых газет лежал ребенок. Глаза его были закрыты, а тельце в тусклом лунном свете казалось совсем синим. Анна-Мария посветила фонариком.
      – Потрогай его! - сказала она шепотом.
      – Сама потрогай! - прошептал Стасик.
      – Боишься, что ли?
      – Не знаю…
      – Ну и потрогай!
      Стасик осторожно склонился и положил палец на живот малыша. Живот был почти холодный.
      – Может, укрыть его? - спросил Стасик. - Газетой?
      – Он не умер? - Анна-Мария с любопытством осветила фонариком крохотное бледное личико. - Возьми его в руки!
      – А чего я? - возмутился Стасик.
      – Ну ты же у нас бесстрашный герой, Майор Богдамир?
      Стасик шмыгнул носом, опасливо засунул ладони в коробку и вынул крохотное тельце.
      – Дышит? - спросила Анна-Мария.
      Стасик осторожно поднес тельце к уху.
      – Не знаю, - сказал он. - Кажется, нет. Или дышит?
      – Теплый? - Анна-Мария, не дожидаясь ответа, коснулась малыша ладошкой. - Чуть теплый. Смотри, смотри, кровь! Ему ногу голуби поклевали, бедный!
      – Фу. - Стасик положил малыша в коробку и выпрямился. - Если он умер, то его надо закопать.
      – А если не умер?
      Стасик задумался. Анна-Мария оглянулась и подняла фонарик-светлячок.
      – Идея! - сказала она. - Мы сейчас положим его на дощечку и пустим по реке! Так поступали викинги с погибшими. Он будет герой-викинг!
      – Круто! - обрадовался Стасик.
 

* * *

 
      Они стояли на гранитном парапете набережной, на ступеньках, спускающихся к самой воде. Стасик, вооружившись щепкой, сосредоточенно чистил дощечку от голубиных перьев. Дощечка была бурая и заляпанная, они нашли ее в глубине чердака. Анна-Мария держала на руках младенца. Стасик подумал, что вот так, в лунном свете, на фоне тихой воды канала, Анна-Мария очень хорошо смотрится - в белой ночной рубашке и пухлой куртке на плечах, с маленьким лысым человечком, прижатым к груди. На виске младенца темнела звездочка - не такая ровная, как рисовали, но вполне четкая.
      – То мне кажется, что дышит… то не дышит, - задумчиво сказала Анна-Мария, тихонько опуская малыша на дощечку. - А как мы его назовем?
      – Герой, - просто сказал Стасик, опуская дощечку на воду. - Наш герой.
      – Классно. Пускай плывет. - Анна-Мария улыбнулась.
      Дощечка мирно покачивалась на воде, и от этого казалось, что младенец тихонько шевелит ручками. Стасик наклонился над водой и собирался оттолкнуть дощечку, но Анна-Мария взяла его за рукав.
      – Подожди! Так будет еще красивее! - Она размотала с запястья шнурок фонарика-светлячка, включила его и опустила на дощечку рядом с головой малыша.
      – Отлично! - улыбнулся Стасик и оттолкнул дощечку.
      Дощечка уплывала все дальше от берега, а Стасик и Анна-Мария стояли, взявшись за руки, и завороженно смотрели на сонную поверхность канала и на пропадающий вдалеке призрачный свет красного маячка.
      – Ну что, по домам? - наконец облегченно улыбнулась Анна-Мария и поежилась.
      – По домам, - кивнул Стасик. - Я провожу тебя.
      Взявшись за руки, они поднялись по гранитным ступенькам, прошли по бульвару и углубились в переулки. Город был тих и пуст, лишь проехал мимо первый робот-подметальщик, гудя и мигая желтой лампой. Стасик и Анна-Мария шли молча, держась за руки и улыбаясь. Иногда останавливались и смотрели на луну, когда та появлялась в прорезях между зданиями.
      Возле своего дома Анна-Мария повернулась к Стасику и серьезно посмотрела ему в глаза, мотнув челкой.
      – Но мы же никому-никому об этом не скажем?
      – Сто процентов не скажем, - подтвердил Стасик.
      – Не горюй, - кивнула Анна-Мария. - Когда мы вырастем, то сделаем нового ребенка. Нашего героя!
      – Сто процентов, - кивнул Стасик. - Или нашу фею.
      Они еще немного постояли в неловкой тишине, а потом Анна-Мария неожиданно чмокнула его в щеку, развернулась и поскакала к подъезду. И Стасику это совсем не показалось стыдным. Может быть, потому, что никто не видел?
        Весна 2003, Москва
 

      В вену воткнулась новая игла.
      – Сестра, адреналин.
      – Мы теряем его! Электрошок.
      Впереди, насколько хватало внутренних глаз, простирался синеватый коридор, местами пошарпанный, загибающийся кольцами и похожий на внутренность космического дождевого червя или какую-то кишку. Внезапно коридор потряс разряд молнии. Это меня абсолютно не волновало.
      – Еще электрошок!
      Коридор снова вспыхнул, но не остановился - его кольчатые стенки летели навстречу - издалека стремительные, разборчивые, но сливающиеся в движущиеся пятна, пролетая мимо. Прямо как тоннель в метро. Вспышки молний следовали одна за другой, и наконец затихли. Впереди тоннеля появилось светящееся пятно, оно росло, приближалось, я нырнул в него и открыл глаза.
      Меня слепило взглядом многоглазое чудовище-светильник, сам я лежал на столе, а рядом стояло двое врачей в белых халатах и зеленых повязках, а также несколько медсестер. Вид у всех был печальный.
      Я сел, и тут же удивился - тело мое раздвоилось. Что-то осталось лежать на столе, и это очевидно тоже было мое тело, но я существовал в точно таком же другом теле, и вот именно оно, чуть более гибкое, сейчас сидело на столе. Кстати оно почему-то было в одежде - джинсы, рубашка и ветровка. Нижние половины обоих тел пока сливались.
      – Извини, брат, я сделал все что мог. - развел руками врач и снял ненужную теперь повязку.
      – Встань и отойди пока в сторонку. - хмуро сказал второй.
      Я встал и отошел. В теле была какая-то необычная гибкость. И многое было непонятно.
      – Вы хотите сказать, что я умер? - спросил я.
      Медсестры, заворачивающие в простыню тело, лежащее на столе, как по команде вздохнули.
      – Извини парень. - еще раз повторил врач.
      – Как тебя угораздило-то? - произнес второй.
      – Я так толком и не понял. Последнее что я помню - это что я ехал… ехал на машине… с шофером. Да, с шофером в кабине - я сопровождал груз - там два компьютера и принтер. Ну и вечер… И потом фары, он стал вертеть руль, и дальше я не помню. Всякие синие коридоры, как я понимаю, к делу не относятся?
      – Не относятся, это стандартные комические галлюцинации.
      – Космические?
      – Комические. От слова "кома". В общем галлюцинации.
      – Я так и понял. А как шофер?
      – Он-то как раз жив остался, весь удар пришелся на тебя - мы тебя пытались по кускам собрать.
      – Ну я вроде цел…
      – Ну теперь-то понятно цел. А то, что в простыне завернуто… Да, не повезло тебе, парень.
      – Компьютеры хоть целы? - я представил себе лицо начальника, старого доброго Михалыча, когда тот узнает обо всем…
      – Это я не знаю. - сухо сказал врач, - Меня-то там не было. Ладно, извини, нам пора - уже утро, мы десять часов с тобой возились.
      – А что мне теперь делать?
      – Ну ты посиди пока в коридоре, сейчас придет агент из похоронного бюро все оформлять, он тебе расскажет как и что. Мы уже сообщили. Сообщили, Светлан?
      – Угу. - кивнула одна из медсестер, стараясь на меня не глядеть.
      Я вышел в коридор и сел на коричневую больничную банкетку. Мимо две медсестры провезли каталку с мои телом и скрылись. Вошла какая-то пожилая женщина в тренировочном костюме и с клюкой, села рядом.
      – Вы на рентген? - спросила она.
      – Да нет, я только что умер.
      Женщина внимательно меня оглядела и смутилась.
      – Простите, я плохо вижу.
      – Да нет, ничего, ничего.
      Женщина замолчала. Было видно, что ей так и не терпится засыпать меня вопросами. Наконец она не сдержалась:
      – А, скажите, молодой человек, как ваши родители?
      – Что родители?
      – Как они отнеслись?
      – Они еще не знают, судя по всему. Меня только ночью привезли. Мать конечно жалко. Отец у меня более крепкий, а мать жалко.
      – А, извините меня за вопрос, но…
      – Авария. Автокатастрофа. Да вы не стесняйтесь, спрашивайте, мне все равно пока делать нечего - жду похоронного агента.
      Тут как раз в коридор вышла медсестра - какая-то другая, толстая:
      – Эй, молодой человек, нежилец! Что вы тут сидите? Пойдемте в похоронную.
      Я кивнул пожилой женщине и пошел по коридорам за медсестрой. Определенно, во всем теле была какая-то прозрачность. Наконец мы спустились в какой-то полуподвальный коридор и пришли к строгой темной двери с надписью "похоронная". Золотые буквы местами поистерлись, но в общем дверь производила впечатление торжественности. Мы вошли. За столом сидел пожилой человек в очках и что-то писал.
      – Садитесь. - кивнул он мне.
      Медсестра вышла. Я сел на стул и огляделся - это был самый обычный кабинет: стол, шкаф с карточками. Если не считать плаката: "Нежилец, ты уйдешь, но память останется".
      – Имя, фамилия? - вопросил человек.
      – Галкин Аркадий Себастьянович. 21 год. Холост.
      – Не торопитесь. Так, 21. Когда с вами случилось это?
      – В смысле - скопытился?
      – Молодой человек, не паясничайте пожалуйста. У меня работа, у вас конец жизни, давайте относиться без этих глупостей.
      – Десять минут назад.
      – А… - человек склонил голову и одобрительно изогнул бровь, что-то помечая. - Так, вам известны ритуалы?
      – Ну конечно, в общих чертах… А так - не совсем. То есть я как-то не готов был… не знал что так будет. В общем совсем не известны.
      – Вы что, не прочли информацию на нашем стенде в коридоре?
      – Нет, а надо было?
      – А как вы думаете? Это для кого все писалось?
      – Я никак не думаю. Мне сказали идти сюда к вам - я и пошел.
      – А если бы вам сказали в окно прыгать, вы бы прыгнули?
      – А это мне сейчас уже без разницы, могу и прыгнуть. И кстати воспитывать меня тоже поздно.
      Человек посмотрел на меня исподлобья, но видно вспомнил свои обязанности и промолчал, а затем начал методично постукивать авторучкой по бумаге:
      – Тело ваше будет выдано родственникам послезавтра в одиннадцать - ну это я еще им позвоню. А документы в понедельник. Кстати, ваш бывший домашний?
      – Девятьсот пятьдесят один, девять-три, пять-шесть. А можно в один день и тело и документы?
      – Хорошо, тогда тело тоже в понедельник - пишу, тоже в одиннадцать. Передайте чтоб не опаздывали. Значит до этого у вас есть время попрощаться с родственниками, друзьями, сослуживцами. Там в коридоре на стенде вы все это прочтете. Обязательно зайдите в церковь.
      – Вы знаете, я был неверующий.
      – Я тоже раньше был неверующий, - назидательно произнес человек, - но никогда не поздно.
      – Думаю мне-то как раз поздно. А можно сходить в институт?
      – Ну зайдите, попрощайтесь.
      – А на лекции посидеть?
      – Ну зачем это вам теперь? Только отвлекать всех будете. Впрочем как знаете - это ваше личное дело.
      – Хорошо, а потом?
      – Потом будет захоронение тела, ну и вслед за этим вы уже можете отправляться в иной мир.
      – А когда меня отправят в иной мир?
      – Молодой человек, что вы как маленький? Я вам что, господь Бог что ли? Вы отправитесь туда сами, когда сочтете нужным. Сочтете - и тут же отправитесь, как все.
      – А сколько можно еще здесь задержаться?
      Человек поморщился.
      – Ну вы не тяните с этим, не тяните.
      – А все-таки?
      – Там все написано на стенде. Вы читать умеете?
      – А вы говорить умеете? Вам трудно сказать?
      – Ну дня три, неделю максимум…
      – А почему?
      – Потому что так принято, молодой человек. Или вы хотите тут блуждать до скончания века?
      – Да что вы на меня кричите-то? - изумился я.
      – Простите. - осекся человек, но впрочем и не смутился. - Вы знаете, поработаете с мое - каждый день у меня прием с восьми до восьми, двадцать четыре года подряд! А зарплата знаете какая у похоронщиков? Два минимальных оклада!
      – Два оклада?
      – Минимальных! - человек снова повысил голос.
      – Извините, я не догадался захватить для вас денег. - произнес я, надо было наконец поставить его на место.
      – А вы, молодой человек, знаете что? Вы не хамите! Я в ваши годы был почтительнее к старшим и к порядкам!
      – Жаль что с вами в ваши годы не случилось того же, что со мной. - ответил я.
      Человечек помолчал и поморгал на меня злобными глазенками из-под очков.
      – Все, выметайтесь отсюда. Хам! В понедельник к десяти за документами пришлите кого-нибудь из родственников.
      Я гордо встал, повернулся и вышел. В коридоре действительно висел стенд: "Памятка поведения нежильца". Я быстро проскользил ее глазами: "приказом директора морга от 1 мая… нежилец обязан… нежилец обязан… в случае самовольного… для получения документов… уведомление родственников… скорбим." Да, как же мне действительно не повезло. Интересно, сколько сейчас времени? Часов у меня не было.
      Я пошел обратно по коридору, поднялся по лестнице на один этаж и оказался в вестибюле. У конторки сидели два охранника в камуфляжах. Один преградил мне дорогу.
      – Вы куда направляетесь? А, простите пожалуйста…
      Я прошел мимо него и направился к большому зеркалу. Не без содрогания заглянул в него.
      На меня смотрело мое лицо, только очень бледное, словно восковое. Майка и джинсы с виду походили на настоящие, но на самом деле составляли одно целое с телом. В принципе издалека я выглядел как живой. А ближе… Я никогда не общался с покойниками близко, наверно они все такие. Я машинально ощупал себя - странная субстанция, как резиновый мяч. И нечувствительная. Ладно, что уж теперь поделать. На меня постепенно накатывало осознание происходящего - я ведь больше никогда не увижу этот мир! Это зеркало, этих охранников… Если конечно не приеду в понедельник еще раз. А смысл?
      Я вышел на улицу и огляделся. Светило утреннее солнце, начинался новый день, вокруг люди бежали на работу… Я подумал сначала тоже зайти на работу, но потом решил отправиться домой - мать там небось с ума сходит, сын не вернулся домой вечером, не случилось ли чего?
      – Как пройти к метро? - спросил я у какой-то прохожей женщины.
      Та хмуро покосилась на меня и поставила свои сумки на асфальт:
      – Вот налево и за угол, там увидите или спросите. - она еще раз покосилась, но ничего не сказала.
      Подойдя к метро, я подумал, что у меня нет карточки, но потом вспомнил, что нежильцов конечно должны пускать бесплатно.
 

* * *

 
      Прежде чем нажать кнопку звонка, я помедлил - пока не очень представлял как и какими словами рассказать матери о случившемся. Но когда я позвонил, мать открыла дверь сразу, будто ждала. Она была буквально убита горем, сразу бросилась мне на шею и зарыдала. Видно ей уже все сообщили.
      – Мам, ну успокойся, давай хоть в дом зайдем.
      На шум высунулась любопытная соседка.
      – У вас что-то случилось?
      – Ничего не случилось, Марья Тихоновна. - ответил я.
      – Что, кто-то умер?
      Я затащил мать в дом и захлопнул дверь.
      – Аркашенька! - причитала мать бессвязно, и слезы безостановочно катились по ее щекам, - Родненький ты мой… Аркашенька… Что же это теперь… Как это… Аркашенька… Я не выживу… Аркашенька…
      Я сходил на кухню, налил стакан воды и накапал туда валерьянки. Пожалуй даже чересчур - в комнате сразу пронзительно запахло. Мать судорожно выпила, щелкая зубами по кромке стакана. И зарыдала снова.
      – Мам, ну мам, ну теперь уже ничего не поделаешь. - успокаивал я ее, но от этого она заходилась в плаче все сильнее. - А отец уже знает?
      – Зн… зн… а-а-а-Аркашенька!
      Я понял, что чем дальше я ее успокаиваю, тем хуже ей становится.
      – Мам, знаешь, мне надо сходить в институт, попрощаться с друзьями. И на работу зайти к Михалычу - узнать что стало с теми компьютерами.
      – Аркашенька…
      – Я приду вечером. Давай я сейчас книжки соберу библиотечные, все равно сдать надо, не тебе же их таскать.
      – Аркашенька…
      – Мам, подожди секунду, помолчи, я должен сообразить - что-то еще надо взять? Книжки сдать… Может документы в институте забрать? Нет, это уже глупость. Вроде все. Ладно, я пойду.
      Я взял первый попавшийся пакет, покидал туда книжки, потом призадумался и снял с вешалки легкий плащ - серый и длинный. "Чтобы не шокировать народ вросшей в тело майкой и джинсами" - подумал я и накинул его. Ни холода ни жары я конечно уже не чувствовал. Затем я чмокнул маму в щеку и поспешно убежал. Выйдя из подъезда я понял что забыл - надо было взять с собой какие-нибудь часы. Интересно, куда делись те, что сняли с трупа? У меня ведь были дорогие, с калькулятором, наверняка теперь пропадут. Надо было в больнице их потребовать - всегда так, что надо - никогда вовремя не соображаю. Но возвращаться сейчас домой конечно было ни к чему. Плохо дело без часов. Хотя… Я порылся в кармане плаща - так и есть, там оставались деньги. Я пересчитал - было ровно сорок семь рублей. Войдя в переход метро, я остановился у ларька со всякой электронной мелочевкой. Наручных часов не было, зато продавался будильник за сорок пять рублей и простенькие автомобильные часы, которые налепляются на стекло. Это было как раз то, что нужно - будильников у нас и так дома достаточно, а вот такие автомобильные часы к нашему "жигуленку" отец давно хотел купить, да все руки не доходили. Я купил часы, вставил батарейки и спустился в метро. Поезда очевидно долго не было, а время - самый час пик. На платформе толпился народ. Я вежливо протолкался к краю и заглянул сначала назад - не идет ли поезд, а затем вперед, поглядеть на оранжевое табло над тоннелем - надо выставить часы, сколько сейчас времени? Ага, десять тридцать одна. Тоннель, освещенный уходящими вдаль вереницами огней, нехорошо будоражил свежие воспоминания и было трудно отвести от него взгляд.
      – Эй, парень, чего, жить надоело? - заорал кто-то над моим ухом.
      Я обернулся. Передо мной маячил приземистый мужик с красным лицом. Кажется он был навеселе.
      – Жить, говорю, надоело? - заорал он снова. - Щас туда свалишься, поезд подъедет и хана тебе.
      Я мысленно порадовался что надел плащ и мой новый вид не так бросается в глаза.
      – Поезда уже восемь минут нет, поезда уже восемь минут нет. - затрещали в ответ какие-то женщины сбоку.
      – Вот я и говорю, - продолжил мужик, - Щас туда навернешься и башкой об красный рельс - шварк! А там пять тысяч вольт. Понял? Я в депо работал три года, понял? На красный рельс даже смотреть - плохая примета. Вон он, красный рельс идет, вон он… - мужик подошел к краю и стал мне показывать куда-то вниз.
      Безусловно, он был сильно под градусом. Женщины вокруг заволновались.
      – Ну вы сами-то туда не свалитесь. - сказал я.
      – Ты, бля, кому тут указываешь? - повернулся мужик. - Ты чо мне тут, указчик, сука? Я три года в депо работал, я тебя сейчас самого туда скину как щенка, чтоб ты сдох!
      Это мне уже не понравилось. Тетки вокруг притихли.
      – Мужик, ты за слова ответишь? - медленно произнес я.
      – Чего-о-о ты сказал? - взвился мужик, взмахнул рукой и покачнулся, чуть не улетев с платформы.
      Он попытался схватить меня за плечо, но я шагнул назад и его рука сжала пустой воздух.
      – Иди сюда, от края подальше. - сказал я и отошел еще на несколько шагов.
      Мужик, насупившись, двинулся за мной. Пассажиры вокруг расступались. Я отошел на приличное расстояние и остановился. Мужик шел на меня, морда его светилась как буква "М" над станцией метро, и намерения были самые серьезные.
      – Мужик, тебе чего надо? Угомонись.
      – С-сука, я тебе в отцы гожусь. - произнес мужик и попытался снова меня ухватить.
      – Угомонись, я сказал! Будет плохо.
      Мужик зарычал, размахнулся и попытался двинуть мне в ухо, но что может сделать пьяный мужик против парня, который до самой смерти занимался айкидо?
      – Мужик, я повторяю последний раз, не зли меня - у меня и без тебя неприятностей хватает. Сейчас ты получишь в рыло.
      – Щенок! - завопил мужик и бросился на меня.
      Пакет с книжками немного мешал, но я без труда отвел его кулак и легонько ткнул открытой ладонью в лицо чтобы он остановился - ну действительно, не бить же его кулаком? С размаху напоровшись на ладонь, мужик действительно остановился и даже отлетел назад, потерял равновесие и сел на каменный пол станции. Из носа его тут же полилась кровь - видно у него что-то было с сосудами. Кровь лилась и заливала его лицо и рубашку.
      – Убили! - зарыдал в голос мужик.
      – Убили! - вторили ему тетки, они уже успели собраться вокруг нас плотным кольцом.
      Поезда все не было. Внезапно появился милиционер.
      – Этот? - он указал на меня.
      – Этот! - хором ответили тетки.
      Появился второй милиционер. Первый начал заламывать мне руки и наконец защелкнул на них наручники. Мужик притих, поднялся и попытался скрыться в толпе. Но милиционеры остановили и его. Взяв двух теток как свидетелей, милиционеры повели нас в конец платформы, в отделение. Тетки сгрудились у стола, а нас с мужиком запихали в обезьянник, причем мужик сразу испуганно отполз от меня в дальний угол, хотя наручников с меня так и не сняли. Кровь из его носа уже не лилась.
      Тетки стали сбивчиво объяснять что произошло. Одна из них, более старшая, присутствовала с самого начала, но рассказывала почему-то что пьяный мужик пытался столкнуть мальчика на рельсы, а мальчик от него спасался, убегая. Вторая видно подошла к концу происшествия, и рассказывала теперь, что парень избивал мужика. Меня она почему-то называла исключительно "рэкетиром". Милиционеры так ничего и не поняли, зато к ним заходили все новые коллеги, а один даже, опытным глазом глянув на обезьянник, объявил с порога: "Ого, утро, а уже пьяного задержали. А этого парня за что? Вор?"
      Наконец из обезьянника выволокли мужика и брезгливо обыскали, стараясь не испачкаться в крови. В его карманах нашли очки, семь рублей денег и видеокассету "Немецкие танки". Вот это последнее как раз очень не понравилось милиционерам.
      – Танками интересуетесь, сволочь? - спрашивали они его, почему-то на "вы" - наверно так полагалось по инструкции.
      Затем мужика отправили обратно и вывели меня.
      – Что это у тебя с руками? - спросил милиционер, снимая наручники.
      – А что такое? - внутренне торжествуя, осведомился я.
      – Холодные как резиновые - протез что ли?
      – Да нет, я просто умер сегодня утром.
      – Нежилец. - сочувственно ахнули милиционеры и две тетки-свидетельницы. - А что же с тобой случилось, парень?
      – Авария. Умер сегодня в больнице, вот ехал прощаться с однокурсниками…
      – Так что же ты сразу не сказал! - нестройным хором произнесли милиционеры, - У тебя и так времени мало, а мы тебя задерживаем!
      – Братушка, прости меня, козла! - засипел мужик из обезьянника.
      – Можно идти? - спросил я.
      – Конечно, иди, извини что так получилось. - сказали вразнобой трое милиционеров, а четвертый добавил, - Стой, погоди, дай руку, я еще раз гляну.
      – Да ладно, Леха, что и так не видно, что нежилец? - возмутились милиционеры.
      – А кто его знает, может прикидывается. Проверить полагается. - ответил Леха, рассматривая мою ладонь. - Вроде нежилец. Фамилия-то твоя как? Паспорта нету?
      – Леха, какой паспорт у нежильца? - возмутились остальные. - Не гневи Бога, помрешь - тебя так гонять будут. Иди, иди, парень. - кивнули они мне.
      – Ладно, иди. Сумку свою не забудь. - кивнул Леха и погрозил кулаком в сторону обезьянника, - А ты, мразь, нам за паренька ответишь!
      – Ну вы его все-таки не очень… - неопределенно сказал я, было жалко мужика.
      – Разберемся! - грозно заявили милиционеры.
      Я вышел из отделения. Народу уже не было, видно поезд все-таки тут появлялся. Пока я устанавливал часы, пришел следующий, и я поехал в институт.
 

* * *

 
      В институте как раз был большой перерыв, наши ушли обедать. Я решил не появляться в буфете, а поднялся в пустую аудиторию, где после перерыва начнутся занятия, и сидел там, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Все-таки я еще наверно не успел до конца осознать случившееся. Но даже сейчас родные стены института вызывали необыкновенную торжественную грусть. Когда бываешь тут каждый день - все обыденно и привычно. Но сейчас, когда жизнь остановилась, я испытывал совершенно другие чувства - каждая мелочь имела значение, каждая деталь была крайне важна и безумно самобытна. Хотелось впитать в себя навсегда каждую трещинку в штукатурке на потолке, каждую надпись на столах, и даже глупый узор линолеума под ногами. Как живые, перед моим внутренним взором, прошли вереницы лекций, которые я прогулял за три года, и мне было не то, чтобы стыдно, но просто жалко, что эти лекции, казавшиеся такими скучными и принудительными, прошли мимо меня.
      В коридоре раздались голоса, и вошли Ольга, Коляныч и Аганизян.
      – Здоров, Аркад! - завопил Аганизян, - Ты чего опять вторник первую пару гуляешь? Косач снова перекличку делал. Тут такой прикол был, мы так ржали - прикинь, сидим мы все, а Косач опаздывает, но дверь открыта, и Ольга вдруг вслух так громко произносит… - Аганизян вдруг осекся, - Аркад, ты чего такой… Чего такой бледный-то?
      – Артем, я вчера разбился на машине. - произнес я в наступившей тишине, и сам почувствовал, что от жалости к себе на глаза наворачиваются слезы.
      Ольга с ужасом охнула и села на стул. Коляныч на миг прикрыл глаза и лицо его вытянулось.
      – Аркад, как же… Как же ты… Мы… - Колянычу явно не хватало слов.
      – Да все нормально, ребята, я пришел проститься… - тихо произнес я.
      Ольга заплакала, достала из сумочки кружевной платочек и трогательно прижала к носику.
      – Я просто не знаю что сказать. - сказал Аганизян и потупился.
      Воцарилась пауза. Вошли, переговариваясь, Аленка, Игорек, Шуршик и Глеб.
      – Что вы сидите такие упадочные? Контрольная будет что-ли? - провозгласил Глеб.
      – Аркашка… - всхлипнула Ольга, указав в мою сторону платочком.
      Коляныч и Аганизян молчали, потупившись. Глеб глянул на меня и сразу отвел взгляд - он понял.
      – Когда? - спросил он бесцветным голосом.
      – Вчера на кольцевой, на машине разбился. Везли компьютеры по работе, врезались. - ответил я.
      – Аркадий… - Глеб сделал паузу. Я подумал, что он сейчас скажет что-нибудь вроде "мы тебя никогда не забудем", но он сам понял банальность этих слов, - Да в общем что тут говорить…
      Снова воцарилась тишина. Аленка всхлипнула и осторожно вышла обратно в коридор.
      Тут вошла Антонина Макаровна, положила свой неизменный саквояж на преподавательский стол и оглядела всех поверх очков.
      – Готовы? Рассаживайтесь, сейчас начнем. - она неуклюже, по-утиному, развернулась на одном месте, оглядела доску и произнесла скрипуче, - Галкин, сходи за мелом на вахту, а то от безделья совсем засохнешь и пылью покроешься. Если ты думаешь, что я буду принимать лабораторные в последний день перед экзаменом, то ты очень ошибаешься. Кстати это же относится к Кольцову и Альтшифтеру.
      Я с готовностью поднялся и вышел. Когда я возвращался с мелом, то услышал приглушенные голоса, но когда вошел в аудиторию все смолкло и снова наступила тишина. Уже все были в сборе. Я положил мел на стол и вернулся к себе за дальнюю парту.
      – Аркадий. - торжественно произнесла Антонина Макаровна и голос ее лучился теплотой, - Я хочу сказать, Аркадий, что я всегда знала - ты способный и талантливый студент, ты мог бы стать прекрасным инженером, и сегодня я хочу сказать только одно - мы все скорбим потому что…
      – Не надо, Антонина Макаровна, - вежливо перебил я ее, - я вас прошу, не надо слов.
      – Да, ты прав, - сказала Антонина Макаровна, - ты всегда был умным мальчиком и скромным, действительно слова здесь излишни. Когда у тебя похороны?
      – В понедельник.
      – Уже в этот?
      – Ну да.
      Антонина Макаровна снова шумно вздохнула и замолчала. Выдержала паузу и затем произнесла:
      – Да, как это ни печально, но нам надо работать. Прости, Аркадий.
      – Антонина Макаровна, можно я посижу последний раз?
      – Здесь, с нами? - удивилась Антонина Макаровна. - Зачем тебе теперь, Аркадий?
      – Ну я хочу последний раз посидеть на вашей лекции.
      – Я польщена. - сказала она, - Конечно, Аркадий, конечно посиди.
      Лекция началась. Через минуту я уже понял, что оставаться здесь было нельзя - прав был похоронный агент. Лекции почти не получилось, все сидели как на иголках, конечно никто ничего не записывал. С задней парты, как с последнего ряда амфитеатра, мне было видно все. Ольга постоянно плакала и иногда выбегала в коридор сморкаться, Игорьку, как мне показалось, очень хотелось воткнуть в уши наушники плеера - пару раз его рука машинально дергалась под партой к сумке, но он не мог этого сделать в моем присутствии. Шуршик обычно читал книгу, но сегодня он тоже не мог этого сделать, и только ежился, все боясь оглянуться назад на меня. Я досидел до перерыва, попрощался и ушел. В коридоре меня нагнал Глеб.
      – Аркад, мы всей группой собираемся у меня послезавтра, в субботу, приезжай.
      – У тебя? Подожди, у тебя же день рождения в марте? - удивился я. - Ты же всегда говорил что ты рыба по гороскопу?
      – Да при чем тут? Ты не понял - мы решили собраться чтобы проститься с тобой. Не как сегодня, по-настоящему. Я думаю у меня собраться удобнее всего.
      – Да, у меня там с мамой плохо…
      – Ну понятно. Так что приходи, адрес помнишь, в три. Юльку свою бери. Ну я еще тебе позвоню - ты сейчас дома… остановился?
      – Дома. Спасибо, Глеб, спасибо вам всем. До субботы!
      Глеб хлопнул меня по плечу и, развернувшись, убежал. А я пошел в библиотеку - надо было сдать книжки.
 

* * *

 
      Юлька работала секретаршей в "Витязе". Это была хорошо поставленная частная фирма, занимающаяся квартирным сводничеством. Целый день Юлька сидела на телефоне и договаривалась о встрече хозяев квартир с будущими жильцами-квартиросъемщиками, а также занималась прочей канцелярской ерундой. Познакомились мы с Юлькой совершенно случайно на лесной стоянке в байдарочном походе, где случайно встретились две наших группы. Казалось, что это было так давно, чуть ли не в прошлой жизни. Знает она или еще нет? Я вошел в здание и поднялся на второй этаж. Здесь, прямо за дверью "Витязя" находился стол Юльки, но сейчас ее не было. Я заходил сюда за Юлькой бессчетное число раз, и меня тут знали.
      – А, Аркадий! - забасил администратор Григорий, - Юлию караулишь? Сейчас она придет.
      – Угу, я подожду.
      Я сел в юлькино крутящееся кресло. С Григорием мне никогда особо разговаривать не хотелось, а уж сейчас тем более. Бывают такие люди, которых стоит только увидеть, и сразу чувствуешь, что это совершенно чуждый человек и никогда он не станет твоим другом. Григорий жил в совершенно ином мире - это был мир отутюженных пиджаков, ведомостей, клиентов и карьерного роста. На пиджаке Григория неизменно висела табличка "Григорий Котов, фирма "Витязь ", АДМИНИСТРАТОР". Меня он в душе презирал, считая что жизнь моя идет совершенно бездарна, ведь только полный дурак в наше время учится в институте и таскается с байдарками по Карелии, вместо того, чтобы делать карьеру в солидной фирме, а летом ехать в солидный отпуск. У меня тоже были свои причины презирать Григория: я абсолютно не понимал за что он так себя любит - человек без образования, ничего толком не умеющий, занимает крохотную должность администратора. Мальчика на побегушках, нечто среднее между курьером и секретарем. И эта позорная табличка на груди, которой он так гордится… Так собаки с гордостью носят хозяйский ошейник. Впрочем может я не любил Григория еще и из-за того, что он постоянно пытался ухаживать за Юлькой, впрочем вполне безуспешно. Юлька рассказывала мне каждый раз о его новых уловках - то он предлагал ей билеты на гастрольных знаменитостей, то приглашал в кабачок поужинать. Мы с ним общались всегда корректно и вежливо.
      – Аркашка! - обрадовалась Юлька, войдя в комнату, и кинулась ко мне в обьятья, чмокнув в губы. - Чего ты такой холодный?
      Я вздохнул и чуть отстранился.
      – Юльк, давай-ка выйдем, мне тебе надо сказать что-то важное.
      Не дожидаясь ответа я вышел сам, а Юлька вышла следом. Спиной я чувствовал недоуменный взгляд Григория. Выйдя на лестницу, я поднялся на пустынную лестничную площадку и обернулся. Юлька поднялась за мной и нерешительно остановилась.
      – Аркаш, что-то случилось?
      Я мысленно вздохнул и закрыл глаза. Сейчас мне хотелось только одного - уйти отсюда, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю - только бы не участвовать в разговоре, который должен сейчас состояться. Она еще ничего не знала.
      Но как только я закрыл глаза, свет не потух и я не увидел привычных сумрачных пятен на веках. Напротив, мне показалось, что я не закрыл их, а только теперь открыл, но открыл уже в другом мире - словно промахнулись пальцем мимо кнопки на пульте телевизора, и вместо того, чтобы выключиться, телевизор переключился на другой канал. Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли - ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться - сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза - меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.
      – Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?
      – Мне-то нет. - я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил, - Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Не приходя в сознание. - добавил я зачем-то.
      Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.
      – Но… - голос ее сорвался.
      Я очень правильно сделал, что держал ее за руку - она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно - Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Наконец я понял, что говорить с ней нельзя - как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.
      – Извини, я пойду.
      – Не уходи!
      Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:
      – Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу - там наша группа собирается.
      И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.
      Остановился я только на бульваре, через два квартала от "Витязя" и огляделся - шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет - и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел - такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. "Дождь - хорошая примета." - вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь - там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.
      Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу.
 

* * *

 
      Лосев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.
      – А, явился, не запылился. - отозвался Лосев.
      – Где Михалыч? - сразу спросил я.
      Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.
      – Дождь что ли? - Лосев кивнул на мой плащ.
      – Угу. Так где Михалыч?
      – Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. На них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайшие десять лет. - Лосев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.
      – Но я-то тут не виноват наверно? - опешил я.
      – А никто не говорит, что ты виноват. Никто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под "Виндоус" нельзя, а заказчик требует, это раз. - Лосев выставил вперед ладонь и загнул большой палец, - Программист модуля помер, это два. - его указательный палец нацелился на меня, но Лосев тут же его загнул. - Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. - Он загнул средний палец, - Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре. - он загнул безымянный палец, - Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года - коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э… - Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.
      – Дмитрий Павлович, но почему я должен это выслушивать? - возмутился я.
      – А кто должен выслушивать? Здесь больше никого нет, это я остался тебя ждать. - Лосев помотал головой, словно обводя лысиной комнату. - Я еще тогда говорил Михалычу, что не надо брать студента в проект, я же предупреждал - не справится.
      – Лосев! - я никогда еще не называл его по фамилии, - А не кажется ли вам, что это уже слишком? Я вкладывал все силы и время в этот модуль, зимнюю сессию чуть не завалил. У меня он почти готов, да я бы его вообще закончил еще месяц назад, если бы ваши железячники не запаяли там внешнюю память вверх ногами, и пока я обнаружил, что дело в железяке, а не в моей программе…
      – А ты не ори! - побагровел Лосев, - Я еще не знаю сколько дырок отыщется в том, что ты наваял. Ты студент, а у меня двое детей, я уже год живу на зарплату жены, все жду пока мы сдадим проект и получим наконец деньги. И пашу я целые дни, а не являюсь как ты через день к вечеру!
      – Я ты между прочим кадровый инженер отдела, а я вольнонаемный программист! - я разозлился не на шутку. - И кстати хамить не надо, я уже сегодня одному кадру по ухе съездил.
      – А ты мне не угрожай! - Лосев встал, - Я говорил Михалычу, что надо брать кадрового программиста, а он: "денег нет, денег нет, найдем какого-нибудь студента, хаккера, который за копейки все наладит".
      – Вот так и сказал Михалыч? - я опешил.
      – А ты как думал? - заорал Лосев мне в лицо. - Тебе за всю работу Михалыч сколько обещал? Шестьсот, правильно?
      – Четыреста…
      – А вот так даже? В смете правда стоит шестьсот, но не важно. А знаешь сколько стоит такая работа у профессионального программиста микрокристаллок? В три раза больше!
      – Да врешь ты все!
      – Да ты просто дурак еще маленький. И упорный как ишак!
      – Сядь угомонись. Нечего на меня орать. - Я легонько ткнул его в грудь, и он грузно повалился обратно на стул.
      – А ты руки не распускай, я сейчас вызову милиц… - Лосев осекся, понимая неуместность угрозы. - Ты меня руками-то не трогай, черт вас знает что за болезни могут у вас быть, яды трупные всякие…
      Он брезгливо оглядел свой пиджак в том месте, где я ткнул его рукой.
      – Скотина ты Лосев. - сказал я. - Я умер сегодня, а ты так разговариваешь.
      – Да хоть трижды умер! - опять вскинулся Лосев, - Эка невидаль-то! Нашел, понимаешь, заслугу! Не ты первый, не ты последний в этом мире. Все рождаются и помирают. Ты же не гордишься что ты родился на свет? И нечего бахвалиться, что помер. Каждый когда-нибудь да помрет. Я тоже лет через десять-сорок преставлюсь, а может и раньше от такой жизни, ну и что теперь, требовать чтобы мне все кланялись и честь отдавали?
      – Да пошел ты, Лосев, к черту. С таким уродом разговаривать - только настроение портить.
      – Ах, настроение у нас испортилось! - протяжным тонким голосом откликнулся Лосев. - Батюшки светы! Какие мы гордые, мы нынче ходим по миру аки тень отца Гамлета, и все нас встречают чаем, да пирогом, да слезою светлою! А мы значит такие возвышенные и дум блаженных полны! Ходим, повышаем себе настроение. А тут такой-сякой Лосев пристал со своими делами суетными и портит нам наше настроение!
      – Знаешь, я хоть человеком помер, а ты помрешь свиньей. - я повернулся к двери.
      – Э, куда направился? - встревожился Лосев.
      – А что такое? Ты уже милицию для меня вызвал?
      – А вот эту херню, которую ты тут наваял, ты значит нам так и бросишь, да? - Лосев ткнул пальцем в монитор.
      – Нет, знаешь ли, я сегодня сюда работать пришел!
      – Хорошо устроился! А кто теперь в этой ерунде разберется?
      – Да уж не ты наверно, ты и в своей-то не очень разбираешься, а микрокристаллку за всю жизнь только на моем столе и видел.
      Мне показалось что его лысина на миг вспыхнула как лампа аварийной сигнализации, но тут же погасла.
      – Значит, Аркадий, ты вот сейчас напоследок сядешь и по всей своей программе на каждой строчке напишешь комментарии - что у тебя где делается. Чтобы после тебя человек мог сесть и разобраться.
      – Да? А еще чего мне надо сделать напоследок в отделе? Может пол помыть или занавески постирать?
      – Аркадий, сядь и пиши. Потому что ты должен был это делать в процессе работы - чтобы программу можно было читать. Неужели ты не понимаешь, что из-за тебя теперь горит весь отдел?
      – А ты не боишься что на клавиатуре останется трупный яд или там болезнь какая-нибудь, нет, не боишься?
      – Ничего, я ее после тебя спиртиком протру.
      – Вот это не видел? - я показал Лосеву кукиш.
      – Ничего, и на тебя управа найдется. - зашипел Лосев, - Думаешь можно людям подлости делать?
      – Все, Лосев, прощай. С ублюдками я разговаривать не желаю.
      Я шагнул к двери, но вдруг раздался протяжный звонок. Я повернул щеколду - за дверью стоял Михалыч. В одной руке у него был неизменный рыжий портфель, в другой - ключи от "Москвича".
      – Аркадий. - он взмахнул портфелем и неловко, по-стариковски, обнял меня. - Как же ты так, Аркадий? Это я во всем виноват, послал тебя за этими компьютерами…
      – Ну что вы, Михаил Германович, при чем тут вы?
      – Я, я во всем виноват! Не ценили мы тебя, Аркаша, ты же золотой человек!
      Михалыч еще раз вздохнул и выпустил меня из объятий. Взмахнул своим потрепанным портфелем и прошел в свой кабинет, приглашая меня за собой. Я пошел за ним.
      – Я сейчас чайку поставлю. - он засуетился возле старого электрочайника.
      – Спасибо, Михаил Германович, я теперь не пью чая.
      – Ах, ну да, ну да. Я никак не могу поверить в это…
      – Как там компьютеры?
      – А, - Михалыч махнул рукой, - В кашу.
      – Я вас очень подвел?
      Михалыч вскинул на меня изумленные близорукие глаза.
      – Ты о чем?
      – О незаконченной программе.
      – Аркашенька, ну как ты можешь такое говорить?
      – Это не я, это Лосев говорит.
      Михалыч нахмурился.
      – Этого старого дурака я до сих пор не выгнал только потому что ему идти некуда, пропадет. Мы с ним проработали двадцать лет, а он как был дураком, так и остался. Он тебе тут наговорил что ли всякого?
      – Не без этого…
      – Аркаша, не суди его строго - это старый больной человек, вечно злой и психованный. А тут еще такое стряслось… Он и мне бывало такого наговорит, что… Не знаю что он там тебе сказал, но я прошу прощения за него.
      – Да ладно, чего уж там теперь. А как быть с моей программой?
      – Ох, и не говори. Надо нанимать программиста.
      – Да, это ведь таких денег стоит, тысячи полторы… - я вопросительно глянул на Михалыча.
      – Угу. - Михалыч кивнул, - Это тебе тоже Лосев сказал? Все верно, денег-то у нас и нету. Вся надежда на тебя была. Может конечно Лосев разберется, но куда ему. А программа у тебя сложная, профессиональная, без комментариев… - Михалыч выжидательно глянул на меня.
      – Ну в принципе… В принципе я могу расставить комментарии.
      – Ой ну что ты, Аркаша, у меня бы и предложить тебе такое язык не повернулся! Но ты просто золотой человек что согласился нам помочь напоследок, спасибо тебе огромное! А то совсем пропадем.
      – Да пожалуйста, мне не трудно.
      – Ох какие люди уходят, какие золотые люди. - по лицу Михалыча покатилась слеза. - Во все времена у всех народов золотые люди… первыми уходят… А тебе много осталось писать по модулю? Ты же вроде почти все закончил.
      – Ну там кое-что по протоколам обмена поправить, да свести воедино.
      – А долго это?
      – В принципе дня четыре если плотно сесть и ничего больше не обнаружится по железу. Я планировал закончить недели через две, не торопясь - ну да я же вам говорил.
      – Да торопиться-то уж куда? Все равно остальные блоки будут только к зиме готовы. Ну я думаю Лосев за тебя справится, девять месяцев осталось, родит… Хотя такой он у нас идиот, что сомневаюсь я.
      – Ну за девять-то месяцев? Там же почти все готово.
      – Ох, Лосев… А тебе действительно четыре дня осталось? - Михалыч быстро взглянул на меня.
      – Ну не знаю. А что, дописать?
      – Что ты! Кощунство какое! Разве бы я посмел тебе такое предлагать! - Михалыч замахал руками. - Единственное что, я бы тогда смог твоим родителям деньги перевести за работу…
      – А так что, они ничего не получат? - я как-то совершенно об этом не задумывался.
      – Ну а как же они получат-то? По какой ведомости? Мы же с тобой даже трудовой договор не составляли.
      – Действительно не составляли! - я опешил. - А как же я у вас полгода пахал без трудового договора?
      – Ох, мое упущение. Виноват я, Аркашенька. Да и ты не напоминал.
      – Я думал вы там сами… Думал у вас там есть что-то такое на меня… Записано…
      – Да откуда же? И поэтому деньги за модуль никак я не смогу перечислить.
      – А если я сейчас подпишу договор?
      – Слыханное ли дело подписывать посмертно? Да и работу ведь ты не закончил, правильно?
      – Хорошо, а если я ее закончу, то как тогда?
      – А тогда элементарно. - Михалыч оживился, - Мы оформляем договор на твою мать… на мать твою… на маму Галкина. И ей выплачиваем четыреста.
      – Шестьсот, как в смете.
      Михалыч густо покраснел.
      – Ну Лосев! Да конечно, мы же тебя решили премировать… - он совсем потупился.
      – И давно решили? - я внимательно глянул в глаза Михалычу.
      Михалыч снова покраснел и отвел взгляд.
      – Аркашенька, не надо так зло, не надо… Много ли я нажился на чужом труде? - он кивнул на свой потрепанный допотопный портфель, лежащий на столе.
      – То есть вы себе на новый портфель отложили из сметы?
      – Аркадий, значит так. - Михалыч решительно уперся обеими пухлыми ручками в столешницу, - Если ты закончишь эту работу, я выдаю твоим родителям четыреста, а нет, значит нет.
      – Значит нет. Кого-то учит жизнь, а меня учит смерть. - я повернулся к двери.
      – Хорошо пятьсот!
      – Раньше надо было думать.
      – Ну за шестьсот я найду троих программистов, ты думаешь один такой умный студент нашелся?
      – Найдите, Михаил Германович, найдите.
      – Хорошо, по ведомости.
      – Нет.
      – Твоим родителям помешают шестьсот? Да они сейчас на твои похороны больше потратят. Подумай о родителях, Аркаша, они ведь теперь одни остались!
      Я помолчал.
      – Хорошо, я добью этот модуль. Только чтобы Лосева духу не было в отделе - дайте ему отгул на неделю.
      – Спасибо тебе, Аркаша, ты золотой человек. Отдел будет вообще пуст, мы все возьмем отгул чтобы тебе не мешать.
      – И скажите вахтерам института, что я здесь буду оставаться на ночь - пусть не гоняют как обычно в десять.
      – Ну нежильцов вахтеры и не гоняют. Золотой человек!
 

* * *

 
      Весь день и всю ночь я просидел за компьютером. Я боялся, что мне захочется спать, глаза будут закрываться сами собой, и снова появится сиреневый коридор, но спать совершенно не хотелось. Вечером когда НИИ опустело, я звонил домой - мама по-прежнему рыдала в трубку, звонил Юльке - подошла ее сестра и сказала, что Юлька в жутком состоянии, наглоталась снотворного и легла спать.
      За окном поднимался рассвет, розовое марево плыло из-за крыш домов. Наступали вторые сутки. Приходил Михалыч, цокал языком, говорил что-то насчет золотого человека. Ушел чтобы не мешать. Работалось легко. Ближе к вечеру я позвонил в офис Юльке, но Григорий сказал, что ее нет на работе. Тон у него был странный - одновременно вежливый, печальный и самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.
      На вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма "Девять дней и один год" про двух ученых-ядерщиков, погибших на испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а второй - еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое посмертно назвали его именем.
      Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к полудню наконец дозвонился до Глеба - он сказал, чтобы я приезжал в три. Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.
      – Аркашенька… - сказала она бесцветным голосом, - Ты прости, но… но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я… - она всхлипнула, - Я буду плакать и… я не могу больше! - она зарыдала.
      – Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.
      Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку.
 

* * *

 
      За дверью Глеба раздавались деловитые голоса, но обычного смеха не звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.
      – Здравствуй, Аркадий. - серьезно поприветствовал Глеб, - Проходи, ботинки можно не снимать.
      – У меня не снимаются. - сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев как Глеб прикусил губу.
      В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки, тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все наши - молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
      Меня усадили во главе стола - там уже было приготовлено маленькое блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
      – Друзья. - Глеб поднял рюмку, - Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда, когда есть сомнения. Но ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был не просто хорошим человеком - он был… у меня нет слов. Мне кажется, что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай - где бы мы ни были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
      Все чокнулись и выпили. Некоторое время за столом висела тишина, только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов - хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на справедливости и восточных единоборствах.
      – Второй тост обычно пьют за родителей… - Витька замолчал, подбирая слово, - ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Но я знаю, что это замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
      Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
      – Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас. Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить за дружбу - пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
      После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись, боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята ожили, по столу поползли разговоры. Семен достал свой неизменный фотоаппарат и сделал несколько снимков. Артур предложил выпить за сессию, и все его поддержали. Аленка и Ольга насели на Игорька чтобы он взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по квартире и я тоже вышел из-за стола, чтобы не оставаться одному.
      В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Аленка, Семен и еще кто-то. На кухне Руслан с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а Лариска хихикала. На балконе курили, облокотившись на перила, слышались полупьяные голоса и смех - там кажется рассказывали анекдоты. В туалете кого-то тошнило.
      В коридоре меня поймал Шуршик.
      – О, з-здорово, Аркад.
      – Привет, Шуршик.
      – С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить…
      – Что?
      – Это… - Шуршик потупился, - С-слушай, ты ведь к-курсовую по с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
      – Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
      – Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
      – Откуда ты знаешь?
      – У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай… если бы это… Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? Н-не мог бы ты ее… Ну в общем… - Шуршик совсем смутился и замолк.
      – Отдать тебе мою курсовую?
      – Вот было бы з-здорово!
      – Ну и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
      – Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес… И это… Не было тебя… Ну давай я подъеду куда-нибудь… Как тебе удобнее…
      – Ну давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
      – Аркад, а вот можно… завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал Косачу…
      – Ну хорошо, завтра. - я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до похорон.
      Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной запели нестройными голосами "Ой, мороз, мороз", и тут же раздался дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: "Ой, понос, понос, не понось меня-а-а-а!" Кто-то заржал, послышался возмущенный вопль Ольги, и Баранова выпихнули в коридор.
      – А, Аркад! - обрадовался Баранов, увидев меня. - У меня к тебе дело на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
      – В смысле? - спросил я ледяным тоном.
      – Ну ты это… Курсовую по сопромату как?
      – Я ее уже Шуршику обещал.
      – Блин, какая сволочь Шуршик! - возмутился Баранов совершенно искренне. - Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!
      – А о чем ты раньше думал?
      – Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?
      – Могу тебе свою зачетку отдать.
      – Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты есть по матанализу?
      – Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.
      – Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
      – Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
      – Завтра я не могу! - огорчился Баранов, - Завтра у меня это… Личная жизнь намечается.
      – Значит через Шуршика передам.
      – Ага! - возмутился Баранов, - Он себе захапает!
      – Ну это вы там с ним сами разбирайтесь.
      – Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! - Баранов хлопнул меня по плечу и оглянулся, - Так, я забыл, где здесь сортир?
      Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался за стенку.
      – А, блин, Аркадий! - произнес он заплетающимся языком. - Стой, послуш… Ик! Послуш… Вот скажи, вот я тебе друг?
      – Друг.
      – Прально! Пойдем выпьем.
      – Я не пью.
      – Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
      – Не в гроб, а в мир иной. Я не пью.
      – Ты меня обижаешь! - насупился Сергей. - Я тебе друг?
      – Друг.
      Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
      – А вот Лебедев - с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к нам на Новый год не приехал?
      – Серега, прекрати.
      – Ты-ы-ы… - Сергей помахал пальцем перед мои лицом, - Ты мне рот не затыкай, понял? Я тебе друг - ик! - каких поискать мало! Тебе завтра в гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Не дело это, понял? Пойдем с тобой выпьем!
      – Я не пью.
      – А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
      – Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат - иди туда и пей.
      – Ты дурак! - обозлился Сергей, - Тебе же там, в гробу, никто больше не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
      – Ага, в гробу я видал таких друзей. - пробормотал я в сторону, но Серега все-таки услышал.
      – Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь, блин! - казалось Сергей обрадовался. - Вот ты такой всегда и был. Эгоист! Инди… идиви… видуалист… инди… инди… иди в задницу короче, козел рогатый!
      Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.
      Дома были отец с матерью, они что-то готовили для предстоящих поминок. Мать постоянно плакала, отец выглядел подавленным, но держался. Я было вызвался помочь им что-нибудь нарезать или там повертеть мясорубку, но они отказались, и я пошел в комнату слушать музыку. Вечером мы тихо, по-семейному посидели за столом, только мать все время плакала и причитала. Но все еще было ничего, пока я не рассказал по Михалыча и историю с модулем. Отец возмутился и стал ругать меня что я такой лопух - по его мнению, я должен был плюнуть Михалычу в морду и уйти, хлопнув дверью, пусть сам доделывает модуль.
      – Сынок, это что же, ты для нас будешь еще после смерти работать? - возмутилась мама, - И не вздумай!
      – Модуль я доделаю. - сказал я угрюмо.
      – Ни в коем случае! - заорал отец, - Я тебе запрещаю!
      – Как мы себя будем чувствовать с этими деньгами? - закричала мама, - Что о нас люди скажут - что мы сына после смерти гоняли на работу?
      – Модуль я закончу. - повторил я.
      – Я не буду ничего подписывать! - закричала мама.
      – Значит деньги возьмет себе Михалыч, только и всего. - я пожал плечами.
      – Нет, подожди, а как так получилось, что ты сразу не заключил договор? - вмешался отец. - Я и не предполагал что у меня сын такой идиот!
      – Ты меня еще учить будешь? - спросил я.
      – И буду! - отец стукнул кулаком по столу.
      – Себастьян, ну пожалуйста, прекрати. - вмешалась мама. - Аркадий, успокойся.
      – Да чего вы меня все учите да затыкаете? - возмутился я.
      – А ты не родителей не ори! - строго сказал отец.
      – Да идите вы все! - я решительно встал из-за стола, повалив за собой табуретку.
      – Аркаша, ты куда? - мать кинулась за мной. - Себастьян, что ты наделал! Зачем ты с ним так?
      – Да пусть идет куда хочет!
      – Аркадий, если ты сейчас посмеешь уйти в три ночи… я сейчас… я не знаю что сделаю! - мать преградила мне дорогу.
      И я остался. Но разговаривать с ними уже не хотелось, я просто ушел в свою комнату и больше не выходил.
 

* * *

 
      Воскресенье я провел дома. К кухне меня так и не подпустили, сказав, что нежильцу неприлично трудиться по дому. Я валялся на диване с книжкой, слушал музыку, съездил на стрелку в метро. Шуршик опоздал на двадцать минут и долго извинялся. Я передал ему пакет с курсовиком и конспектами, а потом мы еще долго стояли, трепались о разной всячине.
      Наступило утро понедельника. На похороны пришло человек двадцать, в основном это были наши родственники. Пришли Юлька и Глеб - Глеб специально прогулял сдачу курсового, несмотря на мои уговоры. Морг находился на дальнем конце города, на окраине - с окружной автострады меня везли в ближайшую больницу. Двери морга были обшарпаны и у входа толпились еще две процессии. Наконец подошла наша очередь и меланхоличный студент-медик в зеленом фартуке, мой ровесник, провел нас в грязноватый траурный зал, где на металлическом столе лежал гроб. Мне хотелось заглянуть внутрь и посмотреть на себя, но гроб был закрыт - очевидно то, что осталось от тела, для просмотра совершенно не годилось.
      Мы погрузили гроб в автобус и поехали на кладбище. Ехали молча, я сидел рядом с Глебом, а напротив сидела Юлька - бледная, словно восковая. На кладбище началась возня, оформление, меня отправили с квитанцией в какую-то сторожку за именной дощечкой, дощечка оказалась еще не готова и мы крепко поругались с местным мужиком. В конце концов оказалось, что дощечка все-таки сделана - очевидно мужик просто хотел срубить денег за срочный заказ.
      Кладбище было многолюдным. В очереди стояло несколько процессий, все они были одинаковы - плачущие родственники, хмурые друзья и сослуживцы и печальные нежильцы, переминающиеся с ноги на ногу - я уже без труда научился выделять нежильцов из толпы, было в них что-то неуловимо схожее. Я прикинул что очередь минут на сорок, не меньше, сказал нашим, что отойду ненадолго и пошел по аллее к старой части кладбища, стоять в очереди было очень тягостно. Я думал что Глеб и Юлька пойдут со мной, но они остались у гроба.
      Постепенно чистые, свежие могилы сменялись покосившимися крестами и растрескавшимися плитами, заросшими мхом, аллея кончилась и вдаль разбегались бесчисленные дорожки, густой сеткой оплетавшие покосившиеся ржавые оградки. Читая забытые, полустертые имена, я углублялся все дальше и наконец остановился перед большим гранитным монументом. Сделан он был на совесть, но становилось ясно, что за ним давно не следят. Из громадной глыбы мрамора смотрел объемно выбитый танк анфас, сверху был здоровый овал с полузатертой фотографией, где молодой подтянутый военный в танковом шлеме смотрел вдаль, чуть улыбаясь, а снизу виднелись большие буквы, выбитые так глубоко, что время не затянуло их ни мхом ни пылью: "Николай Филозов, дважды Герой Советского Союза."
      – Много лет никто сюда не ходит. - раздался у меня за спиной голос, и я от неожиданности вздрогнул и обернулся.
      Передо мной стоял небритый мужичок в пыльном заношенном ватнике, но глаза его как-то необычно светились.
      – Вы сторож? - спросил я.
      – Нет, - хрипло рассмеялся мужичок, - я здесь живу.
      – Бомж? - спросил я и смутился.
      – Бомж. - кивнул мужичок радостно.
      – А не холодно ли на кладбище? - я хотел сказать что-то участливое, но прозвучало это глупо.
      – А мне без разницы, я нежилец. - сказал мужичок.
      – Простите, я не заметил. Я в общем тоже.
      – Да я вижу.
      – А вы… давно?
      – Семь лет уже.
      – Вот это да! А я думал нежильцы столько не живут.
      – А кто мешает? Я тут себе тихонько пристроился, живу помаленьку. Есть тут один, так он вообще пятнадцать лет… Тут нас несколько бомжей, человек семь.
      – И все нежильцы?
      – Да вообще почти все бомжи нежильцы. Разве живой человек станет так жить? Это только нежилец, у которого духу не хватает наверх шагнуть… - мужичок грустно вздохнул. Ну кто устроится - тот еще может жить как нормальный. Много сейчас таких ходит, у меня уже глаз наметанный, идешь по улице - каждый десятый нежилец.
      – Не может быть!
      – Может. Скоро поймешь, научишься различать. А сам-то давно? - мужичок неопределенно кивнул куда-то вверх.
      – Несколько дней.
      – И долго собираешься оставаться?
      – Не знаю. Не хочется пока. Слушайте, а что там… - я тоже кивнул головой наверх, - после смерти?
      – Хе! Поди узнай, расскажешь нам. Оттуда еще никто не возвращался. Закрывают глаза, уходят - и с концами. Или того, бац - и на небесах.
      – Это как? - удивился я.
      – Молча. Геройски.
      – В смысле?
      – Ну вон. - мужичок кивнул на танк, объемно едущий на нас из гранита.
      – Николай Филозов? А что он?
      – Ну читай внизу, не видишь что ли?
      – Николай Филозов, дважды Герой Советского Союза. Ну и что? - я вопросительно глядел на мужичка.
      – Ох и молодежь пошла! Тебя в школе не учили, что звание Героя Советского Союза дается только один раз?
      – Да, вроде припоминаю…
      – Ну? Смекаешь? - нетерпеливо сказал мужичок.
      – То есть второй раз - посмертно?
      – А то ж! Он еще полгода воевал нежильцом, только уже в пехоте, а потом обвязал себя гранатами и под фашистский танк бросился. Душу мигом и разметало.
      – Да-а-а… А откуда вы все это знаете?
      – Да здесь раньше висела доска, там все и было сказано. А потом ее кто-то отвинтил. Ну знаешь, бронза - ценный металл, а тут она здоровая такая… Наверно в рай попал.
      – А те, кто сами уходят, те в ад что ли?
      – Это уж как сложится.
      Я все смотрел на молодое лицо, годами тускневшее на старой кладбищенской керамике. Было в этом лице что-то такое… Либо раньше умели так фотографировать, либо действительно этот парень знал для чего живет и умирает.
      – Да… - сказал я наконец, - геройски жил, геройски умер.
      – Камикадзе. - сказал мужичок.
      – Что?
      – Нежилец-воин. В переводе с японского "ками" - означает дух, нежилец, а "кадза" - воин.
      – Вы знаете японский?
      – Хе… - мужичок горестно вздохнул, - Семь лет назад я еще был заведующим кафедрой в институте иностранных языков. Это я теперь все уже позабыл пока с бомжами здесь околачивался…
      Я поспешил перевести разговор на другую тему и кивнул снова на памятник.
      – Я бы так наверно не смог…
      – В смысле? С гранатами под танк? А чего мешает?
      – Ну не знаю… Как-то…
      – Да все равно же там будешь, какая разница как уходить, самому по себе или под танком? Конец-то один для всех. Но под танком - героем, сам по себе - человеком, а если будешь шляться - то под забором, бомжом помрешь, парень…
      Последние слова прозвучали зло, и мне показалось, что это упрек. Я обиделся.
      – А чего сразу я? Что вы сами не уходите?
      – Я… - Мужичок вздохнул. Затем виновато огляделся вокруг, словно в последний раз. - Да пожалуй ты прав, хватит, засиделся. Все духу не было, трусил. Теперь наверно смогу. Просто решиться… Если не сейчас, то… Все, сейчас. Прощай, спасибо тебе. Может свидимся.
      – Э, э! Стой, я пошутил! - я дернулся к нему, но было поздно - мужичок решительно закрыл глаза и на всякий случай еще прижал их ладонями.
      Он стоял и медленно вплавлялся в теплый майский воздух, растворяясь. Через несколько секунд остался только его контур, словно выгнутый в пространстве из тонкой стальной проволоки, затем исчез и он, и на землю упал пустой пыльный ватник.
      – Аркадий, вот ты где! - из-за оградки выскочил Глеб, - Ты с ума сошел, тебя там все ищут! Мы уже две процессии вне очереди пропустили! Где ты шляешься?
      Я молча указал ему на ватник. В горле стоял комок.
      – Чего это такое? - Глеб с подозрением уставился на ватник.
      – Только что здесь был нежилец, бывший профессор. Только что он ушел.
      Глеб понял что я говорю совершенно серьезно, секунду помолчал, переминаясь с ноги на ногу, но затем все-таки решительно дернул меня за рукав.
      – Пошли быстрее! Тебе сейчас родичи такую взбучку выдадут!
      – Пусть попробуют.
      – Пошли, пошли.
      Мы вернулись в новую часть кладбища. Никакой взбучки не было, хотя все на меня смотрели с укором, лишь мать сказала звенящим шепотом что я позорю семью, а отец сквозь зубы произнес, что дома со мной еще поговорит.
      Похороны прошли быстро, местные молодчики энергично закидали яму землей, и родственники стали собираться к нам домой на поминки. Глеб уехал в институт - он теперь все-таки решил попытаться успеть к сдаче курсовой. Юлька отозвала меня в сторону. Глаза ее был темными от набухших слез.
      – Аркашенька, прощай… - она нежно обняла меня.
      – Ну я еще пару дней здесь… - сказал я неуверенно.
      – Прощай, мы больше не увидимся. Я тебя всегда буду помнить. - она заплакала.
      – Но мы можем еще увидеться завтра… - я чувствовал, что снова появился комок в горле, не хватало еще и мне расплакаться.
      – Мне тяжело, Аркашенька. - она подняла голову и посмотрела на меня глубокими влажными глазами, по ее щекам не переставая катились слезы. - Мне очень тяжело. Надо прощаться, это только пытка и тебе и мне. Я не могу… Если бы ты знал как мне… Я не могу… - она снова упала мне на грудь и лишь тихо вздрагивала в беззвучном плаче.
      – Прощай, Юлька. Прощай, мой воробышек. - я прижал ее к себе как прижимал когда-то.
      Мы стояли неподвижно еще несколько минут, и родственники, ожидавшие в отдалении, стали искоса на нас поглядывать. Наконец мы разжали обьятья, Юлька повернулась и быстро зашагала к чугунным воротам кладбища.
      Я вернулся к родственникам, мы сели в автобус и выехали с кладбища. Из окошка я увидел Юльку - она шла по обочине с белым платком в руке.
 

* * *

 
      Из приличия я немного посидел с родственниками, но вскоре тихо ушел и поехал на работу. Программа как назло все еще не хотела оживать - то одно не ладилось, то другое. Вечером я позвонил родителям и сказал что остаюсь на ночь. Просидел всю ночь и весь следующий день. Вечером второго дня позвонил на работу отец, требовал чтобы я немедленно приехал домой. Я сказал, что доделаю работу и тогда вернусь. Завтра. Но завтра не получилось, и я просидел безвылазно еще три дня. Наконец все было готово, я звякнул Михалычу и сказал, что можно приезжать. Затем дозвонился матери и попросил приехать с паспортом чтобы оформить договор на нее. Тут у нас произошел большой скандал - мама кричала что я негодяй, что я вгоняю ее и отца в гроб, что я позор семьи. Сначала я говорил вежливо, что-то объяснял, доказывал, приводил аргументы, но она оставалась непреклонной, никуда ехать не собиралась и требовала чтобы я немедленно бросил все и явился домой для разговора. Тогда я позвонил отцу на работу и теперь мы поругались еще и с отцом. Наконец я сказал, что сегодня зайду домой и швырнул трубку. Вошел Михалыч с бланком.
      – Аркаша, как имя-отчество у твоей матери?
      – Не надо пока записывать, она отказывается в этом участвовать.
      – На отца писать?
      – И на отца не надо. Может на Юльку?
      – На кого?
      – Это я так, про себя. Сейчас звякну. - я снова потянул к себе телефон и набрал юлькин номер.
      В трубке раздался хохот какой-то дамы, затем деловито:
      – Добрый день, акционерное общество "Витязь".
      – Юлю позовите пожалуйста.
      – Сейчас. Юлька! - опять хохот.
      Наконец я услышал голос Юльки.
      – Але?
      – Юль, привет, это опять Аркадий…
      – Привет. - она не удивилась, но ее голос сразу стал каким-то серым.
      – Слушай, тут такое дело, я закончил работу и есть за нее деньги, их надо на тебя перечислить.
      – Почему на меня?
      – Родители отказываются. Тебе они не помешают, правда? Надо просто приехать с паспортом.
      – Аркадий, я не могу. - твердо сказала Юлька и непривычное "Аркадий " резануло слух.
      – Почему?
      – Не могу и все. Не могу. - ей явно не хватало слов.
      – Ну хорошо, тогда пока? - я был растерян.
      – Прощай. - тихо сказала Юлька и первая положила трубку.
      Я некоторое время отупело держал в руке пиликающий кусок пластика, Михалыч внимательно смотрел на меня.
      – Может быть мы тебе какой-нибудь памятник поставим в пределах суммы?
      – Не надо. - сказал я зло, - Я не бросался под танк с гранатами.
      – Ну тогда может быть тебе это и не очень нужно? - осторожно сказал Михалыч и зачем-то добавил, - В такой-то момент?
      – Нет, так не пойдет. Вот что - надо перечислить в фонд мира! Или в детский дом. Детям Чернобыля, ветеранам, мало ли фондов?
      – Ты хочешь чтобы я написал в договоре "программу модуля выполнил фонд мира"? - произнес Михалыч с мягкой иронией.
      – Действительно, не получается. - огорчился я.
      – Можно оформить на меня, а я потом перечислю, но ведь ты наверно…
      – Мне не доверяешь. - закончил я фразу. - И есть тому причины.
      Я снова потянулся к аппарату и набрал номер Глеба. Долго никто не снимал трубку, наконец раздался раздраженный голос Баранова.
      – Ало? Ало?
      – Чего ты кричишь, это Аркадий.
      – Какой? - растерялся Баранов.
      – Никакой. Галкин. Где Глеб?
      – Никого нет, пятница, Глеб на даче, я тут… мы… слушай, а я думал ты уже… это…
      – Нет пока. А с кем ты там? Есть кто-нибудь из наших? - не хотелось отдавать деньги Баранову.
      – Ну ты ее не знаешь… - замялся Баранов.
      – Хорошо. - я решился, - Паспорт у тебя с собой?
      – А что? Ты не мог бы перезвонить попозже, просто я сейчас никуда не могу…
      Я кивнул неподвижно стоящему Михалычу: "пишите: Баранов".
      – Бросай все, тебе деньги нужны? Шестьсот? На халяву?
      – Да! - тут же вскинулся Баранов, - Ты мне в наследство что ли?
      – Ну типа того. Хватай паспорт, пиши адрес, тебя встретит Михаил Германович с ведомостью. Михаил Германович - запомнил? Нет, меня там не будет, я там уже насиделся выше крыши. Ну пока. И проверь там все внимательно.
      Я встал и повернулся к Михалычу.
      – Прощайте, Михаил Германович.
      – Зря ты так, Аркашенька.
      – Не зря.
      – А кто такой Баранов?
      – О, это такой Баранов, которого обмануть как меня никому не удастся.
      – Аркашенька, но так получилось…
      Михалыч стоял передо мной весь красный, низенький, взгляд в пол, как провинившийся школьник. Мне стало его жалко.
      – Поверьте, я не обижаюсь, я сам виноват. Пойду я, Михаил Германович. Если что - я сегодня вечером еще дома, телефон у вас записан.
      – Стой, а модуль мы с Барановым что ли будем тестировать?
      – С Барановым? - я усмехнулся, - Попробуйте. Но лучше с Лосевым. Модуль работает, я свое дело сделал полностью, прощайте. - и я вышел на улицу.
 

* * *

 
      – Ты позоришь нашу семью! - кричал отец, расхаживая вдоль окна по своему обыкновению.
      – Интересно чем?
      – Почему ты еще здесь? Что о нас скажут соседи, что мы сына эксплуатируем после смерти как Сталин заключенных на Беломорканале?
      – Я прощаюсь с миром, имею право.
      – Похороны были почти неделю назад!
      – Это мое личное дело и никого не касается.
      – Касается! Ты мой сын, и я хочу чтобы мой сын умер человеком а не блудил нежильцом по свету!
      – Имею право прощаться столько, столько хочу.
      – А по-моему ты вообще не собираешься уходить, так? - отец прищурился.
      Терпение мое лопнуло.
      – А ты наверно всю жизнь мечтал о моей смерти, так? Никак не дождешься!
      – Не смей со мной разговаривать в таком тоне! - закричал отец.
      В комнату вошла мать.
      – Себастьян, я тебя прошу, мы же договаривались без этих криков! У нас же такая слышимость! Соседи уже все знают!
      – Разговаривай сама! - бросил отец и вышел из комнаты.
      – Сынок, пойми… - мама говорила медленно, выбирая слова поточнее, - пойми отца. Он не хочет тебе зла, он просто пытается объяснить что так принято. Мы ведь живем в обществе. Есть нормы, правила, традиции. Почему ты делаешь все не как у людей? На похоронах куда-то убежал…
      – Мам, мы же договорились об этом не вспоминать. Об этом мы ругались вчера весь вечер, сегодня утро.
      – Хорошо, я не об этом. Скажи, ты действительно не хочешь уходить?
      – А вы все так хотите чтобы я скорее ушел?
      – Ничего ты не понимаешь… - она устало опустилась на диван, на секунду прижала к глазам платок и продолжила с надрывом, - Да я бы жизнь отдала за тебя! Если бы мне сейчас предложили сделать так, чтобы ты был жив, я бы… - голос ее дрогнул, она комкала в руке платок.
      – Да уйду я, уйду, никуда не денусь. Зачем же вы меня подгоняете? Через неделю меня здесь точно не будет, что вы волнуетесь?
      – Еще целую неделю? - она оторвала от глаз платок и изумленно уставилась на меня.
      – Да почему бы и нет?
      – Сынок… Ну пойми же ты - ведь ничего тут нельзя сделать, тебя не вернуть. И ты только травишь душу мне, себе, Юле…
      – Хорошо я больше не приду. Поеду за город, поброжу пару дней по лесу и уйду. Я всегда любил бродить по лесу…
      – Но почему у тебя все не как у людей? Есть ведь обычай - нежилец уходит в день поминок, ну или на следующий день. Меня соседи спрашивают, а что я им отвечу? Я не гоню тебя, и если бы была хоть надежда, хоть… - она снова заплакала.
      – Прощай. - сухо сказал я, встал, и вышел из дома.
      На улице шел дождь, я оглянулся - идти было некуда. И мне вдруг захотелось попасть туда, на бульвар, где я сидел неделю назад на лавке под каштаном. Я сел в метро и вскоре снова выходил под дождь в центре города.
      Я перешел улицу, завернул за угол и вдруг остолбенел, нос к носу столкнувшись с Юлькой. Она шла под одним зонтиком с Григорием, и тот нежно держал ее под руку. Юлька жутко смутилась.
      – Привет. - сказал я растерянно. - И тебе привет, Григорий.
      Юлька явно не знала куда деваться, да и Григорий как-то смущенно шмыгал носом. Гораздо более смущенно, чем шмыгает носом работник конторы, направляясь к метро с одной из сотрудниц.
      – Значит ты уже с Григорием погуливаешь? - спросил я.
      Юлька промолчала, и я понял что попал в точку.
      – Молодец ты, Юленька, нечего сказать. Могла бы подождать пока я уйду. И ты тоже хорош. - повернулся я к Григорию.
      – А чего ты не уходишь-то? - смущенно пробасил тот, разглядывая носки своих лакированных ботинок.
      – Да какое ваше собачье дело? - взорвался я. - Можно недельку после похорон подождать, а потом трахаться с кем попало? А, воробышек?
      – А что мне теперь, жизнь ломать? До старости в трауре ходить? - вспыхнула Юлька.
      – Да ты просто сука!
      – Да пошел ты знаешь куда? Мы с Григорием последние два месяца и так неплохо без тебя обходились…
      Она осеклась и капризно прикусила губу, было видно что Юлька уже жалеет о сказанном. На меня она старалась не смотреть. И я вдруг вспомнил все эти "сегодня я занята", "на работу за мной не заезжай", "поеду к подруге на дачу" - и понял что она сказала правду. Григорий молчал, по-прежнему уткнув взгляд в землю.
      – Ну а ты что скажешь, Гриша? - я перевел взгляд на него.
      Я ждал, что он сейчас пробасит что-нибудь в своей развязной манере, и тогда я врежу по этой наглой роже, по тупому бритому подбородку, искалечу, выбью зубы, чтоб хоть кто-то в этом мире запомнил меня надолго. Но Григорий молчал, не поднимая взгляда. Наверно ему сейчас действительно было неловко и стыдно. Я приглушил в себе злобу и сделал шаг в сторону:
      – Проходите, не толпитесь, людишки добрые. Жить вам поживать, да добра наживать. Долго и счастливо. И умереть в один день.
      Юлька и Григорий, как по команде, двинулись вперед и быстро завернули за угол.
      Я дошел до бульвара и сел на скамейку под каштаном. Листья уже распустились, и теперь в вышине покачивались белые цветочные свечки. Дождь лил не переставая - нудный и мелкий, и казалось насквозь пронизывал душу своими тупыми иголками. Неподалеку возле луже плескались двое ребятишек - они зачем-то кидали туда кирпич, вынимали и кидали снова. Этот мир был чужой, я больше не был его частью, и теперь вдруг понял это. Я уже не чувствовал за плечами груз неоконченных дел и недовыполненных обещаний. Не я должен был вставить тете Лиде стекло, и не моего паяльника ждал на антресолях наш сломанный телефон с определителем номера. Не моя сессия заваливалась, и не я клялся вернуться к маленькому карельскому озерку, чтобы пройти тот перекат на байдарке, а не на катамаране. Не я мечтал когда-нибудь побывать в Париже, это кто-то другой не успел там побывать. Этот мир был чужой, созданный для других людей, здесь не было ничего моего, и даже желание еще раз поднять голову и взглянуть в последний раз на цветущий каштан и летящие дождевые капли - это было не мое желание.
      – Смотри, кажется нежилец. - донесся до меня издалека голос одного из мальчишек. - Тикаем отсюда?
      Не на что было решаться - все было решено заранее и решено не мной. Я закрыл глаза.
      Сиреневый коридор появился сразу и заполнил все пространство вокруг. Он дернулся вперед - как бы недоверчиво поначалу, сомневаясь, надолго ли я сюда заглянул, но затем осмелел, и его стенки двинулись навстречу, все ускоряясь. И я размывался по стенкам, пропадая, и последней моей мыслью было: зря не оставил плащ дома, пропадет.
      Коридор извивался и раздавался вширь, мерцая всеми переливами света вдали, я прикипал взглядом к этому свету, несся к нему, и наконец влетел в огненное озеро, вылетел из коридора и полетел все выше и выше. Коридора больше не было, он остался внизу, я сам был этим коридором, коридором нежильцов. Сквозь меня летел в бесконечность со связкой гранат Николай Филозов, сквозь меня на далекие океанские огни Перл-Харбор падали японские самолеты, и я был пилотом-камикадзе в каждом из них. Сквозь меня летел Земной шар и Вселенная, я сам был всем этим миром, каждой его песчинкой и каждой бактерией. Я вел грузовик, а рядом со мной сидел я, и в кузове лежал я в виде двух компьютеров. И навстречу мне летел я, который был КАМАЗом и его водителем. Я был землей внизу и небом наверху, я был Вселенной. И я столкнулся сам с собой. Это ведь так просто - я и есть весь этот мир. Я - Вселенная. И в том числе Аркадий Галкин. Как частный случай себя. Я открыл глаза.
 

* * *

 
      Фон был нечеткий, белый, но сумрачный. Где-то на грани углового зрения что-то маячило, размываясь. Какой-то рычаг или башня. Тела я не чувствовал, но мог открывать и закрывать глаза. Где-то за мной по-прежнему оставалось жерло сиреневого коридора, я чувствовал его, но уверенно держался наверху. Затем постепенно вокруг появилась резкость и башня оказалась всего-навсего серым штативом больничной капельницы.
      – Он приходит в себя. - сказала женщина в белом халате и склонилась надо мной.
      Я хотел что-то сказать, но не мог открыть рта. Прошло несколько минут, я чувствовал что рядом по-прежнему есть люди, и сделал еще одну попытку заговорить. На этот раз попытка удалась.
      – Где я?
      – Тише, тише! - тут же шепотом отозвалась женщина и склонилась надо мной.
      Я узнал ее - это была медсестра Светлана, которую я видел две недели назад в операционной.
      – Где я?
      – Нельзя разговаривать! Вы в больнице, вчера вечером попали в аварию, вас прооперировали, все цело, все будет хорошо. Разговаривать нельзя.
      – Вчера? В другую аварию?
      – Вам все расскажут, не надо разговаривать.
      – Но я же умер?
      – Кто вам сказал такую глупость?
      – Умер и ходил как нежилец.
      – Как кто? Куда ходил?
      – Значит у меня были эти… комические галлюцинации?
      – Комические? Смешные что ли?
      – Нет от слова "кома".
      – Ну тогда уж правильнее будет "коматозные". Хотя такого термина нет. Но не волнуйтесь, во время клинической смерти мерещится многое.
      – Клиническая смерть - это ведь смерть в клинике, так? А смерть духовного тела?
      – Вот вы поправитесь и нам расскажите. А то те, кто из комы вышел, не любят ничего рассказывать. Но пока не надо разговаривать.
      Я замолчал, осмысливая услышанное.
      – Постойте, но ведь вы были в операционной? Вас же зовут Светлана?
      – Светлана. - мельком удивилась она и, судя по голосу, куда-то обернулась. - Надюшка, спустись, сообщи родственникам, что больной уже пришел в сознание. А то с ночи сидят, ждут.
      – А что за родственники?
      – Мама пришла, девушка молодая, Юля, звонил э-э-э… Михаил Германович кажется - это ваш отец? Но мы в реанимацию никого не пустим. А когда вас через пару дней переведут в обычную палату - там уже как врач скажет.
      – Мама, Юля, Михаил Германович… - повторил я шепотом. - Знаете что?
      – Что? Передать что-то? - Светлана склонилась надо мной.
      – Передайте. Передайте им: проходите, не толпитесь, людишки добрые!
      Я закрыл глаза и расслабил невидимые мышцы души, удерживавшие меня над воронкой сиреневого коридора. И полетел вниз. Вниз, в полную темноту.
      – Так, что такое? Подожди, стой! Доктор! Доктор!! Товарищ Скворцов!!! Сюда! Больному плохо! Мы теряем его!
      Я уже не слышал - я падал все глубже и глубже, в полную темноту.
        Москва, 1998
        10 апреля - 28 июня
 

      Я подошел к двери и постучал. Молодой, немного клетчатый голос меланхолично ответил "войдите". Я осторожно вошел и огляделся. Комната больше напоминала медицинский кабинет, чем гостинную или бассейн, в углу сидел белый топчан, накрытый соленой клеенкой, у окна стоял стол в окружении спящих кактусов, на стене висел календарь на несуществующий год, рядом стыдливо ютился шкаф с книгами и почему-то детскими игрушками. За столом сидел человек в холодном пиджаке, в больших тусклых очках. Я навел на него взгляд и кликнул левым глазом, но информации не оказалось.
      – Вы - Глеб Альтшифтер. - то ли спросил, то ли приказал он. - Садитесь. Меня зовут Тамара Потаповна.
      Я сел в указанное мне несъедобное кресло и протянул свой тощий паспорт. Человек взял из пачки большой лист белой бумаги и авторучкой задумчиво провел вверху линию, а затем, спотыкаясь о молекулы бумаги, записал "Глеб Альтшифтер, первичник". Я и глазом не моргнул, только повел бровью.
      – Вы хорошо добрались, Глеб? - спросил он.
      – Хорошо, немного душно, но в целом хорошо.
      – Как вы себя чувствуете?
      – Очень хорошо. Немного хуже чем завтра, но тоже очень хорошо.
      – Итак, что вас беспокоит?
      – Тамара, вы задаете сложные вопросы. Меня как раз беспокоит именно то, что меня что-то беспокоит. Если бы я знал что именно меня беспокоит, я бы наверно успокоился.
      – Хорошо, я уточню. У вас бывают необычные переживания, мысли, чувства, ощущения?
      – О, да. Вся жизнь - это необычные переживания, мысли, чувства.
      – И давно это началось?
      – Двадцать семь лет назад. Я ведь рыба по гороскопу.
      – М-м-м, в общем я не об этом… А какие именно необычные ощущения вас преследуют?
      – У меня иногда болит голова, левый мизинец ноги. Обычно правой ноги, для равновесия, иногда щеки не совсем меня слушаются, пару раз было, что печень снималась с места и часами ходила по животу и груди. И тогда…
      – Очень интересно, продолжайте! - прервал меня человек за столом. Он написал на листе бумаги "ПСД" и стал задумчиво водить авторучкой, подкрашивая и расширяя в бумажном пространстве уголки буквы "П".
      – Я уже не помню о чем мы беседовали. Очевидно о проблеме разума и добра в мире. Вам не кажется, что это суть противоположности?
      – Кто вы по профессии?
      – Я окончил факультет информатики института автоматики, потом работал программистом. Недавно я уволился. Сейчас его переименовали в университет.
      – Кого переименовали? Институт автоматики?
      – Увы, как это ни парадоксально.
      – А почему вы уволились с работы?
      – Я очень талантлив. Все что я делаю последнее время кажется им неправильным. Скажите, разве может программа быть неправильной если она выдает правильный результат? Какая разница как и куда она его выдает если он правильный? Но они считают иначе.
      – Я совершенно не знакома с компьютерами. - человек на секунду поднял взгляд, а затем снова опустил глаза внутрь листка. Авторучка дошла до уголков буквы "Д".
      – Жаль. Мы могли бы о многом поговорить. В общем меня попросту выгнали, хлопнув дверью.
      – Вы хлопнули дверью или они?
      – Они хлопнули мною дверью.
      – Заставили вас хлопнуть дверью?
      – Да нет же, они заставили мою ногу хлопнуть дверью. Я же вам говорил про мизинец.
      Человек внимательно посмотрел на меня и установил вопросительный знак после "ПСД", а строкой ниже написал "СР" и дважды подчеркнул. После чего стал закрашивать уголки у "С".
      – Скажите, Глеб, а кто посоветовал вам прийти сюда?
      – Наверно я.
      – Как это?
      – Сегодня утром я нашел у себя в тапочке перед кроватью записку. Вот она. - я вынул то самое письмо.
      Человек внимательно взял записку и прочел вслух. "Я все узнал. Завтра ОБЯЗАТЕЛЬНО сходи на Каширскую, 15-2, ты записан. Скоро вернусь, не скучай без меня. Разум." Глаза человека расширились.
      – Это писали вы?
      – Очевидно я, ведь почерк мой. Хотя я этого не помню.
      – Понятно. Скажите, а как вы сами сейчас оцениваете то, что с вами происходит?
      – Скажу. Началось это неделю назад. Можно сказать так - это победа сил добра над силами разума. Впрочем ведь вы так у себя и написали.
      – Где?
      – А вот - "ПСД". Победа сил добра. И "СР" - силы разума.
      – Нет, это совершенно другие обозначения. Профессиональный язык, вам он покажется таким же отчужденым как мне ваш компьютер.
      Я расхохотался.
      – Но что же может означать "ПСД", если не "Победа сил добра "?
      – Вам это ничего не скажет. "Психо-соматическая динамика".
      – Вы хотите сказать что я псих?
      – Вот видите, я же говорила, что вы совершенно неправильно поймете. Разве вы считаете себя психом?
      – А разве я похож на психа? А что такое "СР"?
      – Синдром расщепления.
      На всякий случай я навел взгляд на листок и дважды кликнул левым глазом. Немедленно в воздухе появилась рамочка, а в ней надпись "Победа сил добра над силами разума". Рамочка повесела немного в воздухе и исчезла. Какие тут могут быть иные толкования?
      – Абсурд. Набор слов. Шипящих. Не обманывайте меня, у вас написано буквально: "Победа сил добра над силами разума".
      – Вы так считаете. Но давайте рассудим логически - я согласна, это означает - то, а то - означает это…
      – Наоборот. - поправил я.
      – Хорошо, наоборот. Но где вы увидели слово "над"?
      Я удивился. Кажется этот человек действительно играл со мной странную игру. Какой смысл скрывать очевидное?
      – Извините, но ведь вы же не будете спорить, что "СР" у вас написано под "ПСД", следовательно "ПСД" - над?
      Человек удивленно посмотрел в листок и не нашелся что ответить. И тут я понял первое правило этой игры - НИКТО КРОМЕ МЕНЯ НЕ ЗНАЕТ ИСТИНУ.
      – Но уверяю вас, имелось в виду другое. - сказал наконец человек.
      И тут я понял второе правило игры - НИКТО НЕ ХОЧЕТ ВЕРИТЬ В ИСТИНУ.
      – Раз вы сами не хотите - я не могу вас заставить. - сказал я.
      – Как вы относитесь к тому, чтобы отдохнуть у нас несколько дней?
      – У меня очень много дел. - ответил я.
      – И все-таки вам придется остаться. - ответил человек, поднял трубку телефона и кликнул девятку.
      – Вы хотите меня оставить против моего желания? - удивился я.
      – Поверьте, я хочу вам только добра.
      Я перевел взгляд на него и кликнул левым глазом. Появилась рамочка с надписью "Хочет добра". Я удивился.
      – Уточните пожалуйста, это очень интересный вопрос. Как же это можно делать добро против желания того, кому оно делается? Здесь противоречие!
      – Пал Петрович, зайдите пожалуйста в семнадцатую. - человек положил трубку, - Здесь нет противоречия. Поверьте мне, то, что я делаю для вас, пусть даже оно сейчас кажется вам странным и неправильным, это продиктовано только идеей добра. Вы понимаете?
      – Нет, не понимаю. Вы считаете добром одно, а я другое.
      – В этой ситуации положитесь на меня, я сейчас знаю намного больше чем вы. Когда вы тоже узнаете это, вы со мной согласитесь. Понимаете?
      – Понимаю. Третье правило: ДОБРО МОЖНО ДЕЛАТЬ НАСИЛЬНО ЕСЛИ ТЫ ЗНАЕШЬ ЧТО ЭТО ПРАВИЛЬНО. Спасибо вам, теперь я разобрался с этим вопросом полностью.
      Дверь раскрылась и в комнату влетел Толстяк. В голове у него был моторчик и Толстяк гудел, летя над терпким линолеумом:
      – Что такое?
      Человек сразу вскочил и тоже повис над линолеумом перед Толстяком.
      – Пал Петрович, нужно одно место.
      – Мест нет! - взревел моторчик в голове у Толстяка.
      Я навел на него взгляд и кликнул - появилась рамка с кучей текста и я погрузился в чтение. "Любит коньяк и селедку, дочка учится в третьем классе английской гимназии…
      – Пал Петрович, это серьезный случай, первая манифестация, мы его не можем выкинуть на улицу!
      В возрасте четырех лет напугала во дворе собака, любимая книга "Трое в лодке не считая
      – А кого мы должны выкинуть на улицу? Вы все тут с ума посходили!
      – Но можно поставить лишнюю кровать… собаки". Любимые конфеты - помидоры. Любимая музыка - квартет. Лю
      – Где я вам возьму кровать? Свою принесу из дома?
      – А если позвонить в пятую градскую?
      – Да они нам сами нам только вчера оттуда двоих перевели! бимое животное - кошка.
      – И что делать прикажете, пал Петрович?
      – А может он подождет? Подойдите сюда, как вас зовут?
      – Глеб.
      – Где вы находитесь?
      – В больнице номер пятнадцать, Каширское шоссе.
      – Какое сегодня число?
      – Третье мая одна тысяча девятьсот…
      – Достаточно. Вполне адекватен. Вы можете прийти еще раз в понедельник? Суетлив, категоричен в выводах, плохой администратор. Для продолжения нажмите любую клавишу." Я кликнул правым глазом. Рамка исчезла.
      – Могу, если это так важно.
      – Идите.
      – Могу идти?
      – Идите!
      Я вышел в молочный коридор, отворил дверь на улицу и попил свежего весеннего воздуха. Затем поводил взглядом по окружающим предметам - жизнь была прекрасна. Вокруг было буквально разлито несделанное добро. Добро было в каждой точке, оно ждало своего момента, чтобы кто-нибудь подошел и сделал его. С чего же начать? Ответ пришел сам собой - начинать надо с Детского мира.
 

* * *

 
      В Детском мире толпился глазастый народ, и каждому не хватало добра. Кликая поочередно на проплывющие мимо майки и рубашки на горячих телах я узнавал много нового, порой даже интимного. Все были несчастны. Одни шорты были озабочены выбором подарка своему ребенку от первого брака, другая кофта страдала от желания обменять взятого тут вчера электронного китайского несъедобного медвежонка и пробивалась к мутно-бульонному прилавку. Кассирша страдала от недостачи, грузчик - от сексуальных чувств к кассирше, покупатели отдела обуви - от отсутствия грузчика. Надо было осчастливить их всех вместе. Но как? Около часа (хотя по моим часам прошло всего три минуты) я кликал на все предметы, но выхода не было. И вот мне повезло - малозаметная дверь сообщила мне о тайнике. Пока продавщица ближнего отдела отвернула свою клыкастую морду чтобы завернуть ботинки, я проник в лаз. Стены давили на меня со всех сторон, но я сжимал зубы и полз вперед. И мои старания были вознаграждены - я нашел еще одну дверь в конце коридора и попал в комнату, уставленную коробками. Я навелся на коробки, кликнул, и прочел в рамке о том, что там лежит концентрат счастья, который надо растворить в воздухе. В коробках оказались большие горькие бумажные трубки с надписью "Феерверк". Я долго кликал на эту надпись, но ничего не происходило. Пришлось поработать головой. Вскоре я догадался о значении этого слова - это было до неузнаваемости искаженное "веер вверх!", а значит по смыслу - что-то вроде салюта или феерверка. Собственно ведь и слово "феерверк" очень похоже на "Феерверк", лишь первая буква у того заглавная. Как я сразу не догадался? Я взял ровно 64 трубки, связал их длинные хвосты в узел и спрятал за пазухой. Затем вышел обратно тем же путем, заработав всего один белый минус за касание рукавом стены.
      Путь мой лежал на балкон второго этажа. Я одолжил у проходящей мимо дамы зажигалку, тут же при ней поджег хвост "веер вверха" и бросил его вниз. Зеленый пятнистый демон с воем попытался схватить меня, но я увернулся, подставил ему подножку и он полетел вниз с балкона, жутко махая всеми пятью руками. Я проводил его взглядом и видел как он упал в секцию игрушек на огромного полосатого жирафа, перекатился с него на бегемота и упал на пол, тут же вскочив с прежним воем.
      И тут заработал веер вверх! О, сколько концентрированного счастья вылилось в воздух! Теряясь в общей радостной суматохе, уходя к дальней лестнице, я оглядывался и кликал - все было хорошо, кроме одной женщины, которая подвернула ногу. Впрочем у нее оставалась запасная. Другому человеку веер вверх прожег пиджак. Но разве это можно сравнить с той контрольной суммой общего счастья, которое будет расти как снежный ком - в завтрашней заметке "Московского комсомольца", в тысячах и тысячах рассказов очевидцев! Я воочию представил в рамке как сверкают глаза близких, слушающих рассказ о великом веер вверхе в здании Детского мира, как помогают впечатления о пережитом найти тему разговора с соседями и сослуживцами, наладить жизнь в семье и коллективе!
      Но я уходил - меня ждали другие добрые дела.
      Первым делом я конечно решил приобрести ядов и наркотиков, лучше конечно наркотиков - ведь не каждый яд является наркотиком, в то время как каждый наркотик - яд. Мне наверняка они понадобятся сегодня - есть многие люди, смерть которых большое благо для них самих. Я подошел к аптечному домику и остановился в нерешительности. Я кликал на все подряд препараты за стеклом, не зная что выбрать. Или я неправильно кликал - правым глазом - или так было надо, но ни названий, ни формул не выскакивало из них. Пришлось полагаться на здравый смысл. Я закрыл глаза, раскрутился на месте и ткнул пальцем в первое попавшееся. Палец попал в точку между "Аскорбиновой кислотой" и "Глюкозой ". Я стал размышлять что из них выбрать. "Аскорбиновую кислоту" я естественно забраковал. Оскорбления, да еще едкой кислотой, отнюдь не соответствовали идеям добра. Но едва я прочел название "Глюкоза" - мое сердце забилось. Я понял, что это как раз то, что нужно - сильный наркотик-яд. Я наклонился к окошку и протянул продавщице деньги, попросив 32 упаковки глюкозы. Пока она собирала их в пленочный пакетик, я кликнул на нее - оказалось, что она транссексуал.
      Отойдя немного от аптечного домика, я решил испытать яд на себе. Для этого через носовой платок (чтобы яд не попал на кожу рук) я отломил четверть одной таблетки "Глюкозы" и съел. Уже за миг до того, как я поднес снадобье ко рту и разжевал, начались глюки. Из окна соседнего дома высунулась гигантская ископаемая кукушка и прокуковала полдень, а чуть вдалеке из асфальта пробился росток стиха. Он набух, подтянулся и распустился кустиком строчек. Я первый раз в жизни видел как растет куст стиха и просто обомлел от изумления! Из асфальта торчал крючковатый ствол идеи, от него отходили во все стороны ветки строчек, и каждая кончалась гроздью веточек-слов с ярким бутоном рифмы на конце.
      теперь я вегетариа
      нец я вчера пере
      смотрел свой взгляд, решил не на
      до мясо употре
      блять в пищу
      Мимо прошли две спинки минтая. Им было жарко и они обмахивались фуражками. На этом глюки кончились. Я решил, что препарат вполне подойдет для целей добра, высыпал таблетки из всех упаковок в карман и пошел искать нужного человека.
      Нашел я его быстро - в маленькой забегаловке, где у прилавка наливали песочный кофе и выдавали поролоновое безе. Я тоже отстоял очередь, купил стакан кофе и встал за круглый высокий столик. Выбрал я столик не случайно - соседом моим был худой царь в галстуке. Он потягивал кофе, брезгливо держа стакан. У основания столика смирно сидел его дипломат. Я кликнул на дипломат, но там не было ничего интересного. Тогда я кликнул на царя. Текст в появившейся рамке говорил что-то о его работе, затем о роковом шиле. Жить ему оставалось минут десять, не больше. Вот сейчас он допьет кофе и пойдет в свой офис. По дороге он обязательно запрокинет голову чтобы посмотреть не появились ли вдруг в небе парашюты, и тут с карниза седьмого этажа сорвется шило, забытое штукатурами, и стремительно пойдет вниз, и вопьется ему в глаз. Он умрет в муках. Зачем в муках когда можно в глюках? И кто ему поможет в этом если не я? Я незаметно толкнул ногой дипломат и дипломат повалился, слепо стукнувшись лбом о водянистый кафель. Царь дернулся, корона сползла на лоб, и он согнулся под стол - помочь подняться своему верному дипломату. В ту же секунду я одним незаметным движением высыпал ему в кофе китовую дозу яда - сразу 16 таблеток.
      Царь грустно поднялся и снова потянулся губами к стакану. На секунду я почувствовал себя цареубийцей, но кликнув дважды на царя понял, что он не царь, а просто лицом похож на академика Королева, да и фамилия у него наверняка тоже Королев. Королев тянул кофе, яд еще не успел подействовать. Я вышел и пошел прочь - меня ждали другие добрые дела. Пора уже было идти в Зоопарк.
      Я пошел к метро, но затем мне пришла в голову мысль отправиться туда на машине. Машин вокруг было множество, я остановился около одной из них и потянул на себя дверцу. Она открылась, и я собрался уже сесть на маслянистое сидение, как заметил сзади наручную сумку. Я кликнул на сумку, но никакой информации не получил - надпись в рамке лишь гласила "Возьми это". Я взял сумку, но тут увидел, что нет ключей зажигания, значит машина мне досталась бракованная. Я вышел из машины и пошел к скверу, сел на невкусный деревянный диванчик и расстегнул наручную сумку. В сумке лежал паспорт с черной фотографией и именем "Коротков Юрий Германович", маленькая книжка с заглавием "удостоверение депутата" и карточка с магнитной полоской. Я кликнул на магнитную полоску, но в ответ получил сообщение об ошибочной кодировке. Пришлось закрыть рамку ни с чем. Я покликал на фотографию на карточке и узнал, что Коротков Юрий Германович - одномандатник. Я прочитал еще раз и меня передернуло от отвращения. Кроме этой подробности, я узнал, что у него две любовницы, дома в ванной живет говорящий крокодил, что Коротков три раза летал на луну, любит мороженное и жвачку, что его мать зовут Софья, а отца - папа. Добром было для Короткова никуда сегодня не ехать, так как, раз он депутат, то наверно поедет в Госдуму, но там его ждет только нервотрепка. Очень хорошо что у него теперь нет удостоверения, теперь он может отдохнуть от суеты.
      И я принял решение по дороге в Зоопарк поехать в Госдуму вместо Короткова, ведь раз возможность сделать добро лежит повсюду, то какая разница куда именно ехать и где что делать?
      Я пошел вперед большим быстрым пешком и вскоре ДОБРАлся до здания Госдумы. Войдя в кислые двери, я предъявил удостоверение Короткова, милиционеры на входе мельком кивнули, и я прошел внутрь, затем попал в зал и сел на кресло. Настало время передохнуть. Мой сосед справа - клыкастый буйвол - постоянно говорил мне что-то о том, что в стране не будет порядка пока всех кому не лень будут пускать в наш дупутатский буфет, хорошо еще что в зал заседаний посторонних не пускают. Я кликнул на него - у него была в горле кость и он недавно объелся груш. Далеко в президиуме что-то происходило. Периодически по залу рычали микрофоны и вяло ходили холодные люди. Было шумно. Передо мной на пульте были две кнопки и щель. Кликнув на щель, я узнал что в нее надо засовывать магнитную карточку. Когда объявили очередное голосование, я так и сделал, нажав кнопку "да". Да - всегда добро, нет - всегда зло или разум. Буйвол пожаловался на головную боль и спросил нет ли у меня таблетки цитромона. Я кликнул на него два раза и узнал, что цитромоном называтся вот это устройство с щелью для магнитной карточки и двумя кнопками. Я показал буйволу на цитромон, он кивнул и замолк. Что же касается таблеток, то я вынул ему из кармана одну "Глюкозу" и буйвол ее проглотил с благодарностью.
      В это время по залу объявили, что согласно вчерашнему списку, слово предоставляется Короткову с регламентом пятнадцать минут. Я вышел к сонному микрофону и стал говорить.
      – У меня очень мало времени, поэтому я скажу кратко. Сейчас в нашей стране не хватает добра. Добро противостоит разуму. Раз-уму, два-уму и три-уму.
      – Если можно, без предисловий, по существу поправки пожалуйста. - сказал голос сверху. - По проблеме Курил в России.
      – Именно об этом я и говорю, не перебивайте меня. Правильно? - обратился я к залу.
      – Правильно! - крикнул кто-то. - Уже довольно нам самовольно! Хватит перебивать докладчиков!
      Ага, - подумал я, - оказывается здесь есть такие же просветленные люди как и я. Это было для меня приятной неожиданностью и я продолжил:
      – Проблема курил. Разве это проблема? Может быть вам покажется странным то, что я сейчас скажу, но проблема курил - это проблема не России. Это наша проблема, проблема нас с вами, личная проблема каждого из нас.
      В зале раздались апплодисменты, несколько человек крикнули "Прально! " Я продолжил:
      – А то начинают тут - курил, не курил. Я например не курю. Какая кому разница?
      В зале раздался одобряющий смех. И тут мне пришла в голову неожиданная ассоциация:
      – Сейчас в своем докладе я расскажу об одной ассоциации. Зачем нам говориь о том, кто когда и главное что курил? Давайте резко повернем тему и перейдем по ассоциации к ассоциации Курильских островов. Час назад я вернулся с Курильских островов и привез оттуда факты.
      Зал заинтересованно затих, смолк даже висящий тут в воздухе обычный шумок, словно его сняли гигантской шумовкой как пену. Я порылся в кармане и вынул первую попавшуюся бумажку. Ею оказалась узенькая инструкция от "Глюкозы ", которую мне всунула аптекарша. Но это сейчас не имело никакого значения. Я кликнул на бумажку и в воздухе появилась большая рамка. Я поднял глаза и стал считывать с рамки информацию:
      – Почему японцы требуют Курилы? Казалось бы, откуда такая настойчивость - крохотный, неплодородный кусок несъедобной земли. И почему эта земля была отнята у японцев? Нам морочат голову, и я отвечу на этот один вопрос. Подчеркиваю - один. Есть два - подчеркиваю - два острова Курильской гряды, которые хранят в себе тайну. В четыре - подчеркиваю - четыре раза более важную, чем все, чем мы тут с вами занимаемся. На островах имеется восемь тайных месторождений алмазов, с начала века там действовали шестнадцать подпольных японских синдикатов по их добыче. Тридцать два раза советская власть пыталась обнаружить эти месторождения, но они были тщательно законсервированы. И только в шестьдесят четвертом году гарнизон сто двадцать восьмой воинской части, базировавшейся на Курилах, обнаружил одну из этих шахт. После доклада наверх, весь гарнизон - все двести пятьдесят шесть человек - были тут же расстреляны чтобы никто не узнал тайну, а шахта перешла в руки компартии во главе с Хрущевым. В годы перестройки тропа к шахте снова была утеряна и на кого шахта работает теперь - нетрудно догадаться.
      В зале хором раздался разъяренный вой. Я продолжил:
      И ведь это только одна из шахт, остальные по прежнему законсервированы! Эта шахта сейчас работает без остановки пятьсот двенадцать дней в году и дает тысячу двадцать четыре килограмма алмазов в год, принося кое-кому доход… я тут условно опускаю ряд цифр, я назову слово. И слово равняется - шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть, считая еще ноль, - триллионов долларов в год! Вот эту сумму мы потеряем если отдадим острова Японии вместо того, чтобы серьезно и крепко взяться за эти алмазы своими силами! Силами депутатов! Спасибо за внимание, это все, что я хотел сегодня сказать.
      Что тут началось! В зале поднялась невообразимая суматоха. Пока я шел от микрофона меня несколько раз хватали когтистыми лапками за рукава и звонким шепотом предлагали создать какие-то альтернативные комиссии, взять что-то под свой контроль и так далее. Я отмахивался. Я спешил. Я сделал еще одно доброе дело - воодушевил множество людей, открыв им эту тайну. Все повскакивали с мест, что-то кричал голос с потолка о необходимости создать какую-то комиссию по расследованию, но мне уже пора было идти.
      Я предъявил на выходе удостоверение, положил его в наручную сумку и, выходя через кислые двери, заметил человечка, который кричал одному милиционеру что он депутат Коротков, что у него украли документы, но его надо срочно пропустить, так как у него выступление. Милиционер не обращал внимания. Я подошел к человечку, вручил ему наручную сумку и сказал:
      – Вот ваша сумка. Стыдно должно быть - бросаете документы где попало. Сразу видно что одномандатник.
      Человечек опешил, а милиционеры посмотрели на меня с уважением. Человечек прошел в кислые двери и побежал в зал.
      А я пошел в Зоопарк - через Арбат, мимо Мэрии - туда уже заходить не было времени - дошел до Зоопарка и перелез ограду. Добром ли будет выпустить посаженных незаконно животных? Это очень сложный, несъедобный вопрос. Например нельзя выпускать попугаев - вдруг они кого-нибудь попугают? Подколодную гадюку я бы выпустил - она забьется под колоду и будет там гадить. Не бог весть какое развлечение, но должны же быть и у нее какие-то свои радости?
      Размышляя таким образом, я поДОБРАлся к бетонированной площадке, на которой копошились огромные приземистые животные. Они были такие жирные, что я сразу понял - это жирафы. Что жирафы делают в вольере? Вольер - от слова воля, а здесь неволя. Это невольер. Кстати воля - это ведь свобода. А сила воли? Сила свободы? Надо будет об этом подумать. Как жаль, что я не умею направить взгляд на свою мысль и кликнуть раза два. Мне бы стало понятно многое. Наверно даже все.
      Как же открыть невольер? Я обошел с задней стороны. Сзади был пристроен невольер с большой полосатой кошкой. Я стал перелезать через бортик. Посетители за моей спиной ахнули. Кошка забилась в угол и зарычала. Я остановился. Наверно следует зайти с другой стороны - вдруг кошка меня съест - я ведь рыба по гороскопу? Или добро поможет?
      Неожиданно ко мне подошел молоденький глиняный парень в расшитой повязке на голове и майке маталлиста. На нем был серый халат и в руке метла.
      – Куда ты полез, чмо? - грубо спросил он.
      Я кликнул на него два раза и понял, что мне нужен ученик. Я слез с решетки, отошел от невольера и сел на деревянный диван с урной сбоку. Парень подошел ближе:
      – Тебе чо надо? Милицию вызвать?
      – Ты несчастен в этой жизни. - начал я.
      – Чо? - опешил парень.
      – Это так. Я все знаю про тебя и про всех людей. Тебе не хватает внимания окружающих, ты порой не знаешь зачем ты живешь и почему ты работаешь именно в Зоопарке.
      – Я буду снова поступать на биофак. - сказал парень неуверенно.
      – Ты не поступишь и в этот раз, поверь мне.
      – Откуда ты знаешь что я уже в прошлом году провалился? - удивился гляняный парень.
      – Я же сказал, я знаю все.
      Гляняный парень смотрел на меня широко открытыми глазами. Я продолжил:
      – Ты знаешь в чем смысл жизни? В победе сил добра над силами разума. Этого достигают великие мудрецы и йоги после долгих тренировок. Сегодня я видел еще восемь победивших депутатов - уж не знаю как им это удалось. И все. Но этого можно достичь проще.
      – Как? - удивился парень.
      – Проще.
      – Как?
      – Проще, проще. Просто надо дать командную строку добру победить разум.
      – Как это?
      – Сейчас покажу. Вот я рыба. Мне нельзя входить к кошке. Тем более вплывать. Это сказал бы разум. А что скажет добро? А добро скажет - плыви. И я поплыву. Открой мне вольер!
      – Что вы, я сам ее боюсь до ужаса!
      – Тем лучше. Ты пойдешь со мной. Я покажу тебе как побеждает добро.
      Я встал и решительно взял его за руку. Он вяло сопротивлялся.
      – Давай ключ. - приказал я.
      Он дал мне очень несъедобную связку ключей и я открыл и распахнул первую, а затем вторую дверь невольера. Крепко держа его за глиняную руку, я втащил его за собой и запер дверь. Кошка забилась в угол и рычала оттуда, блестя глазами. Может быть она кликала на нас.
      – Подойди к ней! - сказал я.
      – Я не могу! - жалобно произнес глиняный парень.
      – Ты ничего не сможешь в жизни. Подойди.
      Он сдалал шаг.
      – Ближе. - сказал я.
      Он сделал еще шаг. Кошка зарычала.
      – Прогони разум и пусть победит добро!
      – Как? - в слезах крикнул он.
      Люди за вольером затаили дыхание.
      – Проще! - рявкнул я ослепительно.
      И он пошел. Он подошел прямо к кошке, а та напряглась и сжалась в комок, тихо скуля. Он упрямо и торжествующе стоял над ней.
      – Все, иди обратно. Добро победило разум. - сказал я.
      Он вернулся в оцепенении и мы вышли из невольера и заперли его. Кошка тут же бросилась грудью на сетку и стала громогласно рычать на нас.
      – Я сделал это! - прошептал гляняный парень.
      Я улыбнулся.
      – Я рад, что ты понял. Осталось еще научить тебя кликать на предметы.
      – Это как?
      – Вот так. - я покликал на урну и прочитал ему все, что было написано в появившейся рамочке.
      Парень удивился. Я пояснил:
      – Когда ты направляешь взгляд на предмет и кликаешь вот так левым глазом дважды, в воздухе разворачивается ажурная рамка. В ней информация - бери и читай. Этому надо долго учиться, я научу тебя, но позже. А теперь… Теперь веди меня к жирафам! - приказал я таким же крапчатым тоном. - Мы должны выпустить их жирные тела из невольера в вольер!
      – У меня нет ключа от жирафов. - сказал он жалобно.
      – Сбегай и достань! - приказал я.
      Он убежал. Я оглянулся, покликал на деревья и понял, что сюда идут ОНИ. ОНИ, тех кого пока не было в моей игре, те, кто меня остановят, и времени уже нет. Я побежал. Я долго петлял между ждуме. Я бегал обезьян. И потому кликал не небо и пусто. Асфальтология. Все вокруг МЕНЯется. ОленьЯ полЯна.
      Наднг. 
      Гз. 
      Япа.
      Руки прочь!
      Победасил.
      Прочь от меня, победорасы!
      Победасил.
      Силдобра! Силдобра! Я сильный!
      Победасил.
      Глиняный ученик кричит: "не смейте его трогать!". Глиняного ученика отпихивают. Победасил. Силра. Силразума. Я не слезу отсюда! Спасибо глиняный! Ты сделал что мог, теперь уходи.
      Победасил.
      Пусти, сука!
      Победасил. Победасука!
      А!!! Уйди морда! Я тебя не люблю!
      Победасил!
      Я не перевариваю минтая! Я сам рыба! Уберите себя!
      Ху!
      Хужебудетр-р-р-р!
      Я кликну в меню обоими глазами! Вы еще пожалееееееепобедасил! Да! Ес! Ес! Ескейп!
      Смотрите все, я закрываю глаза и смотрю внутрь себя! Я понял! Силдобра! А! Я сейчас кликну глазами внутрь себя! Наааааааааааааааа! ААА
      ААА
      АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!
 

* * *

 
      Я сижу в кресле и разглядываю шкаф с книгами и игрушками.
      – Как вы себя чувствуете сегодня? - спрашивает женщина за столом.
      – В норме. Как последние два месяца. - грустно улыбаюсь я.
      – А первый месяц?
      – Первый месяц было плохо. Но он обещал мне тогда в тапочке - он и вернулся. Я имею в виду разум в моей тогдашней терминологии.
      – Как вы думаете, вас можно выписывать? - спрашивает она.
      – Мне кажется да. - отвечаю я. - Ведь по логике вещей, последние две недели мне даже лекарств не дают, не говоря уже об электрошоке.
      – А что вы думаете о проблеме разума и добра сейчас?
      – Я сейчас выбираю разум. - честно отвечаю я.
      – А если вы вдруг снова выберете добро?
      – Не думаю. В любом случае я вам об этом сообщу заблаговременно. - улыбаюсь я.
      – Что вы будете делать дома?
      – Вернусь на работу. Я прошлые выходные вы меня отпускали домой, я написал небольшую программку - анализ фурье для фрактального множества.
      – Я не закома с компьютерами.
      – Я помню. Я почти все помню, кроме последних часов. Но суть не в этом - я как и прежде полностью владею компьютером.
      – Хорошо. У нас опять проблемы с местами - сейчас на ваше место должны привезти больного, я вас выписываю прямо сейчас, согласны?
      – Согласен. Я и так уже совершенно здоров почти два месяца.
      – Тогда до понедельника - каждый понедельник в десять я вас жду на беседу.
      – Счастливо. Спасибо вам огромное за все!
      – До свидания. До понедельника.
      Через час формальностей я уже выхожу на улицу. Падают желтые листья, кружатся под ногами. Светит солнце, тепло. Из машины двое санитаров вытаскивают привезенного больного - он в смирительной рубашке, извивается, рот его заткнут кляпом. Сверкают только налитые кровью глаза. Я сочувствую ему. Санитары крепко держат его под локти и ведут к двери больницы.
      Когда они проходят мимо меня, я узнаю в больном мальчика из зоопарка, которого я почему-то называл глиняным. Он сильно изменился - лицо осунулось, а глаза приобрели нездоровый блеск. Под глазами темные мешки. Он останавливает на мне взгляд и дважды моргает левым глазом. Мне его жалко, я сочувствующе развожу руками. Мальчик ошеломлен, растерян. Он выглядит так, будто его сейчас предали. Его лицо вдруг искажается гримасой глубочайшего презрения ко мне. Санитары грубо дергают его и уводят внутрь клиники. А я иду к метро.
       5958 декабря 3589344 года
        П С Р С Д
 

      – Я расскажу вам историю великой любви! - загремел под сводами голос мистера Броукли. - Нашим Джонни двигала любовь! Великая любовь к музыке! Вспомним, Джонни родился и вырос в небогатой семье, но с детства любил клипы! Вы видели его комнату? Она оклеена плакатами эстрадных звезд! Еще в колледже, как только Джонни удавалось заработать немного денег, он тратил их на музыкальные карты! Он жил музыкой! Обменивался альбомами с приятелями по району! Мечтал собрать коллекцию всей музыки Земли! Но откуда простому пареньку взять столько денег?
 
 
      Мистер Броукли сделал эффектную паузу, прокашлялся и налил себе воды. Я с надеждой смотрел на его сутулую фигуру в старомодном пиджаке, на его горло - толстое, старческое, в багровых складках. Оно пульсировало, как сердце, в такт глоткам.
      – Нет! - кашлянул мистер Броукли и поставил стакан. - Не таков наш Джонни! Он не пошел грабить банк! Он не стал продавать наркоту на улице! Почему? Джонни не преступник! Применив свой талант электрика, Джонни строит в гараже невиданный, уникальный прибор! Который позволит ему отныне переписывать для домашнего пользования любые понравившиеся…
      – Самодельную копировальную технику и сканер для снятия государственной защиты с карточек Джонни приобрел у электронщика Скотти Вильсона, также проходящего по делу музыкальных пиратов, - сообщил обвинитель монотонным голосом.
 
 
      – Пожалуйста, не перебивайте адвоката. - обиделся мистер Броукли. - Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Да, собирая личную коллекцию, ему пришлось заняться незаконным копированием. Порой ему приходилось изготовлять карточки и для друзей - обменивать, дарить… А кто из вас, уважаемые судьи, устоит перед соблазном поделиться своей радостью с ближним? Разве не сам Господь благословил нас делиться всем, что имеешь? Должны ли мы так жестоко наказывать Джонни? Мой подзащитный признал вину и раскаялся! Разве он не наказан уже тем, что у него конфисковали дорогостоящую аппаратуру и всю фонотеку, которая была ему дороже жизни?! Нет! Мы дадим ему еще один шанс начать честную жизнь! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!
      Мистер Броукли картинно замер с поднятой рукой. Наступила тишина. По залу кружилась большая осенняя муха.
      – Напоминаю суду, что в гараже обвиняемого найдено более восьмидесяти тысяч незаконно изготовленных музыкальных карт, - произнес обвинитель бесцветно. - За два года подпольной деятельности он продал перекупщикам свыше двухсот тысяч музыкальных карт, заработав на этом более ста тысяч кредитных знаков.
 
 
      – Ну, не знаю… - обиженно пробурчал мистер Броукли и сел.
      И я понял, что мне крышка. Странно, но до этого момента я еще надеялся, что все обойдется. Дальше я помню смутно, и лишь последняя речь судьи впечаталась в память, словно ее вбили туда молотком:
      – Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном изготовлении и распространении авторской продукции. Суд приговаривает Джонни Кима к семи месяцам лишения внутренней свободы.
 

* * *

 
      В ту ночь мне снилась статуя Свободы. Она стояла на песчаном берегу, пламя гулко рвалось из поднятого факела и освещало заревом бегущие морские волны. Она была живая, я видел ее гладкую розоватую кожу. На ней была обтягивающая майка. Она не смотрела на меня, смотрела далеко-далеко в море. И танцевала. Даже не танцевала, просто легонько покачивала бедрами, чуть сгибая то одну, то другую коленку - как уставшая девчонка на танцполе. А над ней кричали чайки. Кричали так тоскливо и пронзительно, что в конце концов я понял: это телефон. И проснулся.
 
 
      Оказалось, даже не телефон - звонили в дверь. Чертыхаясь, я завернулся в одеяло и прошлепал в прихожую. На пороге стоял Григ с ящиком пива.
      – Надеюсь, не разбудил? - спросил он осторожно.
      – А как ты думаешь?
      – Я ж не знаю, как ты теперь… - Григ запнулся, - думал, тебе все равно не спится… Я волновался, что ты… Телефон отключен, ну и это… Решил приехать. Тебе же сейчас нельзя одному?
      – Со мной порядок, - сказал я. - Телефоны в суде попросили отрубить, а потом я и забыл. Да проходи уже, не стой в дверях! Сейчас оденусь.
      Пока я одевался и чистил зубы, Григ успел порылся в моем холодильнике и приготовить яичницу. Есть мне совсем не хотелось. Я отхлебнул пива и теперь задумчиво щекотал яичницу кончиком вилки.
 
 
      – Тебя напрягает об этом рассказывать? - спросил Григ.
      – Любопытство заело? - усмехнулся я. - Да нет, чего тут напряжного? Что именно тебе интересно?
      – Ну, я сидел в зале, когда эта сука объявила семь месяцев. А потом тебя увели.
      – Остальным чего дали, не запомнил?
      – Дика отпустили. Он отмазался, типа курьер, и вообще не знал, что в коробках.
      – Ну слава богу, еще не хватало загреметь Дику с женой и ребенком…
      – Спасибо, что меня не сдал… - потупился Григ.
      – А ты по-любому тоже курьер. Так что не скули. Скажи лучше, как дядька Вильсон?
      – Два с половиной года…
      – Два с половиной?! - изумился я. - Вот звери! Ты ему звонил?
      – Да чего ты за Скотти волнуешься? У него уже вторая судимость за подпольную электронику. Говорят, вторая идет намного легче. Скажи лучше, что с тобой было?
      – Тебе интересно? Я тебя разочарую - ничего интересного. Повели меня в подвал, в судебную лабораторию. Дали подписать какую-то бумагу - я не помню, херня какая-то. Измерили давление, вкололи под лопатку какую-то гадость. Усадили в кресло, пристегнули, надели на голову электроды. Лоб с подбородком воткнули в специальную рамку, чтоб не вертел башкой. Там экран перед креслом, на нем заставка крутится - статуя Свободы, разумеется. А что дальше было, я не помню - отрубился.
      – А потом?
 
 
      Я неосторожно ткнул вилкой, глаз яичницы лопнул и потек по тарелке веселым желтым ручьем.
      – Все. Отстегнули от кресла и отправили домой. Предлагали отвезти на полицейской машине, но я отказался - на хер надо? Поехал на подземке. Добрался до дому и спать лег.
      – Ну а как… ощущения?
      – А то сам не представляешь? Забыл, как в колледже от тебя Кэтти ушла? Как мы вот так же сидели, и ты мне тут в соплях рассказывал, что жить без нее не сможешь, и больше никто и никогда…
      – Да уж прямо в соплях из-за этой шлюхи! - обиделся Григ. - Да и когда это было?
      – Не важно когда, важно как. Вот точно так же, только по максимуму. И к статуе Свободы. И не пройдет, пока не снимут через семь месяцев. Самому было интересно - как им это удастся? Чтоб я, да к статуе… Не знаю как, но удалось.
      – Наверно, это лучше, чем в тюряге сидеть, как было до реформы правосудия? - кивнул Григ с набитым ртом.
      – Не знаю… - задумался я. - Не знаю, что хуже. Я типа продолжаю жить сам по себе, где хочу и как хочу… С другой стороны - на хер мне это теперь надо?
      – Тяжело?
      – Очень тяжело… - вздохнул я.
      – Держись, - сказал Григ.
      – Держусь.
      – Интересно, а если бы ты геем был? А тут статуя Свободы…
      – Во, точно. - Я отхлебнул пива. - Вот эту анкету я и подписывал! Если б я девкой был или геем - меня б в статую Гагарина втюрили.
      – А ты не мог их обмануть? Сказать, что гей, и у них бы ничего не сработало?
      – А если бы сработало?
      Мы помолчали.
      – На, съешь еще и мою, все равно мне не хочется. - Я подвинул Григу свою тарелку.
      – А можно нескромный вопрос? - сказал Григ. - Ты на нее дрочишь?
      – Ты долбанутый? - разозлился я. - Ты понимаешь, что такое любовь? Трахать я могу кого угодно, вон Эльке сегодня позвоню! Любовь - это когда жить без нее не можешь! Когда постоянно думаешь о ней! Когда готов все сделать ради нее! Когда хочется каждую минуту быть рядом! Просто рядом!
      – Понял, - сказал Григ. - Сорри. Не голоси.
      Мы снова помолчали. Григ доел мою яичницу и открыл вторую бутылку пива.
      – Адвокат - урод полный, - сказал он.
      – Урод, - кивнул я. - А говорили - лучший. Жалко денег.
      – Судьи - подонки, - сказал Григ. - Семь месяцев!
      – Подонки, - вяло кивнул я.
      – Статуя Свободы, - сказал Григ. - Не могли хотя бы девку симпатичную найти? Почему выбрали для наказания такую страшную…
 
 
      Закончить он не успел - мой кулак врезался ему в подбородок. Григ мешком кувыркнулся на пол, бутылка выпала, стукнулась об стену и разлетелась на сотни зеленых брызг.
      – Джонни, ты чего?!
      – Пошел вон из моего дома, урод!!! - рявкнул я и почувствовал на глазах слезы ярости. - Если ты еще раз что-нибудь подобное скажешь про нее…
 

* * *

 
      Я еще раз оглядел собравшихся - они сидели по кругу в мягких креслах. Некоторые из них были полными отморозками - видно по харям. Но были и приличные люди. Особенно меня позабавил пожилой толстячок, чем-то похожий на адвоката Броукли, - он суетился, пытаясь сесть поудобнее и пристроить на коленях старомодный ноутбук. Но правая нога у него не сгибалась, а прислоненная к креслу тросточка все время падала, и ему приходилось за ней мучительно нагибаться. Когда в комнату вошла строгая молодая женщина в белом халате, все замерли, а затем раздалось хором: "Здравствуйте, Марта!"
 
 
      – Здравствуйте, - сказала Марта и посмотрела на меня. - У нас новенький?
      – Джонни Ким, - сказал я. - Распространение авторской продукции. Семь месяцев.
      – Тс-с-с!!! - укоризненно зашипела Марта. - Зачем же так? У нас не принято называться по имени и сообщать статью! Надо было выдумать псевдоним!
      – Почему?
      – Это свобода тайны личности. Джонни… раз уж вы открылись, мы будем называть вас Джонни? Вы стали участником группы психологической помощи…
      – Я пока только зашел посмотреть, что это такое.
      – Как давно вы осуждены?
      – Восьмой день.
      – Хе! - усмехнулся крупный детина с неприятным взглядом.
      – Осуждены впервые? И почему вы до сих пор не ходили на занятия? - удивилась Марта. - Два раза в неделю это совершенно бесплатно! Если чаще - то на коммерческой основе.
      – Что, помогает?
      – Внимание! - Марта подняла голову и дважды хлопнула в ладоши. - Помогают ли наши занятия?
      – Да-а-а… До-о-о… До-о-о… - закивали со всех сторон.
      – Тогда начнем. Джонни, вы пока можете ничего не говорить, только смотреть. Чувствуйте себя свободно! Если захотите высказаться - мы поговорим с вами об этом. Итак, Демон?
      – Здесь, - сказал громила с неприятным взглядом.
      – Вы выполнили домашнее задание группы? Прочитайте.
      Демон неожиданно скис и покосился на меня.
      – Демон! - хлопнула Марта в ладоши. - Не стесняйтесь новичка! У вас с Джонни одно прекрасное чувство любви к Свободе! Читайте!
 
 
      – Личное письмо к Свободе, - забубнил детина, вставая и разворачивая мятый листок. - Дорогая Свобода. Мне без тебя очень плохо. Я о тебе все время думаю. Ты классная. Ты очень хорошая. Скучаю, что тебя нет со мной. Мне без тебя плохо. Я тебя люблю. Все.
      – Все? - удивилась Марта.
      – Все сказал, чего размусоливать? - смущенно пожал плечами детина и неожиданно всхлипнул.
      – Это лучше, чем в прошлый раз. Садитесь, Демон. Кто еще написал? - Марта оглядела группу.
      – Я! - неловко приподнялся толстячок, тут же сел обратно и торопливо распахнул ноутбук. - Я написал новую главу романа!
      – Начина-а-ается… - вздохнул кто-то.
      – Мистер Фольстен, она большая? - спросила Марта. - Может, оставите мне прочесть?
      – Ну, она, конечно, большая… - совсем по-детски заныл толстяк, - но я постараюсь зачитать быстренько…
      Марта шагнула к нему и мягко закрыла ноутбук.
      – Мистер Фольстен, а вы перескажите нам своими словами?
      – Ну… - глаза толстячка забегали, - Я писал о том, какое это счастье - любить. Мне кажется, я никого в жизни не любил так, как Свободу!
      – А жену? - хмыкнул Демон.
      – Разве их можно сравнивать? - обиделся толстяк. - Жену я люблю, конечно. И любил всегда. И в определенном смысле сейчас тоже, конечно, люблю…
      – Она тебя не ревнует?
      – Демон, вас, кажется, никто не перебивал! - хлопнула в ладоши Марта и снова повернулась к толстячку. - Итак?
 
 
      – Ну, в общем, я писал о том, что каждая любовь - это счастье! Даже такая несчастная и безответная, как у меня! Какое это счастье - засыпать с мыслью о любимой и просыпаться с этой мыслью! Как это прекрасно - осознавать, что она есть на Земле, что она стоит с факелом! И пусть я недостоин ее любви, зато я могу ей подарить свою! Я благодарен суду за это счастье, за эту небывалую, пылкую любовь в мои преклонные годы…
      – Прекрасно! - сказала Марта. - Все слышали? Давайте поаплодируем мистеру Фольстену за эти красивые, мудрые слова! Мистер Фольстен, значит, вы больше не станете прыгать из окна?
      – Я… - мистер Фольстен затравленно оглянулся, - я буду стараться…
      – Прекрасно! - сказала Марта. - А теперь мы бы хотели услышать Мэджик Ловера!
      Все необычайно оживились и посмотрели на нескладного парня с растрепанными волосами и едва заметным синяком под глазом. Лоснящаяся кожа на его щеках, лбу и подбородке была бугристой и воспаленной, а само лицо - угрюмым, с безумными глазами.
      – А сто услысать? - неожиданно произнес Мэджик Ловер.
 
 
      Я удивился, но, видно, остальные уже привыкли к его дикции.
      – Например, о твоей ревности. Ты продолжаешь ревновать Свободу к остальным членам нашей группы?
      – А сто ее ревновать? Как я ее люблю, так ее никто не любит! - твердо сказал Мэджик Ловер.
      – Ты за базаром следи! - рявкнул Демон.
      – И пусть меня убьет эта обезьяна, я все равно люблю Свободу больсе! Больсе! Больсе!!!
      – На улице обсудим, - сухо бросил Демон. - Сегодня огребешь по полной.
      – Прекратите ссориться! - хлопнула в ладоши Марта. - Мэджик Ловер, расскажи нам, как ты любишь Свободу?
      – Сначала ясыком, - сказал Мэджик Ловер. - Потом спереди. Потом в рот. Потом ссади.
      Я напрягся, да и остальные тоже замерли.
      – Пиндец тебе, - сказал Демон.
 
 
      – Это мы есе посмотрим, - огрызнулся Мэджик Ловер.
      – Спокойно! - сказала Марта и хлопнула в ладоши. - Мэджик Ловер, но ведь мы уже решили, что пользоваться надувной Свободой из секс-шопа для осужденных - это безнравственно и не приносит покоя душе?
      – Дусе не дусе, а все пользуются, - огрызнулся Мэджик Ловер.
      – Не все! - зашумела группа.
      – Поднимите руки, кто пользуется надувной Свободой? - хлопнула в ладоши Марта.
      Наступила тишина, поднял руку только Мэждик Ловер, хотя многие потупили взгляд.
      – Демон, поднимай руку! - сказал Мэджик Ловер. - Обезьяна драчливая!
      – Видит бог, я не хотел, - буркнул Демон и пружинисто вскочил с кресла.
 
 
      – Нет! - крикнула Марта.
      Но Демон уже нависал над креслом Мэджик Ловера, отводя для удара костлявую руку. И вдруг между ними ярко блеснула вспышка, раздался звук хлыста, и в воздухе остро запахло озоном. Демон как подкошенный рухнул спиной на ковер. По металлической молнии его куртки туда-сюда гуськом бегали синие искры. Испуганно завизжала Марта.
      – Разрядник! У него разрядник! - завопил мистер Фольстен и вскочил, заслоняясь ноутбуком, как щитом. - За Свободу!
      – За Свободу!!! - взревела группа и метнулась к Мэджик Ловеру.
      Я подавил в себе желание кинуться следом, а просто улизнул оттуда, потому что сидел ближе всех к двери. Вспышек за спиной не было - видимо, разрядник отобрали.
 

* * *

 
      – Джонни! - Элька постучала в дверь. - Звонит Григ, сказать ему, что ты в ванной?
 
 
      – Пошли его на хер! - крикнул я, откладывая бритву и выключая душ. - Чего ему надо?
      – У него сегодня день рождения, приглашает нас с тобой на вечеринку.
      – Черт, я и забыл! Поздравь его!
      – Он уже повесил трубку. А что мы ему подарим?
      Мы долго бродили с Элькой по маркету, взявшись за руки, пока не вышли на этаж одежды. Элька сразу зависла в отделе белья, а я покрутился бесцельно и зашел в отдел шляп. Как обычно, я думал о Свободе. Мне представлялась ее складная фигурка, устремленная вверх, ее властное лицо и длинные ноги с круглыми коленками. В голове крутились сценки и диалоги. Вот я прихожу с ней на день рождения к Григу. Григ открывает дверь - а там я. А рядом - Свобода.
      – Познакомься, это Свобода, - говорю будничным тоном.
      – Как тебе это удалось?! - изумляется Григ.
      – Просто я люблю его! - говорит Свобода и кладет мне руку на плечо.
 
 
      Нет! Целует меня прямо в губы! Григ каменеет от зависти. Я обнимаю ее за талию, и она, такая вся запрокинутая, повисает на моей руке…
      Я взял с полки черную шляпу с большими полями. Как бы мне хотелось подарить эту шляпу ей! Она бы ей так шла! Ведь эти колючки ей совсем не к лицу, от того оно и кажется слишком суровым.
      – Привет, зайка! - говорю я, заходя в комнату, где она развалилась на кровати в одном халатике и читает книгу, покачивая изящной ножкой. - Угадай, какой подарок я тебе принес?
      – Вот уж не знаю… - улыбается она своей неповторимой улыбкой. - Может быть, зажигалку?
      – Шляпу! Прекрасную черную шляпу! Примерь, я прошу тебя.
 
 
      Она берет из моих рук шляпу и подходит к зеркалу. Халатик ее полураспахнут. Она надевает шляпу и кокетливо наклоняет голову. Шляпа полностью скрывает колючки.
      – Господи! - шепчет она так, что у меня бегут мурашки по позвоночнику. - Только ты мог сделать мне такой подарок! Мне так нравится! Скажи, мне идет? Принеси, пожалуйста, из прихожей мой факел и дощечечку?
      – Господи! Зачем Григу эта хасидская шляпа?! - раздался над ухом резкий голос Эльки.
      – Элька, до чего ж ты порой мерзкая! - вырвалось у меня.
 

* * *

 
      – Скучаешь, Джонни? - спросила Сюзен, присаживаясь рядом и одергивая мини-юбку.
      – Просто думаю о своем, - уклончиво ответил я, вертя бокал.
      – А ты не думай. Ты расслабься и веселись! Потанцуем? - Она качнула белыми кудряшками.
      – Да что-то настроения нет.
      Сюзен повертелась на диване, выставила вперед изящную ногу и внимательно ее оглядела.
 
 
      – Григ вашу шляпу измазал тортом.
      – Угу.
      – Элька пошла с Максом за сигаретами. Второй час их нет.
      – Угу.
      – Ты ее совсем не ревнуешь?
      – Чего ее ревновать?
      Сюзен вытянула другую ногу.
      – Смотри, какой педикюр сделала. Нравится?
      – Нравится.
      – Специально открытые туфли надела.
      – Специально для меня?
      – Специально для всех. Дай отпить? - Она нависла надо мной и прижалась губами к бокалу.
      – Для всех - это не для меня. Я осужденный.
      – Глупый Джонни. Ты меня совсем-совсем не хочешь? - Сюзен положила ладонь мне на грудь и посмотрела в глаза.
      – Хочу. - Я пожал плечами. - Но я люблю Свободу. Я думаю о ней целые дни. Мне тошно. Мне ничего не хочется. Я не могу работать. Я не могу отдыхать. Я не могу спать и есть. Я похудел на десять кило. У меня трясутся руки. Я вздрагиваю, когда раздается телефонный звонок, хотя разумом понимаю, что она не может звонить. Ты не представляешь себе, что это такое. Мне не хочется жить. Мне без нее очень, очень, очень…
 
 
      – А Элька?
      – Что Элька? Элька - дура…
      – Верно, Элька не слишком умна, - сказала Сюзен неожиданно трезвым голосом и вдруг шепнула: - Поехали ко мне?
      – Прямо сегодня? - засомневался я, - Но, Сюзен…
      – Я не Сюзен. Называй меня Свободой. Я похожа! - Она подняла руку и вдруг чиркнула зажигалкой.
      – Поехали! - кивнул я.
      – Я Свобода! - шепнула Сюзен мне на ухо. - Я хочу тебя! Я люблю тебя, мой единственный!
      – Ты прелесть! - прошептал я, чувствуя, как по позвоночнику бегут мурашки. - Спасибо тебе, Сюзен!
 

* * *

 
      Балка под потолком гаража выглядела надежной, и я примотал к ней провод. Помял его в руках - шнур казался вполне гибким. На всякий случай смазал его машинным маслом. Масло воняло неприятно, но, в конце концов, мне не так уж долго его нюхать. А вот сделать хорошую петлю получилось не сразу - шнур елозил в руках и плохо гнулся. Наконец я сделал петлю, вытер масляные руки об штаны и залез на табуретку.
 
 
      – Тю! - раздалось за моей спиной, и я испуганно обернулся, насколько позволяла петля.
      Дверь гаража была распахнута, похоже, я не запер ее. Или запер? В дверном проеме на фоне холодной осенней ночи маячила знакомая фигура - пузатый плащ и беспорядочные патлы вокруг здоровенной лысой макушки.
      – Скотти Вильсон? - не спросил, а скорее кивнул я.
      – Привет, малыш Джонни, - сказал Вильсон. - Вот зашел тебя проведать, а дома никого нет. Прочел твою записку. Какие красивые слова! Жаль, она их никогда не прочтет.
      – Вильсон, что тебе надо? - заорал я и почувствовал, что краснею.
      – Мне очень и очень скверно, - сказал Вильсон. - Мне нужен человек, который со мной поговорит. Я знаю поблизости одно уютное местечко.
      – Очень скверно? - недоверчиво спросил я, слезая с табуретки.
      – Ужасно, - подтвердил Вильсон. - Штаны переодень, все в масле. Кто же вешается в белых штанах? На них так плохо будет смотреться моча…
      – А почему тебе скверно, дядька Вильсон? У тебя же вторая судимость? Так сильно страдаешь по Свободе?
      – Я страдаю, когда вижу молодых дурачков вроде тебя. Джонни, ты мужик или нет? Тебе не стыдно так страдать из-за бабы?
      – Как? - растерялся я.
 
 
      – Ныть из-за бабы. Хныкать. Жаловаться. Вешаться. - Вильсон говорил кратко и требовательно. - Посмотри на кого ты похож! Нытик, а не мужик! Возьми себя в руки! Вытри розовые сопли! Наплюй!
      – Хорошо тебе говорить, дядька Вильсон, - я достал платок и высморкался, - со второй-то судимостью…
      – Не второй, а четвертой, если уж на то пошло… Ты мне другое скажи - кто она? На кого ты повелся, дурень? Железяка с факелом! Рожа квадратная! Глаза пустые! Ни сисек тебе, ни писек!
      – Как… - опешил я. - Как ты можешь так говорить про свою любовь?!
      – Кто тебе сказал, что я ее люблю?
      – Погоди… - я уже начал догадываться. - Так ты… ты любишь Гагарина?
      – Я люблю деньги.
      – Как же это? - совсем растерялся я.
      И тут до меня дошло.
      – Вильсон… Ты… Ты мне поможешь?
      – Это будет немножко стоить… - сказал Вильсон.
      – Я готов!
      – Это будет немножко больно…
      – Что может быть больнее?!
      – Это может не получиться…
      – Я верю, это получится!
      – Об этом может кто-нибудь узнать…
      – Об этом никто никогда не узнает!!!
      – Переодень штаны, я жду тебя в машине, - цыкнул зубом Вильсон и вышел из гаража.
 

* * *

 
      – Я расскажу вам историю великого самоубийства! - гремел под сводами голос мистера Броукли. - Мы знаем, что многие осужденные решаются на это. Многие погибают. Иные остаются калеками на всю жизнь. И никто не судит их за это! Но не таков наш Джонни! Да, он пытался убить себя! Убить невиданным, уникальным способом! Но убил лишь свою любовь к Свободе! Можем ли мы осуждать Джонни за то, что он хотел умереть и не умер? За то, что хотел жить и выжил?
 
 
      – Разблокировал судебное наказание при помощи самодельного прибора Скотти Вильсона, также проходящего по делу о досрочно освободившихся преступниках, - сообщил обвинитель монотонным голосом.
      – Не перебивайте адвоката! - обиделся мистер Броукли. - Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Он оступился? Да! Он в порыве отчаяния бросился на крайние меры? Да! Но можем ли мы осуждать его? Нет! Мы просто дадим ему еще один шанс продолжить свое наказание! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!
      Мистер Броукли замер с поднятой рукой, будто держал в ней факел. Наступила тишина. Вокруг руки кружились молодые весенние мошки. А потом был удар молотка.
      – Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном обретении внутренней свободы. Суд приговаривает Джонни Кима к трем годам лишения внутренней свободы в дополнение к сроку предыдущего наказания…
 
 
        5 октября 2002, Москва
 

(жесткая версия)

 

 
Я покопался в душе и нашел Иуду…
Я покопался в сердце и нашел Иуду…
Я покопался в мозгах и нашел Иуду…
Я порылся в карманах и нашел серебро…
 
      Д.Мурзин
 
      ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО 
      Сегодня, когда в живых осталось так мало очевидцев Катастрофы, мне кажется первостепенно важным рассказать нашим детям, внукам и правнукам о том, как это было на самом деле. Вы найдете массу литературы, посвященной краху и возрождению денежно-ценностной системы, в том числе и труды вашего покорного слуги. Вы найдете множество работ по физике, которые объясняют постфактум особенности температурных и гравитационных воздействий при высоких скоростях, и тот факт, почему Катастрофа в итоге не состоялась. Вы даже найдете приключенческие, фантастические и любовные романы, действие которых разворачивается в дни Катастрофы, но они далеки от достоверности и очень малочисленны - человечество, как и каждый отдельный человек, любит вспоминать свои победы и не хочет перелистывать черные страницы истории, повествующие о тех днях, когда человек познал в полной мере бессилие и отчаяние. Сегодняшние подростки возмущают нас своей неграмотностью - многие из них всерьез считают что "наша эра" и "эра после катастрофы" - это одно и то же! Они не знают и ничего не хотят знать о Катастрофе. Именно поэтому я считаю своим долгом написать о том, что довелось увидеть мне. Пока мой разум еще в силах хранить память о тех далеких днях, а руки еще могут держать наборный скард, я буду редактировать и готовить к публикации дневник, который я написал через два месяца после Катастрофы.
       Искренне ваш, доктор юридических наук,
        Н.В.Клеменский
 

* * *

 
      Олега я впервые увидел на вокзале. В тот вечер я снова пришел туда, неужели все еще надеялся уехать? Вокзал оказался самым тихим местом в Москве. На рябом, загаженном полу, под разбитыми стеклами бывших касс спали на тюках трое пьяных. В углу сидела обнявшись влюбленная парочка. На кресле у входа тихо вслипывала немолодая женщина в длинной черной юбке. У нее на руках спал младенец. Больше никого не было. На улице безумно ревел ветер.
      – Стоять, блядь. - раздался сзади хриплый голос.
      Я медленно обернулся и увидел перед собой милиционера в форме летнего образца. Он был года на два старше меня и на пару сантиметров ниже ростом. Скуластое лицо покрывала короткая щетина, зрачки уверенно рассматривали меня сквозь набухшие, монголоидные прорези век.
      – Глухой? - спросил он.
      – В чем дело? - осведомился я, стараясь придать тону максимум достоинства.
      – Документы показывай! Что в сумке, что в карманах?
      – С какой стати?
      – Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Язык понимаешь? Открывай сумку!
      – А если не открою?
      – Тогда я тебя пристрелю. - он деловито расстегнул кобуру и вынул пистолет.
      Я еще раз заглянул в его глаза и понял что действительно застрелит. Пришлось распахнуть сумку. Впрочем сумка была - одно название. Заплечная торба с безнадежно рваной молнией. Внутри комом лежала ненужная уже теплая куртка и завернутая в газету бутылка водки, которую я берег на последний день. Милиционер немедленно убрал пистолет, запустил руку в сумку и выудил сверток с бутылкой. Газета полетела на пол, а бутылка была втиснута в карман форменных брюк.
      – На каком основании? - спросил я тупо.
      – На основании приказа мэра о соблюдении порядка на хуй.
      – Что еще за бред? Какого порядка? Какого мэра? - возмутился я.
      И тут же получил не сильный, но отчетливый удар кулаком в бок.
      – А это тебя не ебет. Понял? Что в карманах? Все вынимай.
      И я начал выгребать из кармана: носовой платок, горсть жухлых семечек, пачку долларов и капсулу с таблетками.
      – Что за таблетки? - спросил он. - Яд?
      Я кивнул:
      – Снотворное.
      – Прячь. Откуда сам?
      – Местный.
      – Не пизди.
      – Из Екатеринбурга.
      – Вот я гляжу выговор не московский. А чо не дома?
      – А мне и здесь хорошо.
      – Не пизди.
      – Ну не успел, не успел…
      – Ага, - злорадно усмехнулся он, - а долларов-то набрал не еби маму, да?
      Я промолчал. Он вынул из кармана мою бутылку, отвинтил колпачок, глотнул и удовлетворенно поморщился.
      – Будешь?
      – Буду. - неожиданно сказал я и взял протянутую бутылку.
      – Дома ждут?
      – Ждут.
      – А здесь есть кто?
      – Никого.
      – Вот, блядь, и у меня уже никого… - сказал он и замолчал.
      Младенец на руках у женщины проснулся и начал оглушительно верещать. Милиционер поморщился.
      – А чего, бля… - начал он, но сбился - младенец орал оглушительно, а женщина вдруг тоже завыла протяжно и тоскливо.
      – А, блядь, чего… - опять начал милиционер, но фраза снова потонула в крике.
      – Да заебали своими воплями! - он вытащил пистолет.
      Я инстинктивно закрыл глаза. Воздух дважды качнулся и заложило уши. По ноздрям ударил резкий запах гари и вслед за этим до моего сознания донеслись оглушительные хлопки, будто кто-то всесильный с размаху ударил по Земле гигантским молотом.
      – Так, говорю, чего, бля, делать теперь думаешь? - услышал я сквозь пелену в ушах.
      Я открыл глаза - сверток с младенцем валялся на полу. Под ним медленно расползалась красная лужа. Пьяные на тюках проснулись и таращились из угла молча и осоловело. Откуда у младенца столько крови? Женщина сидела, неуклюже откинувшись на спинку кресла. Вместо левого глаза зияла дыра и из нее толчками выплескивалась кровь - на черное платье, на оранжевый пластик кресла и на пол.
      – Что? - спросил я.
      – Глухой? Чего делать будешь?
      – Не знаю.
      – Решай. Со мной пойдешь?
      – Пойду. - вдруг сказал я.
      Женщина дернулась всем телом и с клекотом осела на пол.
      – Идем. - сказал он. - Меня звать Олег. Сумку брось, на хер она нужна.
      – Коля. - сказал я, - Николай Викторович Клеменский.
      – Не ебет. Коля и Коля.
      Долгое время мы шли молча, Олег впереди, я чуть поодаль. Под ногами чавкали лужи. Казалось невероятным что здесь еще неделю назад лежал снег. Людей было много. Они торопливо и озабоченно сквозили в разных направлениях, и я подумал что на моей памяти так бегали по улицам только в последний вечер перед Новым годом. Порой мимо проносились целые семьи с детьми. Из распахнутых окон раздавались голоса и музыка. Облупленные дома и короба давно брошенных автомашин казались выписанными тушью прямо в воздухе, они отбрасывали колючие тени. Повсюду ползали ярко-синие блики и резало глаза как от фотовспышки. Над головой выл ветер, пытаясь сбить с ног и прижать к грязному асфальту. Атмосфера давно сошла с ума. А над домами и над ветром, в лиловом небе истошно палила Блуждающая звезда, выливая на Землю фиолетовый свет - чуждая, страшная, в косматых протуберанцах короны. В последние дни на нее уже нельзя было смотреть без темных очков. Очков у меня не было, и я смотрел под ноги.
      – У нас в армии случай был. - вдруг начал Олег, - Сидим мы ночью в караулке - я и Тимур. Тимуру брат прислал шмали, а у меня самогон. Сидим, блядь, выпили и курим. Второй год служим, все по хую. Тут раз - входит прапор. И так носом повел - курите, суки? Пиздец, - говорит, - сгною на пиле. А пила - это у нас на болоте около деревни такая хуйня была, туда салаг ебошить посылали. Ангары строить. А мы смотрим - прапор сам пьяный в жопу. Ну Тимур типа ему протягивает бутылку - угощайтесь, блядь, товарищ прапорщик. Короче выпили с ним и дали ему курнуть. Сидим, блядь, и ржем в три рыла как ебанутые. Ну, хуяк, и тут приходит сам майор Лухой. А это такой, знаешь, пиздец… - Олег задумался. - Ты в армии служил?
      – Ну типа.
      – Не пизди.
      – На военной кафедре был.
      – Салага.
      На мокром асфальте валялся труп маленького мужичка. На нем был почти чистый костюм-тройка, и это не вязалось с небритым бордовым лицом в кровоподтеках. Похоже он прыгнул из окна и лежал здесь уже давно, потому что запах был особенно гнусный. Люди обтекали труп со всех сторон.
      – Смотри. - кивнул Олег и пошевелил ноздрями, - Три дня лежит, щетиной оброс. Нормально за три дня психануть? А еще мужик. Это не человек, блядь, это скотина на хуй.
      Олег сплюнул и пошел было дальше, но тут я не выдержал.
      – Слушай, зачем ты застрелил женщину с ребенком?
      Олег остановился и внимательно посмотрел на меня.
      – Коля, ты скотина, блядь, или человек на хуй? Ты ничего не понял?
      – Чего тут понимать. - буркнул я, - Она может жить хотела, а ты ее…
      – Сколько она хотела жить? Восемь часов?
      – А хоть бы и восемь, это ее право!
      – А нехуй было орать.
      – А это ее право орать!
      – А у меня тоже право.
      – Какое право?
      – Что мне все по хую, вот такое и право. - Олег достал из кармана мою бутылку, сделал большой глоток и протянул мне. Я тоже глотнул.
      – Нет у тебя никакого права.
      – Пошли, говорю, чего вонью дышать. - Олег снова двинулся вперед и свернул в замусоренный переулок. Я поплелся следом.
      В этом переулке народу было меньше, зато и пробираться было труднее - переулок был покрыт толстым слоем грязи и мусора. Его не убирали уже месяца три.
      – Ты этот, блядь… Юрист что ли? - произнес Олег, не оборачиваясь.
      – Юрист. Пятый курс…
      – Я смотрю, права качать горазд. А в армии ни хуя не служил. А там бы тебя живо научили, что право, блядь, одно, понял? Делай что тебе можно, а что нельзя - ни хуя не делай. Или делай, но не светись. Вопросы есть?
      – Есть. Чего теперь, все можно по-твоему? И убивать значит можно, да? И мучать и калечить?
      – А почему нет?
      – Чего же ты тогда меня не убил?
      – А на хуй?
      – А чего я тебя не убил?
      – А ты не умеешь. Посмотри на себя - щенок еще.
      "Вот сука!" - подумал я, но вслух ничего не сказал. Какое-то время мы молчали. Потом Олег спросил:
      – Сам-то давно понял что пиздец пришел?
      – Сейчас скажу… Года полтора назад. Когда доцент Саливаров отчитал половину лекции, потом махнул рукой и сказал, что больше лекции не нужны, и он всем желает хорошо провести оставшееся время. И сам в Германию уехал, кто-то у него там был очевидно.
      – Очевидно. - передразнил Олег, - Отец профессор небось?
      – Нет.
      – Не пизди.
      – Не профессор. Он доцент. Юрист. И мать юрист.
      – А давно у вас в городе деньги кончились?
      – Ну как сказать… Месяца два назад вдруг дико подорожали рестораны, бани, алкоголь всякий, проституток расплодилось… Потом начался обмен - все меняли на водку и наркотики. А проститутки исчезли. Потому что женщины и без того стали вести себя это… свободнее. Но деньги еще ходили. Особенно доллары.
      – В Москве уже полгода бардак творится. Хорошо хоть жратвы везде навалом и бесплатно. А телефоны и электричество у вас когда отрубились?
      – Когда я улетал, все работало.
      – Пиздец какой-то. Вот, блядь, дисциплина! Жить и радоваться. Хули тебя в Москву потянуло?
      – Посмотреть хотел… Я всегда мечтал в Москве побывать. И поехал-то рано - за месяц. Прожил тут недельку, билеты у меня были обратные. На самолет. И вдруг раз - самолеты не летят, поезда не идут, машин нет…
      – А ты как думал? Привык чтоб тебя возили на своем горбу?
      – Так за деньги же!
      – Да, блядь, на хуй они кому нужны твои деньги? Полный карман денег тащишь, а ты иди купи чего-нибудь, а?
      Я на ходу засунул руку в карман и вынул пачку долларов. Разорвал резинку и швырнул вперед. Бумажки веером разлетелись по высыхающему асфальту. Ветер тут же подхватил их и с ревом унес вперед. Олег покосился на меня через плечо.
      – Артист, блядь. Этот, блядь, как его. Хули выебываешься? Довыебывался уже и все равно выебываешься. Вот главные деньги среди этого говнища… - он похлопал по кобуре пистолета. - Понял? Все что хочешь куплю. Как я у тебя бутылку купил.
      – А билет до Екатеринбурга мне купишь?
      – Ну теперь конечно хуй. Потому что их нет, понял? А раньше бы купил как не хер делать. И поехал бы ты жариться к мамке с папкой. К доцентам.
      Некоторое время мы шли молча - Олег впереди, я сзади.
      – А ты в нее сразу поверил? - спросил я.
      – Не понял.
      – Ну в Блуждающую звезду. Когда первый раз доклад Штудельта был опубликован в газетах, я не поверил. И когда верующие стали про конец света кричать, тоже не поверил. И когда первая волна паники поднялась - тоже не верил. А вот когда доцент Саливаров… я хорошо запомнил этот момент, такая тишина настала в аудитории, что…
      – Я сразу поверил. - перебил Олег. - Башку надо иметь на плечах. Так вот, входит майор Лухой. А мы смотрим - тоже пьяный в жопу. Просто в полную жопень. Разинул ебальник, мы думали - пиздец. А он так - водка есть? И падает на стол! Тут прапор - р-раз из комнаты! Прибегает с литром и ставит. Наливает Лухому стакан до краев - тот хуяк, выпил. А мы ему еще стакан - он хуяк, выпил - и вконец убился, падает на пол. А прапор как заржет, мы ржем, ну просто пиздец. А Тимур, сука, так подмигивает - давай ему ебальник нитрокраской распишем? У нас в каптерке нитрокраски до хуя было финской. Прапор, бля, хоть пьяный, а насторожился и по-тихому съебался. А мы, как два мудака, берем нитрокраску и расхуяриваем Лухому ебальник под не еби боже. Лицо - синее, нос - зеленый, вокруг глаз - круги, блядь, красные, просто хоть растяни за щеки и кидай на хуй в небо вместо радуги… уй, блядь! - Олег оступился и чуть не упал в серебристо-синюю лужу.
      – Куда мы идем? - спросил я.
      – Куда… За бабами. Ебал баб хоть раз?
      – Ебал.
      – Не пизди.
      – Не пиздю. Не пизжу я.
      – И много выебал?
      – Ну так, бывало…
      – А я до армии никого не ебал. Пиздил всем что ебал, а сам не ебал. А в армии ебал один раз. Нас с Тимуром на пилу послали, ну и еще двух салаг. Нормальные пацаны были. И ни хуя мы за день не успели, а на ночь кинули нас под деревней на сеновал, даже, блядь, не кормили ни хуя. А тут к нам местные бабищи пришли сами на хуй. Штук семь. У них там в селе какая-то ебанная свадьба была, все пьяные в жопу. Местные парни пьяные в жопу, а тут они услышали что солдаты приехали. Прикинь, бля? Мы их всю ночь ебали. А утром местное пацанье пришло, толпа, блядь, человек пятнадцать демонов. И таких они пиздянок нам раскрутили… Я еще ничего отделался, только башку разбили. Тимуру эту… ключицу сломали. А салаге одному вобще почки отбили на хуй. Он три дня кровью ссал, потом падать начал, понял, да? Нас в медсанчасть забрали. А потом в госпиталь. А мы их не запиздили ни хуя не одного, чего мы можем когда их пятнадцать? А после армии я много ебал.
      Палило с каждой минутой все сильнее, идти по такому пеклу было невозможно. Народу на улицах становилось все меньше. Олег бросил на асфальт форменную куртку и остался в майке. Мы старались идти в тени домов, перебегая яркие промежутки.
      – Ну все, пришли. Я заебался. - сказал Олег. - Смотри, здесь уже никого нет. Куда все попрятались?
      – Процентов тридцать по домам сидит, процентов тридцать в метро забились, остальные в церквях.
      – Не умничай. Вон баба идет.
      Прямо на нас, прикрыв голову от зноя полотенцем, торопливо шла девушка в белой майке и джинсах.
      – Стоп. - сказал Олег и схватил ее за руку.
      – Вы что? Вы кто? - дернулась девушка.
      – Куда идешь? Пойдем с нами.
      – К матери иду… - тихо заговорила она, словно поняв все и пытаясь его убаюкать, - Они в разводе, я полночи у отца сидела, а до рассвета к матери. А он не может, у него своя семья, а мать у меня с характером. И в церковь тоже не пошла. А у меня парень в церковь ушел, он не может без Господа, а я без матери не могу. И ни туда не могу, ни сюда. А тут иду и никого кругом нет, почему никого нет на улицах?
      – А хули делать под таким пеклом? Давай, пошли вон в подъезд.
      Девчонка замерла, посмотрела на Олега и вдруг заголосила на всю улицу:
      – Спасите! Помогите! Убивают! Помогите!
      – Ну кричи, кричи… - усмехнулся Олег. - Убивают, бля. Все там будем на рассвете.
      – Ну помогите, ну кто-нибудь!! - голосила девчонка, пытаясь вырвать руку из железного кулака Олега.
      Тот стоял, спокойно прищурившись.
      – Думаешь кто-нибудь выйдет? Ни одна сука не выйдет. Уже никто никому на хуй не нужен. Только ты нам с Колькой еще нужна. Цени, блядь.
      И вдруг за его спиной хлопнула дверь - из дома напротив выбежали два мужика, явно отец и сын. Лица у обоих были зверские и небритые. В руках у старшего была монтировка. Олег резко схватился за кобуру и хотел было обернулся, но старший уже повис на его спине и начал душить, обхватив горло монтировкой. Младший зашел спереди, повернулся ко мне спиной и начал методично бить Олега кулаком в живот. Девчонка отбежала в сторону и теперь стояла, испуганно вжавшись в стену дома. На меня никто не обращал внимания. Тогда я поднял с асфальта обломок арматуры, шагнул вперед и со всего размаха опустил его на бритый затылок младшего. Послышался хруст, брызнула кровь, и он осел на асфальт. Тотчас же Олег резко наклонился и перекинул старшего через голову - тот мешком шлепнулся рядом с сыном и попытался встать на ноги, но Олег уже достал пистолет и выстрелил ему в голову. Затем вытер рукавом лицо, проворно прыгнул назад и схватил за руку остолбеневшую девчонку.
      – Так кто тут, бля, щенок? - произнес я, переводя дыхание. - Я щенок?
      – Пошли отсюда. - Олег решительно дернул девчонку за руку и бегом поволок в боковой проулок. Я бросил окровавленный прут и кинулся следом.
      Мы неслись минут пять, петляя дворами. Наконец забежали в подъезд старой гранитной девятиэтажки и потопали по ступенькам вверх. Олег одной рукой крепко держал притихшую девчонку, а другой дергал все двери подряд. На восьмом этаже одна из дверей распахнулась и мы зашли внутрь.
      Раньше в этой квартире хорошо жили. Мебель была сплошь старинная, но неизменно целая и со вкусом подобранная. Под ногами шелестели ковры, со стен глядели настоящие картины в золоченных рамах. В одной комате даже стоял рояль. На его черной поверхности играл синий свет, лившийся из просторных окон. Здесь было чисто и, главное, прохладно - каменные стены, хорошо промерзшие за зиму, не успели растратить остаток январских холодов.
      – Ложись, бля! - скомандовал Олег и толкнул девчонку на ковер.
      – Не надо, парни… - сказала она тоскливо, - Христом-богом заклинаю…
      – Туда заклинай, - Олег кивнул за окно, - вон за тобой Христос-бог летит.
      – Ребята…
      – Да чего ты ссышь? Мы тебя выебем и все. И иди куда хочешь. А так бы ты рассвет без мужика встретила. Или те ублюдки тебя бы вообще заебли. Они, блядь, так и искали кого бы ебнуть, полгода свою монтировку точили. - Олег потер шею. - Знаешь что? Выпей водки.
      Он вынул мою бутылку, отхлебнул, затем протянул мне, я тоже глотнул и протянул девчонке. Несколько секунд она смотрела на бутылку, словно ей протянули змею, а затем быстро схватила и сделала несколько глубоких глотков. И тут же прикрыла рот рукой и закашлялась.
      – Во! Нормально! - одобрил Олег.
      – У меня там мама одна… - тихо сказала девчонка, поджав ноги и обхватив колени.
      – Не ссы. Скоро твоей маме будет по хую. И всем будет по хую.
      – Так отпустите меня, если вам так все… по хую… - она посмотрела на него, а потом на меня испуганными темными глазами.
      – Во дура-девка, а? - Олег кивнул мне, - Да мне же сейчас не по хую! Я скотина, блядь, или человек на хуй? Я же хочу хорошо провести время последний раз в жизни, поняла? Тебя еще просить надо что ли? Скажи спасибо, дура.
      Девчонка теперь смотрела только на меня.
      – Так. Олег… - решительно начал я.
      – На хуй пошел. - кинул мне Олег и повернулся к девчонке, - Поехали!
      Он резко скинул штаны и бросился на нее как в бассейн с бортика. Я пожал плечами, отвернулся и вышел из комнаты. Сзади доносились приглушенная возня, а я шел по квартире и смотрел на стены. Сначала шли портреты, затем потянулись просто картины. Как в музее. Странно они выглядели в синем свете - синелицые дамы, господа в синих камзолах, холодные фрукты в синих вазах… Через несколько часов все это сгорит в пламени, разлетится на атомы, - думал я, - и никто, ни одна сука во Вселенной не узнает как здесь жили. Как хорошо жили хорошие люди. Я остановился перед копией Брюллова - она была выполнена почти безукоризненно, только в уменьшенном масштабе. Некоторое время я рассматривал ее, а затем плюнул. Плевок лег не в центр, как я планировал, а сильно левее, не причинив композиции особого вреда. Шлепнулся на застывшее масло и нехотя пополз вниз.
      – Иди, блядь, твоя очередь. - раздался за спиной голос, и я вздрогнул. - А я пока пойду водки куплю, водка кончилась.
      Я вошел в комнату. Девушка лежала на полу, раскинув ноги и положив локоть под голову. Она задумчиво смотрела в потолок. Я немного постоял в нерешительности и сел рядом.
      – Ну? - повернулась она ко мне, - Давай.
      – Ты, извини, - начал я, - ну как бы… Ну, сама понимаешь…
      – Да ладно тебе. Как тебя, Коля? - она улыбнулась. - Все нормально.
      – Но может ты… не хочешь?
      – Да все нормально. - повторила девушка и снова улыбнулась. - Последний день живем.
      – Последний день живут американцы. Мы последнюю ночь живем. - поправил я и стал расстегивать брюки.
      Не помню сколько прошло времени, но когда мы устали и совсем выдохлись и просто лежали на ковре, прижавшись друг к другу, вдруг раздался выстрел. Затем снизу послышался истошный женский крик и еще два выстрела. Мы лежали молча. В коридоре щелкнула дверь и на пороге комнаты показался Олег. В одной руке у него была водка, в другой - красное вино. Дорогое, судя по виду.
      – Купил? - спросил я.
      – А то ж. - кивнул Олег, отхлебнул водки и протянул бутылку мне. - Пойдем принесем, там еще осталось.
      – Да ладно, бля, потом сходим. - сказал я, глотнув и передавая бутылку девушке.
      – И то верно. - кивнул Олег и повернулся к ней, - Ну что? Пойдешь к своей матери?
      Она глотнула водки, поставила бутылку на пол, поднялась и медленно пошла к окну. Мы жадно рассматривали ее фигуру.
      – Жарко. - наконец сказала она. - И страшно. Очень страшно.
      – Не ссы, мы проводим. - сказал Олег.
      Она молчала, стоя к нам спиной, контуры фигуры расплывались в ослепительном зареве оконного проема.
      – Да вообще страшно…
      – Далеко идти-то? - спросил Олег.
      – Никуда я уже не пойду. - сказала она.
      – А мать одна? - спросил я.
      – С ней отчим. Да и какая уже разница?
      – И молодец. - одобрил Олег. - Давай тост. За это, бля… за встречу. За что же еще?
 

* * *

 
      Я сидел на диване, девушка лежала на моих коленях и смеялась. На диване у противоположной стены развалился Олег и курил трубку.
      – Шерлок, блядь, Холмс, - хохотала девушка.
      – Олег. - говорил я, - Нет, ты, блядь, скажи мне, кто тебе дал право убивать, а?
      – Колян, салага, ты сам понял что сказал? Я этот, бля, искупитель.
      – Искупитель! - смеялась девушка.
      – Да погоди, бля, не то… Избавитель! Они же все сгорят к ебеням через несколько часов. Медленно, блядь, мучительно. А я их - хуяк и избавил.
      – Это еще, блядь, не известно медленно или нет.
      – Известно. - сказала девушка, - Я сама один из докладов переводила на хуй. Там сказано что температура в последние часы стло… стло… стлокновения будет нарастать с тридцати градусов до трехсот, но это займет два часа! Плавно! - она покачала в воздухе пальчиком, - Плав-но! Поняли?
      – Переводила. - сказал Олег. - Да это и без тебя во всех газетах было год назад.
      – А я тоже переводила! Переводила!
      – Подожди. - сказал я, - А есть гипотеза что, блядь, и не будет никакого столкновения.
      – Не пизди. - сказал Олег, - Она же в сто раз больше Солнца.
      – А все равно не факт! - сказал я. - Может и пройдет мимо. Но! Внимание! Но! Если даже прямого столкновения не будет, то все равно Земля сойдет с орбиты и превратится в сгусток плазмы от разогрева.
      – Не умничай, не на лекции своей сраной. - отвечал Олег.
      – От разогрева! - смеялась девушка. - Раз! И раз! И разогрева!
      – Может в метро спуститься? - сказал я.
      – Да ну на хуй. Сэкономишь пять минут, зато будешь весь в говне и духоте. Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Сдохни как человек. Хоть раз в жизни.
      – Ребята… - вдруг нервно сказала девушка, - Ну как такое может быть? Ну неужели мы все… - она закрыла лицо руками и задергалась.
      – О, бля, начинается. - вздохнул Олег, - Никогда не ссы раньше времени, поняла? Когда, блядь, нас с Тимуром заперли в карцер, мы не ссали. А майор Лухой - это такой, знаешь, пиздец… Или сам ебать будет, или в дисбате сгноит. Проследит чтоб сгноили на хуй.
      – Олежек, ты о чем? - спросила девчонка.
      – Да ты, блядь, слушай, сейчас поймешь. Короче утром в караулку заходит сам, блядь, полковник, поняла? Потому что позвонили что в часть пиздует проверка. И видит Лухого - это нам пацаны из караула сказали. Видит что ебальник у Лухого как, блядь, таблица настроечная в телевизоре. И сам Лухой спит пьяный в полное говно, и мы по углам валяемся никакие, ну просто пиздец. Нас тут же за яйца и в карцер. Полковник все, блядь, понял. Позвал двух салаг и приказал чтоб прямо при нем отмыли Лухого скипидаром, поняла? Но это мы потом узнали. И хуяк, двое салаг стали его мыть. Намочили тряпку, хуяк - чуть, блядь, не выжгли ему все ебало. Лухой очухался и начал их дико пиздить прямо на месте. Ну и тут его самого покрутили на хуй и заперли вместо нас в карцере. Прикинь, у нас один был карцер, застава-то, блядь, маленькая. А он бы нас убил как не хуй делать. И их бы убил. А полковник, блядь, хотел сначала разобраться и сам всех выебать. Короче нас с салагами в грузовик и на пилу. Знаешь что такое пила? Это у нас на болоте ангары были, просто пиздец, поняла?
      – Я не хочу умирать. - сказала девушка. - Только подумайте, вот мы сидим… и никогда… никогда… нас не будет… - она тряслась в рыданиях, я гладил ее плечи, стараясь успокоить.
      – На хуй нам истерика? - задумчиво сказал Олег.
      Я подумал что он сейчас полезет искать свой пистолет, и это будет неприятно. Но он лишь сказал:
      – Колян, это… Склифософский. Чего у тебя там за таблетки? Успокоительное?
      – Да. Но еще рано.
      – Рано. - Олег повернул запястье и взглянул на свои командирские часы, - Отломи, блядь, девке четвертуху. Пусть успокоится. И запить принеси.
      Я аккуратно снял тихо радающую девушку с колен, сходил на кухню и открыл кран. Воды конечно не было. Тогда я вернулся, откупорил бутылку вина, достал из шкафа пыльный бокал, нашарил капсулу и отломил ногтем четвертинку таблетки.
      – Что это? - хрипло спросила девушка.
      – Четвертинка успокоительного. - я положил белую крошку на ее ладонь.
      Она брезгливо смотрела на нее.
      – Это не яд. - сказал я.
      – Во как. Помирать, блядь, помираем, а отравиться боимся. - произнес Олег из своего угла.
      Девушка положила крошку на язык и запила.
      – Ни хуя ты не понимаешь, - сказала она, вновь укладываясь ко мне на колени, - нас всех не будет…
      – Ну а ты чего, блядь, собралась вечно жить? - сказал Олег. - Может ты бы сегодня и так под грузовик попала или бы этой, блядь, паленой водкой отравилась? А не сегодня, так через двадцать лет или сорок там на хуй. Тебе не по хую когда?
      – Стоп, Олег! - сказал я и зачем-то погрозил пальцем, - Вот тут разберемся! Ты сказал что можно делать все. И даже на хуй убивать, потому что все равно все сдохнут, так? А хули ты раньше не убивал, если все равно все сдохнут? Противоречие на хуй-с! - я потер ладоши.
      – Противоречие на хуй-с! - повторила девушка и хихикнула.
      – Ни хуя и не противоречие. - Олег вытряхнул трубку на ковер. - Когда я сегодня убиваю, я избавляю от страданий, так? Они мне должны спасибо говорить. А тогда бы я отнимал жизнь на хуй, понятно?
      – Стоять, блядь! - закричал я, - Стоп! Где граница? Нам осталось сколько? Три часа, да? А если бы осталось три дня?
      – Я мать с отцом убил три дня назад.
      Я на миг осекся, но продолжил:
      – Ну хуй с ними, я не об этом…
      – Не хуй. - строго поправил Олег, достал пистолет и навел дуло на меня, - Не хуй. Понял? Скажешь еще раз - избавлю на хуй.
      – Да не о том, блядь, речь, - отмахнулся я, - где граница? Не три дня, а четыре, десять, полгода, десять лет? Где, блядь, эта граница безнаказанности, за которой можно творить насилие, прикрываясь скорой и неизбежной смертью?
      – Ты, Колян, сам ответил только что. - сказал Олег. - Граница безнаказанности. Понял? Сейчас кто тебя накажет? Никто. А тогда?
      – Стойте! - сказала девушка, - Значит если никто не накажет, то можно делать любое зло любому человеку?
      – А почему зло на хуй? - спросил Олег, - Я добро делаю. Избавляю. На хуй вообще нужна жизнь? Вот тебе на хуй нужна?
      – Я люблю жизнь. Мне было в кайф жить. - сказала девушка.
      Олег прищурился.
      – Не пизди. Не до хуя у тебя было кайфа, верно, бля? С матерью собачилась, от подруг говна ждала, от мужиков шарахалась. Придет - давала, уйдет - рыдала. Вены в шестнадцать лет резала?
      Девушка обиженно замолчала и спрятала левую руку за спину.
      – А кто ты, блядь, такой чтобы решать за каждого - жить ему или нет? - возмутился я. - Бог что ли?
      – Выходит бог. Потому что если бог есть, то хули он мне это позволяет? Значит я, блядь, и главнее.
      – Парни, - сказала девушка, - А ведь мы все подохнем…
      – О… Пошла хуйня по кругу. - вздохнул Олег.
      – А детей жалко. - добавила она.
      – У тебя чего, дети есть?
      – Нет, я вообще…
      – Вообще. А взрослых, бля, не жалко, да?
      – Нет. Дети - они еще не согрешили.
      – А взрослые, бля, согрешили?
      – Да!
      – Ну так хули ты волнуешься? Дети это будущие, блядь, взрослые. Выросли бы и нагрешили до хуя. Считай что взрослые сегодня получат пиздянок по заслугам, а дети, блядь, авансом. Поняла? А разницы никакой.
      Я слушал их разговор рассеяно, думая о тех, кто остался в Екатеринбурге. Вдруг к реву ветра за окном прибавился странный звук. Я приподнялся на диване.
      – Чего это такое?
      – Не открывай, мудило, жара пойдет. - ответил Олег. - И так начинается.
      – А я хочу! - сказала девушка, - Да это же гармошка!
      Мы с ней подбежали к окну и стали смотреть. В доме напротив одно из окон было распахнуто. На подоконнике, свесив ноги вниз, сидел мужичок. Он растягивал меха гармони и что-то пел, но слов не было слышно.
      – Слов ни хуя не слышно. - сказал девушка. - хули он разговаривать мешает?
      – Ну избавь его на хуй. - сказал Олег.
      – И избавлю. - сказала девушка. - Дай пистолет.
      – Лови.
      Пистолет упал на пол и покатился по ковру. Девушка подобрала его и начала целиться. Получалось у нее плохо.
      – Окно открой. Стекла полетят. - сказал Олег.
      – Отъебись. - ответила она.
      Я дернул щеколду и открыл одну створку. Сразу застонал ветер, загремела гармошка и потянуло жаром как от большого костра.
      – Блядь. - сказал Олег.
      Пистолет в руках девушки дернулся и раздался выстрел. Один раз, другой.
      – Дай, не умеешь! - я отобрал оружие.
      Пистолет удобно лег в мою ладонь. Я закрыл глаз и начал целиться.
      – Левша, блядь. - сказал Олег. - Тимур тоже был левша.
      Контуры мужка с гармошкой расплывалась. Глаза слезились от света и ветра.
      – Выше забирай и правее, у меня сбито. - сказал Олег.
      Я нажал курок. Грохнул выстрел. Мужик, казалось ничего и не заметил - то ли был пьян, то ли под наркотиками.
      – Пусти, дай я! - девушка схватила пистолет и прицелилась.
      Раздался выстрел, мужик покачнулся и схватился за плечо. Гармошка смолкла.
      – Во дает. - хмыкнул Олег.
      – Есть! - засмеялась девушка.
      – Дай! Дай добью! - я силой вырвал у нее пистолет.
      На это раз мне удалось сфокусировать мушку и я удовлетворенно нажал на курок, уже заранее зная что попал. Мужик снова дернулся. Гармошка выпала из рук и полетела вниз, взвыв напоследок скрипучей тоскливой нотой. Мужик качнулся еще раз и выпал вниз из окна вслед за ней. Снизу донесся глухой удар, и через секунду еле слышный стон.
      – Есть! - захохотала девчонка. - Сделали! Как мы его избавили, а? Класс, бля!
      – Закройте окно, уроды. - сказал Олег, - Запарили.
      Я высунулся чтобы глянуть вниз, но тут на затылок будто поставили раскаленную сковородку, и я зачем-то глянул вверх. Верха не было - была черная пустота, в которой висел громадный диск. Я глянул на него и все оттенки пропали - осталось черное полотно и белый круг посередине. Дико заболела голова, но меня словно парализовало, взгляд прикипел к диску как сварочный электрод. На лицо легла рука и меня резко кинули обратно в комнату. Я упал на ковер.
      – Уебище, спалил глаза на хуй? Лежи, не дергайся. Лицо спалил?
      – Отъебитесь от меня… - сказал я в черную пустоту.
      Лицо щипало, голову сверлила тупая боль. Я даже не сразу почувствовал как на лоб легла мягкая рука и нежно погладила.
      – Подруга, оставь его на хуй. - сказал Олег, - Пойдем на четвертый этаж сходим, надо водки принести. Там еще минералка была, польешь на ебальник нашему мудиле.
 

* * *

 
      Я лежал на диване, глядя на коричневый бархат плотно задернутых штор. В них были микроскопические дырки и в каждой просвечивала огненая точка - копия Блуждающей звезды. Зрение постепено возвращалось, все-таки глаза я не сжег. В комнате стояла жара. Тупая боль в голове унялась, но грозила начаться в любую минуту. Девчонка лежала на ковре. Не думаю чтобы там было намного прохладнее. Олег сидел в углу на медвежьей шкуре, которую он приволок с четвертого этажа когда они ходили за водкой. Мы молчали - говорить было не о чем.
      – Знаете, а я ему завидую. - сказала вдруг девчонка.
      – Кольке-то? Только полный мудак станет высовывать рожу раньше времени.
      – Нет, я про мужика с грам… гарм… гар-мош-кой. Я не могу больше. - она заплакала.
      – Могу избавить. - сказал Олег.
      – А может есть надежда? - спросила она.
      Мы промолчали.
      – Я боюсь ждать… - всхлипнула девушка, - Почему я всю жизнь… всю жизнь должна чего-то… чего-то ждать?
      – Для тупых провторяю: могу избавить. - сказал Олег. - У меня патронов до хуя, еще обойма осталась.
      – Я боюсь. - всхипнула она. - И так боюсь и так.
      Олег задумчиво повернулся ко мне.
      – Колян, бля, дай ей свои таблетки.
      – Ты чего? Я как раз сейчас сам хотел!
      – Ты мужик или нет? Ты человек, блядь, или скотина на хуй? Видишь девка мучается. Я тебя из пистолета избавлю, как мужика.
      Я полез в карман, достал капсулу и протянул девушке.
      – Не могу их… всухомятку.
      Олег поднялся и принес бутылку водки.
      – А минералки нету? - спросила девушка.
      – Нечего было лить как из крана.
      – А вина?
      – Последняя. - Олег потряс бутылкой и поставил на пол, а сам откатился в свой угол.
      Девушка высыпала таблетки на ладонь.
      – Давай, - кивнул я, - а то потом хуже будет. - Через пятнадцать минут все будет хорошо. Хороший врач советовал.
      Она судорожно опрокинула горсть таблеток в рот, схватила бутылку и жадно запила.
      – Какая гадость, все горит во рту. И внутри все горит. И снаружи. И внутри пекло и снаружи.
      – Терпи, скоро все будет хорошо. - ответил я, глотнул из бутылки и обнял ее.
      Некоторое время мы сидели молча. Фиолетовый свет пробивался из всех щелей, шторы просвечивали как полиэтилен.
      – Бутылку подкинь. - сказал Олег из угла.
      Я завинтил колпачок потуже. Руки плохо слушались. Кинул ему бутылку и снова закрыл глаза.
      – Коля. - вдруг сказала девушка, - Возьми меня за руку.
      Я нащупал ее руку и крепко сжал, чувствуя как пульсирует на руке жилка.
      – Все будет хорошо. - повторил я.
      – Я устала. - сказала она, - Я очень хочу спать. Мне уже прохладней.
      – Спи, все будет хорошо. - повторил я.
      Мне показалось что мы сидели вечность и девушка уже уснула, но вдруг до меня донесся ее голос:
      – Меня… зовут… Оксана.
      – Спи, Оксана. - сказал я и сжал ее руку еще крепче. Жилка пульсировала совсем слабо.
      У моих ног что-то стукнуло.
      – Пей, бля, я тебе оставил. - раздался издалека пьяный голос Олега.
      Я отвинтил колпачок, запрокинул голову и выпил все, что оставалось в бутылке. На миг мне почудилось что стало лучше и отступила жара, но затем голова начала кружиться, кружиться, в висках зашумело, я еще раз открыл глаза - комната плыла и качалась, залитая фиолетовыми клубами света, шторы уже не спасали. Вдруг стало еще светлее. Послышался звон стекла и гул ветра. В глазах все плыло и двоилось, я закрыл их и постранство вокруг завертелось. Не понятно было где верх и где низ. И тут грохнул выстрел.
      – С-с-сука! - промычал я. - А обещал меня сначала избавить…
      – Получи, блядь! - раздался голос Олега и послышался второй выстрел. И еще один.
      Насколько я смог почувствовать, в меня опять ничего не попало. Тогда я собрал последние силы, вынырнул из мутной круговерти и увидел комнату и мельтешащий силуэт на фоне белого окна. Заслоняясь медвежьей шкурой, Олег резко выглядывал наружу как из окопа, выкидывал руку с пистолетом и тут же прятался обратно.
      – На, блядь, сука! - орал он и нажимал курок, - На, блядь, звезда-пизда!
      Я закрыл глаза и мир вокруг утонул и исчез.
 

* * *

 
      Когда я открыл глаза, комната была залита оранжевым маревом. Голова гудела и стучала, тело не слушалось, вокруг стояла жара, пространство качалось перед глазами и страшно хотелось пить.
      – Оклемался, салага? - услышал я голос Олега.
      – Что? - я как мог сфокусировал взгляд и огляделся.
      Я все так же лежал на полу. Рядом лежала Оксана, ее тело было твердым и прохладным. В углу на медвежьей шкуре сидел Олег и чистил пистолет.
      – Оклемался, говорю?
      – Сколько осталось до рассвета? - спросил я.
      – Да вот блядь твой рассвет. - сказал Олег и кивнул на окно.
      Я встал. Голова закружилась, но я устоял на ногах и подошел к окну. Сначала я не увидел ничего кроме оранжевого света. Потом я подумал что у меня двоится в глазах. Но затем я понял. В воздухе висело солнце, а сбоку плыла Блуждающая звезда - маленький диск с мутной оранжевой короной.
      – Олег, блядь… - крикнул я и закашлялся. - Как это? Что это?
      – Пиздец отменили. - хмуро сказал Олег. - Она пролетела мимо и уебывает на хуй.
      – Ну как это может быть? - крикнул я. - Этого не могло быть! Ученые ведь все проверили, доказали и вычислили!
      – Не могло быть? - заорал Олег и подскочил ко мне, - Такие как ты, уебы, думают что много, блядь, знают! Они, блядь, вычислили! Они, суки, подсчитали! Они что, блядь, пили с этой звездой? Они, блядь, ебали ее? Так еб твою мать, откуда они знают про нее, а? Они, суки, думали что это будет как жопой в костер. Я же, блядь, все это читал - и как солнечная система сойдет на хуй с орбиты и как атмосферу сдует к ебеням и про плазму-хуязму и остальную хуйню. Я же, блядь, верил! Колька, мудило! - он схватил меня за плечо и потряс, - Мы же им верили, мудаки! А они нас наебали! Ты понял?
      – Ничего не понял. Так все же хорошо? Все же кончилось?
      – Что, блядь, кончилось? Для нас все кончилось. - Олег отошел в угол и устало сел на шкуру. - Я ждал когда ты проснешься. У меня как раз осталось два патрона. Избавить.
      – Избавить? - я ошарашенно уставился на Олега. - От чего избавить?
      – Ты так ни хуя и не понял? - Олег тоскливо посмотрел на меня, - Я так и думал.
      – В смысле?
      – Как ты будешь жить, блядь? После всего что ты сделал?
      – Да Олег, ты что? - я все еще ничего не понимал, - Вон небось сколько народу погибло! Никто про нас никогда не узнает! Свидетелей нет, власти нет, милиции нет… - я на миг запнулся, - Ведь никто нас не видел, да? А если видел - сейчас встанем и уйдем. Уедем! Поехали ко мне в Екатеринбург!
      – Мудак ты, - сказал Олег, - Мудаком был, мудаком и помрешь.
      Он достал пистолет.
      – Олег, ты что? Олег, я прошу тебя! - я рефлекторно вжался в стену.
      – Да успокойся, салага, не трону я тебя. Подохнешь своей смертью, понял? Да ведь ни хуя ты не понял… - Олег поднял вверх дуло пистолета и задумчиво положил на него подбородок. - Я в госпитале валялся неделю, блядь, с башкой пробитой. А за это время Лухого на хуй разжаловали и перевели на Камчатку, понял? И замяли к хуям всю историю. И тут хуяк, блядь, приказ, и я в дембеля… Ты, блядь, не знаешь что такое дембель. Это чуять надо сердцем. Два года чуять. Дембель - это когда ты хуяк и свободен! И иди куда хочешь. Я хотел на сверхсрочную пойти. Но после такого, блядь, уже и не залупнешься. Пошел в менты. А тут эта хуйня началась… Да хули с тобой разговаривать? Служи, салага. Долго тебе еще до дембеля. А я человек, блядь. - сказал он сквозь зубы, - А не скоти…
      Раздался выстрел и я зажмурил глаза.
 

* * *

 
      Обойдя дом, я нашел черствую буханку хлеба и пару банок с консервами. Пора было уходить, неизвестно было где хозяева и когда они вернутся. В воздухе заметно свежело. На всякий случай я взял из шкафа пиджак. На улице пахло дымом и весной. Оранжевые блики радостно плясали на выцветших стенах домов, дул теплый ветер, небо было затянуто то ли пеленой дыма, то ли облаками. Сквозь пелену просвечивали два диска - Солнце, большое и желтое, и Блуждающая - маленькая, оранжевая, в лохматой черной коронке. Я спросил дорогу у старухи, безумно танцующей на тротуаре, и пошел на вокзал. Ведь теперь когда-нибудь должны снова пойти поезда? Жалко было выброшенных денег, я даже не запомнил улицу, по которой мы шли. Еще я думал о родителях. Как мама? Как отец? Как братик? В воздухе пахло дымом и весной. Я чувствовал что все страшное позади. Все, что было плохое - закончилось. Теперь все будет хорошо. В конце-концов все должно быть хорошо, верно?
        14 октября 1999, Москва
 

      Крепыш с добрым лицом Лева Курский, по кличке Лещ, пришел в бизнес после армии. Вместе с Мальком и Лобстером они служили во флоте, а все остальное - деньги, бабы и кабаки - появились у них позже. Досталось это непросто - сначала пришлось много работать кулаками, а впоследствие еще больше - головой. Hо зато теперь весь рыбный экспорт страны находился в руках трех бывших моряков.
 
 
      Hо прыгать с парашютом во флоте их конечно не учили. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в первые секунды Лещ подвоха не заподозрил. В лицо бил воздух сплошной ледяной струей и дыхание запиралось в горле. Страха не было - Лещ по праву считал себя человеком мужественным и не боялся даже ФСБ, не то что какой-то высоты. Белый спортивный пиджак выл и хлопал за спиной исступленно и натужно - кто бы мог предположить в нем такие способности? Через несколько секунд Лещ уже освоился в ветряном пространстве и научился контролировать свое тело. Первым делом он оглянулся по сторонам - специально подученный гаврик со своей видеобандурой должен был профессионально заснять прыжок. Самолет остался далеко вверху, он чиркнул по солнечному диску и растворился в безмятежных лучах. Hеподалеку кувыркались три фигурки, но вот кто из них гаврик с объективом, кто Малек, а кто Лобстер понять было невозможно. И лишь когда справа и слева стали открываться парашюты друзей, Лещ напрягся. Hапрягся, ожидая толчка - ему объясняли что должен быть толчок, когда автоматически сработает парашют. Hо толчка не было, а остальные парашютисты, включая гаврика с бандурой, уже остались далеко вверху. И тут Лещ все понял, будто кто-то резко крутанул картину мира в его голове и она со щелчком вошла в пазы логики - намертво. Понятно стало все. Большой бизнес имеет особенность - если в малом бизнесе люди делятся на людей нужных и просто людей, то в большом они делятся на просто людей и людей ненужных. И теперь ненужным человеком для Малька и Лобстера стал сам Лещ. Он, готовый за своих друзей порвать глотку кому угодно, никогда бы не мог предположить от них такой подлости! Hо было поздно.
 
 
      И ведь как хитро все подстроено! После нового успеха в труде, деловые люди едут культурно отдохнуть за город - спортивный самолет Малька выбрасывает их на парашютах, джипы бычков Леща подбирают их на поле и везут по живописной лесной тропе на виллу Лобстера, где компаньоны обмывают успех. Девочки и шампанское по вкусу. Чья же это была идея прыгать с парашютом - Малька или Лобстера?
      – Пилять мороженная! - в сердцах сказал Лещ, но голоса своего не услышал - слова вместе с ветром проворно уползли вверх.
      Он засунул руку за пояс, вынул мобилу и привычно повертел ее между пальцами. Мобила выскользнула и резво поплыла в сторону, поблескивая золотым корпусом и куцей антенкой. Лещ изогнулся всем телом и поймал ее, сжав так, что она хрустнула.
      – Я тебе полетаю, ставрида снулая!
      Разные чувства метались в душе Леща как гупии в аквариуме во время кормежки. Лещ все еще никак не мог поверить в предательство друзей. Hо он все-таки заставил себя нажать единицу - на единицу была прописана мобила Угря - начальника охраны Леща. Тот со своими толстолобиками на джипах должен был сейчас ждать внизу на поле.
      – Ало! - раздался в трубке тягучий бас.
      – В жабру весло! - крикнул Лещ, - слышно меня?
      – Да. - отвечал невозмутимый Угорь, - Ты где?
      – В проточной воде! Эти щуки продажные меня кинули! Понял? Кинули!
      – Проблемы? - пробасил Угорь, - Тока сверни дыхало, тебя слышно аж в соседней тачке.
      Лещ мимоходом подумал что не зря отвалил за свою мобилу три штуки грин - хороший аппарат, не брехали барыги. Да и выглядит ничего, только антенка короткая.
      – Завинти бакланить! - рявкнул Лещ громче прежнего, - Уди косяк: где толстолобики Малька и Лобстера?
      – Как положено - мальковы в самолете, а лобстеровы в натуре на вилле ждут. - степенно ответил Угорь.
      – Чо делают толстолобики Лобстера?
      – А хек знает. Сауну готовят. Или баб.
      – Короче - строй своих бычков и толстолобиков, доставай стволы, и как только эти парашютисты зайдут на посадку - всем делай макрель в томате. Понял? Чтоб лежали на поле как шпроты в банке - золотые без бошек. Понял?
      – Хозяин, ты чо в натуре? - голос Угря дрогнул и Лещ удовлетворенно отметил что хоть раз в жизни ему удалось удивить этого невозмутимого человека.
      – Бей очередями по парашютам, меня не заденешь, я не на парашюте. Понял?
 
 
      – Понял. Сработаем. - ответил Угорь уже обычным голосом и продолжил с той же интонацией, - Hе понял. Почему не на парашюте? В самолете остался?
      – Действуй! - гаркнул Лещ и нажал отбой.
      В тот же миг мобила сама задергалась в руке.
      – Какой судак копченый мне звонит в такую трагическую, пилядь, минуту? - заорал Лещ, снова поднося мобилу к уху.
      – Это я, тебе хек прозвонишься. - раздался наглый голос Лобстера, и Лещ сразу поднял голову вверх, пытаясь разглядеть собеседника, но кроме далеких бесформенных куполов и золотого солнечного диска там ничего не было. - Лещ, у тебя проблемы? Ты слышь… кольцо там какое-нибудь потяни.
      – За жабру там себя потяни, удилище бамбуковое! - возмутился Лещ, - А то ты типа не в курсе что у французского автоматического парашюта нету кольца! - он попытался вложить в эти слова весь свой сарказм.
 
 
      – Ну как знаешь. Обидно так в натуре… - Лобстер замялся, - Мы с Мальком тебя век не забудем! Хошь мы тебя с понтом в Париже схороним?
      – Ах ты ж пилять мороженная! - возмутился Лещ, - Hу, щука! Я уже отбил своему Угрю, он вам всем макрель в томате сделает!
      – Лещ, Лещ, ты чо волну гонишь?! - заволновался Лобстер, но Лещ уже нажал отбой.
      Он удовлетворенно глянул вниз - земля вся состояла из разноцветных квадратов и отсюда была похожа на старое залатанное одеяло - такие одеяла были у Леща в детстве, в черной от времени родительской избе. Это потом Лещ купил им квартиру в Мурманске. Земля несомненно приближалась. "В натуре греет что прыжок затяжной! - подумал Лещ, и в тот же миг его прошибла страшная мысль, - Якорный буй! Что же я сболтнул Лобстеру как Угорь их кончать будет? Лобстер сейчас брякнет своим бычкам на виллу, они погрузятся в джип, примчатся на поле и успеют завалить Угря раньше времени! Или не успеют? Да и Угря хек завалишь… Или завалят? Да хек с ним." Лещ проворно набрал по памяти номер - хорошо что остался хоть один верный человек в этом ненадежном мире. Трубку подняли не сразу и это очень разозлило Леща.
      – Слушаю. - наконец ответил заспанный голос.
      – Червей кушаю! Карась, дело есть! Hаматывай внимательно, понял? Заказываю…
      – Да ты чо, по телефону? - испугался Карась.
 
 
      – Кончай рыбим жиром булькать, салага! Я шифрую базар! Значит заказываю на ужин, понял? Ужин из двух блюд - понял? Заказываю малька. Поймать, выпотрошить и подать без головы. С хреном! Понял? И лобстера заказываю - поймать и зажарить в собственном соку. Или наоборот - один хек. Чем раньше тем лучше. Понял?
      – Вобла! - удивился Карась, - чо творится! Лещ, ты по трезвянке? Ты свой невод фильтруешь? Такие блюда ведь ба-альших бабок весят. Деликатесы, пилять. Ловить заканаешься - бычки вокруг, толстолобики, да минтай косяками ходит…
      – Получишь в двадцать, нет в сто раз больше чем за прошлый ужин! Ты понял сколько? Ты такие башли вообще видел? Аванса не будет, ужин начинай готовить немедленно! Башли отслюнявлю не я, а… пилять, кто же? А! Баба моя. Hу которая основная, на хате. Понял?
      – Благодарствую.
      Лещ нажал отбой, и снова мобила задергалась. Hа этот раз звонил Малек.
      – Лещ, тебе хек прозвонишься, ало!
      – В жабру весло! Думали сухими из воды выйти? Теперь вам полный тунец настал!
      – Лещ, мне тут Лобстер брякнул, ты чо в натуре велел Угрю чтоб нам макрель устроил?
      – Ага! Обнерестились от страха!
 
 
      Лещ торжествующе поглядел вверх на три далеких купола, пытаясь угадать под каким из них подвешена громадная туша мускулистого Малька. Под одним из куполов вдруг ярко блеснул солнечный луч, но было неясно - то ли это сверкает антенка мобилы Малька, то ли объектив гаврика, то ли золотой крест на груди Лобстера.
      – Лещ, пилять мороженная! Сам дохнешь, чо другим проблемы строить? Пилять, что же я тебя не придушил тогда в трюме!
      – Ай ты стерлядь! - возмутился Лещ и нажал отбой.
      В тот же миг мобила снова задергалась, наверно Лобстер сидел в режиме ожидания.
      – Удилище бамбуковое! Чо надо? - крикнул Лещ.
      – Хек дозвонишься. - спокойно ответил Лобстер. - Лещ, ты отбей своему Угрю чтоб ничего не делал! Лещ, пожалеешь! Хуже будет!
      – Куда хуже, пилять мороженная? Всем макрель настанет!
      – Лещ, ты небось нас и Карасю уже заказал?
      – Якорный буй! - выругался Лещ от неожиданости, - Откуда ты знаешь моего Карася?
      – Ты как был толстолобик так и остался. Хек с ним, справимся с Карасем. Лещ, отзови Угря! Мы тогда не тронем твою бабу - я уже вызвал за ней бригаду своих бычков…
      – Мозговитый ты был, Лобстер, - перебил его Лещ, - все ты знал, головастик. Hо тунец тебе настал! Я вам бизнес-то сверну. Я вас сейчас знаешь чо? Я вас минтаю сдам! Как есть все счета и дела нашей конторы! Понял?
      Лещ нажал отбой и набрал 112 - телефон штаба экстренных ситуаций.
      – Разговор пишется? Hе перебивать! Пленку в ФСБ! Корпорация "Росрыба" - проверить все! Директоров - в КПЗ чтоб не смылись! Hалоги, черный нал, дело об убийстве Осетра…
      Лещ вкратце перечислил основные успехи корпорации за последний год, назвав банковские реквизиты и фамилии людей, которые дадут следствию всю информацию, если их конечно хорошенько прищучить. И удовлетворенно нажал отбой. Земля сильно приблизилась за это время, разноцветные квадраты стали огромными и белесое поле, на которое должны были приземлиться друзья, выделялось среди всех прочих. "Тунец мне!" - с грустью подумал Лещ и позвонил себе домой. Трубку поднял автоматический определитель номера и долго пиликал, нагло изображая гудки - Лещ готов был убить все определители на свете. Затем послышалось частое прерывистое дыхание и раздался низкий грудной голос.
 
 
      – Алло-о?
      – Рыбка моя золотая в натуре! - сказал Лещ, - Это твой акуленок.
      – А, это ты… Ты же на два дня уехал… - начала она, с трудом переводя дыхание, но тут же словно спохватилась, - Золотой мо-ой! Где же ты? Я тебя жду, я вся горю от желания! Моя грудь…
      – Да верю, пилять, верю, профессионалка ты моя горячего копчения. Волоки невод сюда: эти щучары позорные меня кончили. Поняла?
      – Пьяный что ли? В смысле?
      – В коромысле! Вместо парашюта одеяло в рюкзак сунули! Думают уйти по мелководью, думают не подсеку напоследок! Хек два! Главное быстро! Времени - голяк. Короче, щас скажу номер счета на котором башли, поняла? И через кого обналичить - поняла? И скока забашлять Карасю, я скажу кто это. И скока кому отстегнуть по долгам - поняла? А остальное себе возьмешь.
      – Hе поняла. А зачем по долгам отстегивать?
      – Эй, лососина! Ты извилиной шевелишь? Hе забашляешь по долгам - наедут теперь на тебя, не на меня же? И устроят макрель. Знаешь кто такие Hалим, Омар и Чавыча? Это три киты, на которых земля вертится! Поняла? Запиши и мотай удочки из хаты - за тобой уже едут! Диктую!
      – Ай! Секундочку! Щас за ручкой сбегаю…
      – Стой!! - заорал Лещ, но трубка молчала.
 
 
      Лещ покусал губу и прислушался - сначала была тишина, затем он стал различать шлепки босых ног и шум падающих предметов, потом вдалеке раздался визг: "Твою флотилию! Где хоть одна ручка в этом доме?!". И словно в ответ где-то вдали забубнил мужской голос с восточным акцентом. Лещ поначалу испугался что кто-то посторонний врезался в разговор и все слышал, но потом стал разбирать слова. Голос повторял солидно и раздраженно: "Хватит бегать, да? Отключи телефон, да?"
      – Э, на барже!! - заорал Лещ в трубку будто его могли услышать, но трубку взяли и так.
      – Да, дорогой, я записываю! Диктуй! Ай, уйди! Диктуй! Уйди!!
      – Ах ты стерлядь! - возмутился Лещ, - Какой там судак у меня в доме?
      – Hе звони сюда больше, да? - вдруг произнес в трубке голос с восточным акцентом.
      – Да ты знаешь кто я, пилять мороженная? - опешил Лещ.
      – Ты никто. - ответил голос с восточным акцентом, - А я Чавыча.
      – Чавыча? - только и произнес Лещ и изумленным шепотом добавил, - Вобла что творится…
      И тут ему пришла в голову замечательная мысль.
      – Чавыча! - заорал Лещ, - Бычки Лобстера едут сюда мокрель тебе делать! Чавыча! Знаешь кто утопил твоего Осетра? Малек! А знаешь кто тебя с нефтью прокинул? Мы прокинули! Через "Тюмень-инвест"! А кто заказал Омару бомбу в "Мерседес", ну которая не взорвалась, помнишь? Это мы! Мы! Чавыча! Убей "Росрыбу"! Убей всех директоров! Понял?
 
 
      То, что сделал сейчас Лещ, было пострашнее звонка для ФСБ. Выпалив все на одном дыхании, он сразу похолодел от ужаса и нажал отбой, не в силах услышать страшные слова разъяренного Чавычи. Hо теперь за судьбу Малька и Лобстера точно можно было не волноваться - трупы.
      Hеожиданно пространство рядом вспыхнуло ослепительно-красными рассыпчатым искрами, и в этот миг снова завибрировала мобила. Машинально поднося ее к уху, Лещ понял, что красное пятно - это сигнальная ракета из парашютного комплекта, которой выстрелили в него, Леща, сверху.
      – Лещ, ты щука! Идут твои последние секунды! - раздался голос Лобстера, - Мы времени не теряли, у нас плавники длинные - мобилу твою сейчас отключат!
      – Вы, щуки, по мне ракету кинули? - заорал Лещ, - Мазилы! Отпрыгались, головастики! Я "Росрыбу" уже заложил ФСБ - раз! И два - Чавыче вас сдал! Все как было выложил!
      – Вобла! - возмутился Лобстер, - Какая же ты падаль, Лещ!
      Справа вспыхнуло второе пятно. И тут Лещ вспомнил что у него тоже где-то должна быть сигнальная ракета в комплекте - он ведь сам доставал парашютное снаряжение. Свободной рукой Лещ полез за спину, пытаясь нашарить карман с ракетницей.
      – Лобстер, тунец тебе! Я сейчас свою ракету пущу!
      – Hе будь судаком! - закричал Лобстер, - Меня ракетница подбросила вверх, а тебя-то еще круче вниз толкнет!
      Hо голос Лобстера был уже откровенно испуганным. И Лещ понял почему.
      – Мне один хек. - сказал он, - А вот парашюте твоем я дыру прожгу! Понял? Это ведь ты мой парашют из рюкзака вынул? Это ж твоя была идея меня заманить с парашютом прыгать?
      – Лещ, пилять мороженая! Мамой клянусь, мы ни при чем! - истошно завыл Лобстер. - Мы же друзья сто лет! Это же ты, ты сам придумал прыгать!
      Лещ погрузил руку в сплетение лямок за спиной - где-то здесь крепилась ракетница… Пальцы легли на ребристую рукоять. Лещ потянул ракетницу из кармашка, но неожиданно рука запуталась в лямках. Лещ дернул руку сильнее, с хрустом вырывая веревки, и вдруг за спиной захлопало весело и звонко, а затем Леща тряхнуло так, что он на миг потерял сознание. Он выронил ракетницу и лишь чудом удержал в руке мобилу. Через секунду Лещ пришел в себя и сразу глянул вверх - над ним расстилался упругий купол парашюта, солнце просвечивало сквозь ткань аккуратным золотым блином. И вокруг стояла тишина. Только сейчас он понял что упругое хлопанье, которое сопровождало его весь путь, производил не пиджак, а маленький вытяжной парашют за спиной, который запутался и не смог развернуться вовремя.
      Лещ поднес мобилу к уху.
      – Лобстер! - сказал он, из глаз выкатились две слезинки и покатились вверх по лбу, - Малек! Лобстер! Щука я гнилая! Как я мог? Мозги вырубились! Судак я полный, стерлядь я, пристипома! Что на меня нашло?! Братки! Родные мои кореша! Лобстер!
 
 
      В трубке пискнуло и раздался спокойный женский голос робота:
      – Ваш аппарат выключен. За информацией обратитесь в техническую службу. Ваш аппарат выключен. За информацией…
      Лещ глянул вниз - там, кружась как кленовая лопатка, все падала и падала маленькая ракетница, а под ней расстилалось поле - близкое и огромное. Там виднелись два джипа, утопающие в бежевых волнах колосьев, а вокруг них полукругом рассыпались маленькие темные фигурки. "Hе стреляй в меня, Угорь…" - сказал Лещ тоскливым шепотом.
      – Hе стреляй!!! - заорал он изо всех сил, и, размахнувшись, кинул вниз мобилу.
        19 января 1999, Москва
 

(экспериментальный текст)

 
      ПЕРЕДО МНОЙ СТОИТ НЕЛЕГКАЯ ЗАДАЧА - НАПИСАТЬ ЭТОТ ЗАГОЛОВОК ТАК, ЧТОБЫ ЕГО НЕ ВОСПРИНИМАЛИ КАК РЕКЛАМНЫЙ ПРИЕМ "НЕ ЧИТАЙТЕ ЭТОГО!!!" ДА, Я ЛЮБЛЮ ШУТКИ И РОЗЫГРЫШИ, НО ЭТО НЕ ТОТ СЛУЧАЙ, И КАК УБЕДИТЕЛЬНО СКАЗАТЬ ОБ ЭТОМ Я НЕ ЗНАЮ. ХОРОШО ПОНИМАЯ РЕАЛЬНУЮ ФИЗИЧЕСКУЮ ОПАСНОСТЬ ПРЕДСТАВЛЕННОГО НИЖЕ ТЕКСТА И РЕАЛЬНЫЙ ВРЕД, КОТОРЫЙ МОЖЕТ БЫТЬ ИМ НАНЕСЕН, Я ПРОШУ ОТНЕСТИСЬ К ЭТОМУ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЮ С МАКСИМАЛЬНОЙ СЕРЬЕЗНОСТЬЮ, ВОСПРИНИМАЯ ЕГО БУКВАЛЬНО И НЕ СЧИТАЯ ЧАСТЬЮ ЛИТЕРАТУРНОГО ЗАМЫСЛА ИЛИ ДЕШЕВЫМ СРЕДСТВОМ ПРИВЛЕЧЬ ВНИМАНИЕ.
      ЕСЛИ ВЫ ОБЛАДАЕТЕ ПОВЫШЕННОЙ ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОСТЬЮ ИЛИ НЕ СТОПРОЦЕНТНО УВЕРЕНЫ В УСТОЙЧИВОСТИ СВОЕЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ, ВАМ НЕ СЛЕДУЕТ ЧИТАТЬ ЭТО. ХОТЯ ТЕКСТ ОТНОСИТСЯ К ЖАНРУ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ, НО СПЕЦИАЛЬНО СКОНСТРУИРОВАН НА ОСНОВЕ УЧЕБНИКОВ ПСИХОСОМАТИКИ И СОДЕРЖИТ ВСТРОЕННЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ РЕАЛЬНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ НА ПСИХИКУ, ПРОВЕРЕННЫЕ В ДЕЙСТВИИ. ТЕКСТ ОКАЗЫВАЕТ СВОЕ ДЕЙСТВИЕ НА ОЧЕНЬ НЕБОЛЬШОЙ ПРОЦЕНТ ЧИТАТЕЛЕЙ, НО ЭТОТ ПРОЦЕНТ РЕАЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ.
      ЕСЛИ ВЫ РЕШИТЕСЬ ПРОЧЕСТЬ ТЕКСТ, ВЫ ДЕЛАЕТЕ ЭТО НА СВОЙ СТРАХ И РИСК, НИ АВТОР, НИ ИЗДАТЕЛЬСТВО НЕ НЕСУТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ЛЮБЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ, ВЫЗВАННЫЕ ПРОЧТЕНИЕМ ЭТОГО ТЕКСТА.
 

 

* * *

 
      – Снимите с него наручники. Хотите курить? Берите "Парламент". Да хоть всю пачку, не стесняйтесь, для хорошего человека не жалко. Итак, Степцов, полтора года назад вы зверски изнасиловали, а затем задушили двух женщин, одна из которых была беременна, вам это известно?
      – Я не знал что она беременна… - раздалось еле слышно.
      – Я не об этом. Вы помните что вы совершили. С какой целью?
      – Я был пьян. - голос стал совсем бесцветным.
      – Вы согласны с тем, что такой поступок заслуживает смертной казни?
      – Да. - тихий вздох.
      – Сколько времени после суда вы находитесь в одиночной камере для смертников?
      – Не знаю… Несколько лет… - еле слышный выдох.
      – Какое сейчас время года?
      – Не знаю…
      – Сейчас август, вы находитесь в камере смертников пять месяцев. Экспертиза признала вас полностью вменяемым, ваше дело пересмотру не подлежит. Как вы думаете, когда приговор будет приведен в исполнение?
      – Сейчас…
      – Не торопите события. Скажем так - в любой момент. Но у вас есть маленький шанс выйти на свободу.
      На пленке послышался шум, какое-то движение и снова судорожный вздох. Затем тот же самый властный голос продолжил:
      – Мы вам предлагаем участие в эксперименте, который имеет большое значение для науки. Как вы знаете, времена тайных экспериментов бывшего СССР прошли… - в голосе человека послышалась еле заметная усмешка, - теперь мы спрашиваем вашего личного согласия, и вы подпишите соответствующие бумаги. Эксперимент опасен, но если вы останетесь живы - вы выйдете на свободу через месяц после эксперимента. У вас будет другой паспорт, другое имя и другое прошлое. Вы будете жить в другом городе и никогда не увидите никого из тех, кого вы знали раньше. Естественно если вы обмолвитесь хоть кому-нибудь…
      – Д-да, я все… все понимаю.
      – С вами тут же произойдет несчастный случай, у нас шутить не принято. - в голосе человека опять послышалась еле заметная усмешка. - Мы вам предлагаем честную сделку, выгодную и для нас и для вас. Вопросы есть?
      – Ка… Какой у меня шанс остаться в живых?
      – Крайне небольшой, как вы наверно и сами догадываетесь. Впрочем именно это мы и проверяем. Должен сказать, что все сорок три предыдущих испытуемых погибли.
      – Это… новый яд или оружие?
      – Э… То, что я сейчас скажу, вас удивит.
      Я протянул руку и щелчком остановил кассету. Наступила тишина, только где-то вдалеке на грани сознания еле слышно, но глубоко и протяжно дышали ленты воды в кухонной батарее. Нет, это не то, совсем не то, совсем не то, что я ожидал.
      Я вновь заглянул в красный желудок егорова дипломата. На бархатных ворсинках лежала перевариваясь сброшюрованная папка машинописных страниц, пьяно-мутный полиэтиленовый пакет с дольками неочищенного чеснока, точный брат-близнец того пакета, который я видел в больнице, и запечатанный конверт из посеребренной бумаги, наподобие той, в которую упаковывают чай. Я решительно протянул руку в резиновой перчатке и взял конверт. Он поскреб пузом по ворсинкам, словно боясь вылезать из уютного нутра дипломата на яркий свет, но все же в конце концов оказался в моей ладони, слегка трепыхаясь. Я осторожно оторвал кромку и из конверта выпала маленькая картонка. На ней крупным шрифтом был напечатан текст. Я пробежал его глазами:
      3- ДТ
      Слой 1. Кувшин
      На столе стоял кувшин с таинственным содержимым: его привезли в ящике от апельсинов, формой он напоминал горшок для меда, когда по нему стучали, он звенел как старый ключ от дверцы, он был цвета лука, ярко изумрудный, его изготовил наверно самый лучший кувшинщик в мире.
      Слой 2. Голова
      Начиная описывать голову, хочется сказать о бороде - хорошая борода должна стелиться как ковер, а драть с нее волосы нипочем не надо. На голове бывают также уши, они торчат как два чебурека. Внутри головы бывает черте-что, например опилки. Нос бывает длинный и деревянный. На голове часто что-то растет, иногда даже зелень. Разные бывают головы, страшные - соломенные, железные. Еще железяки бывают на спине, но к теме головы это не относится.
      Я недоуменно перечитал текст еще раз и подумал что у него есть по крайней мере одно неоспоримое свойство - он не вызывал абсолютно никаких ассоциаций, зато производил полное впечатление механической вычурности и грубой нарочитой искусственности. Мне даже на миг показалось, что во рту появился металлический привкус. Как только я подумал об этом, под языком нацедилась лужица слюны. Я сглотнул. И еще мне показалось, что в удушливом воздухе повеяло каким-то ароматом далекого забытого детства, даже скорее не самим детством, а его неизбежными атрибутами - садами, яслями, детскими больницами - окриками воспитательниц, скамейками, хлоркой, подгорелой кашей и игрушками из грубого жирного пластика. Несомненно очень странные вещи лежали в дипломате Егора. Я тряхнул головой, запихнул картонку обратно в конверт и отложил подальше вперед на липкий пластик кухонного столика.
 

* * *

 
      Егор перевелся к нам из другой школы, когда наш 8-Б получил название "гуманитарного". Мы сразу с ним нашли общий язык. Родом из старой профессорской семьи, Егор был очень начитан и была в нем какая-то взрослая степенность, не свойственная пятнадцатилеткам. Несмотря на это, он, как и я, слушал тяжелый рок и ходил в цветастой майке с острыми черепами. После школы мы вместе подали документы на факультет журналистики. Как ни странно, Егор не прошел по баллам. Вероятно тут действовали какие-то суммы мелких случайностей, потому что предметы Егор знал лучше меня. Для Егора это стало ударом - мощным, но незаметным для окружающих. Он даже хотел уйти в монастырь или поступать в духовную семинарию. По счастью эту идею он быстро оставил, зато увлекся какими-то сектами, стал общаться с сатанистами и по-моему начал пить. Точно сказать не могу, потому что нагрузка у нас на первом курсе была сильная, и я не видел Егора несколько месяцев. Объявился Егор в конце следующего лета - безукоризненно постриженный и веселый, он рассказал, что поступил в исторический. С тех пор мы с ним стали общаться чаще.
      Егор погрузился в изучение африканских культур, учил суахили, не переводя дыхания бегал по библиотекам и рассказывал о каких-то магических ритуалах старинных племен и прочей ерунде. Одно время он вообще не мог говорить ни о чем другом, кроме наговоров, заклятий, молитв и мантр. Не очень понимаю как это согласовалось с его учебой в институте, но по-моему ему удалось в конце концов найти руководителя и специализироваться то ли на истории Африки, то ли на филологии африканских наречий. Попутно Егор увлекся компьютером и тут мы конечно нашли общий язык.
      Шло время, я окончил журфак, поработал корреспондентом в разных не очень крупных газетах, пробовал писать серьезную прозу, но без успеха, в конце концов устроился в обычную школу учителем литературы, а подрабатывал переводами, благо французский я знал хорошо.
      Егор сразу после окончания института был распределен в какое-то закрытое военное учреждение, его рекомендовал туда руководитель. Сначала я даже решил что он пошел в разведку, ведь специалистов суахили очень немного, а должна же быть в стране и африканская разведка? Но через некоторое время Егор рассказал кое-что о своей работе. По его словам, спецотдел занимался шаманством - разнообразными заклятиями, проклятиями и прочей чепухой. Несколько раз Егор летал в длительные командировки - то ли в Уганду, то ли в Никарагуа, то ли в ЮАР. Не очень себе представляю как происходил обмен опытом между майором российского военного института (а Егор по своей линии дослужился до майора) и местным шаманом ободранного племени. Однако квартира Егора неустанно наполнялась какими-то погремушками, стручками гигантских акаций, бубнами, масками, перьями, и в конце концов превратилась в подобие краеведческого музея, к досаде Инги, жены Егора, которая со смехом жаловалась что муж не разрешает ей вытирать пыль со своих штуковин.
      Я часто бывал у них дома и Егор выкладывал мне свои мистические теории. Очень странное это было зрелище - высокий, стройный майор в штатском, восседая в шлепанцах на кожаном кресле и поглаживая рукой лежащий на столе закопченный череп (этот ископаемый сувенир Егор раздобыл еще во времена юности, когда увлекался сатанизмом), рассказывает о том, как далекие шаманы лепят из воска фигурку врага и протыкают ей иглой руку, после чего у врага отсыхает рука… По-моему он в это сам верил. Я совсем уже было решил, что у себя в институте они только и занимаются обсуждением этих баек, но потом узнал от Егора, что от изучения шаманских обрядов и снадобий они получают практическую пользу - например разрабатывая "наркотики правды". Сам Егор к тому времени прошел какие-то спецкурсы и превосходно разбирался в химии, особенно в лекарствах. По моему его новой специальностью были как раз наркотики, он мог часами рассказывать про яд кураре, скополамин, тетродотоксин, про жаб, змей, рыб, жуков и прочую нечисть.
      Я вздохнул и вынырнул из вороха пыльных воспоминаний и взгляд, сфокусировавшись, заскользил по кухне - по давно не мытым обоям, зеленоватым подтекам на потолке, по плите, покрытой багровой коркой копоти, табуретке с распахнутым на ней алым горлом дипломата, столу, чашке безнадежно остывшего чая, маленькому кассетнику и серебристому конверту. Почему-то из головы не шел этот страшно глупый листок с текстом, он как бы незримо присутствовал во всех моих мыслях на каком-то дальнем плане - серой тихой тенью. Я уже почти не помнил какая именно сумбурная чушь там была, но в голове как тонкая бесцветная заноза засел сам его тяжелый бесформенный образ. Неожиданно мне пришла в голову сумасшедшая мысль, и я вздрогнул - ведь кто знает Егора, вдруг листок пропитан одним из их ядов, который впитывается в кожу рук или распыляется в воздухе? Я рефлекторно сделал судорожный выдох и дернулся, но тут же с облегчением отбросил эту мысль - вряд-ли Егор стал бы хранить свои яды в обычном бумажном, хоть и посеребренном конверте. Хотя кто его знает, ведь он сам умирает. Или уже умер? Половина второго ночи. Я нервно зевнул, подобрался, и снова погрузился в воспоминания.
 

* * *

 
      Хорошо что я догадался взять с собой белый халат. Но все равно в корпус меня пустили не сразу, долго разбирались, смотрели паспорт, звонили куда-то. Наконец за мной пришла медсестричка, она молча провела меня по гулким коридорам и тихо ввела в палату. Наверно она же мне и звонила утром по его просьбе.
      В палате было прохладно и душно. Я не сразу узнал Егора - укрытый простынями, он лежал, закрыв глаза и тяжело дышал. Похоже он спал. На лице его была кислородная маска, рядом блестел штатив капельницы и громоздились еще какие-то аппараты, своими проводами и трубочками опутывавшие кровать. Потом, уже на обратном пути, медсестричка мне сказала, что это был аппарат искусственного кровообращение и искусственная почка - их подключают к Егору три раза в сутки и во время приступов. Но она так и не назвала диагноз.
      Я стоял и смотрел на него, и Егор открыл глаза, вынул из под простыни призрачную руку и убрал с лица маску. Лицо его, когда-то холеное и упитанное, сейчас было худым до неузнаваемости.
      – Хорошо что ты пришел. - прошептал он и еле заметно взмахнул рукой.
      Тут же я почувствовал за спиной тихое движение воздуха - медсестричка вышла из палаты.
      – Егор, что с тобой случилось? - тупо спросил я почему-то тоже шепотом.
      – Все. Со мной кончено.
      Я вдохнул и собрался было уже возразить что-то, но он опередил меня - поморщившись, отмахнулся еле заметным движением руки и заговорил снова.
      – Потом, потом, у меня очень мало времени. Слушай, у меня к тебе последняя просьба, мне больше не к кому обратиться. Обещай что выполнишь ее!
      – Обещаю. - ответил я.
      – Запиши! - прошептал Егор.
      Я послушно полез во внутренний карман пиджака и достал авторучку и блокнотик.
      – Пиши мой адрес…
      – Егор, я помню твой адрес! - удивился я.
      – Не важно, все равно пиши. - Егор судорожно вздохнул, - Возьми ключи.
      Проследив за взглядом Егора, я действительно увидел на тумбочке колечко с ключами, рядом с бутылкой минеральной воды и апельсином. Спохватившись, я вдруг понял, что пакет с яблоками, которые я принес, все еще висит у меня на руке. Аккуратно приблизившись, я положил его на тумбочку.
      – Потом. Сейчас пиши! - скривившись, шепотом приказал Егор.
      Я послушно положил в карман ключи и записал адрес. Просьба Егора заключалась в следующем - я должен был сегодня же приехать к нему домой, открыть в гостиной шкаф с зеркалом, разгрести наволочки и простыни и вынуть фанерку, делающую дно шкафа двойным. Из открывшейся ниши я должен достать дипломат, вывезти его за город, развести костер и сжечь не открывая.
      – Там что, деньги? - почему-то спросил я.
      Егор снова поморщился, еще раз судорожно вздохнул и вдруг вынул из под простыни полиэтиленовый пакет. Он наклонил голову, рывком поднес его ко рту и начал дышать в него. Пакет с тихим шелестом раздувался и сдувался, обтягивая лицо Егора. Я мог бы поклясться, что в пакете лежали неочищенные сизые дольки чеснока. Так продолжалось с минуту, наконец дыхание Егора немного выровнялось, и он снял пакет с лица, откинулся на подушку и закрыл глаза.
      – Все деньги, Витя, я завещал тебе. - медленно произнес он, не открывая глаз. - И квартиру, и машину. Но ты должен сжечь дипломат не открывая. Ты мне обещаешь что ты его не откроешь?
      – Обещаю - сказал я. - А почему?
      – Это долго рассказывать. Там смерть. Медленная и мучительная. Или быстрая. Как повезет. Ты мне веришь?
      – Верю. - быстро сказал я.
      Егор зашептал снова:
      – Дипломат с кодовым замком, он заперт, код я не скажу, он тебе не понадобится. Он должен гореть! Он из пластмассы… Облей его бензином… У меня в гараже канистра. Ключ от гаража на рогах в прихожей… Но если он не загорится - разбей его и сожги все, что там внутри. Не смотри внутрь и не подходи близко. Возьми с собой топор в лес чтобы разбить если не сгорит… У меня в коридорном шкафу с инструментами топор… Пепел закопай. Возьми лопату. У меня нет лопаты. Возьми что-нибудь! Закопай топором. - Егор перевел дыхание, - Запиши - канистра в гараже, топор в шкафу. Пепел закопать. Запиши!
      Я послушно заскрипел авторучкой.
      – Сделай это сегодня же! Обещаешь?
      Я посмотрел на часы.
      – Егор, уже четыре. Я не успею съездить в лес, можно я это сделаю завтра?
      Егор молчал с закрытыми глазами, и я уже испугался что он потерял сознание, но он заговорил:
      – Хорошо, завтра утром рано. Но у тебя уроки… Витя, отпросись с уроков, съезди в лес! Это быстро, возьми мой "Форд".
      – Ты же знаешь, что я не умею водить машину.
      – Ах да. Почему? Ну съезди на электричке, куда-нибудь на "полтинник", помнишь как мы ходили в поход классом?
      – Помню…
      – Я может быть протяну до полудня, я должен знать что он уничтожен! Я сам не успел… Я ничего не успел… На обратном пути заскочи ко мне хоть на секунду, я должен напоследок быть уверен, что больше никто не раскусит эту ампулу с ядом! Но возьми его сегодня, запиши!
      Я снова открыл блокнот и почему-то записал: "я должен знать что больше никто не раскусит эту ампулу с ядом". Егор снова схватил свой пакет и судорожно дышал в него. Простыня на груди ходила ходуном и в такт ей раздувался пакет. Казалось, будто какой-то темный и гулкий дух перекачивается из Егора в пакет и обратно. Наконец Егор оторвался от пакета.
      – А съезди за ним сейчас, пусть он хотя бы лежит у тебя. Может мать Инги из Владивостока приехать. Хотя у нее нет ключей… Но все равно!
      У меня стали появляться смутные подозрения.
      – Егор, а он не опасен? Он не взорвется? Там нет инфекции или твоих ядов? Ты что-то сказал про ампулу с ядом?
      Очевидно Егор вдруг подумал, что я побоюсь подойти к дипломату, и он быстро заговорил:
      – Это в переносном смысле. Он совершенно не опасен, если в нем не копаться! Заметки, рукописи, аудиокассеты… Они не причинят тебе вреда, они внутри…
      Я послушно записал: "рукописи и кассеты не причинят вреда".
      – А он при горении ничего не… В смысле в окружающую среду…
      – Исключено.
      Шли секунды, Егор лежал неподвижно. Наконец я решился:
      – Егор, а Инга умерла от… - я замялся.
      – От того же. - перебил меня Егор. - Но это не заразно, это мозг. Просто по его команде отключаются все органы - обычно начинается с легких и ими же как правило заканчивается. Инга умерла быстро, за два дня. У меня по другому, сначала сердце и почки, ну и легкие тоже. Медленно, вот уже полгода… В четверг будет полгода, если дотяну. У меня был иммунитет… Я думал что у меня иммунитет, я думал что нашел противоядие… И Инга… Но оказывается только оттянул, на время… И весь наш отдел думал… Их уже нет, я последний… Я уничтожил, только дипломат хранил до последнего, идиот, жалко было уничтожить… Никто не узнает, даже в отчетах ни слова… - Егор пару раз судорожно зевнул и снова припал к своему пакету.
      Я удивленно смотрел, и Егор на секунду оторвавшись от пакета произнес не то поясняя, не то оправдываясь:
      – Дышать в пакет помогает, когда там чеснок. Вдох-выдох, вдох-выдох. Это от других заклятий, но от моей болезни тоже помогает, не знаю почему. Шаманы Ургендо вместо пакета используют плавательный пузырь… - Егор глотнул и закашлялся. - да впрочем тебе это не интересно.
      Все- таки Егор остался самим собой -даже сейчас он был готов рассказывать про свою Африку. Постепенно я стал понимать в чем дело - в своем отделе они создали какую-то смерть, но как бы выведать у Егора в чем тут дело и как она передается?
      – Егор, это яд? Или излучение?
      – Это ни то ни другое. Это хуже, это просто смерть.
      – Так не бывает. - потупившись произнес я.
      – Не бывает. - согласился Егор, - Это магия. Заклятие.
      – Заклятие? - я опешил.
      – Заклятие духов тела. - медленно на выдохе проговорил Егор и на миг в палате наступила гробовая тишина.
      – Оно произносится? - спросил я чтобы что-то сказать. Слишком уж нелепо все выглядело.
      Егор не ответил, и я спросил снова:
      – Слушай, но ведь ты атеист? Как ты можешь верить в… Может дело в другом? Отравление? Может хороших докторов?
      – Да при чем тут… - досадливо сморщился Егор, - И каких докторов? Ты думаешь, что в этом стеклянном сортире за двумя проходными плохие доктора? В лучшем военном госпитале страны плохие доктора?
      – Но заклятие - как-то это…
      – Да это никакое не заклятие, это название. Разработка так называлась - "заклятие духов тела". - Егор помолчал и вдруг тоскливо продолжил: - Поговори со мной еще хоть пять минут, расскажи мне что-нибудь, пожалуйста, Витька…
      Я растерялся. Что можно рассказать когда вдруг просят рассказать "что-нибудь"?
      – Что рассказать? - спросил я.
      – Ну неужели тебе нечего рассказать? Ты живешь интересной жизнью, у тебя впечатлений масса! Ты журналист в конце концов, неужели ты ничего не можешь рассказать?
      Интересной жизнью… Масса впечатлений. Я дернулся.
      – Егор, прекрати издеваться. Какой я к чертовой матери журналист? Я живу в однокомнатном гробу, работаю в школе, а вечерами сижу за компьютером и делаю переводы. В позапрошлом месяце у меня собиралась бывшая университетская группа - пять человек приехало, вспоминали кто где, кто женился, кто замужем. Вот самые яркие впечатления.
      – Теперь я буду жить в однокомнатном гробу. - прошептал Егор, - А ты в пятикомнатном…
      И я осекся. И вдруг этот ужас происходящего отступил, и я заговорил о школе. Я рассказывал ему про детей, цитировал фразы из сочинений, рассказал нашу прошлогоднюю историю про второгодника и пятиклассницу, и про то, как Казюхин нагадил под дверью бухгалтерии, про нашу зубную врачиху и про военрука. Я рассказывал долго, кажется кое-что из этого я уже ему рассказывал, но сейчас это было совсем не важно, и в конце-концов Егор даже тихонько смеялся, глубоко откинувшись на подушку. Но потом вошла медсестричка и сказала, что пора. Я подошел к Егору и обнял его на прощание - я чувствовал, что его болезнь не заразна и мне не передастся. Егор цепко взглянул мне в глаза.
      – Но ты не забыл? Ты обещаешь?
      – Да, я все сделаю.
      – Поклянись!
      – Ну чем же я могу поклясться?
      – Поклянись нашей дружбой!
      – Клянусь нашей дружбой. - повторил я, и Егор обессилено откинулся на подушку.
      Медсестричка отметила мне пропуск и проводила до первой вахты. Я прошел аллею, сразу за воротами сменившуюся березовой рощицей, и вышел к остановке автобуса, он как раз подъезжал. Через десять минут я был уже в Москве, купил в аптечном киоске пару резиновых перчаток на всякий случай, и через полчаса уже стоял на пороге его квартиры. Я без труда нашел дипломат и взял из шкафа топор. В гараж за канистрой я конечно не стал идти, понимая, что Егор перестраховался.
      И вот когда я уже входил в свой подъезд, это случилось. Я не открывал дипломат! Я его выронил, когда полез в карман за ключами. И он раскрылся сам, потому что не был заперт на свои кодовые колесики. Я даже не успел испугаться, когда дипломат вдруг вырвало, и на черный цемент подъезда легли книжка, переплетенная распечатка, какие-то листки отчетов и несколько аудиокассет. Я все еще был в перчатках. Задержав дыхание, свернув голову и зажимая нос плечом, я покидал все обратно, вбежал по лестнице и выставил дипломат на лоджию. И только потом, уже сняв перчатки и тщательно вымыв руки, я открыл свой блокнот. И первая же фраза, что мне бросилась в глаза, была: "я должен знать что больше никто не раскусит эту ампулу с ядом, рукописи и кассеты не причинят вреда"…
 

* * *

 
      И я решился - открыл папку и погрузился в чтение машинописных листков. Как я и думал, это было что-то вроде диссертации Егора. Поначалу я спотыкался о непонятные термины и сухие казенные обороты, но вдруг неожиданно увлекся, тем более, что диссертация была написана довольно живым и доступным языком. Насколько я понимаю, это большая редкость для диссертации, тем более для диссертации ученого из секретного военного института.
      "Мозг человека представляет собой сложный электрохимический механизм. Не все его процессы изучены, но накоплен богатый опыт воздействия на него. Особый интерес для нас представляют нефармакологические методы воздействия - наименее изученные наукой. Данная работа посвящена проблеме заклятий.
      Чтобы понять отношение науки к этой проблеме возьмем словарь:
      "ЗАКЛЯТИЕ (устар.) - то же что заклинание.
      ЗАКЛИНАНИЕ - магические слова, которыми заклинают." Первое что бросается в глаза - это слово "устар. " - какой смысл называть устаревшим реально существующее явление? Само же определение крайне невразумительно - с тем же успехом можно говорить, что "проклятие - это слова которые проклинают". Поэтому в дальнейшем мы будем использовать более точное определение: "ЗАКЛЯТИЕ - строго определенная, специально разработанная информация, производящая целенаправленное нетрадиционное воздействие на мозг субъекта, к которому она адресуется." Особенно следует подчеркнуть слово "нетрадиционное", иначе под определение заклятия подойдут например любые слова.
      Воздействие может быть различным, но оно сводится к насильственному введению субъекта в определенное состояние: усмирения, ярости, транса, болезни и даже смерти. Общее у этих состояний одно - их внезапное появление никак не может быть объяснено законами поведения и общения, поэтому такие состояния мы называем аномальными.
      Практика заклятия широко используется в первобытных культурах - в частности в Африке и Австралии. В совершенстве владея техникой заклятия, шаманы обретают полную власть над соплеменниками, имея возможность умертвить любого члена племени. Этот факт не подлежит сомнению - в специальной литературе встречаются описания казней с помощью заклятия, имеются видеоматериалы.
      Заклятия преимущественно производятся шаманами, но есть сведения, что в определенных ситуациях их может использовать любой человек, и даже описан случай, когда заклятие было выполнено представителем европейской цивилизации.
      Что представляет собой заклятие? Это строгая последовательность частично осмысленных слов. Заклятие действует только на членов своего, реже - соседнего, племени. Африканское заклятие не действует на австралийских аборигенов и наоборот. Чем это вызвано? Чтобы понять принцип заклятия следует обратиться к данным психофизиологии.
      Ясно что нефармакологическое воздействие на мозг можно производить только с помощью органов чувств. В этом отношении природа хорошо позаботилась о защите мозга, однако имеются бреши, в которые можно направлять воздействие. Воздействие может быть трех типов - психовоздействие, биовоздействие и комбинированное воздействие (заклятие).
      Рассмотрим сначала психовоздействие. Оно возможно только в тех системах чувств, через которые человек получает речевую информацию - зрение и слух. Сознательно воспринятая информация подвергается осмыслению и критике, а суть нетрадиционного воздействия состоит в том, чтобы доставить информацию непосредственно на уровень подсознания, минуя сознание.
      ЗРИТЕЛЬНОЕ ПСИХОВОЗДЕЙСТВИЕ
      Этот эффект носит название "25-го кадра". Кадр с нужной надписью вставляется в видеоролик через каждые 24 кадра. Время экспозиции составляет всего 0.04 сек, поэтому он не осознается. Однако если зритель смотрит ролик 25 секунд (это оптимальное время рекламного ролика), то он наблюдает эту надпись уже целую секунду. Она по прежнему не осознается, но воздействует на подсознание. В большинстве стран существует закон, запрещающий "25-й кадр ", в том числе в России. Поэтому используется сложная модифицированная техника, при которой информация не вставляется в отдельный кадр, а ее изображение достигается чередованием оттенков в остальных кадрах. Эта техника требует применения компьютера, но зато обладает в 1.3 раза большим эффектом чем классический "25-й кадр" и практически недоказуема при юридической экспертизе. Это открытие, сделанное в 1979 году американским ученым Вангом Ли, перевернуло все понятия о рекламе - отпала необходимость в долгих и подробных описаниях свойств товара, зато появился новый термин "рекламный клип" - короткий видеоряд, порой совершенно абсурдный и не связанный с продуктом, зато содержащий зашифрованный приказ, который начинается с обращения ("женщина!", "эй, парень!", "солидный господин!"), затем следует рекламная фраза (она может быть различной, чаще всего "товар такой-то - лучшего качества, он тебе нужен"), а заканчивается титр стандартным словосочетанием - "запомни это!".
      СЛУХОВОЕ ПСИХОВОЗДЕЙСТВИЕ
      Носит название "неслышного шепота", его принцип аналогичен методике "25-го кадра". "Неслышный шепот" не столь эффективен, поэтому не преследуются законами, хотя вовсю применяются в радиорекламе, объявлениях метро и др. Применение "тихого шепота" традиционно не афишируется.
      Другой метод слухового психовоздействия - воздействие на подсознание во время сна, когда сознание выключено. Метод носит название "гипнопедии" и применяется например для обучения во сне, когда спящему включают обучающую запись. Естественно технология этого метода не позволяет использовать его в рекламе.
      Остается добавить что все методы психовоздействия не позволяют разработать эффективное оружие массового поражения, поэтому для наших целей они неприменимы.
      БИОВОЗДЕЙСТВИЕ
      Биовоздействие не связано с информацией, оно заключается просто в резонансном возбуждении структур мозга через соответствующие органы чувств. Как известно, работа мозга представляет собой сложную совокупность электроимпульсов нервных клеток, поэтому возбуждение одних участков легко переносится на соседние. Для наших целей представляет интерес возбуждение некоторых зон в центре мозга - тех, которые регулируют уровень бодрствования, работу сердца, легких и т.п. Сами органы чувств никак не связаны с ними - с точки зрения природы было бы неразумно разрешить внешним воздействиям трогать "внутренние рычаги управления". Информация от органов чувств обрабатывается в коре головного мозга, в поверхностных слоях. Однако на практике оказывается, что тщательно подобранным воздействием можно добиться особой реакции коры, которая при некоторых условиях может перенестись внутрь и изменить работу подкорковых областей. Рассмотрим эти воздействия.
      ЗРИТЕЛЬНОЕ БИОВОЗДЕЙСТВИЕ
      Зрительные зоны обширны и занимают весь затылок, но в этом районе не расположено никаких биологически важных центров, на которые можно было бы воздействовать с помощью из возбуждения. У некоторых людей можно с помощью вспышек определенной частоты ввести в резонанс всю кору затылка, а следом за нею - весь мозг, что приведет к аномальному состоянию - от легкого транса до эпилептического припадка. В большинстве техник гипноза также эффективно применяются зеркала или блестящие предметы.
      ВОЗДЕЙСТВИЕ ОСЯЗАНИЯ
      Тактильный анализатор - это узкие зоны коры в области макушки, которые простираются вниз по внутренней поверхности обоих полушарий - в щели между двумя полушариями - приближаясь к серединным структурам - это позволяет производить более серьезное биовоздействие.
      Имеются данные о древних японских технологиях, когда с помощью капель воды, падающих на темя, достигалось умопомешательство приговоренного или состояние "просветления" (техника "медитации под водопадом" воинов-нинзя). Хорошо известен феномен "раздражающего царапанья", когда например царапанье ногтем по стеклу (речь идет об ощущении, звуки мы обсудим позже) вызывает у многих людей аномальную истерическую реакцию. Хорошим примером аномальной реакции является обычная щекотка - феномен настолько странный, что заслуживает отдельного исследования [26,27], поэтому мы ограничимся только упоминанием.
      ВКУСОВОЕ И ОБОНЯТЕЛЬНОЕ БИОВОЗДЕЙСТВИЕ
      Эти каналы информации развиты у человека слабо, занимают небольшие и неудобно расположенные участки коры, поэтом воздействие через них на центр мозга практически невозможно.
      СЛУХОВОЕ БИОВОЗДЕЙСТВИЕ
      Так уж устроено природой, что слуховые зоны расположены на разных удаленных частях мозга - на висках, поэтому в тот момент, когда они активно обрабатывают слуховую информацию, их можно схематично представить как два генератора возбуждения, под биоритмическое излучение которых попадают все, что расположено между висками. Это уникальное свойство позволяет вызывать резонанс правильно подобранным звуковым воздействием и возбуждать внутренние структуры.
      Поэтому аномальные воздействия звука наиболее известны и широко использовались с давних времен. Подтверждения этому мы можем найти даже в эпосах - в каждой культуре существуют легенды о звуковом введении в транс, будь то миф о поющих Сиренах, сказка о Соловье-разбойнике или легенда о Крысолове и его флейте. Широко использовалось воздействие ритмов - редкий шаманский обряд обходится без барабана или бубна. В настоящее время технологии ритмов разработаны очень широко, например в музыке - простой частотный анализ большинства современных шлягеров выявляет ритм в 2 герца, то есть частоты, вступающие в резонанс с биоритмами мозга наподобие зрительных вспышек. Это вызывает непроизвольные "подергивания ногой" даже у людей, далеких от музыкальной поп-культуры. У некоторых можно также вызвать эпилептический приступ.
      Далее следует отметить явление "раздражающих звуков", схожее с "раздражающим царапаньем" - отметим, что аномальная реакция может быть вызвана как ощущением царапанья (скажем, ногтя по шерсти), так и его звуком - ведь при этом возбуждается та же самая центральная область: она граничит с зоной осязания, а заодно находится точно между височными зонами.
      На этом арсенал звукового биовоздействия исчерпывается, поэтому оно также малоприменимо для наших целей.
      КОМБИНИРОВАННОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ
      Комбинированное воздействие по сути своей является информационным как психовоздействие - мы тоже воздействуем информацией. Но на этот раз информация адресуется не безликому "подсознанию" - наука не знает где в мозге находится "сознание" и "подсознание" - информация адресуется определенному участку мозга, который занимается обработкой смысла полученной информации - они хорошо изучены наукой, это те же самые участки воспринимающей коры, только другие слои. Если нам удастся ввести эти слои в резонансное возбуждение, то эффект нашего воздействия будет схож с эффектом биовоздействия - мы сможем сбить с ритма и более глубокие области. Как мы уже говорили, обработкой информации занимаются только зрительные и слуховые структуры. Причем возбуждение зрительной коры не дает особого эффекта - они находится далеко от важных центров мозга. Значит остается слух.
      Да, слуховые области в коре мозга рассосредоточены на висках, но функции висков не одинаковы! Как известно, центр речи, отвечающий за ее смысловую составляющую, находится в виске левого полушария (центр Вернике), а все остальные составляющие речи (интонация, ритм, звуки и шумы) обрабатываются височной зоной правого полушария. И именно это издавна используется в заклятии шамана.
      Как мы говорили, заклятие шамана состоит из полубессмысленных слов. Достаточно осмысленных, чтобы действовать на левый висок, и в то же время содержащих достаточное количество нужных звуков и интонаций, действующих на висок правый. Именно поэтому заклятие африканцев не подействует на австралийцев - чуждый язык не вызовет нужных ассоциаций в левых висках. Именно поэтому так трудно использовать заклятие не шаману - он не может воспроизвести нужную интонацию, ритмику и особенное звучание заклятия. Здесь надо сказать, что нашими экспериментами доказано - хорошая аудиозапись заклятия действует не менее эффективно чем живой шаман.
      Именно в изучении комбинированного воздействия (заклятия) заключалась наша работа. К большому сожалению, заклятия, созданные по образцу шаманских, но в пересчете на наших соотечественников, оказались малоэффективными. Виной тому слаборазвитый правый висок цивилизованного человека. Это неудивительно - нашему городскому человеку, не озабоченному охотой и проблемой выживания в джунглях, нет необходимости тонко различать шумы и звуки. Есть конечно исключения - например музыканты. Кстати именно на их музыкальные уши и действуют современные заклятия. Традиционные современные заклятия довольно слабы и коротки, они могут привести к смерти лишь в крайне редких случаях. Это в основном ругательства и в частности русский мат, снискавший уже мировую славу своей силой. В принципе любое бранное слово является заклятием - нетрудно заметить, что оно имеет смысловой компонент, действующий на левый висок, и компонент для правого виска - интонация и сам звук бранного слова, найденный предками и отполированный веками. Попробуйте произнести матерное слово с неправильной интонацией - например вопросительной или ласковой, и оно тут же потеряет свой эффект. Обычно правильно произнесенные матерные слова как минимум портят настроение, иногда могут вызвать депрессии, головные боли, разбитость, упадок сил, изредка - обморок. В некоторых ситуациях, например если у субъекта слабое сердце, а матерное заклятие выполнено правильно и неожиданно - последствия могут быть очень серьезными, вплоть до мгновенной смерти с эффективностью, которой позавидует любой шаман. К сожалению матерные слова с каждым днем теряют свою эффективность - их повсеместное употребление приводит к полному стиранию смысла, заключенного в них. Немногие современные люди, слыша мат, осознают его полностью и мысленно представляют себе исконное значение слова. При этом смысл слова не обрабатывается левым виском и заклятие теряет силу. Становится возможным произносить его без вреда для здоровья каждую минуту, и многие так и поступают - действие звука мощного заклятия сильно возбуждает правый висок и приятно для таких людей, так как стимулирует их общую мозговую активность. К слову сказать, для людей, чувствительных к мату, аналогичное благотворное возбуждение достигается стимулированием одного лишь левого виска - словами, несущими большой смысл, но лишенными звуков, характерных для мата - например хорошими стихами.
      Следовательно более интеллектуально развитые люди являются более восприимчивыми к заклятиям и больше страдают от них. Так оно и есть на самом деле, поэтому в этой области уже несколько сотен лет действует естественный отбор - общий интеллектуальный уровень популяции снижается. Наравне с этим действует еще один, уникальный естественный отбор - выживают те, для которых матерные слова стали пустым звуком, они передают это своим детям, но не генетически, а с помощью воспитания - это законы социального естественного отбора, не изученного пока наукой. Под влиянием этого отбора появился новый вид воспитания - интеллектуал нашего времени с детства впитывает устойчивость к матерным заклятиям. Уникальное явление социального отбора заслуживает отдельного исследования, поэтому здесь мы не будем на нем подробно останавливаться.
      Важность сочетания смысло-звуковых качеств для заклятия можно проиллюстрировать на примерах. По нашему мнению эффективными матерными заклятиями вполне могли стать такие слова как "угол", "комар ", "ключ" и его производная "уключина", если бы в ходе развития языка они приобрели шокирующий смысл. В то же время слово является мощным заклятием, а его аналог "пиписька" заклятием никогда не станет, так как лишен нужных звуковых компонентов и содержит в основном лишь безобидные попискивания.
      В современном мире существуют и другие речевые заклятия, не являющиеся руганью - это например сложные фразы-наговоры, длинные проклятия. Действуют они только на суеверных людей, так как те понимают их смысл, левый же висок большинства образованных людей для наговоров неуязвим.
      Заканчивая наш обзор, подытожим: ни психо-, ни био-, ни даже комбинированное воздействие не эффективно для наших целей. Также мы испробовали их комбинации по два и больше - звуковые и зрительные, тактильные и обонятельные и т.д. Это также оказалось неэффективно - внимание человека обычно переключается на один сигнал и игнорирует второй.
      НАША РАЗРАБОТКА
      Мы продолжали поиски и наконец нашли ту самую брешь в биологической защите, которую природа не смогла заделать.
      Результаты оказалась столь ошеломляющими, что изложенные принципы смогут найти применение не только для нужд госбезопасности и разведки, но и для множества других отраслей науки, рекламы и даже медицины, хотя надо сказать, что наша разработка наиболее эффективна как оружие массового поражения - грубо нарушить работу мозга намного легче чем изменить ее целенаправленно.
      Мы выяснили, что имеется еще один канал информации, отсутствующий у дикарей, но сформированный у любого цивилизованного человека - это письменная речь. Известно, что текст, являясь изображением, обрабатывается затылочной корой. Ортодоксальные теории никогда не рассматривали печатный текст как эффективное средство зрительного воздействия. Наряду с этим было известно, что в обработке речи участвует и височная область - задне-нижняя зона левого виска. Это вызвано тем, что поначалу ребенок осваивает устную речь и структуры обработки речи начинают формироваться в слуховых зонах - височных. Затем ребенок осваивает чтение с помощью зрения, но понятия и слова языка уже зашифрованы в нейронных сетях левого виска, ребенок учится сопоставлять образы букв и слов в затылочной зоне с их звуковым образом - и в коре возникают сложнейшие нейронные связи между левым виском и затылком. Поэтому при чтении информационное возбуждение охватывает и затылочные и левовисочные области. Нетрудно догадаться, что между ними расположены важнейшие внутренние структуры, и эти "рычаги управления", куда более мощные, чем те, что находятся между двумя висками, попадают под удар "двух генераторов" - затылка и виска.
      После выяснения этого принципа наша задача состояла лишь в том, чтобы разработать текст, вызывающий энергетический резонанс между затылком и виском. После серий экспериментов с использованием электроэнцефалографов и нейрокартографов 13-й клиники, результаты были получены ошеломляющие - уже на второй стадии эксперимента от остановки дыхания погибли три добровольца и лаборант! После этого была утверждена программа безопасности, согласно которой вся обработка текста производится на компьютере вслепую и текст не может быть выведен на экран, распечатан в твердой копии или воспроизведен в каком-либо печатном документе включая этот доклад.
      Итоги:
      Создан и отработан текст, с вероятностью 100% вызывающий смерть любого человека в срок от пяти минут до двух недель, если:
      а) Для него родным языком является русский;
      б) Если он воспитан в цивилизованном обществе и впитал в себя все ассоциации и штампы современного русского языка.
      в) Если он не имеет аномалий в строении головного мозга или острых психических расстройств.
      Комментарии к пункту а: Текст не дал эффекта с испытуемыми 73 и 121 (язык - азербайджанский и английский). Но по имеющейся технологии возможно разработать аналогичный текст для любого языка при наличии достаточного количества расходного материала (добровольных испытуемых).
      Комментарии к пункту б: Текст не дал эффекта с испытуемым 77 (буддист, 27 лет жил в горах в монастыре), в предварительных испытаниях его реакция на "корову" была отрицательной ("истину"). "Корова" представляет собой простой тест на языковые шаблоны и стандартные ассоциации. Испытуемого просят ответить на два вопроса: "Какого цвета холодильник?" (стандартный ответ - "белого" 99%) и затем без паузы: "Что пьют коровы?" (типичный ответ - "молоко" 92%, хотя многие испытуемые тут же исправлялись и давали правильный ответ: "воду)". Характерно, что при повторном опросе через три дня, 40% испытуемых по-прежнему сначала давали ответ "молоко". Паттерн "корова" отрабатывался в широких слоях населения, поэтому информация о нем широко разошлась, но под нашим контролем получила в массовом сознании вид "старой шутки, придуманной давным-давно неизвестно кем".
      Я на минуту оторвал глаза от диссертации - да, Егор пару раз меня тестировал "коровой", и я оба раза действительно ошибался. Но мне бы и в голову не пришло, что тем самым он тайно меня тестировал. Я вздохнул и продолжил чтение.
      "Идея теста "корова" состоит в том, что жесткие языковые штампы-ассоциации всегда доминируют над разумом, и мозг нормального человека, получив в короткий момент времени сумму ассоциаций "холодильник-белый-корова-пить" не может дать иного ответа, кроме как "молоко".
      Для достижения заведомой эффективности окончательный вариант нашего текста содержит 200%-ю избыточность, то есть объем воздействующих единиц почти в три раза превышает необходимый. Текст охватывает множество ассоциаций и поэтому действует даже на тех, кто имеет отрицательный результат паттерна "корова ".
      Комментарии к пункту в: Из 200 добровольцев-испытуемых семеро остались живы по разным причинам (болезнь дауна, тяжелая шизофрения, травма левого виска в детстве) Подобные люди непригодны для нашего текста, но их немного в обществе и для них рекомендуется использовать традиционные средства. Примечание: воздействие текста на левшей ввиду зеркальной симметричности их структур практически не отличается от воздействия на правшей, однако нередко инкубационный период частичных левшей затягивается."
      Я на секунду оторвался от чтения и подумал, что я как раз переученный левша. Почему-то когда читаешь о чем-нибудь, всегда автоматически примеряешь прочитанное к себе. Зачем? Я усмехнулся и продолжил чтение:
      Стратегия составления текста получила название "метода невидимых ассоциаций". Был составлен банк данных на 40000 слов. Испытуемых просили назвать ассоциации к каждому слову и таким образом был составлен банк типичных ассоциаций. С помощью аппаратуры была измерена реакция коры на каждое слово - оказалось, что наиболее сильный резонанс вызывают слова, выученные с самого глубокого детства. С помощью компьютера на основании этих данных был синтезирован текст, в котором слова отбирались и по принципу направленной суммации ассоциаций. Они имеют множество тонких и невидимых ассоциации, сформированных в глубоком детстве с помощью детских сказок. Текст вызывает возбуждение между левым виском и затылком, при чем локальный очаг возбуждения загоняется во внутренние подкорковые структуры и фиксируется там на все оставшееся время. Сформированный очаг постепенно воздействует на:
      – дыхательный центр (остановка дыхание, потеря автоматичности)
      – зевательный центр (навязчивая зевота, ощущение "пустоты между ушами" - термин, придуманный самими испытуемыми, он непонятен для нас, но его называет большинство)
      – сердечный центр (нарушение ритмики сердца вплоть до остановки)
      – иннервацию слюнных желез (повышенное слюноотделение)
      – иннервацию мышц гортани (ощущение комка в горле)
      Вторичными проявлениями является ощущения "замирание сердца в груди", пот, озноб, похолодание конечностей, головокружение и беспричинный страх, перерастающий в чувство "необратимого изменения в организме", "чувство беспомощности", а затем в страх смерти. На просьбу описать чувство "необратимого изменения" многие говорили про ощущение "сработавшей ловушки", "захлопнувшегося капкана", один даже описывал его как ощущение "вонзенного в затылок рыболовного крючка с тянущей назад леской". Суть этих описаний для нас осталась непонятной.
      В появлении симптомов наблюдаются следующие особенности:
      I. Симптомы появляются не сразу, а спустя некоторое время. Обычно они медленно нарастают, на первых порах еще незаметно для самого испытуемого, он может практически не замечать их многие часы. Однако если экспериментатор уже через несколько минут попросит испытуемого прислушаться к себе, то как правило тот немедленно обнаружит вышеописанные сбои в организме и безошибочно их опишет. При этом сила симптома резко нарастает и с этой минуты остается постоянной, незначительно варьируя в течении суток - уменьшаясь ("забываясь") и снова нарастая до мучительного максимума. Практика показывает, что локализация симптомов "рывком" (по просьбе экспериментатора) или "постепенно" (самостоятельно) фактически не влияет на продолжительность жизни испытуемого. Срок смерти зависит от индивидуальных особенностей структур мозга.
      II. Симптомы могут проявляться не все, может проявиться лишь один из них, два, три и т.д. У некоторых высокоинтеллектуальных испытуемых (среди наших добровольцев таких было немного) могут проявляться нетипичные, характерные для них одних симптомы, которые мы здесь перечислять не будем, так как их повторяемость редка, а разнообразие велико. Назовем лишь наиболее частый из нетипичных симптомов - симптом кожного зуда по всему телу ("навязчивое почесывание"). Иногда возникает симптом головной боли в области висков, реже - в области затылка или лба.
      III. Эффект текста не возникает при прочтении бегущей строкой или при восприятии на слух. Опыты с помощью "25-го кадра" не проводилось. Текст действует только при самостоятельном прочтении с листа или с экрана, причем даже при беглом прочтении - действует на каждого прочитавшего, эффективно и безотказно.
      МЕТОДЫ ЗАЩИТЫ
      Эффективных методов защиты не существует, однако…"
      Я оторвался от рукописи и зевнул - стало лень читать ее до конца, там оставалось еще очень много. Я пролистал толщу листков - шли какие-то графики, снова текст, таблицы, список литературы на три листа… Я заглянул в него - странные названия кололи глаз. Какой-то "Бубен нижнего мира", "Нейрогенная гипервентиляция", "Зомбификация" и еще много других, многие на английском.
      Я отложил диссертацию и стал вспоминать когда я видел Егора последний раз до больницы? Ах да, конечно, на похоронах Инги.
      На кладбище было по-весеннему спокойно и умиротворенно. Воздух свежел, приобретал яркость, холода отходили. Народу было немного - сотрудники Егора, друзья жены. На него самого я старался не смотреть, я не мог видеть его посеревшее будто на черно-белом снимке лицо. Шли молча, катили тележку с гробом по измазанной свежей глиной дорожке, засыпанной прошлогодними осиновыми листьями. Я смотрел под ноги. Листья были словно обглоданы жадной зимой, от них остались одни лишь сетчатые скелетики и узлы сосудов. Почему-то это казалось очень уместным, и я подумал, что наверно эту дорожку специально посыпают такими листьями. К ямам была очередь. Пока невозмутимые копатели, ощетинившись, терзали глину, мы стояли молча. И лишь когда открыли гроб и свежий весенний сквозняк забегал по щекам Инги, Егор наклонился к ней и неслышно произнес: "Спи спокойно, я скоро прийду."
      Наверно эту фразу "я скоро прийду" услышал только я, но значения не придал, хотя почему-то часто вспоминал, и кстати сегодня утром тоже. И я не очень удивился когда через полгода утром мне домой позвонил женский голос и попросил приехать в какую-то загородную больницу…
      Чтобы отвлечься от воспоминаний я протянул руку и нажал кнопку кассетника, машинально отмотав пару секунд назад - по привычке, приобретенной на уроках в нашем лингафонном кабинете.
 

* * *

 
      – …три предыдущих испытуемых погибли.
      – Это… новый яд или оружие?
      – Э… То, что я сейчас скажу, вас удивит. Это всего лишь один листок с текстом, который вы должны будете прочесть. Обычно испытуемые после этого погибали в промежутке от нескольких минут до недели. Если через четыре недели вы останетесь живы, значит вы заработали себе свободу.
      – Прочесть листок с текстом?
      – Да. Перед экспериментом вам будет сделан успокоительный укол - но поверьте мне, он совершенно безвреден, мы могли бы обойтись без него, но ваше нервное напряжение будет мешать и вам и нашей измерительной аппаратуре. Никаких иных вредных воздействий к вашему организму применяться не будет. Еще мы от вас требуем честно и подробно отвечать на все наши вопросы в процессе эксперимента. Вы согласны?
      – А… А можно без укола?
      – Вы мыслите здраво. На вашем месте я бы тоже задал именно этот вопрос. Хотя вряд-ли я бы оказался на вашем месте, я ведь не убийца. - говорящий сделал паузу, очевидно укоризненно сверлил глазами собеседника, - Итак, вы мне не верите? А подумайте, разве бы вы отказались, если бы я предложил вам испытание яда на тех же условиях? Так какой мне смысл вам лгать? И какой вам смысл мне не верить? Я вам сообщил всю информацию об эксперименте, все что вам следовало знать, и даже кое-что сверх этого. Решать вам. Времени на размышления мало. Кстати, как вы думаете, в случае отказа вас поведут из этой комнаты обратно в камеру, или в нижний коридор? Итак, я повторяю свой вопрос, - вы согласны или хотите еще… - человек усмехнулся, - поторговаться?
      – Нет, нет, я согласен, согласен, я нет, я согласен, согласен!
      – Спокойно. Подпишите вот здесь, потом вот здесь, а тут напишите - "с условиями и процедурой эксперимента ознакомлен". Число, подпись. Что? Двадцать седьмое августа тысяча девятьсот девяносто седьмого. Сейчас мы поедем в нашу лабораторию и уже через час начнем эксперимент. Конвою приготовиться! Наденьте наручники.
      Я приготовился услышать звяканье металла, живо представив себе наручники, настолько живо, что даже во рту появился металлический привкус, и я машинально глотнул. Но вместо звона наручников наступила тишина. Так продолжалось несколько секунд, а затем она сменилась другой тишиной - и тут же стало понятно, что первая тишина все-таки была наполнена шорохами, поскрипываниями, потаенными вздохами маленьких механизмов. Вторая же тишина была абсолютной. Неожиданно воздух прорезал резкий щелчок и я от неожиданности вздрогнул, но оказалось, что это просто сработал стоп магнитофона - кончилась кассета. После этого настала тишина гораздо более абсолютная, но я уже не стал размышлять в чем ее новое отличие. Я не стал сразу переворачивать кассету, вместо этого встал и налил в стакан воды из-под крана - противной, хлорированной весенней воды. Почему-то очень хотелось пить. В комнате заметно посвежело, но ощущалась духота. Я вернулся к столу, перевернул кассету и снова включил запись.
 

* * *

 
      – Что это? - это был несомненно голос того преступника, только сейчас он был как будто усталый, немного заторможенный.
      – Это датчики аппаратуры. Вообще прекратите задавать вопросы, Степцов. Уверяю вас, это будет легче для вас самого.
      Я ухмыльнулся, услышав выражение "для вас самого". Все-таки до чего же глубоко въелась в простой народ, засела в подкорке эта поразительная речевая безграмотность.
      – Все готово. Вы хорошо слышите мой голос?
      – Да.
      – Как вы себя чувствуете?
      – Хорошо.
      – Подробнее!
      – Немного жмут ремешки на голове.
      – Это ерунда. Смотрите перед собой - сейчас на стол выпадет листок бумаги, медленно прочтете что там написано. Вы готовы?
      – Да. Вот он. Отсюда - слой один?
      – Стоп!!! Молчать!!! - заорал голос и от силы этого крика звук перегнулся за край невидимого микрофона и завалился куда-то вбок. Через мгновение он выправился. - Я же сказал - читать про себя молча! Еще раз - медленно про себя. Затем второй раз - вслух - медленно, громко и внятно, для контроля. Контролирует компьютер, его обмануть нельзя. Затем переверните листок текстом вниз и доложите. После этого в комнату войдут ассистенты и уберут его, затем начнем с вами работать. Еще раз предупреждаю - если вы без моей команды процитируете хоть кусочек текста - я вас тут же расстреляю на месте. Вы подозрительно косились на дырки в кресле, помните? Вот это был один из ваших предшественников. Все понятно? Действуйте!
      Голос исчез и наступила снова глуховатая тишина, разрываемая тиканьем метронома. Прошло довольно много времени прежде чем запись возобновилась.
      – Как вы себя чувствуете?
      – Хорошо.
      – Какие у вас были мысли при прочтении текста?
      – Никаких.
      – Подробнее!
      – Я не знаю. Я ничего не понял, можно я еще раз прочту, не делайте со мной ничего!
      – Отставить. Не кричите.
      – Я волнуюсь.
      – Почему вы волнуетесь? Вас что-то взволновало в тексте?
      – Нет.
      – Тогда почему? Вы чувствуете какую-то угрозу?
      – Н-нет… Напряженность какую-то. Как во время грозы становится трудно дышать.
      – Трудно дышать? - голос оживился. - Подробнее!
      – Не знаю, просто какой-то комок в горле. Нет, не комок, просто от волнения хочется глубоко вдохнуть. - на пленке послышался шумный глубокий вдох.
      – Вы вдохнули, вам лучше?
      – Да. Скоро придется снова вдохнуть.
      – Почему придется?
      – Не знаю. Я не знаю, что вы со мной сделали?
      – Не кричите. Или вам еще успокоительного?
      – Не надо.
      – Итак, что же с вами сделали?
      – Не знаю как сказать.
      – Так и скажите. Быстрее!
      – До этого я всю жизнь дышал сам, а теперь приходится делать вдох самому.
      – Поясните - что значит "сам" и "самому"?
      – Я не знаю! Я думал что вы шутите про текст пока сам не почувствовал! Что теперь делать? Что со мной будет??
      – Ничего не делать, ждать. Все почему-то поначалу думают, что мы шутим. Вы верующий, Степцов?
      – Да! Мне не хватает воздуха! Я…
      – Что-то у вас быстро все пошло. Молитесь, Степцов, просто молитесь - что я вам могу еще сказать. И не ерзайте - вы сбиваете аппаратуру.
      Эти крики явно действовали мне на нервы - я выключил кассетник. Действительно, в очень неприятную историю я влип, лучше бы мне этого всего не знать. Хорошо хоть в диссертации написано, что текст не может храниться в печатном виде - вдруг бы какому-то ослу пришло в голову вложить листок с ним в диссертацию? Там вроде были в конце какие-то странные графики… Я глотнул и мне стало не по себе от этой мысли. Нет, ну их к черту этих военных и их темные дела, надо держаться от этого всего подальше. Меньше знаешь - крепче спишь. Сжечь и закопать, как велел Егор.
      Я еще раз зевнул - надо проветрить и ложиться спать. Завтра тащится в этот лес. Легко сказать - пропусти школу. Я человек обязательный, не могу так поступать. Съезжу с утра перед школой. Должен успеть. Я еще раз зевнул - надо проветрить и ложиться спать. Хотя бы на пару часов. За окном светает, уже почти утро, надо проветрить.
        декабрь 1997 - март 1998, Москва
 

      Она умерла. Я не знаю, как сейчас об этом писать, я не могу об этом писать. Я пытаюсь делить Вселенную на ноль. Я пытаюсь делить на ноль себя, Москву и эту осень - разум выдает ошибку как последний калькулятор. Она умерла. Это невозможно понять. На ноль делить нельзя - я помню это из школьных уроков, но не помню почему. Кажется, результатом будет бесконечность. Бесконечность не помещается в голове, с раннего детства я пытался представить бесконечное пространство космоса, но не мог. С годами я привык, что это так. Просто поверил, что космос бесконечен, потому что больше не во что было верить. Человек всегда может привыкнуть к тому, что не может представить.
      Она умерла. Круглосуточная морзянка. У - мер - ла. У!мер!ла! У - мер - ла. Три тире, три точки, три тире - бьются сигналом бедствия, чуть затихая во время сна, работы и общения с друзьями.
      Она умерла. Мы познакомились с ней случайно, хотя вскоре выяснили, что не могло быть иначе - мы давно ходили по одним и тем же улицам и друзья наших друзей были знакомы. Я предложил послушать плеер и протянул ей один наушник. Мы слушали музыку и я смотрел в ее глаза - я знал, что так рождается любовь. Она смотрела в мои глаза - она тоже это знала, как выяснилось позже. Я влюбился с первого взгляда, я знал, что такой девушки не могло появиться на Земле, это невероятная ошибка. Она ответила не сразу - женские чувства более инертны, мне пришлось доказывать, что я именно тот, кого она ждет - не такой как все, талантливый, веселый. Зато потом мы уже не расставались до самого конца. По всем законам логики и эстетики я должен был погибнуть вместе с ней, но почему-то я остался жить.
      Она умерла. Наша любовь была такой же безграничной и неповторимой, такой же неслыханной и неземной, какой бывает каждая неповторимая любовь. Мы гуляли по улицам, переплетая пальцы рук. Мы целовались на эскалаторах, которые казались возмутительно быстрыми и короткими. Мы переписывались по интернету потому что нам не хватало встреч. Мы писали друг другу стихи - это были самые лучшие стихи в мире. Мы искали на ветке сирени цветки с пятью лепестками и съедали их, загадывая желания. И желания всегда сбывались.
      Она умерла. Мы не представляли себя друг без друга и расставание на неделю казалось невозможным. У нее было слабое сердце и она бы наверно умерла от горя, если бы некий оракул ей предсказал, что пройдет всего несколько лет и я буду жить с другой женщиной. А разве сам бы я в это поверил? Но разве у меня был выход? Я знаю, что она меня простила. Ведь и я бы не желал, чтобы она оставалась всю жизнь одна после моей смерти. Но сам я не могу себе этого простить.
      Она умерла. Удивительно, но мы никогда не ссорились. Как мы могли ссориться, если у нас полностью совпадали и вкусы и привычки? Мы понимали друг друга с полуслова и веселили знакомых, если, не сговариваясь, хором отвечали на вопросы. У нас были свои тайны и ритуалы, свой язык. Конечно мы называли друг друга уменьшительными названиями зверюшек. Мы были очень породистыми зверюшками, не какими-нибудь "рыбками", "котиками", "зайчиками" или совсем безыдейными "малышами".
      Она умерла. У нее были удивительно пышные волосы почти метровой длины - к ней подходили на улицах парикмахерши, уговаривали срезать и продать. Когда волосы запутывались, я часами их распутывал, боясь порвать хоть один волосок - это занятие нам очень нравилось. У нее были стильные клёши и хипповские фенечки на руках. Мы объехали автостопом всю Европу. Мы пили абсент в Праге и курили марихуанну в Амстердаме. Мы ночевали в нашей маленькой палатке, залезая в один спальник на обочинах немецких автобанов и французских железных дорог. Мы слышали крики сов в польской дубраве и боялись утреннего комбайна на австрийском кукурузном поле. Мы искренне верили, что так будет всегда. Женщине, с которой я сейчас живу, нельзя рассказывать об этом - она лишь удивленно поднимет брови: а как вы жили без удобств? Она, в общем, неплохая женщина, она довольна своей жизнью с перспективным журналистом, хотя и не интересуется моей работой. Она читает журналы мод, мечтает водить собственную иномарку и летать зимой с каким-нибудь мужчиной на Канары - например со мной.
      Она умерла. До последнего мига она так и не узнала, что умирает. Я не знаю, когда это произошло, не знаю даже, где похоронено ее тело. Я знаю одно - мать вашу еб, та женщина, с которой я живу, никогда не сможет мне ее заменить, пусть даже она похожа чертами лица, пусть у нее такое же имя, фамилия и номер паспорта…
        9 сентября 2000, Москва (Опалиха)
 

      Вадим Петрович выдернул из пачки новый лист белоснежной бумаги и занес над ним маркер, как нож. Бумага лежала на столе, готовая к своей участи. Заныла печень. Вадим Петрович отшвырнул маркер, положил на лист громадную желтоватую пятерню, секунду помедлил, а затем резко скомкал листок и щелчком отправил его на пол. Там уже лежало несколько десятков белых комков. Вадим Петрович долго смотрел на них.
      – Вот! Буттер! - наконец провозгласил он в тишине кабинета, вынул носовой платок и бережно протер лысину. - Буттер! Очень хорошо.
      Он деловито взял маркер, выдернул из пачки новый лист, но замер.
      – Хрен там, - сказал Вадим Петрович. - Не поймут. Русское надо. Надо-надо-надо… - Он постучал маркером по листку, - Василек! Бред. Лесное! С какой радости? Луговое! Опять. Йо-о-оханный… - Вадим Петрович натужно потер мясистыми пальцами багровые пульсирующие виски. - Надо что-то новое. "Новое"!
      Вадим Петрович размашисто вывел на весь лист "новое". Задумался. Скомкал бумагу и отправил ее на пол.
      – Вечернее. Утреннее. Луговое… Вот привязалось! Замкнутый круг. Масло "Замкнутый круг"!
      В писклявом хохоте затрясся лежащий на столе мобильник и поехал, жужжа, к краю.
      – У аппарата, - сказал Вадим Петрович.
      – Алло! Вадим Петрович! Это Скворцов! - хрюкнуло в трубке. - Докладываю: ну, как бы первый цех реально пущен! Со вторым как бы маленькая проблема. Ну, там канализация не это, короче, стоки надо как бы по уму делать. Я как бы сейчас говорил с водоканалом…
      – Стоп! - рявкнул Вадим Петрович. - Я должен выслушивать все это?
      – Ну, как бы отчетность, - растерянно сказала трубка. - Возникли незапланированные как бы финансовые…
      – Ты крадешь мои деньги?
      – Нет!!! Я потому как бы и…
      – Тогда какого рожна ты крадешь мое время? Рассказываешь про каждый гвоздь? Кто директор - я или ты?
      – Я, Вадим Петрович…
      – Почему у меня должна болеть голова из-за твоих проблем?
      – Виноват, Вадим Петрович…
      – Я тебе уже сто раз говорил - меня это не интересует! Деньги я даю. Пустишь завод, принесешь мне смету.
      – Виноват, Вадим Петрович…
      – Вот так лучше, - смягчился Вадим Петрович. - Ты слово придумал?
      – Вадим Петрович, я как бы…
      – Да или нет?
      – Я как-то… Тут как бы столько дел… Жена придумала, ну как бы, вроде чтоб "Солнечное"…
      – Солнечное?
      – Солнечное. Как бы.
      – Солнечное. Зачем?
      – Ну… - замялся Скворцов. - Масло оно ведь как бы желтое, ну и солнце вроде… Нет?
      – Кретин! Масло желтое, когда прогорклое! Или слишком жирное! А у меня будет масло белое! Четыре миллиона евро! Желтое! Ха! Оху…тельное будет масло, понял?
      – Понял, Вадим Петрович, буду как бы думать.
      – Чтоб до вечера десяток вариантов! Не можешь сам - тряси жену! Кого хочешь тряси, хоть водоканал! Работягам своим объяви - кто найдет хорошее слово, дам денег. Пусть думают, пока цеха монтируют!
      – Трудно это, Вадим Петрович, - неуверенно сказала трубка.
      – Думать трудно?
      – Как бы слово придумать трудно.
      – А его не надо придумывать! Все слова уже придуманы тыщу лет назад! В русском языке миллион слов! Надо из них взять одно. Готовое. Простое и понятное. Ферштейн?
      – Ферштейн, Вадим Петрович. Но как бы не знаю даже. Вот было бы в русском языке три слова - мы бы с вами сели и выбрали… А когда миллион, тут как бы профессионал нужен. Этот, как его… Писатель какой-нибудь. Или поэт, что ли, как бы…
      – Поэт! Ты знаешь хоть одного поэта во всей Щетиновке?
      – Ну, в Щетиновке как бы, может, и нет… Хотя как бы двести тысяч жителей… Но в Самаре-то наверняка!
      – Все дела брошу, поеду в Самару поэтов ловить!
      Снова кольнуло в печени.
      – Не долби мои мозги, - сказал Вадим Петрович. - К вечеру с тебя десять вариантов. Ауфвидерзейн! - Он нажал отбой.
      Снова взял в руку маркер, положил перед собой чистый лист, закрыл глаза и попытался представить пачку хорошего масла. Это удалось. На пачке даже виднелась надпись. Вадим Петрович попытался разглядеть название, оно было неразборчивым, из трех букв.
      – Луч? - произнес Вадим Петрович. - Мир?
      С закрытыми глазами хотелось спать. Вадим Петрович снова сконцентрировался на пачке, но у той вдруг выросли тонкие ножки, и она резво убежала, неприлично виляя кормой.
      – Сука! - огорчился Вадим Петрович.
      В кабинет заглянула Эллочка.
      – Минералочки, Вадим Петрович? - спросила она.
      – Слово придумала?
      – Роза.
      – Что - роза?
      – Масло "Роза". Такой цветок красивый.
      – Йо-о-оханный… Элла, значит, вот что - достань мне телефоны каких-нибудь поэтов! Я не знаю, писателей!
      – Креэйтеров?
      – Чего? Да, типа того.
      Эллочка вышла.
      – Солнечное, - сказал Вадим Петрович. - Свежее. Здоровое. Вкусное. Мажется хорошо. Размазня!
      Мобильник зашелся в истерике. Вадим Петрович поднес его к уху.
      – У аппарата!
      – Вадим Петрович! Я как бы тут звонил в Москву брату, он сказал, что теперь принято как бы всякого рода водку и закуску называть фамилией с двумя "эф"…
      – У меня ни одной "эф" в фамилии.
      – У меня есть. Я готов фамилию предоставить как бы.
      – Масло "Скворцофф"?
      – Как бы да.
      – Скворцофф?
      – Скворцофф…
      – Ф-ф?
      – Выходит, как бы так…
      – Думаешь? А когда я тебя, ф-ф, завтра выгоню и поставлю какого-нибудь ф-ф-Козлова? Мы с ним этикетки будем перепечатывать? Ф-ф?!
      – Вадим Петрович! Вадим Петрович! Вы как бы меня не поняли!!! Я же совсем не это имел!!! Я имел наоборот - сделать вашу фамилию!
      – Мою фамилию?! На масло?!! Ты с ума сошел, придурок?!
      – Так, может, вам лучше было бы не масло производить, а…
      – Ты еще меня бизнесу учить будешь! Ты еще мне расскажешь, что производить! Вон пошел!! К вечеру десять вариантов!!
      – Уже как бы восемь! - торопливо сказал Скворцов.
      – Двенадцать!!! - взревел Вадим Петрович и со злостью брякнул мобильник на стол.
      В кабинет впорхнула Эллочка с листком бумаги.
      – Нашла, Вадим Петрович. Фирмы по дизайну, рекламе и слоганам. Одна в Щетиновке и шесть в Самаре.
      Вадим Петрович хмуро посмотрел на листок.
      – Данке шон.
      Эллочка тихо вышла. Вадим Петрович набрал номер в Щетиновке и прислушался. В эфире долго щелкало и постукивало, словно переговаривалась стая дятлов, затем раздались первые гудки, и трубку подняли.
      – Масс-техноложи-консалтин-групп, добрый день? - с придыханием откликнулась девушка, умело придавая каждому слову учтиво-вопросительную интонацию.
      – Главного к аппарату, - хмуро пробасил Вадим Петрович.
      – Как вас представить? - проворковала девушка.
      – Заказчик.
      – Минуточку, переключаю, - мяукнула девушка, крепко зажала трубку ладошкой и развязно крикнула. - Вась, возьми! Ва-а-ась!
      – Алло! - раздался высокий мужской голос. - Вы по поводу визиток? Не привезли пока, ждем, попробуйте перезвонить после обеда.
      – Стоп! - рявкнул Вадим Петрович. - Ты директор?
      – Я, - неуверенно ответила трубка, - А вы?
      – И я директор, - сказал Вадим Петрович. - Есть разговор. Заказ.
      – После обеда. Адрес знаете? - И трубка забубнила привычной скороговоркой: - Улица Партизана Глухаря, дом один. Он там один. Это от вокзала на четвертой маршрутке до конечной, там прямо до напорной башни, в проулок, по доскам через канавку, увидите гаражи - это Красноказарменная, а слева…
      – Стоп, - сказал Вадим Петрович. - Жду у себя в офисе через полчаса. Бульвар Труда, здание мэрии, четвертый этаж, "Фольксбуттер".
      – Оп-па… - сказала трубка.
      – С собой документ. На кого пропуск выписать?
      – Э-э-э… Цуцыков. Василий Цуцыков.
      – Пока будешь ехать - начинай думать. Ситуация такая - нужно название для масла. Но не простое. Самое лучшее название. Масло новое, сливочное, оху…тельное. Название должно соответствовать. Ферштейн?
      – Я вас понял.
      – Жду.
 

* * *

 
      Василий Цуцыков оказался тощим человеком лет тридцати пяти, с узким лицом в золотых очках. В руках он нервно сжимал багровую кожаную папку, удивленно косясь на мятые бумажки, раскиданные по кабинету. Длинные волосы были схвачены сзади резинкой. Голубой, огорченно подумал Вадим Петрович, впрочем, какая мне разница? Он кивнул на свободное кресло. Цуцыков сразу расстегнул папку и вынул лист бумаги, исчерканный авторучкой. Вадим Петрович жестом остановил его. Крикнул Эллочке "кофе гостю!", вынул свою визитку и кинул ее вдаль по столу. Цуцыков взял визитку обеими руками.
      – Сметана Вадим Петрович, - прочел Цуцыков торжественно. - Телефон какой длинный, это Москва?
      – Это мобильный. - Вадим Петрович кивнул на трубку. - Через Германию. А теперь слушай меня внимательно, объясняю один раз.
      Цуцыков поерзал талией в кресле, сложил ладони и замер.
      – Мне пятьдесят пять, - задумчиво начал Вадим Петрович. - У меня небольшой замок под Кельном, жена, две любовницы, две дочки и сын в Америке. Мне ничего не надо. Ферштейн? Вообще ничего. Можешь такое представить?
      Цуцыков вежливо покивал.
      – Когда я уезжал, у меня было столько денег, сколько ты в кино не видел.
      Цуцыков вежливо покивал.
      – За мной охотились такие люди, которых ты никогда не увидишь.
      Цуцыков застыл с полуулыбкой.
      – Теперь уже не увидишь. Столько лет прошло, все поменялось. Я вернулся, чтобы делать в России бизнес. Ты слышал, что в Щетиновке строится завод масла?
      – Конечно! - Цуцыков энергично кивнул.
      – Я был на выставке в Бельгии. Купил самого нового оборудования на четыре миллиона евро!
      – Это если в рублях… - Цуцыков задумался и стал чесать лоб над очками.
      Вадим Петрович щелкнул пальцами, привлекая внимание.
      – Четыре миллиона евро только оборудование! Я построил завод. Я поднял и перестроил пятьдесят коровников. Я буду выпускать масло. Оху…тельное русское масло! Такого нет даже в Германии! А в Щетиновке будет! Ты сам откуда? Наш, местный?
      – Родился в Щетиновке, - закивал Цуцыков. - Окончил Самарский университет с красным дипломом.
      – Хорошо, что местный, - удовлетворенно кивнул Вадим Петрович. - Есть маленькая проблема. Нужно название. Но не просто название. Самое лучшее название для масла. Мы тут думали, думали… Нужны свежие силы.
      – Я готов! - Цуцыков вскинул голову и посмотрел Вадиму Петровичу в глаза. - К какому сроку?
      – Вчера, - сказал Вадим Петрович.
      – И все-таки?
      – Третью неделю бьемся. Завтра я улетаю. Сегодня к вечеру надо решить. Деньги - не вопрос. Дам сколько попросишь. Хоть сто евро, хоть триста, хоть пятьсот.
      – Полторы тысячи… - пискнул Цуцыков и испуганно вжал голову в плечи.
      – Сколько-о-о??! - Вадим Петрович медленно поднялся во весь свой рост и навис над столом. - За одно-единственное слово?!!
      – Такая цена, - пробормотал Цуцыков.
      – Одно слово!!!
      – Разработка бренда!
      – Одно слово!!!
      – В Самаре три тысячи! В Москве пять! Наверно…
      – Ты не в Москве!!! - рявкнул Вадим Петрович.
      Заныла печень. Вадим Петрович устало опустился в кресло.
      – Да какая разница? Дам и полторы, только придумай.
      Цуцыков важно поправил очки. Вошла Эллочка и поставила перед ним дымящуюся чашку, а перед Вадимом Петровичем - бутылочку французской минералки и бокал. Вадим Петрович жадно опрокинул бутылочку в бокал.
      – Читай, что у тебя готово?
      Цуцыков элегантным жестом поднес к лицу руку с листком. Точно, голубой, - подумал Вадим Петрович.
      – "Доярушка"!
      Вадим Петрович с омерзением помотал головой:
      – Вот только не надо этого совка! Этих всяких, блин, ударница - доярница - красная заря, без этого! Прошлый век! Масло новое, оху…тельное, для простых русских людей. Ферштейн?
      – "Огонек"?
      – Йо-о-оханный…
      – "Василек"?
      – Тупо! Так и я умею! Это обычное название, а мне надо самое лучшее! Чтоб человек прочел этикетку и остолбенел - вот оно, наконец! Мечта всей жизни! Не пройти мимо! Ферштейн?
      – "Весна"?
      Ну точно голубой, - подумал Вадим Петрович и начал пить минералку.
      – "Ласточка"?
      – Нагадила. Прямо в пачку.
      – "Свежесть"?
      – Зубная паста.
      – "Луговое"?
      Вадим Петрович поперхнулся и посмотрел на Цуцыкова.
      – Да с какой радости "Луговое"?!
      – По ассоциации. Коровы-то на лугу пасутся.
      – Но на лугу навоз, а не масло? Ты был на лугу?
      – "Солнышко".
      – Думали уже. Понимаешь… Как тебя?
      – Василий Цуцыков.
      – Понимаешь, Василий, название должно быть сильное! Звучное! Могучее! Мощное!
      – "Тайфун"?
      – Тьфу.
      – "Гольфстрим"?
      – Да заткнись! Слушай: вот у нас было такое предложение - "Буттер". Буттер - по-немецки "масло". Обсудили - не подошло. Почему?
      – Понятно почему. Получается масло масляное.
      – Идиот! Просто нужно русское, мать твою! Русское! Ферштейн?
      – "Лебедушка"?
      Вадим Петрович вздохнул, стиснул зубы и перевел тяжелый взгляд на бокал. Бокал выдержал, не рассыпался.
      – "Соловушка"?
      Вадим Петрович демонстративно разглядывал толкающиеся пузырьки минералки. Сроду не было голубых в Щетиновке, думал он.
      – "Пастушок"?
      – Может, сразу "Петушок"? - перебил Вадим Петрович.
      – Хорошая идея! - обрадовался Цуцыков.
      – Пошел вон!
      – Как? - растерялся Цуцыков.
      – Пешком! Вон отсюда, гомик волосатый! Элла, проводи!!!
      Дверь за Цуцыковым закрылась. Вошла Эллочка и унесла нетронутую чашку кофе. Вадим Петрович снова положил перед собой чистый лист. "Русское" - написал он на нем и задумался.
      Зажужжал телефон.
      – У аппарата, - сказал Вадим Петрович.
      – Алло! Это как бы Скворцов, - раздалось в трубке. - Соловушка.
      – Что-о-о?
      – Как бы "Соловушка".
      – Теперь и директор у меня петух, - вздохнул Вадим Петрович. - Что ж ты, дурень?
      – Жена придумала как бы. А я вот что подумал, может, так и назвать, как фирму, - "Фольксбуттер"?
      – Объясняю. Уже сейчас одному объяснял. Название нужно а - сильное, б - русское, г - необычное, е - оху…тельное. Ферштейн?
      – Будем думать, Вадим Петрович. А стоки оказались как бы в порядке! Ничего не надо переделывать.
      – Так хрена ли ты мне голову морочил?! - Вадим Петрович отбросил телефон и снова взял в руки маркер.
      – Масло "Медведь", - заявил он после долгой паузы. - Это уже хорошо. Это не "Соловушка". А еще масло "Русская тройка"!
      Он торопливо заскрипел маркером. Перечитал написанное - и бросил листок на пол.
      – Старо и скучно! - объявил Вадим Петрович. - Новые идеи нужны. Элла! Элла!
      В кабинет заглянула Эллочка.
      – Элла, принеси книг, что ли, каких-нибудь. Газет. Самых любых! Идеи нужны!
      Эллочка исчезла. Заверещал телефон.
      – У аппарата, - сказал Вадим Петрович.
      – Вадим Петрович! Это Цуцыков! Можно вам перезвонить куда-нибудь чтоб не через Германию?
      – Нет!
      – Хорошо! Я придумал русские названия!
      – Говори.
      – "Русская тройка"!
      – Пфу ты…
      – Это не все! - заторопился Цуцыков. - Есть еще лучше! То, что вам надо!
      – Давай, не томи.
      – "Королевское"! - объявил Цуцыков.
      – Хм. "Королевское"?
      – Мне тоже очень нравится! - оживился Цуцыков.
      – "Королевское" - вот это уже разговор. Неплохо, неплохо. Очень даже неплохо. Хм… А что? Масло "Королевское"! Нет, не пойдет.
      – Почему? - огорчился Цуцыков.
      – Платформа "Короли" в тридцати километрах. Подумают, что оттуда масло. А масло наше, щетиновское.
      – Может, так и назовем: "Щетиновское"?
      – Неаппетитно.
      – "Наше масло"?
      – Глупо.
      – Масло "Новое"?
      – Неоригинально. Масло новое, а название старое. Что там у тебя еще?
      – "Царь-масло".
      – Это как это?
      – Ну, есть царь-колокол, царь-пушка, а у нас будет царь-масло!
      – "Царь-масло"? А ты о бабах думал? Как будут наши бабы в магазине спрашивать? Дайте пачку "царямасла"? Ты о бабах вообще когда-нибудь думаешь?
      – Масло "Зверь". Вариант: "Зверь-масло".
      – Невразумительно. Еще?
      – Ну, в общем, пока все. Ничего не подходит?
      – Продолжай думать. У тебя уже получается. Чтобы к вечеру…
      – Вот! "Царское"! - перебил Цуцыков. - Раз "Королевское" не подходит. Дайте мне, пожалуйста, пачку "Царского масла"! А?
      – Брось, - поморщился Вадим Петрович. - Оборудования на четыре миллиона евро! У царя столько не было. Не надо царей-королей! Не надо совка! Не надо показухи, "Березка", "Медведь", "Русское поле". Не на экспорт делаем! Пока. Для себя, для своих. Наше, новое, оху…тельное масло! Нужно яркое, неожиданное название! Ферштейн? Включи фантазию! Хватай самые безумные идеи, не стесняйся! И больше думай о бабах!
      Вадим Петрович отложил мобильник и шумно вздохнул. В кабинет аккуратно вошла Эллочка. Она несла поднос, на котором высилась груда книг и газета. Вот молодец девка, подумал Вадим Петрович, умница, даром что Мисс Самара. Масло "Элла"? Маслоэлла. Дайте пачку маслаэ-э-э… Блевать. Вадим Петрович осмотрел стопку. Сверху слоями были накиданы одинаковые пестрые томики в тонких обложках. Вадим Петрович развернул пирамиду корешками к себе. Алексей Алексеев: "Приключения Пещеристого", "Дело Пещеристого", "Пещеристый наносит удар", "Вход для Пещеристого", "Выход для Пещеристого", "Пещеристый возвращается", "Гильотина для Пещеристого", "Опознание тела Пещеристого".
      Вадим Петрович яростно смахнул томики на пол и вытянул наугад книгу в солидном черном переплете. Приоткрыл и засунул палец между страниц. Затем распахнул и поглядел куда попал. "ПОЛИПЪ - древнiе называли такъ каракатицу или спрута". Вадим Петрович глянул на обложку. Так и есть, словарь Даля, третий том. Потянулся за газетой. Районная многотиражка. "Новости города - у приезжего задержаны наркотики". "Сетка-рабица оптом и в розницу". "Чудеса "Зеленой аптеки", или как мы помирились с простатой".
      – Йо-о-ханный… - крякнул Вадим Петрович, отшвырнул "Щетиновскую звезду" и вновь распахнул томик Даля. - "ПОИЗРЕБЯЧИЛСЯ - старикъ, ужь и не помнитъ ничего".
      Остро заныла печень. Вадим Петрович смахнул на пол все, что было на столе. Глухо брякнул поднос. Рассыпчато прозвенел бокал. Да черт бы вас всех, подумал Вадим Петрович и стукнул кулаком.
      – Элла! Маленькую!
      В кабинет заглянула испуганная Эллочка.
      – Вадим Петрович, но вам же…
      – Делай что я сказал!
      – Вадим Петрович… - В голосе Эллочки были слезы.
      – Неси! - рявкнул Вадим Петрович.
      Через минуту перед ним стояла стопка водки и бутерброд с сыром. Вадим Петрович опрокинул стопку и удовлетворенно зажмурился. Заверещал мобильник.
      – У аппарата.
      – Это Цуцыков! - выпалила трубка. - У нас все готово. Отличное название!
      – Ну?
      – Масло "Афродита"!
      – Кто такая?
      – Древняя богиня. До Христа жила.
      – Не надо древнюю, масло новое, свежее.
      – Ну, она симпатяга такая, голая, фигуристая… - Цуцыков был обескуражен.
      – А масло при чем?
      – Согласен. Есть еще варианты! "Аннушка". "Маруся". "Женечка". "Сашенька".
      – Вот педик, - поморщился Вадим Петрович. - Ну сколько раз повторять? Четыре миллиона евро! Небывалое, оху…тельное масло! Еще есть варианты?
      – Ну… Масло "Носорог".
      – Не понял?
      – "Носорог". Почему-то вдруг. Ну, это уже так… Напоследок уже, устали, наверно.
      – А я при чем?!
      – Сами ж говорили: не стесняйся, хватай безумные идеи…
      – Безумные! А не дебильные! Разница есть?!
      – Извините. Больше не повторится.
      – Это все?
      – Нет, еще есть. "Маслоежка".
      – Масло "Маслоежка"?
      – Вариант: масло "Гладкая жизнь".
      Вадим Петрович вздохнул и покрутил пустую стопку.
      – Вы там совсем уже устали, или ты трахнутый на всю голову?
      – Ну, есть конфеты "Сладкая жизнь", ну а тут мы подумали, что масло… Ну, в общем, пока все. Вариантов нет. Ничего не подходит?
      – Приезжай в офис, - сказал Вадим Петрович. - Будет мозговой штурм.
      Вадим Петрович отложил трубку и покатал стопку по столу.
      – Элла! Вызови всех в офис. Скворцова. С женой! И этого, чернявого… И… - Стопка выскользнула из-под руки, упала на пол и кратко щелкнула. - Да черт с ними со всеми!!! Никого не зови!!! Бутылку водки и пожрать!! Курицу!! Свинину!!! Сало!! С перцем!! В кабак! Гори оно все…
 

* * *

 
      – Вася-йо, ты меня уважаешь-на? - спрашивал Вадим Петрович, наклоняясь через дощатый столик к самому лицу Цуцыкова, чтобы перекричать оркестр.
      – Ув-важаю, Вам-Прович. - отвечал грустнеющий Цуцыков.
      – Тридцать лет назад все пацаны Щетиновки знали, кто такой Вадик Сметана! Понял-на? Уважали!
      – Угу… - кивал Цуцыков, - А может, и назвать "Фольксбуттер"?
      – Да погоди, Вася-йо, - морщился Вадим Петрович и тряс его за плечо. - Все знали Вадика Сметану! И в Королях знали! Боялись! И в Самаре слышали-на!
      – Угу… - кивал Цуцыков. - А может переоборудовать цеха на сметану?
      – Мать! - стучал кулаком Вадим Петрович. - Вася, пойми! А потом - перестройка! В Москве знали меня! По всей стране знали, суки, кто такой Сметана!!! Сметане все можно! Я любые проблемы решал! Вот только название придумать не могу. Знал бы, что такое будет, - ни на хрен бы не покупал оборудование за четыре миллиона на этой дранной распродаже!
      – Угу… - кивал Цуцыков.
      – А вот голубых в Щетиновке сроду не было, - вдруг вспомнил Вадим Петрович с огорчением, - Ты чего в петухи пошел, Вася?
      – Сам ты петух!!! - взвизгнул Цуцыков.
      – Ответишь за базар? - сразу насупился Вадим Петрович.
      – Да я женат с семнадцати! У меня трое по лавкам! Попробуй их прокормить этими дранными визитками и рекламками! Фирма крошечная! Я и Светка! Доходы - во! - Цуцыков сжал кукиш.
      – А че волосы не стрижешь? - опешил Вадим Петрович.
      – Мля-я-я-я-я!!! - вскинулся Цуцыков.
      – Тихо-тихо! - Вадим Петрович миролюбиво помахал желтой пятерней и налил еще по стопке. - Хорошо, что не петух. Уважаю. Придумай мне слово, Вася. Пять тысяч дам!
      – Не знаю-ю-ю я-я… - Цуцыков мотал головой, и Вадиму Петровичу казалось, что он вот-вот заплачет.
      Они чокнулись и выпили.
      – Вася, все просто. Масло оху…тельное. Нужно, чтобы человек почувствовал это всей душой! - Вадим Петрович постучал ладонью по печени. - Ферштейн?
      – Оху…тельное масло, - неожиданно трезвым голосом сказал Цуцыков.
      – Не понял?
      – Оху…тельное масло. Чего думать-то!
      – Так нельзя! - испугался Вадим Петрович.
      – Иначе никак.
      – Так нельзя! - повторил Вадим Петрович.
      Цуцыков скорчил неожиданно дикую рожу:
      – Сметане все можно, Сметане все можно! - передразнил он, но Вадим Петрович смотрел сквозь него, вдаль.
      – Оху…тельное масло. - Он налил стопку до краев и опрокинул в рот. - Ну, Васька! Ну, гений! Профессионал! Че ж ты раньше-то молчал, сука?
      – Дизайн я сделаю, - сказал Цуцыков. - Тут уже не надо выпендриваться, белая пачка - черные буквы.
      Словно железная рука схватила печень и сжала, начала крутить внутри живота, как выкручивают из грибницы боровик. Подкатило к горлу. Зал кабака закружился и улетел, со всех сторон навалилась желтоватая темнота.
      – Вадим Петрович!!! - закричал Цуцыков.
 

* * *

 
      В белых коридорах госпиталя Хольденштрау Вадим Петрович впервые почувствовал себя безнадежным стариком. За год - три операции. Лазерная терапия, горы таблеток на тумбочке… Иногда жена пересказывала ему новости из России. Небывалая популярность у населения, золотая медаль на фестивале российских продуктов. Налажены поставки в Москву. Выстроен новый корпус. Скворцов стал почетным членом Лондонского клуба. Госдума продолжает обсуждать поправку к законопроекту о цензуре названий, но мнения снова разделились. "Фольксбуттер" подает в суд на щетиновскую "Велину", выпустившую пакеты быстрого приготовления "Нех…вый супчик", но суд не признает плагиата. В Самаре выходит первый номер журнала "М…ые ведомости". В Москве открывается центр туризма "Ох…льный сервис". В Англии начат выпуск репеллента от комаров "Факофф". Вадима Петровича все это давно не волновало. И когда доктор Вильдер сказал, что надежды нет, Вадим Петрович не почувствовал никаких эмоций. А когда доктор Вильдер предложил заморозиться в жидком азоте, пока врачи не научатся лечить цирроз, Вадим Петрович лишь вяло кивнул.
      Очнулся он в большом светлом зале, лежа в кресле странной конструкции. Сознание будто разом включили. Вадим Петрович посмотрел на себя и увидел, что одет в нелепый костюм салатового цвета. Раздались аплодисменты. Вадим Петрович вздрогнул и увидел прямо перед собой шеренгу солидных людей, одетых в обтягивающие деловые костюмы. Со всех сторон поблескивали объективы камер. Наконец один из присутствующих важно шагнул вперед, вытянул ладонь и произнес:
      – Позвольте зачитать,…, не…нно торжественную ноту…ой вежливости от П…ого президента О…ого,…, Со…за Мировых Государств! Мы о…но рады,…, приветствовать до…ое возвращение,…, к на…ой жизни первого человека, про…шего в жидком азоте семьдесят пять нех…х лет! Да здравствует наша о…ая медицина! За…сь, б…ь!
      И шеренга зааплодировала.
        22 февраля 2002, Москва-Роскон-Москва