Я давно просил папу, чтобы он подарил мне котенка. Но папа отвечал, что плохую кошку брать не имеет смысла, а хорошая стоит больших денег. Тратить такие деньги мы не можем себе позволить, потому что у нас кредит на автомобиль. Я объяснил папе, что большую кошку за большие деньги мне совсем не надо, я буду рад даже самой маленькой кошечке за совсем крошечные копеечки. Но папа отвечал, что размер не имеет значения. Если уж брать кошку, то имеет смысл брать качественную кошку. Имей терпение, будет тебе кошка. Я терпел, но кошки все не было и не было.
      На День Независимости родители подарили мне новую 3D-станцию. На Новый год — лазерные коньки. На день рождения — костюм и ботинки. И хотя я не заплакал, но мне было очень обидно, что День рождения прошел совсем без подарка. Ведь костюм и ботинки — это же не подарок. Это просто вещи, которые можно надеть на себя и забыть. Или положить в шкаф и забыть.
      Но вот однажды, когда я уже лег спать, папа вернулся со службы, и я слышал, как они с мамой начали шептаться в коридоре.
      — Какие лапы! — говорила мама шепотом.
      — Почти даром для такой породы, — отвечал папа.
      — А чем кормить? — спрашивала мама.
      — Так дешево, потому что ухо белое, — отвечал папа. — Для породы важно, а нам не важно.
      — Он будет жить у ребенка или в гостиной? — спрашивала мама.
      Я замер, натянув одеяло до подбородка, и слушал. Я уже понял, что папа принес котенка.
      — Очень недорого, по случаю, — отвечал папа. — У моего сотрудника котята родились. Но родословную он сделает.
      Папин сотрудник тут же представился мне большим котом в пиджаке. Его лицо и руки поросли густым рыжим мехом, и время от времени он, наверно, рожает котят. Я был ему очень благодарен за это.
      — Не буди ребенка, ребенок спит, — шептала мама. — Покажешь ему утром.
      Я не выдержал, вскочил с кровати, добежал до двери и выглянул из комнаты.
      — Я не сплю, не сплю, не сплю! — закричал я. — Покажите мне!

* * *

      Котенок оказался кошечкой, и папа предложил назвать ее Виктория. Он объяснил мне, что Виктория на латинском языке означает «свобода». А кошечки очень свободные животные. Я подумал, что латинский язык — это язык кошек, но папа объяснил, что латинцы были такие древние люди, они уже умерли, и их язык все забыли. Но латинцы очень любили свободу и право. Почему они любили право и как вообще можно любить право — я не понял, но переспрашивать уже не стал. Папа любит объяснять мне все сам, а когда его много раз переспрашиваешь, он начинает злиться. У Виктории было серое пушистое брюшко, черные глаза, розовый язычок и белое ухо. Ни у одной кошечки в мире нет такого потрясающего белого уха, как у нашей Виктории!
      Папа сказал, что Виктория может жить в моей комнате, а гулять по всей квартире. Только залезать на столы ей нельзя и нельзя выходить во двор.
      — Кошки — животные дикие, — объяснил мне папа, собираясь на службу. — Природа так задумала, чтобы они жили где захотят. Но в нашем веке только человек по-настоящему свободное существо, и только он имеет право жить где захочет.
      — Тогда я буду жить под журнальным столиком! — решил я.
      — Нет! — сказал папа, завязывая галстук. — Детям под столиком жить нельзя!
      — А когда я вырасту, можно будет жить под столиком? — спросил я.
      — Нет, взрослые тоже не живут под столами! — рассердился папа и ушел на службу.

* * *

      Днем папа и мама уходили на службу, а я — в детскую группу. Виктория оставалась дома одна. Обычно она вела себя как положено, но иногда безобразничала. Однажды разбила мамину кружку. Но мама не стала ее ругать.
      — Бедняжка, — сказала мама, поглаживая спинку Виктории. — Она сидит целые дни взаперти, конечно, ей скучно.
      — Да-с, — кивнул папа задумчиво. — Фактически для нее наш дом — это тюрьма.
      — Что такое тюрьма? — удивился я.
      — Тюрьма, — объяснил папа, — это такое место, куда запирают непослушных людей, чтобы забрать у них свободу. Они годами не могут выйти из закрытой комнаты и пойти куда им вздумается.
      — Давай пойдем куда нам вздумается! — предложил я. — В зоопарк!
      — Завтра рабочий день, — возразил папа и посмотрел на часы. — А ну марш в кровать!

* * *

      В выходные к нам пришли гости. Дядя Антон сказал, что Виктория — это не свобода, а победа, но переименовывать кошечку мы не стали. Родители рано выставили меня из-за стола и уложили в кровать, а сами долго хохотали и звенели рюмками. Я лежал в темноте, но мне не было страшно — рядом на одеяле лежала Виктория, и я гладил ее теплый бок.
      Голоса переместились в прихожую, а вскоре хлопнула дверь, и я понял, что дядя Антон и тетя Оля наконец ушли. Мама долго звенела посудой, а папа шаркал по квартире тапочками и наконец заглянул ко мне. Он был веселый и разговорчивый.
      — Не спишь? — кивнул он мне, включая ночник.
      А затем сел рядом на одеяло, а Викторию взял на руки.
      — У-у-у! Зверь! — захихикал папа, лохматя Виктории голову.
      Виктория осторожно принюхивалась к его рукам и недовольно фыркала.
      — Человек, — начал папа и назидательно поднял палец, — Царь зверей. Как человек захочет — так и будет. Вот.
      — Наша Виктория тоже делает что хочет, — возразил я.
      — Э нет, брат! — хихикнул папа. — Кошка существо подневольное. Кошка что? Мебель! Человек кошку держит дома! Человек кошку кормит! И делает с ней что захочет. Хочет — призвал к себе, хочет — выгнал вон! — Папа взял Викторию поперек живота и кинул на пол. — Вот, говорят, у нас нет рабства. Так вот же оно, настоящее рабство. Кошачье! — Папа снова хихикнул.
      — Что такое рабство? — спросил я.
      — Это, брат, ты будешь учить в школе! — ответил папа. — Рабство — это когда у тебя совсем нет свободы. Это когда ты сам себе не хозяин! Когда ты никуда не можешь ни пойти, ни поехать!
      Я понял, что папа в хорошем настроении, и наконец решился спросить:
      — Папа, а мы можем полететь в поселок на Луну?
      — На Луне живут только военные и ученые, — ответил папа. — Иногда туда летают туристы, но у нас никогда не будет таких денег.
      — А мы можем поехать в Африку, где слоны?
      — Мы можем поехать в Турцию, — сказал папа. — Но в этом году нет денег.
      — А в Африку?
      — В Африку нужна виза, — сказал папа. — И очень много денег.
      — Значит, мы не свободны? — огорчился я.
      — Все люди свободны, — сказал папа. — Только надо хорошо учиться и слушаться старших. А когда вырастешь — надо много работать, и тогда будут деньги. А когда будут у тебя деньги — будет страховка, обеспечение, квартира и машина. И тогда будет своя семья и дети. В этом и есть свобода.
      Пока он это говорил, папин ремень начал трястись, но папа этого не замечал. Ремень трясся все сильней, и наконец раздалась мелодия. Папа ее услышал, пошарил рукой и вынул мобильник.
      — Да, Степан Григорьевич? — сказал папа. — Но ведь завтра выходной, Степан Григорьевич? Хорошо, Степан Григорьевич, я понял.
      Он отключил мобильник, повесил его на пояс и поднялся.
      — Спать! — скомандовал папа. — У меня завтра рабочий день!
      Но прежде чем выйти из комнаты, он присел и погладил Викторию, дремлющую на ковре.
      — Это только у кошек нет ни дел, ни забот.
      — А я бы хотел быть кошкой, — вздохнул я.
      — Мал ты еще, многого не понимаешь… — усмехнулся папа. — Жизнь кошки — это вечная тюрьма. Стена, окно, миска да приказы хозяина. Просто это их счастье, что они сами этого не понимают.
      Папа погасил ночник и вышел из комнаты, а я уснул. Мне приснилась огромная рука. Она высунулась из самого большого окна самого большого офиса самого большого города, чтобы почесать за ухом папу, маму и дядю Антона.
       19 мая 2003, Москва

      Стены кабинета были заставлены аппаратурой, колбами и клетками. В клетках ползали мыши. Время от времени поднимались на задние лапки и подозрительно косились на майора. В углу бурчал громадный технологический холодильник для образцов и препаратов. Майор знал, что профессор по большей части хранит там пиво, но ничего сделать не мог.
      Профессор, как обычно, сидел за монитором, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову. Он всегда брился наголо, и сейчас его пальцы были сцеплены на макушке, будто он сжимал футбольный мяч. "Такой молодой, а уже такая сволочь!" — подумал майор. Он еще раз вежливо постучал в дверной косяк, но профессор его не замечал. Тогда майор кашлянул.
      — Добрый день, профессор. Не помешал?
      — Помешал… — пробасил профессор, не оборачиваясь.
      — Служба такая, — казенным тоном произнес майор и подошел ближе, настороженно разглядывая экран. — А чем заняты?
      — Работаю, — отрезал профессор. — Или у вас сегодня отказали все камеры слежения?
      — Как движется проект радиационной защиты кожи? — начал майор, подходя поближе.
      — Движется, — поморщился профессор.
      — Кто обещал закончить к концу месяца?
      — Кто обещал устроить мне отпуск? — Профессор рывком повернул кресло и зыркнул на майора из-под насупленных бровей.
      Майор приосанился и вздохнул.
      — Профессор, вы же умный человек? — начал он.
      — Можете не продолжать, я знаю, что вы скажете дальше, — кивнул профессор.
      — Да, — сказал майор. — Вы сами себе портите жизнь! Не надо думать, будто кругом идиоты и мы ничего не знаем! Мы знаем все! Зачем вы это сделали?
      Профессор удивленно замер, брови его поползли вверх, а лоб, плавно переходящий в бритую макушку, пошел складками. Наконец он ехидно прищурился:
      — И что именно вы знаете?
      — А то. Зачем вы снова отправили письмо Пауле?
      — Снова отправил письмо Пауле… — понимающе усмехнулся профессор. — Зачем я снова отправил письмо Пауле… Я отправил письмо своей жене.
      — Зачем вы отправили в письме научные материалы? — хмуро спросил майор, подойдя вплотную.
      — Я отправил письмо своей коллеге. Почему вы можете перекидываться материалами со своими американскими коллегами, а я — нет? Ведь это ваши коллеги находят мои письма в компьютере Паулы и стучат вам?
      — Здесь небольшая разница, профессор, — прищурился майор. — Наши коллеги передают нам оперативную информацию. Вы же передаете за границу секреты.
      — Свои секреты! — Профессор угрожающе поднял палец. — Заметьте: свои! Своей жене!
      — Я со своей женой не обсуждаю служебные вопросы… — веско сообщил майор.
      — А вот я — обсуждаю со своей женой.
      — Да с какой женой? — взорвался майор. — Кто вас венчал? Где вы расписаны?
      — Для нас это не имеет значения!
      — Да вы ни разу не встречались лично!
      — Это тоже не имеет для нас никакого значения!
      — Что, баб хороших мало в нашей стране?! Только в лаборатории НАТО?!
      — А вот это не имеет никакого значения для вас, — холодно отрезал профессор.
      — Имеет значение! — Майор топнул ботинком. — Потому что вы передаете материалы, которые представляют военную тайну!
      — Чихать я хотел на вашу военную тайну! — произнес профессор с чувством и широко распахнул рот. — АПЧХИ!!!
 
      Сжав челюсти, майор вынул из кителя носовой платок камуфляжной расцветки и демонстративно стер брызги с лица. Была б его воля — профессора следовало засадить в настоящий карцер на недельку. Но приказ запрещал даже грубить профессору. А разговор по душам снова не получался.
      — Профессор… — опять начал майор.
      — Не мешайте мне работать, — Профессор развернул кресло и показал майору свой блестящий затылок, давая понять, что разговор окончен.
      Очень хотелось врезать по этому затылку. Ладонью, кратко, без размаха, с оттягом.
      — Профессор… как вам удалось передать Пауле последнее письмо? — угрюмо повторил майор, глядя на свои ботинки.
      — Последнее — это которое? — Профессор заинтересованно обернулся.
      — Ну, где обозвали меня полицейским маразматиком… На режим ругались… На президента… И сорок страниц секретных исследований.
      — Маразматиком? Так это не последнее, это предпоследнее… — скис профессор и задумался, глядя сквозь майора. — В последнем я про вашу контору матом, матом… Что ж, выходит, последнего она не получила?.. Да и по работе там было пятнадцать страниц…
      Майор сжал зубы и мысленно досчитал до десяти.
      — Профессор… — процедил он сквозь зубы еще утром заготовленные фразы. — Вы же русский человек… Вы же талантливый человек… Вы же двигаете вперед военную биологию нашей с вами Родины… У нас бы с вами не было никаких проблем, если бы вы не передавали свои наработки за границу Пауле. Зачем вы это делаете?
      — Да чихать я хотел на ваши секреты! Апчхи!!!
      На этот раз профессор даже перестарался. Но не смутился, достал клетчатый платок и натужно, с ревом, высморкался.
      — Будут приняты меры, — угрожающе сказал майор.
      — Какие меры? — глухо сказал профессор сквозь платок. — Какие еще, к чертям, меры? Вы поселили меня в закрытом корпусе. Отключили интернет. Поставили круглосуточную охрану. Я сижу в тюрьме!
      — Не в тюрьме, а в лаборатории! В своей шикарной лаборатории! Лучшей в стране, между прочим! Среди своих, между прочим, учеников! Чего вам еще надо? А изолированы в целях пресечения утечки!
      — Помогло? — прищурился профессор.
      — Не помогло, — глухо сказал майор. — Как вы это делаете? Каким образом через океан идет переписка?
      Профессор молчал.
      — А меня из-за вас мое начальство знаете как… — неожиданно вырвалось у майора.
      Профессор молчал.
      — Хуже будет, — пообещал майор.
      Он сам прекрасно понимал, что разговор безнадежный. И знал, что это понимает и профессор. Профессор аккуратно сложил платок и спрятал в карман.
      — А что вы мне сделаете? Уволите? Пытать будете? Тогда кто вам будет двигать науку? Так что чихать я хотел на ваши угрозы… Апчхи!!!
      Майор брезгливо отшатнулся.
      — Я найду на вас управу! — сказал он. — Вы меня знаете! С завтрашнего дня вас перестанут выводить на прогулку!
      — Что вам от меня надо? — спросил профессор устало.
      — Мне надо знать, как вы передали последнюю шифровку.
      — Так же, как и все предыдущие.
      — Как?
      — Очень просто. Телепатически. Усилием воли.
      — Это в каком смысле? — нахмурился майор.
      — В прямом смысле. — Профессор уставился ему в глаза. — Могу передать мысль на расстоянии. Могу вам внушить что угодно! Хотите головную боль? Вы чувствуете, как у вас болит голова! — Профессор театрально растопырил руки, выпучил глаза и зашипел. — Вы чувствуете, как вашу голову сдавливает обруч!
      — Отставить паясничать!
      — Ага, действует! — зашипел профессор, не переставая раскачивать руками. — У вас болит голова! У вас заложен нос! Вы это чувствуете! У вас поднимается температура! Вы чувствуете себя плохо!
      — На себя посмотри! Весь в соплях! Сморчок лысый!
      Профессор медленно отвернулся к монитору и застучал по клавишам. Майор постоял еще немного, а затем махнул рукой и вышел из лаборатории. Чеканя шаг, спустился по лестнице и вышел из корпуса. Часовой захлопнул за ним дверь и запер ее на два засова и один электронный замок.

* * *

      Генерал расхаживал по кабинету, заложив за спину ладони — маленькие и красные. Наконец он остановился вплотную перед майором, приблизился к его лицу и начал сверлить глазами. Майор шмыгнул носом и вытянулся. Наконец генерал отвел взгляд, отошел к окну и постоял там немного, глядя, как внизу автомашины месят весеннюю слякоть.
      — Где?! — воскликнул он, резко обернувшись. — Где факты? Завтра я встречаюсь с президентом. Если он опять спросит про их переписку, что я ему скажу?
      — Работаем, товарищ генерал… — просипел майор.
      — Где гарантия, что больше писем не будет?
      — Он говорит, что усилием воли передает эту… как ее… телепатию.
      — Всю телепатию, — генерал постучал костяшками пальцев по столу, — запеленговать. Расшифровать. Положить мне на стол. Ясно? Это приказ!
      — Но…
      — Без но! Или ты у меня поедешь прапорщиком на Камчатку!
      — Прошу прощения, товарищ генерал… — шмыгнул носом майор. — Я всего лишь майор госбезопасности, а не экстрасенс. Какими средствами я запеленгую телепатию?
      — Средства у нас не ограничены! — рявкнул генерал. — Нанять в консультанты экстрасенсов! Провести перехват! Выставить боевое охранение в окружающем интернете! Я что, сам этим должен заниматься?
      Майор поморгал глазами и не нашелся что ответить.
      — Какие меры приняты на сегодня? — смягчился генерал.
      — Первое: я опять сменил персонал охраны… — просипел майор, но тут в горле у него щелкнуло, и он закашлялся.
      Генерал брезгливо смотрел, как майор вытаскивает камуфляжный носовой платок, прикладывает к носу и трубно сморкается.
      — Прошу прощения, товарищ генерал, — сказал наконец майор. — Весна. Простыл.
      — Иди! — поморщился генерал и кивнул на дверь. — Выпей аспирину.

* * *

      Встреча шла энергично и конструктивно. На этот раз президента больше всего интересовал ход весеннего призыва, а также почему-то вопросы снабжения военных частей на Камчатке. "Намекает… — думал генерал с тоской. — Ой, намекает… Ой, прости-прощай мои погоны…" И когда уже в самом конце разговора президент неожиданно спросил: "Что-нибудь там выяснилось с утечкой информации из научного корпуса?" — генерал от неожиданности закашлялся.
      — Работаем… — прохрипел он. — Сменили охрану гарнизона, обслугу и поваров. Поставили радиосканеры вокруг здания. Усилили внешнее наблюдение. Привлекаем для консультаций экстрасенсов…
      — Ну-ну, — рассеянно сказал президент. — Это правильно.
      Генерал шмыгнул носом, вынул из кармана трехцветный бело-сине-красный платок и облегченно высморкался прямо в герб.

* * *

      — Цель поездки? — спросил усатый таможенник, листая паспорт.
      — Туризм! — гордо ответила дама, зябко кутаясь в норковый полушубок.
      — Бывали уже в Японии? В каком году?
      — Там все дописано… — раздраженно кивнула дама.
      — Дописано? — Таможенник перелистнул последнюю страницу загранпаспорта, но никаких пометок не нашел. — Какую валюту везете?
      — Даличные! — рявкнула дама на весь зал. — Вам де кажется, что это де ваше дело?!
      Таможенник опешил, брови его съехались к переносице, и он открыл было рот, но тут его похлопали сзади по плечу. За спиной стоял начальник смены аэропорта. Он нагнулся к его уху и сквозь зубы произнес тихо и отчетливо:
      — Двоюродная сестра жены президента. Пропустить.

* * *

      Паула совсем не собиралась подъезжать к проходной. Да и зачем? Она просто ехала мимо, в бар. Проходная уже осталась позади, когда в зеркале заднего вида появилась скучающая фигурка сержанта на фоне шлагбаума. Паула, как обычно, проехала бы мимо, но именно в этот миг фигурка закрыла лицо руками, натужно согнулась и вновь распрямилась…
      Это Пауле понравилось — она ждала этого давно, уже пару месяцев. Паула резко нажала на тормоз, включила заднюю передачу, вернулась к проходной и вышла из машины.
      — Добрый день, мэм! — улыбнулся сержант, шмыгнул распухшим носом и снова чихнул, закрыв лицо ладонями.
      — Мне бы хотелось съездить в город на полчасика. В интернет-кафе… — Паула очаровательно улыбнулась.
      — Простите, мэм, — опешил сержант и развел руками. — Вы же знаете, вам нельзя покидать территорию базы… И вам категорически запрещен доступ в интернет!
      — А если я вас поцелую? — Паула лукаво прищурилась.
      — Право, не надо, мэм, — растерянно улыбнулся сержант. — К тому же я немного простужен.
      Широко улыбаясь, Паула подошла к сержанту вплотную и чмокнула его в щеку.
      — Простите, мэм, — виновато пробормотал красный сержант. — Но я никак не могу вас пропустить… Приказ, мэм…
      — Сорри. Бай-бай! — взмахнула рукой Паула, садясь в машину.
      Ехидно облизываясь, она нажала акселератор и унеслась в глубь территории — через парк, к высотке института военной биологии.

* * *

      Наутро Паула проснулась с головной болью. Вставать не хотелось, горло словно протерли наждачной бумагой. Но за окнами было солнечно, и Паула отправилась в рабочий корпус пешком, оставив машину. И сразу пожалела об этом — головная боль только усилилась, а виски пульсировали в такт каждому шагу.
      В лаборатории она первым делом послала одного своего ассистента за горячим чаем с ромом, а другого — за таблеткой от гриппа. Когда они вышли, Паула взяла чистое стеклышко, с чувством плюнула на него, бережно закрыла вторым стеклышком и укрепила в недрах лабораторного стенда.
      Затем села за компьютер, вывела на экран картинку с электронного микроскопа и взялась за манипулятор. Вскоре она нашла то, что искала — теперь на весь экран пульсировала изогнутая бляшка, поросшая иголочками и от того напоминавшая кактус, — вирус сезонного гриппа.
      Момент — и лазерный луч рассек поверхность бляшки, проник внутрь и начал сканировать спираль генокода. Компьютер пискнул, сообщая об успешном считывании. Паула запустила транскодер, и тут же по экрану поползли невнятные символы. Паула с замиранием сердца промотала громоздкий код вируса до конца, и наконец по экрану замелькали осмысленные строчки на английском: "Дорогая Паула! Если б ты знала, как я тебя люблю и как без тебя скучаю… Кстати, будь осторожна — твой компьютер все время просматривают… Из новостей: усилил стойкость клеток к радиации в девяносто раз, но пока только на мышах… Прилагаю выкладки и снимки…"
      Потекла тушь. Паула достала платочек и прижала к глазам. Спешить было некуда, до следующего сезона месяца три. Но она все равно придвинула поближе клавиатуру и начала писать ответ.
      "Милый Саша! — набирала Паула. — Я люблю тебя! Не теряю надежды тебя увидеть! С базы меня теперь тоже не выпускают. Исследования идут успешно, прилагаю подборку отчетов, снимки и графики. Насчет РНК митохондрий ты оказался прав! Теперь о главном — я твердо решила иметь от тебя ребенка. Пожалуйста, пришли мне свой генокод. Заархивируй, пронумеруй и шли частями, я буду здесь собирать потихоньку. Твоя Паула".
       апрель 2003, Москва

      За спиной высился круглосуточный городской ларек. В этот поздний час трасса словно вымерла. Афганка ждал долго. Даже слишком долго — на малолюдных трассах и то получалось уехать быстрее. Было холодно и неуютно. Нельзя сказать, чтобы людей не было совсем. Нет, время от времени люди проносились мимо, один раз даже прошла целая кавалькада — они хохотали и кричали на всю улицу. Но все они двигались в другую сторону. А из тех редких прохожих, кто шел на север, ни один не остановился, как Афганка ни прыгал. Когда вдали послышались очередные шаркающие шаги, Афганка уже и не прыгал, только вяло помахивал ложноножкой.
      Фигура приближалась. Это была самая обычная человеческая фигура — обшарпанный мужичок не первой молодости, с красноватым дряблым лицом и глазами такими же полупустыми, как и бутылка крепкого дешевого пива в темноватой руке. Двигался он медленно, шумно и рывками. Но Афганка так замерз, что даже такой транспорт казался ему сейчас лучшим в мире.
      Он еще раз махнул ложноножкой и с замиранием сердца увидел, как фигура сбавляет ход. Действительно, поравнявшись с ларьком, человек затормозил и остановился, чуть покачиваясь и разглядывая бутылки за стеклом. Из его уха выглянул немолодой микроб восточной внешности.
      — Куда едем? — спросил он почти без акцента.
      — Прямо… — неопределенно махнул Афганка. — Сколько по пути.