На вторую ночь я снова проснулся от крика. Едва возникнув, крик оборвался, но теперь я точно знал, что это не сон, а самый настоящий человеческий крик. Рывком вскочив, я вышел в коридор, крадучись добежал до знакомого балкона и глянул вниз, в зал. В лаборатории было пусто. А на столешнице в луже крови лежали пристегнутыми две человеческие ноги в темных брюках и кожаных ботинках, какие были у наших военных. Ноги лежали так неряшливо, словно их здесь забыли после обычного рабочего дня.
 
      Да, я не знал, как себя вести. И потому я повел себя естественно – без колебаний и раздумий. Мягко прошел по коридору и свернул к скоростному эскалатору – по счастью, он работал. Никого не встретив, я доехал до завода, перед воротами в цеха мягко соскочил и стал перемещаться между станков короткими перебежками. Но завод был пуст. А резаки лежали там же, где я их видел вчера. Разобраться, как резак включается, где гашетка и где указатель заряда, мне не составило труда – там было все просто. Я выбрал самый заряженный резак, сжал его крепко и направился в обратный путь. Теперь я никого не боялся.
 
      Я понимал, что мне следует добраться до Портала и попытаться попасть на Землю. Но я не помнил дороги к Порталу, просто знал, что он где-то на поверхности, а я в толще грунта. Поэтому я решил во что бы то ни стало найти кого-нибудь из наших. Коридоры этажа были пустынны, я бродил по ним, заглядывая в каждый дверной поем. Иногда там были пустые камеры, иногда – склады, заставленные кожухами. Но следов нашей группы нигде не было. А затем я услышал далеко-далеко трели и почти неслышный голос Осканы. Я бросился на звук и долго плутал по коридорам. Звуки то нарастали, то исчезали, порой я чувствовал, что заблудился, но наконец трель раздалась с новой силой совсем близко.
      – Вам необходимо вернуться в камеру! – сказал в ухе Пашка, и я вздрогнул.
      Тут же раздался голос Оксаны. Таким надрывным я его никогда не слышал.
      – Я требую вернуть меня на Землю! – кричала она. – Вы не имеете права! Я гражданка Земли!
      В ответ раздалась новая трель, и Словарь в ухе перевел:
      – Вам необходимо вернуться в камеру! Таков порядок! Ваше возвращение не запланировано. Таков порядок. Вы ведете себя как бешеный организм!
      Я глубоко вздохнул, крепче сжал приклад резака и выскочил в зал. Ольга стояла вдали у стенки, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять – она на грани истерики. Вокруг стояли четверо крупных кубарей.
      – Что здесь происходит? – спросил я громко.
      Кубари резко повернулись.
      – Гена!!! – закричала Ольга. – Живой!!! Геночка!!! Беги!!! Они убивают! Они убили Павла! Убили всех!!! Убили Аркадия, когда он пытался их остановить! Я думала, и тебя убили!!! У двоих из них оружие!!! Беги, ты сможешь!!!
      И словно по команде двое кубарей отошли к стене, а двое вытянули суставы – в клешнях они держали блестящие шары. Я бросился в сторону, и вовремя – шары вспыхнули, и то место в пространстве, где я только что стоял, на миг заволокло густым клубком малиновых искр.
      Сработали рефлексы – я снова прыгнул в сторону, но, падая, вскинул резак и нажал на гашетку. Панцирь ближайшего кубаря лопнул и распахнулся, разбрасывая по полу кипящий бульон с клубками органелл. Шар выпал из его сустава. Я перевел резак на второго и снова нажал на гашетку. Неудачно – язык плазмы полоснул чуть выше корпуса.
      Я перекувыркнулся и снова прыгнул – новый малиновый кокон вспыхнул почти рядом.
      – Сзади!!! – вдруг услышал я крик Оксаны.
      Я рывком обернулся – за моей спиной стояли еще два кубаря, оба с оружием. Дальше я помню смутно – несколько секунд метался между огней, кувыркался по полу, прыгал и стрелял в ответ. Помню крик Оксаны, но я не видел, что с ней происходит. Когда с обоими кубарями было покончено, я развернулся.
      Оксана корчилась на полу. К полу ее прижимали два кубаря, а третий раз за разом бил ее в открытое лицо тонкими заостренными клешнями сустава. Я вскинул резак и срезал двоих, а третий проворно отполз и что-то прощелкал.
      – Сопротивление бесполезно, бешеный организм, – произнес Словарь. – Сопротивление бесполезно. Бешеных уничтожают.
      Я мельком нажал на гашетку, и скрежет оборвался. Бросившись к Оксане, я рухнул перед ней на колени. Она лежала на спине, судорожно сжав на животе руки, и рывками дышала. Ее лицо превратилось в кровавую кашу. Губы и щеки разорваны. А там, где раньше были зеленые глаза, теперь бились две пустые исковерканные глазницы, выкидывая бурую кровь.
      – Гена… – прошептала она. – Ты сможешь… Беги… Скажи…
      – Оксана! – прошептал я. – Оксана!
      Ее тело вдруг резко выгнулось, а затем медленно обмякло. Руки на животе расцепились и упали вдоль туловища безвольными полотенцами. Теперь стало видно, что все это время – пока она боролась, пока ее били суставами в глазницы – она сжимала круглый шар, который отобрала у второго нападавшего.
      – Прощай, Оксана, – прошептал я. – Я постараюсь.
      Я снял с ее запястья тонкую серебряную цепочку и положил в карман куртки. Мы были знакомы всего четыре дня, но она всегда носила эту цепочку. Я вскинул резак и побежал по коридору.
 
      Если мне попадались кубари – стрелял. Однажды навстречу выскочила целая группа с шарами-излучателями, но я удачно нырнул в боковой коридор, хотя плечо немного обожгло. Я знал, что нахожусь под землей и надо идти наверх – туда, где Портал. Но дороги я не помнил, а коридоры, поднимавшиеся было вверх, нередко изгибались и уходили глубоко вниз. Но я все-таки вылез на поверхность. А когда вылез – понял, что к Порталу не пробиться. Открытое пространство было усеяно кубарями, их было тут столько же, сколько бывает днем людей на оживленных улицах большого города. А в той стороне, где был Портал, маячили фигуры кубарей-бойцов, в поднятых суставах они держали шары. И тогда я понесся в другую сторону – туда, где торчала самая широкая колонна. В конце концов, захват заложника – это тоже метод. Захват высокопоставленного заложника – особенно. Как же я ошибался…

      – Не вижу логики, – повторил кубарь.
      Разговаривать с ним было бесполезно. Пора было делать то, за чем пришел.
      – Слушай меня внимательно, – сказал я. – Сейчас ты включишь терминал и свяжешься со своими заместителями. Понял? Объяснишь, что твоя жизнь в моих руках. Если они не выполнят мои требования, ты умрешь. Я требую, во-первых, вернуть меня в родной мир. Во-вторых, вернуть останки моей группы…
      – Я слышал новости, ты – бешеный человек, сбежавший из лаборатории с резаком, – сообщил кубарь спокойно. – Ты очень агрессивен.
      – Да, очень агрессивен, – кивнул я и сжал зубы. – Кажется, ты не понимаешь слов?
      – Твой народ вообще очень агрессивен, – добавил кубарь.
      Я не выдержал и вскинул раструб – луч плазмы пропахал в стенке над кубарем длинную дугу. Его обсыпало дымящимся пеплом.
      – Как ты смеешь называть мой народ агрессивным? Вы – убийцы! Лицемеры! Подонки!
      – Если тебе нужна моя жизнь, – перебил кубарь, – почему ты ее не заберешь? А если не нужна – чего ты хочешь от меня, бешеный? Пойми: твои действия агрессивны. Бешеных уничтожают.
      – Это будет не так просто сделать. – Я твердо сжал приклад. – И я умру вместе с тобой, президент. Или как у вас называется главная должность?
      – У нас нет главной должности, – ответил кубарь после долгой паузы.
      – Разве это не главное здание? – насторожился я.
      – Это здание самое крупное, – согласился кубарь.
      – Разве это не кабинет верховного правителя? – Я запоздало понял, почему мне удалось сюда пробиться гораздо легче, чем предполагал.
      – Это антикварная библиотека, – объяснил кубарь. – Я… – Словарь замялся, подыскивая слово. – Я визирь. Визирь библиотеки.
      – А где президент? – спросил я упавшим голосом, уже понимая, что он не врет.
      – Что такое президент? – спросил кубарь.
      – Ну а кто же у вас? – закричал я, понимая, что мы так ничего и не узнали о кубарях. – Кто? Верховная матка? Император? Где главная особь, которая принимает решения?
      – Решения принимает общество, а не особь, – возразил кубарь. – Есть система принятия решений, но она слишком сложна, чтобы ее тебе объяснить. Есть совет экспертов, коллегия выбора, сумма суждений… Даже в самом маленьком решении участвуют не меньше тысячи кубарей. Но сейчас все эксперты заняты вопросами войны.
      Я почувствовал комок в горле.
      – Войны? Уж не с нами ли вы воюете?
      – Мы хотим мира и дружбы. Воюете вы. Вы полны страха и подозрений. Вы готовитесь к войне, демонстрируете агрессию, вы не принимаете… – Словарь замялся, подыскивая нужное слово, – наших подарков…
      Я поднял ствол резака и подошел ближе.
      – Значит, агрессию мы демонстрируем? Готовимся к войне? А кто начал контакт с демонстрации кровавой битвы? Дюжина кубарей изрубила друг друга в лоскуты – это не демонстрация агрессии и готовности к войне?
      Кубарь молчал долго. Наконец произнес:
      – Человек, если у твоего народа есть логика, она бесконечно далека от логики разумных существ. Вы действительно так превратно поняли нас? Это был первый подарок, который наш народ принес людям, чтобы вы смогли изучить устройство наших тел. Мы отдали эти несколько жизней, чтобы показать наши добрые намерения. Что тут непонятного? Если кто-то дарит еду – значит он не голоден и не собирается отнимать чужой кусок. Если общество дарит свои жизни – значит ему не нужны ваши, логично?
      – Логично?!! – взревел я возмущенно.
      – Объясняю, – терпеливо продолжил кубарь. – Для войны требуется много боевых единиц. Если общество легко расстается с единицами – значит оно не планирует войну. Логично? А если экономит ресурсы – значит готовится к бою, логично? Мы совершили акт доверия. Вы – отреагировали недоверием и подозрительностью.
      – А вы не подумали, что, может, мы просто ненавидим любое насилие? – закричал я, размахивая резаком из стороны в сторону. – Может, для нас кощунственна сама мысль отнять чужую жизнь?!
      – А если я готов отдать ее добровольно?
      – Зачем?! У тебя же собственная голова, или чего там у тебя есть! Разве тебе не хочется жить дальше? Делать свои дела? Создавать что-то?
      – Это второстепенные желания, – ответил визирь. – А есть главные. Возможно, тебе тоже сейчас хочется чего-то второстепенного, например, взять с полки кристаллы с книгами и почитать их. Но ты занят беседой, потому что она для нас важнее, верно? Скорее всего тебе больше никогда не представится случая полистать эти книги. Но тебя же это мало волнует, потому что есть дела важнее, верно? Так почему меня должно волновать, что мне больше не представится возможность почитать мои книги и сделать другие личные дела?
      – Но… – растерялся я.
      – Вообще, – продолжал кубарь, – почему тебя так беспокоит, что ты чего-то не сможешь в будущем? Почему тебя, например, не волнует, что ты чего-то не смог в прошлом? Почему тебя вообще волнуют личные успехи больше, чем успехи твоего общества?
      – Да при чем тут общество, если речь идет о моей жизни! Что у вас за идиотская логика?!!
      – Человек, – произнес кубарь. – Логика не бывает идиотской, иначе это не логика. Если логика существует – она логична. Если я разумное существо – я смогу объяснить. Если ты разумное существо – ты сможешь понять. Иногда мне кажется, что ты разумен. Наверное, это потому, что с помощью Словаря ты хорошо владеешь языком. Наверное, ты хорошо понимаешь и мои слова. Понимаешь?
      – Да.
      – Тогда скажи мне, человек, почему ты так боишься потерять свою жизнь? Разве у тебя ее настолько много, что жаль терять? Ведь твое многоклеточное тело совсем не вечно. Ты прожил мало и умрешь скоро. Посмотри на нас: наше тело и разум размножаются дублированием, поэтому в вашем понимании мы бессмертны. Но если обществу понадобилась моя жизнь – не важно для чего, пусть для мелочи, – какие у меня причины не отдать ее? Понимаешь?
      – Вы все – добровольные самоубийцы?
      – Можно сказать и так. А разве ваша группа контакта не состояла из добровольцев?
      – Что?! – опешил я. – Вы что, всерьез считали, будто мы пришли умереть?
      – А как иначе? Вас отдали нам в полное распоряжение на благо контакта. Разве у вас остались какие-то дела в своем мире? Какая-то информация, которую вы не успели сохранить? Разве без вас обществу живется трудно? Но зато теперь мы знаем, как работает ваше тело, как устроен ваш метаболизм, мы смогли построить Словарь-переводчик…
      – Но… – У меня не нашлось слов. – Но разве вы не видели, что люди кричали! Сопротивлялись!
      – Мы думали, что это обычная норма физиологии в момент гибели.
 
      И в этот миг со стороны входа послышался глухой шум.
      Я взял на прицел баррикаду шкафов, но и кубаря держал в поле зрения. Снаружи застучали – сначала робко, потом сильней. Честно говоря, в этот момент я уже не знал, что делать. Вариантов у меня не было – ждать, пока рухнет баррикада, а затем крошить всех, пока не убьют меня. Положение спас кубарь.
      – Ничего не делайте, уйдите! Бешеный человек здесь, со мной. У нас идет важный разговор! – так перевел Словарь то, что он прочирикал.
      Похоже, этот визирь библиотеки все-таки обладал весом в обществе, потому что стуки прекратились, а раздавшееся дробное шуршание говорило о том, что кубари послушно отползли подальше.
 
      Я шагнул назад, прислонился спиной к стене и медленно сел на корточки. Не выпуская, впрочем, резака из рук. Кажется, я начинал что-то понимать. И почему они не многоклеточные, и почему у них нет правителя…
      – Я правильно понял, что вы – коллективный разум? – спросил я.
      – Мы – разум коллектива, – поправил визирь.
      – В смысле, ты – не отдельная особь, а часть организма? – уточнил я на всякий случай.
      – Разумеется, – ответил визирь. – Я часть общества. А ты разве не часть своего общества?
      – То есть, разговаривая с тобой, я говорю со всеми кубарями сразу? – подытожил я.
      – Нет, – возразил кубарь и поерзал на месте. – Когда ты говоришь лично мне – ты говоришь лично мне. У каждого кубаря свой отдельный разум.
      – Тогда я ничего не понимаю, – вздохнул я. – Вы настолько не цените жизнь носителя разума?
      Кубарь снова поерзал на месте.
      – Послушай, человек. Ваши тела состоят из множества клеток. Неужели каждая клетка настолько ценна вам, что вы не можете пожертвовать ни единой каплей крови? Мы изучали вашу физиологию, это не так. Вы легко теряете свои клетки.
      – Извини, дорогой! – вскричал я. – Наши клетки не разумны, они просто строительный материал организма!
      – Это принципиальный момент? – Визирь замер и снова поерзал на месте, видно, этот жест означал у них глубокие размышления. – Скажи, а если бы миллиарды твоих клеток были разумными, ты бы все равно боялся потерять хоть одну?
      – Это личное дело клетки! – отрезал я. – Никто не имеет права отбирать жизнь у разумного существа!
      – Кажется, я почти начал понимать вас, – задумчиво сообщил визирь. – Но скажи, человек, если клетка разумна, разве она откажется прекратить существование для пользы организма?
      – У разумного существа всегда есть право выбора, – твердо сказал я.
      – Вот как? – удивился визирь. – А если каждый так будет? Если каждый так скажет? Что тогда будет с обществом?
      Я промолчал.
      – Скажи мне, человек… – начал визирь. – Я правильно понял, что все люди всегда делают только то, что нужно им самим ради себя?
      – Да нет же! – вскричал я. – В смысле… Э-э-э…
      – Человек, скажи, – продолжил визирь, – а если в твоем организме одна из клеток перестанет подчиняться? Станет отбирать питание у окружающих, бесконтрольно расти, бесконечно размножаться?
      – У нас есть такое заболевание: рак, – сказал я.
      – Заболевание, – задумчиво повторил визирь. – Вот как интересно… И у нас встречается такое психическое заболевание – мы называем его бешенством. Когда кто-то потерял рассудок и перестал подчиняться обществу. Тогда его уничтожают, для этого есть специальные боевые бригады. Уничтожают любыми методами – такое существо представляет опасность для остальных.
      – Спасибо, я видел, – кивнул я, покачнув занемевшим плечом.
      – Человек, скажи, – вновь начал визирь и надолго задумался, ерзая по полу. – Скажи мне, человек, ведь если существует целый народ, где каждое существо превыше всего озабочено не благом общества, а своей личной судьбой и выгодой… – Он умолк.
      – Ну? – спросил я нетерпеливо.
      – Возможно, я скажу что-то глупое, – предупредил кубарь. – Возможно, у меня в рассуждениях ошибки. Просто я пытаюсь выстроить логическую картину, основываясь на том, что ты рассказал.
      – Ну и?..
      – Скажи мне, человек, ведь если существует общество, которое состоит из тех, для кого на первом месте собственная судьба… Как может существовать такое общество? В нем неизбежно начнется борьба. Беспорядки. Битвы, войны. Каждый захочет отнять чужие вещи или жизни. Все будут конкурировать друг с другом. Появятся те, кто захочет управлять остальными. Каждому придется думать, как сделать свое жилище недоступным, как спрятать личные вещи.
      – Но… – начал я обиженно, однако визирь предостерегающе помахал суставом.
      – Я просто пытаюсь рассуждать с точки зрения твоей логики. Когда я закончу, ты меня поправишь и все объяснишь. Если рассуждать логически, такое общество существовать не сможет. Кто будет работать, если все сядут сторожить собственные вещи и еду? Поэтому рано или поздно особям придется объединиться в группы, которые начнут охранять своих членов, а за это – руководить их поведением. Я правильно рассуждаю? У таких групп будет сразу две цели. Так мне кажется. Во-первых, группы унаследуют психологию своих членов и будут точно так же стараться победить окружающие группы, подчинить их и обогатиться за их счет. Во-вторых, группы будут страдать от внутренней борьбы – их участники внутри продолжат конкурировать друг с другом и бороться за право управления.
      – Но… – сказал я совсем растерянно.
      – Я просто пытаюсь рассуждать, – пояснил визирь. – Группы начнут расти за счет покорения соседей, и наконец останется несколько самых больших групп, которые будут воевать за ресурсы друг с другом и бороться за жесткий порядок с внутренними бунтарями… – Визирь замолчал на миг. – Теперь я готов тебя выслушать. В чем ошибка моих логических рассуждений?
      Я сжал зубы.
      – Человек, почему ты не отвечаешь? – повторил визирь.
      – Ты прав… – выдавил я. – Именно так и устроен наш мир…
      Визирь молчал долго. Затем сверху на панцире распахнулась дырка, из нее выполз глаз на стебельке. Глаз уставился на меня и долго-долго изучал. Затем спрятался.
      – Можно я задам последний вопрос? – произнес визирь. – Скажи мне, человек. Ведь если я прав… если так устроено ваше общество… – Он помолчал, ерзая по полу. – Но это значит, что в драках между особями, а особенно в драках между большими группами должны постоянно гибнуть люди. В вашем мире должно быть немыслимое количество смертей от борьбы друг с другом. Это так?
      – Так… – выдохнул я.
      – И вот тогда я не понимаю, – подытожил визирь и откинулся к стене. – Здесь логическое противоречие! Если вы так дорожите своей жизнью, если для вас она ценнее всего, если вам жалко иногда отдать десяток жизней для блага общества – то почему вам не жалко тех жизней, которые теряются в борьбе друг с другом? Ведь, наверное, были случаи, когда погибали… наверное, даже… – визирь замялся, – тысячи особей? Может, десятки тысяч?
      – Миллионы, – сказал я сквозь зубы. – Десятки миллионов. Вторая мировая война, шестьдесят лет назад…
      – Миллионы… – задумчиво повторил визирь. – Но где же ваша логика, человек, так любящий жить? Я объяснил свою логику, теперь ты сможешь объяснить мне свою?
      – А… А зато мы свободные! – сказал я.
      – А мы не свободные? – удивился визирь.
      – А зато мы… – Я осекся, но вдруг взорвался: – Мы живем как хотим!!! Никого не трогаем!!! Никому свою логику не навязываем!!! Вам-то какая разница?!! Какое ваше собачье дело?!!
      – Портал открыт, – напомнил визирь. – Закрыть Портал невозможно в принципе. Мы не рассчитывали встретить враждебную расу. Мой народ всегда желал мира и дружбы, мы были счастливы найти расу, так похожую на нас телом и образом жизни…
      Я мысленно вздохнул, пытаясь представить, какие же расы они встречали до нас, а кубарь продолжал:
      – Меньше всего мы ожидали встретить таких коварных врагов. Если по ту сторону Портала живет раса бешеных, чье поведение не управляется даже их собственным обществом, то где гарантия, что когда-нибудь они не решат прийти к нам, чтобы отнять наши жизни и богатства?
      – У нас не такое плохое общество! – обиделся я. – У нас тоже общество хорошо управляет единицами! Никто не собирался с вами воевать! У нас давно уже нет войн!
      – Давно – это шестьдесят лет? – произнес визирь, и мне показалось, что Словарь передал в интонации немного горькой иронии.
      – Да! Шестьдесят! Это очень много! Все изменилось! Мы готовы были с вами дружить, сотрудничать! Нам не нужны ваши жизни! Мы же не убили никого из вашей группы контакта.
      – Лучше бы убили, – заметил визирь.
      – Мы просто вас боимся! Дико боимся! И у нас есть все основания для этого!
      – Но мы вас боимся еще больше. И оснований у нас еще больше… Скажи, человек, ты не в курсе последних новостей?
      – Нет, – насторожился я.
      Кубарь помолчал.
      – Ваши ученые, – начал он, – не смогли преодолеть языковый барьер с нашей группой контакта. Они долго общались жестами и рисунками, и то, что поняли, привело их в ужас. Ваше общество угрожает в случае войны забросить сквозь Портал атомную бомбу.
      – Могут теоретически, – нахмурился я.
      – А ты можешь себе вообразить, – начал Словарь таким характерным Пашкиным оборотом, что я снова вздрогнул, – что может сделать атомная бомба в мире, где сверху нет… – Словарь замялся, – открытой вышины?
      – Но у вас нет и ветра, – возразил я. – Значит, не будет ударной волны.
      – Будет температура, – возразил кубарь. – И тогда здесь не останется вообще ничего. Никакие переговоры не привели к успеху. И хоть у нас нет атомной бомбы, зато есть плазменный запальник.
      – Что это? – насторожился я. Стратегическая информация противника никогда не бывает лишней, даже если мне не суждено больше увидеть Землю.
      – Я не очень разбираюсь в физике, – признался визирь. – Это похожая вещь, но особенно опасна в мире вашем, где сверху открытая вышина, – заряд не может рассеяться, и плазма обходит всю доступную поверхность. Вы не спасетесь.
      – Это безумие! – вскричал я.
      – Безумие, – согласился кубарь. – Наши расы пришли к выводу, что контакт невозможен, а соседство смертельно опасно. Счет пошел на часы, вопрос теперь в том, кто ударит первым. Это может случиться в любой момент.
      – Это правда? – спросил я.
      – Мы не лжем, – спокойно ответил визирь. – Это правда.
      – Так вы ударите первыми? – внезапно понял я.
      – Это решаю не я, – ответил визирь. – Но вариант не исключен. А вы можете ударить первыми?
      Я растерялся.
      – Не знаю. Наверное, нет. А с нашей стороны выступает Россия или США? Просто у США уже была привычка кидать атомные бомбы куда попало на живое население…
      – Это не важно, – заверил кубарь. – Важно, что наши расы считают друг друга врагами, которых проще убить, чем терпеть. Я и сам так считал до разговора с тобой. И твое, и мое общество готово к атаке. Я не военный, но мне кажется, что у каждой стороны будет секунда на ответ, а значит, погибнут оба мира…
      Я вскочил.
      – Тогда что ты сидишь, чемодан без ручки?! Надо действовать! Включи терминал! Давай попробуем объяснить и вашим, и нашим!
      Визирь помолчал, ерзая.
      – Наши не поймут, – сказал он наконец. – Им нужно доказать, что диалог возможен. Очень веско доказать и очень быстро.
      – Наши тоже не простят… – Я сунул руку в карман куртки, нащупал цепочку и сжал до боли, до хруста в пальцах. Затем медленно разжал и произнес: – Визирь! Придумай что-нибудь?
      Визирь молчал очень долго, ерзая по полу. Затем сказал:
      – Есть один способ убедить мою расу…
      – Выкладывай!
      – Но он тебе не понравится, человек…
      И я сразу понял, о чем он говорит.
      – Знаешь, визирь, я готов. Если ты считаешь, что моя добровольная смерть остановит сейчас войну – я готов! Твои сородичи поверят, что мы не бешеные, если я умру во имя дружбы людей и кубарей, показав способность понять вашу логику?
      – Да, – ответил визирь.
      Я прошелся по мягкому настилу и остановился перед ним.
      – Ну а что сделаешь ты, визирь? Что сделаешь в ответ ты, чтобы люди перестали считать бешеными вас?
      – А что я могу сделать? – удивился визирь.
      – А вот что… – Я сел перед ним, сложив ноги по-турецки, а резак положил рядом. Теперь мы были одного роста. – Я тебе расскажу. Ты отправишься к Порталу. И медленно-медленно выйдешь к людям, протягивая вот эту цепочку. Люди не стреляют в переговорщиков. Ты все им расскажешь. И они поймут. А затем – ты забудешь про свое общество и останешься жить на Земле. Люди не смогут общаться с кубарями, если у них не будет независимого советника, который не подчиняется приказам.
      – Я не могу без приказа сделать это! – возразил визирь. – Общество ни за что не даст мне сейчас такой команды…
      – А ты сделаешь это сам, без команды.
      – Я не могу! – Визирь дернулся и вскочил. – Почему я?!
      – А я?
      Визирь дернулся и начал дробно бегать из стороны в сторону. Его сустав вылез из дыры панциря и неконтролируемо болтался, как плетка. Наконец визирь остановился передо мной.
      – Но разве нет какого-нибудь другого способа? – спросил он жалобно.
      – А у меня?
      – Тебе-то что! – возмутился визирь. – Тебе всего-то надо сделать один поступок! Хоть и неприятный для тебя, зато геройский – ради мира двух цивилизаций. И больше тебе ни о чем не придется беспокоиться – никогда! А я? Меня сочтут позорным бешеным! Я буду вынужден вечно совершать бесконечное число отвратительных мне поступков, игнорируя приказы общества! Как я буду жить дальше? Всю вечность? Как будут жить мои дубли, ведь они будут жить в вашем мире как бешеные!
      – Когда все наладится, тебя тоже сочтут героем на родине.
      – Бешеных не прощают, – возразил кубарь и добавил совсем жалобно: – Я не могу! Все что угодно, но не это! Это вечное изгнание и несчастье!
      – А я могу? Я – могу?
      Кубарь еще раз пробежался вдоль библиотеки, а затем грузно осел на пол. Его трясло.
      – Я так погляжу, твой страх перед обществом сильнее моего страха смерти, – заметил я. – Видишь, я все-таки готов отдать самое дорогое ради общества. А ты – нет?
      – Да если бы мне только велели… – заныл кубарь.
      – Мы отдаем самое дорогое, – напомнил я. – Моя жизнь – самое дорогое, что есть у меня. А у тебя самое дорогое – твое слепое послушание перед обществом. Отдай его.