— Лежи, лежи, Влад… — услышал я голос старого дядюшки Габи и почувствовал, как на лоб опустилась холодная тряпка.
      Остро пахло лавандовой водой и еще чем-то едким, медицинским. Раскаленная спица не спешила вылезать из головы.
      — Где мы? — прошептал я.
      — Все хорошо, — тихо сказал Габи. — Ты у меня дома. Ты уже выздоравливаешь.
      — А где… все? — выдохнул я.
      Габи ничего не ответил. У меня не оказалось сил ни удивиться ни растеряться, я просто почувствовал, что проваливаюсь в сон, и сопротивляться не стал.
      Когда я пришел в себя снова, Габи все так же сидел у моей кровати. В комнате было темно, лампочка под потолком светила тускло. На этот раз глаза открылись с трудом, но без боли. Очень хотелось пить и есть. Я сказал об этом Габи, и он вскоре вернулся с чашкой теплого бульона. За это время я успел слегка приподняться и осмотреться. Ощупав голову, понял, что она замотана бинтами. Похоже, там была и засохшая кровь.
      — Дядюшка Габи, что случилось? — спросил я.
      — Ты ничего не помнишь?
      — Нет…
      — Совсем ничего? Натовцы разбили тебе голову прикладом, — сообщил Габи. — Ты был без сознания неделю.
      — Целую неделю? — Я попытался сесть на кровати, но голова кружилась.
      — Да, семь дней ты метался и бредил.
      — Бредил? — насторожился я. — О чем-то таком… рассказывал? Ну… необычном?
      — Да, — кивнул дядюшка Габи. — Ты молил Господа, чтобы он послал тебе осиновый карандаш.
      — Осиновый карандаш?
      — Да. Истыкать тело вампира, чтобы он подох.
      — Понятно… — Я отпил из чашки. — А больше я ничего не говорил?
      — Больше ничего. Зато это ты повторял круглые сутки.
      Я поставил чашку на старенькую тумбочку у изголовья. На тумбочке стояла фотография покойной жены Габи в стеклянной оправке. Похоже, это была его комнатка и его постель.
      — А почему я не дома, дядя Габи?
      Он секунду помедлил и опустил взгляд.
      — Твой дом сожгли, Влад.
      — А отец?! — Я резко вскочил, и острая боль снова пронзила голову раскаленной спицей.
      — Твоего отца больше нет, Влад, — тихо сказал Габи. — Его повесили на площади. За убитого туриста.
      — Господи… — выдохнул я. — Как же… Ведь я… Ведь не я…
      — Я знаю, Влад, — тихо сказал Габи. — Матей пошел к ним и во всем признался, а потом проглотил яд у них на глазах. У него был с собой яд. Он думал, что тогда они отпустят твоего отца, Себастьяна и Петру. Но они их повесили…
      — Петра?… Петра… умерла?
      Габи ничего не ответил.
      — Петра умерла? — повторил я. — Почему, Господи? Почему она? Почему они не повесили меня?
      — Им было все равно, кого вешать, — ответил Габи. — Когда они нашли труп своего, решили наказать деревню. Мы для них на одно лицо, им главное, чтобы не было безнаказанности.
      — Безнаказанности?! — заорал я. — Они смеют рассуждать о безнаказанности?!
      — Еще рассказывают, они сняли ролик казни и пустили в интернет, будто это сделало наше правительство…
      Я его не слышал.
      — Но почему, почему они не повесили меня?
      — Вешают тех, кто в сознании, — сказал Габи. — Ты вступился за Петру, когда пришли солдаты с базы, и тебя сразу ударили по голове.
      — Но почему Петра?! — закричал я. — Почему ее?
      — Она экскурсовод, отвечает за безопасность туристов…
      Я ошарашенно умолк. Дядюшка Габи тоже молчал.
      — А как они нашли труп?
      — Они увидели сверху, как что-то закапывают в горах, — ответил Габи.
      — Сверху?! Господи… — Я застонал и опустился на подушку.
      — Со спутника, — объяснил Габи. — Он был отцом одного из военных. Когда стали искать, запросили кадры того дня со своих спутников. Увидели телегу Себастьяна и людей, которые что-то копали… Отправились туда и нашли труп.
      Я молчал. Мне казалось, что жизнь кончена, и говорить больше не о чем.
      — Перед тем, как пойти на базу, Матей зашел ко мне и велел передать тебе кое-что, — неохотно произнес Габи. — Он взял с меня клятву, что я тебе передам слово в слово. Но я не хочу передавать гадости.
      — Что он сказал, дядюшка Габи?
      — Думаю, это уже совсем не важно, Влад.
      — А может, важно! — Я резко привстал.
      — Он сказал, чтобы ты отправлялся в гроб.
      — Что ж… спасибо ему на добром слове… — вздохнул я.
      — Он сказал, ты разберешься.

* * *

      Спустившись в подвал, я щелкнул выключателем и прошел до самого склепа, стараясь не смотреть на макет виселицы во второй комнате. Здесь все было, как прежде — экскурсий по замку с тех пор не водили. Я не рассчитывал, что догадка окажется верной, но ее надо было проверить. И как только я подошел к гробу, сердце уже забилось — еще раньше, чем я откинул ветошь и заглянул внутрь. Но сперва я прислонился к холодной каменной стене и немного постоял, чтобы прекратилось головокружение. Чувствовал я себе самым слабым и больным на земле, да и в душе было пусто — наверно так себя чувствует человек, искусанный вампирами.
      Устройство я собрал прямо здесь, на полу склепа, подсоединив генератор к патрону лампочки. Собрать прибор оказалось легко — Матей обмотал контакты изолентой разных цветов, чтобы мне было легче разобраться. Я не помнил точно, какие ручки он крутил, но это тоже оказалось несложно.
      На темном истоптанном камне послушно возник светлячок лазерного прицела и быстро разросся в хорошую дыру. Во только Земли там не было. Я сперва испугался, что делаю что-то не так, но, покрутив наугад ручки, заметил быстро мелькнувший в дыре синий край. Наверно, крутя ручки, можно было навести дыру как объектив и на Луну и на Солнце, но они меня не интересовали. Я вывел Землю точно в центр и залюбовался.
      На глазок до нее было каких-то пять или десять сантиметров. Мне тоже почему-то очень хотелось протянуть руку и дотронуться до нее, пощупать пальцем, какая она? Мокрые ли океаны? Жесткие ли горы? Холодные ли шапки на полюсах?
      Но потом взгляд упал на чужой далекий континент, и я сказал себе: стоп. Здесь действительно нужен острый и крепкий осиновый карандаш. По крайней мере, эти люди на моем месте не стали бы сомневаться, как не стали сомневаться, испытывая атомные бомбы. Осталось сходить в лавку тетушки Агаты, пока она ее не заперла.
      Господи, — тихо произнес я, и глухое эхо склепа повторило мои слова. — Да пусть там люди, пусть они для кого-то другого милые и добрые, пусть у них и дети, и виноград. И пусть я за это попаду в ад. Но честное слово, как светло и ярко гореть в аду, если твою душу выпили до дна, и уже совсем нечего терять!
 
       февраль 2007, Москва
 
       © Леонид Каганов авторский сайт