Я пересек площадь и вошел в сувенирную лавку «Old Drakula». Солнце уже уползало за горы, и на деревню спускался туман. В лавке пахло детством — дубленой кожей, древесной стружкой, сушеными листьями, медом, шерстью и еще чем-то таким знакомым, для чего не существовало называния. Под кованым абажуром крутились осы, а за прилавком в плетеном кресле сидела тетушка Агата. Ее голова была обвязана черным траурным платком, и от этого тетушка Агата напоминала то ли ведьму, то ли волшебницу. Сейчас она дремала, но руки ее непрерывно двигались — виток за витком из-под спиц полз шарфик, тоже черный. Я долго смотрел на эти спицы, а затем кашлянул. Она приоткрыла веки:
      — Здравствуй, мой мальчик.
      Когда-то я обижался, что она продолжает называть меня мальчиком, но когда тебе девятнадцать, это уже не имеет значения.
      — Мне нужно купить одну вещь, тетя Агата.
      — Ты можешь взять, что тебе нужно, и уйти.
      — Я хотел поговорить об этом с отцом Адрианом.
      — Отец Адриан ведет службу. А что тебе нужно?
      — Мне нужен карандаш.
      — Карандаш? — Спицы тетушки Агаты продолжали мерно покачиваться, она совсем не удивилась.
      — Да, карандаш.
      — Разве ты не знаешь, где у нас карандаши? — она кивнула на прилавок.
      — Но мне нужен карандаш из осины, тетушка Агата.
      — Они все из осины.
      — Так вы говорите туристам, но я должен быть уверен, что у меня настоящий осиновый карандаш.
      — Это имеет значение, мой мальчик?
      Я задумался. Действительно, имеет ли это значение? Вообще-то ни малейшего, и, разумеется, я это прекрасно понимал. Но почему-то мне очень хотелось, чтобы этот карандаш действительно был не просто с надписью, а из настоящей трансильванской осины.
      — Но я пришел именно за ним, тетушка Агата.
      — Точно не скажу, из осины или нет, не я их заказываю, — качнула головой тетушка Агата. — Тебе лучше поговорить об этом с отцом Адрианом.
      — Я так и хотел. Но он ведет службу.
      — Ты можешь дождаться его здесь или пойти в церковь.
      Стало слышно, как гудят осы, равнодушно постукивая жесткими мордами о стекло лампочки. Я подошел к прилавку, достал из коробки один из карандашей с выжженной строчкой «Transilvania: Vampire Death» и понюхал. Пахло горелым деревом, но осина это или нет, я не знал. Честно сказать, я вообще сейчас не помнил, как пахнет осина.
      — Возьму этот. — Я поднял карандаш и показал ей.
      Тетушка Агата кивнула, не поднимая век.
      — Ну, я пойду, тетя Агата?
      Спицы дернулись и замерли. Тетушка Агата пронзила меня глазами.
      — Влад, мальчик мой, я не знаю, что ты задумал, но если ты что-то задумал, поговори об этом с отцом Адрианом.
      — Но он ведет службу. Вы не волнуйтесь, тетушка Агата, все будет хорошо.
      Я точно знал одно: с отцом Адрианом говорить не хочу и не могу. Я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла искренней. Но, по-моему, она вышла плоской.

* * *

      Я ждал Петру в ресторанчике Габи напротив замка, а она все не шла. На площади стояли два натовских джипа, а рядом дремала запряженная в телегу лошадь дяди Себастьяна. Справа у ворот отеля детвора продавала яблоки. А сразу за замком начинались зеленые как мох склоны гор, и шли вверх, вверх. Погода сегодня стояла ясная, тумана не было, и можно было разглядеть отсюда даже клубы колючей проволоки базы «Кемп Ойлвел» и черные мачты вышек.
      Кукурузные лепешки уже были съедены и чай выпит, но, казалось, сытости это не прибавило. Очень хотелось заказать еще порцию, но было жалко денег. В ресторанчике стоял шум — за центральным столом гудела компания туристов, кажется натовцы. Среди них был один рослый военный в форме базы «Кемп Ойлвел», а остальные пожилые и полные — то ли родственники, то ли друзья, приехавшие его проведать. Старый Габи приносил им уже вторую порцию свиных окороков.
      — Дракьюла! — закричал пожилой натовец, проворно выскочил из-за стола и встал рядом с Габи, одну ручищу положив ему на плечо, а другой придерживая свою нелепую ковбойскую шляпу. — Дракьюла май френд! — объявил он.
      Раздался общий смех, и дважды полыхнула фотовспышка. Если Габи и был чем-то похож на графа Дракулу, то только тем, что был старым. Неожиданно я встретился взглядом с молодым военным. Он рассматривал меня открыто и приветливо — с любопытством, но без неприязни. Они все такие в общении — внимательные и обаятельные. Как граф Дракула. Я опустил взгляд в кукурузные крошки на тарелке.
      — Извини, задержалась, — раздался надо мной голосок Петры. — Завалили вопросами и не отпускали.
      Я вскочил, мы обнялись и поцеловались. Тут же к нам подошел Габи, и я попросил для нас с Петрой немного вина и курицу.
      Петра села напротив, плюхнула локти на струганную столешницу, кулачками подперла щеки и улыбнулась. Ужас, какая симпатичная.
      Немедленно из-за шумного столика к ней подошел пузатый натовец и стал что-то втолковывать, кивая на замок и жестикулируя. Петра залопотала в ответ, забавно перебирая по воздуху пальчиками. Натовец стянул с головы свою шляпу и трогательно прижал к груди, всем видом изображая смешную мольбу. Голова у него оказалась лысая — с рыжими старческими пятнами и каймой седых кудрей. Петра засмеялась и развела руками. Натовец вздохнул и вернулся за свой столик.
      — Чего он? — поинтересовался я.
      — Это же Дик, — ответила Петра. — Он мечтает сфотографировать живого вампира. Я, говорит, верю, что вампир живет в замке. Покажите, говорит, настоящего вампира, я сто долларов заплачу. Умора.
      — Ну и покажи ему меня! Кто здесь вампир, в конце концов?
      — Тебя он уже видел раз двадцать, — блеснула глазами Петра. — Ты его разве не помнишь? Он каждый день на экскурсию ходит.
      — Они для меня все на одно лицо, — отмахнулся я. — Что я, буду их разглядывать из гроба вместо того, чтоб работать? Это ты их выгуливаешь по три часа с кормежкой.
      — Кстати о кормежке… — Петра нервно побарабанила пальчиками. — Где наш Габи с курицей? Может, ему на мобильник звякнуть, напомнить о нашем существовании?
      Это мне не понравилось — я слишком хорошо ее знал. Петре плохо удавалось скрывать тревогу. Я взял ее ладонь в свои руки.
      — Петра, что случилось? Плохие новости?
      — С чего ты взял? — Петра выдернула свою ладонь и хлопнула об стол.
      — Прекрати, Петра! Что случилось? Кто умер?
      — Никто не умер, Влад. Просто возвращается Матей…
      Хорошо, что в этот момент подошел Габи и расставил перед нами графин, бокалы и тарелки. Я получил возможность собраться с мыслями.
      — Он тебе звонил? Ты с ним говорила?
      — Да, говорила.
      — Он цел? Разбомбили университет?
      — Нет, его просто отчислили. По крайней мере, я так поняла. Он там повздорил с деканом и теперь едет домой. Приедет через пару дней, если работает железная дорога.
      Я помолчал.
      — Ты не подумай, я давно ему рассказала, что встречаюсь с тобой…
      — Вот как? И что он ответил? — Я заглянул ей в глаза.
      — Влад, у нас все в прошлом, — мягко ответила Петра. — И Матей это знает.
      Я опустил взгляд в тарелку. И где она выкопала это выражение «у нас все в прошлом»? Не иначе, из какой-то своей английской книжки. Какое у нас может быть прошлое в девятнадцать лет? Почему-то совсем не хотелось ни курицы, ни тушеного лука.
      — Очень неприятная ситуация, — честно признался я.
      — Но ты же знал, что Матей когда-нибудь вернется? — возразила Петра.
      — Я надеялся, он получит бакалавра и останется в Йассе…
      — И ты никогда больше не собирался встретиться со своим лучшим другом? — Петра внимательно смотрела на меня.
      Я опустил взгляд.
      — Получается, я отбил у инвалида его девушку…
      — Не смей называть его инвалидом! — Петра стукнула по столу так, что графин подпрыгнул. — У него всего лишь парализовано лицо! Ты знаешь прекрасно, что мы с ним расстались без тебя! В конце концов, при чем тут ты? Это мое личное дело! А Матея вообще никто не интересует, кроме собственных увлечений!
      Я неохотно взял вилку и принялся тыкать горку лука.
      — Тарелку насквозь пробьешь, — нервно прокомментировала Петра.
      — Хорошо, а из-за чего он повздорил с деканом?
      — Я не очень поняла, — Петра сразу успокоилась. — Из-за какого-то графа Кавендиша.
      — Кого?
      — Кавендиша. Графа. Матей написал реферат о том, что граф Дракула и граф Кавендиш это одно и то же лицо. А декан его за это выгнал.
      — А кто такой граф Кавендиш?
      — Слушай, что ты ко мне пристал? Поговори с ним сам, когда придет. Он, кстати, о тебе спрашивал.
      — Что он спрашивал?
      — Спрашивал, работает ли у нас в замке интернет.
      — В комендантский час не работает, а так — работает… Ему нужен интернет?
      — Ему нужно, чтобы я что-то там переводила в интернете с английского. Какие-то новости.
      — Новости про графа Кавендиша? — усмехнулся я. — Или про графа Дракулу?

* * *

      Экскурсия двигалась смешанная, я уже слышал издалека голос Петры: она говорила сперва на нашем, затем повторяла на английском. Они стояли еще только в первой комнате, и времени у меня было предостаточно, чтобы наложить грим и лечь в гроб. Я не спеша запалил свечи по углам, подтянул бутафорскую паутину и приоткрыл под потолком краник, чтобы из канистры, спрятанной под балкой, начала капать в чан вода, изображая сырость склепа.
      — …датируют серединой пятнадцатого века, — доносился голос Петры, но не звонкий, как обычно, а экскурсионный, «ведьминский». — И поныне человечеству не известно ничего более кошмарного и смертельного, чем вампиры. Ужас перед вампирами, готовыми напасть на человека, чтобы высосать его кровь, до сих пор преследует народ Трансильвании. Поэтому никто из жителей нашей маленькой деревни до сих пор не осмеливается переступить порог замка Бро, где по преданию, граф Дракула провел свои последние годы, прежде чем окончательно лечь в гроб.
      Петра перешла на английский, а я принялся натягивать парик.
      — Посмотрите в центр зала, — снова донесся голос Петры, но уже из соседней комнаты, — здесь мы видим классическую средневековую виселицу. Во времена инквизиции казнь происходила так: висельника при большом скоплении народа ставили вот на этот табурет, затем ему зачитывали приговор, и палач вот таким ловким движением, — грохот, — выбивал табурет из-под его ног. Посмотрите на петлю. Петля из пеньковой веревки напоминает узел современного офисного галстука, какие все вы носите. Так же, как и галстук, она способна моментально затянуться на горле висельника. Связать хорошую висельную петлю всегда считалось непростым умением. Им владели только опытные палачи. Хотя сделать это не сложнее, чем завязать галстук. Сейчас мы с вами научимся. Посмотрите, как делается узел… Мы кладем веревку на локоть и вот таким движением… вот таким… несколько раз продеваем… и обматываем. И вытягиваем конец! Видите? Петля готова. Теперь можно встать на табурет и просунуть голову. Есть желающие? Ну, смелее! Нет желающих? Хорошо, тогда прошу посмотреть на меня… Вот я встаю на табурет… Надеваю петлю… Обратите особое внимание: мне следует быть аккуратной, потому что табурет очень старый, и в любой момент может подо мной развалиться…
      Самое неприятное в двуязычных экскурсиях — это ложиться в гроб раньше времени и лежать там дольше, чем обычно. Пока Петра будет читать текст то на английском, то на нашем, стоя в петле, обязательно какой-нибудь зевака заскучает и заглянет в следующий зал, ко мне. Так и есть: едва я успел натянуть саван, как в дверном проеме появилась пузатая туша в нелепой шляпе. Я следил за ней сквозь полуприкрытые веки. Турист сделал два осторожных шага внутрь и начал оглядываться, держа у груди обеими руками мощную зеркалку — то ли искал, что снять, то ли прикрывался от страха. Сейчас этот любопытный будет наказан.
      — …эн вери дэнжер! A!!! — кратко вскрикнула Петра под смачный хруст складывающегося табурета.
      — А-а-а-а-а!!! — истерично завизжала экскурсия, и тяжелое эхо подземелья многократно повторило этот вопль.
      Турист с зеркалкой все самое интересное конечно пропустил, нечего удаляться от экскурсовода.
      — Однако, мы, вампиры и ведьмы, неуязвимы для веревочной петли, ножа и пули, — как ни в чем не бывало продолжала Петра, процеживая слова слегка сквозь зубы.
      Я знал, что она сейчас покачивается в мягкой петле, внутри которой спрятан стальной обруч, и грациозно вытягивает книзу носочки стройных ножек. Этот нехитрый трюк выполняли экскурсоводы замка Бро уже более полувека. В исполнении Петры я его видел несчетное число раз, но мне трудно было представить, как его проделывала в молодости ее мама Агата. Тем не менее, трюк производил на посетителей впечатление едва ли не большее, чем мое появление из гроба.
      — Запомните, убить настоящего вампира можно лишь одним способом: вогнав ему в грудь осиновый кол.
      Гортанный бас что-то забормотал на своем языке, Петра ответила ему и перевела остальным:
      — Сэр интересуется, почему вампиры так боятся осинового кола. Нет, отвечаю я, вампиры вовсе не боятся осинового кола! Он их совсем не пугает, пока не окажется забит им в грудь. Они искренне верят, что никто в мире не способен их остановить. Именно это их губит: на каждого вампира рано или поздно найдется свой осиновый кол. И сейчас мы с вами в этом убедимся. Если вы уже осмотрели и виселицу и дыбу, давайте пройдем в последний зал подземелья, где хранится гроб с останками графа Дракулы. Поставьте табурет и помогите ведьме слезть…
      Вскоре вокруг меня раздался топот множества ног, и по закрытым векам заполыхали вспышки.
      — Мы находимся в склепе графа Дракулы, его последнем пристанище, — объявила Петра совсем уже замогильным голосом. — Это — его гроб. А то, что вы видите в истлевших лохмотьях — сам граф Дракула. Британские ученые доказали, что эти останки действительно принадлежат настоящему графу Дракуле, в отличие от тех подделок, которые вам могли показывать в остальных замках Трансильвании. Британские ученые взяли анализ клеток его ДНК, и ужаснулись: многие из клеток ДНК оказались живыми! Ни одна человеческая клетка не в силах сохраниться живой в течение стольких веков, однако клетки графа Дракулы не похожи на человеческие — это клетки вампира. Точно такие же клетки ДНК ученые обнаружили у летучих мышей, которые тоже сосут кровь.
      Снова раздался гортанный бас, он опять что-то спрашивал.
      — Плиз но квещен! — холодно отмахнулась Петра. — Местные легенды гласят, что граф Дракула на самом деле не умер, а лишь заснул глубоким сном на десятки, сотни, а может даже тысячи лет… Однажды вампир проснется. И тогда в Трансильвании наступит катастрофа. Согласно поверью, вампир проснется в тот момент, когда его гроб осквернит взглядом любопытный турист, не верящий в вампиров… Мы относимся скептически к этим легендам. Но на всякий случай работники замка приготовили специальный осиновый кол, чтобы вбить его в грудь чудовищу, если оно начнет просыпаться. Вот этот кол, посмотрите на него. Кстати, вы можете приобрести такой же кол и другие интересные сувениры в лавке на площади.
      Петра сделала глубокомысленную паузу, с чувством вдохнула воздух и перешла на английский. Я знал, что рукой она сжимает кол, и не отпустит его до самого конца сцены, чтобы он был вбит точно в грудь, в специально предусмотренное гнездо гроба. Три десятка лет назад произошел случай, когда чересчур психованный турист начал вбивать кол в лицо вампира. Тот отделался сломанным носом, а кол с тех пор посетителям в руки не давали.
      Петра закончила речь, я сосчитал до пяти, затем чуть выгнулся и рывком приоткрыл рот, издав первый хрип. Тут же истерично завизжала Петра и отшатнулась — ей надо было еще незаметно спустить рычаг падающей двери, чтобы туристы не начали разбегаться. Группа исправно заголосила вслед за Петрой и начала метаться. Я никогда не мог понять — все эти пузатые дядьки и тетки, бывшие такими серьезными минуту назад, они нам подыгрывают или действительно паникуют? А ведь потом будут с таким восторгом советовать знакомым съездить в деревушку Бро и посетить такой маленький, но такой страшный замок… Я чуть приподнялся в гробу, распахнул глаза и начал сверлить их взглядом. Все было нормально, лишь один парень выражал крайнюю степень скуки: он стоял, чуть подвернув ногу, и опирался на щегольскую тросточку-зонт. Один его глаз был цинично прищурен, а уныло опущенный край губ выражал неизмеримое презрение ко всему происходящему. Всегда найдется в группе один такой. Зачем они ездят на экскурсии по вампирским замкам?
      — О, май Год!!! — надрывалась Петра, — Ват хэппен?! Он просыпается!!! Какой ужас!!! Хэлп ми!!! Камон!!! Где наш кол?! Скорее несите кол!!! А, вот кол! Банг ин, банг ин!!! Забиваем!!! Все вместе!!! Хелп ми!!! В грудь, только в грудь!!!
      Когда представление было закончено, когда кол крепко вошел в гнездо, а вся краска, наоборот, выдавилась наружу, когда я отработал последнюю конвульсию и экскурсанты убедились, что вампир мертв, когда Петра предложила всем побыстрее оставить это ужасное место и подняться в обеденный зал, чтобы принять обед при свечах с дегустацией вин местных виноградников, когда стихли последние шаги в моем склепе, во втором зале, затем в первом, и, наконец, на далекой каменной лестнице, я открыл глаза. И вздрогнул.
      Передо мной стоял все тот же парень; казалось, он не изменил позы. Этого не могло быть — Петра была обязана полностью вычистить помещение от туристов. Но парень стоял и смотрел на меня — все так же цинично, прищуренным глазом, все так же кривил рот, выражая отвращение…
      — Матей?! — Я рывком сел в гробу, откинув в сторону залитую краской ветошь.
      — Ну наконец-то, Влад! — раздался знакомый голос.
      Матей распростер руки и шагнул ко мне.
      — Осторожно, краска!
      — Да ладно! — Матей обнял меня и похлопал по спине.
      Я готов был поверить, что он действительно рад меня видеть, но лицо его оставалось таким же унылым, а при свете свечей выглядело и вовсе жутковато.
      — Главное, не смотри на лицо, — Матей словно читал мои мысли. — Я сейчас улыбаюсь тебе во всю варежку. Но лицо не работает. Ты, главное, поначалу не пугайся, а потом привыкнешь. Все привыкают. Ты-то мне рад?
      — Еще как! — ответил я честно. Действительно был дико рад его увидеть.
      — Сразу хочу попросить, — перебил Матей. — Петра сказала, что ты беспокоишься из-за ваших отношений и чувствуешь вину.
      — Матей, не надо сейчас об этом… — поморщился я.
      — Надо, — твердо ответил Матей. — И надо именно сейчас, с самого начала, чтобы это не повлияло на нашу дружбу. Я попал под кобальтовые бомбы и стал инвалидом. Просто, чтоб ты знал и больше не задавал вопросов. У меня даже не может быть детей, проблемы с координацией, и вообще я решил посвятить жизнь науке. Я сам сказал Петре, что у нас все кончено, и попросил ее начать встречаться с тобой, моим лучшим другом.
      — Вот как? — Я ошарашенно стянул парик. — Встречаться со мной?
      — А ты бы на моем месте поступил иначе?
      — Не знаю, Матей… — вздохнул я. — Давай не будем об этом. Расскажи, как ты добрался?
      Я щелкнул выключателем, задул свечи, и, как всегда, вампирское очарование подвальной комнатки исчезло вместе с полумраком. Стали видны слоящейся хлопья нитрокраски на стенах, проводка, вентиляционная гофра под потолком и рваные шляпки шурупов, скрепляющих постамент гроба.
      Пока я снимал с себя ветошь, оттирал грим и натягивал рубашку, Матей рассказывал, как его чуть не ссадили с поезда на натовской границе, потому что подумали, будто он диверсант и провозит на оккупированную территорию оружие. А он вез самые обычные приборы, каких навалом в любой лаборатории. Хорошо, что один из натовцев слегка понимал в физике.
      Мы вышли из замка через черный ход, обогнули розарий и зашли к дядюшке Габи выпить по бокалу вина за встречу. Ведь не виделись больше года. Матей сел так, чтобы оказаться к залу спиной, и я понял, что у него после контузии завелась привычка прятать лицо.
      — Матей, а чем ты так разозлил декана, что он тебя отчислил? — спросил я.
      Рот Матея скривился еще больше, он качнул головой.
      — Это тебе так сказала Петра? Никто никого не отчислял, просто университет временно распустили на каникулы. Знаешь, когда в городе каждую неделю ракетные бомбежки, не до университетов…
      — В интернете пишут, ракетных бомбежек давно нет, — удивился я.
      — А что они вам ещё напишут? Йасса лежит в руинах, ракеты бьют по графику. Я тебе покажу потом фотки с мобильника… — Матей умолк и залпом осушил бокал.
      — Так значит, тебя не отчислили, с деканом ты не ссорился, и никакого реферата про графа Дракулу не писал?
      Матей пожал плечами.
      — А что я по-твоему должен был рассказать Петре, если звонил по мобильнику с границы между правительственной зоной и натовской?
      Я вскинул брови.
      — Думаешь, они прослушивают мобильники? Откуда у них столько переводчиков?
      — Откуда я знаю, может, у них роботы ключевые слова пишут? Решил не рисковать.
      — Хитер! А я уже представил себе эту картину, как ты машешь рефератом перед деканом по физике, а декан орет, что ты провинциальный мальчик из туристической деревни, совсем спятивший на своих вампирах…
      — Декан по физике не бывает, — деловито поправил Матей. — Декан — это декан. Кстати, доктор наук и вообще очень грамотный мужик. И тоже лютеранин, между прочим.
      — Так, значит, ты специально наплел ерунды? — улыбнулся я. — Рад, что у тебя голова варит.
      — Сомневался?
      — Ну… Просто читал в интернете, что контузия — это что-то с рассудком. И когда Петра съездила к тебе в йасский госпиталь, долго ее расспрашивал, как ты…
      — А она?
      — Сказала, что никаких новых странностей у тебя не добавилось.
      — Это она зря, — серьезно сказал Матей, глядя мне в глаза, и вдруг со всего размаха грохнул бокалом об пол, даже не посмотрев на прыснувшие во все стороны осколки.
      Я недоуменно замолчал.
      — Ты знаешь что-нибудь про графа Кавендиша? — поинтересовался Матей как ни в чем не бывало, продолжая смотреть мне в глаза.
      — Нет.
      — Это был самый гениальный физик в истории человечества! Граф!
      Дядюшка Габи принес новый бокал и хмуро поставил перед Матеем.
      — Аккуратней, будь добр, — пробурчал он.
      — Простите, дядюшка Габи, — кивнул Матей и снова повернулся ко мне. — Ты знаешь, что говорили ученые-современники о Кавендише? «Его облик — всего лишь маска, скрывающееся под ней существо не является человеком!»
      — Знакомо, — усмехнулся я. — Так говорит Петра, когда подводит толпу балбесов к моему гробу.
      — Кстати, ты слегка переигрываешь, — заметил Матей. — Ненатурально, особенно когда язык высунул. Это имело бы смысл, если б он у тебя был раздвоенный, а так — обычный, розовый, как у поросенка. С остальным гримом и клыками не сочетается.
      — Слушай, давай тебя буду физике учить? — обиделся я.
      — Не обижайся, — Матей неловко разлил вино по бокалам, и я заметил, что руки у него слегка дрожат. — Кстати о физике. Ты знаешь, что граф Кавендиш первым вычислил массу Земли? Проверить это смогли только в двадцатом веке. И знаешь, на сколько он ошибся? Всего на полпроцента! Представляешь? Всего полпроцента! А ведь он жил в тысяча семисотых годах…
      — Типа, все кругом думали, что Земля плоская, а он уже ее взвесил? — Я тоже решил блеснуть эрудицией.
      — Во-первых, уже давно так не думали, — неожиданно обиделся Матей. — Во-вторых, она реально плоская.
      — Теперь так учат физику в Йассе? — улыбнулся я.
      — Не учат, — серьезно возразил Матей. — Но я тебе покажу. Сегодня ты увидишь то, что Кавендиш увидел в восемнадцатом веке.
      — Постой, в каком-каком веке? — насторожился я.
      — В восемнадцатом.
      — Ну и какой же он граф Дракула? Дракула-то жил в пятнадцатом!
      — Да что ты ко мне пристал со своим Дракулой?! — Матей возмущенно откинулся на спинку стула, и мне показалось, что выражение его лица сейчас впервые соответствовало эмоциям.
      — Да чего ты бесишься? — удивился я. — Сам же сказал, что граф Кафендиш — это граф Дракула, одно лицо…
      — Влад, ты дурак что ли? — Матей аккуратно оглянулся по сторонам и продолжил шепотом: — Я тебе еще раз повторяю: забудь про Дракулу. Что я должен был говорить по мобильному Петре? Что расшифровал чертежи Кавендиша, набрал приборов в разгромленном корпусе и хочу повторить его эксперименты?
      — Взвесить Землю? — не понял я. — А смысл?
      — Смысл? — Митей сжал в руке бокал, и я испугался, что он разобьет и его. — А какой смысл тебе три раза в день плясать в гробу перед натовскими ублюдками, обливаясь краской?!
      — Матей, между прочим, деньги зарабатываю. — Я пожал плечами. — И почему только натовскими? Натовских конечно понабежало, но ведь еще есть венгры, словаки, румыны, албанцы, немцев много… У меня что, есть выбор, в конце концов?
      — У всех есть выбор, — сказал Матей, со стуком опустив бокал на стол. — Например, тебе не приходила в голову мысль пробраться в Букурешти или Йассу и вступить в армию сопротивления?
      — Да? — Я почувствовал, что завожусь. — Сопротивления? Какой ты умный! И как я буду сопротивляться? Выйду на перекресток с осиновым колом и буду встречать натовские сверхзвуковые ракеты? Про какое сопротивление ты говоришь? Пройдет еще месяц-два, пока правительство найдут и убьют, за это время от твоей Йассы с Букурешти камня не останется!
      — От моей Йассы? — Матей сжал кулаком тоненькую ножку бокала так, что стеклянный диск со щелчком отскочил и покатился по полу. — От моего Букурешти?! Моего?! Не твоего?! Это уже не твоя столица, да?! Это не твою страну восьмой месяц безнаказанно бомбит чудовище с другой точки земного шара?! Это не на твоей стране испытывают сверхзвуковые ракеты с кобальтовыми боеголовками?! Мы наверно выросли с тобой в разных странах, Влад?! Или ты думаешь, что Трансильвания теперь другая страна с тех пор, как здесь обнаружили самый крупный в мире запас нефти, будь она трижды проклята?!
      — Какой нефти? — изумился я. — Что ты плетешь?
      Матей решительно поставил бокал и взялся обеими руками за графин, но бокал без подножки упал и покатился, подпрыгивая на досках стола. Я подхватил его. Появившийся дядюшка Габи назидательно вынул из рук Матея графин и молча унес, хотя там оставалась еще половина. Матей проводил его суровым взглядом, но спорить не решился, и снова повернулся ко мне.
      — Какой нефти, спрашиваешь? — Он снова перешел на угрожающий шепот. — Черненькой такой, мокренькой. Которой здесь, — он постучал ногтями по столешнице, — нашли сорок процентов мирового запаса, больше, чем у русских с арабами вместе взятых! Ты что, действительно идиот или вам тут мозги промыли? Ты забыл, после чего началась война? Через пару месяцев после сообщения про трансильванскую нефть.
      — Я уже не помню такого…
      — А ты напряги память, напряги!
      — Миротворческие обстрелы начались после того, как партия радикалистов приказала незаконным бандформированиям разогнать объединенную миссию протестантских церквей… — отчеканил я, но вдруг себя почувствовал не очень убедительным. — Посмотри в интернете, если мне не веришь! Почитай новостные сайты любой нейтральной страны! При чем тут нефть? Если бы от нас что-то скрывали, там бы всплыло!
      — А там не всплыло, — хмыкнул Матей. — Ах, какая обида! Кстати, об интернете. Я надеюсь, не зря приехал сюда? У тебя в замке по-прежнему есть интернет?
      — Будет у тебя интернет, не волнуйся. Плохой, но будет.
      — Спасибо.
      Мы помолчали. Петра все не шла. На душе было мерзко.
      — Помимо всего прочего, — я вдруг понял, что начал размышлять вслух, но останавливаться было поздно, — помимо всего прочего, моего отца повесят, если я сбегу в армию сопротивления.
      — Интересное дело, — заинтересовался Матей. — Твоего отца держат в плену на базе «Кемп Ойлвел»?
      — Не в плену, просто он управляющий деревни Бро, и отвечает здесь за порядок. Если его сын сбежит к повстанцам…
      — Отвечает перед кем? Твой отец работает жандармом у натовцев? — Матей, похоже, собирался презрительно свистнуть, как любил в таких случаях, но губы его не послушались, лишь на стол упала капля слюны. Матей с отвращением стер ее локтем.
      — Прекрати паясничать, — рассердился я. — Ты прекрасно знаешь, что мой отец был управляющим и до натовцев!
      Матей некоторое время о чем-то сосредоточенно думал.
      — Не ожидал, — произнес он наконец. — Влад, ты, как друг, обещаешь не рассказывать отцу о моем приезде?
      — А что такое? — насторожился я. — Ты приехал с заданием взорвать «Кемп Ойлвел», а моего отца считаешь полицаем и стукачем?
      — Просто дай слово, как друг? — попросил Матей и оглянулся. — Кстати, вот идет Петра. — Он встал, неловко оперся на свой зонт и хлопнул меня по плечу: — Ну, я пошел. Встретимся в замке после заката, пустишь?
      — Только не опоздай до комендантского часа! — крикнул я вслед.
      Петра приблизилась своей изумительной походкой, чуть вприпрыжку. Она чмокнула меня в щеку и подозрительно уставилась на пол, усыпанный осколками бокала.
      — У Матея все-таки добавилось новых странностей, — хмуро объяснил я. — Два разбитых бокала, полчаса непрерывной истерики.
      — Из-за меня? — Петра обессиленно опустилась на лавку.
      — Лучше бы из-за тебя!
      — Да что ты на меня огрызаешься?! — обиделась Петра.
      — Извини, — спохватился я. — Что-то от Матея никак не отойду.
      — Ну расскажи, что с ним?
      Я задумался.
      — Знаешь, это конечно глупо прозвучит, но его как будто вампиры покусали и душу высосали. Злой, жестокий… Руки трясутся… И все время на всех бросается. По-моему, он даже в Господа теперь не верит.
      — Контузия, чего ты хочешь… — вздохнула Петра. — А меня Сюзен достала, тварь чернозадая, — с чувством произнесла она.
      — Холера… И чего она к тебе липнет?
      — Известно, чего… Во-первых, кто ей еще здесь даст интервью на английском? Солдаты на базе?
      — А во-вторых?
      — А во-вторых, я группу отправила, грим еще не смыла, даже клыки не вынула. И тут конечно она и вваливается…
      — Понятно. — Я хмыкнул. — Типичная румынка, находка репортера. Дала интервью-то?
      — Чтоб как в прошлый раз было? — Петра фыркнула.
      — А чего она спрашивала-то?
      — Как обычно. Чего она еще может спросить? Сует микрофон и орет как на футболе: «Как вы относитесь к протестантам? Как вы относитесь к тому, что ваше правительство их уничтожает?» А за ней стоит кретин и все снимает камерой.
      — До нее до сих пор не дошло, что наша деревня лютеранская? Сорок домов, и все лютеране?
      — Нет конечно, что она, по домам что ли ходит? Живет на базе, выползает раз в неделю с камерой, зайдет в отель и общается со своими туристами на родном языке.
      — Ну, так ты сказала бы ей, что ты дочка протестантского пастора!
      — Какой ты умный! — Петра смешно всплеснула руками. — Стою такая в гриме: привет, я дочка протестантского пастора!
      — А чего? — усмехнулся я. — Может ее наконец выгонят с CNN, и деревня вздохнет.
      — Разбежался. Ей, наоборот, медаль с брюликами дадут. Репортаж года из горячей точки!
      — А знаешь чего? — Я вдруг почувствовал вдохновение. — В следующий раз дай ей интервью в петле на виселице! Скажи, что ты дочка протестантского пастора, и твое правительство тебя уничтожает!
      — Шутки твои плоские, — отмахнулась Петра. — Расскажи лучше еще про Матея?
      — Приходи в замок перед комендантским, сама посмотришь.
      К столику подошел дядюшка Габи.
      — Есть-пить будем? — поинтересовался он, глядя на вплывающую в ресторанчик толпу туристов. — Столик нужен.
      — Да, нам пора уже. — Я протянул бумажку.
      — И три доллара за два бокала, — напомнил Габи.
      — Холера дери Матея, — пробурчал я, роясь в кошельке. — А чего три, на два не делится?
      — Я ж по себестоимости! — обиделся дядюшка Габи.

* * *

      Мы с Петрой смотрели из окошка обеденной залы, как Матей с огромным рюкзаком на спине подходит к двери черного хода и аккуратно стучит зонтом-тростью. Ровно за минуту до начала комендантского часа! Уже и деревня погрузилась в темноту, и по улице пронесся первый мотопатруль.
      — Толкай, не заперто, — крикнула Петра.
      — Войдешь — запри изнутри засовом, — напомнил я.
      Матей глянул вверх и исчез в двери. Вскоре послышался цокот зонта и шаги — натужные, шаркающие.
      Я помог ему снять рюкзак — рюкзак оказался тяжеленный.
      — Ты приволок фамильный склеп графа Кавендиша? — пошутил я.
      — Дошутишься, — прохладно ответил Матей и, не меняя интонации, продолжил: — Мне нужна келья.
      Мы с Петрой переглянулись.
      — Какая еще келья? — нахмурился я.
      — Без окон. Со столом и розеткой, — терпеливо объяснил он. — Наша детская тайная келья. В которую ход через шкаф.
      — Тю, братец… — протянул я. — Келья! Она давно не келья, а кладовка, забита дровами по самый потолок, а шкаф сожгли еще зимой.
      — Что ж ты мне сразу не сказал? — расстроился Матей.
      — А ты спрашивал?
      Матей сел на рюкзак и обхватил голову руками.
      — Мне нужна лаборатория, — глухо произнес он. — Куда ни одна сволочь не зайдет и не помешает.
      Мы с Петрой снова переглянулись.
      — Дружище, ты все-таки выбирай выражения… — попросил я.
      — Да я не про вас! — отмахнулся Матей. — Кто теперь служит в замке?
      — Все свои. Я и Петра водим экскурсии. На кухне стряпают Даина и Иоанна, ну еще Себестьян топит печи и следит за розарием.
      Матей решительно потряс головой:
      — Мне нужна лаборатория!
      — Устрой у себя дома лабораторию.
      — У меня мать больная и маленькие сестры всюду лазят, — покачал головой Матей. — Нельзя, чтоб кто-то лазил по лаборатории.
      — Но в замке нет места для лаборатории, он же крохотный! — взорвался я и начал загибать пальцы. — Подвал с тремя комнатами музея. Обеденный зал на первом этаже. Кухня и каморка с дровами на втором. Может, тебе гроб Дракулы в подвале уступить?
      — А башенка?
      — Да пусть он действительно сделает себе лабораторию в башенке, — вмешалась Петра.
      — Какая лаборатория? — опешил я. — Там же чердак, в окнах нет рам, и воронами все загажено.
      — Я приберусь, — кивнула Петра. — А окна картоном забить — минутное дело.
      — Главное, электричество подвести, — вставил Матей. — Я сам приберусь, вы идите себе по домам.
      Мы с Петрой переглянулись в который раз.
      — Послушай ты, Кавендиш! — произнес я. — Ты наверно не знаешь, что такое комендантский час? До утра никуда.
      — Тем лучше, — спокойно кивнул Матей. — Поможете разложиться, соберем аппаратуру, и я покажу, как это работает. Электричество у вас в комендантский час не отключают, надеюсь?

* * *

      Домик с табличкой «Евангелическая Лютеранская церковь Трансильвании» белел среди яблонь, внутри горел свет и доносилась торжественная фонограмма Баха. Я постучал в двери, и отец Адриан сразу открыл, словно ждал меня. Я видал разных священников, но наш отец Адриан был идеальным — высокий, стареющий, с седыми волосами и мудрым взглядом. Если бы не переломанный нос, отца Адриана можно было бы снимать в кино.
      — Хочу исповедоваться, святой отец, — произнес я, потупившись.
      — Проходи… — Отец Адриан никогда не удивлялся и задавал лишних вопросов.
      Я зашел в исповедальню. Он сел за стенкой напротив. Некоторое время мы молчали. В исповедальне пахло теплой пылью и вощеным деревом. Отец Адриан как всегда тактично молчал — я знал, что он будет молчать столько, сколько понадобится явившемуся на исповедь, чтобы собраться и открыть душу. Когда-то давно, в далеком детстве, я пришел на очередную исповедь, но просидел молча полчаса. Сейчас уже не помню, что там был за пустяк, и почему я не решился об этом говорить. Просто буркнул какие-то извинения и ушел. И отец Адриан мне ничего не сказал в тот раз, только благословил на прощанье. И потом он меня тоже ни о чем не спросил. Я глубоко вздохнул.
      — Отец Адриан, а среди натовцев есть лютеране? Они ходят к вам исповедоваться? Ну, туристы из отеля, или эти, с базы…
      — Нет, сын мой. Я думаю, у каждого свой пастор, с которым они говорят на своем языке.
      — Скажите, отец Адриан… — я запнулся. — А пастор может отпустить любой грех? Если натовец приходит к своему пастору, и говорит ему: «Святой отец, я сегодня убил троих человек… Мы сегодня запустили еще одиннадцать кобальтовых ракет… Мы решили завтра начать бомбить еще один город повстанцев…» Разве можно отпустить такие грехи?
      — Не пастор, а Господь отпускает грехи, сын мой, — произнес отец Адриан. — Ты разве об этом пришел со мной поговорить?
      — Об этом, — кивнул я. — Отец, Адриан, что мне делать? Я чувствую, что мне хочется убивать натовцев. Да! Я хочу разрушить их страну, как они разрушили нашу!
      И замолчал.
      — Продолжай, сын мой, — произнес отец Адриан.
      — Я знаю, что Господь велел прощать врагов своих… Знаю… Но почему, почему он сказал это именно нам? Почему Господь не сказал это им? Ведь они тоже христиане! Почему они не сидят дома за океаном, почему всегда лезут бомбить? Почему они всегда, всегда только и делают, что бомбят? Разве так им завещал Господь, спрятаться за океаном и бомбить оттуда весь мир? Для чего они прилетели ровнять с землей фашистскую Германию в конце Большой войны? Разве Германия их трогала, разве это была их война? Зачем кидали атомные бомбы на мирных жителей в японских городах? Для чего выжгли напалмом Вьетнам? Для чего разбомбили Ирак, Югославию, Афганистан, Иран, Украину? Почему их не остановит Господь? Почему их никто не остановит? Почему они безнаказанные, почему?
      — Продолжай… — повторил он.
      — Отец Адриан, это правда, что они бомбят нашу страну из-за трансильванской нефти? Неужели такое может быть, чтобы из-за какой-то там нефти бомбили всю страну? Ведь нам сказали, что это миротворцы, которые пришли на помощь из-за того, что правительство плохо относится к протестантам. Разве оно плохо к нам относится?
      — Я не политик, сын мой, я пастор, — медленно произнес отец Адриан. — Твое сердце наполнено гневом, и это грех. Прислушайся к своему сердцу: ты действительно желаешь смерти людям? Ты смог бы убить человека?
      Я помолчал и прислушался. Сердце билось часто-часто, но я так и не смог понять, кому я хочу смерти. Наверно все-таки не людям, а кому-то другому.
      — Я хочу смерти их стране, — произнес я наконец.
      — Страна — это люди, — откликнулся отец Адриан. — Если ты хочешь смерти стране, то ты хочешь смерти людям. А что ты знаешь о той стране и тех людях? Разве ты был там? Господь послал нам испытание жить в стране, где бомбежки и оккупация. Мы должны выдержать его с честью, укрепить наш дух и нашу веру. Значит ли это, что мы должны желать смерти стране, которой этого испытания не послано? Ведь там живут люди, такие же, как мы. Они точно так же трудятся, растят детей и виноград, они ходят в церковь слушать проповеди и исповедоваться. Многие из них даже не знают, что их страна кого-то бомбит. Ты им всем желаешь смерти, сын мой? Желать человеку смерти — самый страшный из грехов.
      — Но желать смерти вампиру — это не грех, отец Адриан! Не грех, нет! Разве вампир — не порождение сил ада? Разве Господь запретил нам убивать вампиров? Если у страны ночь, когда у всех нас день, разве она не вампир? Если страна кидается на чужие земли чтобы высосать кровь — разве эта страна не вампир? Почему мы должны покорно подставлять ей шеи?
      — Вампиров не существует, сын мой, — вздохнул отец Адриан. — Ты слишком заигрался с масками в замке Бро. Вам с Петрой пора найти более толковую работу, обвенчаться, родить мне внуков. Вы говорили об этом?
      — Говорили… Я хотел просить руки вашей дочери, когда закончится война, отец Адриан…
      Он ничего не ответил.
      — Скажите, отец Адриан, — решился я. — А если бы вы вдруг встретили живого вампира, и у вас по счастливой случайности оказался в руке осиновый кол… Разве бы вы его не убили?
      — Нет… — произнес отец Адриан, помолчав. — Я бы поговорил с ним. Я бы рассказал ему о Благой вести, прочел ему Библию, я бы осенил его крестом и показал путь к Господу. Ты понимаешь, о чем я?
      — Отец Адриан, но если бы вы были уверены, что сам Господь вложил вам в руки осиновый кол, послав на встречу с вампиром?
      Отец Адриан еле слышно усмехнулся.
      — Сын мой, как ты можешь быть уверен, что перед тобой вампир? Вдруг это актер в гриме, который просто делает свою работу? А сам при этом верует не в вампиров, а в Спасителя, исправно ходит в церковь и исповедуется…
      — Но актеры не убивают, отец Адриан! Если это настоящий вампир, а Господь вложил вам в руки осиновый кол?
      — Сын мой, а как ты можешь быть уверен, что осиновый кол вложил тебе в руки Господь, а не Дьявол?
      Честно сказать, вот тут я растерялся. И отец Адриан что-то понял. Он всегда все про нас понимал, ведь мы для него так и остались маленькими детьми.
      — Расскажи мне обо всем, — попросил он. — Очисть душу от греха.
      — Я… — В горле застрял комок. — Я не могу рассказать… Пока…
      — Пока?
      — Да, пока…
      — Тогда зачем ты пришел на исповедь? — сурово спросил он.
      — Я пришел за советом…
      — Ты получил совет?
      — О да, отец Адриан. Спасибо вам.
      — Как ты намерен теперь поступить?
      — Я… Я намерен поговорить с вампиром… — Я глотнул. — Ну, если мне удастся его встретить… Тогда я заговорю с ним… осеню его крестом и покажу путь к Господу…
      — Ты больше не желаешь смерти ни людям, ни вампирам?
      — Нет, отец Адриан, — ответил я искренне.
      — Я отпускаю тебе грехи, сын мой. Ступай и помолись, а я буду молиться за тебя. Да пребудет с тобой Господь!

* * *

      Матей смерил меня взглядом.
      — Где ты был?
      — Я был в церкви и говорил с отцом Адрианом.
      Он проворно подскочил ко мне, схватил за отворот рубашки и зашипел в лицо:
      — Холера! Ты что, ему все рассказал?! Ты рассказал ему?!!
      Подбежавшая Петра попробовала нас растащить, но Матей на нее даже не глядел — он шипел мне в лицо и тряс за рубашку, пока ткань не хрустнула. Тут я не выдержал — толкнул его и повалил на пол. Мы долго барахтались, прежде чем мне не удалось сесть на него и скрутить ему руки. Все это время Петра пыталась нас растащить и что-то кричала.
      — Послушай меня, психопат! — прошипел я. — Я тебе поклялся, что не расскажу никому и ничего? Я никому не рассказал. Но ты мне поклялся, что прекратишь свои истеричные выходки! Так что ты на меня бросаешься?
      — Прости… — выдавил Матей.
      — Ответь мне, может быть, в тебе бесы, Матей? Может, ты одержим Дьяволом? Может быть, Дьявол сконструировал для тебя эту штуку?
      — Дьявол? — Матей неожиданно захохотал и хохотал долго.
      Я посмотрел на Петру, но лицо у нее оставалось серьезным.
      — Дьявол, — снова произнес Матей, отхохотавшись. — Грегор Кавинеч — дьявол! Да это был самый добрый, самый умный, самый набожный человек, которого я вообще встречал! Храни Господь его душу!
      — Кто это? — тихо спросила Петра.
      — Мой декан, — нехотя объяснил Матей.
      — Он умер? — растерялся я.
      — Он был в корпусе во время бомбежки… Да встань уже с меня, кретин, и отпусти руку!
      Я поднялся и помог встать Матею.
      — В замке нет электричества, — пожаловался Матей. — Это надолго?
      — Я отключил его.
      — Зачем?! — подпрыгнул Матей.
      — Чтобы ты больше ничего не сделал в мое отсутствие.
      — Да ты… — вскипел Матей, и мне показалось, что он сейчас меня ударит.
      — Спокойно, спокойно! — Петра встала между нами. — Тише. Он сейчас включит. Да, Влад?
      — Только если Матей поклянется, что больше ничего не сделает без нашего согласия.
      — Что?! — вскинулся Матей. — Да как ты смеешь!
      — Влад прав, — поддержала Петра, мягко взяв Матея за руку. — Ты же сам знаешь, что у тебя творится с нервами. Пообещай, что ничего не сделаешь без нашего согласия!
      — Я больной, по-твоему? — взорвался Матей. — Вы здоровые, а я контуженный, да?!
      — Мы тоже поклянемся ничего не делать без твоего согласия, — тон у Петры был спокойный, не допускающий возражений. Таким тоном она легко пресекала любые выходки туристов.
      — Хорошо, — согласился Матей, — обещаю.
      — Поклянись моей жизнью и жизнью Влада, — потребовала Петра. — Давайте все возьмемся за руки, и пусть каждый поклянется! Клянусь жизнью Влада и Матея, что ничего не буду делать с кругом Кавендиша без их ведома!
      — Клянусь жизнью Петры и Матея, что ничего не буду делать с кругом Кавендиша без их ведома, — хмуро повторил я.
      — Давай, Матей, — потребовала Петра.
      — Туристам своим будете цирк устраивать! — буркнул Матей.
      — Давай, Матей! Твоя очередь. Мы поклялись, — потребовала Петра.
      — Клянусь жизнью Петры и жизнью Влада, что ничего не буду делать с кругом Кавендиша без их ведома, — неохотно пробубнил Матей.
      Я прошел по крошечному чердаку из конца в конец и остановился перед столешницей, которую мы установили минувшей ночью на два пустых ящика, обложив аппаратурой.
      — А вот теперь, Матей, послушай, что я скажу. Там, — я нагнулся и постучал по столешнице, — живут люди. Понимаешь? Если ты хочешь смерти той стране, то ты хочешь смерти людям. А что ты, Матей, знаешь о тех людях? Разве ты был там? Они такие же, как мы. Они точно так же трудятся, растят детей и виноград!
      — Детей и виноград, — хмыкнула Петра. — Узнаю папочкины слова.
      — Да! — вскинулся я. — И это очень правильные слова! Там живут христиане, и лютеране тоже! Там дети и старики! Эти люди ходят в церковь слушать проповеди и исповедоваться. И многие из них даже не знают, что их страна кого-то бомбит из-за пары каких-то кретинов-политиков! Ты всем им желаешь смерти? Желать человеку смерти — самый страшный из грехов!
      — Ты что же, мне взялся читать проповеди? — прошипел Матей. — Сам Господь дал нам в руки оружие возмездия, чтобы мы поразили тварь!
      — Господь ли? Не Дьявол?
      — Холера! — взорвался Матей. — Да ты зажрался в своем туристическом винограднике, ты вообще представляешь, что творится за пределами Трансильвании? Ты видел хоть раз кобальтовую бомбежку?! — По его лицу прокатилась судорога. — Ты видел, во что превратилась Йасса?! Там нет даже электричества! Там уже не работают даже мобильники! Там разбито все, люди топят мебелью!!! Я сидел на вокзале четыре дня, пока влез в поезд! Господь помог мне пройти погранзону и приехать сюда — и все для того, чтобы ты читал мне проповеди? Ты?! Щенок, клоун с накладными клыками, который развлекает за доллары натовское богатое старичье?!!
      — Тише! — подняла руку Петра. — Пусть Влад закончит. Он же не предлагает тебе все бросить, да, Влад? Ведь нет?
      — Нет, не предлагаю. Я предлагаю поговорить с ними. Напугать. Пригрозить. В конце концов, изобразить глас Божий с неба! Вот, точно! Глас Божий с неба! Представляешь? Небо заговорит!
      — Заговори-и-и-ит… — издевательски протянул Матей. — И как ты будешь изображать глас Божий, ну-ка расскажи мне?
      — Влад прав, — поддержала Петра. — Достаточно просто показать им нашу силу. А если нам просто покричать туда?
      — Куда? В круг Кавендиша? — Матей резко повернулся. — Да ты головой подумала? Ты представляешь, сколько там тысяч километров до поверхности?! Чем ты собралась кричать!? Своим голоском?
      — Но мы же устроили им цунами обычной вязальной спицей, так почему нельзя покричать голосом? — возразил я.
      Митей подпрыгнул и забегал по чердаку, слегка припадая на одну ногу.
      — Холера! — кричал он. — Тупая холера! Я для кого всю ночь объяснял? Для вот этих дубовых ящиков что ли? Спица — это материя! Материя с макро-стороны! Ее можно засунуть через круг Кавендиша на микро-сторону! Но голос — это не материя! И его ты не просунешь никак!
      — Записать на диктофон мобильника, и подбросить мобильник туда, — предложила Петра.
      — Браво! — театрально всплеснул руками Матей. — Гениально! Подбросить! Девочка-ведьма спасает мир! Да ты представляешь, что этот мобильник накроет их континент от океана до океана, а заодно тряханет всю планету так, что ни одного целого дома не останется в Бро! Гуманисты!
      — Хорошо, — прервал я. — Давай думать дальше.
      — Да что тут думать?! — Матей остановился передо мной. — Я же давно все продумал, я же вам все объяснил! Мы аккуратно, с воды, с океана, тоненькой спицей делаем волну и устраиваем им одно за другим цунами — все сильнее и сильнее, строго в ответ на каждую бомбежку! Пока они не поймут, что это возмездие, и тогда оставят нас в покое! Жертв — минимум!
      — Да как это минимум, когда с утра в интернете уже кричат про двести человек и еще сто пропавших без вести! — возмутилась Петра.
      — И что? — повернулся Матей. — А в Йассе сколько гибнет каждую неделю? А в Тимисе? А в Букурешти?! Я же не предлагаю взять что-нибудь острое и с размаху проткнуть им материк до магмы ядра!
      Матей замолчал, тяжело дыша. Я подумал, что это действительно жестоко — проткнуть материк до раскаленной магмы. Вряд ли жизнь на этом континенте сохранится. Тут я спохватился, что мои мысли близки к греху.
      — Мы должны найти способ поговорить с ними и наставить на путь Господа, — твердо сказал я.
      — Да как?! — снова подпрыгнул Матей. — Как?!
      — Откуда я знаю, как! Ты физик, ты и придумай.
      Вдруг между нами встала Петра.
      — Послушайте, — начала она, — проблема в том, что голос не услышат сверху через атмосферу? А если его передать понизу, через воду?
      — Как — понизу? — опешил Матей.
      — Ну, если опустить туда в воду что-то такое, что звучит — тот же мобильник. Представляешь, какой это будет звук? Весь океан зазвучит.
      — Что за бред… — Матей осекся. — Погоди, погоди… Если прикрепить спицу к нашему динамику и опустить ее конец в ту воду… То звук пойдет по ней!
      Я перевел взгляд на Петру — Петра улыбалась.
      — А ведь это идея! — наконец сказал Матей. — Кто из нас будет голосом Господа?
      — Петра конечно, — кивнул я. — Твой английский они не поймут.

* * *

      Трансформаторы в этот раз разогревались так же долго, но теперь я уже знал, куда надо смотреть. Между пластинами в самом центре стола появилась точка. Через секунду она чуть увеличилась и стала похожа на лазерную метку, будто кто-то сверху держал на прицеле столешницу. Наконец, дыра расширилась на полметра, и в нее грациозно заглянул голубой шар. Стали видны облака и континенты, словно мы смотрели из космоса сквозь иллюминатор, вмурованный в столешницу. Я все-таки снова не удержался: опустился на корточки и глянул снизу — столешница как столешница, плотно пригнанные доски с набитыми планками в форме буквы «Z». И никакого тебе иллюминатора. Я поднялся.
      — Готово, стоп, — произнес Матей и отпустил рукоятку.
      В дыре столешницы висела планета — затянутая кое-где пеленой облаков, но изумительно четкая. Гораздо четче, чем на снимках из космоса, которые я видел в интернете. Хотя, может, дело в плохом дисплее?
      — Очень хочется пальцем потрогать, — мечтательно вздохнула Петра за моим плечом.
      — Не вздумай, — покачал головой Матей.
      — Палец отвалится?
      — Скорее, планета сойдет с орбиты. Трогать надо очень аккуратно, тоненькой иголочкой или спицей…
      — Все равно не понимаю, как твой Кавендиш ее взвесил, — задумчиво произнесла Петра. — Он ее что, вынул оттуда как мяч и положил на весы?
      — С ума сошла? — откликнулся Матей. — Нас бы тогда не было в живых.
      — Кстати, — заинтересовался я. — А действительно, что будет, если наш мир таким образом вытянуть через дыру в наш мир?
      — Не знаю, — ответил Матей. — Может, вывернется наизнанку. А может, у тебя ничего не получится — не успеешь дотянутся туда рукой, как здесь с неба просунется твоя же гигантская рука, и будет такая катастрофа…
      — Так все-таки, — тянула свое Петра, — как же он ее тогда взвесил?
      — Вовсе не обязательно что-то брать руками, чтобы взвесить. Почитай о его экспериментах: он измерял гравитацию Земли, изучая притяжение шаров. То есть вполне мог опустить рядом шар на волоске и смотреть отклонение. Современники писали, что он собрал какую-то установку и много лет наблюдает за экспериментом в телескоп через дырку в полу…
      — Ах, дырку в полу… — хихикнула Петра. — Интересно, он им так и не дал посмотреть в тот телескоп?
      Матей ничего не ответил — возился с самодельным кронштейном, который мы наспех сколотили из реек. На кронштейне был примотан разобранный мобильник Петры, с обнаженного динамика на капельке клея свисала тонкая спица. Она напоминала длиннющее жало.
      — Давай, Влад, — кивнул Матей.
      — А можно я? — попросила Петра.
      — У Влада рука точнее, — покачал головой Матей и тихо добавил, — это мои руки теперь совсем ни к черту…
      Я взялся за кронштейн.
      — Значит, понял, да? — говорил над ухом Матей. — Недалеко от побережья, и чуть-чуть в воду опустишь конец, чтобы только коснулся…
      — Погоди, включить же сначала наш ролик! — Петра изогнулась и пощелкала кнопками мобильника — включила плеер на бесконечный повтор.
      Зазвучала запись. Я аккуратно повел деревянную планку кронштейна, спица пошла вниз.
      — Пара миллиметров — это много километров, — пробубнил Матей.
      — Не говори под руку, — шикнул я. — Черт, тут облачно… Я чуть выше по побережью войду, ладно?
      Спица коснулась воды.
      — Аккуратнее! — дернулась Петра.
      — Стоп! — крикнул Матей. — Есть! Готово!
      Я убрал руки. Кронштейн замер. Мы молчали. Я плохо знал английский и толком не понимал, что доносилось из мобильника, кроме часто повторяющегося «год». Но сам голос Петры был замечательный — спокойный, холодный и уверенный. Такой, как надо.
      — Это вам не волну пускать, — я удовлетворенно потер руки. — Они же сейчас это запишут, повыкладывают ролики в интернете, такой скандал будет во всем мире… Небесный голос призывает одуматься! Женский, причем.
      — А они не смогут Петру по голосу найти? — вдруг спросил Матей.
      — Ага, будут ходить по деревням и устраивать всем англоговорящим девушкам прослушивание!
      — Ты знаешь, у них хватит ума и на такое, — серьезно ответил Матей.
      — Глупости, — оборвала Петра. — Давайте пойдем быстрее посмотрим в интернете, может уже идут новости про громовой голос из океана?
      — Там туристы еще обедают, — насторожился я. — Ты при них сядешь за администраторский столик и включишь компьютер?
      — А что такого? — возразила Петра. — Имеет право служащая замка читать в интернете мировые новости?
      — Ну… Да, наверно, — согласился я.
      — Сходите, сходите, — кивнул Матей. — Я здесь прослежу за процессом. Думаю, раз двадцать пусть прокрутится ролик, не меньше.
      На секунду я замешкался, боясь его оставить одного над кругом, в котором болталась наша такая беззащитная планета. Матей по-моему догадался, о чем я думаю, и зло глянул на меня. Я молча развернулся, и мы с Петрой гуськом спустились с чердака.
      Интернет ворочался сегодня очень медленно и поминутно зависал. Поначалу новостей не было. Зато Петра раскопала на натовских сайтах пару свежих строчек о жертвах утреннего цунами — их количество приближалось уже к трем сотням, причем, было много детей. Мы уже собирались вернуться на чердак к Матею, когда Петра что-то заметила. Это было свежее сообщение в ленте натовских интернетчиков о громадном океанском столбе, который минуту назад возник на горизонте. Фотка явно была сделана совсем плохим мобильником, и разглядеть ничего толком не удалось.
      — Ну, переведи! — Я ткнул Петру локтем.
      — Пишут, что это гигантский смерч. И ни слова про звуки и голоса…
      Я озадаченно умолк.
      — Ладно. — Петра выключила компьютер. — Пойдем, обсудим с Матеем…
      Мы прошли мимо горланящих туристов, поднялись на второй этаж, нырнули за занавеску вправо от кухни, и по приставной лесенке стали подниматься к люку чердака. Первое, что я увидел, когда мои глаза оказались на уровне чердачного пола, — здоровенная ковбойская шляпа. Я резко остановился.
      — Ну давай, не тормози! — Петра подергала меня снизу за штанину.
      Я поднял взгляд: Матей сидел на полу с остекленевшим лицом, а посередине чердака валялся, раскинув руки, пузатый натовец. Рядом лежал его фотоаппарат. Под лысой головой расплывалась темная лужа, а чуть поодаль валялась здоровенная чушка с клеммами, из тех, что привез Матей в рюкзаке.
      Я одним махом запрыгнул на чердак и пощупал пульс на дряблой руке — пульса не было. Перевел взгляд на Матея. За спиной сдавленно вскрикнула Петра.
      — Он сам залез сюда, — произнес Матей без выражения. — Он сюда залез. Сюда. Залез.
      — Матей, ты… ты… ты с ума сошел?! — прошипел я. — Ты понимаешь, что теперь с нами будет?
      — Он сюда залез, — упрямо повторил Матей. — Он все видел.
      Я плюхнулся на пол и обхватил голову руками. Из оцепенения меня вывел спокойный голос Петры:
      — Если вы завернете его в одеяла, возьмете у Себастьяна лошадь с телегой, погрузите с черного хода и закопаете в горах, то успеете до комендантского часа. А я приберу здесь. Раньше утра его по-настоящему не хватятся.

* * *

      Мы возвращались в деревню. Лошадь Себастьяна неторопливо перебирала копытами. Старой каменной дорогой никто уже не пользовался с тех пор, как проложили асфальт, лишь наши пастухи перегоняли здесь овец с пастбища. К счастью, сегодня не было и их.
      — Какой я идиот, — вдруг громко сказал Матей.
      Лошадь пошевелила ухом, словно понимала, о чем он. А я промолчал. Чего тут теперь скажешь?
      — Идиот, — повторил Матей. — Вы-то ладно, но я-то о чем вообще думал? Какой к дьяволу звук? То, что по нашу сторону спица, — по ту сторону столб диаметром в сотню километров. Что про нашу сторону звук — по ту сторону просто толчки! Кто сказал, что звуковая волна сохранит частоту? Звуковая волна естественно разъехалась вместе с размерами спицы! Мы никогда ничего не услышим сверху! И никогда ничего не сможем сообщить вниз! Даже если нацарапаем какое-нибудь слово на материке — это вряд ли прочтут даже на снимках из космоса!
      — Скажи, — повернулся я. — А как такое может быть, что наша планета одновременно и здесь и там?
      — Не поймешь, — качнул головой Матей. — Я сам не до конца понимаю. Даже Грегор Кавинеч не все понимал.
      — А граф Кавендиш?
      — Вот Кавендиш понимал, — уверенно кивнул Матей. — Потому и не пускал в лабораторию даже прислугу, а перед смертью постарался все уничтожить.
      Я откинулся на сено и стал глядеть в низкое синее небо.
      — Раньше думал, только Господь может на нас смотреть сверху… — произнес я, задумчиво кусая соломинку.
      Матей ничего не ответил.
      — Как думаешь, — спросил я шепотом, — Господь сверху видел, как мы его закапывали?
      — Господь никому не расскажет, — хмуро откликнулся Матей. — А ты не кори себя, это мой грех. Он как залез на чердак, а я как представил, что начнется, если эта штука попадет в руки натовцам… — Он умолк.
      — Может, это действительно проделки Дьявола?
      — Нет, Влад, физика. Просто физика.
      — Тогда объясни, как она работает!
      — Ну, пространство… — неохотно начал Матей. — Мы привыкли считать, что оно трехмерное. А на самом деле оно псевдотрехмерное, плоское. Потому что построено из элементов, которые не трехмерные. Орбита электрона — не трехмерная. И протон не трехмерный. Понимаешь? Поэтому в любой точке пространство можно раздвинуть и увидеть его далекую-далекую изнанку.
      — Ты можешь как-нибудь попроще?
      — Да пошел ты… — отмахнулся Матей. — Я же сказал, не поймешь.
      — Нет, — настаивал я. — Ты скажи, как такое может быть, что мы можем взять в ладони всю Землю вместе с нами, не выходя с чердака замка, который на ней же и построен?
      Матей сел на телеге и посмотрел на меня.
      — Но ты же когда-то в школе поверил, что ученые сумели взвесить Землю, не выходя из лаборатории, которая на ней же и построена? Это же все равно, что держать в руке весы, на которых сам взвешиваешься, верно? Но нам рассказали об этом в школе, и ты поверил, что такое можно сделать. А тут ты все видел своими глазами — и не можешь понять?
      Я задумался. Небо плыло над головой, светлое и чистое. Трудно было поверить, что кто-то, кроме Господа, такой же большой и всесильный может на нас оттуда смотреть. Я закрыл глаза и стал мысленно читать молитву.

* * *

      Что-то присутствовало вокруг, что очень мне мешало. Наконец я понял, что мешаю себе я сам. Это было очень странное и до ужаса неприятное состояние. Я напрягся и распахнул глаза — резко, как распахивал перед туристами, поднимаясь в гробу. В мозг ворвался ослепительный свет, как будто разом включились тысячи фотовспышек. Голову словно пронзила раскаленная спица, я застонал и закрыл глаза.
      — Лежи, лежи, Влад… — услышал я голос старого дядюшки Габи и почувствовал, как на лоб опустилась холодная тряпка.
      Остро пахло лавандовой водой и еще чем-то едким, медицинским. Раскаленная спица не спешила вылезать из головы.
      — Где мы? — прошептал я.
      — Все хорошо, — тихо сказал Габи. — Ты у меня дома. Ты уже выздоравливаешь.
      — А где… все? — выдохнул я.
      Габи ничего не ответил. У меня не оказалось сил ни удивиться ни растеряться, я просто почувствовал, что проваливаюсь в сон, и сопротивляться не стал.
      Когда я пришел в себя снова, Габи все так же сидел у моей кровати. В комнате было темно, лампочка под потолком светила тускло. На этот раз глаза открылись с трудом, но без боли. Очень хотелось пить и есть. Я сказал об этом Габи, и он вскоре вернулся с чашкой теплого бульона. За это время я успел слегка приподняться и осмотреться. Ощупав голову, понял, что она замотана бинтами. Похоже, там была и засохшая кровь.
      — Дядюшка Габи, что случилось? — спросил я.
      — Ты ничего не помнишь?
      — Нет…
      — Совсем ничего? Натовцы разбили тебе голову прикладом, — сообщил Габи. — Ты был без сознания неделю.
      — Целую неделю? — Я попытался сесть на кровати, но голова кружилась.
      — Да, семь дней ты метался и бредил.
      — Бредил? — насторожился я. — О чем-то таком… рассказывал? Ну… необычном?
      — Да, — кивнул дядюшка Габи. — Ты молил Господа, чтобы он послал тебе осиновый карандаш.
      — Осиновый карандаш?
      — Да. Истыкать тело вампира, чтобы он подох.
      — Понятно… — Я отпил из чашки. — А больше я ничего не говорил?
      — Больше ничего. Зато это ты повторял круглые сутки.
      Я поставил чашку на старенькую тумбочку у изголовья. На тумбочке стояла фотография покойной жены Габи в стеклянной оправке. Похоже, это была его комнатка и его постель.
      — А почему я не дома, дядя Габи?
      Он секунду помедлил и опустил взгляд.
      — Твой дом сожгли, Влад.
      — А отец?! — Я резко вскочил, и острая боль снова пронзила голову раскаленной спицей.
      — Твоего отца больше нет, Влад, — тихо сказал Габи. — Его повесили на площади. За убитого туриста.
      — Господи… — выдохнул я. — Как же… Ведь я… Ведь не я…
      — Я знаю, Влад, — тихо сказал Габи. — Матей пошел к ним и во всем признался, а потом проглотил яд у них на глазах. У него был с собой яд. Он думал, что тогда они отпустят твоего отца, Себастьяна и Петру. Но они их повесили…
      — Петра?… Петра… умерла?
      Габи ничего не ответил.
      — Петра умерла? — повторил я. — Почему, Господи? Почему она? Почему они не повесили меня?
      — Им было все равно, кого вешать, — ответил Габи. — Когда они нашли труп своего, решили наказать деревню. Мы для них на одно лицо, им главное, чтобы не было безнаказанности.
      — Безнаказанности?! — заорал я. — Они смеют рассуждать о безнаказанности?!
      — Еще рассказывают, они сняли ролик казни и пустили в интернет, будто это сделало наше правительство…
      Я его не слышал.
      — Но почему, почему они не повесили меня?
      — Вешают тех, кто в сознании, — сказал Габи. — Ты вступился за Петру, когда пришли солдаты с базы, и тебя сразу ударили по голове.
      — Но почему Петра?! — закричал я. — Почему ее?
      — Она экскурсовод, отвечает за безопасность туристов…
      Я ошарашенно умолк. Дядюшка Габи тоже молчал.
      — А как они нашли труп?
      — Они увидели сверху, как что-то закапывают в горах, — ответил Габи.
      — Сверху?! Господи… — Я застонал и опустился на подушку.
      — Со спутника, — объяснил Габи. — Он был отцом одного из военных. Когда стали искать, запросили кадры того дня со своих спутников. Увидели телегу Себастьяна и людей, которые что-то копали… Отправились туда и нашли труп.
      Я молчал. Мне казалось, что жизнь кончена, и говорить больше не о чем.
      — Перед тем, как пойти на базу, Матей зашел ко мне и велел передать тебе кое-что, — неохотно произнес Габи. — Он взял с меня клятву, что я тебе передам слово в слово. Но я не хочу передавать гадости.
      — Что он сказал, дядюшка Габи?
      — Думаю, это уже совсем не важно, Влад.
      — А может, важно! — Я резко привстал.
      — Он сказал, чтобы ты отправлялся в гроб.
      — Что ж… спасибо ему на добром слове… — вздохнул я.
      — Он сказал, ты разберешься.

* * *

      Спустившись в подвал, я щелкнул выключателем и прошел до самого склепа, стараясь не смотреть на макет виселицы во второй комнате. Здесь все было, как прежде — экскурсий по замку с тех пор не водили. Я не рассчитывал, что догадка окажется верной, но ее надо было проверить. И как только я подошел к гробу, сердце уже забилось — еще раньше, чем я откинул ветошь и заглянул внутрь. Но сперва я прислонился к холодной каменной стене и немного постоял, чтобы прекратилось головокружение. Чувствовал я себе самым слабым и больным на земле, да и в душе было пусто — наверно так себя чувствует человек, искусанный вампирами.
      Устройство я собрал прямо здесь, на полу склепа, подсоединив генератор к патрону лампочки. Собрать прибор оказалось легко — Матей обмотал контакты изолентой разных цветов, чтобы мне было легче разобраться. Я не помнил точно, какие ручки он крутил, но это тоже оказалось несложно.
      На темном истоптанном камне послушно возник светлячок лазерного прицела и быстро разросся в хорошую дыру. Во только Земли там не было. Я сперва испугался, что делаю что-то не так, но, покрутив наугад ручки, заметил быстро мелькнувший в дыре синий край. Наверно, крутя ручки, можно было навести дыру как объектив и на Луну и на Солнце, но они меня не интересовали. Я вывел Землю точно в центр и залюбовался.
      На глазок до нее было каких-то пять или десять сантиметров. Мне тоже почему-то очень хотелось протянуть руку и дотронуться до нее, пощупать пальцем, какая она? Мокрые ли океаны? Жесткие ли горы? Холодные ли шапки на полюсах?
      Но потом взгляд упал на чужой далекий континент, и я сказал себе: стоп. Здесь действительно нужен острый и крепкий осиновый карандаш. По крайней мере, эти люди на моем месте не стали бы сомневаться, как не стали сомневаться, испытывая атомные бомбы. Осталось сходить в лавку тетушки Агаты, пока она ее не заперла.
      Господи, — тихо произнес я, и глухое эхо склепа повторило мои слова. — Да пусть там люди, пусть они для кого-то другого милые и добрые, пусть у них и дети, и виноград. И пусть я за это попаду в ад. Но честное слово, как светло и ярко гореть в аду, если твою душу выпили до дна, и уже совсем нечего терять!
 
       февраль 2007, Москва
 
       © Леонид Каганов авторский сайт