Мэри Тедескова для бодрости включила сюиту из «Щелкунчика» на полную громкость и – поскольку резала по дереву – время от времени дирижировала ножом. Тут кто-то из местных просунул морду в ее кабинет. Она убавила звук до еле слышного шепота и отворила дверь. Конечно, это был Тейтеп. Проведя почти год на Празднестве (таков буквальный перевод названия этой планеты), она все еще затруднялась различать празов по их внешности, и три белые иглы на «воротнике» Тейтепа сделали его первой настоящей личностью для Мэри.
      – Доброе утро, Тейтеп. Могу я что-нибудь для вас сделать?
      – Поделиться? – спросил Тейтеп.
      – Конечно. Может быть, убавить звук?
      Мэри знала, что сюита из «Щелкунчика» так же чужда аборигену, как треск и скрежет здешней музыки – землянину. Она попривыкла к отдельным элементам их искусства, но было неизвестно, испытывает ли Тейтеп то же самое в отношении Чайковского.
      – Пожалуйста, оставьте включенным, – попросил он. – Всю неделю вы проигрываете одно и то же – я прав? А сейчас помахивали ножом в такт. Вы поделитесь причиной?
      Она поняла, что действительно включала запись каждый день.
      – Попробую объяснить. Это немного глупо и не должно считаться характерным для всех людей. Только для Мэри.
      – Понял. – Он поднялся на табурет с откидной подножкой* [ *Малораспространенный вид американской мебели], который Мэри кое-как соорудила в свой первый месяц на Празднестве, удобно уселся по-собачьи и приготовился слушать. В покое странные иглы, покрывавшие его шею и хвост, выглядели как украшения. По меркам аборигенов Тейтеп был красивым мужчиной.
      Поскольку празы – четвероногие, от человеческих стульев для них мало проку. Табурет был удобней: Тейтеп мог лежать на его широкой верхней платформе и мог сидеть на подножке; в обоих случаях его глаза оказывались на уровне глаз Мэри. В посольстве это новшество так понравилось, что местным ремесленникам немедля заказали по нескольку табуретов для каждого помещения.
      Тем временем Мэри продолжала «лекцию».
      – Вы замечали, Тейтеп, что чем дальше от дома, тем дороже воспоминания о нем?
      – Да. – Он достал из сумки кусочек сладкого дерева и, казалось, принялся его изучать. – А я и не думал, как важны для вас традиции!
      Вы действительно очень далеко от дома. Примерно тридцать световых лет, разве не так? – Он вгрызся в дерево, срезав тонкую витую стружку углом переднего зуба, острого, как бритва. Проглотил стружку и распорядился: – Пожалуйста, продолжайте.
      Его властность всегда гипнотизировала Мэри. Она повиновалась:
      – В традициях моей семьи, моего народа отмечать церковный праздник, называемый Рождеством.
      Абориген проглотил еще одну стружку и повторил:
      – Рождество.
      – Для некоторых людей Рождество – религиозный праздник, и только. Для моей семьи это... поворот времен года. Только мы с Эсперанцей не можем договориться по поводу даты – ее домашний календарь отличается от моего; однако мы согласились, что раз в год надо отмечать Рождество. Затем, поскольку это праздник солнцестояния я спросила Мухмета, какой на вашей планете самый короткий день в году. Он сказал, что тамемб-нап-охд. Так что я решила отмечать канун Рождества в тамемб-нап-охд, а Рождество – в темемб-нап-чорр.
      – Значит, Рождество – это возрождение? Пробуждение?
      – Да, примерно так. Обновление.
      – У нас Пробуждение как раз в темемб-нап-чорр. Мэри кивнула ему и добавила:
      – Как у многих народов. В общем, я заявила, что хочу праздновать, и многие из посольства со мной согласились. Теперь мы пытаемся найти то, что символизирует Рождество. А музыка, которую вы слышите, ассоциируется с Рождеством. Я ее включаю потому... потому что она дает мне чувство скорого Пробуждения.
      Тейтеп теперь перешел к тонкой отделке, и Мэри увидела, что кусочек дерева превратился в пару томметов, исполняющих свадебный танец – персонал посольства прозвал томметов «псевдокроликами» за бурный темперамент. Тейтеп с удовольствием потрещал иглами, передал скульптуру Мэри и принялся разглядывать, как она вертит вещичку так и эдак, восхищаясь искусной работой.
      – Вы не уловили юмора, – сказал он наконец.
      – Боюсь, что нет, Тейтеп. Можете поделиться этим?
      – Посмотрите внимательно на их зубы.
      Мэри посмотрела и до нее дошел смысл шутки. Этих томметов наделили явно чужими зубами. Такими, какими работал сам Тейтеп. Несомненно, поговорка «ерзать, как томметы» была излюбленной шуткой на Празднестве.
      – Это подарок для Хейпет и Ачинто. У них шестеро детей! Появление четверых близнецов считалось обычным делом, но рождений было мало и случались они редко. Пара, дважды в жизни имевшая потомство, признавалась необыкновенно удачливой.
      – Поздравьте их от меня, если сочтете уместным, – сказала Мэри. – Будет ли правильно, если посольство пошлет им подарок?
      – Весьма желательно. Хейпет и Ачинто будут нуждаться в помощи, чтобы прокормить эту ораву.
      – Не поможете ли мне советом? Одни вещи дают детям возможность расти здоровыми и сильными, а другие еще и доставляют им удовольствие.
      – Буду рад. Мы отправимся на рынок или в лес?
      – Давайте пойдем и нарубим деревяшек сами, Тейтеп. Я слишком долго сидела за столом. Не мешает размяться.
      Мэри встала, абориген спрятал готовую работу в сумку, соскочил с табурета и спросил:
      – А вы расскажете мне о Рождестве, пока мы работаем? Вы сумеете говорить и рубить одновременно?
      Женщина ухмыльнулась.
      – Идет! А вы поможете мне выбрать дерево, которое выполнит роль рождественского.
 

* * *

      Они неторопливо прошлись по узким мощеным улочкам. Мэри поведала Тейтепу о рождественских обычаях, и ее ожидания очень скоро оправдались. Тейтеп предложил зайти к Киллим, стеклодуву, и сделать заказ на шарики-украшения для рождественского дерева. Киллим удивилась: она никогда не сталкивалась со стеклянными украшениями.
      – Она говорит, – пояснил Тейтеп, когда Мэри не поняла нескольких слов из ее ответа, – что приготовит образцы, и вы зайдете на демеб-оп-чорр, чтобы выбрать наиболее подходящие.
      Мэри кивнула. Тут она услышала за своей спиной писк. Землянка обернулась. Халемтат приказал остричь еще одного из своих подданных – Мэри ясно разглядела это, прежде чем абориген успел отскочить от двери и скрыться из виду.
      – О Боже, – воскликнула она. – Еще один!
      За год пребывания на планете Празднество Мэри успела насчитать не меньше пятидесяти остриженных. Сейчас сомнений не оставалось: она видела кого-то нового – тупые концы игл были блестящие, свежие.
      – Кто на этот раз, Тейтеп?
      Он наклонил голову от стыда и проговорил:
      – Чорниэн.
      На этот раз Мэри не смогла сдержаться.
      – За что? – спросила она и услышала в своем голосе непрофессиональную воинственность.
      – За слова, которые я не осмелюсь повторить даже на вашем языке, – ответил Тейтеп.
      Мэри глубоко вздохнула.
      – Простите мою бестактность. – Надлежало не показывать своего интереса, щадя стыдливость Чорниэна. – Помолчав, она громко, уже не беспокоясь о профессиональной этике, произнесла: – Стыдно должно быть Халемтату, а не Чорниэну!
      Глаза Тейтепа расширились, и Мэри поняла, что зашла чересчур далеко. Она вежливо поблагодарила стеклодува на местном языке и обещала прийти на демеб-оп-чорр, чтобы посмотреть на образчики. Едва они вышли, за их спинами послышался дробный топот: Чорниэн вбежал в лавку так быстро и незаметно, как мог. Мэри сжала губы и, не оглядываясь, двинулась за своим провожатым.
      Наконец они добрались до общественного леса. Стараясь говорить ровным тоном, Мэри спросила Тейтепа о незнакомом дереве.
      – Это хьюп. Очень хорош для резьбы, но не слишком пригоден в пищу. – Он подумал и добавил: – Кажется, я неверно изложил. Аромат очень привлекателен, но пищевая ценность до обидного низка. Однако растет изумительно, так что пользуется неоправданной популярностью на планете.
      – «Мусорная пища»* [ * Американское название дешевой, калорийной, но неполноценной пищи, как правило, консервов], – отозвалась Мэри и объяснила Тейтепу значение термина.
      Он согласился и добавил:
      – Юнцы его обожают, но это плохой подарок для Хейпет и Ачинто.
      – Тогда сосредоточимся на хорошей здоровой пище для Хейпет и Ачинто.
      Глубже в лесу они нашли группку деревьев, прозванных в посольстве гномскими за карликовые размеры. Тейтеп объявил эту еду превосходной, и Мэри приготовилась отсекать подходящие ветви. При сборе пищи следует формировать крону, а не рубить сплеча, это она давно усвоила и теперь следовала указаниям Тейтепа, стараясь не навредить дереву.
      – Вот эту ветку, именно здесь, – командовал он. – Видите, где? Выше стволика, потому что новые ростки пойдут из него вскоре после вашего Пробуждения.
      Мэри рубила очень осторожно. Физические усилия поубавили в ней ярости. Затем она нашла второе подходящее место и сказала:
      – Вот здесь. Так будет правильно?
      – Вы поняли, – кивнул Тейтеп, явно обрадованный ее сообразительностью. Он подождал, пока она не отрубила вторую ветвь и не выбрала третью, и лишь затем сообщил: – Чорниэн сказал как-то, что Халемтат ведет себя так же, как талемтат. Одному из его детей понравились рифмованные слова, и он при ком-то повторил этот «стишок».
      – Талемтат – лиана, которая душит дерево, вокруг которого обвивается? – спросила женщина.
      Тейтеп не ответил, только кивнул.
      – И Халемтат... Халемтат приказал остричь ребенка?! Веки Тейтепа почти закрыли зрачки.
      – Всю семью, – проговорил он. – Приказал остричь всю семью.
      Так вот почему Чорниэн бегал за покупками. Он предпочел рискнуть собственной репутацией, защищая семью от ужасного для праза позора – появления на публике с остриженными иглами.
      Мэри излила свой гнев на очередную ветку гномского дерева. Когда ветка упала ей на ногу – такая незадача, – она села на приготовленную охапку, намереваясь обследовать ушиб, но вдруг посмотрела в глаза Тейтепу.
      – Как долго? – спросила она. – Как долго иглы отрастают снова? Они вообще восстанавливаются?
      – За несколько Пробуждений. Рост можно ускорить, регулярно питаясь уэлспетом, но это тепличное растение, и оно слишком дорогое, особенно для Чорниэна.
      – Понятно, – сказала Мэри. – Спасибо, Тейтеп.
      – Лучше об этом не говорить. Будьте осторожны. – Он поднял к ней голову и добавил, треща иглами: – Я не уверен, что Халемтат прикажет остричь человека, и не знаю, стыдно ли вам ходить остриженными, но я не хотел бы отвечать за подобное, если это случится.
      Мэри не смогла сдержать усмешки и провела рукой по своим белокурым волосам.
      – Когда-то мне обрили голову – очень давно и далеко отсюда, – чтобы подвергнуть позору.
      – И что же вы сделали?
      – Я окрасила голый череп в ярко-красный цвет и ходила, как ни в чем не бывало. Родилась новая мода, и в конце концов был опозорен тот, кто меня обрил.
      Тейтеп снова прикрыл глаза веками, помолчал и ответил:
      – Мне надо подумать... У нас достаточно веток для приличного подарка, Мэри.
      Мэри встала и собрала ветки.
      – Мне тоже понадобится дерево для резьбы. Хочу вырезать подарки для своих друзей. Это еще одна рождественская традиция.
      – Резные подарки? Какие у нас сходные традиции! Мэри рассмеялась.
      – Так оно и есть. Я с радостью разделю свое Рождество с вами.
 

* * *

      Кларенс Доггетт был полномочным представителем Земли на Празднестве и сегодня облачился в полосатое серебряное трико и шелковый пурпурный жилет. Не менее четырех официальных колец бренчали у него на поясе. Со времени первого их знакомства у Мэри сложилась теория: чем элегантней одежда представителя, тем более он склонен ответить «да» на просьбу подчиненного. Испытаем-ка эту гипотезу...
      Кларенс Доггетт рывком одернул жилет и сказал:
      – У нас нет причины посылать письмо с протестом против насилия императора Халемтата над Чорниэном. Он лишил нас полезного работника, это верно, однако...
      – А как насчет прав человека?
      – Мэри, они не люди. Они инопланетяне. У них своя мораль.
      По крайней мере не назвал их подушками для булавок, как обычно, подумала Мэри. Кларенс Доггетт был злосчастным последствием того, чему пресса дала название «Великое открытие». Еще вчера люди были одиноки в галактике, и вдруг оказалось, что они представители одного из многих разумных видов. Организация пятисот космических посольств в считанные годы истощила ресурсы дипломатической службы до крайности. Празднество считалось второстепенной планетой, и сотрудников туда наскребали со дна бочонка. Мэри изо всех сил старалась не походить на этих людей и на Кларенса в том числе.
      Кларенс распушил свои поразительно длинные усы и добавил:
      – И вообще, от стыда еще никто не умирал.
      – Сэр, – попыталась возразить Мэри. Он поднял руки.
      – Тема закрыта. Как идет подготовка к Рождеству?
      – Отлично, сэр, – ответила Мэри без энтузиазма. – Кстати, Киллим – она местный стеклодув – хочет закупить у нас некоторые красители для своих поделок. Я посылаю с Ником Мински письма в химические компании, которые могли бы поставить необходимые реактивы.
      – Хорошее дело. Любой предмет торговли, который поможет привязать празов к галактической экономике, будет находкой. Вы заслуживаете похвалы.
      Похвалы в его голосе Мэри не почувствовала, но все же ответила:
      – Спасибо, сэр.
      – И не оставляйте своего начинания – эта ваша идея празднования Рождества поднимет дух всего дипкорпуса.
      Иными словами, ей разрешали уйти. Мэри попрощалась и в унынии отправилась в свой кабинет.
      «Они не люди, – бормотала она себе под нос. – Инопланетяне. И от стыда еще никто не умирал...»
      Мэри захлопнула дверь кабинета и вслух прорычала:
      – Но Чорниэн не может работать, а его детишки не могут играть с друзьями, а его жена Чейлам не может пойти на рынок. Наверное, они голодают?
      – Они не будут голодать, – раздался твердый голос. Мэри подскочила.
      – Это всего лишь я, – сказал Ник Мински. – Как раз вовремя. – Он удобно расположился на стуле. – Я понаблюдал за поведением соседей. Друзья – в их числе твой приятель Тейтеп – приносят еду семье Чорниэна.
      Ник был главой группы этнологов, изучающих празов. Слава Богу, в основе его решений лежали живые наблюдения. Он откинулся на спинку так, что стул балансировал на задних ножках, и сказал:
      – Из твоего бормотания я понял: Кларенс не хочет посылать формальный протест.
      Мэри кивнула. Стул с лязгом вернулся в нормальное положение, заставив Мэри вздрогнуть.
      – Вот дерьмо! – выругался он. Мэри печально улыбнулась.
      – Я ведь остаюсь без тебя, Ник. А дипломатам нельзя пользоваться такой точной терминологией.
      – Через год я вернусь и привезу тебе фейерверки для следующего Рождества... – Он ухмыльнулся.
      – Мы ведь говорили об этом, Ник. Фейерверки в традиции твоей семьи, но не моей. Все, что хлопает и вспыхивает, ужасно раздражает меня, даже в Рождество.
      – ...А пока что, – продолжал он невозмутимо, – подумай насчет моего предложения. Ты узнала о Тейтепе и его народе больше, чем половина ребят из моего персонала; с академическим дипломом или без я могу втащить тебя в этнологическую группу. У нас нехватка людей. Я бы предпочел не уходить в отпуск, но...
      – Не все зависит от тебя. Ник рассмеялся.
      – По-моему, они боятся, что все мы станем аборигенами, если не будем проводить дома год из пяти. – Внезапно он приосанился и ухмыльнулся. – А как бы я выглядел в иглах, а?
      – Колючим, – весело сказала Мэри.
      В дверь постучали. Мэри открыла дверь – на пороге стоял Тейтеп, его иглы щетинились от холода.
      – Привет, Тейтеп, я вас ждала. Идите делиться, – пригласила Мэри. Ник убрал ноги со стола и приветствовал Тейтепа на безупречном местном языке. Праз любезно ответил и сообщил:
      – Мэри делится со мной Рождеством.
      – Но ведь еще не время... – удивился Ник.
      – Понятно, – согласилась Мэри, подошла к столу и достала пакет в обертке. – Тейтеп, Ник – мой очень хороший друг. Обычно мы обмениваемся подарками в Рождество, но поскольку в этот день моего друга здесь не будет, я хочу отдать подарок прямо сейчас. Веселого Рождества, Ник. Немного рано, но все же...
      – Вы спрятали свой дар в бумагу, – заметил Тейтеп. – Это тоже традиционно?
      – Но не обязательно, – пояснил Ник. Косясь на Мэри и улыбаясь, он потряс пакетом около уха. – И особое удовольствие – попытаться угадать, что в бумаге. – Он потряс еще и вслушался. – Не-а, ни малейшего представления...
      Он положил сверток на колени, а Тейтеп от удивления щелкнул хвостом.
      – Но почему вы не откроете это?
      – В моей семье принято разворачивать подарки только в день Рождества, пусть они лежат под елкой хоть три недели.
      Тейтеп вскарабкался на табурет, что позволило ему рассматривать пакет под более удобным углом.
      – Ну, нет! – воскликнула Мэри. – Ты это серьезно, Ник? Не собираешься открывать до Рождества?
      Ник снова расхохотался.
      – Да нет, это шутка. Тейтеп, в моей семье есть традиция ждать, но также есть традиция найти рациональное оправдание тому, чтобы открыть подарок, едва он попал в руки. Мэри хочет увидеть мою реакцию: я думаю, это достойная причина. – Его длинные пальцы нашли край бумаги и начали ее отгибать. – Кроме того, наши почтенные планеты не могут договориться о дате Рождества... На одной планете оно должно состояться сегодня, верно?
      – Отличная рациональная причина, – сказала Мэри с улыбкой облегчения. – Верно!
      – Верно, – повторил и Тейтеп, не сводя глаз с пакета. Он опасно подался вперед на своем насесте, чтобы видеть, как Ник снимает обертку.
      – На эту мысль меня навел Чайковский, – сказала Мэри. – Хотя щелкунчик у Чайковского получился не особенно традиционным. А этот – как надо; посмотри поближе.
      Ник поднял к лицу ярко раскрашенную фигурку усача, одетую в зеленый жилет и полосатое серебряное трико. Четыре металлических кольца брякнули на резном поясе, и Ник расхохотался во всю глотку. Мэри, едва скрывая улыбку, подала ему местный аналог грецкого ореха. Ник прервал смех ровно настолько, чтобы выговорить:
      – З-значит, это настоящий, честный, действующий щелкунчик?
      – Ну конечно! В моей семье их делали многие годы. – Она показала жестом, как надо поступить. – Пусть поработает!
      Ник всунул орех между торчащими вперед челюстями и после секундного колебания закрыл глаза и нажал. Орех с громким звуком треснул, а Ник снова захохотал.
      – Поделитесь шуткой, – сказал Тейтеп.
      – Охотно, – ответила Мэри. – Это отличный образец рождественского щелкунчика; такие фигурки вырезают похожими на начальников – особенно тех, которых никто не любит. Это способ обратить внимание на мошенничество, глупость, чванство. Годами щелкунчики насмехались над всеми, от принцев до полицейских... – Мэри махнула изящной рукой в сторону фигурки, которую сама и вырезала. – Ну, его-то вы наверняка узнали.
      – Ух ты, – воскликнул Тейтеп, вытаращив глаза. – Кларенс Доггетт, верно?.. Вы опять близки к тому, что вам обреют голову.
      – Если будет так, я раскрашу лысую голову в красное и зеленое – традиционные рождественские цвета – и подвешу к уху одно из стеклянных украшений Киллим.
      Ник сунул еще один орех в пасть Кларенса. На этот раз орех треснул так, словно взорвался. Все еще смеясь, Ник вручил ядрышко Тейтепу, и тот съел орех, треща иглами – так празы смеются. Мэри была вдвойне рада, что Тейтеп в этом участвовал: теперь она доподлинно знала, какой подарок приготовить ему на Рождество.
 

* * *

      Сочельник застал Мэри в растерянности – она чувствовала себя не вполне комфортно, но не могла понять, почему.
      Виной тому было явно не рождественское дерево, выбранное с помощью Тейтепа. Растение имело превосходную форму рождественской елки, и хотя его листва была такого густо-красного цвета, что казалась черной, это не портило впечатления.
      – На будущий год закажем Киллим несколько зеленых украшений, – сказала Мэри Тейгепу. – Для резкого контраста.
      Мишура – серебряная нить, купленная у одного из местных прядильщиков – окутывала все дерево. Все семеро ребятишек (они прибыли на планету вместе с родителями-этнологами) продемонстрировали местным «правильный» способ подвески мишуры, так что больше ниток оказалось на детях и празах, чем на дереве.
      Ник уж точно посмотрел бы на все это с удовольствием, подумала Мэри. Конечно, Эсперанца отснимет всю вечеринку, но это совсем не то, что самому почувствовать атмосферу праздника.
      Киллим сама принесла стеклянные украшения. Она приготовила даже больше оговоренной дюжины. Сначала вручила подарок Мэри. Все шарики разные; каждый – настоящий водоворот ярких цветов. Присутствующие заохали и заахали, но главное было впереди. Киллим достала вторую коробку и сказала:
      – Подарок для вашего дерева Пробуждения.
      В коробке обнаружился целый зверинец крошечных блестящих зверюшек: «псевдокролики», морские звезды, прозрачнокрылки... Не доверяя своей ловкости в обращении с такими хрупкими произведениями искусства, Мэри поручила Джорджу их развесить.
      Позже она отвела Киллим в сторонку и прочувствованно поблагодарила за подарки.
      – Правда, я не уверена, что это правильно, но переведите ей, Тейтеп, что я с радостью заплатила бы за них. Теперь я вижу, что без этих игрушек Рождество не было бы праздником.
      Тейтеп долго говорил что-то Киллим, которая все это время трещала иглами. Наконец сам Тейтеп затрещал и повернулся к Мэри.
      – Три человека заказали Киллим таких зверушек, чтобы послать домой, – сказал он. – Три человека буквально за пять минут. Она говорит, считайте этот набор... рекламным.
      Мэри развесила деревянные украшения, которые сама вырезала и раскрасила в яркие тона, затем отцепила пригоршню мишуры от воротника Тейтепа, нарезала ее, и они вдвоем повесили нити на дерево. Эта мишура едва не попала на Масимото. который развешивал нитки бус, купленные им на базаре, зато Мэри украсила Джульет, которая подвешивала цепочки бумажных журавликов – должно быть, складывала их добрый месяц. Джульет рассмеялась, сняла мишуру с волос и аккуратно нацепила ее на ветви.
      Затем Келлеб принес звезду. Она была сделана из серебряной проволоки, филигранно, и сияла так, как и должна светиться рождественская звезда. Келлеб подсадил Джульет себе на плечи, она прикрепила звезду на верхушку дерева, и вся компания разразилась аплодисментами.
      Мэри вздохнула и спросила себя – почему все это заставляет ее грустить. И тут заговорил Тейтеп:
      – Если бы здесь был Ник, я думаю, он достал бы до верхушки без помощника.
      – Вы правы, – отозвалась Мэри. – Как жаль, что его нет с нами. Он бы порадовался.
      На секунду она позволила себе понять, что ей не хватает именно Ника Мински.
      – На будущий год, – сказал Тейтеп.
      – На будущий год, – повторила Мэри. Эта перспектива немного утешила ее.
      Дерево сверкало во всей красе. Несколько секунд все стояли и восхищались им, затем поднялась суета – люди доставали разноцветные свертки. Мэри достала свои подарки и положила к подножию дерева вместе с остальными.
      Еще один момент тишины, а затем Кларенс Доггетт – от лица всех людей – поднял бокал и объявил:
      – Тост! Рождественский тост! За Мэри, за то, что она принесла Рождество сюда, за тридцать световых лет от старушки-Земли!
      Мэри залилась краской, когда все протянули к ней бокалы.
      – Веселого Рождества – и благослови Бог всех нас! – прочувствованно сказала Мэри.
      – Молодец, Мэри, хорошо сказано, – отозвалась Эсперанца. – Открываем подарки сейчас или, – притворно жалобным тоном, – мы обязаны ждать до завтра?
      Мэри взглянула на Тейтепа и спросила:
      – Какой сегодня день?
      Она достаточно хорошо знала местный календарь, чтобы предугадать ответ.
      – Сегодня темемб-нап-чорр. Она оглядела всех и улыбнулась.
      – По счету планеты день сменяется после захода солнца – сейчас
      уже не сочельник, а день Рождества, целый час по крайней мере. Однако дайте детям первыми отыскать сюрпризы.
      Поднялась великая суета, захрустела бумага, послышались вопли восторга – дети углубились в груду цветных свертков. Мэри смотрела на них с удовольствием, и тут Тейтеп тронул ее за руку.
      – Новые гости, – сообщил он.
      Это были Чорниэн. его жена Чейлам и четверо их детишек. Мэри просто рот открыла, когда их увидела. Она приглашала их прийти вшестером, не надеясь на успех, и вот вам...
      – И все наряжены для Рождества! – крикнула она, хотя и знала, что причина не в том. – Вы сияете, как новогодняя елка, – сказала она Чорниэну.
      На воротнике и на хвосте, на каждой из подрезанных игл Чорниэна красовалась блестящая красная бусина.
      – Стекло? – спросила Мэри.
      – Стекло. Киллим приготовила это для нас.
      – Вы выглядите великолепно, просто поразительно! Обрезанные иглы Чейлам покрывала позолота. Она застенчиво повернулась – ее воротник и хвост засияли.
      – Вы вспыхиваете, как солнце на воде, – сказала ей Мэри.
      Кончики игл на воротниках и хвостах у детей были золотые, розовые и ярко-желтые и – самое главное – украшены бусинами всех цветов радуги.
      – А дети – просто прелесть! – воскликнула Мэри. – Ну входите скорее, вас ждут подарки.
      Она проводила детишек к елке и оставила их откапывать свои подарки. Свертки для родителей она прихватила с собой.
      – Это было трудно, – сказал ей Чорниэн. – Это было трудно – пройти по улицам с чувством собственного достоинства. Дети придали нам отваги.
      Чейлам добавила:
      – Да, они возглавляли процессию.
      – Верно, – поддержал ее Чорниэн. – Завтра я выйду на солнечный свет. Пойду на базар. Обрезанные иглы будут сверкать, но я не стану стыдиться того, что сказал правду о Халемтате.
      Лучшего рождественского подарка мне не надо, подумала Мэри и вручила пакет Чорниэну. Пока тот возился с бумагой, Тейтеп коротко рассказал ему о сути и ритуалах праздника Пробуждения у землян. Он прервал свой комментарий, когда они одновременно заглянули в коробку.
      – Я нашла то, что нужно? – спросила Мэри, внезапно испугавшись, что совершила какую-то ужасную оплошность. Она перерыла весь базар, отыскивая побеги уэлспета, но тщетно. Пришлось через этнологов доставать импортированные ростки. Молчание прервал Тейтеп:
      – Это то, что нужно. Чорниэн вас благодарит.
      Чорниэн долго и стремительно говорил что-то – она не успевала понять и половины слов. Когда он умолк, Тейтеп сказал просто:
      – Он жалеет, что не запасся ответным сувениром.
      – Видеть этих ребятишек в сверкающих украшениях – такого подарка мне достаточно!
      – Тем не менее, – отвечал Тейтеп, говоря медленно, чтобы она не упустила ни слова, – мы с Чорниэном преподносим вам вот это.
      Мэри отлично знала, что подарок, который Тейтеп достает из своей сумки, – от него одного, но была рада принять игру, которая делала его счастливым. Она не ждала подарка от Тейтепа и едва могла представить, что же он приберег для такого случая. Однако поступила надлежащим образом: поднесла сверток к уху и осторожно потрясла. Если там и было что услышать, все тонуло в веселом гуле на другом конце комнаты.
      – Даже не могу догадаться, Тейтеп, – сказала она со счастливой улыбкой.
      – Тогда откройте.
      Под оберткой был резной предмет сочного винно-красного цвета – из дерева, горького на вкус и потому редко идущего на скульптуры, но высоко ценимого, поскольку ни один ребенок не потянет его в рот. Стиль фигурки был настолько фольклорный, что Мэри несколько долгих секунд пыталась разобраться, кого изваял Тейтеп, но едва уловив это, поняла, что будет хранить этот подарок всю жизнь.
      Это, без сомнения, был Ник – только Ник, изображенный Тейте-пом, а потому в незнакомом ракурсе. Это был «взгляд на Ника снизу вверх». Мэри вскрикнула:
      – Ох, Тейтеп! – вовремя спохватилась и добавила: – Ох, Чорниэн! Огромное спасибо вам обоим. Как вам пришло в голову изобразить Ника?
      Тейтеп ответил:
      – Он ваш лучший друг. Я знаю, вы по нему скучаете. Я подумал: может, теперь вы будете чувствовать себя лучше.
      Мэри крепко прижала к себе скульптуру.
      – Да, так и есть. – Она взмахнула рукой. – Обождите здесь, Тейтеп, не уходите никуда.
      Подбежала к елке и, отбросив гору хрустящей бумаги, нашла пода-
      рок, приготовленный для Тейтепа. Метнулась обратно, к месту, где ждали празы.
      Тейтеп снял бумагу – такую же многоцветную, какая была у Ника. Внутри оказался ярко раскрашенный щелкунчик с плетеной сумочкой орехов.
      Мэри ждала реакции, затаив дыхание. Она изобразила императора Халемтата сидящим на задних лапах, что сильно упростило конструкцию механизма щипцов. Толстый, обрюзгший и колючий. В правой руке он держал огромные ножницы, какие его приспешники использовали для стрижки колючек. Левая обхватывала побег талемтата, растения, почти одноименного с ним.
      Глаза Чорниэна расширились. Тейтеп затарахтел на местном языке так быстро, что Мэри ничего не могла понять.
      Лишь теперь она осознала, что натворила:
      – Боже мой, Тейтеп! Он ведь не посмеет остричь ваши колючки лишь за то, что у вас есть такая безделушка?
      Ее друг, не переставая трещать колючками, достал орех, сунул в рот Халемтату и мстительно раздавил скорлупу. Ядрышко он предложил Мэри – колючки все еще трещали.
      – Если острижет, – заявил он, – пойду к Киллим и подберу красивые бусинки.
      Он щелкнул еще один орех и подал ядрышко Чорниэну. Теперь женщина поняла, что они трещат колючками друг для друга – стеклянные бусины Чорниэна добавляли к веселому треску выразительную ноту. Мэри с облегчением рассмеялась. Через несколько минут Эсперанца побежала в лавку за орехами, чтобы дети Чорниэна тоже смогли пощелкать.
      Мэри еще раз взглянула на изображение Ника. «Жаль, что ты не видел праздника, – сказала она ему, – но обещаю написать обо всем сегодня же, прежде чем лягу спать. Постараюсь вспомнить все до последней мелочи».