- Критики пузатые, - сказал он. - От горшка два вершка, а туда же учителей охаивать. Посмотрим, что из тебя выйдет!
      Голос Сим Саныча звучал сердито, но не очень уверенно.
      - Скажете, я не прав? - продолжал наступать Мишка.
      - Ладно, можешь не распинаться, - сказал ему Сим Саныч. - Ты-то все равно исключен. Так что отправляйся домой.
      - Я отправлюсь. Только у меня тут ещё дела есть. - Мишка загадочно подмигнул Таёжке. - До свиданья, Сим Саныч. А за Шурку спасибо.
      - Поклонись ещё! - буркнул Сим Саныч. - Шалопай.
      Мишка сидел на бревне напротив школы и ждал звонка. Изредка он вставал и подходил к окнам своего класса. Поднявшись на цыпочки, он прижимался лбом к стеклу и просительным взглядом смотрел, на Витьку Рогачева. Курочка-Ряба был обладателем старинных карманных часов. Он неторопливо доставал часы и на пальцах показывал Мишке, сколько минут осталось до конца урока: десять, семь, пять...
      Наконец до Мишкиного слуха донеслось слабое дребезжание звонка.
      Через минуту весь 6-й "В" высыпал на улицу.
      - Достали? - спросил Мишка Курочку-Рябу.
      - Сейчас принесут.
      Скоро появились сияющие братья Щегловы. Они тащили две пилы и три топора.
      - Надо было больше взять, - сказал Мишка.
      - Как же, у нашего завхоза разживешься, спасибо, хоть это раздобыли. Один из братьев передал Мишке топор и потрогал зубья пилы. - Острая, и развод хороший.
      У Шуркиного двора Мишка устроил короткое совещание:
      - Нас двадцать человек. Значит, раз в десять дней по двое будем приходить сюда. Кто в нужный день не сможет, скажет мне. А сегодня остаемся все.
      Шуркина мать была на работе. Поэтому Мишка отрядил трех девчонок хозяйничать в доме, а мальчишки взялись за дрова.
      Повизгивая, запели тонкие пилы, полетела белая крупа опилок, сверкая на солнце, закрякали топоры. Промерзшие березовые чурки со звоном разлетались на поленья и по конвейеру перекочевывали в угол двора, под навес, где распоряжался, Шурка Мамкин.
      - А ну, пильщики, нажми!, - кричал Мишка, помахивая топором. - У-сну-у-ли!
      - И-эх! Раз-два, взяли!
      - Ставь на попа!
      - Ребята, запарился! Смените!
      - А-а, елки-моталки! Это тебе не в бабки играть!
      - У меня бабка Пелагея выпить люби-ит! Раз приходит домой, а дед спрашивает: "Где пила?" - "Митрий, вот те крест святой, нигде! Ну, у кумы Авдотьи разъединую рюмочку выпила!" А дед-то про пилу говорил!.. Ха-ха-ха!
      Через час дрова лежали под навесом, аккуратно сложенные в поленницу. Красные, распаренные ребята вытирали потные лбы, надевали пальто и, пересмеиваясь, расходились по домам.
      На улице вокруг конских яблок весело прыгали отощавшие за зиму воробьи, искристо и нежно синели сугробы, а в Шуркиной избе впервые за полгода звенел смех.
      ЛЕГЕНДА КАРАГАНА
      В субботу после обеда приехал Федя. Он подкатил прямо к интернату. И Мишка, помиравший от безделья, со всех ног кинулся ему навстречу.
      - Ну, цуцики, собирайтесь, - сказал Федя. Мишка собрал свою котомку и пошел за Таёжкой.
      - Как дела молодые? - спросил Федя, садясь за руль.
      - Да так. - Мишка сделал рукой неопределенный жест. - Я, можно сказать, до конца недели гуляю.
      - Что так?
      - Освободили. Переутомился умственно.
      - А-а, - сказал Федя. - Понимаю. А за что?
      - Долго рассказывать.
      - А у меня, брат, рассказ короткий. Свалял дурака, ушел из шестого, а теперь локти кусаю. Думал: много ли грамоты надо, чтобы баранку крутить? А выходит - понадобится. Не через год, так через пять. Я вот в вечернюю подался. Как вы смотрите?
      - Как, нормально смотрим, - сказал Мишка. Федя вздохнул:
      - Трудно. Как сделаешь до Озерска три рейса, так в глазах цветные кружева плывут. Учти, Михаил...
      На зимнике у берегов лед вздулся и посинел. Видно, в Саянах начали таять снега, и река просыпалась.
      Недалеко от деревни Федя остановил грузовик и выскочил из кабины. Вернулся он с пучком распустившейся вербы.
      - Вот, - сказал он, улыбаясь, и протянул вербу Таёжке. - Держи!
      Серые, с желтым цыплячьим пушком шарики щекотали лицо, и Таёжка жмурилась от удовольствия. Верба пахла снегом, талой водой и ещё чем-то особенным, что рождается в предвесенней тишине леса.
      ...К вечеру они добрались до зимовья. Василий Петрович ещё не вернулся из тайги. На столе, сколоченном из горбылей, лежала записка:
      "Сварите что-нибудь поесть. Продукты в погребке. Я буду часов в семь. Отец".
      - Наверное, с утра ушел. Ишь как выстыло. - Мишка дохнул, изо рта у него вылетел парок. - Тащи еду, а я пока печку растоплю.
      Таёжка вышла наружу. За бором садилось большое красное солнце, и бор стоял, весь облитый его сиянием. Вершины дальних гольцов проступали четко и резко, будто нарисованные. Тишина кругом стояла такая, что слышно было, как с окрестных сосен, вздыхая, сползает снег.
      "Заколдованный лес, - Подумала Таёжка. - Вот-вот на тропу выйдет Снежный Король и скажет: "Загадывай желание, и я исполню его". А мне ничего не надо. Только чтобы скореё приехала мама".
      По скользким ступенькам она спустилась к погребку и толкнула обледеневшую дверь.
      "Не трогай... Сплю-ю", - прохрипела дверь.
      - Я быстро, - сказала Таёжка виновато и, пугаясь, вошла в полутемный погребок.
      В корзине, выстланной соломой, она нашла двух куропаток. Куропатки промерзли и стукались друг о друга, как деревянные.
      В избушке уже топилась печь.
      - Ощипывать будешь ты, ладно? - Таёжка подала Мишке куропаток. - Я боюсь.
      Мишка буркнул что-то насчет бабских нервов, взял куропаток, нож и вышел. Таёжка поставила на печку ведро со снегом и посыпала сверху солью, чтобы быстреё таяло.
      Через полчаса стало тепло. От ведра поднимался вкусный мясной дух. Таёжка едва поспевала сглатывать слюнки. Печка раскалилась, по бокам её забегали темно-красные искры. Отблеск огня лежал на Мишкином лице, и оно тоже было красным.
      - Ты сейчас как индеёц, - сказала Таёжка. - Только волосы белые.
      Мишка посмотрел на неё и фыркнул:
      - А ты Золушка. Вон весь нос в саже.
      На дворе заскрипели шаги, и в зимовье в клубах молочного пара вошли Василий Петрович и Семен Прокофьич Каринцев, директор леспромхоза. В избушке сразу стало тесно, запахло полушубками и табаком.
      - Привет тебе, мой скит убогий! - сказал Василий Петрович, снимая патронташ и раздеваясь, - О-о, суп по-царски, с куропатками! А, Прокофьич?
      Каринцев потянул воздух носом и зажмурился.
      - Картошку, вермишель клали? - спросил Василий Петрович, подсаживаясь к огню.
      - Все в порядке, - сказал Мишка. - Только меня из школы выгнали. До понедельника.
      - Весьма похвально. А с чего ты вдруг разоткровенничался?
      - Как - с чего? Вы меня на воспитание возьмете. В тайгу. Я вот и ружье прихватил.
      - Нет, брат, зимняя тайга не для пацанов. Летом - другое дело. Всегда будем рады.
      - До лета ещё семь раз помрешь, - пробормотал Мишка.
      - Ничего. Доживешь как-нибудь.
      Василий Петрович зачерпнул ложкой из ведра и объявил, что суп готов.
      После ужина Семен Прокофьич, молчавший до сих пор, сказал:
      - Приказ-то не отменили. Что делать станем, Петрович?
      - Придется ехать в край. Временщики чертовы! Вырубить такой массив кедра это уже не головотяпство, а вредительство!
      - А почему его нельзя вырубать? - спросила Таёжка.
      - Ну-ка, Михаил, лесной человек, разобъясни ей, - сказал директор, поглядывая на Мишку. Мишка пожал плечами.
      - Тут и дитю ясно. Кедр - самое дорогое дерево в тайге. Хвойная мука для скота - раз. - Мишка загнул палец. - Кедровое масло - два. Халву и начинку для конфет делают - три. Из древесины всякие там шкафы, которых моль боится, - это уже четыре. Камфара, спирт, канифоль... Ну и все, кажись, Василий Петрович?
      Василий Петрович засмеялся:
      - Видишь, Таёжка, целая лекция. Но и это не все. Кедр - золотое дно. От него не остается никаких отходов. Из опилок получают эфирные масла, даже скорлупа не пропадает.
      Тут удивился даже Мишка:
      - Ну уж, скорлупа?
      - Точно, брат. Из неё делают такую штуку - фурфурол называется. Он идет на приготовление пластмасс. А карандаши, которыми вы пишете, а целебные бальзамы из живицы! Тут уж Михаилу придется разуваться : на руках-то пальцев не хватит. И вот такое богатство мы не бережем!
      - Морду за это бить надо! - мрачно сказал Мишка.
      - Бить морду - не метод, - покачал головой Василий Петрович. - Надо доказать словом и делом. И мы докажем, даже если придется дойти до Москвы.
      "И дойдет, - подумал Мишка, глядя в лицо Василия Петровича. - Куда хочешь дойдет, не поступится".
      - Ну, мужики, я по-стариковски, на покой, - сказал директор. - Поясницу чтой-то ломит, не завьюжило бы завтра.
      - А мы вот сейчас выйдем да посмотрим. - Василий Петрович поднялся. - Кто со мной перед сном прогуляться?
      Вышли все, кроме Семена Прокофьича.
      Небо было чистое и походило на глубокое озеро, в котором плавали и зеленовато светились острые льдинки - звезды. Под ногами звезд было ещё больше: серебряных, чутких и певучих.
      Но ярче всех горела над бором большая светлая звезда. Когда Таёжка сощуривала глаза, от звезды расходился колючий голубой веёр.
      - Это Вега, - сказал Василий Петрович. - Она и вправду такая, как рассказывал Караган.
      - А кто этот Караган? - спросила Таёжка.
      - Караган - один старый енисейский киргиз. Красивый и мудрый человек. Я гостил у него два дня. И он рассказал мне легенду о Веге.
      Когда-то в верховьях Енисея жило храброе свободолюбивое племя Таежных Охотников. Законы у племени были справедливые и беспощадные. Больше всех человеческих слабостей презиралась трусость. Воина, бежавшего с поля брани, казнил собственный брат. Ещё страшнеё была кара за воровство. Вору отрубали голову и вешали на шею отцу или матери. Так старики ходили до самой смерти, и все племя знало: вот идут люди, родившие вора...
      Однажды хлынули на землю Охотников полчища монголов.
      Они пришли зимой, и была их такая несметная сила, что лед на реках не выдерживал тяжести идущей орды.
      Племя Охотников было малочисленно. Оно не могло выстоять против огромного войска завоевателей. С боями Охотники уходили все дальше на Север, гибли в болотах и нехоженой тайге.
      И вот осталось всего несколько сотен гордых воинов. Но военачальник решил уничтожить и эту горстку.
      В руки завоевателей попал молодой Охотник, разведчик Артай.
      "Веди нас к своим сородичам, - сказал ему военачальник. - И мы сделаем тебя наместником этого богатого края".
      И Артай повел завоевателей. Он вел их через глухие топи, через быстрые горные реки, вспоившие его своей водой, через родную тайгу, вскормившую его. Все дальше и дальше в лесную глухомань забирались они.
      Однажды вечером, на ночлеге, Артай сказал военачальнику:
      "Остался один переход до лагеря Охотников. Завтра мы будем там. А сейчас я хочу помолиться своему богу".
      "Молись", - сказал военачальник.
      И Артай ушел на вершину гольца.
      Ночью на гольце вспыхнул огромный костер. Казалось, он охватил полнеба.
      "Охотник зажег светильник своему богу", - решили монголы.
      К полуночи костер погас, но Артай не возвращался. Тогда военачальник послал воинов на вершину. Но воины нашли там только пепелище да обугленные кости Охотника. Артай завел их в таежные дебри и убил себя, чтобы не даться в руки врагам.
      В гневе военачальник приказал развеять останки Охотника. И когда завоеватели принялись ворошить пепелище, из него вдруг взлетело раскаленное сердце Охотника. На глазах изумленных воинов оно поднималось всё выше и выше, пока не превратилось в яркую голубую звезду - Сердце Артая...
      - Красивая сказка, только очень грустная, - сказала Таёжка и задумалась. Я почему-то вспомнила о Данко. Ты мне читал, помнишь? И ещё о Сусанине.. Отчего это? Ведь старый Караган ничего не слыхал о них, правда?
      - Правда, - не сразу отозвался Василий Петрович. - Я рассказал Карагану легенду о Данко.
      - И что же он?
      - Он сказал мне: "Артай и Данко похожи, как братья. Потому что они родственной, солнечной крови. А солнце для всех одно".
      СКОЛЬКО ПРИЗНАКОВ РАВЕНСТВА?
      Заявившись домой, Мишка прикинулся больным. В коровнике он предварительно накурился самосаду и поэтому кашлял очень натурально. Комедия разыгрывалась для отца, которого Мишка побаивался.
      Отец работал в леспромхозе и вот-вот должен был нагрянуть домой из дальнего рейса.
      Таёжка довела Мишку до дома, рассказала матери, какой он больной, несчастный, и уехала в Озерск.
      Мишка затосковал. От нечего делать он взялся за историю, по которой его собирались спросить со дня на день. На этот счет у Мишки был особый нюх, поэтому все предметы он учил по очереди.
      Материал попался интересный: поход крестоносцев и Чингисхан. Читая про битву у реки Калка, Мишка сокрушенно думал о поражении русского войска.
      "Тоже мне несметное полчище... Жалких сто тысяч. Мне бы тогда три "максима", я бы этим завоевателям показал..."
      Он представил себе, как лежит за пулеметом и на него с диким визгом мчится вражеская конница... Все страшнеё и ближе гудит земля под копытами косматых степных коней, все громче завывание всадников, все ослепительнеё сабельный ливень, - и вдруг в сумятицу звуков врывается захлебистый лай Мишкиного пулемета. Летят через голову наездники и кони, и через минуту вся лава в панике поворачивает назад. А вслед за нею полукольцом несется русская конница, и мечи её победно сверкают на солнце!..
      ...Вернувшись в школу, истории Мишка не боялся. Но чутье на этот раз его подвело. Был урок геометрии. Мишка сидел спокойный и умиротворенный, потому что вызывали его совсем недавно. И, когда Сим Саныч спросил, кто может рассказать о признаках равенства прямоугольных треугольников. Мишка вместе со всеми машинально поднял руку. Он смотрел на учителя беззаботным и честным взглядом первого ученика.
      - Ну что ж, - сказал вдруг Сим Саныч, - иди, Терехин.
      Мишка поспешно спрятал руку, но было уже поздно.
      - Горю, как швед, - успел он шепнуть Таёжке. Она поняла и тут же принялась строчить шпаргалку. Сим Саныч занялся устным опросом. Чтобы выиграть время. Мишка решил применить испытанное средство, которое постоянно носил в бездонных карманах своих штанов: он намазал мел вазелином.
      - Не пишет, - выждав, сообщил Мишка и для убедительности поскреб мелом доску.
      - Можно, я сбегаю за другим? - предложила Таёжка, скатывая в руке бумагу.
      Сим Саныч кивнул и продолжал опрос. Проходя к двери, Таёжка незаметно сунула Мишке спасительную шпаргалку. Когда она вернулась с мелом, Сим Саныч сказал:
      - Терехин, положи шпаргалку на стол.
      Мишка опешил, ведь Сим Саныч стоял к нему спиной и ничего не мог видеть.
      - Пожалуйста, - обиделся Мишка. - Я и без неё сумею...
      - Посмотрим, - засмеялся Сим Саныч. - Сколько признаков равенства?
      - Четыре.
      - Так. Перечисли.
      Терять Мишке было нечего, и он ответил:
      - Первый, второй, третий и четвертый.
      - Угу, - сказал Сим Саныч. - Давай дневник. И Забелина тоже. А потом потолкуем.
      Через минуту в дневниках Мишки и Таежки появились красивые единицы.
      После уроков Сим Саныч позвал Мишку в учительскую. Вслед за ними поплелась и Таёжка. В учительской никого не было.
      - Вот что, Терехин, - начал Сим Саныч. - Запомни : шутки бывают уместные и неуместные. Неуместные шутки смахивают на хулиганство.
      - Ну какой же он хулиган? - вступилась за товарища Таёжка.
      - Да? - спросил Сим Саныч. - А рисунок, а снегирь, а очки? Забыли?
      Нет, они ничего не забыли, в том числе и случай с очками. Месяц назад был медицинский осмотр, и доктор прописал двум девчонкам носить очки. Через три дня весь 6-й "В" явился на урок ботаники в очках. Кому не удалось найти обычные, тот купил себе в аптеке противосолнечные. А Курочка-Ряба раздобыл даже пенсне с одним стеклом и примотал его за ухо куском шпагата.
      Весь класс, за исключением двух человек, сидел как в тумане, и урок, конечно, был сорван.
      - Анатолий Сергеич хотел тогда увольняться, - продолжал Сим Саныч. - А уволить надо было Терехина. Никто не просит тебя быть ангелом, но я тебе вот что скажу: не сбивай ребят с панталыку. Иначе...
      Классный руководитель посмотрел на Мишку в упор. И Мишке стало не по себе под этим колючим, холодным взглядом.
      Сим Саныч и раньше отчитывал Мишку. Но тогда все было по-другому. Тогда в глазах учителя, где-то в их глубине, таилась добрая и чуть насмешливая улыбка. Сейчас улыбки не было, и серые глаза учителя потемнели от гнева.
      - Можешь идти, Терехин.
      Мишка потоптался на месте, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел, опустив голову. Таёжка догнала его в коридоре:
      - Миш!
      - Отстань!
      - Но при чем тут я?
      - Уйди, говорю!
      Таёжка остановилась и беспомощно посмотрела Мишке вслед.
      Не зная, куда себя девать. Мишка долго бродил по улицам городка. На сердце у него было погано. То и дело вспоминался неприязненный тон, каким говорил с ним классный руководитель. Если бы Сим Саныч знал, как к нему относится Мишка, то никогда не стал бы смотреть на него такими злыми глазами.
      Да и что особенного случилось? Ну, не выучил геометрию, эка важность! И почему он, Мишка, сбивает ребят с панталыку? Что они, бараны? Своего ума нет? Потом Мишка вспомнил о Таёжке и пожалел, что обошелся с нею так грубо. Действительно, она-то при чем? По дороге в интернат Мишка столкнулся с Сим Санычем. Сим Саныч прошел мимо и даже не взглянул на Мишку.
      ЛЕДОХОД
      Ночью двенадцатого мая Озерск был разбужен оглушительным треском: проснулась река. Минуту спустя раздался мерный, неудержимо нарастающий рев, будто у реки затрубило тысячеголовое стадо сохатых. Это накатывался с верховьев вал полой воды.
      Над городком забился серый волокнистый туман. Ближе к реке он густел, сбиваясь в подвижные языки; последний гнилой снежок обмяк и расползался по берегу тусклыми лужицами.
      Утром весь Озерск от мала до велика высыпал к реке. Вода расшатывала непомерную толщу льдин, ставила их на дыбы и с маху швыряла друг на друга. Льдины стонали, рассыпались колючими иглами, в которых всеми цветами радуги играло блеклое солнце. Солнце ещё только входило в силу, разгоняя темно-сизые, с белым оперением тучи. Они сваливались за рекой в темные лесистые пади.
      Таёжка и Мишка стояли рядом с Василием Петровичем и жадно глядели на реку, глотая стылый, насыщенный водой воздух. Таёжка видела ледоход впервые и сейчас ненасытно впитывала в себя эту бесшабашную русскую красоту. Кроша и подминая друг друга, льды пролетали мимо. Казалось, что в спешке и тесноте они дышат хрипло, как затравленные белые звери.
      Река несла на своем хребте куски дороги, вкривь и вкось разбросанные от берега до берега. Где-то вверху по реке, на заторе, льды бухали далекими пушечными выстрелами. А у берега старухи умывали ребятишек и давали им с ладони глотнуть мутной вешней воды. Таёжка от отца знала про этот обычай: напои малыша во время ледохода - и до самой старости, до седых волос будет бурлить в нем молодая сила сибирского половодья.
      В улюлюканье воды, в шуршание льдов вплеталась негромкая скороговорка старухи, стоявшей неподалеку с четырехлетним внуком:
      - Под светлым месяцем, под ходячими облаками, сквозь леса дремучие идет-гудит вода полая, зорями перепоясывается, звездами застегивается. Окроплю тебя той живой водой, не старела, не стыла чтобы алая кровь. Будь прям, как солнца лучи, силы-смелости у реки возьми!..
      - Силы-смелости у реки возьми, - шепотом повторила Таёжка.
      С реки налетал ветер, обдавая лицо студеными брызгами. Было очень холодно, и Таёжка прятала в рукава озябшие, красные руки.
      - Ну, хватит, пойдем, - сказал Василий Петрович. - А то ещё простудитесь, чего доброго.
      Они направились к школе. Дорогой Таёжка несколько раз оглядывалась на реку, и ей все казалось, что она видела какой-то удивительный сон.
      С улыбкой она вдруг вспоминала строгое и нелепое предупреждение, наклеённое на набережной Яузы: "По льду реку не переходить. За нарушение штраф 25 руб.". По тамошнему льду могла бы перейти разве кошка, да и то для этого ей пришлось бы спускаться по веревке с набережной двухметровой высоты...
      Возле школы, на просохшем пустыре, шла игра в бабки.
      - Ну, я зайду к директору, - сказал Василий Петрович.
      Мишка кивнул, нащупывая в кармане биток - крупную бабку, налитую свинцом. Вразвалку подошел к играющим.
      - Возьмете? - спросил он и, не дожидаясь ответа, поставил на кон три бабки.
      Кон били с пятнадцати шагов. Таёжка стала в сторонке и наблюдала за игрой. Когда подошла Мишкина очередь, на кону осталось семь бабок.
      Мишка покачал на руке биток и, не целясь, размахнулся. Тяжелый биток просвистел в воздухе и врезался в кон. Бабки подпрыгнули и разлетелись в разные стороны.
      - По целой, - сказал Мишка. - Ставьте.
      Игроки поставили новый кон. В случае промаха Мишка один должен был оплатить его. Шеи игроков вытянулись. Мишка не спеша подошел к черте и с минуту стоял, напружинив ноги, словно готовясь к прыжку. Снова просвистел биток. Из кона, как зубы из челюсти, полетели бабки. Устояла только одна, справа - толстая и приземистая.
      - Бью, - сказал Мишка.
      Игроки злорадно переглянулись - тут-то уж риск ни к чему, все равно промахнется. Но их надежды не оправдались: бабка крякнула и с размаху шлепнулась в лужу. Через минуту Мишка обчистил всех до последнего битка. Сгребая бабки, сказал:
      - Мазилы! Учитесь, пока жив! Поняли?
      У игроков были такие постные физиономии, что Мишка решил проявить великодушие. Кроме того, ему хотелось покрасоваться перед Таёжкой.
      - Вот что, - сказал он. - Хотите вернуть свои бабки?
      Игроки неуверенно закивали.
      - Тогда везите меня до мельницы и обратно.
      Мишку подобострастно подхватили на руки и понесли. Он возлежал, величественный, как рабовладелец, и Таёжка едва не задохнулась от смеха.
      - Эй ты, падишах! - раздался вдруг голос Сим Саныча.
      Носильщики от неожиданности выпустили Мишку, и он шлепнулся на землю.
      - "Уронили Мишку на пол", - подходя, процитировал Сим Саныч. - Вот что, Терехин: собери-ка ребят минут за десять до звонка. Договорились?
      - Договорились. А зачем?
      - Поговорим о лете.
      - Ясно, - сказал Мишка. Он уже знал, о чем пойдет разговор.
      Перед началом урока в 6-й "В" вошли Сим Саныч и отец Таёжки. Грохоча крышками парт, класс поднялся.
      - Садитесь, - сказал Сим Саныч. - Василий Петрович Забелин хочет поговорить с вами о каникулах.
      - Я, собственно, с одним предложением, - начал Василий Петрович. - С начала каникул вы все пойдете на практику, так? Кто в колхоз, кто в РТС. Дело это стоящеё, по-моему. Вы уже взрослый народ. И пора подумать о том, что скоро вы станете хозяевами всего, что есть в стране. В том числе хозяевами наших лесов. А лес - это настоящеё богатство. И, чтобы по-умному распоряжаться им, его надо знать. Вот я и предлагаю вам отправиться на месяц в тайгу и помочь экспедиции таксаторов. Нынешним летом она будет работать в наших краях.
      - А чего они делают, эти таксаторы? - спросил Генка Зверев.
      - Дело у них нелегкое, брат. Сказать прямо, чертовски опасное дело. Таксаторы специальными столбиками разбивают лес на квадраты, потом покрывают карты значками. Значки эти говорят о запасах и составе леса.
      - Что здесь опасного? - удивился кто-то.
      - Опасно то, что маршрут проложен по компасу и таксатор не имеёт права ни на шаг уклониться в сторону. Трясина перед тобой - иди через трясину, скала лезь на скалу. По картам таксаторов составляют единую генеральную карту. Без неё в лесном хозяйстве как без рук. А почему, как вы думаете?
      - Я знаю почему, - заерзал на месте Курочка-Ряба.
      - Ну-ну?
      - Потому что каждый рубил бы лес, где ему вздумается.
      Василий Петрович кивнул:
      - В общем, правильно. А через десять лет наша страна осталась бы голой, как...
      - ...как лысина нашего ботаника, - подсказал Мишка.
      Класс захохотал.
      - Клоун Терехин, - сказал Сим Саныч, - ещё слово - и вам придется раскинуть свой балаган за дверью... Василий Петрович, продолжайте.
      - Да я, пожалуй, уже все сказал. Остается выяснить, кто согласен помочь таксаторам. Нам нужно человек пять-шесть. - Василий Петрович помолчал, потом добавил: - Должен только предупредить, ребята, что жизнь в тайге не сахар. Мамок и нянек у вас там не будет. Да ещё ко всему прочему - мошка и комарье. Бывает, дохнуть нечем.
      - Ну, комарье, - махнул рукой Мишка. - А "Митя в халате" на что?
      "Митей в халате" таежники в шутку прозвали средство против гнуса диметилфталат.
      - Все-таки подумайте до завтра, - сказал Василий Петрович. - Такие дела с маху не решают.
      На другой день вызвались пойти в тайгу Мишка Терехин, Генка Зверев, его дружок Курочка-Ряба и братья Щегловы.
      - Я бы тоже пошел, - шепнул Таёжке, Шурка Мамкин. - Знаешь, как хочется! Да только семью-то не бросишь: я ведь теперь за старшего.
      - Ты не огорчайся, Шур, - тоже шепотом ответила Таёжка. - Мы договоримся, тебя кто-нибудь подменит дома, а ты к нам на недельку приедешь. Ладно?
      Шурка кивнул.
      БУКЕТ ЧЕРЕМУХИ
      В конце мая на острове за речонкой Браженкой, как раз напротив интерната, закипел белым цветом черемушник.
      Мишка не находил себе места. Он бросал книги, подходил к распахнутому окну и стоял подолгу, без единой мысли в голове.
      Наконец однажды он не выдержал и выкрал у паромщика деда Игната юркую долбленую лодку. Подогнав лодку к интернату. Мишка свистнул. Таёжка, посвященная в его планы, выбежала на берег, и лодка отчалила.
      На острове было ещё много талой воды; повсюду в ложбинах сверкали синие крапины мочажин; на взгорьях пробивалась ершистая трава и голубели подснежники. Кое-где торчали сухие дудки медвежьей пучки. Когда их заденешь, они звенят протяжно и глухо.
      На сухом пригорке Мишка выкопал несколько луковиц саранки и, очистив, протянул Таёжке.
      У луковиц был привкус старого меда - терпкий и чуть горьковатый.
      - Вкусно? - спросил Мишка.
      - Угу!
      Мишка потоптался на месте и вдруг спросил:
      - Тай, тебе это... кто-нибудь записки в Москве писал?
      - Какие записки?
      - Ну, про то, что нравишься, и все такое... Писали?
      - Нет.
      - А хочешь, я буду писать? - Мишка густо покраснел.
      Таёжка посмотрела на него удивленно и засмеялась:
      - Чудной ты! Зачем же записки, когда мы в одном классе? Ты лучше так скажи.
      - Так неинтересно. Вон старшеклассники все пишут. Я однажды у Витьки Королева почту таскал. К Зинке Матвеёвой и обратно. Они друг другу стихами писали... Как это, сейчас вспомню...
      Мишка потер ладонью лоб, потом прочел заунывным голосом:
      Я знаю: век уж мой измерен;
      Но, чтоб продлилась жизнь моя,
      Я утром должен быть уверен,
      Что с вами днем увижусь я...
      - Здорово?
      - Да, - откликнулась Таёжка. - Это стихи Пушкина. Их очень папа любит.
      Мишка смутился. Ай да Витька, какого тумана напустил, черт хитрый! А Зинка, поди, думает, что это его стихи... Надо будет прочитать Пушкина от корки до корки.
      Покосившись на Таежку - не смеётся ли она, - Мишка прибавил шагу.
      Над полянами порхали ранние бабочки-пестрянки - ярко-бордовые, с черными пятнами на крыльях. Пролетая над лужами, они стремительно падали вниз: наверное, принимали собственное отражение за другую бабочку. С веток черемух на них равнодушно глядели дрозды.
      - Слушай, - сказала Таёжка, - почему они их не трогают?
      Мишка пожал плечами:
      - Потому что невкусные.
      - А ты их пробовал?
      - Нет. Но Риба говорил, что пестрянки ядовитые.
      - Миш, а почему Риба всегда такой... ну, невеселый, что ли?
      - С чего бы ему веселиться? - удивился Мишка. - У него в прошлом году жена утонула. Тебя-то здесь ещё не было.
      - И об этом знает весь наш класс?
      Мишка не ответил. Таёжка опустила голову и тихо сказала:
      - Я не знала, что ты злой. У человека такое несчастье, а мы над ним издеваемся.
      Мишка снова промолчал, но было видно, что слова Таежки задели его. Уже по пути домой он вдруг сказал:
      - Конечно, смеяться над ним нехорошо. Да мы и не со зла, а так, по глупости. Нам-то вроде потеха, а ему... Ну да ладно, не будет больше этого...
      Вечером они отправились проведать Шурку Мамкина. Таёжка прихватила с собой несколько веток черемухи. Почуяв её запах, Шуркин отец зашевелился на кровати и открыл глаза.
      - Черемуха... зацвела? - спросил он, и голос у него сорвался.
      Таёжка молча протянула ему букет. Шуркин отец прижал черемуху к лицу и затих. Только грудь у него ходила медленно и тяжко.
      О чем он думал в эту минуту? О своих ли ребятишках, которые при живом отце остались наполовину сиротами? Или о том времени, когда он, здоровый и сильный, без устали махал топором и из-под топора летела пахучая янтарная щепа?
      Таёжка с Мишкой неслышно вышли и во дворе столкнулись с Шуркой. Шурка нес на плече большую связку ивовых прутьев.
      - Вот, - сказал он, - отцу принес. Он когда-то здорово корзины плел. Может, за работой повеселеёт? А то лежит и все думает, что он лишний, в тягоств нам.
      Шурка положил связку на крыльцо и улыбнулся виноватой улыбкой. Он всегда так улыбался, как будто был в чем-то виноват.
      МАМА ПРИЕЗЖАЕТ
      Шестого июня закончился учебный год. Все классы выстроились во дворе на торжественную линейку. После короткой речи директора был дан последний звонок. Он звенел долго и переливчато.
      - Ну что, дикие команчи? - обратился к своему классу Сим Саныч. - Небось для ваших ушей это лучшая музыка? Признавайтесь!
      "Команчи" нестройно загудели, выражая фальшивый протест.
      - Ладно, верю, - сказал Сим Саныч. - Верю, что вы жаждете заниматься даже летом. Круглые сутки, до последнего вздоха. Особенный энтузиазм я читаю на лицах Гены Зверева и его соратника Вити Рогачева. Это и понятно. У них ведь на осень переэкзаменовка по русскому. Поэтому они решили взять в тайгу свой любимый учебник. Я правильно говорю?