Наблюдая эту впечатляющую картину, я думаю о мужестве наших летчиков — штурмовиков, сумевших преодолеть огонь зениток и нанести столь точный удар по маневрирующим кораблям. А ведь на их самолетах нет прицела для бомбометания. Тут нужны и глазомер, и отвага, и опыт. Все это есть у наших боевых друзей, учеников и соратников Антона Карасева и Нельсона Степаняна.

Вот и второй вражеский корабль скрылся под водой.

Штурмовики собираются в группу. Считанные минуты — и мы уже у себя дома, на новом аэродроме. Горячо поздравляем капитана Романова и его подчиненных с удачной штурмовкой.

— Друзья! А ведь сегодня двадцать четвертое июля — День Военно — Морского Флота, наш праздник! — говорит парторг эскадрильи техник звена А. Снигирев.

И все мы дружно кричим «ура» по случаю праздника и победы над врагом, которая нами только что одержана. И соседний лес тоже кричит «ура» голосом гулкого эха.

Еще только десять часов утра, а солнце уже успело прогреть землю и воздух. Я иду к заливу купаться. На берегу меня догоняют Снигирев, техник по вооружению Самойлов и кто-то из летчиков. Они хватают меня и, как котенка, подбрасывают вверх. В чем дело? Я отбрыкиваюсь. Но ребята подкидывают меня еще выше.

Черти! Уроните — разобьете. Будет ЧП… Но они не унимаются.

Тогда скажите хотя бы, что это значит!

— Это значит, что мы поздравляем тебя со званием Героя Советского Союза!

Снова на весь остров гремит горластое «ура».

— Вы шутите?

— Нет, не шутим.

— А вы не ошиблись?

— Нет, не ошиблись. Передано по радио. Три новых Героя: ты, Семен Львов и Дмитрий Татаренко.

— Тогда и за них надо «ура», — предлагаю я.

Накричавшись до хрипоты, мы возвращаемся на аэродром. Я иду как во сне. Верится и не верится. А на аэродроме уже получено еще одно радостное сообщение. Его принесли газеты с опубликованным в них праздничным приказом командующего. Большая группа наших тружеников аэродрома награждена орденами и медалями. Это уже не первые их награды. Техникам Коровину и Андрианову будут вручены ордена Красной Звезды, Линнику (все мы по — прежнему называем его дядей Володей) — орден Отечественной войны первой степени, орденом Красного Знамени награжден мой ведомый Николай Шестопалов.

Важным событием отмечен и следующий день. Техникам Евсееву, Баранову и нашему писарю Дуку объявлено, что они едут учиться в летную школу. Это не было для нас неожиданным. Еще на тыловой базе, когда мы получали новые самолеты, поступило указание командующего ВВС выявить в полку лиц, окончивших аэроклубы, проверить, достаточно ли хорошо владеют они техникой пилотирования, и оформить на них необходимые документы. Я проверял летные навыки Баранова и Евсеева. Самолет У-2 они водили отменно. В ту же пору взмолился передо мной Женя Дук:

— Товарищ командир, научите меня летать.

— Легко сказать — «научите»!

— Но вы же обещали…

В общем, посадил я Женю в кабину. Сделали мы двенадцать полетов по кругу и два полета в зону (выполняли фигуры пилотажа). Потом я сказал Жене, чтобы он летел самостоятельно, а сам затаился, спрятался в передней кабине. Дук уверенно поднялся в воздух, сделал круг и сел. Радости его не было границ.

Оформляя на Женю документы, я написал в них, что в 1938 году он учился в Ленинградском техническом аэроклубе, не закончил его, но «техникой пилотирования владеет». Написал я также, что обучение его «желательно начать на самолете У-2». Заранее скажу, что Женя был принят в Ейское училище, так же как Евсеев и Баранов.

А в тот памятный для всех нас день 25 июля 1943 года мы устроили трем нашим товарищам теплые проводы. Они уехали, а мы остались на острове Сейскари и продолжали воевать. Сопровождая штурмовиков, Саша Шилксв сбил три вражеских истребителя, Петр Прасолов — два, Николай Шестопалов — один, Алексей Баранов уничтожил Ю-88. Этот «юнкере» прилетел к нам без истребителей. Время шло к вечеру, но было еще светло. Младший лейтенант Баранов (однофамилец уехавшего учиться техника) нес боевое дежурство. Он поднялся в воздух и, что называется, на глазах у нас отправил фашиста к праотцам.

Не могу не рассказать еще об одном любопытном случае, имевшем место в дни нашего пребывания на острове Сейскари, как-то я был срочно вызван в штаб. За несколько минут до вылета ко мне подошел работавший у нас авиационный инженер. Он осуществлял так называемую доработку на двигателе АШ — 82. Все, что надо было сделать на Сейскари, инженер сделал. Теперь он просил отправить его на Лавен — сари. Но у нас не было двухместного самолета.

— Вот разве что на истребителе, — говорю я. — Пожалуйста, через шесть минут будете там.

— Вы смеетесь, товарищ капитан, а я серьезно, — обиделся инженер.

— Нет, почему же? Я тоже серьезно, — говорю я. — Ложитесь под тягу управления, только руками за нее не беритесь.

Инженер посмотрел на меня, подумал и решительно шагнул к самолету. Это был высокий, сухощавый человек в коричневом костюме и в тапочках. С трудом протиснулся он в люк, кое-как развернулся там и лег. Я сел в кабину, запустил мотор, посмотрел сквозь заднее бронированное стекло. Видны были только ноги в белых носках и тапочках. В воздухе я еще раз взглянул на своего пассажира. Он лежал спокойно, не шевелясь. Самолет шел над самой водой. Приближаясь к аэродрому Лавенсари, я увидел над ним четверку МЕ-109. Они уже пикировали, пытаясь атаковать стоявшие на площадке самолеты. Я помешал им, и «мессершмитты» стали набирать высоту. Потом два из них пошли на меня, а два опять попытались нанести удар по нашим дежурным самолетам. Волей — неволей мне пришлось завязать бой с четверыми. В удобный момент я открыл огонь по одному из вражеских истребителей, и он, задымив, ушел в направлении Кургаловского полуострова. Между тем в воздух поднялось звено ЯК-1, и три остальных «мессершмитта» также поспешили на свой аэродром.

Взволнованный боем, я приземлился, зарулил, передал самолет технику и ушел в штаб. И вот, помнится, разговариваем мы с командиром, а в землянку вбегает матрос:

— Товарищ подполковник, обнаружен какой-то неизвестный.

Никитин удивленно поглядел на матроса:

— Но где же он?

Там… Мы нашли его в самолете товарища капитана. Только тут я понял, в чем дело, и с разрешения командира возвратился на стоянку. Мой пассажир, о существовании которого я непростительно забыл, пережив горячку боя, стоял под охраной вооруженного матроса. Волосы инженера были растрепаны. Лицо его покрывала бледность. Должно быть, и у меня в ту минуту был не менее жалкий вид. Я пытался что-то объяснить инженеру, просил у него прощения. Придя в себя, он не без юмора рассказал обо всем, что пережил, и мы от души посмеялись. Потом я привел его в штаб, представил командиру полка, и мы еще раз, теперь уже вместе, рассказали всю эту забавную историю.

Никитин сказал что-то укоризненное по моему адресу. Я чувствовал себя виноватым. Но все обошлось. Инженеру было предложено отдохнуть. А меня ожидало нечто совсем неожиданное. Я должен был сдать эскадрилью и отправиться в Москву, в распоряжение главнокомандующего военно — морской авиацией генерал — полковника С.Ф.Жаворонкова.

Приказ есть приказ, и 18 августа 1943 года, в День авиации, я покидаю полк. Эскадрилью я передал Ивану Ивановичу Цапову. Он выстраивает ее. Передо мной стоят недавние сержанты — летчики, ныне уже младшие лейтенанты. У каждого на груди боевой орден. Ордена и медали сияют на гимнастерках техников и младших специалистов.

— До свидания, товарищи! Спасибо вам за дружбу, за боевое умение и мужество. — Голос мой срывается (нервы, нервы — раньше я как-то не замечал этого). — Помните, всегда помните о тех, кто не вернулся с боевого задания. Терпеливо учите новичков. Не забывайте чапаевское правило, которому мы всегда были верны: «Сам погибай, а товарища выручай». Желаю вам всем дойти до светлого дня победы над фашизмом…

В полете меня сопровождают Саша Шилков (теперь он заместитель командира эскадрильи) и мой постоянный ведомый Коля Шестопалов. Мы делаем круг над островом, на большой скорости проносимся над стоянкой и «горкой» поднимаемся в голубое балтийское небо.

Перед самым Кронштадтом Шилков и Шестопалов по моему сигналу уходят в обратный путь. До свидания, друзья! Я смотрю им вслед. Когда-то еще мы встретимся?

В штабе соединения меня принимает новый командир дивизии подполковник Корешков. Я рассказываю ему о положении дел на островах.

— Что ж, за добрые дела островитян можно и дымок пустить. — Он достает свой портсигар: — Кури.

— Спасибо, не курю, товарищ подполковник.

— Так и не научился? А помнишь, как мы закурили за твой первый орден?

— Помню, товарищ командир. Вы тогда мне еще папиросу за ухо положили и сказали, чтобы я потом завторой орден дымюк пустил.

— Ну и как, не ошибся я насчет второго-то ордена? Вот так, — говорит Корешков, глубоко затягиваясь, и выпускает кольца сизого дыма.

В это время звонит телефон, и командир снимает трубку. Я осматриваю его скромно обставленный кабинет. На стене слева от меня висит портрет в черной рамке. С портрета смотрят живые, задумчивые глаза Петра Васильевича Кондратьева. Каким замечательным человеком был он, полковник Кондратьев. Четыре прямоугольника в петлице и Золотая Звезда Героя на груди. Меньше чем за два года прошел он путь от командира эскадрильи до комбрига. А 2 июня 1943 года, в день, когда 61-я авиабригада была переименована в 1-ю гвардейскую истребительную авиационную дивизию, ее командир погиб…

Корешков заканчивает телефонный разговор.

— Так вот я и говорю. — Он выходит из — за стола. — Пришла пора поздравить тебя с золотой звездочкой. — Командир дивизии крепко пожимает мне руку. — А по секрету могу сообщить, что награда твоя уже привезена из Москвы. Сейчас на истребителе перелетишь на «пятачок». А вечером член Военного совета на торжественном собрании по случаю присвоения 57-му штурмовому полку гвардейского звания вручит тебе орден Ленина и Золотую Звезду Героя. Так что не задерживайся. Завтра возвратишься сюда, и мы на У-2 отправим тебя в Вологду. Неделю дома, а потом в Москву к Жаворонкову,

Не буду подробно рассказывать о получении награды. Скажу только, что волновался я на этом вечере, как не волновался ни в одном из боев. Скромный товарищеский ужин, на котором контр — адмирал Н. К. Смирнов вручил мне орден Ленина и Золотую медаль Героя Советского Союза, прошел в обстановке удивительной сердечности и теплоты. Кто-то принес мне баян. Были песни, была пляска, были задушевные речи и добрые напутствия.

А назавтра мы снова встретились с подполковником Корешковым, и он, еще раз поздравив меня, подержал на ладони мою звездочку, как бы пробуя ее на вес.

— Порядок! И нельзя не закурить по такому случаю. Не забыл, как дым-то пускать из носа?

Мы взяли из его портсигара по папиросе и закурили. И я, конечно, закашлялся.

— Тоже мне герой! На войне курить не научился.

В это время к нам подошел невысокого роста офицер:

— Товарищ подполковник, машина готова, можно лететь.

— Знаете друг друга? — Корешков перевел взгляд с Саблина на меня.

— Знаем.

Я вспомнил, как однажды в дикую штормовую погоду старший лейтенант Саблин ночью доставил нам на остров почту. Мы уговаривали его остаться, заночевать, но он улетел к соседям («Там тоже ребята ждут писем»).

Вскоре я уже летел на самолете У-2, управляемом Саблиным, в родную Вологду.

Как всегда, дни побывки в родных краях промелькнули быстро. Согласно предписанию я через неделю прибыл в Москву и явился на прием к командующему ВВС Военно — Морского Флота генерал — полковнику С.Ф.Жаворонкову.

— Так вот вы какой, капитан Каберов! — меряя меня взглядом, сказал он с улыбкой, после того как я ему представился. — А мне почему-то вы виделись богатырем.

— Что делать, товарищ генерал! Не удался ростом.

— Ничего, зато кое в чем другом удались. Садитесь. — Он указал на кресло. Первым, на что я обратил внимание в кабинете Жаворонкова, был фотопортрет полковника Кондратьева — точно такой же, какой я видел у нашего комдива.

Наша беседа была непродолжительной. Жаворонков сообщил мне, что отныне я летчик — инспектор Ейского авиационного училища. Моя просьба оставить меня на фронте была вежливо выслушана и твердо отклонена.

— Повоевали, товарищ Каберов, и хватит, — сказал генерал. — В вашем боевом опыте нуждается молодежь. Позаботьтесь о том, чтобы курсанты, обучаясь, чувствовали себя как бы в боевой обстановке. Мы отправили в училище трофейный истребитель «Мессершмитт — 109». Вам придется полетать на нем. Всего доброго, товарищ Каберов!..

На этом можно было бы и завершить мою книгу, потому что вплоть до дня победы над фашистской Германией мне больше не довелось участвовать в боях. После года работы в Ейске я был послан на высшие офицерские курсы, а потом получил назначение на Дальний Восток. В послевоенное время закончил Военно — воздушную академию. Командовал полком, летал на чудесных реактивных истребителях.

Все это было захватывающе интересным. Но в последней главе своих воспоминаний я позволю себе рассказать лишь о двух мирных днях, которые всколыхнули в моей памяти все пережитое на войне.