– Нет, детка, не принимай это так близко к сердцу! – Марте с несчастным видом погладила меня по щеке. – Знаешь что, ты можешь посидеть в розарии. Там солнечно и воздух свежий, и, пожалуй, розарий – частица дома. На всякий случай, если спросит господин.

Я задала Марте вопрос, не могла бы я ей чем-либо помочь: рубить капусту, или чистить сельдерей, или что-то еще… Но она и слышать об этом не желала.

– Господин сказал: «Дине надо отдыхать!»

Так что я, сидя на выкрашенной в белый цвет скамье в розовом саду, смотрела ввысь, дышала и ничегошеньки не делала. Но по крайней мере это было лучше, чем сидеть в горнице и тоже ничего не делать. Лето уже наступило, так что самые ранние из роз, начав распускаться, покрылись мелкими бледно-розовыми цветочками.

Этот розарий был на свой лад диковинным садом. Все посаженное там было для красоты, а вовсе не для того, чтобы приносить пользу. Не то что садик матушки, где даже самое мельчайшее, самое маленькое растеньице преследовало какую-то цель: либо нам в пищу, либо для приправы. Или же служить снадобьем против той или иной хвори. Здесь же, по большому счету, росла лишь лаванда, да несколько небольших и низеньких кустиков самшита, да еще розы, розы и снова розы, розы без конца. Живые изгороди из роз, мелкие розочки, крупные розы, вьющиеся и ползучие розы!

Дорожки, усыпанные гравием, были повсюду: они кружили между розами или, вернее, окружали их, одно кольцо дорожек в другом, так что из всего этого образовалась целая сеть запутанных дорожек. Пожалуй, так было задумано, чтобы знатные фру и фрекен прогуливались среди роз, «совершая свой тур» и не выходя вообще за высокие каменные стены розария. Но где же, собственно говоря, были все эти фру и фрекен? В доме я не видела никого, не считая Саши, и я была уверена в том, что она не «по-настоящему» знатная, несмотря на бирюзовые шелковые юбки.

Единственным господином в доме был ныне Вальдраку. Может, ему достался этот дом от прежних владельцев. И во всяком случае, прошло немало времени с тех пор, как знатные фру шествовали по этим извилистым дорожкам, ведь розы росли так густо и дико, что ныне во многих местах трудно было пройти мимо, не разодрав рукав или юбку. Я оглянулась. Непохоже, чтобы кто-то следил за мной из дома. Вальдраку велел отдыхать, но как раз поэтому я могу, пожалуй, пройтись хорошенько и осмотреться.

Я поднялась и расправила полосатую юбку. А затем начала медленно прогуливаться в лабиринте роз, и ни один голос из дома не окликнул и не остановил меня. Чудно! Ведь я знала, что кругом повсюду стены, а сад и вправду не больно велик. Но как только я сделала несколько кругов в запутанной сети дорожек, мне показалось все же, будто дом и стены исчезли, а я бреду в заколдованном лесу роз. Розы были сверху, и розы были повсюду. Блестящие зеленые листья, светло-зеленые гирлянды и красные шипы, а сквозь лесную чащу роз вела лишь узкая тропа, усыпанная белым, похожим на жемчуг гравием.

Я шла по белоснежным тропкам, ходила взад-вперед, делая круги, шла прямо в сердце запутанной сети дорожек. В лесу роз была маленькая прогалина, кругообразная площадка с двумя скамьями и… да что же это вообще? Какая-то статуя? Но я не могла понять, что она собой представляет. Плющ окутал статую, словно многочисленные зеленые щупальца, и сначала я не смогла разглядеть, что это, – верно, какой-то человек. Но это был не взрослый человек. То была статуя девочки, стройной, статной и красивой, но когда я сдвинула листья в сторону, чтобы лучше разглядеть ее лицо, я обнаружила, что у девочки – рожки. Не такие большие, как козьи или коровьи рога, а два маленьких нежных острия, будто мелкие роговые зубцы на голове очень молодого оленя.

На белом каменном личике застыло выражение ужасного отчаяния. И пока я таращилась в глаза каменной девочки, примчавшийся стремглав маленький блестящий жучок сел ей на щечку, и на какой-то миг показалось, что она плачет.

И тут я перепугалась, не знаю почему. Вдруг мне и вправду почудилось, будто зеленый плющ – чудовище, щупальца которого крепко держали и медленно душили ее, и я не в силах была видеть это. Я круто повернулась и стремглав бросилась прочь из самого сердца запутанной сети дорожек.

Ветки роз хватали меня, будто когти. Крепко вцепившись, они продырявили красивую белую блузу Марте, когда я пыталась высвободиться из их цепких объятий. Я знала, что бегать здесь не подобает, и все же не могла остановиться.

Но вот снова мелькнула какая-то зелень, это были не розы, и я остановилась.

То была зеленая дверца. Дверца в каменной стене, почти скрытая побегами розовых цветов. И думаю, я не нашла бы ее, не протискивайся я столь безрассудно сквозь дикие глухие заросли, да еще не обращая внимания на все царапины и дыры от шипов.

Нечто таинственное, нечто запретное витало над этой дверцей. Эта дверь была совсем не для того, чтобы люди ходили через нее туда и сюда. Быть может, она была сработана для того, чтобы тот или иной господин мог тайно войти к знатным дамам туда, где розы раскинули свои сети. Однако же единственное, о чем думала я… эта дверца ведет отсюда…

Я отодвинула веточки роз в сторону. Мои руки уже были сильно исцарапаны. Теперь появились новые царапины, но я едва обратила на них внимание. Дверца! Путь к бегству! Замок – большое тяжелое ржавое кольцо, которое надо повернуть. Оно скрипело и плохо поддавалось, но я упорствовала. Старый запор заскрипел и защелкал, и вот я могла уже отворить дверцу.

За ней открылся небольшой луг со старыми, жесткими, пожелтевшими, пережившими зиму травами, доходившими мне почти до пояса. За лугом виднелся лес. Молчаливый и тесный ельник. А за ним раскинулись горы. Высокогорье!

Мои ноги зашагали сами по себе. Я даже не закрыла за собой дверь. Я переходила вброд высокую траву, мокрую от ночной росы. Мои юбки мигом промокли до нитки и обдавали холодом ноги, а мелкие желтенькие семена трав приклеивались к полосатой ткани платья. Несмотря на это, мне понадобился все лишь миг, чтобы добраться до лесной опушки.

В лесной чаще средь елей царили полумрак и тишина. Мои шаги были почти беззвучны, ведь я шла по толстому ковру бурых еловых игл. Редкие лучи солнца то тут, то там пробивались на дно леса, и казалось, что уже вечер, а вовсе не раннее предполуденное время. В отдалении слышался шум реки и мельничьих колес, а также резкие удары молотов в оружейной. Но меня это словно не касалось. Я ускорила шаг и пустилась бежать. Меня в Дракане больше не было. Я была на пути в Высокогорье. Сколько же потребуется времени, прежде чем Вальдраку станет ясно, что редкая его птичка улетела? Правда, сначала забеспокоится Марте. Она, наверное, начнет искать меня в розарии, быть может, немного покричит. Раньше или позже они отыщут дверцу, а остальное поймут. И тогда Вальдраку уж точно напустит на меня стражников и…

Я круто затормозила. Я уже знала, что сделает Вальдраку. Он пошлет Сандора вниз, в подземелье, за Тависом. А потом убьет Тависа.

Я рухнула на камни в лесной чаще. На какой-то краткий миг я и думать забыла о Тависе. А теперь ловушка снова захлопнулась за мной. Я могла трепыхаться сколько вздумается, но убежать было невозможно. Если я удеру без Тависа, Тавис умрет.

Ноги по-прежнему хотели бежать что есть сил, все дальше и дальше через еловую чащу, как можно дальше от Драканы. Тяжко было возвращаться назад, а еще тяжелее – спешить. Но я должна была вернуться, и вернуться так, чтобы никто не заметил, что меня в доме нет.

Я едва успела добраться до зеленой дверцы и услыхала, что Марте кличет меня. Я закрыла дверцу и поспешила сквозь запутанную сеть роз, и бежала так быстро, как только несли меня ноги.

– Но, дорогое дитя, какой же у тебя вид! – воскликнула она, когда увидела меня.

И я ее прекрасно поняла. Все эти царапины на руках, разорванный в клочья рукав, мокрое платье – что тут скажешь?! Неудивительно, что у нее было обескураженное лицо.

– Иди сюда! – позвала она. – Поспеши. Нам надо переодеть тебя. Господин желает говорить с тобой, а явиться так ты не можешь.

– Почему так долго? – Вальдраку, оторвавшись от грамоты, что читал, смерил меня холодным и неодобрительным взглядом. – Когда я зову тебя, я жду, что ты явишься немедленно.

– Мне нужно было переодеться, – пробормотала я. И я не солгала.

– Вот как! – только и произнес он. – Следуй за Сандором. Я приду позднее.

«Куда?» – подумала я, но ничего не спросила.

Даже если Вальдраку был доволен своей редкой птичкой, он не отменял своих условий. И в его обществе я не открывала рта, по крайней мере пока меня не спрашивали. Сандор отворил дверь.

– Сюда, мадемуазель! – сказал он с фальшивой учтивостью.

Иногда его забавляла необходимость обходиться со мной как со знатной дамой.

Я последовала за ним из Мраморного зала в галерею и дальше, на вымощенный брусчаткой двор. Мальчик-конюх обтирал там сеном гнедую лошадь, мокрую и темную от пота. Верно, то была лошадь гонца, что прибыл с грамотой для Вальдраку. Мальчик-конюх молча поклонился Сандору, а может, и мне, когда мы проходили мимо.

В конюшне на крюках и гвоздях висели седла и упряжь, одни возле других, и пахло кожей, а еще хлопковым маслом и немного пылью. В полу был люк, прикрытый крышкой с большим кольцом. Сандор потянул за кольцо. Видно было, что ему пришлось напрячь немало сил, чтобы поднять ее. Мышцы на его руках вздулись. Но в конце концов люк открылся, и он с учтивым жестом произнес:

– Первыми – дамы!

Не великая честь проползти через люк и спускаться вниз по узкой лестничке, что была не намного больше стремянки. Душный и холодный запах ударил мне навстречу, запах словно от полусгнившей репы.

– Что нам здесь делать? – спросила я, хотя это и было против условий.

– Скоро узнаешь, – только и сказал он. – Спускайся вниз.

Когда я думала о Тависе и его подвале, я всегда представляла себе, что это подпол с каменной лестницей в большом доме. Я и думать не думала, что это погреб под конюшнями, покрытыми общей крышей. Там внизу почти всегда было темно. Я понадеялась, что Тавис не здесь.

– Тавис!

Мой голос прозвучал немногим громче шепота, но и этого хватило, чтобы он поднял голову. Он заслонил глаза одной рукой и, прищурившись, поглядел на свет фонаря. Но даже мягкий блуждающий свет был ослепителен для того, кто неделями сидел в этом погребе.

– Убирайся! – сказал он, но голос его звучал скорее робко, нежели злобно. – Глупая девчонка! Это все из-за тебя!

Голос его был хриплым и надтреснутым, словно он накричался вволю.

– Идем дальше, – сказал, толкнув меня в спину, Сандор. – Сегодня господину нужен не он!

Как оказалось, тот, кем интересовался господин, был по-прежнему тот самый спятивший бродяга. Он лежал в последнем отсеке, и было ясно, почему допрос не мог быть в Мраморном зале. Он был попросту так изувечен, что не держался на ногах.

– Ведь он же бедолага, у которого не все дома, – сказала я. – Почему бы вам не отпустить его?

– Не твое дело! – огрызнулся Сандор. – Исполняй что велят!

В тот же миг мы услыхали, как кто-то спускается вниз по лесенке. То был Вальдраку, и он был в гневе – с головы до ног. Что бы он ни прочитал в той грамоте, его там ничто не обрадовало. Его сапоги затопали по глиняному полу, и Сандор выпрямился, как солдат на параде, и поторопился открыть отдушину отсека, где валялся бродяга. Конечно, он торопился угодить Вальдраку, когда тот в таком гневе.

– Войди! – приказал мне не особо громко, но ледяным голосом Вальдраку. – Я хочу вытянуть правду из этой твари.

Я не посмела возражать. Сандор взял фонарь из моих рук, и мы все втроем вошли к бродяге. Он был невелик ростом, этот бродяга. Маленький, тщедушный и жалкий еще до того, как они начали его избивать. Теперь его лицо распухло и было все в следах запекшейся крови, а когда он переводил дыхание, раздавался какой-то непонятный, гнусавый звук.

– Дьявол явился к честному малому, – хрипло и однотонно проговорил он, завидев Вальдраку. – Мой друг, тебе надо знать, как правдиво лгать. И тогда ты и вправду станешь высок и наряден, и достанется тебе в награду пуговица златая, трость серебряная да двадцать слуг…

– Прекрати молоть чепуху! – оборвал его Вальдраку. – Уж не думает ли он, будто я не знаю, что его сумасшествие просто комедия! Мой кузен, Драконий князь, весьма желает знать, почему в последнем грузе, который мы отправили в Дунарк, недостает двух дюжин мечей… И это желаю знать и я. Дина, погляди на него.

Я попыталась проглотить комок, застрявший в горле. Головная боль снова началась в тот самый миг, когда я заслышала шаги Вальдраку. Теперь же удушье сдавило мне горло, судорога – живот, а во рту появился отвратительный вкус. Мне хотелось сказать, что я не могу, но он все равно не поверит.

– Глянь на меня! – сказал я бродяге.

Его взгляд на краткий миг встретился с моим. Один его глаз так распух, что он едва мог им видеть.

Я от всего сердца ненавидела Сандора и Вальдраку! Почему они так изувечили несчастного? Никакой он не лазутчик, я была в этом уверена! Что он знал об исчезнувших мечах?

– Злобные ведьмы, и троллево отродье, и дурной глаз будут служить тем, у кого злата и серебра куры не клюют… Нищие мерзнут, когда обнажены, но однажды все мы станем костями и прахом…

Я не знала, придумал ли он все это или же где-то услышал всю эту чепуху и выучил наизусть, но, когда его карие глаза заглянули в мои, мне вдруг почудилось, что это он – Пробуждающий Совесть, а вовсе не я.

– Никакая я не ведьма! – прошептала я. – Я себе не хозяйка!

– Что это с тобой, девчонка? – прошипел, схватив меня за руку, Вальдраку. Схватил так, что пальцы его вдавились в мою руку до самых костей. – У меня нет времени на такую ерунду! Смотри заставь этого негодяя сказать правду, иначе тому мальчонке придется туго. – Указательным пальцем он ткнул в сторону соседнего отсека, где лежал Та-вис.

В висках у меня стучало, а дурнота заворочалась во мне, словно дикое животное. Что на этот раз сделает Вальдраку, если меня снова вырвет на его роскошную бархатную куртку?

– Глянь на меня! – повторила я уже резче. Голова так болела, что я почти ничего не видела, но я слышала, как хриплое дыхание бродяги становится частым и тяжелым, я знала, что теперь я захватила его и взглядом, и голосом.

– Спроси его, что он здесь делает? – велел Вальдраку чуточку спокойнее после того, как его «редкая птичка» снова оказалась послушной. – Почему он рыскал здесь наверху возле оружейной?

– Хладное железо и сверкающий меч – спроси дитя-сироту: какова цена их и его плеч? Сколько стоят железо, меч и плечи юнца – это пожар и кровь, – спроси мертвеца: может он прикупить их вновь? – прогнусавил бродяга.

Еще один дурацкий стишок. Но когда он произнес слово «меч», меж нами что-то произошло. Я увидела его руку, держащую меч, я увидела его недруга. Мечи, встретившись, запели.

– Жизнь нищего тяжела! Подай ему милостыню – и ты накормишь его досыта. Коли оставишь все себе самому – нищий с голоду помрет иль угодит в тюрьму!

Меча в его руке больше не было. Она была вытянута вперед – открытая, пустая, молящая. Но меч все же был. Этот бродяга некогда держал в руке меч и знал, как с ним управляться. Он пытался скрыть свою истинную историю за болтовней, но Вальдраку был прав: этот человек был совсем не прост, тут и не пахло жалким, наполовину спятившим бродягой.

– Скажи мне, – начала было я, но он перебил меня.

– Нет, – очень тихо, очень спокойно произнес он. – Прекрати это! То, что ты делаешь, неправедно, и тебе по силам прекратить это…

Его слова ударили меня также жестоко, как если бы их выговорила моя мать. «То, что ты делаешь, – неправедно!» Но если б я этого не делала…

Голова пошла кругом. Что-то лопнуло в моей душе, подобно струне лютни, когда слишком сильно ее натягиваешь. Миг – и я уже стою на коленях и не могу подняться, безразличная ко всему, как ни трясет меня Сандор…

– Мне худо, – выдавила я. – Не могу. Что-то разбилось на куски, я почувствовала это явственно… Я не могла делать то, что он просил меня, и даже самую малость не могла, точь-в-точь как калека не может ходить на сломанной ноге. От мысли о собственной беспомощности кружилась голова так, что в глазах чернело…. Меня снова вырвало.

Вальдраку отпрянул в сторону и выругался с отвращением в голосе.

– Дитя! – произнес он точь-в-точь так же брезгливо, как другие говорят: «Тараканы!»

– Она, видно, и вправду захворала, – осторожно сказал Сандор. – Даже девчонки не станут блевать зря.

– Пожалуй, – холодно согласился Вальдраку. – Пожалуй, не станут! Пусть отдыхает. Мы снова попробуем завтра. И найди Антона, я пущу в ход тот амулет, что она носила на шее.

– Ох! Это будет трудновато!.. – взволнованно ответил Сандор.

– Что это значит?

– Антона-то я приведу запросто, но украшение он, стало быть, продал.

– Продал? – Голос Вальдраку прозвучал уже так холодно, что показалось, будто уши мне заложило инеем, а Сандор, ясное дело, пожалел, что открыл рот. – Кому продал?

– Какой-то тетке из Соларка, которой оно показалось красивым. Слыхал, будто она отдала ему за него две марки меди.

– Вели Антону отыскать эту тетку! Ежели он, самое позднее, через три дня не вернется обратно с украшением, лучше ему держаться подальше… А не то ему придется объяснять Драконьему князю, почему я не могу послать кузену украшение, о котором он меня просил.

«Не видать мне никогда мой Знак Пробуждающей Совесть», – подумала я, почувствовав себя еще несчастнее. Но было тут и нечто утешительное: Вальдраку мой амулет тоже не получить.