Вдова

Нико поднял как можно выше погнутое металлическое зеркало, чтоб я могла увидеть себя.

– Ну что? Как тебе кажется? – спросил он.

По правде, я не знала, что и сказать. Хотя прежде волосы мои, быть может, и напоминали конский хвост, но они, несмотря ни на что, были густыми и длинными, такими длинными, что я могла на них усесться. Теперь же у меня на голове не было ни единого волоска длиннее моей ладони. Из-за того, что волосы были такими жесткими, они теперь торчали во все стороны, и я стала похожа на… сама не знаю, на кого я стала похожа. Может, на тролля? Или на подземное существо? Во всяком случае не на девочку. И тем более сейчас, когда я сменила платье на одну из шерстяных рубашек Мистера Маунуса, доходившую мне почти до колен. Рукава пришлось обрезать и подшить, так что они уже не свисали закрывая руки. Маунус также одолжил мне кожаный пояс, чтобы подхватить широкую шерстяную рубашку.

К счастью, на мне были надеты длинные полотняные панталоны, и Маунус помог мне обернуть ноги портянками и накрепко перевязать их длинными кожаными шнурками.

Коли не слишком внимательно глядеть, я могла свободно сойти за одного из тех мальчишек-посыльных, что все время сновали меж замком и городом, или за беднягу, который зарабатывает скиллинг, вынося отбросы или притаскивая дрова и воду тем, у кого есть средства, чтобы откупиться от грязной работы.

– Обращайся «господин» ко всем, кто относится к мужескому полу, и «фру»[6] – ко всем особам женского пола, независимо от того, к какому чину и званию они принадлежат. И прекрати смотреть кому-либо в глаза, – посоветовал Маунус.

– Только бы мне не спятить, – боязливо сказала я, – я ведь совсем не знаю здешних мест.

– Дозволь мне еще раз услышать от тебя, как покинуть замок! – попросил Маунус.

– Надо выйти за дверь и направиться налево. Спуститься вниз по первой же лестнице. Выйти на Арсенальный двор. Идти к кузнице вдоль восточного флигеля. Совсем рядом с кузницей через узкие воротца пройти к Каретному проулку. Затем – мимо Кленового двора и дальше прямо в Конюшенный проулок. Потом – налево через Нижние врата, коли страж вообще выпустит меня.

И все это лишь для того, чтобы выйти из замка. Да, пожалуй, у нас дома все чуточку иначе: откроешь ворота – и ты уже на проселочной дороге!

– Окажешься благополучно в городе, тебе будет легче спрашивать, как пройти, не возбуждая подозрений. Ну а вспомнишь, что я говорил, то без труда отыщешь дом Вдовы.

– Все это мне не по душе, – вмешался Нико. – А что если один из стражников признает ее?

– В таком-то одеянии? Вряд ли!

Мистер Маунус поправил на мне пояс и стал разглядывать меня, будто товар, предназначенный на продажу.

– Нечего посылать ребенка выполнять мужскую работу, – мрачно пробормотал Нико. – Это неверный шаг!

– Мне уже почти одиннадцать! – запротестовала было я.

Маунус, фыркнув, окинул Нико острым взглядом:

– А далеко ли, ты полагаешь, ты успеешь пройти, прежде чем стражи схватят тебя? Или меня? Ответь на этот вопрос, Мистер Дурная Башка! У нее же есть шанс пройти, ибо Дина – дитя!

– Но они разыскивают и ее! – воскликнул Нико.

– Они ищут дочь Пробуждающей Совесть. А разве этот мальчонка похож на дочь Пробуждающей Совесть?

– Пожалуй, у меня получится, – сказала я, правда менее спокойно, чем мне бы хотелось. – Ведь никто меня здесь не знает. К чему им обращать внимание на случайного мальчишку, который тащит дрова?

– Будь уверена, если ты посмотришь им в глаза, они обратят на тебя внимание. – Голос Нико был острым, как лезвие ножа. Похоже, он больше гневался на Мистера Маунуса, но и на себя тоже; впрочем, гнев разжигало и то, что он не смог придумать план получше.

– Ладно, зарублю это себе на носу. А раз Мистер Маунус постриг мне волосы, будет не так уж трудно не глядеть в глаза людям.

Челка, свисавшая на глаза чуть ли не до самого кончика носа, была словно частокол. Это раздражало, но я старалась не отводить ее все время со лба. Зато стоило мне лишь самую малость склонить голову, как челка вовсе закрывала мне глаза.

Хотя Нико упорно продолжал выдвигать возражения, мы все сделали так, как решил Маунус: здоровой рукой я закинула пустую корзинку для дров за спину и сунула большой палец другой руки за пояс, чтобы она не висела и не болталась. Раны еще не зажили, но все же немного затянулись, и боль уже не рвала хворую руку на части. Но, пожалуй, хорошо, что корзинка была пуста, потому как ноги мои ослабели и явственно давали знать, что я несколько дней пролежала в постели.

– В путь, Дина! Дом вдовы аптекаря сразу за церковью Святой Аделы. Тут уж никак не ошибешься.

– На это я и надеюсь, – пробормотала я, выглядывая наружу.

Переход был совершенно безлюден, и я, шмыгнув налево, направилась к ближайшей лестнице. Внизу, у самых ступенек, стоял, прислонившись к стене, страж, жевавший ломоть сала. Его борода и пальцы блестели от жира. Я почувствовала, что мои колени дрожат и ноги подкашиваются. И не только потому, что я долго пролежала в постели… Но страж даже не взглянул на меня, когда я, стуча деревянными башмаками, спустилась по скользким каменным ступенькам.

Для него я была всего лишь мальчонкой с дровяной корзиной на спине. Я прошла мимо караульщика, склонив голову с учтивыми словами «Доброе утро, господин!», произнесенными так, как научил меня Мистер Маунус.

Страж пробормотал в ответ что-то невнятное, продолжая жевать. У меня засвербило меж лопатками, я все ждала, что раздастся окрик: «Эй! Стой!» Но караульщик, ясное дело, по-прежнему лишь пережевывал мясо.

И вот я уже на Арсенальном дворе.

Это была огромная площадь, может самая большая из всех, что я когда-либо видела, там толпилось столько людей и животных… За один раз такое множество мне видеть не доводилось… Но вообще-то, площадь перед замком не очень отличалась от дворов у нас дома в Березках.

Зато суматоха на здешнем дворе не знала себе равных. Гуси, переваливаясь, бродили у поилки, громко гогоча, клюя и толкаясь, они пытались прогнать оттуда уток и голубей. Четыре козы ждали на привязи, когда их подоят, от одной из них, блея, спотыкаясь и еле двигаясь на слабых ножках, отделился козленок.

Лысый широкогрудый человек в повязанном на животе белом фартуке что-то орал, поминая недобрым словом какого-то олуха мальчишку, которого явно послали за куриными яйцами и сельдереем. А под навесом была подвешена за задние ножки поросячья туша в ожидании, когда же ее разделают. В первый момент казалось, будто этот поросенок был единственным на всей площади, кто не орал во все горло.

Было бы глупо остановиться, глазея по сторонам, словно сосунок, никогда прежде не видевший ярмарки. Наоборот, мне ведь следовало вести себя так, будто я здесь бываю каждый день. Но где же кузница? Мистер Маунус говорил, что надо идти вдоль восточного флигеля замка, а потом… Тут до меня донесся лязг железа, которое молотили на наковальне. Рядом в ожидании новой железной обувки были привязаны лошади.

Но только я собралась свернуть в узенькие воротца, ведущие к Каретному проулку, как из деревянного просмоленного сарая вывалилась небольшая ватага потных от жары парней; они грубо толкнули меня, прижав к стене кузницы. На некоторых из них были лишь штаны, остальные в темно-зеленых мундирах – форме стражников замка.

– Сказано было – искать оруженосных людей, тех, кто способен держать оружие, – прорычал один из облаченных в мундир. – Не высматривайте всякий сброд, никогда не державший в руке меча!

– Пожалуй, этому можно и научиться! – сказал щуплый темноволосый юноша. – Там написано: «…будь он высокого или низкого звания…» Нечего обещать людям нечто такое, чего не собираешься делать!

– Никак ты обзываешь Драконьего Князя лжецом? – завопил дюжий ратник и толкнул темноволосого юношу к стене совсем рядом со мной; мне пришлось присесть, чтобы он не задел меня рукой по голове. Я, съежившись, попыталась было убраться подальше, но тут внезапно повсюду оказались дружинники князя.

– Спокойно, Дрес! – примирительным тоном сказал тот, что в мундире, и придержал ретивого дюжего ратника, прежде чем тот успел ударить юношу еще раз. – Князь Дракан держит слово! У него хватит места для всех, кто захочет ему служить. Но ты-то можешь уразуметь: можно ли вот так, за здорово живешь, в один день сделаться из мелочного торговца рыцарем!

– Я подмастерье бондаря, а вовсе не мелочной торговец!

– Ну да, бондарь ли, торговец – все едино, но ты, во всяком случае, не воин. Пока еще! Но коли очень захочешь им стать, тебе надобно выучиться исполнять указы. Сможешь?

– Верно, смогу!

– Тогда ступай к Гарнизонным вратам – там, за Арсеналом. И скажи, что Предводитель дружинников присвоил тебе звание новичка. Согласен?

– Ладно, – ответил темноволосый, расправив плечи.

Ясное дело, это помогло ему преодолеть недовольство, ведь ему присвоили какое-то никчемное звание.

– Вы трое тоже пойдете туда с таким же точно указом. – Он махнул рукой в сторону полуодетой троицы. Двое из них, ретиво выпрямившись по стойке «смирно», как и первый, двинулись по площади какими-то диковинно-оцепенелыми шагами, верно, им самим казалось, что так подобает идти мужественным воинам. Картину слегка подпортило то, что одному из них у колодца пришлось отскочить в сторону, чтобы его не клюнул гусь.

Третий, не сходя с места, медленно натягивал через голову обычную шерстяную рубаху. Он был чуть постарше других, наполовину облысевший, с уже седеющей бородой, седые волоски пробивались и в темных завитках на груди.

– «Новичок»! – кисло произнес он. – Хорошая придумка! Но в отличие от этих идиотов я-то знаю, что слово «новичок» означает лишь «начинающий».

– Ну и что с того, Седобородый? Мы ведь все должны где-то начинать!

– Да, но я вовсе не уверен, что это произойдет здесь. По крайней мере со мной!

– Да, ты чуток староват, чтобы начинать воинскую службу, разве не так? Зачем ты вообще-то явился?

Седобородый отвел глаза:

– Была у меня небольшая усадьба да мастерская по выделке седел неподалеку от Эйдина. Но тут явились люди Фредина. Имение разграбили почти дочиста, а остальное сожгли. Один из этих троих идиотов мой сынок! Отныне единственный мой родич…

– Тогда ступай за ним, Седобородый! Нам всегда пригодится хороший седельщик!

Седобородый кивнул и двинулся вслед ушедшим.

Один из дружинников мало-помалу подвинулся, и я смогла с трудом протиснуться. Никто из них этого даже не заметил, хотя они буквально могли дотронуться до меня! Вообще-то, Мистер Маунус был прав: до сих пор никто не обратил внимания на сопливого щенка с дровяной корзиной.

Предводитель похлопал Дреса по литому плечу, да так сильно, что звук эхом отозвался в проулке.

– Ну, давайте войдем в дом и займемся нашими делами, испытаем, насколько мы едины. День предстоит долгий!

Они снова исчезли в просмоленном сарае, а я, обрадованная, что меня не заметили, поспешила вниз в проулок.

Там было оживленно. Девочка моих лет тянула за собой двух рыже-коричневых широкобрюхих коров. Они прошли совсем рядом со мной, и моей руки коснулся теплый мягкий бок одной из буренок.

Затем проулок расширился, и я внезапно узнала усадьбу, возле которой Дракан снял меня с лошади в тот вечер, когда мы добрались до Дунарка. В тот раз здесь было почти безлюдно, но нынче оказалось не протолкнуться. Тут было полным-полно людей и животных. Я, увидев лошадей, вспомнила, как Мистер Маунус сказал, что большие строения по правую руку в проулке будут княжеские конюшни. Теперь оставалось лишь обогнуть конюшни и, миновав Нижние врата, пойти налево…

Но у ворот снова было скопление народа, у меня сердце юркнуло в пятки, когда я увидела, как внимательно разглядывают стражники всех выходящих. Они сорвали шляпу с головы хорошо одетого юноши. Тощая старуха с ручной тележкой – даже не поверишь, что она была в силах ее толкать, – бранила стражников и шумела, пока те переворачивали все мешки на ее тележке.

Ясное дело: они кого-то искали. Было нетрудно догадаться: этот «кто-то» был Никодемус. А может, искали и меня. Я постояла немного, прикидывая: попытаться ли пройти через Нижние врата или же лучше повернуть назад? Есть ли такое место, где пройти легче? Быть может, Кленовые врата, через которые мы с Драканом попали в замок? Но их тоже охраняло несколько стражников, а кроме того, этот путь увел бы меня из города прочь. А я боялась, что мне потом не удастся отыскать дом вдовы аптекаря.

Постепенно продвигаясь к воротам, я чуть сильнее сгорбилась под своей корзиной. Матушка частенько говаривала, что коли захворал, порой выздоравливаешь быстрее, полагая, что ты здоров. Это и вправду помогло, когда я хворала коклюшем. Не поможет ли вера в это и сейчас? Зажмурив глаза, я представила себе, что уже миновала ворота, что стражники вообще не заинтересовались худеньким мальчишкой с дровяной корзиной на сутулой спине.

– Ты куда, паренек?

Мой живот превратился в камень, я была просто уверена в этом. В холодный как лед, серый, мокрый камень, весивший целую тонну. Сначала в голове у меня все стихло, и я едва не кинулась прочь. Но в такой тесноте и давке далеко не убежишь. И вдруг я услыхала гнусавый, заикающийся голосок, который вырвался у меня изо рта. Голосок, вовсе не походивший на мой собственный.

– Домой, добрый господин! – прогнусавила я. И я уже твердо знала, откуда этот голосок. Точно так дома, в Березках, говорил Мальте-дурачок.

– Да, могу себе представить, – угрюмо сказал стражник. – А где же твой дом?

– У моей матери!

Он раздраженно огрел меня древком своего копья.

– Слышь-ка, ты наглец или попросту дурак? Где живет твоя мамашка, сопливый ты щенок?

– Дома! За церковью!

– За какой церковью? Святой Аделы или Магды? Отвечай!

Он снова ударил меня древком, на этот раз чуть сильнее, чем прежде, а я, подумав о Мальте-дурачке, начала всхлипывать и ловить ртом воздух, будто плакала.

– М-м-магды, добрый господин! Не надо меня бить, добрый господин!..

– Да оставь ты беднягу паренька в покое, ведь всякому видно, что у него с головой не все ладно! – Это произнесла крупная сильная женщина с корзиной выстиранного белья, одна из тех, кто стоял позади меня в очереди. – Так мы тут проторчим до самого полудня!

– Да пропусти его, Матис, пусть катится! – пробормотал второй стражник. – Ведь это всего лишь бедолага с нижнего Грязного города, безотцовщина, один из приблудников, которому досталось много колотушек и мало еды. Или, по-твоему, это княжеский сын? Да уж, только князю и дела в том бардаке, где трудится его мать. Убирайся, щенок. Вон отсюда! – Да, господин, – всхлипнула я. – Спасибо, господин!

Мистер Маунус оказался прав. Заблудиться было почти невозможно, потому что стоило только выйти из крепости, как уже видны были колокольня и медная крыша церкви Святой Аделы. За церковью раскинулись Аптекарские сады, а там, за побеленной оградой сада, среди зарослей ветлы и шиповника стоял дом вдовы аптекаря.

Миновав калитку, я тут же почувствовала себя как дома, хотя никогда здесь раньше не бывала. Тут пахло точь-в-точь как в садике целебных трав моей матушки за Домом под Липами. Здесь тоже стоял свежий и резкий аромат сальвии и каких-то других пряных трав, да еще более тяжелый и удушливый запах бегонии и черной бузины – высокой, с блекло-желтыми цветочками. Вокруг в лучах осеннего солнца сонно жужжали пчелы, собирая нектар для последнего в этом году меда, а на грядке, рядом с усыпанной гравием дорожкой, стояла на коленях женщина и вытаскивала из земли головки чеснока. Соломенная шляпа затеняла ее лицо, а светло-синяя косынка не позволяла осеннему ветру сорвать шляпу.

– Фру Петри? – вопросительно произнесла я, не уверенная, что это и есть вдова аптекаря.

Я представляла себе ее в черном, в трауре, быть может, потому, что все называли ее Вдовой. Но юбка на ней была цвета зеленого мха, а блузка – желтого, ее плечи окутывала плотная светло-коричневая шаль, похожая на оленью шкуру.

– Да? – сказала она и выпрямила спину. Она оказалась еще к тому же моложе, чем я думала. На ее лице, затененном шляпой, было не так уж много морщин – лишь одна меж бровями да бороздки возле уголков рта.

Она, верно, была тех же лет, что и моя мама, и уж всяко не такой жалкой, беспомощной старушкой, какой я ее себе представляла. Красивые золотистые волосы слегка прилипли к ее вспотевшему лбу, и непохоже было, что в них проглядывают седые пряди.

– Привет вам от Мистера Маунуса!

– Вот как?

Стряхнув с рук землю, она бросила на меня косой взгляд. Высокого для женщины роста, она, даже стоя на коленях, была не намного ниже меня. В последнюю минуту я забыла склонить голову так, чтобы не привлекать внимания к моему взгляду.

– Ладно, тогда, пожалуй, нам лучше войти в дом! – Поднявшись, она стряхнула сор с юбки. – Будь добр, возьми эту корзинку!

Хорошо ей было говорить! Ведь у меня была своя собственная корзина для дров, так что свободной оставалась лишь левая рука. И я не была уверена, что вообще смогу удержать ее плетеную корзинку, потому как пальцы хворой руки меня по-прежнему не слушались. Я ухватилось было за ручку корзинки, но, когда хотела поднять ее, пальцы разжались, и головки чеснока снова рассыпались по земле.

– Простите, – извинилась я, чувствуя, что краснею. – У меня рука хворая.

– Поэтому он и прислал тебя?

– Нет, – ответила я и, присев на корточки, стала собирать чеснок.

– Пусть валяется, – сказала она. – Заберу его позже.

Она сама взяла плетеную корзинку, и мы пошли по посыпанной гравием дорожке к серому каменному жилому дому.

– Присядь! – пригласила она, кивнув в сторону выкрашенной в синий цвет кухонной скамьи. – Тогда я смогу осмотреть твою руку, пока ты рассказываешь мне, что у Мистера Маунуса на сердце.

Я села и с любопытством огляделась вокруг. Горница походила на кухню, на поварню, и все-таки это было вроде нечто совсем другое. Здесь был дровяной очаг и рабочий стол и насос – подумать только, насос в самом доме! И еще полки! Повсюду полки, выкрашенные в синий цвет, начиная от вылощенного пола до самых просмоленных балок потолка. И эти полки были плотно заставлены горшочками и бутылями! Их было еще больше, чем у Мистера Маунуса до того, как большую их часть разбили вдребезги люди Дракана.

Вдова раздула огонь и подложила дрова в очаг.

– Ты голоден? – спросила она, накачивая воду в большой медный котел.

Я кивнула. Все это время нам приходилось делить на троих съестные припасы Мистера Маунуса, предназначенные ему одному, потому как, если б он внезапно стал потреблять больше, это возбудило бы опасные подозрения.

– Ну, что ему надо от меня, этому старому ворчуну?

– Я должен передать слова Мистера Маунуса: некто, на кого охотится дракон, нуждается в помощи.

Она резко перестала качать воду. Еще несколько мгновений насос работал – вода все лилась, – а потом прекратил.

– Мне бы следовало, пожалуй, догадаться… – тихо сказала она. – Он всегда был привязан к этому юноше. Только бы сейчас он был прав!

– Я должен еще сказать, что это сам дракон проложил себе путь к вершине. – Круто повернувшись, она уставилась на меня.

– Он невиновен, – произнесла я.

– Да ну? Ты и это должен мне сказать? А кто ты такой, чтобы произносить подобные речи в моем доме? Речи, которые могут стоит людям жизни?!

Она воскликнула негромко, но это напомнило мне звуки, которые слышатся, когда кузнец опускает докрасна раскаленный клинок в ведро с водой.

– Дина Тонерре, – сказала я, глядя вниз на столешницу. – Дочь Пробуждающей Совесть.

– Дочь Пробуждающей Совесть…

Три шага, и она уже стоит рядом! Ухватив меня за подбородок, Вдова другой рукой отвела со лба мою густую челку. Она стойко выдержала мой взгляд, куда дольше, чем другие люди. Потом, отпустив меня, села на скамью по другую сторону стола.

– Дочь Пробуждающей Совесть, – прошептала она. – Да, да, я верю в это… И ты клянешься, что тебя послал Мистер Маунус?

– Да, он говорил, что сестра его была ворчунья, сварливая «пила», а дочь ее еще хуже.

Она улыбнулась:

– Я тебе верю. И как ты, быть может, вычислила… он мне дядя. Его племянница – это я и есть. – Она снова встала, подняла котел и поставила его на очаг. – Что ему от меня надо? Что мне следует сделать?

– У меня записка. Но чтобы прочитать ее, нужно снять повязку с моей руки. Мистер Маунус сказал, что, ежели они настолько далеко продвинулись в своих поисках, все равно быть беде! Ни один из них, заметив эти раны, не поверит, что меня всего-навсего укусила собака.

Вдова помогла свернуть повязку. А увидев большую треугольную рану, она удивленно подняла брови:

– Скажи на милость, что ты сделала с собой?

– Это меня укусил дракон. Настоящий четверолапый дракон. Везуха, что он уже подыхал, так что все не так уж худо кончилось.

Она фыркнула – почти так, как Мистер Маунус:

– «Не так уж худо»? И это говорит он? Мистер Маунус?

– По правде, он сказал: я, мол, должна радоваться, что рука вообще уцелела.

– Да, охотно верю… В самом деле это вообще не так уж и худо, если учесть, что произошло. Рана не воспалена, да и начала слегка затягиваться. Но береги руку, остерегайся сорвать корочку.

Она взяла клочок бумаги, спрятанный под повязкой, и развернула его. Бумажка выглядела совершенно чистой, и никаких букв на ней не было, но вдова, ясное дело, хорошо знала своего дядюшку… Не говоря ни слова, зажгла тонкую сальную свечу и осторожно подержала бумажку над пламенем, пока не проступили узенькие изящные коричневые буквы. Но даже этого оказалось недостаточно.