Гальдер в дневнике почти ежедневно упоминает об успехах в Сталинграде, но 20 сентября он записал: «В Сталинграде начинает постепенно чувствоваться усталость наступающих войск». А 24 сентября он был смещен со своего поста, однако скорее не потому, что очень резко выступал против наступления на Сталинград (в целом в дневнике он как раз обстановку рисовал положительно), а потому что Гитлер понял, что его план быстрого захвата Сталинград провалился, и он стрелки неудачи «перевел» на начальника Генерального штаба сухопутных войск. Ф. Гальдера заменил генерал пехоты Курт Цейтцлер, который был неспособен оспаривать действия фюрера и потому, как свидетельствует Адам, лихо отрапортовал: «Красная Армия разбита, она уже не располагает сколько-нибудь значительными резервами и, следовательно, не в состоянии предпринимать серьезные наступательные действия. Из этого основополагающего тезиса надо исходить каждый раз при оценке противника»,
      Паулюс, как заметил Адам, был потрясен столь ошибочной оценкой. Да уж, кому-кому, а Паулюсу была достоверно известна обстановка в Сталинграде.
      Вслед за Цейтцлером Гитлер, выступая в рейхстаге 30 сентября, заявил: «Мы штурмуем Сталинград и возьмем его - на это вы можете положиться… Если мы что-нибудь заняли, оттуда нас не сдвинуть». Есть пословица «Слово не воробей, вылетит - не поймаешь», может быть, это самое хвастливое слово в рейхстаге и заставило потом Гитлера отказать Паулюсу в просьбе о выводе армии из Сталинграда.
      А между тем летописец 14-й танковой дивизии Р. Грамс так описал события в октябре. К вечеру 14 октября немцы ворвались на территорию Тракторного завода, а затем, углубляя прорыв, ударными группами вышли к Волге. «Это была жуткая, изнуряющая борьба на земле и под землей, - жаловался Рольф Грамс, - в развалинах и подвалах, в канавах большого города, в его индустриальных кварталах… Танки карабкались через горы мусора и обломков, скрежеща, пробирались через чудовищно разрушенные заводские цеха, стреляли с ближних дистанций вдоль заваленных улиц и тесных заводских дворов. Иной бронированный колосс вдруг сотрясался и разрывался на части под грохот детонирующей вражеской мины… И все, что было завоевано вечером в жаркой борьбе, к утру оказывалось снова потерянным. А на противоположном низменном лесистом берегу нельзя было увидеть врага, незримы там были его батареи, его пехота, но он был там, он вел оттуда артиллерийский огонь, и каждую ночь сотни его лодок перевозили подкрепления через широкий поток в руины Сталинграда, и все начиналось сначала: ураганный огонь, пикирующие бомбардировщики, дым и чад, часами заслонявшие солнце. Но положение почти не изменялось, а боеспособность наших войск таяла, как масло на солнце». Читаешь эти строки и не поймешь, кто автор - русский или немецкий, потому что Грамс невольно своим красочным описанием боев внушает уважение к мужественным защитникам Сталинграда.
      Не менее красочно описал начало битвы и участник боев в Сталинграде командир саперного батальона Гельмут Вельц в своей книге «Солдаты, которых предали».
      Его часть противостояла воинам полковника И. И. Людникова, окружив и прижав их самому берегу Волги, именно поэтому тот клочок суши и был назван «островом Людникова». «На русские позиции обрушивается залп за залпом. Взлетают целые гирлянды снарядов. Там уже не должно быть ничего живого. Если дело пойдет так и дальше, саперам остается только продвинуться вперед и занять территорию. Кажется, так оно и есть. Беспрерывно бьют тяжелые орудия. Навстречу первым лучам восходящего солнца в просветлевшем небе несутся бомбардировщики с черными крестами. Эскадрилья за эскадрильей. Они пикируют и с воем сбрасывают на цель свой бомбовый груз, а за ними - новые и новые».
      На мой взгляд, это описание достойно пера любого советского публициста тех времен, но это писал немец, гордый за действия своих войск и уверенный в победе. В самом деле, разве кто-то может остаться в живых после такой «обработки», а тем более сопротивляться? И потому немецкая пехота идет в атаку и…
      «И вдруг они залегают под ураганным огнем. Слева короткими очередями бьют пулеметы. В воронках и на огневых точках появляется русская пехота, которую мы уже считали уничтоженной. Нам видны каски русских солдат. Глазам своим не верим. Как, неужели после этого ураганного артиллерийского огня, после налета пикирующих бомбардировщиков, которые не пощадили ни единого квадратного метра земли и перепахали все впереди, там все еще жива оборона? Каждое мгновение мы видим, как валятся наземь и уже больше не встают наши наступающие солдаты, как выпадают у них из рук винтовки и автоматы.
      Но вот наконец становится заметно движение. Через край балки перепрыгивает солдат. Немецкий. Он бежит назад! Ага, наверняка связной с донесением! Но нет, за ним другой, третий, четвертый. Все несутся назад. За ними несколько саперов. Итак, наши отступают!
      … Что за наваждение, уж не приснился ли мне весь этот бой? Пять свежих батальонов пошли в наступление, пять батальонов вели бой, как дома на учебном плацу. А результат? Большинство убито, часть ранена, остальные разбиты, разбиты наголову. Заколдованное место! Как ни пытайся взять его, натыкаешься на гранит».
      И это, заметьте, пишет бывший майор вермахта, непобедимого, как он считал, вермахта. Но, побывав в Сталинграде, он увидел сам, что и немецкие солдаты умеют отступать. Умеют бежать.
      Немецкий солдат Хорст Шарф писал своим родным в Лейпциг: «Судьба долго меня щадила и оберегала, чтобы заставить испытать самые ужасные муки, какие могут быть на свете. За десять дней я потерял всех товарищей…Для многих из нас позиции в окрестностях Сталинграда стали могилой. Да, Сталинград - это такой крепкий орешек, о который можно сломать даже стальные зубы. Только тот, кто побывал здесь, может понять, что мы сейчас далеки от победы, как никогда раньше».
      А между тем готовилась операция «Уран» - контрнаступление советских войск на Юго-Западном и Сталинградском фронтах. Немецкая разведка, конечно, имела о том сведения. Об этом упоминает в своей книге «Между Доном и Донцом. Зима 1942-1943 года» западно-германский историк Хорст Шейберт: «…русские имели крупные силы в Сталинграде и еще более солидные ударные силы на исходных позициях против союзных армий по обеим сторонам этого города». Союзных армий потому, что в Сталинградской битве принимали участие войска румын, венгров, итальянцев, а в районе Орловки были и финны. О боеспособности союзников Вильгельм Адам сказал так: «Что мы знали о союзных армиях? Нам было известно, что незадолго до летнего наступления 1942 года их начали формировать в отдельные армейские соединения. Боевой опыт имела ничтожная часть войск, заново сформированных в тылу группы „А“ армии „Юг“… Так, например, румынская танковая дивизия располагала только легкими чехословацкими и французскими трофейными танками. По сравнению с немецкими дивизиями боевая мощь союзников равнялась только 50-60 процентам». А каково было моральное состояние этих войск тот же Адам пишет: «Но зачем нужна румынскому солдату-крестьянину земля между Доном и Волгой? К тому же в румынской армии существовали такие неслыханные порядки, как физическое наказание». И далее о венграх и итальянцах: «На моральное состояние итальянцев, бесспорно, влияло то, что они живут еще дальше от Советского Союза, чем румыны и венгры.
      …римляне или миланцы должны были драться на расстоянии почти в 3000 километров от своей родины. Во имя чего? Во имя «Великой Германии»? Вполне понятно, что их это не слишком привлекало». Румын капрал Томеско Георгий, захваченный в плен, заявил: «… Румыны смотрят на немцев как на поработителей, они гонят нас в бой на верную смерть», Не кажется ли вам, что такое «прозрение» произошло слишком поздно. И отчасти понятно то, что простые солдаты-союзники, злые на гитлеровцев за то, что приходится воевать вдали от родины неизвестно за что, терпя при том большие лишения, зачастую погибая, мародерствовали, срывая свое зло на советских гражданах на оккупированной территории. Так что немецкое командование не обольщалось надеждами на союзное воинство. «Командование группы армий „Б“… уже давно не сомневалось в том, что войска союзников Германии могут еще как-то удерживать 400-километровый фронт, пока русские ограничиваются отдельными атаками, - писал Курт Типпельскирх, - но перед крупным наступлением русских им не устоять». А между тем, как признал Ганс Дерр: «Битва под Сталинградом поглощала все больше сил». Он же писал, что уже в конце октября 1942 года (заметьте, что это пока был все еще оборонительный период, немецкие войска отчаянно старались порвать линию фронта): «Гитлер открыто признал, что опасность, которую он давно предчувствовал, надвигается. Однако он полагал, что главный удар русскими будет нанесен по позициям, занимаемым итальянцами, в то время, как командование группы армий „Б“ считало, что наиболее угрожаемой является полоса, занимаемая 3-й румынской армией». И все-таки Гитлер при всех своих сомнениях надеется, что Сталинград будет взят, потому в середине ноября, как пишет Ф.Паулюс, Гитлер прислал телеграмму следующего содержания: «От испытанного командования 6-й армии и ее генералов, а также от ее войск, так часто проявлявших храбрость, я ожидаю, что при напряжении последних сил будет достигнут берег Волги на всем протяжении города Сталинграда и этим самым создана важная предпосылка для обороны этого бастиона на Волге». Каково, а? Советские войска так упорно стояли на своих позициях, изматывая и уничтожая гитлеровцев, что уже те стали считать советский город «бастионом на Волге» относительно себя. А в Германии, как вспоминает Адам, говорили приблизительно так: «Командующий 6-й армией быстро справится с русскими, тогда войне придет конец». Это весьма красноречиво подтверждает и то, какое значение придавали немцы взятию Сталинграда, и то, что они так и не поняли - Сталинград, это еще не вся Россия, и то, что они и сами уже стали уставать от войны.
      Когда Адам, вернувшись из отпуска, рассказал о том Паулюсу, тот лишь грустно улыбнулся и ответил: «Это было бы хорошо… А у меня нет сил, которые я мог бы противопоставить смертельной угрозе. Наши дивизии истекают кровью в Сталинграде. Главное командование сухопутных сил, с одной стороны, не разрешает мне приостановить наступление на город, а с другой - не дает затребованные мною три новые боеспособные дивизии. Нам дали только пять саперных батальонов, как будто они в состоянии взять город». Ну а какова была участь этих саперных батальонов уже известно из рассказа Гельмута Вельца. К тому же хваленая гитлеровская разведка, как вынужден был потом признать начальник штаба оперативного руководства генерал-полковник Иодль, проморгала подготовку советских войск к наступлению: «Мы полностью просмотрели сосредоточение крупных русских сил на фланге 6-й армии (на Дону). Мы абсолютно не имели представления о силе русских войск в этом районе. Раньше здесь ничего не было, и внезапно был нанесен удар большой силы, имевший решающее значение».
      Подготовка к наступлению, окружению и, если понадобится, к уничтожению («Если враг не сдается - его уничтожают». - сказал в свое время Максим Горький) вражеской группировки в Сталинграде, происходила в условиях чрезвычайной секретности. За три недели была даже прекращена почтовая переписка. Знал ли враг о планах нашего командования, всех очень беспокоило. Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов в своих воспоминаниях так и писал: «Меня в те дни мучил вопрос: знало ли гитлеровское командование что-либо о нашей подготовке? По всем данным нашей наземной и воздушной разведки, противник ни о чем не догадывался…» А наше командование было намерено осуществить глубину прорыва на Юго-Западном фронте в 120 километров, на Сталинградском - на 100 километров, причем сделать это в очень высоком темпе за 3-4 суток, чтобы окончательно смять укрепления противника, деморализовать его. Как смогли немцы не заметить всех приготовлений к наступлению, удивляется и один из английских исследователей военной эпопеи Александр Верт: «Хотя немцы бомбили железные дороги, ведущие к району севернее Дона, они не имели ясного представления о том, какое количество техники и войск доставлялось (главным образом по ночам) в район к северу от Дона и на два основных советских плацдарма в излучине Дона. Немцы никогда не предполагали, что советское контрнаступление (если оно вообще будет предпринято) может принять такие широкие масштабы… можно сказать, под носом у немцев. В отличие от местности к северу от Дона, где имелись кое-какие леса, в голой степи южнее Сталинграда было особенно трудно обеспечить маскировку.
      И все же, несмотря на все это, немцы не имели представления о мощи готовящегося удара». Мне кажется, этими строками высказывается настоящее неподдельное, пусть даже невольное, уважение таланту наших военно-начальников, их стратегическому мышлению и организаторским способностям, а также искусству наших разведчиков.
      И 19 ноября 1942 года началась операция «Уран»! Не могу отказать себе в удовольствии и привести несколько цитат из книги академика А. М. Самсонова «Сталинградская битва» об этом историческом контрнаступлении советских войск под Сталинградом.
      «В 7 час. 20 мин. Была подана по телефону команда: „Сирена“. По этой команде орудия и минометы, сосредоточенные на трех узких участках прорыва (общим протяжением 28 километров), были приведены в боевую готовность. Орудия заряжены, и наводчики взялись за шнуры. В 7 час. 30 мин. Последовала новая команда: „Огонь!“…Один час велся огонь на разрушение и двадцать минут - на подавление…8 час.50 мин. Стрелковые дивизии 5-й танковой и 21-й армий вместе с танками непосредственной поддержки пехоты перешли в атаку». Это действия Юго-Западного и правого крыла Донского фронтов. В 7 час. 30 мин. первый залп дали и тяжелые гвардейские минометы на Донском фронте, через восемьдесят минут пошли в атаку стрелковые дивизии. 20 ноября перешли в наступление войска Сталинградского фронта. Думаю то, что испытывали наши солдаты в те дни, не удастся описать ни одному автору: они шли в наступление, они били врага со всей яростью, которая накопилась в их душах. А успех всей операции опять же подтверждает непреложную истину - любую армейскую операцию следует готовить долго и тщательно.
      А вот что об этих же днях в конце концов были вынуждены сказать гитлеровцы. Генерал Ганс Дерр в своей книге «Поход на Сталинград»: «Главные силы 3-й румынской армии были обойдены в результате этих двух прорывов и сбиты с позиций на Дону… После того, как 19 ноября слабые попытки предпринять контратаки были пресечены противником, перед русскими открылся путь к далеко идущим целям. Что это были за цели, выявилось с полной очевидностью 20 ноября, когда началось наступление в районе южнее Сталинграда: русское командование задумало крупную операцию по охвату всех немецких сил в районе Сталинграда и большой излучине Дона».
      Пробовал ли противостоять советским войскам Паулюс? Конечно! Но состояние немецких войск было таково, что эти меры ни к чему ни привели: кольцо сомкнулось. Об этом в своих мемуарах очень подробно описали адъютант 6-й армии В. Адам, уже знакомый нам командир саперного батальона 79-й немецкой пехотной дивизии Гельмут Вельц и офицер разведотдела 8-го армейского корпуса Иоахим Видер. Адам: «Телефон яростно звонил. Я сразу очнулся ото сна. Не успел я взять трубку, как услышал далекий гул. „Ураганный огонь!“ - подумал я.
      … То было начало советского контрнаступления. На листке календаря значилось: 19 ноября 1942 года». Вельц: «По телефону, по радио, из уст в уста проносится страшная весть о грозной опасности, нависшей над 6-й армией. Для ее штабов, частей и соединений 19 ноября - день ошеломляющий, день смятения. События принимают такой оборот, какого никто не ожидал, и требуют немедленных контр-мер. Нервозность грозит перейти в панику. У многих, парализуя их волю и энергию, перед взором возникает видение всадника Апокалипсиса». Видер: «Наступлению предшествовала тщательная подготовка, проведенная Советским командованием в грандиозных масштабах; наши вышестоящие штабы в общем были осведомлены о длительном процессе сосредоточения сил противника, хотя развертывание проходило в лесистой местности и под прикрытием осенних туманов. Развивая наступление, превосходящие танковые и кавалерийские соединения русских в тот же день молниеносно обошли нас с севера, а на следующий день и с востока. Вся наша армия была взята в стальные клещи. Уже три дня спустя в Калаче на берегу Дона кольцо окружения сомкнулось». Дерр: «21 ноября начался серьезный кризис на фронте 6-й армии». Штаб армии из Голубинского передислоцировался в Нижне-Чирскую. О том, что видел Адам по пути, он описал так: «Все чаще загромождали путь опрокинутые машины и повозки. Сплошь да рядом ящики всех видов и различных размеров лежали посередине дороги, и мы вынуждены были объезжать их. Винтовки, стальные каски, а также несколько разбитых орудий и даже два-три танка с опознавательными знаками вермахта обозначили путь отступления румынских и немецких соединений. Все здесь говорило о бегстве.
      …Страшная картина! Подхлестываемые страхом перед советскими танками, мчались на запад грузовики, легковые и штабные машины, мотоциклы, всадники и гужевой транспорт, они наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались, загромождали дорогу. Между ними пробирались, топтались, протискивались, карабкались пешеходы. Тот, кто спотыкался и падал наземь, уже не мог встать на ноги. Его затаптывали, переезжали, давили.
      В лихорадочном стремлении спасти собственную жизнь люди оставляли все, что мешало поспешному бегству. Бросали оружие, снаряжение, неподвижно стояли на дороге машины, полностью загруженные боеприпасами, полевые кухни и повозки из обоза, - ведь верхом на выпряженных лошадях можно было быстрее двигаться вперед. Дикий хаос царил в Верхне-Чирской». Немцы еще не знали, что им предстоит пройти подобный хаос до самого сердца Германии - Берлина. Паулюсу, едва он прибыл в Нижне-Чирскую было предписано командованием переместить штаб в район станции Гумрак. Немецкие войска 22 и 23 ноября предпринимали попытки к сопротивлению, надеясь на помощь извне, однако командование румынских частей, вероятно, первым сообразило, что сопротивление бессмысленно, потому к исходу 23 ноября бригадный генерал Станеску выслал парламентеров с белым флагом, чтобы обговорить условия капитуляции. Но немецкая 6-я армия продолжала сопротивляться, как впоследствии в своих воспоминаниях написал Курт Типпельскирх: «… 6-я армия, которой угрожало окружение, бросила сразу все свои резервы против внутренних крыльев русских, прорвавших фронт ее соседей. Однако все было бесполезно. 22 ноября клещи сомкнулись и 6-я армия оказалась в окружении».
      Г. Дерр это подтверждает, приведя в своих воспоминаниях текст донесения Паулюса по радио командованию армий группы «Б» 22 ноября в 18 часов: «Армия окружена… Запасы горючего скоро кончатся, танки и тяжелое оружие в этом случае будут неподвижны. Положение с боеприпасами критическое. Продовольствия хватит на 6 дней». Осознав всю трагичность положения, поверив, наконец, что русские войска стали мощнее, боеспособнее, опытнее, Паулюс, как свидетельствует тот же К. Типпельскирх к тому же потерял веру в помощь извне: «Ни Паулюс, ни его командиры корпусов не верили в своевременную помощь…В ночь с 23 на 24 ноября Паулюс послал Гитлеру срочную радиограмму, в которой требовал разрешения на прорыв, указывая, что 6-я армия слишком слаба и не в состоянии долго удерживать фронт, увеличившийся в результате окружения более чем в два раза; кроме того, за последние два дня она понесла очень тяжелые потери».
      Гитлер сначала колебался, какой дать ответ, потому что Паулюса поддерживали его командиры, но после того, как Г. Геринг «легкомысленно» пообещал обеспечить ежедневную доставку грузов в 6-ю армию по воздуху, он послал Паулюсу еще вечером 21 ноября радиограмму: «Командующему армией со штабом направиться в Сталинград. 6-й армии занять круговую оборону и ждать дальнейших указаний». 22 ноября он подтвердил свой приказ: «6-й армии занять круговую оборону и выжидать деблокирующего наступления извне». И все-таки генералы надеялись уговорить Гитлера отдать приказ на прорыв 6-й армии из кольца. Можно только представить, какие доводы были приведены Гитлеру сторонниками и противниками прорыва. Победили, вероятно, вторые, а скорее всего Гитлер просто не хотел признаться в своем бесполезном упрямстве, с каким он рвался к Сталинграду, потому 24 ноября Гитлер вновь радирует: «6-я армия временно окружена русскими…Армия может поверить мне, что я сделаю все от меня зависящее для ее снабжения и своевременного деблокирования…». Но это было настроение высшего немецкого командования (Гитлер, Кейтель, Йодль), а вот настроение войск было уже иное, об этом опять же свидетельствует полковник В. Адам, один из немецких «летописцев» Сталинградской битвы: «Я не понимал, как могли так быстро пасть духом немецкие войска, как случилось, что так безвольно отступали те самые солдаты, которые всего несколько месяцев назад, уверенные в победе, шествовали по донским степям. Был ли это страх за собственную жизнь? Или боязнь плена? Усомнились ли они, наконец, в самом смысле войны?» А секрет-то, пожалуй, был прост: немцы, опьяненные победами на фронте в 1941 году, когда советские войска стремительно отступали в глубь страны, окончательно уверились в своей непобедимости и силе. Это как хулиган, который буйствует и глумится над слабым, который не может дать отпор, но сразу же стихает, наткнувшись на кулак более сильного и смелого. К чести Гитлера все-таки следует сказать, что он и в самом деле хотел вызволить армию Паулюса и деблокировать ее силами созданной группы армии «Дон», руководить которой назначил генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Однако, несмотря на свой боевой настрой, Манштейн и его подчиненные, в частности начальник штаба 48-го танкового корпуса, входящего в группу «Дон» генерал-майор Ф.фон Меллентин, понимали, насколько трудно будет деблокировать окруженную 6-ю армию: «На рассвете 29 ноября я вылетел на командный пункт 48-го танкового корпуса. Мы летели на „Шторхе“ и вместе с пилотом очень внимательно смотрели вниз, боясь ошибиться и совершить посадку по ту сторону фронта. Самолет шел над самой землей, и я получил довольно полное представление о „матушке России“…Пейзаж напоминал пустыню Северной Африки, только вместо песка внизу белым ковром лежал снег. Когда мы совершили посадку на небольшом фронтовом аэродроме, я понял, что начался новый и очень мрачный период моей службы в армии».
      Из истории Великой Отечественной войны нам известно, что группа «Дон» не смогла выполнить свою задачу, хотя имела преимущество на основном направлении удара в силе и технике почти в два раза. Наступление ударной группировки «Гот», в составе которой было двенадцать дивизий, закодированное как «Зимняя гроза», началось 12 декабря. Но Бог был вновь на стороне советских людей, и гитлеровцы были вынуждены это признать. «В то время, - напишет потом Г. Дерр, -… на широком фронте между Волгой и Доном после неудавшегося освобождения и несостоявшейся попытки выхода из окружения 6-й армии наступило то, что и следовало ожидать: полный разгром 4-й румынской армии в калмыцких степях и отступление, или, лучше сказать, борьба не на жизнь, а на смерть 4-й танковой армии». Итак, рвущаяся из окружения 6-я армия и идущая ей навстречу группа «Дон» не смогли преодолеть 48 километров (самое близкое расстояние между ними), чтобы разорвать кольцо. Более того, советским командованием была разработана операция под кодовым названием «Малый Сатурн» по окружению и уничтожению этой группы. Так что вскоре Манштейну пришлось задуматься о том, как самому не попасть в «котел». Ох уж эти «кровожадные» русские!!!
      Сам Эрих фон Манштейн (по мнению немцев очень компетентный, властный и умный командир) вспоминает: «Все началось на левом фланге группы армий, точнее, на левом фланге Холлидта.
      …Рано утром 20 декабря явился немецкий генерал, командир корпуса, которому был подчинен правый фланг итальянцев, и доложил, что обе подчиненные ему итальянские дивизии поспешно отступают. Причиной отступления явилось, по-видимому, известие о том, что на фланге уже глубоко вклинились два танковых корпуса противника. Таким образом, фланг группы Холлидта был совершенно оголен.
      … 24 декабря обстановка на фронте группы Холлидта стала очень угрожающей… Три танковых и механизированных корпуса противника прорвались через брешь, образовавшуюся после разгрома итальянцев и 7-й румынской пехотной дивизии».
      Об этих же событиях вспоминает Х. Шейберт: «Дальше на запад до района Старобельска было угрожающим…Подтянутые в Миллерово части 3-й горной дивизии были окружены, только у Старобельска 19-й танковой дивизии в ожесточенных боях удалось остановить русский ударный клин.
      … в это время примерно в 400 км. отсюда на восток 57-й немецкий танковый корпус еще сражался на рубеже реки Мышкова за освобождение окруженных в Сталинграде…».
      Короче говоря, в результате сражения в районе Среднего Дона противник не только лишился возможности оказать помощь окруженной под Сталинградом группировке, но в результате наступления советские войска освободили 1246 населенных пунктов и разгромили основные силы 8-й итальянской армии, оперативной группы «Холлидт» и 3-й румынской армии. Войска Юго-Западного и часть сил Воронежского фронтов взяли в плен 60 тысяч вражеских солдат и офицеров, захватили в качестве трофеев 368 самолетов, 176 танков и 1926 орудий. То есть началась плата по «счету», который Гитлер опрометчиво открыл 22 июня 1941 года, начал войну с Советским Союзом.
      А что же 6-я армия в Сталинграде? И об этом тоже есть немало воспоминаний оставшихся в живых гитлеровских солдат. Сначала всех воодушевила весть о том, что извне идет выручка, ведь Манштейн, оказавшись километрах в сорока от Сталинграда, послал радиограмму в штаб 6-й армии в Гумрак: «Держитесь! Идем на выручку!» Иоахим Видер пишет, как восприняли в Сталинграде немецкие солдаты это известие: «С быстротой молнии распространился, словно единый пароль, клич „Манштейн идет!“ Эти слова придавали солдатам новые силы…» Но настроение изменилось, когда войска Манштейна стали отступать к Ростову. «Кровь застывала в жилах при взгляде на карту, - вспоминает И. Видер. - Наши ближайшие фронтовые аэродромы, откуда беспрестанно вылетали в наш „котел“ транспортные самолеты, основные армейские базы в Тацинской и Морозовской, где размещались интендантские склады… превратились теперь в поле боя. На Тацинском аэродроме… сгорели главные провиантские склады 6-й армии. Множество транспортных самолетов было приведено в негодность, были взорваны склады с боеприпасами - над станцией заполыхал чудовищный фейерверк». Дальше - хуже.
      Гитлеровцы отвергли первое предложение о капитуляции 7 января. И вот по свидетельству полковника Динглера, что делали осажденные: «Каждую ночь, сидя в землянках, мы вслушивались в рокот моторов и старались угадать, сколько же немецких самолетов на этот раз прилетит, и что они нам доставят. С продовольствием было очень трудно с самого начала, но никто из нас не предполагал, что скоро мы постоянно будем испытывать муки голода.
      Нам не хватало всего: не хватало хлеба, снарядов, а главное - горючего. Пока было горючее, мы не могли замерзнуть, а наше снабжение, пусть даже в таких ограниченных масштабах, было обеспечено.
      До рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости». Вот почему, видимо, немцы не подпускали женщин к трупам лошадей, как вспоминает В. Н. Исаева - самим нужно было, а тут соперницы объявились; вот почему оккупанты бродили по землянкам жителей, а к рождеству (25 декабря), как рассказывает Н. П. Рахимова, извели в Орловке всех кошек и собак.
      Советское командование впервые предложило условия капитуляции 7-8 января. Гельмут Вельц запомнил это на всю жизнь: «Сегодня 8 января. Это день не такой, как другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет решение - никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии… Ультиматум. Капитуляция, Плен. Питание, Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры». Капитуляция для многих была, как говорит Вельц: «… требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинству германского солдата». Очень категоричен Вельц по отношению к тем, кто про капитуляцию думает в создавшихся условиях иначе: «Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек, Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек - он хорошо действующая машина, не больше!»
      Ну что же, Паулюс и впрямь повел себя как машина, пытаясь,, вопреки мнению своих командиров корпусов, добиться разрешения на капитуляцию от своего командования. Его посланник к Гитлеру генерал Хубе вернулся обратно с категоричным приказом не капитулировать, вслед за тем прибыл ответ главного командования сухопутных сил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии». Что Паулюс и сделал. Мнение Манштейна совпадало с мнением высшего командования, и он одобрил попавшего в беду соратника: «9 января противник предложил 6-й армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено… я целиком поддерживаю его решение, - Манштейн был солдатом до мозга костей, солдатом старой кайзеровской закалки, и решение Паулюса не капитулировать, он прокомментировал так: -…для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом». Да, это было солдатским долгом для Паулюса, но тоже верный этому долгу В. Адам считает иначе: «… в случае своевременной капитуляции могло спастись и после войны вернуться к своим семьям намного больше 100 тысяч солдат и офицеров.