Ришат Рахманович Хабибулин давно на пенсии. С 1973 года. Тот самый, что вел обыск и глотал валидол. Беседуем:
      — Ришат Рахманович, вы до определенного момента занимались этим делом. Можете вы сказать, был ли обыск в квартире Ефремова следствием какого-либо доноса?
      — Что (очень озадаченно)? Никакого доноса не было. Нет. Совершенно точно, никакого доноса.
      — Насколько я знаю, КГБ слишком серьезная организация, которая должна иметь более веские основания, чем "письма граждан", для столь решительных действий. Не так ли?
      — Да никакого доноса там не было! Это что, ваши писатели придумали? Санкцию на обыск дал заместитель Генерального прокурора. Маляров, как я помню.
      — Судя по тому, что рассказывала мне вдова Ивана Антоновича, сотрудники Комитета госбезопасности непосредственно к Ефремову претензий не имели?
      — Какие претензии могут быть… это… к человеку, который скончался?! В том же году, в каком это дело возникло, в том же году и было прекращено. Никакое дело не может продолжаться, если человека нет в живых. Существует положение, по которому за смертью дело прекращается.
      — Так что же? Обыск мог быть вызван не в связи непосредственно с хозяином квартиры?
      — Я вам точно не могу сказать, я говорю вам в принципе. Может быть, даже совсем другой человек где-то арестован, и он дал показания, что какие-то материалы или документы преступного характера находятся на квартире Ефремова. Это уже основание для обыска, хотя может потом оказаться, что этот арестованный просто наговорил, время тянул или скомпрометировать хотел… Вообще, если вопрос так подробно вас интересует, нужно письменно обратиться к руководству.
      — Я так и сделал. Но уже сейчас вы ответили на важный вопрос: был ли донос.
      — Да нет же! Не было.
      — Ни анонимного, ни подписанного, где против Ефремова выдвигались бы обвинения такого характера, что могли привлечь внимание КГБ?
      — Никакого!
      …Я спросил у Таисии Иосифовны, насколько убедительной ей показалась версия Ю. Медведева об авторстве предполагаемого доноса.
      — Насколько я знаю Аркадия Натановича, — ответила она, — он никогда не мог бы что-то подобное написать. Нет, нет, нет! Никогда. Это надо Юрия Михайловича спросить, Медведева…
 

 
       Юрий Михайлович Медведев, заведующий отделом прозы журнала «Москва», был только-только с самолета:
      — Я прилетел из Монголии сегодня ночью. Как раз договаривался о том, чтобы поставить памятник Ивану Антоновичу Ефремову в пустыне Гоби… Скажу априори, что ваш покорный слуга за всю свою жизнь никогда, ни разу ни в какие инстанции вообще писем не писал, выполняя один из заветов Ивана Антоновича. — Он достал общую тетрадку, упоминаемую в самом начале: " МЕРАили ВЕРА", от Жучкова Ю. В. из Долинска Сахалинской области. — Как текстовик, как человек, занимающийся иррациональной частью русского народного сознания — и в фантастике — я глубоко убежден, что столь изощренный текст не мог сделать один человек, находящийся на самой окраине нашего Отечества. Это работа мощного коллектива. Этот донос я показываю вам первому в своей жизни.
       — Это скорее не донос, а из серии писем граждан того периода, когда "гневно клеймили", толком не зная, за что.
      — Вы правы в сугубо буквенном смысле. Но вот в прошлом веке понятие доноса было несколько иным — это была бумага по службе. Например, как бы мы ни относились к подлейшему Фаддею Булгарину, но в его деятельности была черта, которая для нас сейчас даже неожиданна. Весь Петербург знал, что он пишет донос и через семь дней отнесет его Дубельту или Бенкендорфу. Это было обозрение нравов, одновременно являвшееся дурно пахнущим политическим очернительством. Между тем, заметьте, Пушкин руку ему до конца жизни протягивал, вместе с ним на обедах бывал, Грибоедов завещал ему "Горе от ума". Он был редактором одного из самых распространенных журналов.
       — Мы отвлеклись. Формы доноса действительно различны. Братья Стругацкие назвали вас пасквилянтом в связи со страницами повести «Протей»…
      — Для меня поднятый шум был полной неожиданностью, и сейчас даже я не уловил его смысла до самого конца. Мог ли я предполагать, что вольное сочинение, повесть фантастическая может стать предметом того, чтобы назвать меня… как угодно. Я решительно отвергаю подобные домыслы. Я оставляю право художника на чистый вымысел. Я даже удивлен, что отрывок из «Протея» вызвал у братьев такую бурную реакцию.
       — Вы говорите о чистом вымысле, но все довольно прозрачно: слывшие учениками прославленного гения двое, состоящие в родстве, переводчик и астроном.
      — А кого вы считаете из них переводчиком? Аркадия Натановича? А что он переводит? Впервые слышу, что он переводчик. Он никогда себя так не называл…
       ("Стругацкий Аркадий Натанович… По специальности переводчик-референт японского языка". Библиотека современной фантастики в 15 томах, т. 7. Изд. "Молодая гвардия". М.: 1966).
      …А разве я кого-то из них назвал астрономом? Ах, вы об "окуляре телескопа"? Скажите, вам приходилось смотреть в окуляр телескопа? А мне приходилось много раз. Вы не заметили, что фраза в глядке телескопа написана, если угодно, не совсем даже по канонам русского языка? У меня есть причина, по которой я сделал именно так, а не иначе… Братья Стругацкие называли меня разрушителем советской фантастики, но заметьте: за минувшие годы, имея возможностей не меньше, чем у братьев, я ни разу не ответил. Почему, вы спросите? Потому что я выполняю один из заветов Ивана Антоновича… Есть охотники выводить друг друга на страницах — так было всегда в русской литературе. Я не из их числа, но не в первый раз попадаю в такую ситуацию. Если вы помните, был у меня такой рассказец — "Чертова дюжина Оскаров". Там главный герой был некто режиссер Барковский. Рассказу, опубликованному в 1972 году, предшествовало такое предисловьице: "Светлой памяти режиссера Михаила Барковского, без вести пропавшего в Париже в 197… году". Знаете, первому секретарю ЦК ВЛКСМ тогда звонил Андрей Тарковский и, ссылаясь на рассказ, где есть слова, что он там бросает Россию, бежит и на каких-то размалеванных женится, упрекал меня в том, что я его светлому образу подмочил репутацию. Хотя я сказал тогда Тяжельникову и директору издательства, что это чистый вымысел от начала до конца…
       — Вы называете Ивана Антоновича своим учителем. Выполняете его заветы. Как вы реагировали тогда, в 1972 году, на события, последовавшие после его кончины?
      — Когда случилось это действо, этот обыск, я стал "зарывать в землю" свои беседы с Иваном Антоновичем, записанные на магнитофон, а также некоторые документы, связанные с нашей перепиской. Поскольку, честно говоря, боялся обыска. Даже рукопись "Часа Быка" с правками Ивана Антоновича «зарыл» на шестнадцать лет. Я, конечно, просил коллег как-то подняться на учиненное бесчиние — люди по-разному реагировали. Я считаю, что каждый имеет право на любую форму поведения в любой ситуации — можно испугаться. Я, сознаюсь, испугался. Повторяю, даже прятал в другом городе свои записи бесед с Ефремовым. И кое-что, скажу правду, уничтожил и не все еще достал. Я был за то, чтобы биться за учителя, за его дело и бессмертие до самого конца…
       — Вы считаете, что помянутый отрывок из «Протея» помогает в битве за учителя, за его дело и бессмертие до самого конца?
      — Давайте дадим шанс нашему несчастному жанру поиграть вольными силами, давайте попрочитываем наши сочинения по заглавным буквам, давайте посмотрим, какие хитрости и загадки преподносит настоящий автор-профессионал в своем сочинении. Если мы писатели-фантасты, представители иррационального, самого красивого начала, если мы представители звездного шаманизма или магического реализма или волшебного реализма — так дайте нам возможность быть не теми, кто посылает злобные доносы друг на друга, а людьми, которые играют вольно силушками. От переизбытка силушки я это все и написал, от переизбытка силушки… И повторяю еще раз: в отличие от тех же братьев Стругацких, моих коллег по жанру, я никогда ни строки ни в какие инстанции не писал и никогда не напишу. Я выполняю один завет Ивана Антоновича Ефремова…
      …До конца текущего столетия, тысячелетия загадка смерти и событий после смерти Ивана Антоновича и поведения его врагов и друзей будет разгадана почти до самого конца. Это я предсказываю вам как фантаст. Даже без обращения к бывшим сильным мира сего она будет решена, ибо, как вы знаете, любая загадка имеет обыкновение укладываться в первопричину свою. Я тоже знаю еще много интересного, что связано с высшими формами противостояния, но это не предмет нашей беседы, поскольку я с вами впервые познакомился. И, следуя завету Ивана Антоновича, я старался быть предельно искренним.
 

 
       ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ДИРЕКТОРУ ВТО МПФ (Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов)В. И. Пищенко.
      Как и другие члены КЛФ страны, мы имели неоднократно возможность слышать Ваши пространные уверения в том, что Вы лично — принципиальный противник раскола советской фантастики. Более того. Вы неоднократно утверждали, что ВТО МПФ при издательстве "Молодая гвардия" отказывается от использования издательских площадей для внелитературной борьбы и сведения счетов.
      Однако публикация в сборнике ВТО МПФ "Простая тайна" повести Ю. Медведева «Протей» свидетельствует об обратном. Эта повесть — явление беспрецедентное в советской НФ. Аморальность данного сочинения, вызывающе, цинично оскорбляющего А. и Б. Стругацких, настолько очевидна, что не нуждается в комментариях. Примечательно, что это не первый случай, когда Медведев прибегает к нечистоплотным приемам. У любителей фантастики на памяти рассказ этого автора "Чертова дюжина Оскаров" — отвратительный пасквиль на А. А. Тарковского. Подобная «литературная» деятельность Ю. Медведева прямо вытекает из его идейной позиции, ставшей широко известной в начале 70-х годов. В то время Медведев, назначенный заведующим отделом фантастики издательства "Молодая гвардия", начал разгром советской научно-фантастической литературы и травлю ее лучших представителей.
      От имени многочисленных любителей фантастики мы спрашиваем Вас: как совместить Ваши призывы ко всем авторам и КЛФ "жить дружно" и печатание повести Ю. Медведева?
       Всесоюзный совет клубов любителей фантастики.
 

 
      Я не считаю, что загадка смерти и событий после нее вокруг имени И. Ефремова требует для разгадки времени "до конца текущего столетия, тысячелетия". Картина жизни и смерти выдающегося мыслителя вполне прояснилась. Есть туманность и есть туманность.
      "Туманность Андромеды", как и все книги Ивана Антоновича, по-прежнему будет увлекать и вдохновлять новые и новые поколения читателей, как увлекла и вдохновила четверть века назад тех же братьев Стругацких.
      Туманность недомолвок, многозначительных намеков, сплетен — густая туманность времен застоя-болота рассеивается, стоит только дать больше света. Света, воздуха, голоса. Что нам всем сегодня и дано.
      20 марта 1989 года я пришел по адресу:
      Москва, Кузнецкий мост, 24. Приемная КГБ.
      Человек, сидящий за столом, принял от меня бумаги с официальными запросами и сказал: "Ждите. Мы вам ответим письменно".
      Жду.
      Ждем.
 

 
      И действительно ответили письменно! И в срок!

      "Комитет Государственной Безопасности СССР. Управление по городу Москве и Московской области. Следственный отдел.
      25.04.89. № 8/605. г. Москва…
      На Ваше письмо в КГБ СССР от 9 марта 1989 года сообщаем, что действительно в ноябре 1972 года Управлением КГБ СССР по городу Москве и Московской области с санкции Первого заместителя Генерального Прокурора СССР был произведен обыск в квартире писателя Ефремова Ивана Антоновича, а также некоторые другие следственные действия в связи с возникшим подозрением о возможности его насильственной смерти. В результате проведения указанных действий подозрения не подтвердились.
      Одновременно разъясняем Вам, что в соответствии со статьями 371 и 375 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР следственные материалы могут быть истребованы только органами прокуратуры и суда.
      Начальник Следственного отдела Управления Ю. С. Яковлев".

 

 
      Я зачитал пришедший ответ вдове И. А. Ефремова по телефону. Таисия Иосифовна вздохнула:
      — О господи! Это уже чересчур! Это какой-то черный юмор… Они забыли, что Иван Антонович — сердечник. Они забыли, что существует история его болезни. Они забыли, что… — и в голосе задрожала слеза обиды…
 

 
      Спасибо за разъяснения о статьях 371 и 375 УПК РСФСР! Уточняю только: копия протокола обыска, хранящаяся у Т. И. Ефремовой, не является "следственными материалами". Между "изъятием идеологически вредной литературы" и "возникшим подозрением о возможности насильственной смерти" — дистанция огромного размера. Через месяц после кончины человека искать подтверждение подозрения о его насильственной смерти посредством рентгена, металлоискателя, изъятия всего, перечисленного выше — это и впрямь "черный юмор".
      Понимаю, что честь мундира дорога. Понимаю, что работники компетентных органов, судя по ответу «Неве», попали в безвыходное положение: есть официальный запрос, и надо на него как-то отвечать, не повредив «мундир». Вот и ответили «как-то»… А что до оскорбления памяти ушедшего и чувств ныне живущих, то у них, конечно, есть честь, но вот мундира нет. А свой мундир всегда ближе к телу. И как еще прикажете отвечать, если положение безвыходное?!
      Безвыходное — это такое положение, ясный и очевидный выход из которого почему-то не устраивает…
      И последнее. В статье 371 УПК РСФСР перечислены должностные лица, могущие приносить протесты в порядке судебного надзора. Статья 375 УПК РСФСР это — "Истребование уголовного дела". В Комментарии к УПК РСФСР сказано:
      "Поводами для истребования дела для проверки в порядке надзора являются:
      …б) ходатайства и сообщения других лиц и организаций;…г) материалы печати, радио и т. д." (Комментарий к УПК РСФСР. "Юридическая литература", М.: 1976, с. 544).
      Вот интересно, кто из должностных лиц, перечисленных в статье 371, истребует следственные материалы на основании хотя бы пункта «г» Комментария к статье 375?..
      Жду.
      Ждем…