Локомотив параллельного времени (сборник)

Шарлотте часто снился этот сон.

Жилка ручья пульсировала под тонкой кожей льда.

Там попала в ловушку форель.

Шарлотта оглушила трепыхающуюся рыбу и положила её в корзину.

Снег падал крупными хлопьями.

Шарль обещал взять её завтра в город!

Он только перешагнул порог, как она бросилась на шею и закружила.

– Я никогда нигде не была! – она уткнулась лицом в его мягкие каштановые кудри.

Не похож он на здешних – Шарль.

Жанна была его кормилицей.

– Эдакая кувалда – не согнёшь, а какой поклон отвесила господину, вручившему ей младенца и увесистый кошель, – рассказывала рябая Челеста. – И господин, видать, не отец ребёнка, а слуга какой-то важной персоны. Отдал – даже не взглянул на ребёнка.

Жанна своих щенков лупила нещадно, а Шарля никогда не била.

Зато от деревенских мальчишек ему здорово доставалось – чужой, красивый.

Пока Жанна не сказала веско муженьку:

– Научи отпор давать. Забьют ведь.

Шарль был проворным и сильным. Как дал отпор – разом все отстали.

Никто с ним не водился – чужой и есть чужой.

Жанна часто вздыхала:

– Что с ним будет?

Но втихомолку им гордились – вот он у нас какой! Принц!

Он любил быть один в лесу и не мудрено, что стал лесником.

Шарлотта была слишком изящна для крестьянских вкусов.

Она нашла Шарля в собственном саду, словно он там рос среди прочих цветов.

Он давно наблюдал за ней.

– Ты что тут корни пустил? А если братья увидят?

– Хочешь, уйду?

– Нет. Оставайся. Живи здесь, только незаметно, как ёжик.

После нехитрого торжества деревенской свадьбы, когда они остались одни, Шарль предстал перед ней, как полагается, в длинной белой рубахе, серьёзный, как драматический актёр.

Шарлотта расхохоталась:

– Зачем ты это напялил?

– Так полагается.

– Тепло, никто не смотрит, и мы любим друг друга. Сними.

– А сама в платье, башмаках сидишь, ручки сложила, как маленькая. Чего ждёшь?

Шарль погладил её русые с рыжим отливом волосы.

В её серо-голубых широко раскрытых глазах был испуг, голод и доверие приручаемого зверька.

– Не бойся, твой испуг напоминает о верности, и только потом, когда он исчезнет, придёт чувствительность и время пойдёт своим чередом.

Она рассмеялась:

– Что ты говоришь? Что ты говоришь? И это было похоже на прозрачную янтарную смолу цветущих слив. Что ты говоришь? Что ты говоришь?

Они говорили почти беззвучно жаркими сухими поцелуями…

– Опять эта разбойница подбирается к курятнику! Шарль! Поймай её! Поставь капкан! – закричала Шарлотта, увидев ярко-рыжий хвост, мелькнувший среди пушистых сугробов.

– Она почти ручная. Я подружился с этой лисицей прошлой зимой.

– Прошлой зимой у тебя не было ни жены, ни кур.

– Это верно. Может, не стоит тебе ехать со мной в город? Курам будет спокойнее.

– Ох, как тебе не хочется брать меня с собой! Ну, что ты себе там надумал?

– Сон плохой приснился.

– Плюнь на сон! Хочу с тобой! Хочу в город!

Всю дорогу Шарль был не в духе. Шарлотта болтала не о чём. Пару раз он думал: «А не повернуть ли обратно».

Город рассыпался в её глазах как разноцветные бусины с оборвавшейся нитки. Яркие цвета невиданных нарядов, горячие запахи разнообразной снеди, гам толпы, а главное – музыка.

На окружённом толпой помосте труппа бродячих артистов давала представление!

Шарль что-то говорил ей. Она не слушала и, как во сне, пошла на звук музыки в самую гущу толпы, и растворилась в ней.

Шарль рассердился не на шутку:

– Как маленькая! У нас не так много времени. Нужно успеть домой дотемна.

Белокожий рыжий акробат сделал заключительное тройное сальто и приземлился прямо у ног Шарлотты. Толпа ахнула в восхищении. У акробата были ярко-голубые шалые глаза. Они искрились, как иней. Он смотрел только на Шарлотту. Всё представление было для неё. Она бросила ему монетку. Он не вставал с колен.

Колпак с бубенчиками, кожаные штаны, меховая жилетка на голое тело. Под ослепительно-белой кожей его мускулы были как глыбы льда. Широкая алая улыбка.

– Тебе понравилось?

– Да.

– Поцелуй меня!

– Поцелуй его! – закричала толпа.

Шарлотта растерялась.

Тогда акробат притянул её к себе и поцеловал в губы под громкое улюлюканье толпы.

Поцелуй был горяч. Его кожа была холодна и издавала какой-то странный мятный запах, от которого Шарлотта словно проваливалась вниз.

Шарлотта рванулась.

– Куда ты, крошка? – акробат сжал её запястье.

– К мужу. Он ищет меня.

Шарль и Шарлотта молча возвращались домой.

Так же, не сказав ни слова, поужинали, легли в постель и тут же уснули.

Она была в плотном коконе холодной слизи, который пронизывали горячие нервы. Она сразу узнала этот мятный, сладкий запах. В лунном луче жадный алый рот акробата прошептал: «Как же хорошо с тобой, крошка». Она не могла пошевелиться в железном кольце его мускулов. «Ты моя навсегда».

Кокон объятия стал таким тяжёлым, что твердь расступилась перед ним. Кокон летел в горящую бездну, но, почти коснувшись пламени, он треснул. Огромная бабочка с огненными крыльями, с телом любовников, сросшихся, как сиамские близнецы, взмыла вверх.

Шарлотта закричала от наслаждения и ужаса и проснулась.

Шарль отирал её лоб холодной водой.

– Девочка, ты вся горишь.

День был ни хмурый, ни ласковый. И Шарль был такой же.

Он протянул ей глиняную кружку с отваром целебных трав.

– Отлежишься, поправишься. Я скоро вернусь.

Солнце разогнало лёгкую светло-серую вуаль облаков. Снег искрился. Шарлотта задыхалась от жара. Поток искрящейся прохлады проник в дом. Шарлотта встала. Накинула на плечи шерстяную шаль и распахнула дверь.

Над белыми кронами деревьев поднималась струйка дыма.

Шарлотта сунула ноги в башмаки и пошла через сугробы посмотреть, что там.

На лесной поляне остановился на отдых театральный балаганчик.

Актёры грелись у костра. Акробат держал в руке фляжку, к которой периодически прикладывался.

Ни огонь, ни алкоголь не согревали его.

– Она была такая лёгкая. Я бы научил её танцевать.

– Да, в труппе не хватает танцовщицы, – ответил один из актёров.

– Как будто я её раньше видел. С ней я бы мог делать такое… Мы бы летали, как бабочки…

Акробат поднял глаза. Фляжка выпала из его рук.

Среди заснеженных веток стояла Шарлотта.

Мутный голубой взгляд акробата был полон пьяных слёз.

Он не понимал, что видит реальность.

Никто другой не заметил Шарлотту. Она, осторожно придерживая ветки, отошла вглубь кустарника.

Она уверенно ступала по проволоке и совсем не боялась гудящей толпы. На ней было розовое платье с блёстками, за спиной бумажные крылышки.

Шарль нашёл её совсем недалеко от дома. Её глаза были широко открыты, а на её губах была совсем незнакомая ему улыбка Коломбины.

Расхохотался вьюгой ветер,

Приехал цирк, как год назад,

И закрутила сальто-мортале

Зима, как шалый акробат.

Народ собьётся кучей-тучей,

Вглядевшись в любопытство лиц,

Зима язык покажет острый,

Как по следам бегущий лис.

И этот трюк, такой избитый,

Опять кого-то рассмешит.

Неугомонная девчонка

За акробатом побежит.

Когда в начале апреля маркиз вернулся в своё поместье, он отправился на прогулку к домику лесника. Избушка казалась покинутой – холодной и неприбранной. В трактире он увидел Шарля. Тот еле встал, хотел отвесить поклон и не смог удержаться на ногах.

Зимой Шарлотта простудилась, слегла и вскоре умерла от горячки.

После того как Шарль овдовел, он стал ужасно пить.

В память о прекрасной Шарлотте, маркиз предложил Шарлю место слуги.

Они много путешествовали.

Шарль пользовался огромным успехом у служанок, где бы они не останавливались.

Во время путешествий со скуки маркиз научил Шарля фехтовать и стрелять.

В один прекрасный день эти уроки пригодились, когда на большой дороге на них напали разбойники. Они храбро дрались, но Шарль был смертельно ранен. Маркиз хотел отвезти его в ближайшую деревню, но Шарль попросил похоронить его в лесу.

Капли дождя висят на гроздьях рябины,

Как алмазные серьги в тумане.

Влажные губы осенних дождей.

Не навеки прощанье.

Годы ещё впереди,

А потом ад или рай.

Мы ещё встретимся,

Ты это знай.

Незаконные супруги

Шёлковые травы стелются волнами, как золотые волосы прекрасной женщины. Охота в разгаре… Юный герцог Рамиро со своей свитой мчится во весь опор. Небо темнеет. Вот-вот начнётся гроза. А герцогу всё нипочём… Его белая распахнутая рубашка трепещет на ветру. Открытая мускулистая грудь лоснится от пота. На локте сидит охотничий сокол. Сильной рукой он сжимает поводья, усмиряя норовистого коня.

– Светлейший герцог! Не повернуть ли обратно? Вон какая туча!

Хлынул ливень.

Рамиро только смеётся. Он запрокидывает голову, ловя жадным ртом капли дождя, как поцелуи любимой. Раскаты грома и вспышка молнии пугают коней. Конь Рамиро встаёт на дыбы, едва не сбросив седока, и бросается вскачь, не разбирая дороги.

Конь мчится вдоль берега моря. На белом песке темнеет обломок мачты, рядом лоскут парчовой ткани. Несколько дней назад бушевала буря, но никто не видел корабля. Рамиро, наконец, удаётся обуздать своего скакуна. В кустах у берега слышится какой то шорох. Охота продолжается. Рамиро вмиг натянул тетиву и навёл стрелу.

– Пощадите!

Она, нерешительно ступая, вышла из кустов. Молодая женщина, похожая на лесную фею: шёлковые волосы как волны ковыля в степи, бледная, белокожая.

На её алых губах запёкшаяся кровь, слипшаяся от крови прядь волос у виска, платье из дорогой парчи, изодранное в клочья.

– Почему ты так странно ступаешь, у тебя что копытца?!

Она приподняла подол платья, обнажив маленькие израненные ступни.

– Смотрите, с какой добычей герцог вернулся с охоты! – перешёптывались слуги.

– Приготовьте всё к свадьбе, – небрежно бросил Рамиро, – да поторапливайтесь! Этой ночью я хочу лечь с ней на ложе, как с законной женой!

Все поняли, что юный герцог не шутит, и забегали, как оголтелые.

– Бедные мы! Бедные! – голосила толстая кухарка. – Околдовала нашего господина лесная ведьма!

В часовне у небольшой капеллы было тихо. Сюда не проникали крики со двора, где в спешном порядке готовились к торжеству. Священник ясно представлял, какой скандал произведёт поступок сумасбродного юноши.

Он пытался выяснить в разговоре, кто эта молодая женщина, которой через несколько часов предстояло стать герцогиней.

– Я ничего не помню. Только грохот волн, скрип падающей мачты, боль, крики о помощи. Я очнулась на берегу. Не знаю, кто я, как зовут, откуда, чья дочь. Я уже рассказывала.

– Да, да. Я говорил с герцогом. Если вы не против, мы будем называть вас Беатриче.

Беатриче снова и снова пыталась вспомнить.

После свадебного пира, разделяя ложе с мужем, она прислушивалась к своему телу.

Это уже было с ней. Объятия мужчины, полные не только страсти, но нежной заботы, – у неё был муж!

Рамиро прижал её тонкие пальцы к губам.

– Ты одна уцелела после кораблекрушения. Что дурного в том, что я женился на вдове?

Через несколько месяцев у неё появилось ещё одно знакомое чувство.

– Вот увидите! У неё родится не ребёнок, а чёрт с рогами! – говорила толстая кухарка.

Ребёнка принимала старая повитуха, которая в своё время принимала Рамиро.

Повитуха умилялась красоте младенца и говорила, что именно таким был сам Рамиро, когда родился.

Рамиро неохотно собирался в дорогу. Король созывал совет.

– Это ненадолго, любимая. Не грусти.

Но, прибыв ко дворцу, он, как и многие мужья, был рад оказаться вдали от дома в весёлой мужской компании.

И так, бродя по ночному городу с молодыми и не очень повесами, Рамиро забрёл в трактир, известный не только своим славным вином.

Захмелев, прислонившись к стене, он с удовольствием взирал на танец местных красавиц.

Одна из них чем-то напоминала Беатриче.

– Хороша, – вздохнул кто то рядом. – Похожа на мою покойную жену. Утонула меньше года назад. Во время морской прогулки неожиданно разразилась гроза. Корабль разнесло в щепки…

Рамиро повернул голову. Герцог Лоренцо продолжал свой печальный рассказ… Казалось, его никто не слушал в шуме трактира. Они были едва знакомы.

Лоренцо раскрыл медальон с портретом. Рамиро вздрогнул.

Рамиро вернулся домой. Жизнь потекла своим чередом. Никто не обратил особого внимания на незнакомого парнишку, которого приняли помогать по хозяйству. Никто особенно не обеспокоился, когда этот парнишка вдруг исчез.

Был жаркий день. Беатриче с сыном на руках сидела в тени у пруда, слушая в полудрёме младенческий лепет, глядя на белых бабочек, порхающих над лилиями, и вдруг её слух уловил еле слышную песню. Её пел чистый детский голос. И мелодия, и голос были ей очень знакомы. Беатриче пошла на звук песни и вскоре увидела сидящую на берегу свою маленькую копию.

– Анжела!!!

К герцогине вернулась память.

– Твоё настоящее имя Лючия, – сказал ей герцог Лоренцо.

Состоялось разбирательство. Решением короля Лючии повелевалось вернуться к Лоренцо. Её сын был оставлен на попечение своего отца.

С осенними дождями пришла в их края страшная гостья – чума.

В доме герцога Лоренцо эта незваная гостья забрала с собой маленькую Анжелу. Да и сам герцог собирался в путь вслед за дочерью.

– Стой на пороге! Не входи! – закричал он Лючии, появившейся в дверях спальни. – Не дожидайся моей смерти. Немедленно отправляйся к Рамиро. Я уже отослал письмо ему и королю. Я знаю своего младшего брата. Он спровадит тебя в монастырь, как только я умру. Торопись. Будь счастлива! Прощай!

Дом Рамиро встретил её скорбным молчанием. Накануне её приезда умер сын. Рамиро в слезах прижал её к себе:

– Я молил Бога о чуде. И вот ты здесь! Ты так нужна мне!

Младший брат герцога Лоренцо явился к королю с жалобой, но письмо, посланное герцогом, опередило.

Решением короля Лючии было позволено остаться в доме Рамиро при условии, что она соблюдёт год траура. По истечении года им разрешалось вступить в брак.

Запрет висел над ними, как туча.

Они не разлучались и, казалось, оба таяли – оба, одетые в чёрное, бледные, как восковые фигуры.

Но вскоре румянец снова заиграл на их щеках.

Слуги утверждали, что герцог и герцогиня спят каждый в своей спальне.

В углу охотничьей хижины горел очаг. На вертеле жарились куропатки. Лючия полулежала в деревянной бадье, свесив ноги. Рамиро сидел обнажённый на расстеленной медвежьей шкуре и поливал её из ковша водой, любуясь красотой её тела.

– Ты сейчас и вправду похожа на лесную фею.

– Запретная любовь сладка и опасна.

– Не бойся. Мы поженимся через три месяца. Я знаю – у тебя будет сын.

Они спали, обнявшись. В очаге еле теплились последние искры.

Вдруг Рамиро проснулся, услышав, как кто-то скребётся и роет землю за дверью.

Сжимая в руке меч, он распахнул дверь. Из мрака на него смотрели горящие глаза зверя. С голодным рычанием животное впилось клыками ему в плечо. Рамиро многократно вонзал меч в тяжёлое мохнатое тело, но зверь казался неуязвимым и не отпускал захват. Лючия проснулась от шума и, схватив тяжёлый вертел, метнула в мохнатое чудовище, терзавшее Рамиро.

Зверь метнулся прочь и исчез в темноте леса. Из рваной раны на плече хлестала кровь. На груди Рамиро остался глубокий след от когтей.

Дома, срочно прибывший лекарь осмотрев Рамиро, нашёл его состояние крайне опасным. Рана была серьёзной.

Слуги перешёптывались. Когда привезли герцога, его рана была перебинтована рубашкой герцогини.

– Да охотился он, – ворчала толстая кухарка, – сама небось обернулась зверем, чуть до смерти не загрызла.

Последующие три месяца до самой свадьбы Рамиро провёл в постели. Но в день свадьбы он встал, взял в руку меч, сделал несколько взмахов. Его рука была крепка. Он снова был полон сил.

Их второй сын родился через шесть месяцев после свадьбы. На этот факт при дворе закрыли глаза.

Второй сын не был таким красивым, как первый. Он был озорным шалопаем и вечно попадал в истории, но при этом – таким весельчаком, что всегда мог перешутить смерть, сидящую на перекладине виселицы. И потом, заливаясь вином и смехом в трактире, он рассказывал обнимавшим его девчонкам:

– Оттого я такой шалый, что моя мать была лесной волшебницей – так говорила старая кухарка.

Сад

Шестилетняя Герда переехала с мамой из центра города на окраину, в район Зелёной долины. Из высотного дома возле гудящего шоссе – в тишину вилл с палисадниками.

Мама ушла на работу, а Герда отправилась исследовать новое место.

Она шла по дороге, по обе стороны которой были виллы. Вся зелень деревьев за оградами, а для Герды – только асфальтовая дорога. Середина лета. Середина буднего дня. Никого. Она шла и шла. Вдруг цепочка вилл оборвалась. Перед Гердой был лес. Ей стало немного страшно, но она шла дальше по еле заметной тропинке, которая кончилась у ржавой калитки. Рядом у ограды висел такой же ржавый почтовый ящик, набитый пожелтелыми старыми газетами. На калитке была надпись «Вход воспрещён». За калиткой заросли шиповника и дикой малины. Она открыла калитку и, стараясь не цепляться за колючки, пошла вглубь зарослей. Тропинка проступила снова, она становилась все чётче и скоро стала дорожкой, посыпанной гравием. По краям росли аккуратно подстриженные кусты роз самых разных сортов. Вдруг Герда услышала где-то за кустами детский смех. Вскоре она вышла на широкую поляну и увидела нескольких детей её возраста, играющих в мяч. Они были удивительно красивы. У них были шелковистые мягкие локоны, тонкие черты лица, нежный румянец на щеках.

«Такие, наверное, не захотят со мной играть», – подумала Герда. Но один из детей, заметив её, приветливо помахал рукой. Дети с радостью приняли её в игру. Во что они только не играли! И в прятки, и в салочки, и в мяч!

Герда была так рада, что встретила новых друзей.

– А можно я завтра снова к вам приду? – спросила Герда.

Дети удивлённо посмотрели на неё.

– А разве ты не отсюда? Разве ты не живёшь в саду?

– Нет, я живу там, в Зелёной долине.

Герда махнула в сторону, откуда пришла. Но вдруг она поняла, что не помнит, с какой стороны пришла, и ещё она почувствовала, что играла довольно долго. Мама, наверное, уже пришла с работы и беспокоится.

– Здесь выход один. Мы проводим, – сказал один из детей.

Они пошли по знакомой тропинке и вскоре вышли к зарослям дикого кустарника, но никакой калитки за ними не было. Только плотно растущие кусты, сквозь которые невозможно было пройти. Герда заплакала от страха.

– Не бойся! – утешали её дети.

– Надо сбегать за Петром. Он поможет.

Один из детей ушёл и вскоре вернулся в сопровождении статного высокого мужчины с седой бородой.

– Как тебя зовут?

– Герда.

– Герда, разве ты не видела табличку «Вход воспрещён». Ты не умеешь читать?

– Немножко умею, – виновато ответила Герда.

– В этом саду свои правила. Сейчас вход закрыт. Ничего не поделаешь. Он откроется рано утром. Пойдём со мной.

Герда взяла его тёплую большую руку, и они пошли вместе по тропинке.

– А завтра я могу сюда прийти? – спросила Герда.

– Ну раз уж ты нашла это место, то можешь.

– А можно с мамой?

– Просто обязательно, – на лице Петра появилась добрая улыбка.

Они вышли из сада на каменистый пригорок, на котором стоял одинокий жёлтый домик.

– Это твой дом?

– Нет, тебе придётся здесь переночевать.

Они вошли в дом. Похоже, оттуда недавно переехали. Были оставлены кое-какие старые вещи. Всё аккуратно сложено, убрано. В углу стояла кровать, укрытая застиранным пледом.

– Здесь и будешь спать. Ты, наверное, голодная?

Герда кивнула.

Пётр нашёл в кухонном шкафу сухари и изюм. Заварил чай.

– Кашу без молока ты, наверное, не будешь?

– Если гречневая, то буду.

Когда Пётр вернулся из кухни с тарелкой каши, девочка уже спала.

Он сел у окна, глядя в небо на летнюю зарницу.

– Герда проснись! Тебе пора!

Она сладко спала, и разбудить её, казалось, было невозможно.

Тогда Пётр взял её на руки и понёс, теребя за руку на ходу.

– Герда! Мама ждёт!

Она проснулась у самой калитки.

Пётр осторожно опустил её на землю и сел перед ней на корточки, глядя ей в глаза очень внимательно.

– Герда! Слушай! Это очень важно! Как выйдешь из калитки беги к маме изо всех ног и не смотри по сторонам. Обещаешь?

Герда кивнула.

Она отворила калитку и бросилась бежать. В предрассветном тумане всё было знакомым и незнакомым. Вот, наконец, её дом. Герда распахнула дверь.

– Мама! Я вернулась!

Герда увидела силуэт матери, сидящей на кровати на фоне окна.

Мать повернула к ней лицо. Герда закричала от ужаса. Лицо матери было покрыто глубокими морщинами, а волосы были совершенно седыми.

– Но ты всё равно моя мама! Ты, наверное, очень долго плакала оттого, что меня не было?

– Да доченька. – И по её щекам потекли слёзы.

– Мама! Я нашла такой красивый сад! Давай пойдём сейчас туда.

Герда взяла мать за руку, и они пошли вместе.

Вот тропинка. Вот калитка. Герда открыла её, отвела рукой ветку шиповника. Мать шла следом. Её лицо стало как прежде молодым.

Храбрый котёнок по прозвищу Паганини

Чёрно-белая шубка двухнедельного котёнка была похожа на кургузый фрак музыканта. Он был нескладный, с тонким, как у мышки хвостиком, но для мамы-кошки он был самым красивым. Она заботливо облизывала его, а он погружал мордочку в её пушистый мех и сосал тёплое молоко. Потом они сладко засыпали, свернувшись в меховой клубок.

Но вот пришёл человек. Оторвал котёнка от мамы. Посадил его в картонную коробку. Поставил коробку в багажник машины. Машина тронулась. Котёнок дрожал и звал маму. Машина затормозила на обочине дороги в лесной зоне.

Шаги человека стихли. Завёлся мотор. Машина уехала. Котёнок сжался в углу коробки.

Среди благоуханного богатства запахов майского леса не было запаха мамы, поэтому мир для котёнка стал пустым и холодным.

Темнело. Котёнок слышал, как смерть перекликается голосами зверей и птиц. Он не смел пошевелиться.

Так, в бессонном ужасе прошло два дня и две ночи. Котёнок постепенно холодел, сжимался и превращался в маленький камень.

На третий день он услышал детские голоса.

Котёнок из последних сил стал отчаянно звать на помощь.

Маленькие беглянки из эмигрантского гетто были неказистыми и слабоумными, но они знали простые истины суровой жизни.

– Бедненький! Куда его? Наши не разрешат.

– А помнишь, тот польский мальчишка говорил, что у его кошки котята!

– Его мама нас не любит. У нас ноги грязные, а у неё ковры.

Агнесс только пришла с работы. Только присела с чашкой кофе. Звонок в дверь. Глянула в глазок. Опять эти девчонки. С коробкой. Опять что-то продают.

Всё же знакомые сына. А их не много.

Открыла.

– Возьмите! А то умрёт!

Квартира Агнесс находилось под покровительством богини кошки Бастет. Пришлось принять котёнка, чтобы не разгневать богиню. Раньше в этой квартире водилось много всякой нечисти, видимо, оставленной предыдущими жильцами. Агнесс и её сын Юрась сразу почувствовали неладное. Им снились кошмары. Они стали часто болеть и ругаться. Их первый кот, огненно-рыжий Манделла, беззаветно любивший своих хозяев, героически погиб в схватке с тёмными силами. Приобретённая через год породистая красавица кошка Пудра была натурой замкнутой, пугливой и осторожной. Она соблюдала нейтралитет.

Ей предоставлялась полная свобода и хороший уход.

Когда приходило время, Пудра выходила на балкон и издавала призывный клич.

Из дальних и ближних мест собирались коты на состязание в силе и ловкости. Победитель удостаивался любви Пудры.

Чтобы уберечь своё потомство, Пудра обращалась за помощью к хозяевам за сутки до родов. Те сидели с ней и, как могли, успокаивали.

Потом, лёжа у корзинки с новорождёнными котятами, положив ладони на тёплые пушистые тельца, Агнесс и Юрась впадали в глубокий сон и переносились в благодатный мир богини Бастет. Этот сон приносил им обновление и заряжал светлой энергией.

С каждым новым потомством Пудры тёмная сила слабела и отступала.

Котята Пудры всегда были красивыми и крепкими.

Каждого котёнка Агнесс отдавала в надёжные руки.

Пудра это чувствовала и любила хозяев всё больше и больше.

Маленькие оборванки ушли, оставив в руке Агнесс меховой комок.

Котёнок был тяжёлым и холодным, вобрав в себя ужас последних суток.

Агнесс поставила котёнка перед Пудрой. Заискивающе глядя ей в глаза, котёнок издал мелодичное мурлыканье. Пудра зашипела на него. Котёнок наделал от страха маленькую лужицу.

– Назовём его Паганини, – сказала Агнесс.

Пудра с возмущённым недоумением посмотрела на хозяйку.

Котёнок потупил взгляд, увидев своё жалкое отражение в глазах породистой красавицы кошки.

«Кургузая шубка, плебейская мордочка, хвостик, как у мышки. И ты хочешь, чтобы я его приняла?!» – Пудра фыркнула и гордо удалилась.

Зато котята очень заинтересовались незнакомцем, приняв его за живую игрушку. Они стали весело тузить Паганини.

Их было четверо – Сальса, Джексон, Шанель и Босс. Двухмесячные сорванцы были в два раза больше Паганини. Рисунок на их пушистых трёхцветных шкурках был изысканным и замысловатым. Они чувствовали себя вполне готовыми к взрослой жизни – давно научились ходить в лоток с песком и есть корм для взрослых кошек.

– Покатай меня! – Джексон сел верхом на Паганини. Тот прижался к полу.

– И меня! – весело крикнула Шанель.

– И меня! – крикнул Босс.

– Все прочь! Он моя игрушка, – деловито сказала Сальса, самая крупная и сильная из всех котят.

Она перевернула Паганини на спину и, сев верхом, обильно помочилась на него. Потрясённый Паганини встал на дрожащие лапки, обтекаемый мочой, и горько заплакал.

– Вы что это вытворяете?! – прикрикнула на котят хозяйка. – Придётся тебя, друг, помыть.

Хоть и вода была щадяще-тёплая, и шампунь самый мягкий, несчастный Паганини вопил так истошно, что сердце Пудры дрогнуло. Она обеспокоенно металась по ванной, а потом принялась облизывать и кормить вымытого страдальца.

Два часа сосал он молоко, пока не высосал всё до последней капли. Кошка поднялась, а он волочился за ней, присосавшись, как пиявка. Агнесс наполнила блюдце взбитыми сливками. Паганини влез в сливки, как пчёлка в белую розу.

Немного успокоившись, он заснул на покрытой полотенцем грелке.

– Ой какой пуфик мягонький!

Джексон плюхнулся на спящего Паганини, тот вздрогнув, проснулся. Котята снова принялись играть с ним, как с живой игрушкой.

Шкаф стоял в углу спальни. Он был тяжёлый, на низких подпорках.

Паганини юркнул под шкаф. Котята бросились следом, но они были слишком большие, чтобы пролезть в узкую щёлку.

Отдышавшись в безопасности, Паганини почувствовал невыносимую тяжесть жизни. Он заснул с мрачными мыслями.

Ему показалось, что он снова в лесу. Он проснулся с острым чувством голода и холода. Осторожно вылез из-под шкафа. Кошка была на прогулке. Котята спали в корзинке. Они вздрагивали и ворчали во сне. От них аппетитно пахло молоком. Паганини залез в корзинку и стал отчаянно искать в их пушистых шкурках сосок с молоком. Ему казалось, что вот-вот отыщет. Голод ожесточённо грыз тельце Паганини. Он подумал, что если не найдёт соска, то можно просто прогрызть дырочку в шкурке и высосать жизненный сок из котят. Кошка появилась вовремя.

– Ты что надумал?! – зашипела она.

Паганини сжался, снова стал маленьким камнем.

– Там под шкафом живёт чёрный котёнок. Он сказал мне, что так можно.

– Никакой он не котёнок. Он Плохой. Что ещё он тебе сказал?

– Он сказал, что живёт в огне, поэтому он холодный внутри и постоянно выделяет холод. Он сказал, что холодным жить легче. Нужно всего пару глотков крови – и наелся. Он сказал, что я скоро умру. Он спросил, хочу ли я тоже стать холодным, тогда не придётся умирать. Он сказал, что я, так же как и он, здесь чужой, поэтому приходится прятаться под шкафом.

– Ты ему не верь. Я отогрею тебя. Хозяйка поможет. Котятам скажу, чтобы не обижали. Ты и сам себя в обиду не давай. Они, наверное, думают, что ты – это он. Ты быстро повзрослел, когда был один.

Когда они были такие маленькие, как ты, они из корзинки вылезти не могли, а он их покусал. А теперь они его достать не могут. Только ты можешь. Он тебя боится, вот и подбивает на всякие гадости.

– Откуда он взялся?

– Я не знаю. Раньше их много было. Кого я с котятами переловила, кто сам ушёл. Этот, последний, не хочет сдавать позиций.

– Я устал.

– Это потому, что он тебя укусил, пока ты спал. Видишь – у тебя ранка на лапе. Я её залижу, и всё пройдёт. Наберись сил и сразись с ним. Помоги нам от него избавиться, и богиня Бастет тебя наградит! Чего бы тебе хотелось больше всего?

– Я хотел бы вернуться к маме.