Ивасаки окия располагался на один квартал южнее Шимонзен на улице Шинбаши и на три дома восточнее Ханамикоджи. Мама Сакагучи жила на другой стороне Ханамикоджи, на шесть домов западнее нас. Танцевальная студия иэмото находилась на один квартал западнее и на один квартал севернее Шимонзен. Театр Кабурендзё располагался на шесть кварталов южнее. Ребенком я посещала все эти места.
      Шикарные витрины магазинов на улицах Гион Кобу демонстрировали все, что производилось в стране. Помимо сотен окия и очая, там были различные магазины: продуктовые, цветочные, по продаже украшений для волос, а также художественные галереи. Соседство было тесным, все располагалось компактно.
      Моя жизнь стала гораздо более насыщенной после 6-6-6. Я начала брать уроки каллиграфии у прекрасного человека по имени дядюшка Хори, жившего во втором от нас доме, а также уроки кото, пения и шамисэна у его дочери, она была мастером дзюита (стиль пения и игры на шамисэне, особенного для района Киото). Для школы Иноуэ это было важно. Кото и шамисэн – струнные инструменты, которые были привезены в Японию из Китая. Кото – большой напольный тринадцатиструнный инструмент, шамисэн – меньший, трехструнный, играют на нем почти так же, как и на альте. Под аккомпанемент этих двух инструментов мы танцуем большинство наших танцев.
      Кроме того что я каждый день брала эти уроки, я каждое утро чистила туалеты и ежедневно в полдень ходила на уроки танцев.
      Теперь, когда я стала старше, мне нужно было вести себя как атотори. Мне было запрещено кричать, использовать нецензурные или грубые выражения или делать то, что не подобает наследнице. Тетушка Оима стала заставлять меня использовать в речи диалект Гион Кобу, от чего я продолжала упорно отказываться. Но теперь она все время исправляла меня. Мне нельзя было бегать по дому или округе. Меня все время предостерегали и оберегали, чтобы я не поранила себя или что-нибудь не сломала, особенно ногу или руку, ведь это могло испортить мою красоту и помешать танцам.
      Тетушка Оима всерьез взялась обучать меня тому, как быть ее наследницей. Если до этого я могла играть в то время, как она занималась делом, то теперь она стала рассказывать мне, чем именно занимается. Потихоньку я начала понимать, что происходит, и понемногу стала участвовать в ежедневной рутине Ивасаки окия уже намного более сознательно.
      Мой день начинался рано. Я продолжала просыпаться раньше остальных обитателей окия, но теперь у меня были свои обязанности. Пока я работала в туалетах, Кунико просыпалась и принималась готовить завтрак. Затем вставали служанки и постепенно начинали приступать к своим повседневным делам.
      Они убирали Ивасаки окия внутри и снаружи. Во-первых, подметали улицу напротив Ивасаки окия, а потом и дорожку, что вела ко входу в дом. Они разбрызгивали по дорожке воду и насыпали по бокам от входа небольшие кучки соли, чтобы очистить вход в дом от злых духов. Во-вторых – они убирали гэнкан и расставляли обувь каждого обитателя дома, поворачивая ее носками к выходу, чтоб хозяева обуви были готовы к выходу в мир. Внутри дома служанки убирали комнаты и выносили все те вещи, которыми мы пользовались предыдущим вечером. К тому моменту, когда просыпалась тетушка Оима, все было на своих местах.
      Под конец служанки приводили в порядок буддийский алтарь, возле которого тетушка Оима молилась каждое утро. Они протирали пыль со статуй, заменяли курительницы благовоний и ставили в подсвечники новые свечи. То же самое они проделывали и со святыней синто, которая стояла на высокой полке в углу комнаты.
      Люди, живущие в Гион Кобу, оказались очень набожными. Наша жизнь была заполнена религиозными и духовными ценностями, основами японской культуры. С практической точки зрения наша повседневная жизнь была плотно переплетена с различными церемониями и праздниками, делившими японский календарный год, а мы воспроизводили их настолько верно, насколько могли.
      Каждое утро, после пробуждения и утреннего туалета, тетушка Оима шла в алтарную комнату читать молитвы. К этому времени я старалась закончить уборку, чтобы помолиться вместе с ней. До сих пор это первое, что я делаю по утрам.
      В короткий промежуток времени, остававшийся до завтрака, мы кормили и гладили Биг Джона. В это время вставали ученицы и помогали служанкам закончить их работу. Чистота считалась важнейшей частью процесса тренировок и обучения во всех японских дисциплинах и совершенно необходимым его элементом. Согласно системе духовных ценностей, очищение грязного помещения приравнивается к очищению разума.
      После того как дом приводили в порядок, начинали просыпаться майко и гейко. Они работали допоздна, потому всегда вставали последними. Деньги, которые они зарабатывали, содержали всех нас, так что они были освобождены от работ по дому.
      Приходила Аба, и мы садились завтракать. Затем каждый занимался своим делом. Майко и гейко шли из Нёкоба на уроки или репетиции, если готовились к представлению. Служанки приступали к обычным обязанностям – застилали кровати, стирали, готовили, ходили за покупками. Пока я не пошла в школу, я помогала тетушке Оима в ее утренних делах.
      Тетушка Оима и Аба по утрам пересматривали графики встреч всех майко и гейко, причем только они могли вносить туда какие-либо изменения.
      Они просматривали количество предыдущих вечерних приемов, делали заметки о доходах и расходах, составляли новые заявки с учетом графиков гейко. Тетушка Оима решала, какой костюм наденет каждая майко и гейко в этот вечер, а Аба должна была координировать и выбирать подходящие аксессуары.
      Стол тетушки Оима стоял в столовой по другую сторону ее места возле жаровни. Для каждой гейко велась собственная бухгалтерская книга, содержавшая отчеты обо всех счетах этой женщины, о каждой мелочи– включая то, какая одежда была надета для какого клиента. Тетушка Оима также отмечала любые специфические затраты на каждую девушку, как, например, приобретение нового кимоно или оби. На еду и уроки ежемесячно выделялась определенная сумма.
      Большинство торговцев приходило по утрам. Мужчинам было позволено входить в Ивасаки окия только после десяти утра, когда большинство его обитателей уже уходили. Торговец льдом приносил лед. Продавцы кимоно, продуктов, собиратели счетов и другие допускались и принимались исключительно в гэнкане. Там была скамья, на которой они могли сидеть, пока занимались делами. Мужчины-родственники, как, например, мой отец, могли пройти в столовую. Только священники и дети могли войти внутрь дома. Даже муж Абы, младший брат тетушки Оима, не мог свободно приходить и уходить.
      Вот почему приписывать словосочетанию «дом гейш» негативный смысл очень смешно. Мужчинам почти не позволялось входить в этот бастион женской общины или забавляться с его обитательницами после того, как те вернутся домой.
      Когда вечернее расписание было составлено, тетушка Оима одевалась, чтобы выйти на улицу. Каждый день она наносила визиты людям, которым Ивасаки окия отдавал дань благодарности: это были владельцы очая и ресторанов, где ее гейко давали представления прошлым вечером, учителя музыки и танцев, мастера и ремесленники, которые нас одевали. Представить майко или гейко требовало усилий многих людей.
      Эти обязательные визиты вежливости являются основной социальной структурой Гион Кобу. Так складываются отношения и взаимодействие антрепренеров, от которых зависит вся структура, и они всячески поддерживаются и культивируются. Тетушка Оима начала брать меня с собой на эти каждодневные визиты, как только я переехала в Ивасаки окия. Она знала, что связи, которые она поддерживает посредством таких вот визитов, пригодятся мне на протяжении всей карьеры или даже жизни, если я захочу провести ее в Гион Кобу, как когда-то захотела она.
      Большинство обитателей дома возвращались в окия на второй завтрак. Мы ели традиционную японскую пищу (рис, рыба и овощи), а из западной – только бифштексы и мороженое, если ходили обедать в модные рестораны. Второй завтрак был плотным, потому что гейко не разрешается есть тяжелую пищу перед вечерними выступлениями.
      Майко и гейко не позволялось есть на частных банкетах, вне зависимости от того, насколько роскошные яства стояли перед ними. Гейко и майко присутствуют там, чтобы развлекать гостей, чтобы давать, а не брать. Исключением из правил являются случаи, когда гейко приглашают к клиенту, чтобы присоединиться к ужину в ресторане.
      После ленча тетушка Оима или Кунико раздавали вечернее расписание собравшимся гейко. И женщины «шли работать», то есть изучать людей, которых им предстояло развлекать в этот вечер. Если клиентом гейко должен был стать политик, она изучала законы, в разработке которых тот принимал участие. Если это был актер, гейко читала о нем статьи в журналах и газетах, если певец – слушала записи. Она читала рассказы клиента-писателя или изучала страну, из которой приехал гость. Мы использовали все возможности, бывшие в нашем распоряжении. Много времени, особенно в свою бытность майко, я провела в книжных магазинах, библиотеках и музеях. Молодые девушки могли обратиться за помощью к «старшим сестрам».
      Кроме этого изучения, гейко должна была быть очень любезной и сохранять хорошие отношения с владельцами очая и другими майко и гейко. Если кто-то из общины простыл или подхватил инфекцию, правила требовали, чтобы об этом сразу же было сообщено владельцам и другим членам общины.
      В полдень Кунико водила меня на уроки танцев.
      Ближе к вечеру майко и гейко возвращались домой переодеться, и двери Ивасаки окия закрывались для посетителей на всю оставшуюся часть дня. Майко и гейко принимали ванну, укладывали волосы и накладывали свою стилизованную тяжелую косметику. Потом приходили помощники и одевали их в костюмы. Все наши помощники были из Суэхироя.
      Большинство помощников-одевальщиков – мужчины, и это единственное исключение из правила, которое гласит, что мужчина не может находиться во внутренней части дома. Только им было позволено подниматься наверх, в комнату для одеваний на втором этаже. Быть «одевальщиком» – это очень серьезная профессия, требующая длительного обучения для достижения высокой степени мастерства. Хороший одевальщик – немаловажная деталь в успехе гейко.
      Только хороший специалист может правильно одеть гейко, соблюдая правильный баланс Баланс очень важен в нашей профессии. Например, когда я дебютировала в качестве манко, я весила семьдесят девять фунтов. Мое кимоно весило сорок четыре. Я должна была балансировать со всем этим весом на высоких шестидюймовых сандалиях. Если бы хоть одна вещь оказалась не на месте, могла случиться катастрофа.
      Кимоно всегда носится либо с кожаными, либо с деревянными сандалиями. Окобо – высокие шестидюймовые деревянные сандалии – являются неотъемлемой частью костюма майко. Высота сандалий подбирается в зависимости от длины висячих концов оби майко. В окобо очень тяжело ходить, но они придают очарование походке майко.
      Майко и гейко всегда носят белые носки – таби. Большой палец на этих носках отделен от остальных, что делает их похожими на рукавицы, но зато так легче носить сандалии. Мы носим носки на размер меньше, чем обувь, что придает ноге опрятность и изящность.
      Когда я получила собственного отокоши (одевальщика), мне исполнилось пятнадцать. Это был мужчина из дома Суэхироя, общины, которая сотрудничала с Ивасаки окия на протяжении многих лет. Он одевал меня каждый день в течение пятнадцати лет моей карьеры, кроме разве что двух-трех раз, когда был слишком болен, чтобы работать. Он знал все мои физические недостатки, как, например, смещенные позвонки, осенью и зимой причинявшие мне боль, если я ходила в кимоно или если что-то из моего облачения было неправильно подогнано.
      Главная задача для гейко – это совершенство, а работа одевалыцика заключается в том, чтобы всячески способствовать этому совершенству. Если что-то упущено, неправильно надето или не подходит по сезону, именно одевалыцик несет за это полную ответственность.
      Эти отношения заходят очень далеко. Учитывая близость доступа к внутренней работе системы, одевалыцики часто выступали посредниками любых отношений с карюкаи. И в конечном счете, они становились нашими друзья. Одевалщик часто становился поверенным наших тайн, он превращался в человека, к которому обращались за братским советом или консультацией.
      Как только женщины заканчивали свои приготовления, прибегали посыльные с напоминанием о том, что истекают последние минуты перед выходом, а служанки готовили вход для отправления майко и гейко. Они снова опрыскивали его водой и заменяли кучки утренней соли на новые. Ранним вечером майко и гейко в своих великолепных одеяниях уходили на встречи.
      После их ухода дом затихал. Стажеры и работники садились ужинать. Я повторяла танцы, разученные днем, упражнялась в каллиграфии и в игре на кото. Когда я начала ходить в школу, мне нужно было еще и делать домашние задания. Томико занималась игрой на шамисэне и пением. Она все еще должна была любезно звонить в очая, уважительно относиться к старшим гейко и манко, которые могли бы помочь ей впоследствии, и любезно общаться с управляющими чайными домами, где она будет работать.
      В то время, когда я жила в Г ион Кобу, там находилось сто пятьдесят очая. Эти изысканные, прекрасно оборудованные дома были заняты каждый вечер на протяжении всей недели, готовя и обслуживая постоянный круг частных вечеринок и ужинов, расписанных по графику между их клиентами. За один вечер гейко могла посетить до трех-четырех приемов в разных местах...
      В сентябре 1965 года в Гион Кобу существовала специальная телефонная система, объединяющая окия и очая. Они имели собственные внутренние телефоны бежевого цвета. Часто такой телефон звонил, когда ученицы были заняты уроками или домашними заданиями. Это звонили майко или гейко, из очая, с просьбой принести что-либо из вещей, которые требовались на выступлении, например свежую пару носков таби или новый майодзи вместо подаренного кому-нибудь старого. Неважно, насколько сонными или занятыми были ученицы, это было главной частью их работы и единственной возможностью увидеть, как в действительности работает очая. Кроме того, это давало возможность завсегдатаям очая в Гион Кобу привыкнуть к лицам учениц Ивасаки.
      Я ложилась спать в одно и тоже время, но обычно это случалось после полуночи, когда майко и гейко возвращались домой с работы. Они меняли одежду, принимали ванну, ели и немного отдыхали, прежде чем идти спать. Две служанки, которые спали в гэнкане, просыпались по очереди, чтобы позаботиться о возвращающихся гейко. Они никогда не могли спокойно спать приблизительно до двух часов ночи.

      Важной составляющей моего дня были уроки танцев. Всегда с нетерпением я ждала того момента, когда попаду в студию, и всегда тянула медлительную Кунико за рукав, чтобы та шла быстрее.
      Зайти в студию было все равно, что попасть в другой прекрасный мир. Я была влюблена в шелковый шорох рукавов кимоно, в нежные, ритмичные мелодии, исходящие из-под струн, в порядок, грацию и красоту.
      Гэнкан был заставлен деревянными полками с ящичками для обуви. Один из них понравился мне больше всего, и я надеялась, что он будет пустым и я смогу положить в него свои гэта (традиционные японские сандалии). Это был ящичек второй сверху и немного слева. Я сразу решила, что это будет мое место, и бывала страшно расстроена, если оно оказывалось занято.
      Оставив обувь, я шла наверх в комнату для репетиций и начинала готовиться к своему уроку. Прежде всего я брала свой майодзи правой рукой и вставляла его в левую часть оби. Бесшумно открывала фусума (раздвижная дверь). Кимоно требует определенной походки, которую специально вырабатывает любая воспитанная женщина, но особенно – танцовщица. Верхнюю часть тела нужно держать очень прямо. Колени должны быть немного согнуты, а пальцы ног слегка расставлены, отчего походка кажется слегка косолапой, но что предотвращает распахивание кимоно. Демонстрировать мелькающие ноги или выставлять на всеобщее обозрение лодыжки было неприлично.
      А вот как нас учили открывать фусума и входить в комнату.
      Я должна была сесть напротив дверей ягодицами на пятки, поднять правую руку на уровень груди и положить кончики пальцев на краешек двери или на ручку, если таковая имелась. Можно было толкнуть дверь, открыв ее на несколько дюймов, так чтобы не дать руке слишком опуститься. Потом – поднять левую руку от бедра и положить напротив правой, держа правую руку на уровне левого бедра, и двигать дверь всем телом, чтобы вход открылся ровно настолько, чтобы можно было пройти внутрь. После этого я могла войти, поклониться, сесть на пол, лицом к открытой двери, и с помощью кончиков нескольких пальцев прикрыть дверь до половины, а потом, используя правую руку и помогая себе левой, закрыть ее полностью. Только после всего этого можно было встать в центре зала и подойти к учителю. Далее следовало сесть, вытащить майодзи из оби правой рукой, положить его на пол в горизонтальном положении и поклониться.
      Положить веер между собой и учителем – это весьма символичный жест, обозначающий, что мы оставляем окружающий мир за спиной и готовы войти в королевство учителя; поклоном мы подтверждаем, что готовы принимать то, что учитель желает нам передать.
      Знания учителя танцев передаются его ученику через процесс манэ, который обычно переводится как «имитация», но учиться танцам – не значит только копировать то, что видишь. Мы повторяем движения наших учителей, пока не сможем в точности их дублировать, пока не почувствуем, что переняли часть их мастерства. Артистическое мастерство должно полностью раствориться в нашем теле, если мы хотим выразить то, что есть у нас в сердце, и это требует многолетней тренировки.
      Школа Иноуэ имела в своем репертуаре сотни танцев, от легких до более сложных, но все они основывались на фиксированных наборах ката, или способов выполнения движений. Мы учили танцы еще до изучения ката, в противоположность балету, например. Мы изучали танцы посредством наблюдения. Однако, как только мы знали первый ката, учитель приступал к изучению новых уже посредством целой серии ката.
      Кабуки, с которым вы, возможно, знакомы, использует огромный спектр движений, поз, ритмики, мимики и жестов, чтобы отобразить весь калейдоскоп человеческих эмоций. Стиль Иноуэ, в противоположность ему, выражает эмоции в простых, деликатных движениях, разграниченных эффектными паузами.
      У меня была огромная привилегия – каждый День изучать танец с иэмото. После того как я получала словесные инструкции, она играла на шамисэне, а я исполняла разученный фрагмент танца. При необходимости меня поправляли, и я репетировала сама. Наконец, когда я могла станцевать правильно и учительница была довольна, мне давали другой фрагмент. Кроме того, все танцы мы изучали в присущем им темпе.
      В студии иэмото было еще три инструктора, преподающих танцы, и все они были когда-то ученицами хозяйки. Их звали учительница Казуко, учительница Масаэ и учительница Казуэ. Мы обращались к иэмото «старшая учительница», а к остальным – «младшая учительница». Учительница Казуко была внучкой Иноуэ Ячиё III, предыдущей иэмото.
      Иногда у нас были групповые занятия, а иногда я брала урок у другой учительницы. Я проводила в студии целые часы и пристально наблюдала, как учатся другие танцовщицы, а потом еще и часами репетировала в гостиной.
      Школа Иноуэ была, без сомнения, самым значимым учебным заведением в Гион Кобу, а иэмото, соответственно, самой влиятельной персоной. Несмотря на это, а также на то, что Иноуэ Ячиё IV была очень строгой, я никогда ее не боялась. Единственный раз я действительно испугалась, это когда должна была выступать вместе с ней на сцене.
      Иэмото была крайне непривлекательна внешне – очень низкая, немного полноватая, а лицо ее смахивало на морду орангутанга. Однако она преображалась и становилась очень привлекательной во время танца. Я помню, как много думала об этой перемене, свидетельницей которой была тысячи раз. Мне казалось, что это красноречиво доказывает, что стиль может заменять красоту.
      Настоящее имя иэмото было Айко Окамото. Она родилась в Гион Кобу и начала изучать танцы, когда ей было четыре года. Вскоре ее учительница оценила способности девочки и привела ее к Иноуэ. Предыдущая иэмото, Иноуэ Ячиё III, была потрясена талантом Айко и сразу же предложила той присоединиться к главной студии.
      В школе существовали два различных учебных плана. Один использовался для обучения манко и гейко, а второй – для подготовки профессиональных учителей танцев. Были еще и специальные уроки для тех, кто изучает танец на любительском уровне. Айко была принята в класс для будущих учителей.
      Она оправдала все ожидания и стала профессиональной танцовщицей. В двадцать пять лет она вышла замуж за внука Иноуэ Ячиё III, Куроэмона Катаяму. Куорэмон – иэмото филиала Кансай школы Канзэ театра Но. У супружеской пары было три сына, и они жили в доме на улице Шимонзен, где я брала свои уроки.
      В середине сороковых годов Айко избрали наследницей Иноуэ Ячиё III и она приняла имя Иноуэ Ячиё IV. (Мама Сакагучи была среди тех, кто поддержал этот выбор.) Она вела школу до мая 2000 года, пока не отказалась в пользу теперешней иэмото, ее старшей внучки, Иноуэ Ячиё V.
      Школа танцев Иноуэ была основана женщиной по имени Сато Иноуэ около 1800 года. Она была приближенной императорского двора, консультировала аристократический дом Коноэ и обучала царствующих особ различным формам танца, используемым в придворных церемониях.
      В 1869 году столица Японии была перенесена в Токио, и Киото больше не был ее политическим центром. Однако город продолжал оставаться центром культурной и религиозной жизни страны.
      Тогдашний правитель, Нобунатцу Хасе и его советник Масанао Макимура привлекли Дзироэмона Сугиуру, представителя девятого поколения владельцев Ичирикитеи, самого известного очая в Гион Кобу, в свою кампанию развития города. Вместе они решили сделать танцы Г иона центральным событием всяческих празднеств и попросили совета и помощи у главы школы Иноуэ. Харуко Катаяма, третья иэмото школы, сделала большую танцевальную программу, включавшую в себя танцы талантливых майко и гейко, своих учениц.
      Выступления оказались настолько успешны, что правитель Сугиура и Иноуэ решили учредить ежегодный фестиваль – Мияко Одори. По-японски это означает «танцы столицы», но вне Японии Мияки Одори обычно называют Танцем Вишен, так как это происходит весной.
      Другие карюкаи имели по несколько танцевальных школ, но только в Гион Кобу была школа Иноуэ. Великий мастер школы Иноуэ – абсолютный законодатель вкуса внутри общины. Майко может быть нашим главным символом, но именно иэмото решает, каким будет этот символ. Все мастера в Гион Кобу, от аккомпаниатора до производителя вееров или помощника по сцене в театре Кабуки, получают ценные указания от школы Иноуэ. Иэмото – единственная, кто может менять репертуар или учебную программу школы и ставить новые танцы.
      Вскоре всем стало известно, что я беру уроки танцев у иэмото. Шушуканья продолжались вокруг меня вплоть до моего дебюта, который состоялся десять лет спустя.
      В Гион Кобу все люди общались между собой. Это было похоже на небольшую деревню, где каждый знает все о делах другого. По натуре я очень скрытная, и сплетни – одна из тех вещей, которые мне были очень неприятны. Однако люди говорили обо мне. Мне было всего лишь пять лет, но у меня уже складывалась репутация.
      Мои успехи в танцах были значительны. Как правило, чтобы запомнить новый танец, требуется от недели до десяти дней, у меня же в среднем это занимало три дня. Я галопом неслась по репертуару. Правду сказать, я была очень внимательной и занималась намного больше других девочек, хотя казалось, я действительно одарена природными способностями. В любом случае, танцы были необходимы для моей карьеры и моей гордости. Я все еще ужасно скучала по родителям, и танец стал выходом для моих тщательно скрываемых переживаний.
      Впервые я выступала на публике поздним летом. Студенты-непрофессионалы иэмото должны были танцевать ежегодные танцы под названием Бентенкаи. Ребенок не считался профессионалом, пока он не войдет в Нёкоба, специальную школу, где нас готовят к карьере гейко, после окончания среднего образования.
      Мы должны были исполнить танец Шинобу Ури («Продавцы папоротника»). Нас было шестеро танцующих, и я стояла в середине. В какой-то момент выступления все девочки должны были одновременно поднять руки над головой в параллельной позиции, а я – приложить их к голове в виде треугольника. Из-за сцены старшая учительница прошептала мне. «Держи их вверху, Минеко». Я подумала, что она сказала: «Продолжай», и продолжила двигать руки. В это время все девочки подняли руки в форме треугольника над головами.
      Когда мы сошли со сцены, я сразу же повернулась к другим.
      – Вы разве не знаете, что мы учимся у иэмото? Мы не имеем права совершать ошибки! – набросилась я на них.
      – О чем ты говоришь, Минеко? Это ты сделала ошибку!
      – Не смейте обвинять меня в ваших грехах! – закричала я. Мне даже в голову не пришло, что я могла сделать ошибку и все испортить.
      Когда мы прошли за сцену, я заметила старшую учительницу, разговаривавшую с мамой Сакагучи успокаивающим тоном.
      – Пожалуйста, не расстраивайтесь. Не надо никого наказывать, – говорила она, но я тогда посчитала, что она говорит о других девочках.
      Я посмотрела вокруг. Все ушли.
      – Куда все ушли? – поинтересовалась я у Кунико.
      – Они пошли домой, – ответила та.
      – Почему? – удивилась я.
      – Потому что ты сделала ошибку, а потом накричала на них, – сказала Кунико.
      – Я не делала ошибок, – резко возразила я. – Это все они.
      – Нет, Минеко, – мягко проговорила сестра, – это ты ошиблась. Теперь послушай меня. Разве ты не слышала, как старшая учительница разговаривала с мамой Сакагучи? Разве ты не слышала, как она просила не ругать тебя?
      – Нет, ТЫ ОШИБАЕШЬСЯ! – закричала я. -Она говорила о других девочках! Не обо мне! Она говорила не обо мне!
      – Минеко! Прекрати сейчас же, упрямая девчонка! – Кунико никогда не повышала голос. Когда она сделала это, я немного смутилась. – Ты совершила очень некрасивый поступок и теперь должна извиниться перед старшей учительницей. Это очень важно.
      Я была уверена в том, что не сделала ничего неправильного, но уловила угрозу в голосе Кунико. Однако я пошла в комнату старшей учительницы, чтобы выразить свое уважение и поблагодарить за представление.
      Прежде чем я успела открыть рот, она сказала:
      – Минеко, я не хочу, чтобы ты волновалась из-за того, что случилось. Все в порядке.
      – Вы имеете в виду... м-м-м... – протянула я.
      – То, что произошло, – кивнула иэмото. – Но это неважно. Пожалуйста, просто забудь об этом.
      И тогда я все поняла. Я сделала ошибку. Ее доброта только усилила мое чувство вины. Я поклонилась и вышла из комнаты.
      Кунико встала за мной.
      – Все хорошо, Мине-тян, раз ты понимаешь, что не права. В следующий раз не ошибешься. Давай оставим это и пойдем кушать.
      После представления Кунико обещала взять нас в кафе поесть пудинг с заварным кремом.
      – Нет, я больше не хочу есть. Вошла старшая учительница.
      – Мине-тян, ты еще не ушла домой?
      – Старшая учительница, я не могу идти спокойно.
      – Не волнуйся об этом. Иди спокойно.
      – Я не могу.
      – Разве ты меня не слышала? Тебе не о чем беспокоиться.
      – Хорошо.
      Слово старшей учительницы было законом.
      – Тогда пойдем домой, – сказала Кунико.
      – Хорошо, в конце концов, нам надо куда-то идти. Не хочешь зайти сначала к маме Сакагучи?
      Мама Сакагучи уже знала, что я ошиблась. Так что это было не так страшно. Я вздохнула. Мы открыли дверь и крикнули:
      – Добрый день.
      Мама Сакагучи вышла нас встретить.
      – Как приятно видеть вас. Как хорошо ты поработала сегодня днем, Минеко!
      – Нет, – пробормотала я, – нет. Я была просто ужасна.
      – Ты? Почему?
      – Я сделала ошибку.
      – Ошибку? Где? Я не видела никаких ошибок. Думаю, что ты прекрасно танцевала.
      – Мама, могу я остаться тут, с вами?
      – Конечно. Только сначала ты должна пойти домой и предупредить тетушку Оима, где ты будешь, чтобы она не волновалась.
      Всю дорогу у меня подкашивались ноги. Тетушка Оима ждала меня напротив жаровни. Ее лицо прояснилось, когда она увидела меня.
      – Тебя не было так долго! Ты заходила в кафе, чтобы покушать? Вкусно было?
      – Мы заходили к маме Сакагучи, – вместо меня ответила Кунико.
      – Как хорошо. Я уверена, что она была очень довольна.
      Чем добрее ко мне относились, тем хуже я себя чувствовала. Я злилась на себя и сгорала от ненависти к себе.
      Я спряталась в шкафу.
      На следующий день вместе с Кунико я пошла пешком к маленькой святыне на мосту Татцуми, где обычно встречалась с девочками по дороге в школу. Они все были там. Я подошла к каждой из них и поклонилась.
      – Я сожалею, что вчера совершила ошибку. Пожалуйста, извините меня.
      Они очень хорошо отнеслись к этому и не держали на меня зла.
      Через день после публичного выступления нам нужно было нанести официальный визит учительнице, чтобы поблагодарить ее. Естественно, мы пошли к старшей учительнице, когда пришли в студию. Я спряталась за другими девочками.
      Мы одновременно поклонились, а иэмото похвалила нас за вчерашнее представление.