Шепетын запомнился мне не только возвращением Симбуховского, но и наконец-то откровенным разговором с ним. Уже упоминалось, что я никак не мог понять, почему ко мне командир полка относится не так, как к другим офицерам штаба. Тот разговор надолго остался в памяти. Василий Федорович еще не оправился после дорожного происшествия. Болела грудь, и на брови еще сидела внушительная наклейка.
      Должен признаться, я полюбил этого человека. Полюбил за бесстрашие, преданность боевым делам, внимательность, требовательность… Да бог знает еще за что. Порой и не скажешь, почему одного человека полюбил, а другого нет. Бывает ведь так. Но тогда меня потянуло к командиру желание выяснить, понять, почему же он относится ко мне подчеркнуто официально, сухо, сдержанно. В чем дело? Неужели виной тому моя должность? Вроде бы ничем иным я ни разу не дал не только ему, но и любому в полку повода к какому-то особому отношению. Все время вместе с полком и в походах, и в боях. Да что, собственно, значит вместе? Полк был моей родной боевой семьей.
      Зашел я в сенцы его хаты, постучал в дверь.
      — Заходите, не заперто.
      Я зашел. Василий Федорович сидел за столом, что-то писал.
      — А-а, лейтенант, заходи, заходи, гостем будешь. Помню, я удивился той первой фразе, произнесенной
      им с какой-то ранее мне неведомой теплотой в голосе.
      — Лебедев, согрей-ка чайку! Или чего-нибудь погорячее, а? Хотя нет, знаю. Вам по службе «горяченького» не положено? Так?
      — Да, пожалуй, чайку лучше…
      — Чего зашел-то, случилось что?
      — Да нет, товарищ майор, просто поговорить хотел.
      — Поговорить? Это можно, хотя и осторожно. Но я гляжу, лейтенант, ты — человек! А я, признаться, с давних времен недолюбливал вашего брата. Есть причина.
      — Почему же, Василий Федорович? Дело-то не в должности — в человеке…
      — Человеке, человеке… Много ты знаешь… Тебе сколько лет-то?
      — Двадцать два…
      — Вот то-то и оно, что двадцать два. Счастливый ты, не коснулась тебя лихая година… Счастливый. И — человек! Это я по Лебедеву понял, тогда, после ранения. Правильно вы с Ароновым поступили, по-человечески. Мне о том все доложили. А ведь мог ты его арестовать?
      — Мог…
      — А не арестовал, и не засудили. Понял, значит, что у этого человека, чалдона, умысла не было. Так что сказать-то хотел?
      В тот вечер Василий Федорович рассказал мне много такого о своей жизни, чего я не знал, даже познакомившись с его личным делом в дивизии.
      Родился он в Красноярске в 1908 году, в "семье столяра железнодорожных мастерских. Семья была многодетной — четверо мальчишек, четыре девчонки. Мать умерла очень рано от крупозного воспаления легких, Василию было всего восемь лет. Все заботы семейные взяла на себя старшая дочь. Понять нетрудно, как жилось семье. Василия отдали в детдом, там он рос и учился до поступления в фабрично-заводское училище при железнодорожных мастерских, а в шестнадцать лет пошел в депо слесарем.
      В 1928 году ушел добровольцем в Красную армию, в кавалерию. Толкового паренька направили в полковую школу, он стал младшим командиром. Через год вступил в партию. А тут события на КВЖД. Воевал в Особой Дальневосточной армии, которой командовал В.К. Блюхер. Отличившийся в боях молодой командир Симбухов-ский заслужил орден Красного Знамени, был направлен в Борисоглебскую кавалерийскую школу.
      В 1932 году стал лейтенантом и поехал на Дальний Восток в кавалерийский полк, в городок Камень-Рыболов, на озере Ханка. Назначили командиром эскадрона.
      Приближалась 20-я годовщина Красной армии. За хорошие успехи эскадрона молодого командира отметили еще раз, наградили медалью «XX лет РККА».
      Наступил 1938 год…
      — Нашлась какая-то сволочь, состряпала донос на меня, что изменник, предатель, враг… — Василий Федорович, помню, как только заговорил об этом, в лице изменился. — Понимаешь, это я враг народа! Арестовали. Камера… Допросы. Yx-x, гады! И трибунал. Вот так, брат. А ты знал об этом? Знал, что твой командир полка был «врагом народа»? Знал? Вот потому и любовь у меня особая…
      Василий Федорович взял с кровати полевую сумку, расстегнул, вынул клеенчатый пакет с какими-то бумагами, достал одну, протянул мне:
      — На, прочитай. И не волнуйся. История.
      С его согласия я тогда переписал себе на память эту бумагу.

      «Дело №17/580 Копия.

ПРИГОВОР № 14

      Именем Союза Советских Социалистических республик
      27 января 1939 года. Гор. Ворошилов.
      Военный трибунал 1-й ОК армии в составе: Председательствующего интенданта 3 ранга Передреева, членов техника-интенданта 2 ранга Казачина и воентехника 2 ранга Маклакова, при секретаре технике-интенданте 2 ранга Митенко, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению бывшего командира эскадрона 86-го кавалерийского полка — старшего лейтенанта Симбуховского Василия Федоровича, 1908 года рождения, происходящего из рабочих гор. Красноярска, по соцположению рабочего, холостого, бывшего члена ВКП(б) с 1929 года, исключенного в связи с настоящим делом, русского, с низшим образованием, ранее не судимого, в РККА с 1929 года, добровольно, в преступлении, предусмотренном ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР, ПРИГОВОРИЛ:
      Симбуховского Василия Федоровича по суду считать ОПРАВДАННЫМ. Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Военную Коллегию Верховного Суда Союза ССР в течение 72 часов с момента вручения копии его осужденному, опротестован прокурором после оглашения.
      Подлинный за надлежащими подписями.
      Верно: Суд. секретарь В.Т. 1-й ОКА
      Техник-интендант 2 ранга (Митенко)
      Кр. герб, печать».

      Вот так решилась судьба нашего командира полка. И опять Камень-Рыболов, но в другом полку, опять командир, эскадрона, потом помощник начальника штаба.
      — Василий Федорович, а семья у вас есть?
      — Есть, конечно. Женился я поздно. Мне уже было больше тридцати. Женился на подруге юности еще по комсомольским годам, нашей же, красноярской. Сашей ее зовут. Вот сижу, письмо домой пишу. Дочь у нас растет…
      В 1940 году назначили Василия Федоровича начальником школы младшего начсостава. И не ошиблись. Дела в школе шли прекрасно. О ней и ее начальнике в том же году даже писали в газете «Красная звезда».
      — А вот это, смотри, жена прислала, но шума многовато.
      Василий Федорович протянул мне газету. То была газета «Красноярский рабочий» от 17 мая 1944 года. Тогда я ее прочитал, но потом забыл о ней. И какова же была, моя радость, когда среди писем, которые прислала его дочь, я увидел ту самую газету. Вот только абзац из передовицы…

«УЧИТЬСЯ УМЕНИЮ РУКОВОДИТЬ ЛЮДЬМИ»

      «…Симбуховский! Его хорошо знают в Красноярске. Здесь он родился, вступил в первый пионерский отряд имени Спартака, стал комсомольцем, затем коммунистом. И не беседы ли у костра на правом берегу Енисея о талантливом полководце античной древности Спартаке заронили в сердце впечатлительного мальчика стремление быть военным? В дни Великой Отечественной войны Советского народа с немецкими захватчиками Симбуховский стяжал себе славу опытного военачальника, овладевшего наукой руководить людьми в самых сложных условиях. Советское правительство отметило его заслуги перед Родиной двумя орденами Красного Знамени, орденами Суворова, и Богдана Хмельницкого…»

      В 1943 году майор Симбуховский стал слушателем Военной академии имени М.В. Фрунзе.

* * *

      Я упомянул о письмах Василия Федоровича. Счастливая случайность, что они сохранены его женой и дочерью. Позволю себе привести фрагменты нескольких писем без комментариев. Они не нужны.
 
      Сентябрь 1941 года:
       «…Разгром фашистских садистов неизбежен. Эти выродки существовать не могут, гнев русского народа велик и жесток, борьба идет беспощадная, но она будет еще ожесточеннее до полного уничтожения этой гадины…»
      Ноябрь 1943 года:
       «…Родная Сашенька, ты в каждом письме обращаешься ко мне с просьбой беречь себя и моих людей во имя исполнения долга перед Родиной… Сашенька, вспомни слова Долорес Ибаррури: «…Лучше быть вдовой героя, чем женой труса…» Борьба без жертв не бывает, я не хочу быть «середнячком», и честь сибиряка-дальневосточника я не опозорю…»
      Февраль 1944 года:
       «…Мы сейчас поистине творим чудеса во имя нашей любимой Родины и вписали в историю немало страниц подлинного героизма, доблести и отваги. Нас ставят в пример. Мое «хозяйство» представлено к ордену Красного Знамени — это весьма высокая награда и оценка нашей работы… Как видишь, твой наказ выполняю, надеюсь и впредь множить славу казаков-кубанцев, которые удостоены быть «Ровенскими». Земли русской не посрамлю, в этом можешь быть уверена».
 
      Вот таким был наш командир полка.

* * *

      О событиях второй половины 1944 года позволили вспомнить мои собственные письма и краткие записи в дневнике.
 
      Из дневника:
       «20 июля. Вечером получили приказ: «Вперед!» Марш 40 километров. Проходим через Паникву — старые места, но не узнать, все в зелени. Массированно действует наша авиация, громит окруженную группировку в районе гор. Броды.
       23 июля. К 20.00 сосредоточились в 6 километрах от гор. Рава Русская. Скоро граница/
       24 июля. Утром в 4.00 выступаем в марш. В 8.10 перешли границу СССР в районе погранзнака № 169. Знак цел. Получили известие о покушении на Гитлера…»
 
      Граница! В конце 1941 года под натиском фашистских войск мы вынуждены были оставить ее, отойти, и вот в июле 1944 года вернулись. Вернулись! Три года, три долгих, тяжелых, кровавых года. Рава Русская. Здесь был штаб соседнего погранотряда. Всего в 50 километрах Михайлувка. Та деревня, где погибла застава № 9, где мог быть и я…
 
      И опять из дневника:
       «26 июля. К 7.00 сосредоточились на подступах к гор. Янув. В 9.00 артналет. Ведем наступление. К полудню го-, родом овладели, но есть потери.
       28 июля. Получен приказ двигаться к Висле. В 12.00 выходим. Прошли более 5 километров, попали под артогонь. Есть потери.
       1 августа. Пехота форсировала Вислу, но дальше не продвигается».
 
      Из письма домой 31 июля:
       «…Пишу, пользуясь передышкой. Сейчас сижу в шалаше в лесу. Вот уже два дня дают отдохнуть. А много ли на фронте нужно для отдыха? Чтобы смерть отодвинулась несколько дальше обычного, можно было бы спокойно скушать котелок солдатского борща, да, положив под бок сноп соломы, уснуть часов 8—10. Вот и все счастье фронтовой жизни. Да если к этому еще прибавить полученное теплое письмо, то более благ и желать грешно. Вот такова наша жизнь. Писем сейчас ни от кого не получаю, видимо, почта с темпами продвижения своих адресатов не справляется. Да и немудрено, если за сутки мы уходим на 50–60 километров…»
 
      Листая страницы «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг.», я обратил внимание на один документ и выписал его:

      «…В то время как войска фронта вели бои на территории Польши, в Западных областях Украины начали проявлять активность банды вооруженных националистов. В августе они взорвали несколько железнодорожных мостов и поездов с воинскими грузами… Военный совет 1-го Украинского фронта принял решение провести операцию по ликвидации националистических банд и установить твердый порядок в тылу советских войск. В помощь войскам НКВД… выделялись один кавалерийский полк и два мотоциклетных полка… В результате операции, проведенной с 22 августа по 7 сентября, было ликвидировано 36 вооруженных банд, насчитывавших 4315 человек…»

      Я не мог не обратить внимание на этот документ, ведь этим «одним кавалерийским полком» был наш полк. А случилось это так… Впрочем, лучше обратиться к дневнику.
 
      Из дневника:
       «19 августа. Вечером в 23 часа вызвали в отдел дивизии. Полк уходит на операцию по борьбе с бандитами в район Рава-Русской в Львовской области. Ехать на «студебеккерах» — 50 машин.
       20 августа. Выехали в 8.00 по частично знакомой дороге через Томашув, границу, Раву-Русскую. Сосредоточились в местечке Мосты Бельке.
       21 августа. Отдыхаем. Задачу еще не имеем. Вошли в прямое подчинение генерал-майора Зубарева и майора Кривенко. Операция разрабатывается.
       22 августа. Проводим проческу населенных пунктов и лесных массивов в районе Мосты Бельке.
       25 августа. Действую со 2-м эскадроном. Встретили вооруженное сопротивление. Имеем одного раненого.
       27 августа. В ночь с 27 на 28 августа наша машина с казаками и двумя крупнокалиберными пулеметами попала в засаду. Двое погибли, семеро получили ранения. Потеряли оба пулемета и 2,5 тысячи патронов.
       28 августа. Следы ведут в дер. Сеньковице. Она была уничтожена. В каждом доме при пожаре рвутся боеприпасы.
       29 августа. С 8.00 до 9.00 артналет на лес севернее Забоже. Завязали бой. Два куреня «Эмма» и «Железняк» и две сотни. Наши потери: 11 убитых и 23 раненых».
 
      Так было в августе 1944 года в тылу наших войск, почти за 300 километров от линии фронта… О тех днях, боях и потерях вспоминать неприятно. Ведь не на фронте хоронили своих казаков…
      30 августа получили приказ закончить операцию и на тех же автомашинах прибыть в город Лежайск для погрузки в эшелоны. Корпус перебрасывался на новый участок фронта — в Румынию:
      31 августа без особых происшествий прибыли в Лежайск, погрузились в два эшелона, и в путь. Ярослав… Родымно… Поезд прошел почти рядом с Михайлувкой. А ведь эти места знакомы еще по 1940 году. Потом Перемышль, Львов, Черновицы…

Глава 15
РУМЫНИЯ, ВЕНГРИЯ, ЧЕХОСЛОВАКИЯ…