– Я заставил Вас ждать, dan-nah? – Вежливый и немного тревожный вопрос оторвал меня от размышлений.

Шадд’а-раф стоит рядом с лестницей, терпеливо ожидая, когда я соблаговолю обратить на него внимание. Хорошо еще, коленями пол не натирает.

– Нет, ты пришел вовремя.

– Вы следили за временем?

В хрипловатом голосе чувствуется тепло улыбки. Конечно, прекрасно зная мою способность, погружаясь в раздумья, забывать обо всем вокруг, старик не мог удержаться от шутки. Доброй.

– Не следил. Зато оно всегда следит за тем, чтобы встречи происходили именно в назначенный момент, не раньше и не позже. Так зачем делать лишнюю работу? Доверимся тому, кто лучше нас с ней справляется!

Янтарные глаза вспыхивают светлыми искорками.

– Разумный подход. Позволите и мне к нему прибегнуть?

– Ты уже… прибег, всучив мне своего очередного ребенка. Я что, так и буду заниматься делами твоей семьи? Не слишком ли много чести?

– Много, – согласно кивает шадд’а-раф. – И я скорблю, что не в моих силах оплатить этот долг.

– Ай, брось! Долги, платежи… Надоело. Будем считать, что я сам, по собственной воле, взял на себя заботу о девочке. На свой страх и риск. Правда, спешу сказать: ничего не обещаю. Не знаю, как и куда двигаться.

– Это неважно, dan-nah. Главное, решиться сделать шаг, а направление… Оно найдется. Чуть позже.

– Мне бы твою веру, – рассеянно кусаю губу.

– Разве у Вас нет своей?

Вопрос звучит не удивленно, а укоризненно. Мол, зачем мне еще одна безделица, если в кошельке звенят сотни других.

– Нет. Я разучился верить. А когда-то умел…

Старик отводит взгляд, заставляя меня снова чувствовать вину. Нет, в этот раз не стану убегать. Пора признаться в своей ошибке. Что бы из этого ни вышло.

– Я сожалею.

– О чем, dan-nah?

– О своем поведении. Нет, не сейчас. Тогда. Я вел себя…

– Безупречно.

– Безупречно? – Усмешка получается горькой и едкой, как сок одуванчика. – А что значит «безупречно»? То, что меня нельзя упрекнуть в чем бы то ни было? Или то, что мои поступки не вызвали упрека?

– Вы можете выбрать любой ответ, – спокойно отвечает шадд’а-раф, и в этом спокойствии слышится обреченность приговоренного. К смерти? Нет, к памяти, что куда страшнее.

– А я предоставлю право выбора тебе. Справишься?

– Dan-nah, это…

– Невозможно? Увы. Тогда выслушай то, что я скажу, и не смей перебивать. Вчера я сравнил возраст твоих детей с числом прожитых мной лет и пришел к любопытному выводу. Оказывается, они были совсем крохами, когда ты оставил их, чтобы возиться с чужим ребенком. Оставил без своей любви, без ласки, без… да просто без тепла, в котором они нуждались. Не знаю, что заставило тебя так поступить, не буду гадать. Но каковы бы ни были твои мотивы, я не заслуживал того, что получал. Не понимал всей глубины дара и его цены. Для тебя. А потом сделал еще хуже: упрекнул. Нашел тень там, где ее не было… И с отцом, и с сыном. Мне следовало бы извиниться и перед ним, как ты считаешь?

– Извиниться? Нет, он еще слишком юн и пытается мчаться, когда следует замедлить шаг. Поэтому и налетает на стены, – старик улыбается, грустно и ласково. – И пусть лучше эти стены будут построены вами, чем кем-либо еще… Он никак не может решить, какие чувства испытывает: и ненависть, и восхищение, и привязанность – все смешалось в одном котле, но зелье еще не вызрело. Должно пройти время. Может быть, много. Может быть, совсем чуть-чуть. Он разберется в самом себе. Как разобрались вы.

– Я? О нет, я только больше запутался!

– Потому что за последней дверью оказался новый коридор? Так бывает. А за ним окажется еще один и еще… Вы не хотите идти дальше?

– Не знаю. Мне кажется, я удаляюсь от чего-то важного.

– Так только кажется: все самое важное всегда будет с вами. Внутри вас. Поэтому не нужно бояться новых дверей.

– Думаешь? – Изучаю узор паркета. – Сделаю вид, что поверил.

– Я отправил ей Зов. Она придет. Но не сюда, а в выбранное ей место. Вы согласны?

– Почему бы и нет? Прогуляюсь немножко. Далеко?

– Северный Шем, постоялый двор на тракте Тиеле. Рядом с ее Лесом. Это самое удобное место, куда выводят Пласты.

– Хорошо. Как скоро?

– Она узнает, когда вы появитесь, и придет.

– Надеюсь, без особого опоздания… Хотя дамы любят проверять терпение кавалеров.

Старик пожимает плечами, словно говоря: «Но за это мы их и любим, не правда ли?»

– Что ж, буду собираться в дорогу. Пожелаешь мне удачи?

Янтарные глаза лучатся смехом:

– Удача – всего лишь случайная гостья на нашем Пути, dan-nah. А вот необходимость вечно идет рядом и учит нас самих совершать чудеса. Без чьей-либо помощи. Так что вам нужнее?

– С этой точки зрения у меня уже все есть, но… Кое-чего ты все-таки не сказал.

– Чего же?

– Почему много лет назад ты пренебрег счастьем своих детей?

Шадд’а-раф смотрит пристально, но чувствуется, скольких сил ему стоит не отводить взгляд.

– Они были зачаты и рождены в любви. У них были тетушки и дядюшки, нежные и заботливые. У них было достаточно тепла, чтобы пережить зиму разлуки со мной. У вас… не было ничего, и ваша зима могла никогда не закончиться, навечно погребая душу под снегом. Можно было пройти мимо. Можно было остаться и развести огонь в очаге. Я сделал свой выбор. вы полагаете его неправильным?

Он ушел, не дожидаясь ответа, а я долго еще сидел, спрятав лицо в сложенных на коленях руках.

Никогда не требуйте ответа, если имеете хоть малейшее представление о том, каким он может быть. И уж тем более, не требуйте отвечать, если результат вашей настойчивости совершенно непредсказуем! Потому что будет больно. Очень. Мало того, что почувствуете себя дураком, так еще чужие чувства разбередите, а это уже можно счесть издевательством. С вашей стороны.

Постоялый двор был похож на все дворы мира, но не внешним видом, а духом, ведь приземистый сруб призван в первую очередь сохранять в тепле своих часто меняющихся обитателей, а не услаждать взоры. Зато обещанием уютного отдыха пропитано все, начиная от заботливо расчищенных дорожек, до прогалин в инее, покрывающем стекла окошек. Должно быть, летом постройки выглядят мрачно и тяжеловесно, но в разгар зимы, укутанные белыми одеялами, кажутся совершенно сказочными. Да и лес вокруг почти волшебен. Только немного страшновато ступать под его полог: на сосновых лапах осели снежные клоки таких размеров, что лично мне хватит удовольствия, если ветер колыхнет ветки три, не больше.

– Мы зайдем внутрь?

– Мы будем ждать здесь?

Найо. Не отходят от меня ни на шаг. Хорошо, хоть согласились принять облик, более подходящий для путешествия, чем бесконечная смена масок, правда, с их стороны уступка заключалась лишь в зимней одежде, а вот мне нужно держать Обращения под контролем. Я и держу. Когда рядом есть кто-то, кроме нас троих.

– Зайдем, конечно! Не знаю, как вам, а мне на морозе холодно.

Низкая дверь распахнулась без скрипа в петлях, но кряхтя сочленениями досок, и в лицо дохнуло теплом. Эх, хорошо натоплено! Дневного света маловато, но хозяева не поскупились на свечи: можно разглядеть все, что душе угодно. Два массивных стола, за которыми расселись семеро человек. Наверняка, местные селяне, а не купцы: характерные открытые широкие лица и светлые глаза северян. А сюда зашли погреться, кружку-другую пропустить, да новостями и сплетнями разжиться… Тем лучше: меньше шансов завести ненужные знакомства. Потому что стоит где-нибудь случайно сойтись с представителем торгового племени, он будет преследовать вас всю вашу жизнь. И искренне радоваться встрече, ставя, как правило, своего знакомца в неловкое положение.

– Мир этому дому! – Громко и чуточку торжественно провозглашаю я, пока найо, фыркая и хмыкая, принюхиваются к окружению.

Знаю, им не по нраву тяжелый воздух, пропитанный дымом и ароматами потеющих тел, но ничего не поделаешь: место назначено, и я на него прибыл.

– И вам мир, добрые путники! – Отвечает на приветствие дюжий мужчина.

Если мой знакомый рыжий великан крупен, но во всех направлениях пропорционально, то хозяин постоялого двора всю свою жизнь раздавался исключительно вширь. Наверное, чтобы не надо было пригибаться под низкими притолоками. И даже не определишь, сколько ему лет: волосы белесые от рождения, лицо изборождено морщинами, но морщинами, если можно так выразиться, трудовыми, а не возрастными. Голос звучный, гулкий. Или кажется таким из-за эха, отброшенного назад потолком? Рубаха и штаны из шерстяного полотна, отороченные мехом сапоги да меховая безрукавка: для помещения вполне достаточно, но сдается мне, что точно так он же ходит и по двору. И совсем не мерзнет.

– Найдется свободный уголок?

– Отчего ж не найтись… Есть комната. Втроем-то уместитесь?

– Потеснимся, в обиде не будем.

Коридор, узкий не вследствие размеров, задуманных неизвестным мне зодчим, а заставленный кадушками, сундуками и прочими предметами, необходимыми для хранения потребных хозяйству вещей, привел нас к очередной низкой двери, за которой оказалась очень даже милая комната. Правда, не особенно большая и светлая, но вкусно пахнущая хорошо высушенным сеном. Э-э-э-э-э… А кровать-то одна. Положим, двое на ней уместятся, а где спать третьему? Я, конечно, не собирался задерживаться на ночлег, но день опасно приближается к вечеру, и если линна заставит себя ждать, придется отправляться домой только поутру, потому что брести в темноте по сугробам до смыкания Пластов будет не самым приятным времяпрепровождением… Ладно, придумаем что-нибудь.

Пока я снимал верхнюю одежду, найо успели не только сделать то же самое, но и совершили несколько игривых кругов по комнате.

– Вот что. Я пойду, погреюсь и что-нибудь кину в рот, а вы… Можете заняться, чем хотите. Только без шалостей! Не хватало мне еще перед здешними хозяевами краснеть.

– Мы будем осторожными.

– Мы будем послушными.

Да уж. Не верю ни единому слову, и особенно не верю блестящим вишням нахальных глаз. А закрывая за собой дверь, понимаю всю справедливость опасений, потому что слышу:

– Мяв-мяв, мой котик!

– Ур-р-р-р-р-р!

И горестный скрип кровати, принявшей на себя тяжесть двух тел.

В зале наблюдались все те же лица. При моем появлении неспешный разговор слегка замер, но стоило мне сесть на свободное место и попросить хозяина принести кружку эля, жизнь снова пошла своим чередом. А я даже удостоился чести быть приглашенным к общению.

Один из селян, щеголявший шапкой из сильно полысевшей перед смертью лисы, кашлянул (ему, наверняка, думалось, что вежливо, а вот мне сразу захотелось отсесть подальше, но я мужественно поборол это желание) и поинтересовался:

– Откуда путь держите?

– С Запада, почтенный.

– Далековато, – протянул мужик. – И давно выехали?

Я прикинул расстояние и время, чтобы не попасть впросак:

– Из Виллерима – месяца два.

– Это ж значит, прямо с Праздника?

– С него самого.

– А правда, в тамошней столице в Середину Зимы бочки с вином на площадях ставят? – Продолжал любопытничать селянин. Остальные его товарищи спрашивать о чем-то пока остерегались, но слушали внимательно.

– Правда.

– И всем без платы наливают?

– Без платы, – кивнул я. – Только то вино тяжелое да мутное, и после него непременно надо опохмелиться, а трактирщики такую цену заламывают, что дешевле трезвенником быть.

– Это точно, – захмыкали и закивали все. Разговор наладился.

– А как на Западе, мирно живут? – Теперь инициативу перехватил тот из селян, у которого нос был мясистее и краснее, чем у других.

– Мирно.

– Войск не собирают?

– А с чего? Вроде с соседями ссор не было. Или с вашей стороны виднее?

– Да нет, мы люди терпеливые, первыми в драку не полезем, – важно заявил мой собеседник.

– Что достойно уважения!

Мы чокнулись кружками, и совсем, можно сказать, породнились.

Выспросив еще несколько подробностей столичной жизни, порядком уже подвыпившие посетители постоялого двора вернулись к обсуждению местных тем. И одна из них, признаться, показалась мне немного странной. Сухонький старичок пожаловался на осквернение могил:

– Два погоста подчистую раскопали, за третий принялись, да видно их что-то вспугнуло, и бросили.

– Кого вспугнуло?

– А, труповодов этих ненасытных.

– Труповодов?

Я понял, что речь идет о некромантах, и переспросил скорее от удивления, чем от желания узнать еще одно определение племени охотников за мертвыми телами, но старичок посчитал мой вопрос полной неосведомленностью, потому что охотно пояснил:

– Ну, те, что мертвяков поднимают, да заставляют постыдным делом заниматься!

– Каким таким постыдным?

– А из могилы вылезать да по белому свету шастать, людей пугать – разве ж не постыдно? Их честь по чести похоронили, Серой Госпоже подарки подарили, а они – снова за свое? Самое постыдное! – Праведное негодование заставило старика затрясти бородой.

– Постыдное, дедушка, постыдное… А давно это было-то?

– О прошлом годе. Последний раз весной копали.

– И с тех пор больше на погосты никто не наведывался?

– Я ж говорю, вспугнуло их что-то.

Или кто-то. Занятно. И ясно, почему об этом совсем не было слышно: глубинка, да еще на Севере, куда редко кто забредает, а караваны ходят всего два раза в год: по устоявшемуся санному пути, и в разгар лета. Впрочем, совершенно необязательно это были некроманты: захоронения могли и воришки в поисках поживы разрыть, и звери подкопать. Да и не установить точно принадлежность осквернителя к магическому искусству, если прямо на погосте не совершалось наложение заклинаний. А насколько могу судить, труповоды очень осторожны и не станут лишний раз кричать о своем промысле на всю округу, так что… Не имеет смысла расспрашивать дальше: либо нужен прямой очевидец, либо тот, кто пошел по следам, да куда-нибудь вышел.

Дедуля не заметил ослабления интереса с моей стороны и продолжил трещать о мертвяках и их проделках, щедро сдабривая правду вымыслом: минуте на пятой замысловатого рассказа я совершенно перестал следить за нитью повествования, лишь изредка поддакивая и кивая. К счастью, нашлось средство, которое легко осушило источник красноречия моего соседа: прямо перед нами на стол водрузилось блюдо с запеченной в тесте рыбой. От кушанья исходили такие ароматы, что старичок мигом забыл обо мне и расплылся в довольной улыбке:

– Ай, госпожа Ниили, ай золотые ручки! Все-то балуете нас, грешных!

– Мне в том труда нет, Оле, я от того радость получаю.

Женщина, принесшая рыбу, была немолода, но только спустя несколько вдохов, собрав ощущения воедино, я понял, почему она показалась мне гораздо старше, чем выглядела.

Упругая кожа с тонким рисунком морщинок, бесцветные волосы, косами уложенные вокруг головы, блекло-голубые глаза, прячущие на своем дне счастье просто жить, и статная фигура могли принадлежать особе не старше сорока, но под этим пластом прятался другой, говорящий: не только не сорок, а дважды или трижды по сорок лет, если не больше, прожила на свете улыбчивая хозяйка. На меня смотрела линна. Смотрела оценивающе и чуть расстроенно, словно ее ожидания не оправдались.

Я хотел было спросить, не она ли мать Ирм, но вовремя остановился. Нет, не она: не могла женщина с таким мудрым взглядом совершить опасную глупость. Она не позволила бы шадд’а-рафу украсть свой разум. Хотя бы потому, что у нее этот самый разум присутствует и, похоже, в больших количествах.

– Это ты просил встречи?

– Да, почтенная.

– Тогда поторопись: тебя уже ждут.

И правда, ждут: невысокая крепенькая девица, веснушчатая и рыжая, непоседливая, как огонь. С того момента, как я переступил порог комнаты, прикрыл дверь и сделал пару шагов навстречу гостье, она успела почесать нос, потеребить косички, одернуть меховую курточку, присесть на лавку, снова вскочить и замереть, наконец, на одном месте, так и не придя к решению, как меня встречать.

Найо, проникновенно-серьезные, расположились по обе стороны от девицы, всем своим видом показывая, что не позволят ей ничего лишнего в отношении меня. Надо сказать, присутствие охранников линну расстроило: она недовольно сморщилась и первым делом заявила мне:

– А этих зачем с собой притащил?

– Во-первых, не притащил, а привел. А во-вторых, они сами решают, куда и за кем им следовать. Лучше скажи, ты – та, кого я хотел видеть?

– А сам не можешь определить? – Ехидно спросила девица.

– Наверное, могу, но не считаю это вежливым. Итак?

В самом деле, могу: для этого достаточно погрузиться на Третий Уровень Зрения и сравнить рисунки Кружев. А можно и не заходить так далеко, остановившись на Втором[13].

– Меня прислали взглянуть на тебя.

М-да? Значит, личным свиданием я не удостоен. Почему бы это?

– Взглянула?

– Угук.

– И каковы будут твои дальнейшие действия?

– Ты хочешь поговорить с Ивари, – заявила линна. – Верно?

– Если мать Ирм зовут именно так, то да.

– Так зовут, так… – недовольное бурчание. – Только она к тебе из Леса не выйдет. Ей линн’д-ари[14] запретила.

– Значит, мне нужно пойти к ней.

– По-о-о-о-ойти? – Насмешливо тянет девица. – А кто сказал, что тебе позволят?

– Не позволят? Почему?

– Линн’д-ари не пустит под полог Леса Разрушителя.

Вот как? Быстро же разносятся слухи по земле: последняя кошка уже про меня знает. Ну как так можно жить? Нигде не найти покоя.

– Чем же я заслужил отказ?

– А то сам не догадываешься! Всем известно, что убиваешь одним прикосновением… если не сдержишься.

– Не совсем так, дорогуша. И потом, я умею сдерживаться.

– Да неужели? – Темно-голубые глаза недоверчиво сузились. – А линн’д-ари в это не верится!

– Это ее трудности. Мне нужно поговорить с Ивари, и я поговорю с ней.

– По трупам пойдешь?

– Постараюсь найти другой путь, если позволишь.

– Ну… Есть, вообще-то, способ. Только ты не согласишься, – равнодушно брошенная фраза.

– Какой способ?

– Да не согласишься, о чем тут говорить!

– Сначала я должен узнать, на что не соглашусь. Или это тайна?

Линна делает справедливый вывод:

– Раз спрашиваешь, а сам не знаешь, тайна.

– Будем топтаться на месте или двинемся дальше?

Не скажу, что мне стало любопытно, но никогда не мешает узнать о себе что-то новое, верно? Особенно, касающееся безопасности. И моей, и всех остальных.

– Линн’д-ари говорит, что можно тебя стреножить, – неохотно начинает рассказывать девица. – Ну, сделать так, чтобы ты вокруг себя смерть не плескал.

– И как именно «стреножить»?

– Вот они знают, – кивок в сторону найо. – Взять иголки и в спину воткнуть.

Иголки? В спину? Ну-ка, драгоценная, пролей свет на бездну моего незнания!

«Что ты все с чепухой ко мне пристаешь, а? Отвлек от такого милого зрелища!..» – сокрушается Мантия.

Зрелища, значит? Что и как в меня надо воткнуть, говори!

«Ты же все слышал… Иголки… В спину…»

И что изменится?

«Блоки, поставленные в определенных Узлах Кружева, меняют направление потоков Силы, задавая противоположную полярность…» – нудное ворчание не объясняет ровным счетом ничего.

Какой Силы? Какого Кружева? У меня ничего этого нет.

«Положим, Кружево есть, только… наоборот… И течет по нему не Сила, а Пустота – ее отражение в Зеркале… А все остальные правила действуют точно так же… И если воздействовать на твои Узлы материально, произойдут изменения и на прочих уровнях… Понятно?…»

Хм. Допустим. Значит, если воткнуть иглы… Кстати, в какие именно места?

«Между позвонками…»

По всей длине?!

«Почти…» – довольная ухмылка.

Это поможет запереть Пустоту внутри?

«Да… Но не обольщайся: на тебя магия действовать по-прежнему не будет…»

Почему?

«Потому что в данном случае меняется только взаимодействие с Силой… Если вектор ее приложения будет направлен в твою сторону, он, добравшись до твоего личного Периметра, сложится с векторами внутри тебя и поглотится ими с изменением значения… А вот направлять Пустоту вовне себя ты не сможешь…»

Любопытно. Почему мне об этом никто раньше не рассказывал?

«Чтобы не захламлять твою голову лишними глупостями…»

Хорошо. Другой вопрос: почему это не применили ко мне вместо «алмазной росы» или вместе с ней? Ведь тогда…

«Не оскорбляй даму своим невниманием!…» – буркнула Мантия, обрывая разговор.

Даму? Ах, да.

Линна стояла, скрестив руки на груди и постукивая пальцами. Ожидает мое решение? Действительно, надо решать. Хоть что-то. Но возвращаться с пустыми руками… Зачем вообще тогда все затевал?

Я обратился к найо:

– У вас есть нужные иглы?

– Сколько хотите.

– Всегда с собой.

– Вы знаете, как и что нужно делать?

– Лучше всех.

– Тверже всех.

– Сколько это займет времени?

– Полчаса, – дружный ответ.

– Ты подождешь столько? А потом отведешь меня к Ивари?

Девица хлопает губами, но кивает.

– Хорошо.

Оголяю спину. Сразу становится зябко, но за указанное время сильно замерзнуть не успею. В руках одного из найо вижу продолговатый футляр, в котором… Бр-р-р-р-р! Матово и масляно мерцают иглы. А длинные-то какие: по-моему, насквозь проткнуть можно. И позвоночник, и меня. Всего.

– Мне нужно лечь или можно остаться стоять?

– Это не имеет значения.

– Это не окажет влияния.

– Тогда приступайте!

– Будет больно.

– Будет страшно.

– Начинайте! Чем раньше появится боль, тем быстрее я к ней привыкну… Ну же!

Один найо стискивает пальцы на моих локтях, крепко прижимая руки к бокам, второй заходит за спину. Когда острие иглы касается кожи, зажмуриваюсь: почему-то легче переносить неприятные ощущения, когда не видишь, как и по чьей вине они возникают. Сейчас последует первый укол и…

– Остановитесь!

Даже не крик, а всхлип. Отчаянный. Испуганный. Жалобный.

Распахиваю глаза, встречаясь взглядом с линной.

– Я что-то делаю не так?

– Не надо!

– Чего не надо?

Она падает на колени и обхватывает руками мои ноги, отталкивая найо в сторону.

– Не надо…

– Прости, милая, но я совершенно ничего не понимаю. Ты сказала, это единственный способ, который позволит мне встретиться с Ивари. И поверь, мне очень нужно с ней встретиться… Почему же теперь передумала?

– Не надо ни с кем встречаться… – залитое слезами лицо.

– Вот что, сначала встань, – наклоняюсь, подхватывая линну под мышки, и поднимаю на ноги. – А теперь объяснись.

– Не надо… встречаться… простите меня, dan-nah… я не поверила ему… а он ведь сказал: ты сама все поймешь… сама увидишь…

Запутавшись в сбивчивой речи девицы, качаю головой:

– Пожалуйста, по порядку! Почему не надо встречаться?

– Потому что… Я – Ивари.

Так. Можно было догадаться. Идем дальше:

– Почему ты назвала меня «dan-nah» и за что просишь прощения?

– Я хотела заставить вас сделать такое ужасное…

– Не особенно.

– Это очень плохо, я знаю, мне бабушка рассказывала.

Интересная бабушка. Надо бы с ней познакомиться.

– Так почему «dan-nah»?

– Потому что ОН так вас называет, – бесхитростный ответ, в котором слово «он» звучит с такой нежностью и восторгом, что сразу ставит все на свои места.

– И что же именно «он» сказал, а ты не поверила?

– Он сказал, что вы – истинный dan-nah и никогда не помните о себе.

Не помню? Скорее, ни на минуту не забываю… Старик слишком высокого мнения о своем незадачливом воспитаннике. Все, что я совершаю, жуткие глупости. Единственная радость состоит в том, что они бьют прежде и сильнее всего по мне, а не по кому-то другому. Как волна, наталкиваясь на волнорез, продолжает свой путь лишь осколками прежней мощи… Но я устал спорить:

– Пусть будет так. Ты знаешь, зачем я пришел?

– Да. И что скажешь?

– Для меня будет великой честью, если Вы примете на себя заботу о нашей малышке.

– А если отбросить этикет? Если доверить словам то, что прячется здесь? – Я коснулся груди линны.

Зимняя синева глаз снова подернулась дымкой слез:

– Позаботьтесь о ней, dan-nah… Мы – не смогли.

– Ты любишь его?

Молчание и взгляд, не требующий дальнейшего уточнения.

– Вы понимали, что не можете быть вместе?

Робкий кивок.

– Но все же не удержались… Ох, ну что с вами делать? Скажи хоть, вам было хорошо?

Невинно опущенные ресницы и румянец во все щеки.

– Понятно. Не могу ничего обещать, кроме того, что буду искать решение. Найдется оно или нет, неизвестно. Так что, чур: не обижаться! – Смахиваю пальцем очередную слезинку, задумавшую скатиться по веснушчатой щеке.

Выставив за дверь обоих найо и совершенно потерявшуюся между счастьем и чувством вины линну, я, наконец-то, получил возможность одеться и отдышаться. А также поболтать. С той, которая обожает уходить от разговора всеми правдами и неправдами.

Так почему это способ не применили мои родственники?

«Мог бы и сам понять…»

Например? Требовалось мое согласие? Оно у них было. Что еще?

«Ты никогда не поумнеешь настолько, чтобы сразу находить нужный смысл в ворохе фактов…» – огорченно замечает Мантия.

Да, не поумнею! А ты у меня на что? Ну-ка, рассказывай!

«Из чего сделаны иглы, которые должны были в тебя воткнуться?..»

Из…

Я вспомнил матовое мерцание, очень знакомое и очень похожее на…

«Лунное серебро»?

«Именно!… А поскольку после свидания с Зеркалом в твое тело попала этого серебра целая уйма, да не просто попала, а осталась в нем жить, совершенно бессмысленно и глупо тыкать туда же новые „слезы Ка-Йи“: они попросту будут впитаны тем, кто живет в твоей крови…»

А если бы его не было? Что было бы тогда? Они тоже растворились бы?

«Ворвавшиеся в кровь в другом настроении и без приглашения, они исчезли бы, но… Не сразу… Принеся достаточно страданий и вреда…»

Вреда?

«Когда ты не можешь выпускать Пустоту в мир, необходимо ее подкармливать, и очень часто… В противном случае, она начнет пожирать тебя самого…»

Милая перспектива. Но… Почему ты сразу не сказала, что иглы мне не страшны?

«Чтобы было принято независимое решение …»

Поганка! Если бы я заранее знал…

«И что бы ты сделал?..» – искреннее любопытство. – «Обманул бы бедную девушку?..»

Никого бы я не обманул!

«Да-а-а?… А разве не обман – сделать вид, что подчиняешься обстоятельствам, когда на самом деле они подчинены тебе?..»

Тьфу на тебя!

Мантия, конечно, права: обладая всей полнотой знаний, я поступил бы нечестно, соглашаясь на предложенные линной действия. И перед ней нечестно, и перед собой… стыдно. А когда мне стыдно, я ищу способ отвлечься от неприятных мыслей. Например, выпить и закусить. Наверное, пока я отсутствовал, всю рыбу уже съели. Точно, съели. Конечно, проверю, но…

Так и есть, столы девственно пусты. Ни рыбы, ни селян, ни других следов их пребывания. Разошлись по домам? Верно, дело-то идет к вечеру. Только у большого камина в зале сидит старая линна и что-то перебирает ловкими пальцами. Прядет… Шерсть? И необыкновенно красивую: пушистую, бело-золотистую и такую легкую, что я едва почувствовал ее вес на своей ладони, когда, с разрешения хозяйки, взял в руки несколько нитей.

– Что, нравится?

– Замечательная пряжа! А как она будет смотреться в узоре…

В голову пришла мысль о том, что весной мне надо побывать у нареченной «дочери», а являться с пустыми руками – невежливо.

Голубые глаза ласково прищурились:

– Умеешь вязать?

– Немного. И я бы приобрел у Вас такую шерсть, но…

– Но?

– Она ведь не продается, верно?

Теперь улыбнулись и губы.

– Верно.

Конечно, не продается! Пух, вычесанный из подшерстка оборотней-кошек – да ему просто нет цены.

– Но я могу его обменять.

– На что?

– От дороги к югу, в трех сотнях шагов есть большой куст огнянки. Принеси мне ветку с ягодами, там поглядим.

– Всего лишь ветку?

– А больше не надо.

Больше, и в самом деле, не потребовалось. Только принес я не ветку, а горсть ягодок, которые подобрал под кустом, потому что… Знаю, прозвучит глупо, но куст огнянки, усыпанный алмазной пылью инея, выглядел произведением искусства, а когда алое закатное солнце полыхнуло на глянцевых боках грозди ягод, каким-то чудом уцелевшей на тонкой ветке, я понял, что не смогу ее сломать. И потому, что обломанные ветки у огнянки не отрастают вновь, и потому, что… Это просто было красиво. Как красивы полевые цветы, но до тех пор, пока не сорвешь их и не принесешь в дом, где они быстро поникают головками и теряют свое очарование.

Примерно то же самое я и сказал линне. Она выслушала, внимательно и задумчиво, потом кивнула и пригласила:

– Идем, нагрею тебе медовухи: она с огнянкой чудно хороша получается!

– Я принес ягоды… для этого?

– А для чего же еще? Я лишь хотела узнать, как ты поступишь.

– А как я должен был поступить?

– Тебе виднее.

– А если бы я принес целую ветку? Это было бы правильно?