...Я стояла на авансцене и читала Марину Цветаеву:
      Кабы нас с тобой - да судьба свела
      Ох, веселые пошли бы по земле дела!
      И занавес открывался, и сидел за роялем тот, с кем свела меня судьба. Сияли его глаза, и трепетала моя душа, и хлопали зрители, и был рояль завален цветами.
      Прошло две недели после спектакля. Вышли газеты с рекламными материалами о нашей музыкальной "лав стори", мы проездили на машинах от дома до дома кучу денег, съели еще полмешка картошки, привезли ко мне домой пианино, выстроили грандиозные планы, заказали сценические костюмы...
      И вдруг телефонный звонок:
      - Нам надо расстаться навсегда...
      Повисла тяжелая пауза. Я сознавала, что это не каприз, что говорит это не он, вернее, он, но под диктовку, кто-то его "пасет" и дает указание, но кто? И зачем?
      Вчера еще в глаза глядел,
      А нынче - все косится в сторону!
      Вчера еще до птиц сидел,
      Все жаворонки нынче - вороны!
      Я глупая, а ты умен,
      Живой, а я остолбенелая.
      О вопль женщин всех времен:
      "Мой милый, чт?о тебе я сделала?"...
      Увозят милых корабли,
      Уводит их дорога белая...
      И стон стоит вдоль всей земли:
      "Мой милый, чт?о тебе я сделала?!"
      ДВЕ ЗВЕЗДЫ
      В небе полночном, в небе весеннем
      Падали две звезды.
      Падали звезды мягким свеченьем
      В утренние сады.
      Этот счастливый праздник паденья
      Головы им вскружил.
      Только вернуться вместе на землю
      Не было больше сил.
      Две звезды, две светлых повести,
      В своей любви, как в невесомости.
      Два голоса среди молчания,
      В небесном храме звезд венчание...
      Наши голоса сливались, когда мы пели гимн своей любви, и не было счастливее людей. В припеве он делал подголосок, и получался такой красивый звуковой слоеный бутерброд. Все заслушивались, а мы разливались соловьями. И при каждом удобном случае просили послушать нас. Нам казалось, что если мы любим, значит, и все вокруг тоже любят.
      И вот завтра Народный салон без него. Сейчас четыре часа ночи, я сижу на кухне, и скорблю, и тоскую, и думаю, и вспоминаю все, что связано со сценой, с нашими с ним выступлениями, где мы так дополняли друг друга, хотя оба лидеры и солисты, и чувствовали себя действительно как две звезды.
      Первое наше появление в Салоне было встречено бурными, добрыми аплодисментами. Он у рояля, я у микрофона. И те, кто хоть немного понимает в музыке, увидели и услышали, что это сама любовь льется в микрофон. У меня внутри все замирало от страха, от напряжения и волнения. Мне казалось, все видят и понимают - "На воре шапка горит". Так и я горела. В первом отделении он мне аккомпанировал, а в антракте мы вбежали в гримерку и бросились друг к другу. Мы целовались долго и радостно:
      - Знали бы наши зрители, чем мы тут с тобой занимаемся!
      Сколько было благодарности в этих поцелуях и объятиях! Все чудно и чудн?о!
      Потом я переживала, выпуская его одного на сцену. Как его примет наша уже сформировавшаяся публика? Все-таки немолодые. А он "попса" чистая, хотя и песни его с философским уклоном, и сам он, без сомнения, талантлив. Он тоже волновался, пел под минусовую, живьем, хотя раньше себе этого "не позволял". Но я поставила условие - живьем, чтобы почувствовал кайф от отдачи, от своего напряжения. И когда раздались первые аплодисменты, у меня отлегло - приняли! И его радости не было границ. Песни свои он посвящал мне, предваряя выступление словами:
      - Я эту песню посвящаю Лидии Ивановой, великолепной женщине, отличной журналистке, талантливому человеку, этому вихрю страстей и эмоций, моей любимой Лидочке.
      Женщины таяли, а некоторые даже плакали, когда в финале песни он вставал передо мной на колени и целовал руку. Он это сделал в первый раз в Дмитрове, где мы выступали в местной библиотеке. Это было неожиданно, и я сама растерялась, когда увидела его коленопреклоненным.
      Потом на банкете была смешная ситуация. Нам страшно хотелось целоваться. И он якобы пошел курить, а я с ним. В комнате, как назло, курила целая толпа, но мы всех "перекурили", чтобы остаться наконец одним и предаться любимым утехам. Однако одна весьма любопытная дама словно приросла к стулу и зорко за нами следила. Мой большой веер не спасал, она видела, как мы за ним потихонечку поцеловываемся, и никак не хотела покидать своего поста. И тогда я сказала:
      - Ой, кто там так хорошо поет? Идем послушаем! - И привстала со стула.
      Провокация удалась, дама ушла, а мы начали смеяться и над ней, и над собой, и от счастья...
      Как же все прекрасно начиналось! После концерта ехали в машине, которую вел какой-то шальной дядька. На заднем сиденье сидел мой бывший многолетний любовник, а теперь помощник по хозяйству, который потихоньку-полегоньку начал критиковать выступление моего нынешнего друга. Я замерла, но решила дать любимому возможность самому парировать и защищаться. И он умно и корректно отвечал на все вопросы и отбивался.
      Потом мы дважды выезжали на гастроли в Смоленскую область, радовали публику и сами радовались.
      Помню сцену в поезде: "Вашему сыну принести чай?" Это нормально, и мы даже не обиделись - все-таки сорок лет разница в возрасте, это что-то! Просто было безотчетно весело.
      Уверенные в себе и в своей любви, мы представляли картину весьма оригинальную. Нам завидовали, нас разглядывали, нас расспрашивали, и все удивлялись, что мы нашли друг в друге. А мы нашли самое главное - понимание. Мы хотели понимать друг друга - мы понимали. Мы хотели любить друг друга - и любили.
      В Сафонове стойко терпели холод на сцене. Изо рта шел пар, когда я пела. А ему вообще хотелось играть в перчатках. Для разогрева я взяла бутылку хорошего коньяка. Налили по рюмке, и я пошла работать на сцену, оставив его за кулисами с организатором этого концерта. Она тоже замерзла и предложила ему выпить. Уходя, я попросила его вовремя остановить "Распутина", мелодию "Бони М", чтобы я не танцевала шесть минут. Он должен был выключить звук на середине. И вот я танцую, танцую, танцую, а никто не останавливает музыку. От злости я подскочила к занавесу и крикнула ему за кулисы:
      - Мне что, до утра танцевать? - И наткнулась на него, стоявшего вплотную к этой самой организаторше, с рюмками в руках. Мне показалось, что я помешала их поцелую... Ух, я рассвирепела. Начала кидать вещи в сумку, подчеркнуто-выразительно молча, пыхтя пыталась застегнуть сапоги. Он проворно подскочил помочь. Он заискивал передо мной. Еще противнее стало.
      Он понял, что я приревновала его.
      - Ну вот, н а ч и н а е т с я, - серьезно и разочарованно протянул он.
      И я устыдилась своей минутной женской слабости. Подумает обо мне, что я, как все бабы, ревнючая. А я не хочу быть как все. Я выше банальной ревности. Смешно даже. Я ревную? Да ни за что! Я уверена в себе, уверена в нем - и вообще, звезды не ревнуют. Так я убеждала себя, пока мы ехали в машине. И когда приехали на пикник в лес, я была сама кротость, само лукавство и обаяние. И полностью реабилитировала себя.
      На краю большой деревни, за которой начинался лес, я увидела просто декорацию из фильма "Зеркало". Изгородь, закат и двое незнакомцев. Спросила у него, не напоминает ли это кино? Он согласился. Мы стояли, смотрели на закат, дым его сигареты застилал глаза. А я думала: вот из таких минут складывается жизнь.
      "Остановись, мгновенье! Ты прекрасно..."
      А потом был шашлык, березы, и его песня "В Париже" звучала сладостной симфонией счастья, скрепленного поцелуем.
      И уже сидя вечером за накрытым столом, мы весело распевали: "Две звезды, две светлых повести..." И песня про нас, и все слова для нас, и вообще весь мир существует для нас.
      - Господи, какое-то наваждение. Куда-то нас несет неведомая сила. И ничего нельзя сделать. Летим вместе, как те две звезды в небе.
      Полностью усыпил бдительность, да и не хотелось ничего "бдить", только любить без оглядки, без мыслей о прошлом, о будущем.
      Прекрасное познается без анализа, спонтанно, естественно, искренне. И если человек сумел вызвать этот взрыв эмоций, раскочегарить свой вулкан и запалить чужой, значит, это кому-нибудь нужно.
      А потом был поезд "Смоленск - Москва", и вдвоем, еле уместившись на полке, мы тихо беседовали. Моя голова покоилась на его коленях, он нежно гладил мои волосы, я вдыхала аромат его прокуренных рук...
      А еще была Пермь. Удивительный город с удивительной историей и Музеем деревянных скульптур богов - памятник язычеству. Для нас он стал своеобразным свадебным путешествием.
      Наша дружба действительно напоминала гражданский брак, только понарошку. Мы встречались, общались, вместе пили, ели каждый день, а ночевать он всегда уезжал домой. Настолько это было ТАБУ, что когда встал вопрос о том, как ехать в аэропорт - самолет в Пермь вылетал в шесть утра, - и я сказала, что можно переночевать у меня, он испугался. Хотя я честно предложила ему раскладушку. Он обиделся:
      - Ну зачем же раскладушку? Что же я, не мужчина?
      Но доказательств, что он мужчина, не потребовалось. Рейс перенесли на вечер, и мы благополучно улетели.
      Встретили нас хорошо, поселили замечательно - каждому по номеру "люкс". Вечер был свободен, и мы, нарядившись, отправились в местный ресторан. Там шел стриптиз красивых девушек. Он даже не повернул головы в их сторону и только смотрел на меня, как будто видел в последний раз и хотел запомнить навсегда. "Эти глаза напротив чайного цвета" - я просто утопала в них... Свеча горела на столе, играла музыка, мы пили шампанское.
      Впервые сбылась моя мечта - мы танцевали. Я скрестила руки с веером на его талии, а он положил свои мне на плечи, и мы "поплыли". Нас никто не узнал, мы были пришельцами с другой планеты.
      - Какая же ты красивая! И очень, очень молодая! Я люблю тебя! - повторял он страстно и нежно.
      Про глаза я не говорю - они излучали частицы "теле", а как известно из исследований американского ученого Маслоу, в радиус их излучения попадают индивиды противоположного пола. Вот я и попала, и погибла, и не хотела другого. "Любить так любить", и я любила, открыто и искренне. Ему, похоже, тоже надоело лукавить и хитрить, и он говорил все как есть. И в этом был особый кайф.
      После ужина он довел меня до номера, поцеловал и пошел в свой. Назавтра был ответственнейший концерт, поэтому мыслей о сексе даже не появлялось. Надо было сосредоточиться на работе.
      Утро, северное, снежное, сияющее солнцем, наступило, и мы встретились за завтраком.
      Свежевыбритый и вымытый, сидел он напротив меня, и сами собой вспомнились стихи Марины Цветаевой:
      Жизнь: распахнутая радость
      Поздороваться с утра!
      В два часа был концерт - и какой! У рояля был надежный тыл, и я пела от души - хлопали. Он, как настоящий опытный режиссер, руководил мной. Потом я танцевала под аплодисменты зала, потом он пел - хорошо, прямо как Филипп Киркоров, - и получил заслуженные аплодисменты. И был банкет, и он говорил о нашей любви и о том, что мы скоро поженимся...
      Гастроли нас породнили. И мы мирно спали в креслах, подлетая к Москве.
      Наше безмятежное любовное путешествие по жизни продолжалось, и никакая лодка не разбивалась о быт, так как именно в быту, дома, на кухне нам было по-настоящему комфортно и никто, абсолютно никто, не был нужен. Мы парили одни в своем облаке, и всякий третий был лишний.
      Почему иногда не дружат с хорошими семейными парами? Неинтересно. Все слишком хорошо. Нет развития событий, мятежа, скандала. И люди, влюбленные друг в друга, остаются как в вакууме. Я уже чувствовала этот вакуум, так как мои разведенные подруги перестали меня понимать. Он тоже был выключен из обычного круга общения и потерян для друзей. А тут еще, как назло, активизировались мужья и жены:
      - Алло! Дорогая! Это я, твой арзамасец. Что ты молчишь?
      Звонил мой когда-то безумно любимый второй муж. Что я могла ответить ему теперь? Что я люблю другого?
      Андрею позвонила его бывшая жена, и он тоже ничего не мог сказать.
      На наших концертах в Народном салоне он продолжал дарить мне свои песни:
      - Эту песню я посвящаю Лидии Ивановой. Она вошла в мою жизнь, как и я в ее. И теперь мы вместе. Признаюсь, что я очень нужен этой талантливой женщине, как и она мне.
      "Мы странно встретились и странно разойдемся..."
      А может, и никогда не расстанемся. Кто знает?!
      Все это происходило совсем недавно. Вчера. Два месяца назад. И планы один лучше другого варились в наших головах:
      - Следующий этап, - говорил он мне, - реклама: идем в "Семь дней", отдаем свои фотографии, пусть печатают эту красоту. Потом телевидение, радио, газеты, потом твой сольный концерт, потом мой и т.д.
      А потом раздался телефонный звонок:
      - Нам надо расстаться навсегда...
      Ты запрокидываешь голову
      Затем, что ты гордец и враль.
      Какого спутника веселого
      Привел мне нынешний февраль!
      Позвякивая карбованцами
      И медленно пуская дым,
      Торжественными чужестранцами
      Проходим городом родным.
      Чьи руки бережные трогали
      Твои ресницы, красота,
      Когда, и как, и кем, и много ли
      Целованы твои уста
      Не спрашиваю. Дух мой алчущий
      Переборол сию мечту.
      В тебе божественного мальчика,
      Десятилетнего я чту.
      Помедлим у реки, полощущей
      Цветные бусы фонарей.
      Я доведу тебя до площади,
      Видавшей отроков-царей...
      Мальчишескую боль высвистывай
      И сердце зажимай в горсти...
      - Мой хладнокровный, мой неистовый
      Вольноотпущенник - прости!
      Я ПРИЛЕЧУ НА КРЫЛЬЯХ ВЕТРА
      Звонок телефона раздался как звонкая трель, и в душе что-то дрогнуло - это он, конечно, он:
      - Алло!
      - Здравствуйте, это я. О, как же я соскучился. День - это целая вечность, понимаете, я физически ощущаю ваше отсутствие. Только уеду, как снова хочу к вам. Что же нам делать?
      - "Любить распластаннейшей в мире ласточкой..." - по обыкновению ответила я цитатой из Цветаевой.
      - Это невозможно. Уже два дня мы не виделись. Я хочу вас видеть, скажите, куда приехать?
      - В Музей Островского, на Ордынке, в семнадцать часов.
      - Я прилечу на крыльях ветра, всё - еду!
      И в семнадцать, как всегда без опоздания, он показался в воротах музея. Он был хорош: гладко выбрит и аккуратно, с любовью подстрижен - голова как "ваянная чаша", и выглядел очень стильно. Я ахнула от удивления и наговорила кучу комплиментов. Я никогда не стесняюсь это делать, когда восторг распирает. Восторг и гордость, что такой красивый и молодой мужчина прилетел ко мне "на крыльях ветра".
      Мы приехали в музей в надежде порепетировать на необычном рояле, который подарил еще Савва Морозов. Но музей оказался закрытым на выходной, и мы отправились в радиокомитет. Заказав пропуска, мы поднялись на лифте в концертный зал на девятый этаж. Встретили там мою старую подругу с подвыпившей компанией и были втянуты в какой-то международный водоворот.
      Иностранцы из Испании и Венесуэлы распевали с нами песни, он играл им на рояле, потом читали стихи, снова пели - было шумно и весело, но не до репетиции нашего сокровенного моноспектакля "Грезы любви". Да куда бы ни идти, лишь бы вместе.
      Мы произвели фурор, и подруга сказала:
      - Ну, теперь рассказывайте свою "лав сторию"!
      И мы, захлебываясь от восторга, наперебой стали рассказывать о том, как он пришел на мой вечер в Салоне, как я ему понравилась, а он мне.
      Почему вначале совсем не задумываешься о конце? Кажется, его не будет никогда.
      Безмятежность - так бы я назвала свое состояние тогда. Парила в облаках, летала тоже "на крыльях ветра" и слушала, как завороженная, этот речитатив:
      - Любимая, я так рад, что вижу тебя. Какая красивая! Какая молодая! Я самый счастливый человек! Ты моя и только моя Рыбка, а я твой Скорпион! Как мне нравится смотреть в твои глаза... - И лилась эта сладкая патока, этот словесный елей, этот мед красноречия, и вливался он через уши прямо в душу. Говорят, женщина любит ушами. И тот, кто твердо усвоил это правило, всегда добьется успеха у женщин. Почему? Наверное, потому, что почти каждая женщина считает себя недооцененной, недолюбленной. И слова действуют как лекарство, она выздоравливает, вылечивается от недуга собственной неполноценности. Слова создают прочный фундамент внутренней высокой самооценки, и женщина начинает на глазах расцветать. Это видят изумленные друзья и не знают, чему приписать.
      Мы "летали" оба и не знали, где присесть, чтобы побыть наедине, вдвоем. Почему нам все так мешали, почему хотелось уединения, почему ловили и запоминали каждое слово? Потому что стали мы настоящими наркоманами любви. Вот уж наркотик так наркотик самого широкого диапазона действия. Мы ловили свой кайф каждый день, и не было границ нашей радости.
      - Я люблю тебя!
      - А я люблю тебя!
      - Скажи еще раз: "Я люблю тебя!"
      - С удовольствием: "Я люблю тебя!"
      Обычно из меня клещами не вытащить этих слов, а здесь я могла бы их говорить бесконечно. Сочетание двух местоимений и одного глагола действовало как самый сильный допинг. Я - люблю - тебя.
      Верилось на слово. Не хотелось никаких доказательств: ни цветов, ни подарков, ни ресторанов. Их и не было.
      Правда, была шляпа. Шляпа от него в стиле Аллы Пугачевой. Но это все неважно - был он со своей любовью, воплощенной в его словах, в глазах, руках, губах, в распростертых объятиях. Если бы всей этой нежности было в три или в пять раз меньше, то и за это можно было бы ставить памятник ему еще при жизни.
      Значит, я настолько неизбалована вниманием, что готова принимать за чистую монету любые слова о любви? Да, этим самым я только подтверждаю простую мысль, что я хороша, что я себе нравлюсь, и признаю, что меня вполне есть за что полюбить. Я в себя верю, я себе доверяю, я себя уважаю, я себя люблю. Так почему же меня не может любить он?
      - Вот станешь звездой эстрады и забудешь меня совсем, - говорила с грустью я.
      - Ой, что ты, звездой! Мне стать хотя бы капелькой на твоем плаще, сказал он однажды, обнаружив свой романтическо-поэтический склад ума.
      Жизнь протекала в нирване чувств и слов, слов и чувств - и полного отсутствия критического анализа событий. Мы утопали в словах и любви, требуя все большей дозы своего наркотика. Это было ненасытное желание "ненасытностью своею перекармливаю всех", опять вспомнилась Марина Цветаева. Мобильный телефон был заменен на пейджер, и полетели телеграммы:
      - И потрясающих утопий мы ждем, как розовых слонов. Игорь Северянин.
      - Люблю. Целую. Высылай "косую", - хулиганила я.
      - Любимый, назначаю тебе свидание в нашем кафе "Старый рояль", в восемнадцать часов, сегодня, жду, - передавала я, когда у него отключили телефон.
      И сколько было счастья, когда я увидела его, правда, почему-то грустного.
      Выпив по кружке пива, мы, ожидая горячего, тихо беседовали. Вдруг на глазах его показались слезы:
      - Не знаю, что со мной. Все хорошо, но почему-то плакать хочется. - И он уронил слезу на стол.
      Это было странно и необъяснимо, поэтому я впервые подумала о надорванной струне его жизни, о пограничной психике, о женском воспитании на слезах матери, и наше будущее заволокло тучами сомнений и тревог.
      Я вспомнила вдруг о некоторой неадекватности его реакции в каких-то ситуациях, о слишком легком рождении слов.
      Мы как будто соревновались, кто кого "перепоет", - но этот златоуст перещеголял даже меня, такую искушенную в искусстве соблазнения мужчин. "Прилечу на крыльях ветра" среди этого блеска постепенно стало ослабевать, он даже забыл об этой свой формуле, но мне она так нравилась, что изредка я спрашивала:
      - Как и на чем прилетишь?
      - На крыльях ветра, - отвечал он.
      Эта игра могла продолжаться еще очень долго, несмотря на его "выбросы" отрицательной энергии. Они происходили раз в месяц в полнолуние. Он становился каким-то невменяемым, неуправляемым и недовольным всем. В такие минуты казалось, что у него что-то случилось с головой и это никогда не пройдет. Он был агрессивен, зол, раздражен, и никакие мои психологические приемы не действовали. Он меня не замечал - уходил в себя все глубже и глубже.
      Но странное дело, на следующий день как ни в чем не бывало вновь светило солнце, он был тише воды, ниже травы, нежен и мил, как прежде. Это напоминало морские приливы и отливы - известная мне по опыту синусоида любви. И снова он рассказывал о своих попугаях, которые живут в полном согласии, и он с нетерпением ждет потомства. Он беспокоился об этом потомстве больше, чем о собственном, - а ведь уже пора было бы завести: - все-таки двадцать три года!
      Но два предыдущих брака не сложились. Живя теперь в одиночестве, он вдруг высоко оценил это преимущество и полюбил это состояние.
      Я никогда не ревновала его к прошлому, хотя он весьма образно рассказывал о своей любви к первой жене. Он не давал мне повода ревновать даже тогда, когда кругом были молодые и красивые женщины. Он их просто не замечал, хотя они-то его не пропускали. И только говорил:
      - Какие женщины, когда рядом ты! Ты заслоняешь все, ты просто ослепляешь всех, и я любуюсь только тобой. Я люблю тебя, но знаю, что настанет мой черед и ты меня бросишь, как бросала всех остальных до меня.
      - О чем ты, мальчик мой, - обычно отвечала я. - Я же люблю только тебя. Сейчас. А потом я не знаю, что будет. Давай пока еще полетаем на наших крыльях ветра!
      - Давай! Я завтра же прилечу к тебе!
      А завтра... он позвонил и сказал деревянным, не своим голосом:
      - Нам надо расстаться навсегда...
      Дарю тебе железное кольцо:
      Бессонницу - восторг - и безнадежность.
      Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,
      Чтоб позабыл ты даже слово - нежность.
      Чтоб голову свою в шальных кудрях,
      Как пенный кубок, возносил в пространство.
      Чтоб обратило в огнь - и в пепл - и в прах
      Тебя - твое железное спартанство.
      Когда ж к твоим пророческим кудрям
      Сама Любовь приникнет красным углем,
      Тогда молчи и прижимай к губам
      Железное кольцо на пальце смуглом.
      ДУХОВНЫЙ СЕКС
      Это началось сразу. Тактильные контакты, как будто мы слепые. Наши руки стали проводниками наших чувств.
      Выйдя первый раз вдвоем в свет - на спектакль в театр Калягина, - мы испытали высшее наслаждение, когда руки сплелись, как губы в поцелуе. Сердце запрыгало, дух захватило, по телу прошел ток.
      "Вот это да!" - подумала я и, боясь шелохнуться, стала внимательно прислушиваться к себе. Что это со мной? И сколько мне лет? И кто это рядом? И почему так остро? Пьяно? Трепетно? Сладостно? Всего-то навсего руки, а создают такой эффект близости. И что в сравнении с этим грубый, приземленный секс, в котором часто два интеллигентных человека превращаются в зверей?
      Как весело, когда рядом, совсем близко находится объект твоего вожделения. Несомненно, с первого взгляда и с первых минут нашего знакомства это чувство возникло у меня. Равно как и любовь во всех ее проявлениях. И вела она, как маяк в море. Но ближе, интимнее этого первого мига сближения - наших сцепленных рук - уже ничего никогда не было. И мы теперь всегда искали руки друг друга. И успокаивались только тогда, когда они были вместе. В театре, ресторане, поезде, машине, на светском рауте - всегда вместе.
      Руки превращались как бы в инструмент любви. Они то сжимали друг друга, то обвивались пальцами, то смыкались вместе, то заходились в высокой степени блаженства. А если к рукам прибавлялся и взгляд больших красивых карих глаз и смотреть можно было в них, как в бездонный колодец, возникала та желанная гармония, о которой я столько лет мечтала. А добавьте к этому мои глаза, которые притягивали его как магнитом. Так и жили мы несколько месяцев подряд, зацепившись душой и руками друг за друга.
      Казалось, что каждый дорвался наконец до источника чистой воды и никак не может напиться. О сексе как таковом мы не говорили. Мы его подразумевали, уверенные в том, что это никуда от нас не денется и незачем спешить. Настолько уверены были в том, что как-то раз он изрек почти историческую фразу:
      - Мы с тобой такие умные и такие опытные, что нам ничего не надо объяснять друг другу. Давай наслаждаться первыми днями безоблачного счастья.
      Но однажды в театре "Ленком" я поймала такой его взгляд, от которого душа захолонула, а тело затрясло. Это был взгляд жаждущего мужчины. Он не смог сыграть равнодушие и, глядя на открытый ворот моего платья, воспламенился и тоже внутренне задрожал.
      Ах, какая это была незабываемая минута! Минута откровенного публичного сближения. И если бы можно было стать невидимками или убрать публику из фойе, то...
      Нежность, неизбывная человеческая нежность струилась потоком на меня, она просто захлестывала меня своей мощной волной и смущала.
      - Ну зачем так много мне одной? И чем я заслужила такую любовь? И откуда такая нежность?
      И если говорить об удовлетворении как о чем-то вечно желанном для женщины, то более всего я чувствовала себя удовлетворенной, когда он обнимал меня своими красивыми руками профессионального пианиста.
      А с поцелуями происходили интересные метаморфозы. Первый поцелуй был мужской, сексуальный, многообещающий. Потом целая серия поцелуев с разными нежными оттенками. Когда случалось какое-нибудь большое приятное и для него, и для меня событие - удачно прошедший концерт, хороший заработок, гастроли, - он снова целовал меня, как бы награждая за усилия, долгим страстным мужским поцелуем. Потом целовались по сто раз в день, как дети в детском саду. В этом тоже было свое удовольствие, и нам нравилось без конца "прикладываться" друг к другу.
      И вот я объявила:
      - Я произвожу тебя в сан духовного любовника!
      - Весьма польщен. Готов и дальше исполнять эту прекрасную миссию!
      Обыкновенный секс уходил куда-то на задний план и превращался в мираж, в наших головах-компьютерах просчитывалась одна и та же формула: "А что нам это даст? И что добавит? Нежности, страсти, любви? Нет! А отнять может - и нежность, и страсть, и любовь. Так зачем терять, лучше оставить все, как есть". Был и возрастной барьер, безусловно. Для меня, например, это представлялось совсем новой жизнью с новыми неведомыми заботами. Эти заботы были связаны с покупкой нового постельного белья и своего женского тоже, с перестройкой на другую волну, с уходом с этого духовного небосклона и скатыванием к банальным отношениям мужчины и женщина. А нас влекла, манила и сближала та высота, на которую мы сами забрались и не хотели с нее спускаться. Этот духовный секс сделал нас близкими без всякой скидки на возраст. И это была не просто игра, это была сама жизнь, в которую мы оба играли с наслаждением. Играть было весело, каждый соблюдал правила, не сговариваясь и не договариваясь. Он это особенно хорошо усвоил и уразумел: хоть и юн, был весьма опытен в обольщении женщин.
      - Я - дамский угодник.
      Слова, как кружева, плелись им искусно и весьма успешно. А главное, искренне. И не подкопаешься, и не обвинишь в нечестности.
      - "Ты пришла" - эту песню я посвящаю тебе. "Ты пришла и останешься со мной навсегда..."
      А песня "Нужен очень" стала нашим гимном. "Нужен очень, нужен очень я тебе", - в финале он вставал передо мной на колени под овацию зала и мое невольное одобрение и смущение. Радостно было и в то же время стыдно. Удивительный дуэт зрелости и юности - но только по паспорту. Потому что в жизни роли часто менялись, и он становился моим учителем, я - послушной ученицей. Особенно в музыке, когда я не могла взять верную ноту.
      А как приятно стоять у рояля и просто смотреть на его руки, как они, быстро и легко перебирая пальцами клавиши, извлекали потрясающие звуки.
      - Мальчишка, а как играет! Какой мастер и какой прекрасный аранжировщик мелодий, импровизатор, фантазер, умеющий расцветить любую мелодию, чтоб она заиграла, как драгоценный камень!
      Наша духовная дружба подкреплялась и совместным творчеством. Он задумал помочь сделать мне сольный концерт, где я проявила бы себя в полной мере.
      Идея пришла, на мой взгляд, гениальная: моноспектакль "Грезы любви" стихи Марины Цветаевой и классическая музыка. Работа над ним в течение двух месяцев превратилась в пролонгированный духовный секс. Достаточно и сейчас посмотреть нотный альбом, чтобы увидеть пометки, сделанные его рукой: "кончаем вместе". Этот "оргазм" наступал, когда музыка и стихи сливались и заканчивались одновременно. Надо было так рассчитать ритм стиха и темп музыки, чтобы попасть в унисон.
      Стихов Цветаевой я выписала так много, что их хватило бы на целых три спектакля. Я пыталась, и небезуспешно, объясниться в своих чувствах. И это получилось. Мне даже было стыдно читать некоторые стихи: в них звучала откровенная эротика, вся поэзия Цветаевой сексуальна. За каждой строкой угадывается ее мятеж, ее страсть, ее неизбывное чувство любви.
      Цветаева нас венчала, благославляя на творческие подвиги во имя любви. И работа шла успешно. Мы вместе преодолевали трудности: не было рояля - мы бегали по всей Москве в поисках его, кто куда пустит, и репетировали то на фабрике "Красный Октябрь", то в Музее Островского, то в радиокомитете и только потом - в Политехническом музее. Духовная энергия переливалась от меня к нему и от него ко мне. Я читала Цветаеву страстно, отождествляя героя ее любви с моим другом. Он же, слушая стихи, перебирал в своем музыкальном компьютере мелодии и тут же предлагал одну из них, всегда точно попадая в ритм стиха, в его настроение и тональность. Это было само по себе искусство. И на каждую репетицию мы бежали, как на любовное свидание.
      И навряд ли мы смогли бы выразить свои чувства так, как интерпретировали их через поэзию Марины Цветаевой и музыку Бетховена, Шопена, Рахманинова, Свиридова.
      Однажды я спросила, могу ли полностью идентифицировать его с героем спектакля, и получила утвердительный ответ. Но вторая часть спектакля была как развод, как разрыв, как обвинение всему мужскому роду, и он испугался. Не захотел быть ответчиком за всех. И я читала потом вообще, не кивая в его сторону, дабы пощадить его самолюбие.