Всеволод Иванов
      Рогулька
      Рассказ
      Лёнька с другими парнишками ходил на Мурачьи Озёра и вылавливал рогульки: водные орехи со скорлупкой, похожей на маленькие рога. Забрасывали в густо-синюю воду старые рогожи, ворошили ими неподвижную гладь. И вытаскивали обратно. Остроугольные чугунного цвета орехи цеплялись за рогожу, и ловцы собирали их тысячами. Было жарко. Пахло камышом, сочно блистали, точно лакированные, листья лопухов, и было приятно облегчать свою грудь радостным криком:
      - Пистери-и-и!
      И когда издали - с Косой Горы доносился к посёлку по Иртышу гулкий рёв парохода, Лёнька брал корзину с рогульками и бежал на пристань. Не столько занимала его торговля, сколь наблюдения над пробегающей мимо неизвестной жизнью. Выбегали на берег повара, весёлые матросы, господа в куцых пиджаках, как у поповского сына, и барыни с какими-то неестественными голосами. "Чимбары на выпуски носят, лешаки" - с завистью думал Лёнка.
      Сегодня пароход пришёл самый большой - "Андрей", белый, белый, как голова сахару, и столько же таящий в себе прелестей, как сахар. Два пистеря рогулек разобрали сразу, на донышке в одном немножко осталось. "На пароход пойду,- решил Лёнька,- вытурят, так пусть, а коли рогулек дать - может, и не вытурят". На нижней палубе он бывал уже не раз - изучил её достаточно.
      "На верх надо, сверху-то все на берег ушли".
      И Лёнька с пистерями в руках полез по железной лестнице вверх. Влез. В проходах никого не было. Лёньку с берега не видели - вылез он на борт, обращённый к Иртышу.
      - "Верно - никого нет,- проскользнуло у него в голове,- дураки с такого места в посёлок пошли".
      Лёнька уселся на скамейку, оглядел решётки, перила, пол.
      "Всё крашено, а у нас только ставни красят".
      Потом Лёнька повернулся и посмотрел в окно, у которого сидел:
      - Толсто. У нас в церкви таково нету. Заглянул в салон и удивился:
      - Вот, хаипы: столы-то каки? А зеркала!
      В салоне, у пианино, под цветами, сидела маленькая, бледная девочка, читавшая зелёную книжку. "Умная,- подумал Лёнька,- книжку читает, ни как те по берегу шляются. Пойду, може рогульки последние возьмёт". И, набравшись смелости, шагнул в коридор. С сильно бьющимся сердцем взялся он за стеклянную ручку двери:
      "Харю налупят али нет?"
      Бледная девочка оторвалась от книжки и с недоумением взглянула на веснушчатого белоголового мальчугана в синей дырявой рубашке, в коротких обмызганных штанишках с корзинками в руках.
      - Вам что? - спросила она.
      Лёнька почесал живот и, фыркнув, ответил:
      - А ничо. Так.
      - Кого же вам?
      - Никого. Рогулек, может, купишь?
      Девочка подошла ближе и заглянула в корзинку.
      - Какие нехорошие ягоды.
      - Сама ты ягода,- рассердился Лёнька,- не знаешь, так и молчи. Орехи, рогульки - а не ягоды.
      - Орехи-и... - протянула девочка,- у меня денег нет, мне мамочка не даёт.
      "Врёшь, поди",- подумал Лёнька, внимательно оглядывая её ещё раз. "Квёлая какая, будто репа мороженая".
      - А ты бы слямзила,- предложил он.
      - To-есть как?
      - Ну, попёрла, не понимаешь?
      - Ах, украсть? Нет, разве воровать можно! Грешно.
      - Маленьким воровать не грешно,- серьезно сообщил Лёнька,- у меня баушка так говорит.
      - Бабушка твоя ничего не понимает, она неучёная.
      Лёнька свистнул и уселся на стул.
      - Баушка знает, она зубы заговаривает, от лихоманки лечит... А ты "неучёная", брякнет тоже. А рогулек я так тебе дам, бери.
      - А как их брать?
      - Сейчас покажу.
      Лёнька взял со стола блестящий маленький ножичек и чугунное пресс-папье, наставил ножичек на орех и ударил.
      - На-а, трескай,- протянул он девочке извлечённое из рогульки беленькое ядрышко,- но, ладно?
      - Вкусно.
      - Баско? Ну я те ищо поколю, успевай в рот класть.
      Лёнька уселся на пол и стал усердно колоть рогульки.
      Девочка подумала немного и тоже села рядом с ним.
      Они мирно разговаривали:
      - Чо это? - мотнул головой Лёнька на пианино.
      - Пианино, музыка.
      - А кто играет?
      - Все.
      - Все. Ишь. И ты умеешь?
      - Умею.
      Лёнька с уважением поглядел на собеседницу.
      - Заливашь! Поиграй, айда.
      Девочка подбежала к пианино и взяла несколько аккордов.
      - Что?
      - Валынка! У нас молодяжник как заиграет на гармошках, даже в ушах пищит. У нас басче. А ты на гармошке не умешь?
      - На гармошке? Нет.
      - И гармошки нету? Чо таки вы за люди.
      Лёнька высморкался на пол и утёр унизанные ципками пальцы о портьеру.
      - У те мать-то богата? - спросил он у девочки.
      - Не знаю.
      - Ну! А коров много у вас?
      - Коров у нас нет.
      - Врешь, поди. А лошади есть?
      - Одна, папа на службу ездит.
      - Бедные, значит,- соболезнуя сказал Лёнька,- а пошто так живёте? А вы откуда?
      - Из города.
      - Ишь. Все из города. Ты чо рогульки-то не ешь?
      Девочка улыбнулась:
      - Я наелась, мне много мама запрещает есть.
      - Ничо, ешь, я и твоей маме поколю. Всем хватит. Ешь.
      - Ты почему такой грязный? - спросила девочка.
      - Я-то? Ничего не грязный... я раз десять в день купаюсь, кожа аж слупилась.
      - В ванне купаешься?
      - В Иртыше, а когда в Собачью Ямлу ходим с парнишками, только туда далеко: шесть вёрст.
      - Не боитесь?
      - А чо бояться? Это ночью боязно, тогда ведьмы бегают.
      - Разве у вас есть ведьмы? - с испугом на лице спросила девочка.
      - Сколь хош.
      - А ты видел?
      Лёньке не хотелось потерять авторитет, и он соврал:
      - Видел.
      - Когда? Расскажи,- девочка схватила его за рукав.
      - Ладно,- сказал Лёнька,- а ты мне ножик отдашь?
      - Какой?
      - А которым рогульки колем.
      - Он не мой, я бы отдала.
      - Не твой, дак я и так возьму. Не разбрасывайся.
      Лёнька сунул ножик за пазуху и стал рассказывать:
      - Лонись дедушка Калистрат да я на рыбалку поехали: переметы ставить. Осётер шёл, прямо беда, как бревно. Ладно. Напились мы с дедом чаю вечером и спать, а ночь мисячная, мисячная, будто днём. И видим мы, значит...
      - Ну! ну! - торопила девочка.
      - Видим мы, значит...
      Но договорить ему не дали: в дверь просунулась пышноволосая голова, и тонкий женский голос спросил:
      - Ты что здесь делаешь, Нора?
      - Разговариваю,- отвечала девочка.
      - С кем?
      Сердце у Лёньки сжалось, и он почувствовал пот на спине.
      - С ним, с мальчиком.
      Дама взглянула на Лёньку и закричала, как укушенная:
      - Кто тут? Мария Павловна! Мария Павловна!
      Вбежала другая женщина, помоложе.
      - Почему вы ребёнка одного оставили? Мария Павловна?
      - Я... я... на минуту... - растерялась Мария Павловна.
      "Всыпят мне",- подумал Лёнька, поддёргивая штаны.
      - Ты что тут? А? Что? Где капитан, зовите сюда капитана.
      - Рогульки... купите... - смущённо тряс для чего-то корзинку Лёнька,рогульки...
      - Я вот тебе дам рогульки!..
      Вбежал капитан, полный густобровый человек с рыкающим, сердитым голосом:
      - Тебе что тут нужно? Зачем вполз?
      - Он отравлял мою дочь какой-то гадостью! - волновалась дама.
      - Нужно доктора, скорее. Доктор!
      Капитан развернулся и шлёпнул Лёньку по затылку. Корзинка у Лёньки выпала, выскочил из-за пазухи украденный ножичек, зазвеневший на полу, а сам Лёнька укатился под стол.
      - Господи! Он ещё и воришка. Ножичек украл,- кричала дама,- капитан!
      Капитан засуетился:
      - Я сейчас, ваше превосходительство.
      Дальше пошло совсем плохо... сбежался народ. Лёньку потащили из-под стола, он уцепился за скатерть, скатерть стащил, попадали со стола чашки, чайник.
      - Чертёнок,- шлёпал Лёньку капитан жилистой рукой,- не ползи, куда не надо, не ползи.
      - Дяденька, не буду... Не буду... - кричал Лёнька.
      Под смех матросов, пассажиров и казаков его выгнали по трапу на берег.
      Было ему стыдно, обидно, и сквозь слёзы, со злостью, орал он капитану:
      - Корзину отдай, толстопузая кикимора!
      Капитан погрозил шишковатым кулаком и выругался.
      * * *
      Больше Лёнька не бывает на пароходах.
      Когда к посёлку подходит пароход, Лёнька ложится на край яра, ест рогульки и бросает в воду скорлупы.
      Кружась, уплывают скорлупы.
      Река блестит, спину греет солнце, водой пахнет.
      С пронзительным рёвом пробегают белые, чистые, опрятные пароходы, наполненные иной, не Лёнькиной жизнью.
      "Откуда их лешак прёт?" - думает Лёнька.