Всев. Иванов.
      АЛТАЙСКИЕ СКАЗКИ.
      I.
      КУРГАМЫШ-ЗЕЛЕНЫЙ БОГ.
      Туянчи-Осень траву поела, листья дерев жует.
      Старая, злая; нос - чисто гнилой сучок, лицо - прошлогодняя саранка. Клыки скалит.
      - Все пожру!
      Дрожат листья, жмутся - умирать никому не хочется.
      Ладно.
      По Желтому озеру на бревне плывет Кургамыш-зеленый бог. Лицо - широкое, ласковое лицо, а глаза, как у лошади - большие. Хохочет:
      - Гу-у... Я плыву... Гу-у...
      Эхо кувыркается со скалы на скалу, с горы на гору. Ручьи бьют каплями серебряными о камни:
      - Ти... ти... ти...
      Здравствуются с зеленым богом.
      Туянчи увидала его. Озлилась еще сильнее.
      На кедр вскочила. Шипит:
      - И тебя слопаю!
      И Кургамыш ее увидал.
      Как вскрикнет:
      - Зачем лес портишь, кикимора?
      А та как плюнет. Слюна в озеро пала, льдинками поплыла. Холодом пахнуло.
      Кургамыш тоже рассердился.
      - Я тебя! - кричит.
      Выскочил на берег, к Туянчи бросился.
      Схватились они биться.
      Черным клубом пыль идет; вода кипит; горы стонут. Тайга колеблется, как платье от ветра.
      - Убью! - рычит Кургамыш.
      - Съем! - шипит Туянчи.
      Ладно.
      И день. И два. И три. Конца битве не видать...
      Только листья качаются, жмутся, молятся:
      - Хорошо бы Кургамыш победил! Ах, хорошо!
      Узнал старый бог-Кутай, всем богам бог, у которого трон из чистого золота в тени березы с алмазными листьями, а подножье - облака, а конь - синегривый, а чамбырь из красного гаруса. Сказал:
      - Нельзя богам сердиться, накажу. Бросьте.
      А те не бросают. Кургамыш отогнул лицо от драки, крикнул:
      - Вот убью и брошу.
      И опять за лицо Туянчи схватил.
      И махнул рукой старый бог-Кутай. Рассердился.
      В невидимом вихре понеслись Туянчи и Кургамыш. Крутятся, вертятся.
      Ветер. Стужа.
      Зима, по-вашему, приходит.
      Когда повернется к земле Туянчи, - космы упадут на бор, вздохнет - снег идет, холодно.
      Кургамыш повернется: оттепель, солнце выглянет.
      И так долго носятся.
      А потом Вунт едет - конь у его белый, седло из старой меди, а подковы из китайского золота.
      Улыбается.
      - Будет, - говорит: - тепло надо. Уходи, Туянчи.
      Туянчи прячется в логовище. Злится, когти точит:
      - Подожди... - шипит.
      Опят плывет по Желтому озеру Кургамыш-зеленый бог. Хохочет:
      - Гу-у... Я плыву... Гу-у...
      Травы ему кланяются, ароматы курят. Листья навевают прохладу. Радуются:
      - Наш бог плывет...
      А он лицо широкое, лохматое как кедр, во все стороны поворачивает. Хохочет от радости:
      - Гу-у... Гу-у...
      II.
      БАРАН.
      Ходит баран по горам. Жирный.
      Ладно.
      Кучича - злая ведьма в болоте лежит. На солнце брюхо греет.
      Думает:
      - Если год брюхо на солнце держать - сильно оно блестеть будет?
      И видит - вверху по горам, баран ходит. Курдюком трясет.
      Говорит Кучича:
      - Баран! Дети есть у тебя?
      - Есть, - ласково отвечает баран. (Все жирные ласково отвечают.)
      - Хочешь, - говорит Кучича, - научу их брюхо на солнце греть?
      Думает баран:
      - Если я по горам лазить умею, да еще мои баранята брюхо греть научатся (а это что-то должно быть умное), и совсем хорошо барану на свете жить будет.
      Говорит баран:
      - Учи.
      Ладно.
      Одно лето - зима выпила, другое выпила, только за третье принялась пожелтело оно с перепуга...
      Говорит Кучича:
      - Бери своих баранят. Научились.
      Обрадовался баран, с радости из курдюка сало даже закапало.
      Говорит:
      - Спасибо.
      Видит: тащатся в гору баранята. Втрое жирнее отца. Втащились - и хлоп!
      Лежат кверху брюхом. Шерсть только шелковистую ветер на брюхе в колечки завивает.
      Ладно.
      Лежат. Солнце брюхо им греет.
      Думает баран:
      - Вот сейчас должно быть оно и придет.
      Ждал, ждал. Ничего не дождался.
      Говорит:
      - Айда, баранята, по горам лазить.
      - Нет, - отвечают баранята, - брюхо тогда солнце греть не будет. Не пойдем.
      Лежат да еще кричат на отца:
      - Тащи травы! Жрать хочу, видишь брюхо морщится с голоду.
      А Кучича в болоте от радостной злости лапами в кочки бьет, прыгает:
      - Вот, мол, - наделала.
      А баран - все тоньше и тоньше и курдюк пропал. Плохой стал баран.
      А баранята по-прежнему брюхо греют.
      Ладно.
      Узнал дух Ори про Кучичу, плюнул и сказал:
      - Вот, дура, как теперь баран без курдюка будет.
      Рассердился. Взял Кучичу в сало превратил и барану в курдюк всунул.
      - Болтайся, - говорит.
      А баранят съел.
      - Все равно, говорит, не заблестите.
      Я говорю:
      Вот почему, когда барана на спину положишь - орет, а курдюк редко хорошему человеку достается - Кучича там торчит. Злая.
      Ладно.
      III.
      КУЯН.
      Койонок-бог (борода - пихта верхушкой вниз) сидел в тени березы с золотыми листьями. Иримчик жует и губами толстыми (доволен!) шлепает:
      - Н-на!.. Н-на!..
      А там, подле подошвы горы, далеко, заяц-Куян, обжора, траву щиплет.
      Смотрит на Койонока, пыхтит:
      - Хорошо богу живется. Волков на его нет, коршуны трусят. Благодать!
      Пощипет траву, ноздрей поведет, недоволен.
      Говорит:
      - Хоть бы мне листьев золотых с березы поесть.
      Ладно.
      Куян долго думал (от дум даже шерсть полезла), решил:
      - К богу-Койоноку пойду.
      Пришел.
      - Здравствуй, бог, - говорит, - как живешь?
      Койонок отвечает:
      - А ничего живу. Хорошо. Даже когда надоедает так жить.
      - Как не надоест, - говорит Куян, - ишь борода-то какая большая. Как следует чесать - год чесать надо.
      - Верно, - отвечает Койонок, - долго надо чесать.
      Молчат и друг на друга смотрят.
      Ладно.
      Куян говорит:
      - Хочешь, сказку расскажу?
      Бог-Койонок думает: какие у зайца сказки.
      Но (добрый был) отвечает:
      - Рассказывай.
      Куян сел около кошмы, расшитой шелком, у ног бога. Сам на листья смотрит, облизывается, а сам говорит...
      А так как все время облизывался - хорошо у Куяна выходило. И степь, будто не степь, а кумыс столетний. Колки - не колки, будто аракчины, каменьями разукрашенные, по степи разложены.
      Ладно.
      Койонок крякнул одобрительно:
      - Эк!.. вот заяц!
      Спокойно ему стало. Уснул. С кошмы свалился.
      Заяц сейчас к березе, давай листья жрать. До того нажрался, брюхо как шишка кедровая крепкое стало.
      Нажрался, уснул.
      Ладно.
      Богу-Койоноку снятся сны дурные. Неприятные для бога сны, - то лошадь уросит, то вместо айрана грязь пьет.
      Еле проснулся.
      Чует - затылок ему солнце печет.
      - С чего бы это, - думает, - тень всегда хорошая была.
      Смотрит - на березе половины листьев нет.
      А Куян рядом спит.
      Одна лапа на брюхе, во рту торчит половина листочка.
      Койонок озлился, фыркнул:
      - Что ты наделал? А?
      Заяц вскочил и от сытости говорит не может.
      - Тьфу! - сказал Койонок. - Какая рожа паршивая. Ступай.
      И в наказанье сказал:
      - Будет тебе, обжора, лучшей пищей кора - осиновая, горькая.
      Поднялся, начал листья новые делать.
      Ладно.
      Вот когда осенью лист на березе зажелтеет, заяц боится подойти к коре. Трясется, душа у него прыгает.
      Я говорю:
      А идет. Трясется, а идет.
      Жрать надо.
      IV.
      АЮ.
      Говорит Уртымбай:
      - Хочу медведя-Аю убить. Белолобые много жгучей воды за шкуру дадут.
      Хороший охотник был - любил хвастать.
      Пошел.
      Ладно.
      Аю вылез из берлоги на Уртымбая идет.
      Пустил стрелу Уртымбай.
      Мимо.
      Пустил другую, в плечо угодила.
      Не успел ножа выхватить, медведь навалился. Обнял. Давит.
      Думает Уртымбай:
      - Пропал. Не попью кумыса больше.
      А медведь-Аю - клыки в пене, трясется весь, кровь из раны по шерсти брусникой катится.
      Озлобился.
      Только хотел давнуть Уртымбая, да невзначай в глаза ему взглянул.
      Увидал Аю-медведь в глазах Уртымбая - маленькая морда, желтые клыки и пена на них.
      И Уртымбай увидал свое лицо - серое как солончак и бороденка как горсточка сухой травы.
      Как заноза в глаза Аю вошла.
      Заревел!
      Опустил Уртымбая.
      И ушел Аю в тайгу.
      Уртымбай, чимбары поддерживая, в аул прибежал.
      Хвастается:
      - Вот я какой, чуть медведя своими руками не задавил...
      V.
      КАК ЛЮБИЛ КАРА-СУ.
      Поток горный Кара-Су любил кувшинку-Йгу, что в заводях расла. Большая, желтая, как глаза зеленого бога-Кургамыша.
      Ладно.
      Целует, ласково подергивает плечами мягкими Кара-Су. Йгу как амулет подпрыгивает, смеется:
      - Тль... тль...
      Кара-Су говорит:
      - Почему ты меня одного не любишь? Всем смеешься. Небу, берегу. Всем. Я так не хочу.
      Смеется Йгу, говорит:
      - Не могу... тль... тль...
      А ветер-Чойном завидовал Кара-Су. Все впитывает в себя - небо, берег, тополя. А он, ветер - запахи одни от трав.
      Говорит он Кара-Су:
      - Бери себе кувшинку на дно, я помогу.
      Стал ветер-Чойном расшатывать Кара-Су.
      Волны сначала улыбались. Сердито скривили рожи. А потом сжались и схватили кувшинку за горло.
      Не поддается Йгу.
      - Тль... тль... - бежит она по волнам, смеется.
      Волны - черные.
      А та желтые перышки отряхивает, смеется:
      - Тль... тль...
      Ветер призвал Осеннего Брата.
      Осенний Брат пришел - прелью запахло. Понюхал носом (как гриб нос широкий). Сказал:
      - Могу.
      Наскочил на тополь.
      - Хрук!..
      Сучок сломался, в поток упал.
      Сел на сучок Осенний Брат, наплыл на кувшинку и перерезал ей горло.
      Улетели братья.
      Закрутился Кара-Су от радости. На дно поволок Йгу.
      - Ага! - говорит.
      Ладно.
      Только завяла кувшинка-Йгу. Без солнца. Без ласкового бога-Кургамыша.
      Заболел с тоски Кара-Су. Бросаться на берег стал, а потом со стыда закрылся белым чувлуком, как киргизка, и бредит - летом, тайгой, Йгу.
      Пришел Зимний Брат и со свистом (двух зубов не хватает во рту) завыл:
      - Сщщуии... щщуии...
      VI.
      КЫЗЫМИЛЬ-ЗОЛОТАЯ РЕКА.
      Было, видишь, так.
      Полюбила девушка-Кызымиль, красивая девушка (как черемуха весной) доброго бога-Вуиса. Розового, сочного, крепкого - как шишка кедровая.
      Ладно.
      Вышла на елань, к солнцу лицо повернула, волосы распустила. Говорит:
      - Вуис! Вуис! Я тебя люблю.
      Прилетел Вуис-радостный бог.
      Улыбнулся, сказал:
      - Ты - хорошая. Я тебя тоже полюбил. Только бог-Кутай - старый, сердитый бог... Нельзя мне тебя любить, рассердится Кутай.
      - Люблю Вуиса, - говорит Кызымиль, а у самой глаза как у марала блестят красивые глаза.
      Поглядел Вуис, поглядел. Вздохнул:
      - Не знаю, что и делать.
      Думал много.
      Говорит:
      - Лучше я в человека обернусь.
      Опустил коня на волю. Лук взял, сапоги надел.
      Человеком сделался.
      Ладно.
      Узнал старый бог-Кутай. Говорит:
      - Как быть тут?.. Нельзя же богу человеком жить. Так, пожалуй, все боги с неба сбегут.
      А Вуис в это время в лесу охотился.
      Вот и вошел Кутай в Аю-медведя.
      В лес спустился. На Вуиса кинулся.
      - А! - сказал Вуис. - Хорошая шкура - сошью Кызымиль шубу. Убью медведя.
      Да не мог убить.
      Медведь-Аю человека Вуиса убил.
      Опять стал духом Вуис.
      Говорит Кутай:
      - Ступай на небо, Вуис. Нечего тебе делать на земле. Ступай. А Кызымиль заточу в воду - не смущай бога.
      Ушел Вуис на небо.
      Как узнала Кызымиль о смерти Вуиса, затосковала.
      Горевала, горевала. В реку бросилась.
      Умерла.
      Увидел смерть Кызымили бог-Вуис.
      - И-шь... - сказал и слезу уронил.
      Пала та слеза - белая слеза радостного бога-Вуис в реку, смешалась со слезами Кызымиль - золотая стала река.
      Вот катится в Черных горах Кызымиль-река желтая, яро-желтая, золотая река.
      - Ох... ох... - к скалам жмется, жалуется.
      - Ах! - вздыхают скалы (чем поможешь!).
      - Ох... ох...
      Тихо. Робко жалуется на богов Кызымиль-золотая река.
      VII.
      КАК СОГРЕШИЛ АЯНГУЛ.
      Много лет спасался на горе Тау старец Аянгул.
      До того молился, что борода в землю вошла, а ноги мхом покрылись.
      Шепчет чуть слышно:
      - Кутай, смилуйся, спаси.
      Ладно.
      Ехал мимо бог-Вуис, старца увидал:
      - Что делаешь здесь? - спрашивает.
      Головы не повернул старец.
      Отвечает сердито:
      - Или не видишь? Молюсь.
      Поехал бог-Вуис к старому богу-Кутаю, сказал:
      - На горе Тау старец Аянгул молится, борода в землю врасла, ноги мхом покрылись.
      Удивился старый бог-Кутай:
      - Так долго молится, а я и не знаю.
      Прилетел на гору Тау, говорит Аянгулу:
      - Я - Кутай. О чем ты меня молишь?
      Пал лицом ниц Аянгул:
      - Прости меня, многогрешного, помилуй.
      И сказал Кутай:
      - Говори твои грехи. Может и помилую.
      Рассказал свои грехи Аянгул.
      Качает головой Кутай:
      - Грехи твои, как и грехи прочих людей. Может еще что другое есть? Говори все.
      - Нет у меня больше грехов, - отвечает Аянгул.
      Удивился Кутай:
      - Зачем же молился так долго?
      Опять упал ниц Аянгул:
      - Еще слово хочу сказать тебе, могучий Кутай.
      - Говори.
      - Молился я еще, Кутай, за людей, за их грехи, за их беззакония тяжкие.
      Покачал головой Кутай:
      - Напрасно молился, Аянгул. Мало у людей грехов, да если и делают какие по незнанию, по неразумию своему. Поживи ты с ними, тяжело им жить. И ты согрешишь. А грехи их я все давно простил. Ступай к людям, Аянгул, холодно на горе Тау.
      Рассердился Аянгул. Плюнул:
      - Сколько лет молился, борода в землю врасла, ноги мхом покрылись, - и все напрасно. Не Кутай ты, а злой дух Ону! Уходи!..
      Тогда поднял Кутай Аянгула над землей. Сказал:
      - Смотри!
      И увидал Аянгул то, что говорил ему Кутай.
      Заплакал.
      Сказал:
      - Велик грех мой - не поверил Кутаю. Прости.
      Сказал старый и хитрый бог-Кутай:
      - Прощаю. Иди к людям и скажи: Кутай верит вам. Когда-нибудь упадет скорлупа и можно будет увидеть чистый и вкусный плод.
      VIII.
      КОГДА РАСЦВЕТАЕТ СОСНА.
      Летел над Черными горами дух Ону-злой дух. Конь у него сизый, седло из серого камня, а подпруга из желтой кожи.
      Ладно.
      Видит дым густой над тайгой стоит. Гарью пахнет.
      Старая ведьма Кучича обед себе варит.
      Ону говорит:
      - Жарко, поди, Кучича? Почто небо коптишь, нет разве тебе зеленой пищи?
      Кучича длинным языком нос облизывает. Отвечает:
      - Говорят люди про добро. Не знаю я - что за добро такое. Вот поймала праведного человека, изжарю, съем. Может, тогда пойму.
      Любопытно Ону - как человека есть будут.
      - Может, мне поесть дашь? - спрашивает.
      Ладно.
      В ту-пору расцветала сосна. Пахучая, добрая, смолой обливаясь, шепчет:
      - Ишь, что боги делают. Разве можно людей есть? Не надо.
      - Молчи! - затопал ногами Ону, закричал, бородой затрес: - Богам будешь указывать?
      Сосна ветками зашелестила:
      - Я разве указываю? Боги - они умные, их учить нельзя.
      И пахнула цветистым духом.
      Вот и варят человека, дров не жалеют.
      - Скоро готов будет!
      Подскочил от нетерпения на коне Ону:
      - Поедим! Люблю я мясо.
      - Мясо - хорошая пища, - согласилась Кучича и брюхо погладила.
      Зашумела сосна:
      - И-ишь... и-ишь...
      Дальше шум ее пошел. По вершинам, дальше. По горам, по горам, к самому старому богу-Кутаю.
      - И-ишь... и-ишь... боги человека варят... и-ишь...
      Услышал старый бог Кутай, спрашивает:
      - Что там делается?
      Говорит сосна:
      - Праздник у меня, а бог-Ону да Кучича на моих ветках человека варят.
      - Тоже придумают, - сказал Кутай, бешмет на плечи надернул, полетел к Черным горам.
      Говорит Кутай:
      - Чего вы?
      Бог-Ону ногу в стремя вставил (напугался!). Говорит:
      - Это Кучича. Я тут за порядком смотрю. Она это.
      Осердился старый бог-Кутай, плеткой на Ону замахнулся:
      - Я тебя!
      Бог Ону зубы оскалил, отпрыгнул:
      - Ты не больно-то!..
      - Убирайся! - сказал Кутай и плетью Ону ударил.
      В смрадном дыме скрылся Ону.
      Схватил Кутай Кучичу за шею, в болото швырнул. Круги пошли. Утонула.
      - На! Злая!
      Говорит Кутай:
      - Надумают, ведь. Добро захотели узнать? Я человека-то сам сотворил и то не могу понять, откуда у его добро-то появилось. Да-а...
      Пошел отдыхать Кутай - всем богам бог - на свой трон, на облаке в тени березы с золотыми листьями.
      Вот поэтому-то, когда расцветает сосна - из болот зловонные пузыри выходят - Кучича сердится.
      Да вихри над тайгой проносятся - черные, злые вихри - дух Ону сердится.
      Это когда расцветает сосна, пахучая, добрая, смолой обливаясь.