В горде Оттара находилось около двадцати лошадей, пригодных под верх; в поход больше трех сотен викингов вышли пешком. Они двигались широким шагом, его называли «волчий шаг вестфольдинга».

Викинги умели ходить. На ровном месте они опережали лошадей, и всадники рысили, чтобы не отставать; а на подъемах, в пересеченной местности, в лесу и кустах конница не поспевала за детьми фиордов, владеющими искусством похода.

Дорога поднималась по долине мимо пастбища свиного стада, принадлежавшего Оттару. Заслышав чужих, одичавшие животные поднимали длиннорылые морды и вглядывались в людей маленькими подслеповатыми глазками. Сторожевые кабаны звучным фырканьем подали сигнал тревоги.

Матки, сопровождаемые прыткими полосатыми поросятами, бросились бежать первыми. Молодые кабаны и свиньи отступили со злобной и разумной поспешностью. Вожаки отошли последними.

Стадо выстраивалось подобно отряду воинов. В середину сбились самки с детенышами, драгоценностью рода. Их окружили подросшие кабаны и холостые свиньи. Матерые секачи уперлись головным отрядом, готовым не только дать отпор, но и перейти в наступление. Это очень походило на боевой строй хорошего, обученного войска. Приближаться к стаду было ненужной опасностью, и викинги далеко обошли его. Один Оттар подъехал поближе. Ярл с удовольствием рассматривал свиней, он видел в них сильное племя, смелое, готовое к драке. Его собственность.

Издали было нелегко сразу отличить самцов от самок. Длинноногие, поджарые, горбатые животные недоверчиво смотрели на господина. Морды с мощными челюстями чем-то напоминали голову чудовища, украшавшую нос «Дракона». На острых спинах секачей торчала высокая щетина, жесткая, как железная проволока.

В этом месте долины стадо обитало круглый год под присмотром нескольких траллсов, белобрысых саксов-свинопасов. Саксы жили здесь же в вырытой в склоне горы хижине-пещере. Свиньи считали это место своим и из всех людей признавали только сторожей-саксов.

Свирепые матки гнездились в норах, отрытых в горных склонах. И когда они сидели в убежищах с новорожденными поросятами, даже саксы не осмеливались проходить поблизости – так яростно матери защищали свое потомство. Раздраженная инстинктом, подсказывающим опасности жизни, свинья при малейшем подозрительном шорохе выскакивала из норы, как камень из камнемета, и горе тому, кого она находила!.. В летнюю пору ловли китов и кашалотов свиней подкармливали мясом морских зверей, зимой – рыбой и мясом, которое хранилось в глубоких ямах. Там оно медленно разлагалось, делаясь для стада все более заманчивым лакомством. Свиньям же бросали тела умерших траллсов – эти животные были своеобразным ходячим кладбищем.

По мере надобности свиней брали стрелами: особый вид такой охоты был сопряжен с риском, что делало заготовку свинины любимым развлечением викингов.

Любопытство всадника надоело одному из секачей. Громадный, черный от налипшей грязи, он шагом вышел из строя и замер, шевеля ноздрями носа, который был шире человеческой ладони. Привыкнув доверять больше, чем глазам, своему тонкому обонянию, способному уловить приятный аромат сочного корешка в земле, секач ловил запах Оттара.

Мешал мирный запах лошади… Вот и человеческая струйка… За матерым кабаном пронзительно взвизгивали теснимые старшими поросята, огрызались матки. Тревожно и густо хрюкали свиньи, взволнованные воспоминанием о стрелах.

Раздраженный секач решил предложить человеку поединок, победить его и съесть. Он с места поднялся галопом, увеличивая размах для одновременного удара клыками и всей массой, равной массе лошади.

Оттар подпустил секача на несколько шагов, вздернул коня на дыбы и повернул на задних ногах. Когда обманутый секач остановился, потеряв противника, ярл был уже далеко. Присев и спрятавшись за стадом, траллсы-свиноводы следили за ярлом. Саксы жили вместе со свиньями, питались одной пищей, привыкли к животным и понимали их. Когда стадо успокоилось и разбрелось, один из свинопасов издал ласковый, напоминающий хрюканье зов. Секач ответил чем-то напоминающим длинный вздох, и человек приблизился к чудовищному зверю. Кося умным серо-зеленым глазом в длинной орбите с белыми ресницами, кабан приподнял губы, еще больше обнажив кинжалы изогнутых бивней.

Сакс чесал бок развалившегося кабана. Он чесал изо всей силы острым концом можжевеловой дубинки, иначе кабан не почувствовал бы дружеской ласки.

– А если бы ярл не увернулся от тебя, Джиг? А? Джиг! Что бы ты с ним сделал, Джиг? – спрашивал человек на саксонском языке, налегая на дубинку.

Джиг отвечал внушительным ворчаньем.

Сзади человека подтолкнул другой секач. Почти такой же могучий телом, как вожак, и такой же смелый, он по праву хотел получить свою долю ласки и послушать, о чем беседуют друзья.

– Эх, Джиг, глупый Джиг, – говорил человек своему любимцу, – если бы ты пустил меня под твою шкуру! Если бы я был колдуном и мог поменяться с тобой телом!..

За пастбищем для свиней, на обратном скате возвышенности, лежали возделанные поля. Здесь выращивали рожь для лепешек, овес для каши и коней, ячмень, из которого делали солод для пива, любимого напитка викингов, предпочитаемого многими виноградному вину и меду. Отсюда горд получал морковь, брюкву, редьку и вкусную желтую репу. Еще Рекин снабдил женщинами траллсов-земледельцев, чтобы они создали себе семьи. Это должно было привязать траллсов к месту и, хотя бежать было некуда, сделать побеги менее соблазнительными. На окраине усадьбы были поселены траллсы, взятые на самых дальних берегах Валланда, к югу от саксонского острова. Они говорили на своем особом языке, на их головах росли такие же черные волосы, как у лапонов-гвеннов, но кожа была белой, а не желтоватой. На их лбах, как и на лбах всех траллсов Нидароса была выжжена руна «R» – ридер, начальная буква имени Рекина. Их женщины носили тот же знак и дети – вскоре после рождения.

Весной полевые траллсы на себе пахали поля. Летом они оберегали посевы от птиц и зверей и у хаживали за ними, пропалывая всходы и таская воду для поливки. Им было позволено возделывать для себя небольшие клочки вдали от полей ярла, один раз в неделю ходить к морю ловить рыбу своими средствами и пользоваться остатками мяса убитых морских зверей, однако без малейшего ущерба для полей ярла.

На зиму полевые траллсы оставались в землянках около полей и жили под снегом, как умели. Иногда недовольный плохой работой ярл вешал кого-нибудь за шею на одном из трех высоких столбов среди полей. Тело запрещалось снимать, оно должно было упасть само. Для назидания. Все остальные траллсы горда, кроме свинопасов, завидовали полевым траллсам.

Застигнутые викингами земледельцы становились на колени и, прижав крестом руки к груди, низко опускали голову. Черные головы торчали как пеньки среди высоких, колосящихся злаков.

Викинги вытянулись по одному и прошли полями по тропинкам. Вид хлебов обещал хороший урожай. Изредка кто-либо из викингов нагибался и срывал василек. Цветы были редки, поля тщательно пропалывались.

Виселица с задранной опорой для веревки имела вид руны – каун. Не боясь викингов, вороны продолжали сидеть. Тело повешенного слегка поворачивалось, воздух сочил запах тления. Под виселицей рос особенно сильный и густой хлеб; резко выделяясь своей высотой среди поля, он уже наклонял наливавшиеся колосья.

Когда, замыкая строй, последним проехал ярл, стебли под виселицей зашевелились. Показалась голова ребенка. Худое личико с неестественно громадным лбом, изуродованным растянутым клеймом господина, повернулось вслед господину. Черные глаза смотрели странным взором.

– Ссс… Жанна! Спрячься, дитя мое, спрячься, – позвал женский голос. Голова ребенка скрылась.

Женщина, обнимая руками страшный столб виселицы, произносила слова погребальной службы на латинском языке. Ребенок повторял их, не понимая.

На вторые сутки похода викинги заметили первые стада лапонских оленей. Здесь викинги разделились на отряды по восемь-десять человек, разошлись и продолжали движение общим направлением на север.

Они быстро проходили среди редких деревьев сосновых рощ и кривых берез с темными, уродливыми стволами, в наростах и язвах. В сырых низинах приходилось обходить частые заросли ломкой черной ольхи. Каменные склоны затягивали густые мхи, подернутые кустиками костяники, облепихи, черники, брусники, морошки с незрелыми ягодами; Горы разрезали Гологаланд сетью невысоких хребтов, между которыми прятались сочные зеленые долины.

Солнце длинно кружило по небу, только прикасаясь к краю земли. Иногда тучи закрывали неутомимое светило, падали быстрые летние дожди, и капли сверкали на листьях и траве. Когда тучи стояли высоко, а солнце светило снизу, с неба протягивались прекрасные радужные дороги валькирий. Небо темнело, грохотал гром, сверкали молнии: это рыжий великан Тор несся над миром, тешась бурей и играя в тучах золотым молотом. Могучий бог войны любовался своими неутомимыми братьями-вестфольдингами.

Чем дальше викинги уходили на север от Нидароса, тем чаще встречались лапоны и стада оленей. Лапоны выбегали из своих переносных кожаных чумов и спрашивали друг друга:

– Куда они идут? Зачем идут? Почему они так торопятся?

Кто же мог знать?.. Стада нагулявшихся оленей паслись в радушных долинах. Что же еще нужно для счастья оленных людей?

Викинги спешили волчьей поступью, за ними гнались тучи серых комаров, как за оленьими стадами и за всеми, у кого в жилах течет алая теплая кровь. Викинги стремились на север.

Оттар размышлял:

«Что там, на севере, в самом конце? Скальды поют о бездонной яме на дальнем севере, в которой живет вместе с волком Фафниром злой бог красавец Локи. Локи ждет в своем царстве Утгарде назначенного неизменной Судьбой часа, когда он победит Вотана и всех богов и всех героев в последней битве при Рагнаради… Скальды утверждают, что в бездонную яму Утгарда сливается море. Действительно, море всегда течет мимо земли фиордов на север. В море втекает много рек и речек из земли фиордов, варягов, франков, фризонов, англов, саксов, готов и всех других. Вся вода уходит на север и никогда не возвращается, ни летом, ни зимой. Скальды поют сагу о короле Гаральде Древнем, который заплыл так далеко на север, что едва не был увлечен водой в Утгард. На краю бездны весла гнулись в руках гребцов, и судьба зависела от прочности куска дерева: сломайся хоть одно весло, и бездна поглотила бы викингов!..»

Нидаросский ярл не может вообразить яму такой глубины, которая год за годом поглощает море. Он не слишком верит скальдам и сагам. Быть может, быть может… Неизвестное привлекает. А сейчас он займется глупыми лапонами.

Костер из сучьев и бересты был разложен на вершине. Когда пламя разгорелось, в костер бросили охапки сырой травы, и в небо поднялся столб густого дыма

Четверо викингов растянули свежую шкуру оленя и накрыли костер. Они походя убивали лапонских оленей и ели сырое мясо, как часто делали в походах.

Дым оторвался и унесся черным клубом. Чуть выждав, викинги сбросили шкуру, не давая огню задохнуться. Так они повторяли раз за разом.

Вскоре такие же клубы дыма показались в разных местах. Повсюду отряды викингов играли с огнем оленьими шкурами. Приказ летел по цепи, охватившей земли лапонов-гвеннов.

Каждый отряд по пути замечал долины и луга, где паслись стада лапонов. Начав обратное движение, викинги напали на оленей. Они не убивали. Криком, улюлюканьем и мастерским подражанием волчьему вою, они спугивали стада, и олени бежали перед загонщиками.

Викингам помогали щетинистые волкодавы. Поджарые злые лапонские собаки храбро бились с пришельцами. Неравная борьба. Тяжелые псы были защищены широкими ошейниками с остриями. Они сбивали защитников стад своей тяжестью и убивали.

Навстречу викингам выбегали лапоны и умоляли прекратить жестокую забаву. Тщетная просьба! Следовало сражаться. Разрозненные и застигнутые врасплох лапоны не смели и подумать о бое. Не в силах расстаться с оленями, лапоны бессильно бежали за викингами, на что-то надеясь. Викинги шли и шли неутомимым волчьим шагом.

На громадной площади Гологаланда сотни тысяч оленей пришли в движение. Их гнали на юг и одновременно оттесняли к морю. Загонщики не давали отдыха животным, олени не успевали есть и пить. Первыми гибли молодые оленята. Скорбный путь отметили трупы павших.

В сутках пути до Нидароса в условленном месте сошлись дороги всех отрядов. Сколько оленей загнали викинги в громадную долину? Никто из них не мог бы сосчитать, никто не знал таких чисел. Колыхалось море рогов. Земли не было видно. Кое-где среди серо-коричневых тел измученных животных выдавались скалы, как островки в океане. Ни пищи, ни воды… А дальше, к западу, ждали головокружительные обрывы морского берега. Еще одно усилие – и олени потекут вниз, как море падает в Утгард.

К ярлу робко приблизилась толпа отчаявшихся лапонов. Они поняли смысл страшной затеи Оттара.

Запуганные, безоружные оленные люди ничком повалились перед ярлом. Они бормотали рыдая:

– Отдай добрых олешков, отдай. На что тебе они? Мы принесем тебе дань, которую ты назначил, прости нас, господин…

Оттар смотрел на лапонов-гвеннов, которые корчились у его ног как черви: он покорил их силой своей воли, своего ума, сам, ни с кем не советуясь, не имея примеров, и покорил навсегда. Хорошее, звучное слово – навсегда…

Ярл подошел к лапону, который был впереди других, и приподнял ногой его голову. Да, это один из вождей как викинги называли глав лапонских родов.

– Возьмите оленей. И помните: я ваш господин навсегда!

Оттар издали следил за лапонами, которые пытались разобраться в массе животных. Слышались горестные и пронзительные крики: хозяева звали своих любимых вожаков. Олени волновались, между животными могла вспыхнуть губительная паника. Часть лапонов зашла со стороны моря, образуя цепь. Эти люди жертвовали собой, если бы олени все же бросились к берегу. Другие старались разделить животных и вытеснить их из страшного места, где была похоронена навеки навсегда мечта о свободе лапонов.

Оттар думал, – не может быть в мире людей, которыми нельзя научиться управлять. Следует найти слабое место. Каждый человек чего-то боится, каждый будет рабом из страха. Нужно узнать, что страшит. Тогда люди делаются мягкими, как коса женщины, гибкими как выделанная кожа.

Оттар знал, что лапоны сложат о нем песни и сказания, в которых передадут детям детей своих детей предание о могучем и злом богатыре, нидаросском ярле. Слава о нем пойдет в века…

Но Оттар думал об этом без увлечения и гордости. Он не искал бесполезной для него лично, пустой славы и равнодушно относился к преданиям – кроме преданий о его предках, которые были выгодны для него самого, конечно. Сейчас он гордился своей обдуманной и хладнокровно достигнутой «победой» над лапонами. Ведь он, Оттар, сделал то, до чего, он знал, не додумались бы ни Гундер, ни Рекин. И он обеспечил своим умом постоянное, нарастающее богатство Нидароса.

Ночи уже побеждали дни, приближалась зима. В Нидаросе кипела работа. К пристани тянулись вереницы траллсов. Кипы пушнины, корабельные канаты плетенные из китовой и кашалотовой кожи, связки шкур, бочки топленого сала и бочонки кашалотового воска оленьи рога, копченое и вяленое мясо, пресная и соленая сушеная рыба, железные изделия, оружие, доспехи, деревянная посуда, выделанная кожа, моржовые клыки, тюки, ящики, товары, товары…

Продукты труда траллсов, дань лапонов, плоды охоты ярла и викингов на морских зверей, добыча, захваченная в весеннем походе на саксонский остров…

И траллсы, лишние в хозяйстве, предназначенные на продажу. Они были скованы по четверо и соединены общей цепью, чтобы никто не принес ярлу убытка, вздумав утопиться в море.

Оттар проводил каждую зиму на юге, в Скирингссале. В Гологаланде зимой нечего делать ни на суше, ни на море. Море слишком бурно, и ночи бесконечны. Сидя в горде, можно пить вино, мед и пиво да под свист зимних вьюг развлекаться придумываньем забав над траллсами – занятие для женщин… Правда, можно ходить на лыжах, поднимать медведей, устраивать облавы на волков и упражняться во владении оружием. Это больше подходит для мужчины, но не для Оттара.

Некоторые ярлы отсылают свои товары в Скирингссал с доверенными, кормчими, братьями крови. Но Оттар всегда плавал сам, как и Рекин.

В Скирингссале собирается много ярлов. Там такой рынок рабов, как нигде в мире. Там все восточные, новгородские, греческие, арабские, болгарские купцы встречаются с западными купцами. В Скирингссале легко продать и купить любой товар, увидеть любую вещь. И услышать обо всем, что происходит на свете.

У владельца Нидаросского фиорда было очень много товаров, данники лапоны-гвенны водились лишь в Гологаланде. Поэтому в Скирингссал уходила вся флотилия и большинство викингов. Остающиеся охраняли горд и следили за траллсами. Не только горд с его строениями, с мастерскими и всем хозяйством был ценностью. В общем зале, под почетным помостом, на котором стояло пышное кресло нидаросских ярлов, прятался глубокий, обширный тайник. Как полководец держит до решающей минуты боя запасный полк, так и Оттар хранил в тайнике достаточно ценностей, чтобы остаться в строе ярлов после самой худшей неудачи.

Мало кто в горде знал тайник. Безусловно преданные кормчие драккаров, эти заместители и наместники ярла, как Эстольд и Эйнар, несколько старших, не по возрасту, а по боевым качествам и военным знаниям викингов и телохранители, берсерки Галль и Свавильд, знали тайник и имели доступ в сокровищницу.

Богатыри телохранители оставались на зиму в Нидаросе, как и несколько десятков, подобных изгнанников тинга, получивших убежище у Оттара. В Скирингссале их ждала виселица, они были вне закона, и Оттар ничем не мог бы им помочь.

Оттар, Гильдис и Эстольд спустились в тайник. Галль и Свавильд остались в зале охранять двери.

Под землей были стены и своды, сложенные из грубо отесанных камней валландскими траллсами еще до рождения Оттара. Рекин утопил каменщиков, чтобы они не болтали.

Золотые монеты ждали своего времени в малых ларцах. Толстые, как подошвенная кожа, тонкие, как ноготь на большом пальце руки, круглые, удлиненные, квадратные и многогранные, или неправильные, как лепестки цветов… Сплошные или пробитые дырочками, чтобы их подвешивали для украшения или нанизывали на жилки для сохранения, золотые монеты были разложены не по причудливым и непонятным знакам, которые они носили, а по весу.

Серебряные бруски и обручи, ножные и ручные браслеты, круглые или витые ошейники и куски толстой серебряной проволоки заполняли два высоких ящика.

Золотые, серебряные и бронзовые украшения тела и одежды без цветных камней или с зелеными, красными, синими и блистающе прозрачными камнями хранились в медных плоских ящиках.

Огни восковых свечей в сыром неподвижном воздухе подземелья горели ровно, но тускло. Сильно пахло плесенью. Гильдис рылась в драгоценностях, выбирая. Драгоценностей было слишком много. Это затрудняло выбор и раздражало женщину. Хотелось взять все. Но к чему? В Скирингссале Оттар купит новые украшения…

Оттар и Эстольд наслаждались осмотром оружия. Здесь были собраны вещи, достойные мечты мужчины. Доспехи для защиты тела, цельнокованые и наборные брони, кольчуги, наручни, поножи, шлемы, щиты железные перчатки и рукавицы, сапоги в твердой костяной и железной чешуе. Мечи, ножи, топоры, дубины, копья шестоперы, кистени, стрелы и другое необходимое, чтобы нападать и побеждать.

Для предохранения металлов от ржавчины и деревянных частей от гниения оружие и доспехи были покрыты толстым слоем вытопленного из внутренностей китов жира.

Густая смазка смягчала очертания, делала железо тусклым, как глубокая вода, медь темной, как запекшаяся кровь, и дерево черным, как агат. И при желтом свете восковых свечей оружие приобретало таинственный, загадочный вид. Оно заставляло мечтать о необычайных свойствах металла и формы, манило взять в руки и наносить удары, рассекающие врага от головы до пят.

– Я слышал от одного греческого купца, – говорил Оттар, дружески опираясь о плечо Эстольда, – что где-то живут люди, которые презирают золото и признают одно железо.

– Я помню грека, – ответил Эстольд. – Он носил длинный плащ, отороченный лисьим мехом. А его лицо не имело волос, как лицо женщины. Он брился острым ножом, бездельник. Он продал тебе это, – и Эстольд указал на тяжелый длинный меч с крестообразной рукоятью. – Да. Он говорил, что с помощью хорошего железа можно набрать много золота, как я его понял. Он набивал цену меча. Но этот меч хорош и без его болтовни.

– Он был прав, говоря о значении железа. А те люди, которые презирают золото, глупы. Да и могут ли быть такие? Ты прав, купец выдумывал сказки, чтобы повысить цену. Когда мне было десять лет, я думал так, как люди его сказки. Ребячество! Железо служит мужчине для добычи богатства. Для потехи можно сразиться несколько раз, из-за золота стоит биться всю жизнь.

– Так говорил и Рекин, – заметил кормчий «Дракона».

Гильдис приложила к груди Оттара тяжелое ожерелье из массивных золотых дисков, служивших оправой для зеленых и синих камней.

Оттар улыбнулся жене. Да, ожерелье великолепно, а он совсем забыл о нем.

Вместе с Гильдис ярл рылся в драгоценностях. Оттар любил золото и красивые вещи не только за приобретаемую с их помощью власть. Он тщательно выбрал себе браслеты для рук, цепочки для меча и ножа, застежки для парадных плащей и украшения для рукавов суконных кафтанов. Молодой ярл умел довольствоваться обычным костюмом викинга, штанами из козьей шкуры и грубым кожаным кафтаном. Всему свое время и место, Скирингссал – не палуба драккара, и там бедность одежды ярла приписывают неудачливости в набегах и неумению в торговых делах. Люди глупы.

Наверху Свавильд и Галль переругивались через весь длинный зал. Друзья и побратимы, которые не могли провести дня без спора, орали во все горло. Им надоело ждать, ярл уезжал на всю зиму, а для них Скирингссал был запрещен навсегда…

Эстольд набивал золотыми монетами кожаные мешочки, удобные для ношения под кафтаном. Этой зимой предстояли большие расходы.

С началом отлива флотилия Нидароса тронулась от пристани. Первым отвернул «Морской Змей» на десяти парах весел, вторым двинулся «Волк» на восьми парах. Эти старые драккары не раз повидали берега Валланда, Саксонского острова, островов Зеленого Эрина, берега фризонов, датчан, готов, варягов.

Гундер без пощады гонял «Змея» и «Волка», но не мог утомить их. Заменялись бортовые доски, пробитые камнями из камнеметов и дротиками из самострелов, расщепленные зубами кашалотов, клыками моржей, хвостами китов. Изношенная дубовая древесина обновлялась, драккары наново пропитывались горячей смолой и ворванью: «Змей» и «Волк» молодели, они носили по морям уже третьего господина. Именно им и был обязан богатством и властью род Гундера, династия нидаросских ярлов.

Старшим был «Змей». Будучи первым достоянием деда Оттара, «Змей» помнил и первый поход молодого Гундера. Сорок семь викингов пустились на «Змее» в отчаянно смелый набег, ярл был сорок восьмым.

Кормчий имел право на три доли добычи, «Змей» – на двадцать, по две на каждый рум, и все остальные бойцы – на одну.

К земле фиордов вернулись двадцать четыре викинга из сорока восьми, но «Змей» был цел, а добыча стоила потерь. На обратном пути Гундер один греб парой весел! Все доли справедливо разделенной добычи увеличились, доля «Змея» – тоже. Из добычи «Змея» родился «Волк». Рекин дал им товарища – «Орла» с двенадцатью румами, с двенадцатью парами весел, а Оттар сумел прибавить «Дракона» с четырнадцатью румами. Драккары Нидароса составляли семью из трех поколений. Они выходили в море в порядке старшинства. Крепкие, вместительные… Но если бы можно было нагрузить их лишь одними сухими черепами людей, погубленных для выгоды Гундера, Рекина и Оттара, вся флотилия владетеля Нидароса пошла бы на дно, будто налитая свинцом.

В суженном устье фиорда отливное течение бурлило, как из-под мельничного колеса. Требовалось все искусство кормчих, задача которых осложнялась и тяжелой нагрузкой драккаров и баржами, которые тянулись на канатах.

На баржах находились менее ценные товары: сало, шкуры, вяленое мясо, рыба, изделия столярен. Баржи были крепко сколочены траллсами-плотниками. Грубые суда будут проданы в Скирингссале вместе с другими товарами.

Викинги считали для себя унизительным плавать на баржах: там у рулей были прикованы траллсы, обязанные следить за знаками кормчих.

Северный ветер катил крутую короткую волну, срывал гребни, белил море. Баржи то натягивали канаты, резко вырывая их из воды, то опять топили. Чтобы смягчить рывки, кормчие меняли темп гребли.

Флотилия уходила в открытое море, порывистая береговая волна сменялась размеренной и длинной. Северный ветер благоприятствовал. На драккарах поднимали мачты, обычно лежавшие на дне, чтобы не мешать гребцам.

Драккары несли по одной мачте с парусом, прикрепленным к рее более узкой стороной, а широкой обращенным вниз. Паруса сшивались из черных и красных полос толстого полотна, привозимого из Хольмгарда-Новгорода или тканного в Скирингссале из новгородского льна. Быть кормчим – высокое искусство. Берега земель изрезаны мысами, заливами, бухтами, а в воде сидят рифы и мели, опасные как враг, затаившийся в засаде. Одни нетерпеливо высовывают в часы отлива зеленоволосые морды и серые спины, другие никогда не показываются, но они здесь и жадно ждут.

Ют движения драккара берега меняют очертания, подобно бегущим тучам, а кормчие должны знать их, как знают лица друзей и уловки врагов.

Когда Медведь превратится в Жабу, пора отойти от берега и править на Человека. А когда Человек начнет исчезать, уходи прямо в море и плыви, пока не увидишь Башню. Это знак, что пора положить руль на левый борт и грести до мига, в который из моря высунутся Три Рога… И так неделя за неделей. Приметы берегов сосчитаны, узнаны и навечно уложены в памяти.