– Широкий у тебя спектр, Лисонька, не переусердствуй. – Он влепил звучный шлепок в ее величественное бедро, сигнализируя завершение процедуры, и откинулся в кресло. – Мало тебе Студии?
      – Ах, Вадичек! – Алена сладко потянулась всем телом, даже застонала от наслаждения. – “Сколько той жизни, а половой – еще меньше!” Надо ж как-то скрашивать серые будни?
      – А у тебя бывают и будни? Быстро же ты забыла трудное детство!
      – Ох, не напоминай! Лучше спой чего-нибудь – мне так славно.
      – Тебе во сколько завтра вставать, милая? – спросил Вадим. – Вот то-то. А я на службе, уж извини.
      Но тут пришел Марк и принес поднос с тремя чашками ароматного кофе, тремя же порциями мороженого, удивительным образом запеченного в тесте, и полной тарелкой воздушных пирожных, прямиком из начальственной кормушки. Пришлось задержаться еще – для одной из тех назидательных бесед, коими начинающий пастырь время от времени потчевал бывшего приятеля. (Красноречие, что ли, оттачивал?) Сперва, правда, обменялись несколькими репликами для разгона, затем Марк завелся всерьез.
      – Среди некоторых безответственных спецов, – с укоризной талдычил он, искоса поглядывая на гостя, – а особенно среди самозванных “творцов”, последнее время вошло в моду подсмеиваться над Первым – над его, якобы, невежеством и косноязычием. А ведь это выдающийся деятель, вполне сравнимый, скажем, с Иосифом или даже Петром. И в речах его бездна смысла – конечно, для людей понимающих. Ведь это он не дал разбазарить народное добро, иначе что бы с нами стало? Обещал никого не увольнять – держит!
      Вадим посмотрел на него с любопытством: удивительно, но Марк говорил искренне – при том, что дураком не был.
      – Ты еще Грозного вспомни, – предложил Вадим. – Эдакая троица самодержавных маньяков, один другого хлеще, и каждый по горло в крови. Ну чем тебя впечатлил, скажем, Иосиф – числом жертв? Действительно, тут он переплюнул даже Гитлера!
      – Может, он и был злодеем, – не стал оспаривать Марк, – зато гениальным!
      – По-моему, это цитата? Я мог бы ответить другой, позатертей: “гений и злодейство – две вещи несовместные”, – однако давай говорить конкретно. Объясни, в чем проявился гений Иосифа. В политике, в хозяйствовании, в строительстве государства? Он умел только подавлять да рушить, и кто может усмотреть в этом гений, кроме безнадежных холуев?
      – Наверно, и Петра ты не любишь?
      – Уж извини.
      – Его-то за что? – удивился Марк. – По нынешней терминологии он был даже западником. А уж как радел за Россию!
      – За себя он радел, наследить спешил в Истории, – возразил Вадим. – Комплекс неполноценности, помноженный на абсолютную власть. “Государство – это я”, слыхал? И ради такой высокой цели Петюся не колеблясь порешил бы все подчиненное население. Чтобы копировать чужие моды, не надо быть семи пядей, а что он менял по сути? Если и перестраивал страну, то лишь под себя, под свои амбиции, – тот еще кровопийца!..
      – Ересь полная, ну да Бог с ним! – махнул рукой управитель. – Во всяком случае, к нашему Первому это отнести трудно. Уж он воистину Творец!
      – “Велик и славен, словно вечность”, – нараспев произнес Вадим.
      – Чего? – не понял Марк, однако заинтересовался: – Это стихи?
      Будто прикидывал уже, не ввернуть ли при случае: у рачительного хозяина каждая щепка в дело идет.
      – Всего лишь цитата – из осуждаемого, правда, списка, – огорчил его Вадим. – Ведь память пока цензуре не подлежит?
      – И к чему она? Имею в виду цитату.
      – К тому, что мне-то не надо заливать про его величие: не на трибуне, чай! И лучше б ваш лучезарный поменьше высвечивался, не то развенчает в губернцах последние иллюзии насчет богоданности верховной власти.
      – Зачем же так строго? – усмехнулся Марк. – И кого, в общем, заботит, чего он там говорит, – важнее дела. Разве мы плохо живем?
      – Ну, вы-то с Алиской совсем неплохо, – подтвердил Вадим.
      – И ты, как будто, не слишком истощен – вон какой вымахал!..
      – Есть чем гордиться, – фыркнул Вадим. – С голоду не подыхаем – и на том спасибо, верно? Зато свободные, хотя крепостные.
      – А что ваши умники предрекали при Отделении, уже забыл? – спросил Марк. – Мол, и пары лет не продержитесь, с треском обвалитесь, погребя под собою всех, – да как обосновывали, какие расчеты приводили!.. И чего все стоит, а? Хороши кликуши!
      Вот на это крыть было нечем: действительно, оконфузились тогда гуманитарии. Или тоже – не все знали?
      – Это ты забыл, – все-таки возразил Вадим. – Сам и кликушестовал громче многих! Это потом, когда пророчества не сбылись, поспешил заделаться “святее папы римского” – то есть нашего славного и всегда правого патриарха, Главы всех отцов.
      Марк укоризненно покачал головой, даже крякнул от неловкости – за него, за Вадима, так бестактно напомнившего о прежних заблуждениях, давно искупленных беззаветным служением на благо Крепости. (“Тоньш ее надо быть, тоньш ее!”) И Вадим в самом деле ощутил стыд, будто не прожженного карьериста подколол, а наехал на раскаявшегося грешника. Умеют же ребята, обзавидуешься!
      – Ты же был неплохим экономистом, – продолжил он упрямо, – и тенденции обсчитывал со всей дотошностью. Что, за это время появились новые данные? Или в нашей губернии действуют иные гуманитарные законы?
      – Машина-то работает – с этим ты согласен? – спросил Марк. – Чего вам еще?
      – Если бы речь шла о perpetuum mobile, я потребовал бы новые законы термодинамики – как минимум, – сказал Вадим. – Извини, Марчик, но я знаю людей и помню историю, а в сказки верю слабо. И если наблюдаю выходящее за рамки, то сперва предполагаю, что не все вижу, а не спешу вопить: “Чудо, о чудо! Слава нашим правителям, мудрейшим из мудрых!” Через такое мы уже проходили, и лично я накушался этим до тошноты. Что ж поделать, если у меня такая хорошая память!..
      – Действительно, – задумчиво молвил Марк, – с такой памятью надо что-то делать.
      – Выжигать, – подсказал Вадим, – электротоком. Искусственная амнезия – не слыхал? Конечно, проще бы гипнозом, но вот беда: не поддаюсь! А может, попробовать электромагнитные поля?
      – Ладно, чего ты напал? – улыбнулся хозяин. – Я пока человечиной не питаюсь.
      – Кто знает, Марчик, кто знает – все впереди. “Мир наш полон радостных чудес!”
      – Хорошо, давай говорить конкретно, – предложил теперь Марк.
      – А кто против?
      – В конце концов, для обывателя что главное? Была б крыша над головой да похлебка на столе.
      – Не главное, но необходимое, – сказал Вадим. – Необходимое, но не достаточное.
      – Во всяком случае, первоочередное. Даже твой Вивекананда наставлял: сперва, мол, накорми людей, а потом уж забивай головы всякой мурой.
      – Ведь это минимум, Марк, – так сказать, низшая точка отчета! А вы пытаетесь ее сделать нормой.
      – Но ты согласен, что в Крепости этот минимум гарантирован?
      – Допустим.
      – Не “допустим”, а так и есть, – закрепился на отвоеванном пятачке Марк. – И разве это не достижение? Многие ли в мире могут таким похвалиться?
      – Ну да, расскажи мне про безработных в “странах капитала”, умирающих от голода прямо на улицах! – со скукой произнес Вадим. – Только сначала пустите на это поглазеть.
      – А официальным источникам ты не веришь?
      – Чтобы поверить в такое, надо очень хотеть либо стать идиотом. Вас послушать, там даже работяги недоедают – при том, что вкалывают на порядок лучше наших, а на еду тратят десятую долю заработка. Странно, что они еще не бегут к нам целыми толпами!
      – Ты напоминаешь моего деда, – заметил Марк, – который даже в космолеты не хотел верить, потому как чего им на небе делать, ежели там живет Бог? “От врут, сукины дети!” – говаривал он, считая себя большим умником, и ухмылялся, как ты сейчас.
      – Должно, старика очень достала тогдашняя пропаганда, – сочувственно усмехнулся Вадим. – Уж я его понимаю!
      – Ладно, к дьяволу западников, – решил Марк и тут же добавил: – А преступность? С нею-то мы разобрались лучше – это ж неоспоримо!
      – Еще бы, – подтвердил Вадим. – Какая уважающая себя банда потерпит конкурентов на собственной территории!
      – “Банда”? – изумился хозяин. – Это ты про “золотую тысячу”?
      Если он рассчитывал смутить Вадима лишней конкретикой, то промахнулся. Когда тот набирал инерцию, его не страшили даже репрессоры.
      – А в чем различие? – спросил Вадим. – Люди всегда люди, и без обратной связи любая власть становится грабительской – закон Дракона! Банда и есть, а чего ж? Механизмы-то те же.
      – Разница хотя бы в конечной цели! – с негодованием объявил Марк. – В нее ты тоже не веришь?
      – В коммунизм, как в некий рай на Земле? Отчего не верить: он непременно наступит, непременно – как только люди превратятся в ангелов… Я не имею в виду бесполость, – с улыбкой Вадим покосился на Алису. – К сожалению, пока тенденция обратная, особенно в верхах.
      – Намекаешь: все мы сдвигаемся к аду, и чем выше чин – тем быстрей?
      – Чем выше – тем глупей, – фыркнул Вадим. – То ли система отбирает таких, то ли сама делает людей идиотами, то ли это обычный возрастной маразм. А глупости я опасаюсь больше прочего. С умным эгоистом еще можно договориться, и равные возможности его не пугают. А вот дурак лишь и мечтает, чтобы въехать в рай на горбу одаренных, почему-то называя это “социальной справедливостью”.
      – Собственно, кто говорил о коммунизме? – спохватился Марк. – Где ты слышал о нем в последние годы?
      – Ладно, мне-то не заливай! Думаешь, поменяли на гнилом товаре ярлычок и можно продавать его снова? Общиннички выискались, радетели исконных традиций! Откуда вас набралось столько – разве не из коммунаров? Сдали кого поплоше, теснее сомкнули ряды и – вперед, на построение очередного “светлого будущего”? Знаешь, меня всегда раздражали две вещи: когда кто-нибудь принимается вещать от лица народа, словно лучше всех знает его чаяния; и когда людей призывают идти против выгоды – “прежде думай о родине, а потом…” Хватит с меня этих “потом”, наелся! И ведь кто призывает? Чаще всего те, кто сам же хочет на этом навариться. Нет, если уж делать себе в ущерб, то по собственному хотенью, не из обязаловки. Созрел для этого – замечательно; нет – зрей дальше, никто не осудит…
      – Мужчины, хватит о скучном, – вмешалась Алиса, надув губки. – И охота вам грызться, когда вокруг столько вкуснятины!.. Кстати, Максик, ты упомянул “самозванных творцов” – что за новая категория?
      Все же она прислушивалась к спору, даром что строила из себя обиженную.
      – Не слыхала? – посмеиваясь, спросил Марк. – Вот и я тоже, до недавнего времени. Никто их не знает, к Студии ни единым боком – а туда же, “творцы”!
      – Как говаривал прежний директор, – не утерпел Вадим, – когда меня зазывали на фестиваль: “Чегой-то не слыхал я про такого певца!” Впрочем он и знал их с пят ок – вряд ли больше.
      – А это к чему? – подозрительно спросил Марк.
      – К тому, что творец или есть или нет – как мед у Винни-Пуха. А вы вольны изолировать его от потребителей либо навязывать по своему усмотрению – но уж никак не зачислять в творцы. Это, если помните, божий дар, а вы пока что не боги, даже не демоны – так, кровососы, вампирчики, мелкие душегубы…
      – Н-да, – со вздохом заметил хозяин, – нельзя сказать, чтобы ты стеснял себя в подборе выражений. И где – в собственной моей квартире! Хорошенькая награда за угощение.
      – Я сохраняю товарный вид твоей супруге и, к слову сказать, ведущей дикторше Студии, – с усмешкой возразил Вадим, – не говоря о ее здоровье. Полагаю, это стоит чашки кофе, порции мороженого и пары пирожных?.. Ах да, еще яблоко!
      – Как там: “и швец, и жнец, и в дуду игрец”? – ядовито спросил Марк. – Ненавижу, когда люди разбрасываются! Чего бы тебе не заняться одним?
      – Только не надо записывать меня в неумехи: если я “берусь за гуж”, то выполняю лучше многих, – сказал Вадим. – Но что занятно: таких вот, “разбрасывающихся”, чиновничья братия на дух не переносит – и это уже возводится в ранг Крепостной политики. К чему бы, а? Может, для благоденствия пирамид больше годятся подданные с маниакальным уклоном, и потому их лелеят столь трепетно? То-то по ночам расшалились садисты! Издержки, надо думать, отходы производства.
      – Бред! – возмутился Марк. – Что ты несешь, подумай? Это же полная ересь!
      – Насчет ереси – не возражаю, – сказал Вадим. – Остальное не убеждает.
      – Тут и говорить не о чем!
      – Тоже не довод. Что стало с тобой, Марчик? Раньше ты был убедительней. И тебя разъедает ржа догматизма?
      – Просто научился отделять зерна от плевел.
      – Это тебя Крепость научила, да? – грустно спросил Вадим. – Бедняга!
      – Черт возьми, Вадим, тебе не надоела собственная блажь? Когда ты наконец научишься жить!
      – И вовсе это не жизнь – выживание, – возразил он. – Тебя не тянет ночами на улицу?
      – Зачем еще?
      – Ну, на луну там повыть, за прохожими погоняться, кровицы испить…
      – Идиот!
      – Скорее маньяк, – поправил Вадим, – как следующая фаза догматика. И что станет конечным продуктом – нежить?
      – Все, с меня хватит! – решительно произнес Марк. – Знаешь, дружок, тебе ведь лечиться пора – разве нормальному такое придет в голову?
      – Может, и врача порекомендуешь?
      Некоторое время хозяин разглядывал его, будто в прицел, затем молча поднялся и удалился в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.
      – И кто тебя за язык тянул? – поинтересовалась Алиса. – Чем покушаться на святыни, лучше бы меня поимел – такое он еще стерпит.
      – И тебе хорошо, верно?
      – А тебе разве нет? – оскорбилась женщина. – Да ты и вправду блаженный! Хотя бы в этом Максик прав.
      – Все забываю спросить: почему “Максик”? – поинтересовался Вадим. – Раньше ты так его не обзывала. Подразумевается старина Карл?
      – Ну да: Марк – Маркс – Макс. Последнее время он стал таким идейным!
      – И я о том же, – кивнул Вадим. – Должность обязывает, что ли?
      – А может, он проникся? – возразила Алиса. – Ну, знаешь: общенародное благо, всегубернская семья, бескорыстная любовь к ближнему…
      – Вот-вот, чтобы самому этой любовью и попользоваться, – подхватил он, – на халявку-то! Уж не об этих ли высоких идеалах ты вещаешь с экранов?
      – Ты что, даже Вестей не смотришь? – удивилась дикторша. – Совсем-совсем?
      – Господи, на кой мне эта деза! А тебя мне приятней лицезреть в натуре: я же не Марк – умею ценить красоту.
      – Ах, Вадичек, а как он за мной ухаживал! – Женщина мечтательно зажмурилась. – Это же песня! Хвостиком увивался, под ноги стлался, ручки на себя грозился наложить. Вот ты бы так смог?
      – Грозить? – уточнил Вадим. – Наверняка – нет.
      – А повеситься?
      – Вряд ли. Жизнь не исчерпывается любовью, даже большой. Впрочем, Марк никогда не любил “разбрасываться” и добивал цели последовательно: одну за другой. Сейчас он так же самозабвенно увлечен карьерой.
      – Точно, – вздохнула Алиса. – И на меня ему плевать. Может, это к лучшему? По крайней мере, не мешает мне жить.
      – Что ему теперь до тебя? Пройденный этап.
      – Ну уж!..
      – С карьерой это же ты ему поспособствовала, разве нет? Вряд ли Марк так быстро встал бы на ноги, да еще после прошлых заблуждений.
      – Ну подсуетилась, да, – нехотя признала женщина. – Пришлось кое с кем сойтись ближе – из вершителей губернских судеб. Не чужой ведь.
      – “Как не порадеть родному человечку?” – хмыкнул он. – Тем более, и самой перепадает немало.
      – С чего ты сегодня такой сердитый – а, honey? – укорила Алиса. – На всех кидаешься, аки голодный wolf.
      – Одиночества хочу, – вздохнул Вадим. – Достали меня сегодня!
      – Вот переселят в общинный дом, по дюжине братиков в комнату, чего станешь делать?
      Да по двое на койку, добавил он мысленно. Да в два яруса. И с общим тивишником, наглухо подключенным к однопрограммному кабелю, словно иосифские матюгальники. И с расписанным поминутно режимом, нарушения которого приравниваются к святотатству – при общем одобрении, как всегда. Не-ет, это будет последней каплей!
      – Ну, так чего?
      – В общине-то? – Вадим засмеялся. – Перекусаю всех – от братиков до отцов. Думаешь, теснота сближает людей?
      – Разве нет?
      – Людей сплачивает отстраненность. Это скотина сбивается в стадо: чем плотней, тем комфортней, – а нам требуется дистанция. Помнишь байку про влюбленных, привязанных лицом к лицу? – Вадим покачал головой: – Может, наши управители не так и глупы? Лучший способ разделить людей, чтобы спокойно властвовать, – расселить их по коммуналкам.
      – По общинам, – поправила Алиса.
      – Того пуще! Лично для меня это станет последним днем в Крепости.
      – И куда ж ты денешься?
      – Не пропаду, – заверил он. – “В жизни всегда есть место”, и я эти места знаю. На свое счастье люблю “разбрасываться” – в отличие от Марка. Потому, видно, его и раздражают такие, что нас не просто загнать в угол: всегда отыщется запасная норка!..
      – Попробуй только от меня сбежать! – пригрозила женщина. – Из-под земли достану!
      – Ты же первая от меня отречешься – “прежде нежели пропоет петух”… Засим бросаю вас, – добавил Вадим, поднимаясь. – Чао, Алисочка!
      До чего ж удивительны взращенные социализмом люди! – размышлял он, спускаясь по лестнице. Ладно бы в прежние времена, когда ревнивый режим всеми силами сохранял у поднадзорных невинность, – но теперь, после распахнутых шлюзов, из которых на головы низвергнулось столько!.. Неужто в политике потеря невинности обратима? Конечно, Главы очень удачно вернули подданных к однопрограммности, оградив от внешних искусов, – но ведь те особенно не возбухали! Так, поворчали по кухням и опять дружно пораззявили рты: нате, кормите нас с ложечки, как раньше. Затем покусились на дорогое, принявшись урезать пайки, и вот тут конструкция закачалась. Но правители ловко вывернулись из-под удара, поделив поданных на горожан и селян, старожилов и новоселов, спецов и трудяг, – и снова народ показал себя стадом. Вот где пошли разборки, кому и сколько положено крошек с барского стола! А когда, чуть позже, из всех выделили “золотую тысячу”, разве хоть кто-нибудь возмутился? Уже поговаривают о введении титулования, от “благородия” до “сиятельства” и “светлости” включительно, – а чего, разве это намного смешней, чем обзывать всех “товарищами” или, как сейчас, “братьями” да “отцами”? Наши всеядные проглотят и такое, не поперхнутся. Непонятно только, для кого приберегаются “высочества” да “величества” – ведь без них перечень неполон?
 

3. Старина Тим

      Вернувшись к себе, Вадим еще не успел запустить аппаратуру, как услышал в коридоре знакомые крадущиеся шаги, направляющиеся к его двери. Последние время эти полуночные визиты сделались такой же традицией, как и его собственные посещения Алискиных хор ом. Как всегда, гость удостоил дверь вкрадчивым стуком, хотя лучше других знал, насколько тонок у Вадима слух. А тот, как обычно, не отказал себе в удовольствии подыграть конспиратору, с десяток секунд подержав его перед входом в сладком неведении, вынуждая опасливо озираться на каждый шорох: столь поздние хождения по уже темным коридорам, мягко говоря, не поощрялись. Затем неслышно открыл дверь и буднично, словно Верещагин из “Белого солнца”, пригласил:
      – Заходи.
      Погрозив ему кулаком, гость прошмыгнул в сумеречную комнату, опустился в любимое кресло и тут же поджал под себя ноги в теплых носках, словно турок. Подождав, пока Вадим запрет дверь, осведомился:
      – “Ну, что у нас плохого?”
      – “А у нас в квартире газ”, – ответил хозяин. – Был.
      Почему-то обоим нравилось цитировать старые фильмы и книги, в том числе детские, – может, оттого, что знали друг друга аж с тех времен, задолго до Отделения. А многие ли еще помнят тогдашние подробности?
      Звали гостя Тимофей Филимонович Славин, проще говоря – Тим, с Вадимом он приятельствовал с первого курса одного престижного московского ВТУЗа, а после распределения угодил с ним в один город, причем добровольно: областный центр как-никак, не какое-то захолустье. (Зацепиться за Москву тогда мало кому удавалось.) Потом их пути надолго разошлись, и за длинную жизнь у обоих накопилось всякое. Но связей друг с другом они не теряли, а в последние месяцы их странная дружба обрела второе дыхание – как будто после многих крушений Тиму потребовалась надежная гавань, где он смог бы заделать пробоины, не опасаясь получить новые.
      – Гля, чем разжился! – похвалился гость, выкладывая на стол банку с консервированными в собственном соку ананасовыми кольцами (любимой закусью морячков, с которыми одно время соседствовал Вадим, – даже в советское время это было дефицитом). – А? Уметь надо!
      – И это все, что ты умеешь?
      Больше всего Тим смахивал на обезьяну – жилистый, ловкий, напористый и любопытный, с подвижным морщинистым лицом и покатым лбом, облагороженным глубокими залысинами, с тощими волосатыми конечностями и круглым пузиком. Однако женщинам нравился до изумления. И сам любил их не меньше – как многое в этой грешной жизни. Сколько Вадим помнил, Тим всегда был игроком и авантюристом, постоянно вязнул в сложных интригах, с женщинами или начальством, был подвержен порокам и поддавался самым разным искушениям, однако каяться неизменно приходил к Вадиму, будто избрал его своим исповедником. (Нашел, называется, святошу!) Правда, делился Тим не только сокровенным – а знал он немало, всего и обо всем, легко общаясь со многими, аккумулируя сведения точно губка.
      – Кто умеет, так это Марк, – добавил Вадим, небрежно вскрывая заветную баночку. – После его разносолов меня трудно удивить.
      – Не зарекайся, – сказал Тим. – Ты когда-нибудь ел молочный суп с селедкой?
      – Иди ты, – не поверил Вадим. – Надеюсь, не с соленой?
      – А лягушачьи ножки пробовал? Помнится, будучи проездом в Париже…
      Единственный раз в жизни Тим действительно мотался за рубеж, посредством многозвенных ходов устроив себе командировку. Может, в самом деле добирался до Франции, хотя вряд ли. Вот ГДР – куда ни шло, тогда это было реально.
      – Зато я знал человека, который лопал лягушек живьем, – похвалился Вадим, – будучи на уборке сена. Есть еще люди в русских селеньях!
      – Сам видел? – загорелся Тим. – Что, прямо при тебе?
      – Я смотрел на того, кто это видел, – усмехнулся Вадим. – Ты же знаешь, какой я впечатлительный! Самое забавное, что как раз ножки этот чудак есть не стал – побрезговал, верно. Зато уж остальное, по пьяной-то лавочке… Ладно, приятного тебе аппетита, – добавил он, доставая из стола миску с самодельным печеньем, только вчера изготовленным в самодельной же духовке. – Если захочешь подробностей, вроде сочащейся изо рта зеленой жижи и тщательного пережевывания внутренностей…
      Тим залился радостным смехом. Когда-то, в стародавние времена, он погорел на служебном рвении, угодив с микроинфарктом в больницу прямо из КБ, – и с тех пор ничего не подпускал близко к сердцу. Может, за легкий нрав и любили его женщины – по крайней мере, за нрав тоже. Или же за то, что Тим не жалел для них комплиментов, – господи, да кому нужна она, эта правда!.. А может, за особенный запах: говорят, дамочки на такое клюют. Хотя явственно ощущал его, пожалуй, только Вадим – своим обостренным, надчеловеческим обонянием.
      Смотавшись за предусмотрительно разогретым чайником, Вадим разлил кипяток по тяжелым полулитровым чашкам и щедро заправил отличным чаем, поставляемым благодарной Алисой, – кстати, одна из причин, почему заядлый чаевник Тим так возлюбил здешние посиделки. К тому же, на правах гостя, ему не приходилось ничего делать – впрочем, тут и не было особенных хлопот, все под рукой. Вообще, в тесноте комнатушки имелись свои преимущества. Расположившись по центру, Вадим мог дотянуться почти до любой точки, даже не вставая. И для освещения вполне хватало настольной лампы – тем более, в такой поздний час не стоило привлекать лишнего внимания. (А вдруг вахтерша по-прежнему заглядывает под двери?)
      – И как прошла сегодняшняя встреча? – спросил Тим, беря чашку в обе ладони, словно японец, и с наслаждением вдыхая густой аромат. – Успели-то хоть? Видел я, как Марчик подкатил! Кстати, могу на стреме постоять.
      – Может, и со свечкой? – откликнулся Вадим. – Пошляк!.. Нет там ничего, понял? И не было.
      – Ну да, будто я Алиски не знаю!
      – Значит, не знаешь. Или меня.
      – Ну и дурак, – заклеймил Тим. – Такая женщина!
      Он даже глазки закатил от вожделения, кудахча по-восточному: “Вах, вах, вах”. Его всегда тянуло на пышности.
      – Сейчас мне интересней ее муженек, – сообщил Вадим. – Очень показательная трансформация – прямо образцовая.
      – Транссексуал, что ли? – сострил Тим. – Маленький, это на любителя. Хотя подобной пакости я не ожидал даже от Марка.
      Вадим не поддержал шутки, да и не одобрил.
      – Понимаешь, – сказал он, – слишком быстро меняются люди, даже внешне, – будто происходит разделение на породы. Первые годы было не так заметно.
      – Вот возьмем, к примеру, тебя…
      – Я не меняюсь, я совершенствуюсь, – возразил Вадим. – Неудачный пример – попробуй снова.
      – Хорошо, а я?
      – А ты, словно тот моряк: привязался в шторм к мачте, чтобы волной не смыло.
      – Надо думать, мачта – это ты?
      – Догадливый. Кстати, относится не к одному тебе. Тут целый экипаж!
      – Не слишком ты скромен, а?
      – Братец, чрезмерная скромность, как и прыщики, проходит с возрастом. Уж о ближнем моем окружении данных хватает!
      – В отличие от дальнего, верно? – подсказал гость. – Выходит, самое время расширять круг.
      – А почему, думаешь, я пасу Марка?
      – Думаю, все же из-за Алиски, – хмыкнул Тим, сладостно вгрызаясь в печенье. – Чего там между вами – дело темное. Но без нее ты давно б послал Марчика подальше, просто из брезгливости. Да и он не стал бы терпеть твои наезды.
      – Я надеялся, он хоть что-то знает.
      – Ну?
      – Если знает – не признаётся. Хотя и злится.
      – Допрыгаешься, – посулил Тим. – Нашел себе забаву – дергать тигра за усы!
      – Скорее уж крысу.
      – А крысы, чтоб ты знал, сумеют и тигра загрызть, ежели навалятся скопом. “Нам не страшен серый волк: нас у мамы целый полк!” Большого-то зверя еще можно завалить – хотя бы сдуру. – Тим вдруг умолк и поглядел на хозяина с любопытством: – Ну, чего кривишься – зубы болят?
      – Не понимаю, на чем держится здешний режим, – признался Вадим. – Экономику развалили, от мира обособились – и все ж ухитряются содержать прорву нахлебников, не срываясь ни в голод, ни в разруху. Сил не хватает обуздать крутарей или подмять частников, как бы ни хотелось, зато пресловутый “занавес” сработан, похоже, из броневой стали. Уровень жизни в народе упал на порядок, при том что верхушка благоденствует, – и хоть бы кто-нибудь возмутился!
      – А чего им возбухать? – посмеиваясь, заметил Тим. – Сам же сказал: голода нет, какая-никакая конурка имеется, и при всем том вкалывать по-настоящему не заставляют. Чего еще желать простому люду? Слава богу, у нас не дикий Запад, где принято надрываться ради несчастного загородного дома в три этажа и пары тачек на каждого из членов семьи. А скоро нас и вовсе рассадят по камерам и даже на прогулки будут водить строем, чтоб не бузили, – порядок будет, представляешь?
      – Они бы, может, и хотели, да где взять силу? “Бодливой корове…”
      – Когда потребуется – будь спок, – заверил Тим. – Как они с нашим Отделением, а? Откуда только что повылезло!
      – Думаешь, у них бездонный мешок с сюрпризами?
      – Кто знает, Вадя, кто знает. И выстроят нам такой лагерь!..
      – Не настолько ж мы дураки, чтобы дважды влететь в одну яму?
      – Да кто нас спросит! – засмеялся Тим. – И вообще, родной, ты слишком хорошо думаешь о людях – по себе, что ли, судишь? Да ты представляешь, сколько народу сейчас грезит о персональной камере, хотя б и с видом на помойку! И чтоб надежная крыша над головой, и гарантированная кормежка, и ежевечерняя жвачка по тивишнику. Что ты – это ж предел мечтаний! Собственно, уже сейчас многие живут так, и не нужно им больше ничего. Служба, дорога, дом – все!
      – Тебя устраивает такая жизнь? – спросил Вадим. – Меня – нет. Бездельников у нас полно, согласен, да ведь и работяг немало! А каково сейчас людям одаренным? И все равно шагают в едином строю неизвестно куда.
      – А разве ты не в нем?
      – По крайней мере, я плетусь в последнем ряду. Подвиг, конечно, небольшой, но если б эта тенденция стала массовой…
      – Так ведь не станет?
      – К сожалению.
      – Не знаю, не знаю, – сказал Тим. – Сам знаешь, я, в общем, не тупица, однако шалопай и бездельник, каких мало, и главная проблема – заставить меня вкалывать. Так что хорошая плетка по заднице мне бы не помешала.
      – К дьяволу ее – пряник, куда ни шло!.. Тем более, хорошая плеть редко сочетается со здравым умом, и погонят тебя в такие края, куда ты вовсе не собирался.
      – “Куда Макар телят не гонял”, да?
      – Или “ворон костей не заносил”, – еще сгустил краски Вадим. – И чего нас вечно тянет на неизведанные тропы? Так и норовим оказаться “впереди планеты всей” – одним большим скачком, точно китайцы.
      – Скучный ты человек, Вадик, – не любишь экспериментов. В тебе “иссяк дух авантюризма”.
      – Я не желаю быть их объектом. Кто хочет пусть экспериментирует, только без меня. Слава богу, человечество уже накопило немалый опыт – не худо бы для начала его освоить.
      – Есть мнение, что для нашего менталитета не годятся чужие рецепты.
      – Свежая мысль! – фыркнул Вадим. – За последнюю дюжину лет ею уже попользовались все: от латышей до туркменов, – точно уличной шлюхой.
      – Учение всесильно – следовательно, верно, – наставительно заметил Тим. – Или наоборот? Во всяком случае, нашу “загадочную душу” ты, инородец, лучше не замай!
      – Если что-то годится для американцев с японцами, то и мы как-нибудь втиснемся, – сказал Вадим. – А все эти байки, об исключительности, выгодны одним властолюбцам, а годятся лишь закомплексованным дуракам.
      – Коих большинство, – напомнил Тим. – А как же наша “соборность”?
      – …сказал баран барану. Вообще, среди разумных людей это зовется стадным инстинктом. Есть чем гордиться, да?