- Почему?..
      Но собеседник мой уже пропал...
      Вытаскиваю конфету из кармана и даю Петьке.
      - В честь чего это? - Он отстраняется (не в настроении, что ли?).
      - Будем считать, что тебе ее папа принес.
      - Папа? Митя Пронин?.. - Похоже, Петька принимает мои слова всерьез.
      - Ага! - подтверждаю, хотя помню, что его отца звали совсем не так...
      - А разве вы его тоже знаете?
      - А ты думал, ты один знаешь.
      - Но он же волшебный, - шепчет Петька.
      - Вот этого не знал, - говорю серьезно. - Думал, он обычный человек. Ты мне можешь открыть его волшебные дела?
      - Могу. Раз вы его знаете...
      Петькины ресницы трепещут, ему хочется рассказать.
      - Вчера ночью, - начинает Петька, - Митя Пронин принес ко мне скафандр. Я его надел. Митя Пронин застегнул молнию на спине, и мы полетели.
      - Куда? - шепчу я.
      - Конечно, на Луну. Там живет Баба Яга. На дне самого глубокого вулкана. Туда космонавты не залезали, и никто ее не видел. У нее есть зеркальце такое, называется "лазырь". На кого лучик от этого зеркальца направит, тот будет больным. А если лучик отведет - человек снова здоровый. Митя Пронин мне и говорит: надо нам с тобой разбить это зеркальце! Я согласился, и мы спустились на дно. И тут на нас напали огненные пиявки. Мы выхватили водяные пистолеты и - бац! бац! - по ним. Капля воды попадет - и сразу пиявка мертвая. Всех перестреляли. И вдруг увидели Бабу Ягу. Она свои зубы вынимать стала и в нас кидать. Упадет зуб и, как бомба, взрывается. Я хотел испугаться, да Митя Пронин защищаться научил. Только Баба Яга зуб кинет, мы сразу двигатели включаем, которые в скафандрах. Прыг - и мы над взрывом. Баба Яга увидела, что не справиться с нами, да как завоет. Мы уши зажали. А в это время одна огненная пиявка, которая уцелела, прыг на папу сзади. И скафандр ему прожгла... Я его скорей на плечи взвалил, включил двигатель и на Землю. Прямо в больницу. Ему рану зашили и домой отпустили. Так мы и не успели в тот раз противное зеркальце разбить. Оно ведь на маму нашу направлено. Разобьем зеркальце, и мама здоровой станет... Митя Пронин сказал, что скоро мы опять полетим.
      - Обязательно полетите! - подтверждаю я. И вытаскиваю из кармана еще конфету...
      Что это? Фантазия? Или для него придуманный папа живее, чем настоящий?..
      А если бы он знал, что я съездил к его отцу домой, рассказал бы сегодня эту истерию или нет?..
      Зинаида Никитична зашла взять санитарную книжку - ей пора ехать на медосмотр, получать очередную порцию штампиков-допусков. Хотя дурость, по-моему, ездить за этим в райцентр и день тратить на формальную процедуру.
      Ребята в кабинете азартно измеряли ручным динамометром свою силу. Друг на друга орали, нетерпеливо дожидались очереди.
      - Директор вас невзлюбит, - глядя на ребят, сказала Зинаида Никитична. - Он хочет быть единственным и обожаемым, главным центром притяжения. А у вас тут, похоже, свой центрик наметился. Не простит он вам этого...
      - Что вы! - обиделся я за директора. - Чем больше теплоты здесь, тем лучше!
      - Поживете - увидите! - вздохнула Зинаида Никитична. - Что не похвалит он вас, это уж точно!..
      Тут же произошел пустяк, случай, который подлил воды на мельницу Зинаиды Никитичны...
      Директор сидел в учительской и жаловался своим педагогиням.
      Когда я вошел с бумагой в руке, про которую нужно было доложить, он хотел было прерваться, но не прервался, а продолжал по инерции.
      - ...Это кошмар какой-то. И ходят, и ходят. Стучат, гогочут за дверью, звонят. Придут и какую-нибудь ерунду скажут. Какую-нибудь чепуху. А слышимость какая! Какая ужасная слышимость!.. Надо куда-то удирать! Надо отдыхать от всего этого! Но как?.. Но куда?..
      Я вклинился в паузу, сказал про бумагу и вышел. Педагогини сидели с вежливым вниманием на лицах, смотрели директору в рот.
      Доложил директору о задуманных новациях. Поймал его прямо в "берлоге", то есть в его кабинете. Рассказал, что хочу широко использовать физиотерапевтические процедуры для профилактики болезней, ввести "трехминутки бодрости" в конце каждого урока, каждому воспитаннику выдать на год "паспорт здоровья", где бы он сам отмечал все, что касается его здоровья. Не забыл про аутогенную тренировку перед сном, проводимую по внутренней радиосети. Обязательную лечебную физкультуру для хроников. И так далее...
      Директор все выслушал и одобрил. Но выглядел он озабоченным.
      Очередной обход моих пациентов в изоляторе. Петька последний. Заметил, что я не спешу, и стал рассказывать об отце совершенно по-новому:
      - У всех папы есть, правда? А у меня вдруг ушел. Значит, он не настоящий был. Его попросили побыть, пока настоящий в отлучке. А про настоящего мама не говорила. Значит, она скрывает нарочно. Потому что про это нельзя говорить. Потому что мой папа разведчик. Как Штирлиц. Сидит где-то и про меня думает. А я про него. Я про него часто думаю. С тех пор, как догадался, где он. Как ему там живется без меня и без мамы? Плохо, наверное... Я бы с ним хоть разик поговорил бы, обнял бы, а потом долго вспоминал. Могли бы мне рассказать про него. Я ведь не болтун. Или хоть в щелочку дали бы на него поглядеть. В малюсенькую-малюсенькую...
      Петька смотрит мимо меня. А я оглядываюсь и вижу - у дверного косяка, скрестив руки на груди, стоит Ваня-"артист". Видно, появился, пока Петька рассказывал. Брови нахмурены, а глаза поблескивают чересчур влажно.
      Никто в палате не произносит ни слова.
      Снова оборачиваюсь к Петьке. И вдруг такое чувство, словно впервые его увидел. Цыпленок. Волосы на голове что пух, брови, ресницы - все желтое. Даже глаза светло-коричневые и те желтизной отсвечивают...
      Какого папу он придумает себе завтра?..
      Детдом состоит из двух корпусов: учебного и спального. Из корпуса в корпус ребята перебегают раздетые - упорно не желают облачаться в уличную одежду. Я встал в вестибюле учебного корпуса и занялся наблюдением. Ребята выбегали на улицу, даже не взглянув в сторону вешалки. Один первоклассник понесся в осеннюю распутицу в войлочных тапочках - я еле удержал его. Но не только ребята - воспитатели тоже выбегали на улицу, игнорируя вешалку. Не здесь ли причина высокой заболеваемости детей? Не здесь ли резерв их оздоровления?
      Поделился с директором наблюдениями, высказал идею о крытом переходе между корпусами. Директор выслушал и заявил, что уже думал об этом, и строительство такого перехода запланировано. И не просто перехода, а с зимним садом внутри...
      Такая уж у него манера, я заметил. Берет чью-то конструктивную мысль, украшает ее "завитушкой" (в данном случае зимним садом) и выдает за плод собственных размышлений...
      В учебном корпусе много разных плакатов, призывов, стенгазет, стендов. Больше, чем в спальном. Разноцветное веселое разнообразие.
      Прочел плакат о соревновании между отрядами. Поморщился. Показалось, чересчур удалой тон у этого плаката. Как приз отряду-победителю обещана поездка в Москву. Видимо, поэтому плакат кончается "купеческим" возгласом: "Поезжай в Москву - разогнать тоску!"
      Мимо как раз проходила Алена Игоревна. Я подозвал ее, извинился и высказал свои соображения. Она выслушала, посмотрела на меня свысока.
      - Вам-то что до этого! Глядите лучше на градусники!.. - сказала и пошла дальше по коридору...
      Я посмотрел ей вслед, и вдруг озарила диагностическая догадка. Видимо, у нее комплекс неполноценности. Но только ли у нее? А у остальных педагогинь?.. Не этот ли "ключик" использовал директор, собирая их вокруг себя?..
      Иринка (та, что покупала папу) выписалась из больницы, но в спальню идти не торопится. Рассадила маленьких куколок на столе.
      - Это будет школа!..
      Сама превратилась в учительницу. Поджала губы, посуровела.
      - Сиди прямо!..
      Изменила положение одной куклы.
      - Держи ручку правильно!..
      Взяла руку другой куклы и показала, как надо писать.
      - Поднимай руку, когда хочешь спросить!..
      Через день-другой я снова обратил внимание на Иринкину школу. И увидел, что ситуация изменилась.
      - Сиди прямо! - обращается Иринка к одной кукле. И сама же, изменив голос, отвечает:
      - Не хочу!..
      - Напиши букву "а"! - говорит другой кукле. И сама же отвечает:
      - Не могу!..
      - Расскажи стихотворение! - предлагает третьей кукле. И сама же отвечает:
      - Не буду!..
      - Ты что, с учительницей поссорилась? - интересуюсь.
      - Она меня обманула! - сообщает Иринка. - Обещала стиральную резинку принести и не принесла!..
      Димка пришел черный как туча. Дождался, когда мы остались одни в кабинете.
      - Это мы по телефону звонили, - сказал без всяких предисловий. - Мы втроем. С кем - не скажу. Из-за нас та женщина в больницу попала. Мы по голосу решали, хороший человек отвечает или плохой. И "плохим" говорили что-нибудь злое. Она ни в чем не виновата. А мы вот так... Значит, правильно нас спихнули в детдом? Значит, правильно от нас отказались? Мы подлые, да, Сергей Иванович?
      - Сам суди! - говорю я жестко.
      Димка долго сидит, сгорбившись. Приходят первоклассницы, тараторят, как сороки, а сами косятся на него. Их надо осмотреть, и они важно требуют, чтобы Димка вышел.
      - Сергей Иванович, пойдемте вместе к ней!.. - не говорит, а взывает он.
      Я извиняюсь перед девочками и предлагаю им снова наведаться через час-полтора.
      ...В больничной палате Димка сидит рядом со мной и молчит, изучая крашеный пол. Иногда взглядывает на полулежащую на подушках женщину. Ей за пятьдесят. Лицо простодушное, круглое. Широкий нос. Жидкие волосы. Глаза ввалились.
      Я говорю ей, что мы из детского дома, хотим извиниться за тех "звонарей". Кладу на тумбочку пакет с апельсинами, их мы купили по дороге.
      - Ой, да что вы! Зачем!.. - Она смотрит на нас с жалостью. - У меня сынок есть, приедет скоро, ничего не надо...
      Постепенно она начинает разговор о собственных бедах. Сын третий раз женился, да пьющую взял. Сам с ней попивает.
      - Жадная у него эта, нонешняя, - жаловалась женщина. - Вот невезенье. Думает, у меня денег много. Натравливает сына, чтоб отыскал их да взял. Да откуда ж у меня большие-то деньги. Кабы не эта, завтра бы со сберкнижки последние ему... Так и сказала. Но он разве меня послушает...
      Женщина еще долго говорила. Я слушал вежливо и рассеянно, думая о предстоящих делах. Димка же сидел сам не свой, красный, растерянный.
      - Почему она его так любит? За что? - спросил меня, когда мы вышли на улицу.
      - Потому что мать...
      Молчим до самого детдома. Там Димка исчезает. А меня обступают первоклассницы...
      Обобщаю данные углубленного медицинского осмотра. Много больных. С нарушением осанки двадцать человек. Зрения - пятьдесят шесть. А всего в детдоме двести ребят. У некоторых ребят по четыре диагноза сразу. Как их лечить? Как оздоравливать? Помогут ли задуманные новации? Я их спланировал еще до того, как прошел осмотр. А теперь появились сомнения. Может, зря влез в этот водоворот, в этот вечно кипящий котел?...
      Приехали на медосмотр из города узкие специалисты. Невропатолог, окулист, хирург и другие наметили сразу, какой электричкой обратно, и гнали ребят потоком, чтобы успеть к сроку. Карточки не перелистывали, в предыдущие записи не смотрели. Халтура.
      Но выход нашелся. Забегая вперед, скажу: на следующий медосмотр я вызвал специалистов уже не бригадой, как всегда делалось раньше, а поодиночке. Приезжает, например, окулист, показываю ему всех, кого, считаю нужным. Потом приезжает хирург. И так далее... Сроки осмотра, конечно, растягиваются, но работать удобнее. Каждый приезжий не торопится, и я могу тщательно учесть все рекомендации...
      Все в детдоме непросто, из всего возникают проблемы. Вот надо постричь детей - и никак. Парикмахерша из местного Дома быта отказалась наотрез.
      - Они там у вас все вшивые!..
      Я хотел пойти к начальнику орса, пожаловаться на парикмахершу. Но вдруг нашелся иной выход. Девчонки-воспитательницы пригласили своих знакомых из парикмахерского ПТУ. И появились будущие "куаферши". Ребята, ожидая в коридоре своей очереди, высмеивали прически друг друга...
      Скажу тут же несколько слов о вшивости. Это наш бич. Вычесываем из волос гниды, обрабатываем головы. Но очистительный эффект исчезает, стоит ребятам в конце недели уехать к своим родным. Они привозят из дома "гостинцы" в виде новых гнид и вшей... В конце концов с помощью СЭС мы обработали всех поголовно самым удачным, на мой взгляд, препаратом "Ниттифором". А в СЭС представили список адресов родных, к которым ездят ребята...
      Сережа тяжело заболел. У него резко выраженное напряжение затылочных мышц. Подозрение на менингит. Началось все с того, что девчонки накормили его снегом. Лежит в постели почерневший Сережа и постанывает.
      Выявив симптомы болезни, я помчался звонить в больницу, вызывать машину.
      - Машины в разъезде! - сказала по телефону старшая сестра. - На одной главный врач уехал в город, а другая увезла больного в райцентр!..
      Что делать? Ждать, пока вернутся машины? Такой диагноз промедления не терпит.
      Побежал к учителю труда.
      - Помогите, пожалуйста! В спальной мальчик тяжелобольной. Давайте на руках его отнесем в больницу!
      Учитель сразу согласился. Я помог Сереже одеться. Потихоньку мы вывели его на улицу и усадили на наши сцепленные руки. Прошли совсем немного. И вдруг я увидел, как заворачивает за угол мужчина с пустыми санками.
      - Постойте секунду! - попросил я учителя. - Попробую достать санки!..
      Побежал. Запыхался, пока догнал прохожего.
      - Извините, пожалуйста! У нас больной ребенок! Не поможете довезти его до больницы?..
      - Ну конечно, конечно...
      Мужчина пошел со мной.
      Я усадил Сережу на санки, поблагодарил учителя за помощь, и мы вдвоем с прохожим потянули санки к больнице.
      В детском отделении переполох. Заведующая заявила:
      - Я такого тяжелого ни за что тут не оставлю! Отправлю дальше!..
      Напомнил ей про инъекцию антибиотика, которую необходимо было сделать сразу же, до отправки.
      - Конечно, конечно!.. - раздраженно откликнулась заведующая.
      Договорившись позвонить на следующий день, я простился с Сережей. "Поправляйся. Все будет хорошо..."
      Петька прибежал с улыбкой до ушей. В глазах чертики. Большая радость у человека.
      - Меня переводят в другой детдом!..
      - Тебе хочется уезжать отсюда? - спросил я.
      - Хочется!.. Вдруг там друзей будет больше!..
      - А здешние друзья? Ваня?
      - Писать письма будем. Никогда писем не получал!
      - Что же тебе подарить на память?
      - Книжку про зверей... С картинками... Я угостил Петьку витаминами, и он умчался. На другой день он получил от меня книжку.
      Ждал, что подойдут ко мне за медицинскими бумагами мальчика. Но обошлись и без меня - из шкафа папку с его историей развития забрали, и все... Будто и не было Петьки...
      Зимой темнеет рано. Иду мимо пустого учебного корпуса, угадывая тропинку. Тороплюсь к маме: сегодня надо пол помыть, пропылесосить.
      И вдруг звон стекла... И от стены сквозь кусты прямо на меня несется чья-то фигура. Я ловлю нарушителя. Он барахтается. При свете звезд и огней спального корпуса узнаю Ваню-"артиста".
      Он, видимо, тоже меня узнает. Затих.
      - Ты чего? Зачем стекло разбил? - спрашиваю.
      - А они чего?..
      Ваня стряхивает с плеч мои руки, отступает на шаг, замирает. Вид у него недобрый.
      - Кто они?
      - Они!.. Петьку услали!.. Гады!.. Вижу: его трясет. Он сейчас или на меня с кулаками может броситься, или разрыдается...
      - Напиши ему... Он будет рад...
      Жду какой-нибудь резкости, колких слов.
      - Ничего вы не понимаете...
      В голосе Вани отчаяние. Зябкая волна заставляет меня передернуться. Ваня, отвернувшись, медленно уходит. К спальному корпусу, огням, голосам...
      Хочу рвануться за ним, поговорить неторопливо. Но мама ждет. Потом... Знать бы, что никакого "потом" не будет. Что ни разу больше не пробьюсь через замкнутость этого мальчика...
      Раз в неделю, перед баней, каждый отряд является на осмотр в медкабинет. Воспитатели вечно торопятся, редко дожидаются своих до последнего. Перекинутся со мной двумя-тремя фразами, и нет их.
      Только Зинаида Никитична задерживается. И всякий раз пытается начать серьезный разговор. И я всякий раз внимательно слушаю. А сегодня она вдруг решила объясниться:
      - Вы уж извините, Сергей Иванович... Как-то так вышло... Поговорить-то не с кем... Только вот с вами...
      Она смотрит на меня с напряжением, с опаской. Словно боится, что прерву. Убедившись в моем терпении и внимании, продолжает:
      - Вы уже почувствовали, я из простых. Мать и отец - крестьяне. Педагогики той, которую когда-то учила и зачеты сдавала, не помню. Какая в моем возрасте педагогическая теория... Лишь бы день прошел... Но мысли, конечно, копятся. Не запретишь им там шевелиться... Тем более теперь, когда такое в стране оживление...
      Она машинальным жестом поправляет свои золоченые очки, свои седые волосы. И я думаю, что облик ее - в противоречии с ее словами. Выглядит она интеллигентной и не "простой"...
      - Воспрянула я на старости лет, Сергей Иванович... И некому высказать себя. С мужем разошлась. У дочки свои интересы. А тут, в детдоме... Директорские девчонки не станут слушать - от гордыни пропадают. Сверстники мои - "старички" - в текучке по уши, на раздумья не хотят отвлекаться. Вроде бы все разрешено, все можно обдумать и выговорить. Распирает меня эта свобода. Вы терпеливый, вам и слушать меня, пока не надоем...
      Она улыбается, воплощенная доброта и доверчивость. Она чувствует, что симпатична мне...
      Ежедневно появляется первоклассница, тощенькая, жалкая, с застывшим на лице испугом, и жалуется, что у нее живот болит. Показал ее хирургу, обследовал - обнаружили глисты. Лечил ее, но она все ходит и ходит. Ее визиты превратились в обязательный ежедневный ритуал.
      - Ну что, голубонька, все то же?..
      Я ее привлекаю к себе, глажу по голове. Она кивает и жалобно смотрит на меня. Утешаю девочку, уверяю, что все пройдет, и она тихо уходит. Мне кажется, что живот ее сейчас не беспокоит. И приходит она не за таблетками, а за этими самыми утешениями...
      Окриков детям достается немало, а вот ласки, доброты явно не хватает. Взрослые застегнуты на все пуговицы.
      Некоторые ребята тянутся ко мне, и с ними чувствую себя совершенно свободным, раскованным, не обремененным никакими целями и задачами воспитания. Расправляю воротнички, вытираю носы, приглаживаю лохматые волосы, стыжу за незастегнутые пуговицы, то есть делаю самые незамысловатые, самые элементарные домашние дела. И это, видимо, их притягивает, как-то согревает души...
      Не хочу сказать, что воспитатели намеренно сухи с ребятами, - упаси боже! Но они если и приласкают - так "воспитуя", со сверхзадачей...
      - Ваша правда - мы, воспитатели, самые несвободные люди! - сказала Зинаида Никитична, когда привела своих осматриваться на педикулез и я ей высказал свои мысли. - Мы самые зажатые, нам ли думать о творчестве. Пишем бесконечные планы, бесконечные конспекты, бесконечные объяснения. Так поставлено... По молодости-то все пытаются бунтовать, хотят изменить что-то. И... упираются в стену. Многие уходят из школы, как только эту стену чувствуют. Скажу даже так: самые талантливые уходят. Остаются те, кто может приспособиться, переломить себя. В школе хорошо средним педагогам и средним ученикам. Если совсем уж откровенно, школа пока еще к бездарности повернута, на бездарность настроена. Все это дико, если вдуматься. Но вдумываться некогда. Бумаги надо писать. Все свои душевные движения планировать... Иногда думаю: может, лучше совсем без них, без душевных движений? Спокойнее будет...
      Девчонки аккуратнее выглядят. А на мальчишках курточки вечно помятые, жеваные... Спросил, почему так, и выяснил, что стирать-то им одежку стирают, а гладить сами ребята должны. Девчонки, как более прилежные от природы, занимаются глажением. А мальчишки ходят так. И вид у них ужасно казенный. Самый настоящий сиротский, приютский вид...
      Ощущение казенности усиливает обслуживающий персонал. По утрам уборщицы шуршат своими швабрами, громыхают ведрами и "охотятся" за ребятами. Если кто-то забежит в учебное время в спальный корпус, на него обрушиваются окрики.
      - Ты зачем сюда?
      - Ты куда?
      - Нечего тут!
      - Иди отсюда!..
      Бабки-уборщицы кажутся мне тогда ужасно злыми. А ребята - ужасно несчастными. Детдом словно казарма...
      Сережа после больницы стал как дед. Зайдет в кабинет, сядет у окна и сидит с отсутствующим видом. Или брезгливо бранит малышей, если его задевают.
      От крыльев носа к углам рта морщины пролегли. Под глазами тени. Что за думу думает?..
      Поначалу молчал. Но Сережина загадочность быстро надоела.
      - Что ты "лишнего" человека из себя строишь? - спрашиваю напрямик.
      - Вы живой - вот и живите...
      - А ты что - не живой?
      - А я мертвый. Вы ни разу не умирали? Знаете, как это легко!
      - Да ты о чем, глупый? О чем?
      - Все о том же! О папочке родном! Он у меня, оказалось, в двух часах езды отсюда. Случайно адрес узнал... Стал мечтать, что съезжу. Бутылки собирал, чтоб купить билет. Ребята еще добавили. Сел на автобус. И приехал...
      Сережа глядит растерянно. Он разговорился незаметно для себя.
      - Нашел его дом. Но его не было. Соседка мне говорит: кто ты ему? Я назвался - сын. А она не верит: сын у него умер в Ленинграде, он сам говорил. Заболел и умер... Мне даже интересно стало: ну, папа! Ну, врать горазд!..
      А потом как с ума сошел. Стал звонить во все двери и спрашивать: есть у вашего соседа сын? И все сказали: был да умер. Тогда я повернулся - и на обратный автобус...
      У Сережи прыгают губы. Мальчик никак не может с ними совладать. Слышал лишь тихий шлепающий звук: па-па-па, па-па-па... Этот звук невозможно выносить. Бегу к шкафчику, наливаю в мензурку валерьянку.
      Сережа пьет лекарство и затихает. Снова сидит у окна с отсутствующим видом...
      После нашего похода в больницу Димка-восьмиклассник меня избегает.
      В личном деле нашел скупые сведения о его родителях. Отец неизвестен. Мать отказалась от ребенка еще в роддоме. Кто она такая? Сколько ей лет было, когда появился Димка? Почему решилась на такой шаг? Ответов на эти вопросы я не нашел.
      Есть в личном деле документ: "Я, такая-то и такая-то, отказываюсь от своего ребенка такого-то. Не возражаю против его усыновления любым гражданином Советского Союза"...
      Сережино "личное дело". Мать работает кассиром в каком-то магазине, ведет аморальный образ жизни. Отец неизвестен. Вместо отца во всех документах прочерк. В четыре с половиной месяца ребенок, доведенный до истощения, попал в детское отделение в больницу. Там пробыл полгода. Из больницы был направлен в Дом ребенка. Спустя некоторое время его оттуда забрала бабушка. Откуда появилась? Почему не взяла сразу из больницы? Или запоздало родственные чувства взыграли?..
      В актах проверок неоднократно указывалось, что бабушка уезжала куда-то и мальчика брала с собой. Оказалось, в электричках просила милостыню. А внука с собой водила "вышибать слезу"...
      С трех лет Сережа в детском доме. С семи лет - в нашем. Откуда же он взял адрес отца? Да и его ли это отец?..
      На младших особенно угнетающим образом действует время, в которое они предоставлены сами себе. Начинается оно сразу после уроков. Кончается с приходом воспитателей.
      Дети бродят по детдому, лица их грустные. Они не знают, куда себя девать, что делать. Некоторые забредают в медкабинет. Просто так. Посидеть. Поговорить. Большинство рассказывают, как попали в детдом.
      Вот Эдик. Его папа убил маму и теперь отбывает срок. Почему так случилось? Эдик не помнит, не знает - мал был. Говорит об этом спокойно, как о чем-то незначительном.
      Он рос в больнице, в детском отделении. Потом в разных детдомах...
      Другая история. Мужчина остался один с маленькой дочкой на руках. Родных не было, девочку оставить было не с кем. Он написал заявление, в котором просил взять девочку в детдом хотя бы на два-три года...
      В детдоме девочка вот уже восемь лет. Что случилось? Женился отец снова и забыл про дочку? Или запил, опустился?
      Девочка его уже не ждет. Не надеется, что ее возьмут...
      Алеша - толстячок-бодрячок, розовенький, гладенький - единственный, кто в детдоме "по собственному желанию". Как он говорит, "сам попросился, чтобы отдали". У него есть мать, сестра и брат. Алеше нравится в детдоме.
      Слушал я Алешу, как он расхваливает детдом, и думал: не так просто, видно, у него дома. Не пошел бы он сюда, если бы на руках мамы не было троих, если бы в семье был отец...
      Нет ли у него чувства, что его любят в семье меньше других, потому и отдали?..
      Привели с воспитательницей первый класс в больницу на физиотерапию. Назначил курс УФО с профилактической целью. Пока шли от детдома до больницы через весь поселок, ребятишки наперебой рассказывали все о себе. Им нравилось держать воспитательницу или меня за руку, они отталкивали друг друга, чтобы пробиться к нам.
      Возле физиокабинета первоклашки устроили настоящий кавардак. "Семейные" дети робко поглядывают на наших "дикарей". На лицах врачей укоризна: "Тоже придумали мороку!.."
      В холле спального корпуса большой щит - "Путешествие в незнаемое". Выполнен он как настольная игра. Кружки, внутри которых цифры, соединены длинной извилистой лентой. В ее извилинах - разные сказочные сценки. Сбоку пояснение: "Отряд, получивший на уроке знак "пятиугольник", продвигается на один шаг вперед. Знак "круг" - остается на месте. Знак "квадрат" возвращается на один шаг назад. Все результаты суммируются в конце дня".
      Как мне пояснили ребята, знаки эти выдаются учителями каждому классу после каждого урока. Собирает знаки представитель учкома. Вечером учком подводит итоги дня прошедшего...
      Еще стенд: "Говорят локаторы". На стенде названия отрядов и три конвертика - "завтрак", "обед", "ужин" - под каждым названием. Внизу конверт "Лучший отряд за неделю".
      "Локаторы" - это те, кто следит за порядком, чистотой, поведением в столовой. Они оценивают каждый отряд. Лучший, по их оценке, премируют воскресной поездкой в Ленинград...
      Димка после долгого-долгого отсутствия наконец зашел. Поздоровался и заговорил так, будто только вчера расстались.
      - Я корешам моим все объяснил. Они не сразу поняли. Но я объяснил. Больше звонков не будет. А к той женщине я еще раз ходил. Конфет отнес. Она опять про сыночка рассказывала. Как он ее бил раньше. Представляете? Бил!.. А конфеты хорошие, красивые. Я их на кухне спер. Все равно только комиссии угощают. Хотел попробовать одну. Но нельзя, раз виноват...
      Листаю медицинские карты ребят, и вдруг какая-то бумага остановит взгляд, сердце наполнится болью. Вот одна из таких бумаг. "Родился... Поступил в Дом ребенка... (в возрасте двух лет). За время пребывания в Доме ребенка мальчиком никто не интересовался, не навещал, не писал, местонахождение матери неизвестно. Главный врач (подпись)".
      Составляю план прививок и слушаю, как ребята мимолетно прикасаются к списанному роялю, стоящему в коридоре, торопливо отщелкивают что-то, словно на пишущей машинке. Чаще всего барабанят "собачий вальс"... А сверху доносятся звуки другого рояля - сильные, красивые...
      Приезжает дамочка из СЭС - ходит со мной по детдому, неодобрительно качает головой. Все ей кажется плохим: убирают плохо, кровати застланы плохо, одежда хранится плохо. И вообще, все плохо, некрасиво, казенно.
      Я хожу с ней и чувствую, что она права. Шторы повешены чуть кривовато, ковровые дорожки замусорены, у некоторых тумбочек оторваны дверцы...
      ...Сережа пришел с гитарой.
      - Вы песни сочиняете, Сергей Иванович?
      - Случается.
      - Спойте свою хоть одну.
      - Давай.
      Беру гитару. Пою...
      - Ничего. А мою хотите?
      - Хочу.
      У Сережи лицо делается отрешенным, что-то взрослое проступает в нем. Он играет на одной струне. Получается хорошо, с чувством.
      Ель по-женски прямо
      Стыла над водой
      И была как мама,
      До корней седой.
      Отчего вы обе,
      Добрые, белы?
      Кто рубил по злобе
      Свежие стволы?
      Отчего у мамы
      Вьются по лицу
      Не морщины - шрамы!
      Саблей по венцу...
      И застыла мама
      Над водой веков
      Горделиво-прямо
      Посреди волков.
      Под морозным бегом
      Доброты и зла
      Будто ель под снегом,
      Ждущая тепла...
      - Ничего, - говорю, когда он кончает. - Слова твои?
      - Одного парня знакомого...
      Вижу, он разочарован. Видно, другой реакции ожидал...
      - Спой еще! - прошу.
      - Неохота, - говорит Сережа. - Пойду к ребятам... Не получилось у нас разговора...
      Алеша, тот, что говорил, будто по собственной воле в детдоме, болен. Предлагаю отправить его в больницу, но мальчик, смущаясь, просит:
      - Разрешите, я домой поеду! Дома вылечусь!
      - Поезжай.
      - А вы напишите маме записку, что я болен. Напишите, что надо вызвать врача. Она вызовет...
      Я пишу записку, и Алеша уезжает. По нему видно, как он рад этому...
      Пришел в четвертый класс во время урока. Извинился, сказал, что ревизорше из райцентра нужно осмотреть волосы у ребят...
      Урок вела Алена Игоревна.
      Едва уселся за заднюю парту, а ревизорша пошла по рядам, как ребята забыли про Алену Игоревну.
      Одна, другая, пятая, седьмая головы стали поворачиваться ко мне. Ребята улыбались, что-то спрашивали - сначала шепотом, затем все громче, затем в полный голос.
      Вот один встал из-за парты, подошел ко мне. Я на него шикнул, отсылая назад. Но уже другая поднялась. Потекли струйками. Облепили мою "Камчатку". Заговорили весело, перебивая друг друга.
      Глянул на Алену Игоревну - та свекольной краской покрылась. И такая злость на лице, что я испугался.
      Ревизорша поглядывала с любопытством, выискивая вшей у немногих оставшихся на местах. Потом подошла к нашей "буче, боевой и кипучей"...