Несравненно большими оказались наши потери: в бригаде Бабенко из строя было выведено 50 машин, в бригаде Лебеденко - 7 (правда, более половины повреждений можно было устранить). Такая разница в потерях объяснялась тем, что мы наступали, а противник оборонялся, а также артиллерийским превосходством гитлеровцев, слабой обученностью и неопытностью наших танкистов, которые столкнулись с искушенным, натренированным врагом.
      Так, авангардная рота семидесяток под командованием старшего лейтенанта М. А. Берковича из 55-й бригады получила задачу прикрыть правый фланг и тыл наступавших мотострелков и пулеметчиков. По пути к указанному рубежу Беркович обнаружил несколько немецких танков и автомашин с пехотой и орудиями на прицепе. Момент для атаки был удобным, командир развернул роту, и она с ходу ринулась в атаку. Произошел короткий, но жестокий бой. После первых же выстрелов наступавших замерли два вражеских танка, запылало несколько автомашин. Но противник все же успел перестроиться. Ему помогла заминка среди атакующих. Случилось так, что в танке Берковича разорвался, вражеский снаряд, и он встал. Приняв остановку за сигнал, прекратила движение вся рота. Гитлеровцы воспользовались этим, сняли с прицепов противотанковые орудия и открыли огонь. В контратаку пошли фашистские танки T-IV - более мощные, чем наши легкие Т-70. Вот тут-то и начались потери. Немецкие снаряды свободно пробивали броню семидесяток. Задымила одна машина, другая. Следовало быстро маневрировать, но наши механики-водители, еще не имевшие необходимых навыков, действовали медленно. В роте недосчитались нескольких танков, противник потерял три машины. В этом бою пали старший лейтенант М. А. Беркович и командир взвода лейтенант И. П. Мищенко. Гитлеровцев в конце концов отбросили.
      Были в обеих бригадах и такие случаи, когда экипажи в спешке шли в бой с брезентами на броне. Брезент же, пропитавшийся горючим, вспыхивал даже от разрывной пули или раскаленного осколка. Иногда в атаке обнаруживалось, что стволы танковых орудий повернуты назад, а то и зачехлены. Но основная причина наших потерь все же крылась в том, что мы не имели никакого прикрытия с воздуха и асы Рихтгофена безраздельно господствовали в небе.
      В целом же в итоге первого дня сражения мы не только воспретили врагу форсирование Дона, но и удержали плацдарм, позволивший развивать наступление всеми силами корпуса.
      Примерно в 18.30, когда со вступлением в бой передовых подразделений бригады П. П. Лебеденко наметился определенный перелом в нашу пользу, Кирилл Семенович вернулся на КП и потребовал проект приказа на подпись.
      - Может быть, дождемся приказа или письменного боевого распоряжения фронта? - спросил я.
      Кирилл Семенович ответил, что войска и так уже почти весь день действуют по устным распоряжениям, затем задумался на минуту и распорядился связать его со Сталинградом, по возможности с самим А. М. Василевским. Это удалось сделать довольно быстро. Александр Михайлович ответил, что проект фронтового боевого приказа нашей и 4-й танковой армиям еще дорабатывается.
      - Если ваш штаб,- сказал Василевский,- составил толковый приказ, передавайте его в войска, копию пришлите мне, мы с Гордовым завизируем его.
      После этого разговора Кирилл Семенович, внеся несколько поправок, подписал приказ. Копию его мы послали в штаб фронта. Этот документ, первым отложившийся в архиве новой армии{148}, как раз и свидетельствует, что контрудар 1-й танковой начался 25, а не 27 июля, как не раз и весьма категорично утверждалось в недавнем прошлом{149}.
      В первом боевом приказе по нашей армии отмечалось, что противник одной танковой и одной моторизованной дивизиями прорвал оборону 192-й стрелковой дивизии 62-й армии, вышел передовыми частями на линию Рубежанский, Качалинская и устремился к переправе через Дон.
      Согласно приказу 1-я танковая армия во взаимодействии с 8-й воздушной армией переходила в решительное наступление в общем направлении на Клетскую, уничтожала противника в районе Верхнеголубая, Верхнебузиновка, Скворин и к исходу дня передовыми силами достигала рубежа Сиротинская, Логовский, Клетская.
      Основная тяжесть действий ложилась на танковые корпуса. 28-й корпус (39, 55, 56-я танковые и 32-я мотострелковая бригады, три батареи 1254-го истребительного противотанкового артиллерийского полка) наступал в общем направлении ферма No 2 совхоза "10 лет Октября", Большенабатовский, Ближняя Перекопка. Задача: уничтожить противника в районе Малонабатовский, Осиновский и преследовать его на север до рубежа Новогригорьевская, Логовский. Здесь он оставлял передовые отряды, а главные силы сосредоточивал в районе Сиротинская, Ближняя Перекопка, МТФ. 13-й танковый корпус наступал в общем направлении Евсеев, Верхнебузиновка, Клетская с задачей уничтожить врага в районе Майоровский, Евсеев. Преследовал гитлеровцев до Дона; подвижный отряд оставлял на рубеже Клетская, Евстратовский, Верхнебузиновка.
      По требованию А. М. Василевского удары наших двух танковых корпусов не были концентрическими. Это потому, что они должны были дополниться ударом 4-й танковой армии. Главное для 28-го корпуса сводилось к тому, чтобы разгромить или отбросить ту группировку врага, которая наносила удар с севера, а 13-й корпус должен был локализовать удары противника с северо-запада и содействовать деблокированию дивизий 62-й армии.
      158-я танковая бригада с батальоном 131-й стрелковой дивизии, двумя батареями 1254-го истребительного противотанкового артиллерийского полка выделяла роту танков и две батареи для непосредственной обороны переправы у Калача, а остальными силами, составляя резерв армии, двигалась за 28-м танковым корпусом. 131-й стрелковой дивизии предписывалось прочно оборонять переправу через Дон на участке Голубинский, Калач.
      Итак, в первый день контрудара, 25 июля, 28-й корпус действовал на основании устного боевого распоряжения. Это засвидетельствовано здесь мною как начальником штаба армии, полагаю, достаточно убедительно. Вечером Родину вручили текст приказа, но он не менял существа дела. Георгий Семенович принял решение продолжать удар двумя эшелонами: в первом шли бригады Лебеденко и Румянцева, во втором - понесшая потери бригада Бабенко и мотострелки Хорошева. Возобновление атаки назначили на 3 часа ночи, чтобы исключить воздействие вражеской авиации и ошеломить противника внезапностью.
      Однако обстановка внесла свои коррективы. Когда примерно в 22 часа 25 июля те части бригады Румянцева, которые оставались еще на левом берегу Дона, начали переправу, немецкие бомбардировщики, повесив несколько светящих авиационных бомб (САБ), стали бомбить понтонный мост. Наши зенитные батареи открыли интенсивный огонь, но переправа все же затянулась и предназначенные для наступления части не успели сосредоточиться в исходном районе. 32-я мотострелковая, которую мы тоже намеревались перебросить ночью, осталась пока на восточном берегу.
      А по данным разведки, фашистские танки всю ночь маневрировали - видимо, и они готовились к контратаке. Чтобы упредить противника, Г. С. Родин принял решение двинуть вначале в направлении Ложков одну 55-ю бригаду. Сковав врага и не допустив перехода его в контратаку, танкисты П. П. Лебеденко преодолели полтора-два километра и были остановлены. Маневрируя на слегка возвышавшейся в сторону противника равнине, они повели огневой бой с уже успевшими закрепиться на новом рубеже гитлеровцами. Во время этой дуэли бригада потеряла до десятка боевых машин, в том числе пять тридцатьчетверок. Получили ранение два командира рот. Погиб отчаянно храбрый командир батальона семидесяток капитан И. Ф. Грабовецкий, его заменил старший лейтенант И. Т. Яковенко.
      Следующая атака, уже всеми силами, была назначена на 14 часов. А утром ко мне явился заместитель П. П. Лебеденко по строевой части подполковник А. А. Асланов. Он привез взятые накануне трофеи: тот самый туго набитый щегольской портфель и еще что-то объемное, завернутое в плащ-палатку.
      - Вот,- сказал Асланов,- из захваченного "опель-капитана". Бумаги в портфеле смотрел наш корпусной переводчик. По его мнению, ничего интересного. Но он у нас бойко говорит с пленными, а читать, особенно рукописный текст, прямо скажем, не силен.
      Вызвав армейскую переводчицу (кажется, ее звали Инесса Яновна, она была латышкой и прекрасно знала немецкий язык), я попросил ее самым тщательным образом исследовать содержимое портфеля. В нем находились солидная сумма денег в рейхсмарках и наших советских рублях; карты района, прилегающего с запада к Сталинграду, но без нанесенной на них обстановки; несколько различных списков, на которых не было обозначено, кто в них перечисляется; множество проявленных фотолент и кассет с непроявленными пленками, а также других предметов. Мы были разочарованы и решили прекратить напрасную, как нам казалось, трату времени, когда Инесса Яновна заинтересовалась небольшой тетрадью с весьма легкомысленными рисунками на обложке. Она быстро перелистала тетрадь, и вот уже ее карандаш быстро забегал по бумаге. Через несколько минут переводчица подала мне следующий текст: "14-й танковый корпус прорывает оборону врага по реке Лиска, затем поворачивает направо и движется в полосе между реками Лиска и Дон на юг. Навстречу ему от Чернышевской до Нижнесолоновского наступают 24-я танковая, 297-я и 71-я пехотные дивизии. Обе ударные группировки соединяются в районе Калача для совместного удара на Сталинград. Находящиеся западнее русского оборонительного рубежа 376, 305, 113, 44-я пехотные и 100-я легкопехотная дивизии сковывают врага и оттесняют его на восток".
      Немецкий текст был набросан угловатой готической скорописью, и далеко не всякий, даже квалифицированный переводчик сумел бы прочесть его. Это, видимо, был конспект чьего-то устного сообщения. Инесса Яновна перевела еще одну запись: "Генерал Хубе передал следующие слова фюрера: "Ворваться в Сталинград с ходу - это решающая цель вашей дивизии и всего корпуса фон Виттерсгейма. Более важной задачи вы не получите уже никогда в будущем до конца войны".
      Остальные записи либо относились к Харьковскому сражению, либо вообще не представляли интереса. Поблагодарив Инессу Яновну, я подумал: "Хороши "две дивизии", о которых мы написали в приказе. Против нас и 62-й армии - семь пехотных дивизий, танковый корпус, в который обычно входит не менее трех дивизий. И еще одна танковая дивизия".
      Лишь после этого я обратился к подполковнику, доставившему портфель, со словами благодарности. Это был небольшого роста, тонкий, гибкий, с ярко горящими темно-карими глазами азербайджанец. Он весь являл собой сгусток энергии. В дальнейшем А. А. Асланов прославился как подлинный храбрец и заслужил под Сталинградом звание Героя Советского Союза. Ази Агадович позже пал в бою в Прибалтике, будучи уже генералом, а сейчас он стоял рядом, и я, с благодарностью пожав ему руку, сказал, что документы очень важные, проливающие свет на намерения противника и его силы.
      - Есть еще два вопроса,- глядя мне прямо в глаза, произнес Асланов.
      - Пожалуйста.
      - Во-первых, вот это,- развернул он сверток.- Это надо сдать в фонд обороны. По-моему, очень ценный,- и Ази Агадович поставил на стол небольшой, необычайно изящный самовар.
      - Серебряный, и сделан очень искусно, его тоже нашли в машине. Где-то украден, возможно в музее.
      - Это вопрос легкий,- сказал я в шутку, приподнимая самовар. - Сдадим куда следует. А какой второй вопрос?
      - Второй потяжелее,- в тон мне отозвался замкомбрига.- Ударом в лоб врага не свалить. Наш начальник штаба Витольд Викентьевич Грудзинский предлагает провести танки в тыл немцам, вплотную прижимаясь к Дону. Проход найти можно, но есть и большой риск: если не прорвемся - машины погибнут. Александр Адамович Пошкус велел посоветоваться с вами.
      - Действуйте! - поддержал я.- Командарму доложу. В лобовых атаках потерь будет, конечно, много. А прорветесь к совхозу "10 лет Октября" и Ложкам с тыла - полдела сделаете и враг будет отброшен на 15 километров от переправы гораздо меньшей ценой.
      Не успел я проститься с А. А. Аслановым, как меня вызвал командарм. У него находился А. М. Василевский.
      - Что нового? - спросил начальник Генерального штаба. Я положил перед ним два листка с переводами. Попросил разрешения и выйдя на минутку, я приказал адъютанту принести портфель и самовар, что он и не замедлил сделать. Командарм вспылил:
      - Ты что это, чаевничать затеял, когда нет ни минуты времени!
      Василевский же, совершенно не обращая внимания на происходящее, буквально забросал меня вопросами:
      - Что это - протокол допроса? Насколько достоверны сведения? Не подкидывают ли нам преувеличенные данные о численности противника, чтобы запугать?
      Я рассказал об источнике сведений и добавил, что возможность дезинформации исключена. Кирилл Семенович опять резко выразил свое неудовольствие:
      - Имеешь новые данные и скрываешь их от своего командарма?!
      От незаслуженного упрека кровь бросилась мне в лицо, Василевский же, увидев самовар, потрогал его, широко улыбнулся и сказал:
      - Странное дело... Ты, Кирилл Семенович, кипятишься, а самовар гостю приказал подать холодный, как лед.
      Шутка сняла напряжение, и я объяснил суть дела. Ознакомившись в свою очередь с документами, командарм многозначительно присвистнул, но произнес с деланным равнодушием:
      - Ну, это вопросы чуть ли не стратегические, а нам сейчас надо заниматься тактикой танковых подразделений вплоть до взвода. Как идут дела у Родина?
      Я доложил, что в 14 часов ею танкисты продолжили атаку. Все бригады действуют на этот раз согласованно. Более подробная информация имеется у начальника оперативного отдела.
      Вызванный полковник Прихидько доложил, что бригады Бабенко и Румянцева сдвинулись левее. Образовавшийся между ними и бригадой Лебеденко разрыв заполнила 32-я мотострелковая бригада Хорошева. Танкистам был отдан приказ на предельных скоростях преодолеть зону вражеского огня, и они отважно выполняют его.
      Василевский обратился к Москаленко:
      - Учитывая более полные данные о противнике, которые добыл ваш штаб, за что он заслуживает поощрения, а отнюдь не порицания, а также то, что у нас появилась такая возможность в связи с подходом дивизии Аверина и отремонтированных на СТЗ танков KB, необходимо срочно усилить 28-й корпус. Если вы не будете возражать, стоило бы передать Родину десятка полтора танков KB из бригады Егорова, два стрелковых батальона из 131-й дивизии Песочина и, пожалуй, прибывший уже полк 196-й стрелковой дивизии. Командарм согласился со всем этим, сказав лишь, что у Песочина можно забрать только один батальон.
      Дождавшись, пока я разъясню Н. Я. Прихидько, как быстрее довести до сведения исполнителей эти распоряжения, начальник Генштаба предложил нам:
      - Давайте вызовем сюда Георгия Семеновича, ободрим его, выслушаем запросы и порадуем хотя и не очень щедрым, но все же существенным усилением.
      Однако попытки связаться с Родиным и по телефону, и по радио ни к чему не привели. Начальник его штаба А. А. Пошкус одинаково отвечал: "Комкор в войсках". Пришлось послать в Березовский, куда перебрался из Калача КП корпуса, работника оперотдела. Если память не изменяет, это был капитан М. И. Трактуев.
      Нужно было сообщить начальнику Генерального штаба некоторые сведения об обстановке в районе Манойлина, и я хотел, с разрешения Москаленко, сделать это сам, но командарм сказал:
      - Я же посылал генерала Новикова с Танасчишину. Если он вернулся, пусть конкретнее доложит о положении под Манойлином.
      Как не хотелось мне тревожить Николая Александровича, получившего легкую контузию в этой трудной поездке к Т. И. Танасчишину и прилегшего по моему совету немного отдохнуть, но сделать это все же пришлось.
      Новиков доложил, что 13-й танковый корпус сегодня, 26 июля, с 3 часов во взаимодействии с 33-й гвардейской стрелковой дивизией вел бой с целью вернуть первоначальный рубеж обороны гвардейцев. 20-я мотострелковая бригада оставалась в Добринке. В подтверждение своих слов Николай Александрович положил на стол перед начальником Генерального штаба донесение полковника Танасчишина, в котором значилось, что Манойлин и высоты 167,3 и 155,1 занимают 113-я пехотная дивизия с двумя-тремя дивизионами артиллерии, до 60 танков 16-й танковой дивизии, около 10 САУ и противотанковых орудий. Троекратной атакой уничтожить противника не удалось. Враг понес потери: до 400 человек, 30 танков, 3 САУ, 17 противотанковых орудий, 4 тяжелых орудия, 21 миномет, 3 транспортера, 3 броневика. Взято двое пленных. Свои потери с 19 по 26 июля: танков Т-34-41, Т-70-32. Часть из них будет восстановлена. Вывод по обстановке: непрерывно пополнявшаяся группировка противника за правым флангом 33-й гвардейской стрелковой дивизии сдерживалась в течение трех дней 13-м танковым корпусом. С его уходом с этого участка враг ударит по тылам 33-й гвардейской и 181-й стрелковых дивизий и будет нарушен весь фронт 62-й армии. Командир соединения просит оставить на месте его корпус, который в данный момент овладевает восточной окраиной Манойлина и Майоровским с задачей прикрыть северо-восточное направление{150}.
      - Да,- сказал представитель Ставки,- обстановка сложна до крайности. Корпус Танасчишина, безусловно, сделал большое дело, он спас от полного окружения и, возможно, разгрома , 33-ю гвардейскую дивизию. И все же его придется перенацелить на Верхнебузиновку, так как оттуда исходит еще большая угроза удара на Калач по двум правофланговым дивизиям 62-й армии. Мы с Гордовым изыщем силы, которые хотя бы в какой-то мере заменят корпус Танасчишина под Манойлином, и во главе с генералом Пушкиным пошлем их туда.
      В разговор вступил В. М. Лайок. Он достал из папки лист бумаги и, пустив его по кругу, попросил присутствующих ознакомиться. Это было политдонесение комиссара 13-го корпуса А. А. Бичерова, также привезенное Н. А. Новиковым. Речь в нем шла о подвиге экипажа младшего лейтенанта А. В. Феденко из 169-й танковой бригады. Во второй половине дня 24 июля в районе фермы No 1 совхоза имени 1 Мая его тридцатьчетверка была одновременно атакована десятью вражескими танками. Положение экипажа, в который кроме Александра Васильевича Феденко входили командир башни Иван Ананьевич Яковлев, механик-водитель Семен Петрович Проценко и стрелок-радист Евгений Николаевич Быков, казалось, было безвыходным. Но отважные воины не дрогнули. Между героической тридцатьчетверкой и десятью танками противника завязалась огневая дуэль. Наш отважный экипаж уничтожил четыре танка, но затем вражеский снаряд попал в слабозащищенную часть тридцатьчетверки, повредил ее двигатель и поджег бак с горючим. Мотор заглох, и из машины повалил дым. Гитлеровцы перестали стрелять. Прекратил вести огонь и экипаж горящего танка. Ему пришлось открыть верхний люк. Выглянув наружу, младший лейтенант увидел, что к тридцатьчетверке крадутся немецкие автоматчики. Феденко снова закрыл люк, и экипаж открыл ураганный пулеметный огонь, сея смерть в рядах врага. Но и его участь в горящем танке была ясна каждому...
      Советские воины предпочли гибель позорному плену. В эфире прозвучал голос командира экипажа: "Прощайте, товарищи, не забывайте нас, умираем, но не сдаемся врагу!..",- а затем послышались близкие сердцу каждого советского человека слова и мотив: "Это есть наш последний и решительный бой..."
      Пока этот волнующий документ переходил из рук в руки, мне сообщили, что вернулся капитан Трактуев, который хотел бы доложить наедине. Он сказал, что командир корпуса просит назначить другое время его прибытия на КП армии, так как сейчас в действиях войск столь ответственный момент, что он не может оставить свой командный пункт. Я уже знал непреклонный нрав Георгия Семеновича, но такой его шаг показался мне все же рискованным. Обдумав, как убедительнее доложить об этом А. М. Василевскому и командарму, я вернулся к ним и изложил ситуацию возможно мягче.
      Александр Михайлович удивленно поднял брови и спросил, достаточно ли толкового командира направляли к Родину? Я дал самый лестный отзыв о капитане Трактуеве. Кирилл Семенович же вновь, как говорится, весь вскипел и, обращаясь к Новикову, бросил:
      - Отправляйтесь сейчас же в 28-й, передайте Родину, что он отстранен от должности, и вступайте в командование корпусом!
      В это время на лице Василевского, несмотря на все самообладание Александра Михайловича, можно было прочесть борьбу противоречивых чувств, но уже через секунду-другую он полностью овладел собой и, как обычно, ровным голосом сказал командарму:
      - Не горячитесь, Кирилл Семенович. Лишь крайность могла вынудить такого командира, как Родин, задержаться с прибытием на КП. Николаю Александровичу действительно стоит съездить на КП корпуса, но не для отрешения комкора от должности, а чтобы компетентно выяснить обстановку и доложить нам свои выводы.
      Генерал Новиков высоко ценил Родина, и миссия, которую, только что хотел поручить командарм, была ему явно не по душе. Он вопросительно посмотрел на Москаленко, и тот произнес:
      - Выполняйте приказ начальника Генштаба.
      Четко повернувшись, наш главный танкист быстро вышел из комнаты, и уже через минуту вездеход умчал его к переправе. Я вышел вместе с ним, распорядился быстро организовать ужин, а пока ввести пленного, недавно доставленного разведчиками корпуса Родина. Это был ефрейтор стрелок-радист танка T-IV, захваченный в плен контуженным, но наши врачи быстро поставили его на ноги. Квалифицированная медицинская помощь и заботливый уход удивили пленного и в какой-то мере расположили его к нам, но многословным не сделали. Я полагал, что допрос высокопоставленными генералами подействует на него положительно, и не ошибся.
      Когда ввели пленного, к нему обратился А. М. Василевский, сказав, что является, представителем высшего командования Красной Армии. Ефрейтор вытянулся в струнку и произнес:
      - Если господин генерал-полковник гарантирует мне жизнь и возвращение к семье после войны, я расскажу все, что знаю.
      - А что,- спросил Александр Михайлович не без юмора,- вы все же полагаете, что от Советского Союза что-либо останется после этой войны?
      - Недавно я действительно думал, что ничего не останется, - ответил пленный, - но после того, как мы прошли от границы до Харькова, а затем до Дона и я в одной из школ внимательно рассмотрел на большом глобусе, какова истинная протяженность России, то невольно усомнился в этом. А потом - ваши танки. Доктор Геббельс давно уже сообщал, что все русские танки и заводы, производящие их, уничтожены, но на нас шло столько новеньких Т-34, что пришлось усомниться в полноте информации доктора Геббельса.
      Из показаний пленного особенно важным было то, что его батальон, наряду с другими подразделениями 2-го танкового полка 16-й танковой дивизии, входит в боевую группу майора Витцлебена, которая поддерживает 3-ю моторизованную дивизию, имеющую ближайшей задачей овладеть переправой через Дон у Калача. От ефрейтора мы узнали также, что его дивизия вместе с 3-й и 60-й моторизованными составляет 14-й танковый корпус. Далее пленный сказал:
      - После изнурительных боев у Северского Донца, Оскола и Бурлука, в которых дивизия понесла большие потери, нам дали отдых и пополнили, судя по нашему полку, до предвоенной численности.
      - Значит, до штатной? - спросил А. М. Василевский.
      - Я не знаю штатной численности войск,- ответил ефрейтор
      Начальник Генштаба достал из бокового кармана кителя небольшую, но довольно толстую записную книжку, полистал ее и протянул К. С. Москаленко, который, прочитав текст, дал книжку мне. На открытых страницах убористым каллиграфическим почерком А. М. Василевского был написан штатный состав танковой дивизии. В ней насчитывалось 16 тысяч человек, 309 танков и САУ, 25 бронеавтомобилей, 160 бронетранспортеров, почти 3 тысячи автомашин, тягачей и мотоциклов. Были данные и о моторизованной дивизии. Здесь же указывалось, что в танковый корпус кроме соединений входили и корпусные части, в том числе танковые, так что общее количество танков в нем могло достигать 300 единиц и более.
      После допроса ефрейтора Александр Михайлович приказал одному из сопровождавших его обеспечить безопасность доставки пленного в лагерь под Москвой.
      Когда накрыли стол для скромного ужина, Александр Михайлович, уже совсем отошедший после взволновавшего его инцидента с Родиным, сказал:
      - Ну что же, товарищи, давайте отведаем чайку из антикварного самовара. Или это бутафория? - шутливо спросил он меня и продолжал: - Что же, карты противника на ближайшее время почти полностью раскрыты. Полученные нами сегодня данные дополняют и уточняют имевшиеся у Ставки агентурные сведения. Враг очень серьезный. Хорошо, что вы его остановили. Теперь необходимо отбросить танки Витцлебена и мотопехоту 3-й моторизованной дивизии как можно дальше от переправы и одновременно высвободить окруженные дивизии 62-й армии. Нам же с Гордовым надо следить теперь и за участком и районе Нижнечирской, куда нацелились 24-я танковая и две пехотные дивизии. Это тоже опасный противник.
      Не успели мы перекусить, как раздался звонок от генерала Новикова. Он доложил, что обстановка в 28-м корпусе действительно сложилась такая, что, пожалуй, и он вынужден был бы поступить, как Родин. Сейчас соединение получает пополнение и готовится к третьей за сутки атаке. Тем не менее комкор готов выехать в штаб армии.
      - Пусть тщательно готовит удар. Мы сами приедем на его КП,- ответил Александр Михайлович. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе,опять шутливо заключил он, видимо, стараясь поднять наше настроение, заметно упавшее после получения сведений об огромном превосходстве противника.
      Мы с Москаленко стали отговаривать Александра Михайловича от поездки, ибо она была сопряжена с немалым риском. Переправу часто бомбили, а к КП 28-го корпуса, перебравшегося теперь в Березовский, недавно прорывались вражеские автоматчики. Хорошо, что подоспели мотострелки старшего лейтенанта Суха, которых Родин в тот день вызвал к себе в качестве корпусного резерва. Но начальник Генерального штаба был непреклонен и вместе с К. С. Москаленко выехал в Березовский.
      Что же все-таки заставило Родина сделать такой странный для военного человека шаг? Сам он рассказывал об этом так:
      - Хотя во время второго удара пробить оборону противника нам не удалось, появились весьма обнадеживающие признаки, что сопротивление гитлеровцев в полосе действий бригады Лебеденко слабеет. Об этом свидетельствовали ставший беспорядочным артогонь и то, что нескольким танкам 1-го батальона удалось ворваться в глубину обороны неприятеля, а также донесение разведчиков, что перед 55-й бригадой началась эвакуация немецких штабов и тыловых служб. Но для 39-й бригады обстановка складывалась крайне неблагоприятно. Стремясь подойти к вражеским позициям скрытно, подполковник Румянцев повел танки низиной, где едва струилась безымянная речушка. Сначала шло все нормально, а затем, когда ложбина оказалась заболоченной, часть машин увязла и стала легкой добычей немецкой артиллерии. Комкор, выискивая возможности развить успех Лебеденко и выручить из беды танки Румянцева, отдал уже соответствующее распоряжение, и в этот момент последовал вызов его к начальнику Генерального штаба. Танки Румянцева удалось вывести из-под огня, но они не успели нарастить удар бригады Лебеденко
      - Настроение у меня было просто аховое - заключил свой рассказ Георгий Семенович. - Не выполнил приказ, не явился в срок на КП армии и успеха не добился. Спасибо Николаю Александровичу - он поддержал меня, да еще сообщил о подкреплении, но все же я был уверен, что безнаказанно мне все это не обойдется.
      ...Родин продолжал напряженно работать. Совместно с А А. Пошкусом и его штабом было разумно распределено поступившее пополнение, по-новому сгруппированы силы. В частности, оставшиеся в строю танки Румянцева передали в 55-ю бригаду, ей же придавался в качестве танкового десанта стрелковый батальон 131-й дивизии и выделялся танк KB для командира бригады Заметно усиливал комкор и 56-ю бригаду Бабенко - ротой танков KB и 884-м полком 196-й стрелковой дивизии. Тщательно продумали план действии. В третьей за эти сутки атаке, которая должна была во что бы то ни стало окончиться успехом, решающую роль предстояло сыграть 55-й бригаде. Ей ставилась прежняя задача - овладеть восточными окраинами села Ложки и совхоза "10 лет Октября", но выполнение ее зависело от предоставленной комбригу и его штабу инициативы. Возглавить обходный маневр по берегу Дона, предложенный В. В. Грудзинским, Родин приказал лично П. П. Лебеденко. Левее его бригады наносили удар танки И. Т. Бабенко с упомянутым выше усилением. Задача зайти с тыла и занять западную окраину совхоза "10 лет Октября", в стыке между двумя танковыми бригадами, возлагалась на 32-ю мотострелковую бригаду.
      Итак, успех во многом зависел от танкистов Лебеденко. О Петре Павловиче говорили, что он воюет строго по науке, и не без основания. Лебеденко действительно был всесторонне подготовленным командиром-танкистом. Несколько лет назад он возглавлял кафедру в Военной академии механизации и моторизации РККА. Помогало ему и то, что сражался он в знакомых местах. Здесь Петр Павлович родился, в 1915 году в Царицыне был призван в армию, отсюда же и отбыл на фронт первой мировой войны. Потом, в 1919 году, близ этих самых мест дрался против белогвардейцев во время обороны Царицына. В Сталинграде жили его мать и сестра. После советско-финляндской войны Лебеденко оставил кафедру, решив, что преподавать надо, имея более солидный опыт командования танковыми частями. Ему повезло - он принял полк от Г. С. Родина, который провоевал с этой частью всю финскую кампанию. В Великую Отечественную Петр Павлович тоже понюхал немало пороху. Достаточно сказать, что он пережил весь драматизм борьбы за Крым в 1941-1942 годах, воюя в танковых войсках, в частности командуя бригадой. Там, в Крыму, он был тяжело ранен.
      Все указания по новой атаке Родин дал за час до ее начала. Лебеденко собрал все свои танки в один кулак, всего их набралось 36. В первом эшелоне, с которым двигался сам комбриг, шли Т-34. Командир 1-го танкового батальона П. Н. Дов-голюк в предыдущей атаке пропал без вести, поэтому тридцатьчетверками командовал лейтенант В. А. Перцов. Второй эшелон собрали из Т-70, их возглавлял старший лейтенант М. Т. Яковлев. С этим эшелоном находился на KB подполковник А. А. Асланов. Путь показывал командир разведчиков лейтенант Макаров.