Глава пятая. Брянский узел
      Конец июля ознаменовался для нас существенными изменениями оперативной обстановки, которые были обусловлены исходом борьбы на днепровском рубеже. Командование Западного фронта вынуждено было сосредоточивать все свое внимание на Смоленске и прилегающих к нему районах, так как именно здесь проходили кратчайшие пути к столице. Руководить же войсками левого крыла, действовавшими на реке Сож, под Бобруйском и Мозырем на стыке с Юго-Западным фронтом, ему становилось все труднее. Учитывая это, Ставка 24 июля создала из войск левого крыла Западного фронта новый фронт - Центральный. Его командование формировалось на базе управления 4-й армии, войска которой, как уже говорилось, были подчинены нам.
      Начальник штаба Центрального фронта, бывший начальник штаба 4-й армии полковник Л. М. Сандалов побывал у нас на КП. Леонид Михайлович с похвалой отозвался об организованности и ритмичности в работе штаба, получил в оперативном отделе ряд данных, которые стали для него подлинной сенсацией. Понравились ему узел связи, организация охраны. Помнится, он сказал тогда:
      - Ну, у вас действительно порядок. У нас, в штабе 4-й, растерявшем при отступлении большую часть радиостанций и автомобилей, ничего подобного нет.
      Между прочим, эта неустроенность штаба, которому и соединениями 4-й армии руководить-то было нелегко, отнюдь не в лучшую сторону сказалась и на всей боевой деятельности войск нового фронта, особенно на организации, взаимодействия с соседями.
      Кроме нашей армии в состав Центрального фронта вошла еще 21-я. Стоит сказать о ней несколько слов, ибо в последующем ей выпала весьма драматическая участь. Первоначально объединение было хорошо укомплектовано. В составе его 63-го, 66-го стрелковых и 25-го механизированного корпусов имелись артиллерийские и все другие положенные по штату части. Можно напомнить, что эта армия, особенно ее 63-й корпус под командованием генерала Л. Г. Петровского, отличилась на Западном фронте, нанеся стремительный контрудар через Днепр и вернув на некоторое время города Рогачев и Жлобин. Командовал объединением после перевода к нам генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко генерал-полковник Ф. И, Кузнецов. Это был весьма заслуженный военачальник. Перед войной он возглавлял Прибалтийский Особый военный округ, а затем Северо-Западный фронт. Войска фронта упорно дрались с врагом, но понесли невосполнимые потери и отошли на юго-восток. Федор Исидорович, переведенный с поста командующего фронтом на должность командарма, видимо, пережил, в большей или меньшей степени, психологический кризис, ему требовалось время для вхождения в обстановку, но не успел он это сделать, как его назначили командующим Центральным фронтом. 21-ю армию принял генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, а затем генерал-майор В. Н. Гордов. Такая частая смена командующих, думается, не могла положительно сказаться на действиях войск.
      Надо добавить, что вскоре после создания Центрального фронта его командование испросило у Ставки разрешение на воссоздание 3-й армии из левофланговых соединений 21-й армии. В командование этого, по существу нового, объединения вступил только что вышедший с частью своего штаба из окружения генерал-лейтенант Василий Иванович Кузнецов. Войска его 3-й армии, как упоминалось, были окружены врагом и понесли большие потери.
      Ретроспективно оценивая тогдашнюю оперативную ситуацию, приходишь к выводу, что создание Центрального фронта не смогло оправдать тех надежд, которые на него возлагались, и не случайно он просуществовал всего лишь один месяц. Не имея достаточно работоспособного штаба, а главное, очень слабо укомплектованный войсками, он оказался в той самой полосе боевых действий, где развернулись решающие события конца лета - начала осени 1941 года.
      Итак, командующим Центральным фронтом был назначен генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, членом Военного совета - П. К. Пономаренко, а начальником штаба полковник Л. М. Сандалов. Фронт, по расчетам Ставки, должен был сыграть большую роль в решении общей задачи, стоявшей перед войсками Западного направления: срыва вражеского наступления на Москву. В директиве генералу Ф. И. Кузнецову, направленной 28 июля за подписями И. В. Сталина и Г. К. Жукова, указывалось: "Нам крайне необходимо на Центральном фронте действовать как можно активнее, чтобы активными действиями сковать как можно больше сил противника"{62}.
      Однако обстановка явно не благоприятствовала выполнению активных, то есть наступательных, задач. Разведывательные данные штабов армий и самого Центрального фронта свидетельствовали о сосредоточении и подготовке к удару крупных сил гитлеровцев на гомельском направлении. Оживилась разведка врага на флангах корпуса генерала Л. Г. Петровского - у Рогачева и Жлобина, а также под Гомелем и на участках ослабленных бригад 4-го воздушно-десантного корпуса А. С. Жидова восточное Кричева. Сюда в быстрых темпах немцы и стягивали крупные силы. Участились налеты самолетов противника на войска Центрального фронта и важные объекты в его полосе, особенно в Гомеле и Унече.
      Что касается нашей, 13-й, армии, то, несмотря на проявленный ее войсками героизм при обороне Могилева, С. К. Тимошенко по указанию Ставки снял с должности генерала В. Ф. Герасименко. На замену прибыл генерал-майор К. Д. Голубев - бывший начальник пехотной школы имени М. Ю. Ашенбреннера, где я учился, и бывший командующий 10-й армией, в которой я служил накануне войны. За несколько дней до приезда к нам он с большой группой командиров и бойцов вышел из окружения и временно находился в резерве командующего фронтом.
      Радость встречи с моим любимым командиром омрачалась его крайне подавленным состоянием - он, видимо, опасался репрессий за то, что побывал в окружении. В первые дни по прибытии командарм в обстановку не вникал, всецело положившись на Петрушевского. Правда, он информировал нас, что в районе Рославля (в 40-50 километрах от правого фланга армии) вела активные наступательные действия группа войск во главе с командующим 28-й армией генерал-лейтенантом В. Я. Качаловым. Эти действия вылились во встречное сражение с частью сил двух армейских корпусов (7-го и 9-го), подчиненных Гудериану. В конечном итоге группа Качалова была окружена, а сам он пал смертью храбрых. Слева от нас из-под Жлобина на Бобруйск наступала 21-я армия. На этом же направлении по тылам противника совершала рейд кавалерийская группа под командованием генерал-полковника О. И. Городовикова. Одна кавалерийская дивизия (52-я) не успела своевременно прибыть в эту группу и вечером 30 июля была включена в состав нашей армии.
      Мы, в свою очередь, сообщили новому командарму малоутешительные сведения о том, что все наши соединения сильно измотаны боями, некоторые еще не вышли из окружения или оказались в полосах других армий. Так, укомплектованность 132-й стрелковой дивизии генерала С. С. Бирюзова составляла не более 30 процентов, но этими силами ей приходилось сдерживать натиск частей немецких 24-го танкового, 13-го и 12-го армейских корпусов.
      Так совпало, что в день прибытия К. Д. Голубева, чтобы сломить сопротивление наших войск под Кричевом, Гудериан ввел в бой на стыке своих 3-й и 4-й танковых дивизий 7-ю пехотную. С целью локализовать этот удар и не допустить прорыва гитлеровцев в тыл нашей кричевской группировке было решено перебросить в этот район все войска, в том числе еще остававшуюся на левом фланге часть сил 6-й стрелковой дивизии. Во время этой перегруппировки прорвавшаяся восточнее Кричева 7-я пехотная дивизия немцев окружила 84-й стрелковый полк. На помощь ему был брошен Коммунистический батальон, действовавший в составе 6-й дивизии. Бойцов-партийцев повел в бой командир батальона старший лейтенант И. П. Прянишников. Гитлеровцы не выдержали решительного натиска и, бросая оружие, пустились в бегство. Атакующие совместно с выходившими к ним навстречу из окружения товарищами из 84-го полка уничтожили 2-й батальон 2-го пехотного полка противника, а штаб его захватили в плен.
      Подобных примеров в те дни было немало. Однако в целом обстановка все более осложнялась. Вражеское командование не останавливалось ни перед чем, чтобы сломить сопротивление наших войск и прорваться, в частности, в Рославль. 1 августа 24-й танковый и 7-й армейский корпуса после мощной авиационной и артиллерийской подготовки обрушили удар громадной силы по правому флангу нашей армии. Там на широком фронте занимали оборону переброшенные к нам четыре батальона 6-й стрелковой дивизии во главе с ее командиром полковником М. А. Попсуй-Шапко и части 148-й стрелковой дивизии полковника Ф. М. Черокманова. На помощь им командарм направил только что прибывшую 52-ю кавалерийскую дивизию полковника Н. П. Якунина. Юго-восточнее Мстиславля конники с ходу ринулись в бой. Они отсекли прорвавшуюся вражескую пехоту от танков и начали лихо расправляться с ней. Но вскоре немецкие самолеты обрушили на боевые порядки кавалеристов массированный удар, не пощадив при этом и своих пехотинцев. Танки противника под прикрытием авиации возобновили напор. Неся потери, наши стрелковые и кавалерийские части под нажимом многократно превосходящих сил гитлеровцев отошли.
      2 августа немецкая 4-я танковая дивизия, наступавшая на острие главного удара Гудериана, сломила сопротивление группы В. Я. Качалова и ворвалась в Рославль. Подразделения нашей 6-й стрелковой дивизии, действовавшие на правом фланге, оказались в окружении. Командарм приказал полковнику М. А. Попсуй-Шапко, с которым мы установили связь, нанести удар в южном направлении и вывести свои подразделения из кольца. В ночь на 4 августа они внезапно атаковали гитлеровцев и пробились к своим войскам{63}.
      На рассвете того же драматического 2 августа был получен приказ командующего фронтом: во взаимодействии с 28-й армией нанести удар во фланг ворвавшейся в Рославль вражеской группировке. Для выполнения этой задачи нам дали пополнение. Это были ранее выводившиеся в резерв дивизии С. С. Бирюзова и И. Т. Гришина. Кроме них в состав фронта вошли побывавшая в тяжелых оборонительных боях 121-я стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Зыкова и только что прибывшая на фронт.
      21-я кавалерийская дивизия полковника Я. К. Кулиева. Было решено подчинить все эти соединения испытанному в сражениях командиру 45-го стрелкового корпуса Э. Я. Магону. Этими силами нам и предстояло выполнять поставленную задачу.
      Генерал Ф. И. Кузнецов настаивал на немедленном нанесении удара. Но обещанные армии пополнения сосредоточились в исходном районе лишь к утру 6 августа, тогда же и начались их наступательные действия. Эрман Янович, как всегда, сумел организовать удар в самых неблагоприятных условиях. Его войска в первый день успешно атаковали врага северо-восточнее Кричева, а 7 августа смогли прорваться на Рославльское шоссе на участке Шумятичи - Хотвиж, то есть поставили под угрозу тылы 2-й танковой группы Гудериана. Это не на шутку всполошило гитлеровского генерала, и он выдвинул сюда, в помощь 7-й пехотной, еще и 78-ю пехотную дивизию. Однако 8 августа, поскольку давление нашего 45-го стрелкового корпуса нарастало, Гудериан посчитал, что и этих сил недостаточно, чтобы снять угрозу правому флангу и тылам своей танковой группы. Потом он написал в мемуарах:
      "Перед тем как перейти в наступление на Москву или предпринять какую-либо другую операцию, нам необходимо было предварительно выполнить еще одно условие: обеспечить свой правый фланг у Кричева, расположенный глубоким уступом назад. Очистка этого фланга от войск противника была необходима еще и для того, чтобы облегчить 2-й армии наступление на Рогачев"{64}.
      Реализуя этот замысел, Гудериан уже на следующий день утром нанес сильный удар своими 24-м танковым и 7-м армейским корпусами, поддержанными авиацией, по правому флангу нашей армии. 3-й и 4-й немецким танковым дивизиям удалось прорваться к Милославичам и Родне. Теперь 45-й стрелковый корпус сам оказался под угрозой окружения.
      По распоряжению командарма я 6 августа находился в частях Э. Я. Магона, непрерывно информируя генерала Голубева об изменениях в обстановке. Он советовался со мной и ставил боевые задачи войскам. В связи с прорывом танков противника южнее Милославичей командующий приказал отвести части 45-го стрелкового корпуса на юг за реку Ложбянка, а мне вернуться на КП армии. Я успел проскочить, но основной массе войск 45-го корпуса благополучно отойти не удалось. Нетрудно понять, что танковые и моторизованные дивизии Гудериана значительно превосходили наши стрелковые части в подвижности и маневренности. Танки врага вышли на все коммуникации. В кольце вместе с подчиненными войсками оказались все командиры дивизий и Э. Я. Магон, которому 7 августа было присвоено звание генерал-майора.
      На КП армии делалось все возможное, чтобы вызволить ставший всем нам родным 45-й корпус и не допустить дальнейшего прорыва танков Гудериана в юго-западном направлении, а также создания противником плотного внутреннего и внешнего фронтов окружения вокруг соединения Э. Я. Магона. Нам удалось развернуть фронтом на север часть сил 4-го воздушно-десантного корпуса, 6-й и 148-й стрелковых и 52-й кавалерийской дивизий. Оптимизм вселяло и то, что армии накануне придали 50-ю танковую дивизию, имевшую в своем составе боевые машины Т-34. Полковнику Б. С. Бахарову, командовавшему этим соединением, было приказано прорваться в район Милославичей и обеспечить условия для выхода войск и штаба 45-го стрелкового корпуса из окружения.
      Как раз в это время сменилось командование фронта. И. Кузнецова вызвали в Ставку, а на смену ему прибыл генерал-лейтенант М. Г. Ефремов. Надо отдать должное его оперативности. В первый же день командования фронтом он приехал в нашу армию. Это был очень импульсивный, энергичный военачальник. У него была фигура, как у профессионального спортсмена, вся налитая мышцами. Решение командарма он одобрил, но тут же устроил ему разнос. Утверждал, что КП армии якобы слишком далеко от войск и что нам следовало быть там, где находится сейчас Магон.
      Командир 50-й танковой дивизии создал небольшую подвижную группу, включив в нее до 30 танков Т-34 и несколько бронемашин. Ей предстояло протаранить боевые порядки гитлеровцев, что могло существенно помочь деблокаде окруженных. Несколько танков и бронемашин прорвались к подвижному командному пункту генерала Э. Я. Магона, которому мы передали в тот день утром по радио поздравления с награждением его орденом Красного Знамени.
      Эрман Янович принял на себя командование теми силами окруженных, которые были поблизости, и, сев в один из танков, повел подчиненных на прорыв. Многие из них вырвались, но доблестный комкор пал смертью героя. Его головной танк был взорван прямым попаданием вражеского снаряда. Часть войск и управления корпуса во главе с полковником М. В. Ивашечкиным вырвалась из кольца. Она отходила от рубежа к рубежу за реку Ипуть, на линию Мглин, Сураж. К. Д. Голубев в переговорах по радио приказал Макару Васильевичу вступить в командование корпусом.
      Другая часть сил, в том числе основное ядро 132-й и 137-й стрелковых дивизий, вышла гораздо позднее. Погибли героические командир 6-й стрелковой дивизии полковник Михаил Антонович Попсуй-Шапко и комиссар 132-й стрелковой дивизии полковой комиссар Павел Иванович Луковкин. Все мы тяжело переживали эти невосполнимые потери.
      А фон Бок и Гудериан вводили в сражение все новые войска и расширяли фронт наступления. С утра 12 августа с рубежа реки Сож мощный удар в южном направлении нанес немецкий 13-й армейский корпус 2-й полевой армии. Ему противостояли обескровленные части нашего 28-го стрелкового корпуса гене- рала В. С. Попова. Правее развивал наступление в юго-западном направлении 24-й танковый корпус противника. Натиск вражеских танковых и пехотных соединений сдерживали на рубеже Голичи, Костюковичи части 4-го воздушно-десантного корпуса, 6-й, 148-й и только что вышедшей из окружения 137-й стрелковых дивизий. Вместе с ними оборонялись подразделения 50-й танковой и 52-й кавалерийской дивизий. Все эти соединения лишь номинально считались таковыми это зачастую были не более чем батальонные или полковые группы, располагавшие минимумом вооружения и боеприпасов. Поскольку управление 45-го корпуса, который возглавил полковник Ивашечкин, оставалось работоспособным, оно объединило большинство этих войск, имея КП во Мглине. Их передовой рубеж проходил по реке Судость, а в тылу силами особенно ослабленных дивизий, выведенных во второй эшелон, и местным населением готовились еще два рубежа промежуточный и тыловой - для придания обороне устойчивости. Танковая и кавалерийская дивизии составляли подвижный резерв для локализации возможных прорывов противника. Наш армейский штаб размещался в Унече.
      Читатель может подумать, что только в полосе "невезучей", 13-й, армии так скверно обстояло дело. Однако в действительности 13 августа не менее кризисная ситуация сложилась и в полосе 21-й армии. Фон Бок переправил почти всю 2-ю полевую армию за Днепр и нацеливал основной удар из района Довска в междуречье Днепра и Сожа. К исходу дня войска правого фланга 21-й армии вынуждены были начать отход к югу. С помощью выведенной за Днепр одной дивизии удалось задержать врага у Меркуловичей на шоссе Довск - Гомель и у Чечерска на реке Сож. Однако вскоре мотоциклисты и бронемашины противника прорвались к размещавшемуся здесь КП 21-й армии. Во время боя под Чечерском был ранен исполнявший обязанности командующего армией генерал-майор В. Н. Гордов. Нависла угроза полного окружения корпуса Л. Г. Петровского. Переправы через Днепр удалось отстоять лишь близ Жлобина.
      Генерал М. Г. Ефремов и член Военного совета дивизионный комиссар Ф. И. Шлыков прибыли на КП 21-й армии и вызвали к себе Л. Г. Петровского с целью назначить его командармом 21. Для этого к нему был послан У-2. Но самолет возвратился с корпусного КП с тяжелоранеными воинами. Петровский прислал записку: "Оставление в такой тяжелой обстановке войск корпуса равносильно бегству". Невзирая на все трудности, и прежде всего на массированные авиационные и артиллерийские удары, Леонид Григорьевич сумел к вечеру 14 августа организовать форсирование Днепра. Однако гитлеровцы к этому моменту уже вышли к Гомелю, и войска Л. Г. Петровского оказались в новом кольце. Необычайная командирская предприимчивость, умение вдохнуть в подчиненных веру в свои силы помогли замечательному военачальнику с честью выйти и из этой, казалось бы безысходной, ситуации. Удар 63-го стрелкового корпуса, предпринятый на рассвете 17 августа после эффективного артиллерийского налета, явился внезапным для врага. Полки его 134-й пехотной дивизии, противостоявшие корпусу, дрогнули, тем более что штаб дивизии был быстро разгромлен. Спустя час после начала атаки наших частей заслоны гитлеровцев были смяты, и основное ядро 63-го корпуса присоединилось к войскам, оборонявшим Гомель. С чувством глубокой горечи мы узнали, что самому Леониду Григорьевичу, двигавшемуся в арьергардном отряде, не удалось вырваться из окружения - он пал смертью героя{65}. С несколько меньшими трудностями ушли за Днепр конная группа О. И. Городовикова и части 3-й армии генерала В. И. Кузнецова.
      Так складывалась обстановка, когда наша армия вошла в состав нового, Брянского, фронта, созданного на стыке Центрального и Резервного фронтов.
      16 августа командующий фронтом генерал А. И. Еременко и член Военного совета дивизионный комиссар П. И. Мазепов прибыли в Брянск. КП фронта был оборудован в 14 километрах юго-восточнее города в лесистом районе. Мне в дальнейшем довелось неоднократно бывать там. Наиболее важные отделы штаба фронта расположились в довольно ветхом одноэтажном здании. Второе здание меньших размеров заняло политуправление, а все остальные службы разместились в палатках и землянках. Начальником штаба фронта стал генерал-майор Г. Ф. Захаров, отличавшийся необычайной требовательностью и суровостью, начальником политического управления - дивизионный комиссар А. П. Пигурнов, заместителем командующего - генерал-майор А. Н. Ермаков, командующим ВВС фронта генерал-майор авиации Ф. П. Полынин. Штаб фронта формировался на базе штабов 20-го стрелкового и 25-го механизированного корпусов, оказавшихся к этому времени без войск. Надо сказать, что управление фронта было сразу же крепко сколочено и поддерживало с войсками надежную связь, поэтому мы хорошо знали всех его должностных лиц.
      Первоначально в Брянский фронт включались всего две армии - 50-я и 13-я. 50-я развертывалась из двух корпусов в составе восьми стрелковых (217, 258, 260, 269, 278, 279, 280, 290-й) и одной кавалерийской (55-й) дивизий. Управление армии формировалось на базе управления 2-го стрелкового корпуса. Штаб армии разместился в районе Выгоничей. Командармом был назначен генерал-майор М. П. Петров, с которым я познакомился в Барановичах, членом Военного совета - бригадный комиссар Н. А. Шляпин, начальником штаба полковник Л. А. Пэрн. О составе нашей армии и положении ее войск читатель уже знает. При формировании фронт получил некоторое количество авиации. В частности, в его состав перешла из Центрального фронта 11-я смешанная авиадивизия. Она имела материальную часть и обстрелянных летчиков. Номинально числились и другие соединения, но они фактически не располагали техникой. В конце августа, правда, начали прибывать самолеты из тыла, однако это были не только новые Пе-2 и Як-1, но и морально устаревшие - И-15, И-16, Р-5, СБ, производство которых уже прекратилось.
      Полоса действий Брянского фронта достигала в ширину 230 километров. Правым соседом был Резервный фронт, левым - Центральный, Местность в основном лесисто-болотистая со значительным числом рек. Более открытым являлся треугольник Брянск - Мглин - Почеп. Главное внимание командование фронта уделяло 50-й армии, ибо Ставка ориентировала, что враг после овладения Рославлем предпримет попытку развить успех ударом на Брянск в полосе именно этой армии. Однако данное предположение не оправдалось: немецкий 24-й танковый корпус повернул на юг, на Унечу. Перед фронтом нашей 13-й армии находились 258-я и части 34-й пехотной дивизии, 3-я, 4-я и части 17-й танковой дивизии. Эти соединения 13-я армия сдерживала с большим трудом, тем более что противник глубоко вклинился на нашем правом фланге.
      Командующий новым фронтом поначалу стремился решать вопросы, связанные не только с боевыми действиями, но и с повышением боеспособности войск, организацией их учебы. Вскоре мы получили весьма пространный приказ, в котором делалась небезуспешная попытка в какой-то мере обобщить опыт первых недель войны. Например, указывалось на слабые стороны врага: неумение сражаться ночью, стремление избегать ближнего, особенно штыкового, боя мелкими подразделениями, привязанность пехоты к танкам. Говорилось о необходимости научить артиллеристов уверенно поражать танки, добиться, чтобы на каждое орудие и каждую батарею кроме основных огневых позиций имелись и запасные, пригодные для стрельбы по танкам прямой наводкой, косоприцельным, фланговым огнем с дистанции 500-800 метров. Речь шла также о важности массирования огня. Приказ требовал научить весь личный состав отрывать окопы одиночные и на отделение, щели, противотанковые ловушки и препятствия, использовать средства маскировки; повседневно и настойчиво вести работу по укреплению воинской дисциплины. Содержались и другие требования{66}. В приказе были, конечно, и общеизвестные истины, но он отличался от предыдущих тем, что вместо голого призыва не отступать давал практические рекомендации, причем более спокойным тоном.
      А враг тем временем продолжал активно действовать, пытаясь в первую очередь окружить нашу 13-ю армию. 17 августа его танки и мотопехота, прорвав фронт армии и выйдя на ее тылы, перерезали железную дорогу Брянск - Гомель и заняли Унечу. 13-я оказалась в чрезвычайно тяжелом положении, но дралась упорно, нанося противнику немалый урон.
      Войска вермахта развивали успех в направлении Стародуб, Новгород-Северский и Почеп. Сухая погода и хорошее состояние дорог благоприятствовали им. 18 августа противник захватил Стародуб, а 21 августа сильной атакой танков с мотопехотой - Почеп.
      Двумя днями раньше, 19 августа, мы получили приказ нанести контрудар войсками нашей армии, усиленной 55-й кавалерийской дивизией из 50-й армии. Предстояло действовать в направлении Мглин, Унеча, Клинцы. Выполнить поставленную задачу армия не смогла, поскольку сил у нее было крайне мало, а времени на подготовку фактически вообще не имелось. И вот когда мы в довольно просторной землянке оперативного отдела бились над тем, чтобы с помощью средств связи заполучить данные о положении войск, в нее не без труда вошел А. И. Еременко. После встречи в Борисове я сразу узнал его и четко доложил о нашей работе. Он тоже узнал меня, пожал мне руку и, приказав подробнее рассказать о положении войск, развернул перед нами карту с нанесенной обстановкой. Я без каких-либо прикрас доложил о том, что знал, пользуясь своей картой.
      Еременко взял карандаш и в трех местах сделал исправления на моей карте. Оказывается, прежде чем приехать к нам, он побывал в наиболее горячих точках сражения, познакомился с ситуацией на месте.
      - Позови сюда командарма и начальника штаба,- распорядился Андрей Иванович.
      Когда вошли Голубев и Петрушевский, Еременко строго посмотрел на них и сказал:
      - Побывал в ваших войсках. Они дерутся храбро, но взаимодействие между дивизиями крайне слабое. Артиллерийская поддержка недостаточна. Многие командиры полков нетвердо знают свои задачи. Сейчас, когда обстановка так резко и часто меняется, от командарма и его штаба требуется гибкое и конкретное руководство. Командование армии должно быть как можно ближе к своим дивизиям, иначе управление войсками нарушается.
      Командующий фронтом стал с пристрастием спрашивать К. Д. Голубева и А. В. Петрушевского об истинном положении дел в соединениях и частях. Они, конечно, не могли знать всех деталей.
      - Отсюда и проистекают многие беды,- сделал вывод Еременко.- Ваш командный пункт находится в нескольких десятках километров от передовой! В нынешней обстановке, когда корпусное звено ликвидировано, при таком- удалении от войск управлять ими крайне трудно.
      Константин Дмитриевич на это резонно возразил, что в нашей армии - видимо, учитывая специфику ее действий на широком фронте,- командование Центрального фронта корпуса не упразднило и, в частности, 45-й корпус по-прежнему существует и действует под командованием полковника Ивашечкина.
      Андрей Иванович, в свою очередь, парировал этот аргумент командарма, заметив, что временное сохранение корпусного звена в 13-й армии не уменьшает, а увеличивает ответственность армейского руководства. Вместе с тем Еременко сказал, что он понимает трудности армии и постарается нам помочь, организовав рейд 55-й кавалерийской дивизии по тылам врага, а также подбросив свежие стрелковые соединения, как только они прибудут.
      И действительно, в следующие же дни на рубеж реки Десна были выдвинуты только что прибывшие части 307-й и 282-й стрелковых дивизий. Они имели также задачу обеспечить сосредоточение войск, перебрасывавшихся для 3-й армии, которая действовала рядом с нами.
      Как выяснилось, командующий фронтом не ограничился нагоняем, который он учинил руководству армии. Еременко сделал представление в Ставку, и в итоге нам пришлось расстаться с Константином Дмитриевичем.
      Что можно сказать о снятии К. Д. Голубева, которого я не только глубоко уважал как своего учителя, но и любил как душевного человека? Можно напомнить, что он перед этим пережил поистине драматические события при выходе с остатками 10-й армии из белостокского выступа и был очень переутомлен. Вместе с тем он отличался осмотрительностью, обстоятельностью и в данном случае действительно стремился не подвергать штаб армии излишнему, с его точки зрения, риску. Думается, что А. И. Еременко проявил поспешность, правда, объяснимую в тех суровых условиях. Во всяком случае, в октябре 1941 года Голубев был назначен командармом 43-й и возглавлял ее до мая 1944-го, когда его тяжело ранило.
      Вскоре к нам прибыл генерал-майор А. М. Городнянский. Это был выше среднего роста, начавший седеть брюнет с выразительным, волевым лицом. Ровесник Константина Дмитриевича (родился тоже в 1896 году), он выглядел гораздо моложе, так как сохранил стройность. Голубев же был тучноват. Авксентий Михайлович прославился при обороне Смоленска, командуя 129-й стрелковой дивизией. Вот что о нем писал член Военного совета 16-й армии генерал А. А. Лобачев; "Если вспоминать добрым словом героев Смоленска, то первым - среди них нужно назвать самого Авксентия Михайловича Городнянского. Мне приходилось в этот период много раз встречаться с генералом Городнянским и наблюдать его за работой (гражданским словом "работа" легче передать свойственный ему командирский стиль). Подчиненные командиры, особенно из молодых, попросту обожали его, бойцы считали отзывчивым начальником, на опытность которого можно положиться. Когда фронт запросил позднее достойного кандидата на армию, наш Военный совет выдвинул генерала Городнянского. Комдив всегда с людьми - то среди истребителей танков, команды которых были созданы во всех батальонах, то в ударных группах. Он передвигался по переднему краю во весь рост, не сгибая под пулями свою седеющую голову; идет, опираясь на палочку, и, как говорили бойцы, "пуля его не берет"{67}.
      К этой характеристике я полностью присоединяюсь. Он ее безукоризненно подтверждал на всем протяжении нашей совместной службы, а расстались мы с ним в самом конце 1941 года, когда меня назначили начальником штаба 38-й армии.
      Между тем противник активизировался. 21 августа на направлении Жуковка, Почеп сосредоточивались части 47-го танкового корпуса из группы Гудериана (18-я и 17-я танковые и 29-я моторизованная дивизии). Одновременно 24-й танковый корпус также повел наступление на Почеп и к исходу дня овладел им. Положение нашей армии становилось все более угрожающим.
      23 августа по войскам фронта был отдан приказ, предписывавший 50-й армии прочно оборонять занимаемый ею участок западнее Брянска, а нам, удерживая рубеж по восточному берегу реки Судость, Погар, Борщево, Лужки, нанести удар на Почеп, Стародуб и Унечу с целью вернуть их{68}.
      В районе Погар, Стародуб разгорелись упорные бои. Понеся ощутимые потери, враг был выбит из Почепа и отброшен на линию Красный Рог, Пьяный Рог. Но овладеть Стародубом и Унечей мы не смогли, так как гитлеровцы успели укрепиться на выгодных позициях по берегу Судости.