Глава 9. Точку ставит пуля

Под утро выдохлись. Горы, даже если на карте обозначены как небольшие, для человека пешего остаются горами. К тому же в пути быстро вспоминается, когда и чем подкреплялся перед дорогой. Спецназовцы же с утра не держали во рту маковой росинки – только бежали и отбивались.

Приметив укромное местечко за елками, боязливо жмущимися друг к другу среди громадин-сосен, подкатились под них. В хвойной толчее тем не менее оказалось посвободнее, смогли выпрямиться. Хотя мечталось о другом – вытянуться на земле, положив гудящие ноги на рюкзаки.

Сверились еще раз с картой и компасом в отвинченной рукоятке «Короля джунглей». Шли вроде правильно. Имейся сила, одного дневного рывка хватило бы, чтобы дойти до границы. Но ее не было, и спецназовцев подстегивало лишь сознание, что ни боевики, ни собственные «вертушки» не оставят попыток обнаружить группу. Воюй – не хочу.

– Один спит, двое охраняют, – предложил Заремба. Такая арифметика – не в пользу сна. Зато она давала надежду, что их не возьмут спящими.

– Я спать, – попросил Волонихин.

Да нет, конечно же, не спать. Он хотел остаться один, со своими мыслями. А предрекалось, говорилось: «Не бери грех на душу».

Взял дурак…

– Постелимся, – Заремба первым подступился со своим тесаком к укрывшим их елкам, выбирая ветки попушистее. Кто укрывает, тот и страдает. Кто ближе – тому и больней. Извечное противоречие природы и человеческих отношений.

– Не хотел бы я оказаться на месте Ивана, – проговорил и Туманов, когда остались одни.

– Каких мужиков потеряли, – вроде о другом, а на самом деле все о том же проговорил Заремба. – Знать бы, за что.

Когда подобные вопросы задает командир, подчиненным остается только пожалеть себя.

– Авантюра, конечно, – грустно усмехнулся Туманов. – С самого начала, когда пошел разговор о деньгах и подборе отслуживших в органах или в армии офицерах, лично мне стало ясно, что втягиваюсь в большую игру. А вот отказаться не смог. Подловили, сволочи, в самый острый момент.

Заремба вспомнил слова Вениамина Витальевича о Марине, тоже крайне нуждавшейся в деньгах на жилье. Попытался узнать у пограничника причину его согласия на участие в операции.

– Банальность вообще-то. Заставу мою бывшую перекинули из Армении под Псков. Лес, палатки, а в области, на чью шею посадили моих солдат и семьи офицеров, нулевой бюджет. Перспектив, соответственно, никаких – охотно объяснил капитан свои проблемы. – Подумал: заимею вдруг деньги – закуплю продуктов, фруктов детишкам и солдатам, привезу на заставу. Представляешь? Мне, оказывается, совсем не безразлично, с каким настроением мои бойцы и офицеры продолжат службу. Идиоты мы, наверное. Все верим, что на нас свет клином сошелся.

– Сошелся, Василий. Поверь, сошелся, – не согласился с пессимистическим настроением Туманова подполковник. – Страна не выживет, если люди перестанут считать себя центром Вселенной.

Сказал и припомнил свою судьбу. Казалось тоже, что без него спецназ, если и не рассыпется, то утратит свою боеготовность. Первое время грешным делом все ждал: вот позвонят, позовут, извинятся и попросят:

– Все, Тимофеевич, поискрили – и довольно. Давай, принимайся за дело.

Не позвали. Значит, обходятся. Зато вместо начальства объявилась эта темная лошадка Вениамин Витальевич, непонятный мафиози из Кремля. Стал всучивать деньги. По большому счету, лично ему, Зарембе, они и даром не нужны. Если Марина заглядывалась на квартиру, Волонихин строит какой-то памятник, Туманов о заставе думает, Юра Работяжев о салютах мечтал, то за что пошел снова на войну он, подполковник, навоевавшийся по горло? Именно потому, что не позвали и хотел доказать, как они ошиблись?

Но кому доказать? Зачем?

Про Чачуха и Дождевика, правда, тоже ничего не узнал. И теперь не узнает никогда, нужда или отчаяние подвигло их на встречу с представителем Кремля.

– Вернусь – пойду на юридический, – помечтал о будущем пограничник. – Судьей стану. Хоть где-то выводить подлецов на чистую воду. А ты?

Кем станет он, командир спецназа? Где его ждут на «гражданке»? Неужели только там, где нужно убивать? Горькое прозрение…

– Не знаю, Василий. Пока не вижу себя нигде. Наверное, потому и согласился лететь. А теперь каюсь: может, будь иной командир, проскочили бы. Может, все остались бы живы…

– Прекрати! – обрывая командира, Туманов даже сжал ему локоть и повысил голос. – Сам знаешь, что ерунду порешь.

– Ерунда, а ребят нету.

– Война без слез не воюется.

– Количество слез зависит от командира.

– Если его не предают вместе со всеми, – похоже, пограничник окончательно утвердился в мысли, что Москва решила уничтожить группу.

– Ладно, замолкаем. Все эти разговоры, скорее всего, от голода. – Заремба сам перешел с высших материй на реальности.

– Когда закупишь свою гуманитарную помощь для заставы, выдели что-нибудь и нам. И мы втроем навернем с таким аппетитом…

– Да уж закупили бы и навернули, – согласился капитан. Зря заговорили и о еде. Огляделись по сторонам, словно вокруг ломились столы от яств, и только проблема оставалась разыскать в темноте закуску.

– Утром что-нибудь поищем, – дал срок Заремба. – Травку, корешки, живность…

Совсем на иной поиск получал утром задачу командир спецназа. Он стоял с полковником – вертолетчиком перед одним из заместителей командарма, и тот уже не на армейском, а на приблатненном чеченском сленге, что должно было выдавать в нем прожженного вояку, давал указания:

– Короче, осмотреть то, что обработали вчера. Найти трупы, даже если они закопаны. Пересчитать, сколько их. Прикол? Но такая уж наша доля.

– Трупы вывозить? – попросил уточнения вертолетчик.

– Зачем? – вскинул в недоумении руку генерал. Указательный палец у него не гнулся, мизинец тоже отставился – ни дать ни взять жест крутого «нового русского». – Шакалам тоже хочется кушать. Короче, Москве и мне нужно знать количество трупов. Если меньше семи, то готовьтесь порыскать по окрестностям, но довести их количество именно до такой цифры. Полный вперед и карт-бланш во всем.

Группы спецназа, уже поднятые командиром «в ружье», вертелись друг перед другом как спешащие на свидание женщины – но не красуясь, а заправляясь и подтягиваясь перед боем и походом. Война – рулетка: пойдешь считать чужие трупы, а оставишь свои. Такое свидание может получиться…

– По машинам! – посмотрев на часы, прервал суету комбриг. Горбясь и виляя задами под тяжестью рюкзаков и оружия, спецназовцы цепочками, как гуси к кормушке, потянулись к вертолетам.

– Люблю десант, – с восхищением глядя на подчиненных, признался комбриг.

Полковник искоса взглянул на него, не поддерживая восторга: не на учениях и не на показных занятиях – с реальными патронами идут его подчиненные. Восторгаются не до боя, а после его результатов. Мало пробыл комбриг на войне, только и успел, что научить его офицеров игре в преферанс. Истинные ценности, к сожалению, придут после первых потерь.

– Я с тобой, – комбриг, возбужденный больше обычного, направился к машине командира полка.

Однако полковник кивнул ему на соседнюю

– Под один удар две головы не подставляют.

Ох, совсем мало пробыл в Чечне спецназовец. А судя по орденским планкам, где красиво, под оргалитом, но читались одни юбилейные медали, то и до звания подполковника сумел дослужиться, ни разу не попав на войну. А уж их-то с началом перестройки народилось столько, что другие желающие и не блатные навоевались к таким звездам и должностям под завязку.

– Земли касаться не станем, десантируйтесь с высоты, – напомнил вертолетчик и пошел к своей машине. Та, вместе с солнечным бликом скосив на него стеклянный глаз, поняла, что вновь обречена лететь под пули, и нехотя застрекотала лопастями. Хозяина еще подпустила к себе, а все остальное начала отшвыривать, закручивая в пыльный вихрь. С таким настроением и поднялась в воздух – сердитая на весь белый свет, готовая растерзать, исклевать любого, на кого укажут.

Командир указал ей путь на предгорье.

Зарембу разбудил гул вертолетов. С высоты, на которой спецназовцы устроили себе ночлег, они видели, как некогда любимые, восхищавшие своей маневренностью и изяществом машины заходили на посадку в район, где вчера в упор расстреляли их группу.

– Нас ищут, – подтвердил догадку Туманов, заканчивающий с Волонихиным свою смену.

Краснозвездные «вертушки» снижались парами, отрыгивали на землю маленькие комочки десантников и быстро-быстро карабкались опять в небо, под защиту ставшей в хоровод стаи. Зрелище завораживающее, если учесть к тому же, что вся карусель вертелась ради них.

Из-за них.

Против них.

– Уходим, – заторопился Заремба, сворачивая постель.

Волонихин и пограничник набросились на «Крону», упаковали ее в рюкзак. Разворошили примятость на земле. Выскользнули из елочного окружения.

Не хотел Заремба идти по дну ущелья. Спрятаться в нем легче, но и вероятность погони именно там вероятнее всего. Теперь же выхода не оставалось. Бинокли десантников приблизят склоны гор в десятки раз, и по закону подлости кто-нибудь обязательно заметит их перемещение. Догонять не станут, вызовут те же вертолеты или артиллерию. А как они работают, вчера на собственных шкурах испытали. Оказывается, при всеобщем бардаке в стране армия еще что-то умеет делать безупречно…

– В ущелье.

Оно пробивалось меж двух вершин и оказалось столь настойчивым, что проторило-таки себе путь. Горы сбрасывали ущелье со своих плеч вниз, перекрывали его валунами, засаживали лесом, перегораживали плотинами-скалами. Но где изворотливостью, где прыжком, оно карабкалось вперед и в итоге тянулось и тянулось по Чечне и, раздвинув каменные громадины, вырвалось на свободу с другой стороны гряды.

Туда, где свобода, рвались и отступающие.

Но кроме гор, против ущелья ополчился еще и человек. Не успел Заремба пробежать километр и иголкой вытащить за собой коротенький кусочек своей ниточки, как настороженный слух уловил голоса. В рассветном лесу, среди яростного гомона птиц, которым словно платили из райского фонда «зелененькими» за восхваление дня, – людские голоса слышны всегда очень далеко.

Разведчики замерли.

– Чечены, – не разобрав ни единого слова, сказали почти одновременно.

– Если уж федералы объединились с полевыми командирами против нас, то эта сумочка, – Туманов кивнул на пояс Зарембы, – стоит многого и портит кровь как одним, так и другим.

– Уничтожить, что ль? – Заремба приподнял пояс. Веса – кот наплакал, а сколько шума и трагедий…

– Это роли не сыграет, – впервые после смерти Марины заговорил и Волонихин. – Вместе с сумочкой им нужны и мы. Потому что прикоснулись к какой-то тайне.

– Надо делать ноги, – подвел резюме Туманов и посмотрел на командира.

– Что мы и делаем уже два дня, – сказал Заремба.

Делать ноги на этот раз можно было только прыжком в сторону. Спешно заполнив фляги водой из небольшого ручейка, на ходу набросав в них обеззараживающих таблеток, спецназовцы начали карабкаться по достаточно отвесному склону, стараясь не оставлять следов и примет. Через какое-то время боевики и феодалы столкнутся. Примут ли они бой, если добиваются одной цели?

Чем выше поднимались, тем гуще становился лес. Он глушил голоса боевиков, и вновь необоримо звучали весенние птичьи трели. Зато внизу, на дне ущелья молот опускался на наковальню. Когда окажется, что впустую, как же рассвирепеют кузнецы! С какой злобой и ненавистью продолжат поиск виновников бесполезного замаха! Только и кузнецы ковали железо не один год. Идти только по дну оврага было бы слишком просто, и потому на склоны легли и молоточки подмастерий. С обеих сторон.

Спецназовцам обращать внимание на следы теперь не оставалось времени, и они просто бежали в гору, выскальзывая, выдавливаясь наверх. Вверху их ждало только солнце, а оно – не стреляет .

Стреляют люди под солнцем.

Первый выстрел в оставленном позади ущелье прозвучал одиноко, словно и раздался-то со страху или случайно. Однако стрелка очередями поддержали соседи, и через мгновение лес внизу превратился в тир, где каждому дозволили стрелять в свое удовольствие, в любом направлении и из любого вида оружия. Бой без правил, только на выживание.

– Им это нужно было? – просипел Заремба, имея в виду спецназ. Если им требовались документы, неужели нельзя было отвернуть от боя, избежать столкновения? Где разведка? Прикрытие? Куда смотрел командир? А теперь положит на этих склонах головы ни в чем не повинных, ничего не понявших в этой войне ребятишек, а толку-то?

Про боевиков не думалось, жалел своих. Пусть даже они и шли против «Кобры».

– Ума большого не требовалось, – согласился Туманов. Ружье только вскинь, а потом лишь успевай подносить патроны.

Неизвестно, сколько бы продолжался бой в ущелье, не появись в небе вертолеты. Стрелять они, конечно, не могли из боязни зацепить своих, но нужный эффект произвели: огонь начал постепенно слабеть. Противники разъединялись, отступали, загораживались все новыми и новыми деревьями, за стеной которых уже не мелькали. А не видя врага, новички успокаиваются, дают передышку оружию.

– Теперь окажемся виноваты еще и в том, что вывели десант на засаду, – продолжал угадывать дальнейшую судьбу пограничник.

– Пора идти, – поднялся Заремба. Оказалось, не о бое размышляли, а под прикрытием разговоров о нем дали себе небольшой отдых. – Нам все время нужно идти.

Вертолеты принялись зависать, опускаться – скорее всего, подбирать убитых и раненых. Неужели командир десанта не услышал боевиков? Ведь те шли, не таясь и не веря, что кто-то окажется у них на пути. Судить за такую безалаберность или заставлять самого везти погибших домой и вручать матерям! Сразу бы почувствовал цену жизни подчиненных…

Думал так, примеряя на себя место командира. Значит, не отошла еще армия от сердца, он еще и ней, в ее проблемах. Неужели нельзя будет вернуться? Неужели расставание – навсегда? Кажется, десант отправлял не только раненых, но сворачивался и сам. По крайней мере, слишком часто опускались «вертушки». Значит, одной заразой стало меньше.

Зато оставшаяся разошлась не на шутку. Поняв, что волей случая ущелье впереди проверили федералы, они тоже полезли на склоны, разделившись традиционно на две части, но все равно имея достаточное численное преимущество перед спецназовской троицей.

– От боя не уйти.

Туманов, произнесший фразу, сам же и виновато развел руками – извините, что говорю правду, Но так случится на самом деле.

– Значит, будем биться, – спокойно отреагировал Заремба. Но хода не сбавлял. Бой откладывается на последнюю секунду. Бой свяжет по рукам и ногам, накроет паутиной, понастроит преград. В тылу врага хороша разведка, но если она обнаружена – начинается постепенное преследование или захват. Уничтожение. Убийство. Про плен ни под каким предлогом и видом подполковник не хотел и думать. Однажды ему самому пришлось освобождать разведчиков ГРУ, наводивших самолеты на лагеря чеченцев и захваченных боевиками. Ворвались на базу, где мучили ребят, стремительно, но все равно поздно: отрубленные головы разведчиков валились на земле, животы были вспороты. После отыскали и старинный меч, которым убивали пленников.

Единственное утешение от операции – в одном из блиндажей обнаружили трех женщин-строителей, несколько недель томившихся в заложницах и наложницах.

До момента, пока их не отправили в Москву в госпиталь, они плакали, не имея сил рассказать о себе и о том, что с ними произошло. Хотя весь ужас, который претерпели они, к тому же на свою беду все белокурые, можно было представить. Вот тогда Заремба и поднял над своей БМП красный флаг – в знак протеста против того, что сотворили со страной и людьми сегодняшние политики…

И за Марину боялся в первую очередь не потому, что на ее плечи лягут какие-то походные неудобства. Страшнее смерти мог стать плен. Бывает, что у пленниц отбирают нижнее белье только затем, чтобы банда, выстраивающаяся каждый вечер к ним в очередь, не теряла время на раздевание…

– Командир, я вернусь, – вдруг неожиданно остановился Волонихин.

– Куда?

– Туда, – он махнул рукой в сторону предгорья, где осталась могила Марины.

– Мы когда-нибудь вернемся обязательно, – не до конца понял Заремба.

– Нет, я боюсь, что ее разрыли.

– Не говори глупостей, – отмахнулся и Туманов. – Ты соображаешь, что говоришь?

– Говорю именно потому, что соображаю.

– Хорошо, – неожиданно быстро согласился Заремба. – Но мы возвращаемся все.

И повернул от нацеленной вершины.

– Нет, – снова не согласился доктор. – Я пойду один. И потом уведу за собой банду.

– Здесь командую и распоряжаюсь я, – напомнил Заремба.

– Никто уже никем и ничем не распоряжается.

– Что?

Подполковник подошел вплотную к доктору, взял его за грудки. Оказался он пониже ростом и не сказать, что пошире в плечах, но тот, кто позволяет себе сделать подобное, сильнее хотя бы духом.

– Ты станешь выполнять мои команды, – отчетливо, как маленькому, проговорил спецназовец. – Запомни это. До той минуты, пока не окажемся за пределами Чечни, ты – мой подчиненный.

Волонихин не сопротивлялся. Он устал, измочалил свою душу мыслями и искал утешения или смерти. И Заремба прекрасно его понял.

– Все сделаем по совести и по-человечески.

… Спускаться с горы веселее, чем подминать под себя склон. В какой-то степени желание Волонихина спасало и от погони – возвращаясь к месту гибели друзей, спецназовцы путали противника: по крайней мере, действовали вне логики и вопреки инстинкту самосохранения, который гонит человека дальше от опасности.

После боя голоса боевиков стихли, и ориентироваться стало сложнее. До конца не были уверены и в том, что десант весь поднялся в воздух. Помнились и уроки Юры Работяжева – в Чечне картошки меньше посажено, чем поставлено мин.

Доктора, рвущегося к могиле, Заремба определил в середину – поспешай медленно. Там ему оказалось тесно, он наступал на пятки подполковнику, шилом из мешка вылезал в сторону, но Заремба держал ровный шаг.

И не зря. Как только открылось среди деревьев предгорье, он присел. Десант – или его часть – перелопачивал, протыкал длинными саперными щупами поляну, отыскивая – прав Волонихин – могилу. Солдаты пока крутились на малом пятачке, ребята были похоронены значительно дальше, но если до вечера ковыряться, то кто-то обязательно наткнется на тела погибших. Но зачем ищут?

– По периметру охрана, – предупредил глазастый Туманов.

А в небе – и вертолеты. Они вновь, насосавшись на аэродроме керосинового наркотика и отяжелев брюхом, набив карманы боеприпасами, вампирами на запах крови приближались к предгорью. Впервые в жизни Зарембы они шли не на подмогу ему и не на спасение, и он смог представить, насколько люто могут ненавидеть их чеченцы, если он сам шлет проклятие набухающим точкам.