Глава 1

– Стоять! Бояться! Деньги не прятать! Оружие на капот! Морду – туда же!

Водитель резко тормознул именно на этой фразе, и ехавшие в машине розыскники чуть не познакомились с капотом сами.

– Красиво, – оценил то ли прозвучавшие команды, то ли уход от столкновения самый молодой из экипажа «шестерки».

– Между прочим, сам придумал, – однозначно принял похвалу на свой счет его сосед. – И не только для себя – для всей налоговой полиции России: пользуйтесь, не жалко. Поэтому первым делом ты, Василий, должен запомнить эти команды. И научиться подавать их зверским голосом.

– Жора, зуб болит. Помолчал бы, а, – на правах старшего попросил с переднего сиденья машины Олег Штурмин.

– Жора учит молодежь жизни, – не согласился с подобным раскладом напарник. Посмотрел на сидевшего рядом, вцепившегося в зеленую папку Василия Клинышкина, утвердился в своей правоте: – А то ведь получается, что и пустить подрастающее поколение в гон по следу некому и некогда: начальство в носу ковыряется, у тебя – зуб болит.

– У меня еще и туфли жмут, – добавил слезу к своей скудной доле Олег.

– А вот это уже, как ты понимаешь, всем сиренево. По графику сегодня у нас подвиг, и, между прочим, в обеденное время. Не забудь потом в рапорте напомнить начальству, чтоб компенсировало сей моральный ущерб, – продолжал распоряжаться будущим Жора. – А ты, Василий, помни главное: оперу должно быть за счастье кому-то ступицу в колесе сломать, закрыть заслонку, сбить дыхалку. Короче, сделать гадам гадость. Злоба в опере должна сидеть на работу, а не на собственный зуб. Так, товарищ майор?

Олег демонстративно вздохнул – все же помолчал бы! – и уложил щеку в ладонь-лодочку. Туда бы устроить и освобожденные из итальянских колодок ноги, но подумал о другом, ненароком, вскользь затронутом Жорой: насчет подвига еще неизвестно, а вот со следующего понедельника у него рапорт на отпуск. Поэтому добровольно и в здравом уме меняет любые награды и компенсации на поездку в Крым…

Жора нашел силы и мужество примолкнуть, и оставшийся путь до адреса провиляли в забитом машинами Садовом кольце молча. Нужный дом, в котором отследили у любовницы фигуранта, предусмотрительно проехали, свернув за джипом РУОПа под арку следующего. Пока Олег втискивал отекшие ноги в туфли, помощники вылезли, блаженно размялись.

– Ну что, обуем мальчика в «браслетики»? – Жора поправил на ремне наручники, вытащил из-под мышки Клинышкина зеленую папку с выписками из ДОРа – дела оперативного розыска. Вгляделся в фотографию разыскиваемого, запоминая характерные детали. Парень лет тридцати, жесткий ежик, лоб наморщен, губы сжаты. Такие в жмурки не играют.

– Сначала возьми его, – на этот раз недовольно прервал словеса напарника Олег. Когда базар идет по личному фронту – хоть язык счеши, но на их розыскной кухне могут иметься горы риса, чеснока, мяса, моркови, лука, но спичка не зажжется – и плова не сделается. Не кажи гоп, как учат хохлы.

– Ты мне, Жора, лучше вот что проясни, – вспомнив последний анекдот, за всю предыдущую болтовню попробовал поддеть сотоварща Штурмин, одновременно привыкая к вернувшимся на место колодкам. – Чем отличается хохол от украинца?

– Говори, – сразу сдался Майстренко.

– Хохол слово «родина» пишет с маленькой буквы, а «сало» – с большой. Украинец живет в Украине, а хохол – там, где лучше.

Жора определился со своим статусом сразу:

– Значит, я чистокровный хохол. А вот тесть ко мне из Закарпатья приехал, тут дело окажется посложнее. Но все равно спрошу – чтобы имелся повод затем закусить это дело Салом с большой буквы.

Штурмин же забросил в рот таблетку анальгина, вместе со слюной проглотил ее. Хотя его зубу больше пригодились бы плоскогубцы. Или пару затяжек сигареты. Угораздило же бросить курить накануне зубной боли…

К ним уже подходили облаченный в бронежилет милицейский капитан из РУОПа и размахивающий полами светлого плаща подполковник Расходов из собственной полицейской оперативно-боевой группы. Бойцы остались сидеть в джипах, не вылезал из машины и следователь, прихваченный для объявления фигуранту приговора о взятии под стражу. Закон – он и для уголовников закон. Хотя Жора прав – им больше к лицу наручники…

– Я прогуляюсь на доразведку, – сразу поставил условие Расходов. Его людям отвечать за безопасность участников операции и первыми врываться в квартиру. Поэтому перечить никто и не думал, хотя командир группы неловко оправдался: – Больно суетливое место.

С собой Расходов пригласил одного Олега. И не потому, что тот прибыл старшим от розыскников, – просто чем цивильнее костюм и круглее морда, тем незаметнее мероприятие. Здесь Штурмин со своей рязанской физиономией конкурентов не имел. И новые туфли блестели к месту…

Принял главенство Расходова и милиционер, хотя мог и поспорить о старшинстве в проведении операции. Конечно, адрес «накололи» налоговые полицейские, выискивая своего авторитета, но в охране у того числились два мордоворота, объявленные в розыск за убийства уже по линии МВД. Криминал объединяется без оглядок на будущую подследственность и работает не по статьям Уголовного кодекса или регионам, а сразу по отраслям и маршрутам. Если рыба – то от буксирного трала до прилавка магазина. Нефть – от скважины до бензобака в автомобиле. Это государственные ведомства вечно делят кусок пирога или одеяла, хотя низовые опера уже знают: в подобных случаях важно накрыть адрес, а славой сочтутся потом. Пусть даже и начальники…

Прихрамывая и проклиная купленные с получки туфли, Олег вслед за подполковником пошел обратной дорогой к сверкающему на солнце дому. Нужную квартиру, точнее, ее окна вычислить оказалось нетрудно: пять белых рам из пластика отчетливо выделялись на плиточном фоне. Стекла, конечно, прикрыты жалюзи от солнца и посторонних глаз. Побег из квартиры сюда, на Садовое, маловероятен, но, глянув друг на друга, офицеры молчаливо решили для очистки совести одного бойца из физзащиты поставить под окна.

Со двора белых рам, как раз над козырьком подъезда, насчитали три. Кодовый замок открыть не составило труда: присмотревшись к наиболее потертым кнопкам, на третьей комбинации угадали код. Повезло и с лифтовой шахтой – старинная, в сетке, то есть просматривается. Проехали на последний этаж, порадовались жэковскому бардаку: выход на чердак зашит автогеном, что значительно облегчало предстоящую работу. Вниз пошли пешком. Дверь нужной квартиры не просто железная, а еще интеллигентно обтянута коричневой кожей. Взрывать опасно, больше пострадают соседи…

Руоповец сразу вник в схему дома, расчерченную Расходовым в блокнотике.

– Твои держат окна, я со своими в дверь? Вперед?

– Давайте-ка еще раз проверим присутствие объекта в адресе, – продолжал подчищать ситуацию Расходов. Наверное, при предыдущей службе в «Альфе» набил достаточно шишек на задержаниях и теперь дул на холодную воду и боялся споткнуться на пушинке. – Олег, наберите номер, может, поднимут трубку.

Опережая всех, мобильный телефон достал Жора. Повернулся к Клинышкину: диктуй цифры, салага. Вася суетливо полез в зеленую папку. Всего неделю назад он получил первое розыскное дело, и, на его счастье, «наружка» почти мгновенно сумела сесть на хвост пустившемуся в бега янтарному королю из Калининграда. Так бывает, но редко. Крайне редко. Поэтому Вася суетился и от нежданно свалившейся удачи, и от неверия. Вот сейчас наберется номер, и окажется, что «наружка» ошиблась…

Трубку подняли, и Олег вздохнул с облегчением. Ему не хотелось не то что лишний раз шевелить зажатым в туфле мизинцем, а и пробиваться мыслью сквозь ноющую зубную боль. Повезло – так повезло, почему бы и нет?

– Мужские голоса, целая компания, – с долей озабоченности сообщил утихомирившийся Жора, послушав телефон. Но когда командиры поспешили к томящимся в джипах бойцам, успел справиться с волнением и даже прочесть Василию еще одну лекцию: – Где водятся деньги – там, брат, ищи воров и жди разборок. Мы дождались. И заломим всем ласты назад.

Клинышкин слушал вполуха. Молодой не молодой, а внимание сосредоточил на джипах, точнее, на тех, кто находился внутри. Им врываться в квартиру, в которой просто так никто не сдастся. Предыдущие «мокрые» дела не позволят. И не приведи Господь заиметь на первом деле труп из собственной команды…

Жора догадался о мыслях напарника, а может, вспомнил и собственные впечатления при первом задержании. Постарался подбодрить:

– Все сиренево. Тут кто на что учился.

– Работаем в масках? – спросили тем временем милиционеры.

Расходов кивнул: не в банк с проверкой идут, где у персонала белые рубашки, лакированные туфельки и желание работать дальше. Тут сшибка нос к носу с уголовниками. И еще неизвестно, останутся завтра задержанные в Бутырке или спокойно укатят на заграничные виллы и пляжи, отдавая оттуда команды на наказание обидчиков. Времена же нынче такие, что если не прикроешь и не побережешь людей ты – этого не сделает никто. Подлые, продажные времена. Законы? Их обязательно вспомнят, но, в первую очередь, адвокаты задержанных. Здесь и про права человека заговорят, и про демократию, и к состраданию взывать станут. Это служивым и государевым людям в России льгот и прав всегда перепадает меньше, потому как вроде они на свободе и про них правозащитнички вой на заграницу не поднимут – за такое не платится…

– В масках, – подтвердил решение Расходов и распределил всех по машинам: – Работаем.

Высокий, широкоплечий, он ухитрился юркнуть в машину едва ли не первым. Опыт «Альфы» не пропьешь, как шутят сами бывшие комитетчики. Поэтому все пройдет классно и сиренево, как добавляет Жора, и подвиг свершится. Несмотря на личное обеденное время.

Сам Майстренко, правда, замешкался, пропуская первым в металлическое чрево Клинышкина. Однако водитель не подкачал, взял свое, и к началу операции не опоздали.

– Всем к стене, – продолжал распоряжаться уже нырнувший под козырек подъезда Расходов. – Вам туда, – отправил своих подчиненных наверх.

По спинам друг друга четверо из оперативной группы налоговой полиции выстроили вначале лесенку, а потом выдернулись канатом ко второму этажу. Замерли у белоснежных окон. Руоповцы в бронесферах, словно инопланетяне, вслед за белым плащом майора заскользили по лестнице, оставив на улице лишь оператора с видеокамерой для оперативной съемки.

– Кино снимаете? – полюбопытствовала подошедшая от соседнего подъезда старушка.

То ли подруги ее поумирали, то ли не дружила ни с кем, но оказалась в этот час одна во дворе. Олег торопливо развернул ее:

– Кино, кино, но опасное. Лучше спрячьтесь.

– Мафия? – недоверчиво прошептала бабуля. Вот так жить, слушать по телевизору новости, а у самой под окном… Эх, жаль, поделиться не с кем!

– Мафия, – не стал переубеждать розыскник и, убедившись, что старушка засеменила в обратную сторону, поспешил за руоповцами.

Расходов стоял перед железной дверью и настойчиво давил кнопку звонка. Милиционеры блокировали лестницу, Жора остался на первой площадке и предусмотрительно держал открытым лифт. Олег поднялся на пролет выше, проверил пистолет. Скорее от ноющей зубной боли, чем по необходимости, дернул узкую дверцу почтового ящика с номером интересующей квартиры.

– Кто там? – дождался наконец Расходов ответа из-за броневого листа.

Голос, конечно, женский. Руоповцы наставили на дверь короткоствольные автоматы, но подполковник, расположившись напротив глазка, со страдальческим выражением на лице спросил:

– Извините, вы не подскажете мне? Я ваш новый сосед, этажом выше.

Туфта не прошла, за дверью попросили уточнений:

– Что подсказать?

– Понимаете, у меня проблемы с жэком.

– Я ничего не знаю. Обратитесь к другим.

– Соседей никого нет. Девушка, не бойтесь, откройте. Мне только кое-что уточнить.

– Уходите, я вас не знаю. И не открою.

«И не откроет ведь», – Расходов посмотрел на помощников.

– Тогда откроем мы, – спустился с верхней ступеньки милицейский капитан. Оттеснил от глазка полицейского. – Девушка, мы из РУОПа – районного управления по организованной преступности. Немедленно откройте дверь.

Последовала пауза, а затем испуганный, но оттого еще более решительный отказ:

– Я никого не знаю, уходите.

– Позвоните в милицию, там подтвердят, что мы выехали к вам.

– Никуда я звонить не стану.

– Давайте, – пригласил к двери своих подчиненных капитан. В руках у тех оказались лом и кувалда, и через мгновение подъезд затрясся от громовых ударов в дверь. Наиболее точно орудовали ломом, и со второго удара глазок оказался выбит.

– Она кому-то звонит, – увидел сквозь дыру милиционер, и кувалда заработала быстрее.

А Штурмина прошиб холодный пот, под левым глазом задергалось – первый признак нервности. Вместе с кучей бесплатных газет в ящике квартиры оказалось извещение об оплате междугородных переговоров, и, глянув на номер телефона, розыскник похолодел. Цифры явно шли иные, чем те, что продиктовал Клинышкин Жоре.

– Вася! – крикнул Олег, не видя напарника.

– Я здесь, – отозвался Клинышкин с первого этажа.

– Бегом сюда. Ты какой телефон давал? – сам вцепился в зеленую папку, лишь Василий взлетел наверх. А когда лейтенант среди бумажек нашел нужный, отбросился спиной на почтовые ящики: – Это же мобильный! Мы звонили ему по мобильному!

Провал. Мужская компания – скорее всего не в квартире, а по мобильному телефону, который может находиться где угодно! Нет, не бывает таких быстрых розысков, с самого начала шло сомнение, что слишком просто все складывается.

– Что? – потребовал объяснений с площадки майор.

– Скорее всего, там никого нет. – Олег сел на ступеньки.

Зуб. Проклятый зуб и сволочные туфли! Из-за них поленился лишний раз перепроверить салагу Клинышкина. В подсознании оправдывался: пусть набирается опыта…

– Она все звонит, – продолжал наблюдать милиционер.

– Ломаем, – отдал команду Расходов, уже нацеленный на результат. Если уж не задержание, так хоть обыск провести.

Дверь, конечно, рассчитывалась на десяток кувалд, но хозяйка не выдержала грохота первой. Щелкнул засов. Вслед за руоповцами Олег ворвался в квартиру, бросился к телефонной трубке. Она еше хранила в своей мембране запах тонких духов, но розыскнику требовалось ухватить за хвост иную тайну.

На этот раз Клинышкин понял начальника сразу.

– Саратов, – сообщил он дневной пароль на телефонную станцию.

– Саратов, – повторил в трубку Олег, выстучав нужные цифры. Попросил диспетчера: – Девушка, с этого телефона только что звонили. На какой номер?

Разочарованно удовлетворился ответом, хотя мог бы и не сомневаться: хозяйка успела сообщить их фигуранту на мобильный о приезде гостей. Отныне этот адрес можно закрывать навек, больше никто никогда здесь не появится. И как же стыдно перед милицией! Хорохорились еще, размахивали плащами…

– Здесь кто-то есть, – шепнул ему на ухо капитан-руоповец, указав глазами на коврик у порога.

На нем стояли женские тапочки, валялись перевернутые детские кроссовки и торопливо сброшенные мужские туфли. Новые, итальянские. Те, которые только что снял Олег, давая ногам отдохнуть.

Штурмин тоже взглядом показал милиционеру на свои носки, капитан в сердцах чертыхнулся и снял с задания подчиненных:

– Уходим. А вы разбирайтесь сами.

В огромном зале, сотворенном из двух комнат, остались лишь розыскники, более всех недовольный «пустышкой» Расходов и никому не нужный теперь следователь. Хозяйка, маленькая, белокурая, в банном халате, приходила в себя, сжимая от бессилия кулачки. Потом кошкой полезла по дивану, столу, дотянулась до стоявшей на уголке иконки.

– Проклинаю, – зашипела сверху, выставляя икону с ликом святого на Олега. – Трижды проклинаю тебя и всех. Беду кликаю, судьбу отворачиваю. Проклинаю, проклинаю, проклинаю!

Штурмин равнодушно отвернулся: и не таких сумасшедших приходилось видеть на задержаниях. И сразу встретился взглядом с мальчиком, который обреченно и подавленно лежал на детской кроватке в углу и испуганно смотрел на пришельцев. Вот за один этот его испуганный взгляд Олег бы подвешивал всех коммерсантов, задумавших играть с государством на деньги и вольно-невольно, но подставляющих под разборки детей. Тем более чужих. За один их перепуганный взгляд…

– Приступить к обыску, – отдал команду следователю, усилием воли сдерживая тик под глазом и стараясь не попасть опять под взгляд мальчика.

– Проклинаю, проклинаю, – продолжала истерично шипеть хозяйка.

Глава 2

О, эти хиленькие, негнущиеся, новенькие папки с тесемочками в бантик! Совершеннейшая прелесть для кабинетных эстетов, когда документы на книжных полках можно поставить по росту, цвету и объему, создавая впечатление респектабельности, уюта и культуры.

В руках же начальника отдела они могли означать лишь одно: заводится новое дело оперативного розыска. А раз зашли в твой кабинет, да еще после вчерашнего прокола, то один против ста: зеленую папочку Клинышкина расшнуровали, истрепанное содержимое вложили в свежую обертку и пытаются выдать за новую конфетку. Большей подляны оперу перед отпуском придумать невозможно.

Полковник, прожженный жук, с порога щитом выставил вперед руку:

– Знаю, что с понедельника. Но…

Что спорить простому смертному с Ильей Муромцем? Булавочными уколами щиты не пробиваются. Остается лишь, как саркастически советуют в подобных случаях ровесники Клинышкина, расслабиться и получить удовольствие. Где?

– Калининград? – безошибочно угадал место будущего «удовольствия» Штурмин.

– Гнездо там. Янтарное. В бегах около миллиона долларов. – Николаич сообщил известное, но в данный момент это шло как официальное указание на ведение дела. Но закончил просьбой: – Нам хотя бы землю ногами хватануть, а там до берега доплывем.

Штурмин затравленно глянул на папку: с такими исходными данными она худенькой остаться не должна. Но вдруг ничего не получится? Любовница вон как проклинала на иконе. Да и зверь, в которого стреляли, становится в два раза хитрее и изощреннее, потому как выстрел гремел по нему…

Сидящий за соседним столом Вася Клинышкин воткнул голову в стол: это им надкушенное яблоко заставляют поднимать Штурмина. А Олег радовался другому: хорошо, что лейтенант не слышал разбор полетов у генерала, когда тот, глядя на Штурмина, недобро усмехнулся:

– Что, Бога за бороду взяли? Из кресла решили командовать молодежью? Не Клинышкин – вы упустили фигуранта. Лично!

После таких упреков зубы уже не болят и туфли не жмут. И о повышении не мечтается. Желание одно: плюнуть на службу и написать рапорт. А перед этим в отпуск…

Но Николаич вернулся от генерала с новой папкой для старого дела. И ставит в гон его, майора Штурмина! Надкушенное яблоко – это, в отличие от представлений Клинышкина, остатки доверия.

Незаметно, одним движением, майор прикрыл талончик к зубному и рапорт с просьбой на отпуск. Дату написать не успел, выведена лишь первая фраза: «Прошу предоставить очередной отпуск с понедельника…» Вечный срок: день, месяц и год ведь не названы. Но генерал-то, генерал! Отчехвостил, а потом все же разобрался…

– Посмотри, прикинь все на месте, – продолжал наставлять начальник отдела. – Сумма огромная, афера масштабная, к янтарю в Прибалтике отношение болезненное, поэтому резонанс в области большой. Соответственно – выход на Москву, правительство. Которое, как ты понимаешь, обещает разобраться.

Это тоже знакомо: министры обещают, а подметки горят у майоров. Пацанам в школе и старушкам в церкви ясно: чтобы не гоняться за каждым жуликом, которых в день рождается по миллиону, надо создать нормальные законы. Только похоже, некоторые ответственные дяди читали иные учебники и молились другим богам.

Олег при начальнике раскрыл оперативное дело. Первые листки – постановление местного прокурора о возбуждении уголовного дела против Богдановича Ю.В. и просьба областной налоговой полиции объявить его в федеральный розыск. Тут же небольшая, в два абзаца, объективка: где родился, не крестился, побег из армии, жена погибла в автокатастрофе год назад, в Москве останавливался у знакомой по адресу, на котором и произошла осечка. Любительская фотография – волевой кряжистый парень в плавках самозабвенно крутит штурвал яхты. Символичная вообще-то картинка: сколько их, ринувшихся порулить и обустроить Россию! В смысле, «обуть» россиян. Далее в папке – акты проверок, над которыми придется посидеть, и, наконец, предупреждение: фигурант при задержании опасен, способен оказать вооруженное сопротивление.

А как, собственно, иначе? Кто же просто так отдает награбленное? Не для того крутились махинации.

Но только и у него, майора Штурмина, есть свои гордость и принцип розыскника: награбленное надо возвращать. Так что, господа заинтересованные лица, стрельбы и мертвых не будет. Своровал – отдай. И отвечать за содеянное должны живые. Слишком легко и много списывается именно на покойников.

– Надо, – заметив все же среди бумаг рапорт на отпуск и думая, что Штурмин ищет повод отмазаться от дела, попросил Николаич.

Наверное, требуется дослужиться именно до полковничьих погон, чтобы просьба звучала сильнее приказа. Хотя неизвестно, кому оно нужнее, это розыскное дело.

– Мне гордиться или пожалеть свою седую голову? – Майор, чтобы не выдать волнения, традиционно пригладил волосы с небольшим седым пятнышком на виске. Всем должно казаться, что беседа у генерала его абсолютно не всколыхнула. Не лейтенант ведь!

Но пожалеть не голову, а о сказанном пришлось: Клинышкин склонился еще ниже над столом.

– Ладно, дело ясное, – перевернул неприятную для всех страницу Штурмин. – Завтра вы меня здесь не увидите!

Над оперативной кличкой для Богдановича долго думать не пришлось. Николаич, светлая голова, буркнул-подсказал:

– На дистанцию, конечно, он рассчитывает длинную. Но задача для опера остается прежней – найти, догнать, перегнать и схватить.

Стайер! Конечно же, бегун на длинные дистанции.

Жаль, что не спринтер, у тех расстояние поменьше. Хотя кто бегал, тот знает, что стометровку покорять труднее.

Дождавшись, когда подчиненный печатными буквами напишет на папке кличку (клички – врагам, псевдонимы – друзьям), начальник положил руку на плечо майора. Что наверняка означало: все нормально, мы его «сделаем».

Ох уж эти гарантии на будущее! Но и жест полковника не оценить нельзя. Черт возьми, уже казалось, что наплевать на мнение начальства о себе, а выходит, не совсем так. А потому надо «сделать» Богдановича быстро и красиво.

После ухода начальства голос из заставленного шкафами угла подал Вася Клинышкин:

– Я могу чем помочь?

Вася-Вася! Ты пока не знаешь отличия милиции от полиции. Милицию бьют мимо лица, полицию – по лицу. Во взаимоотношения начальников без майорских погон на плечах соваться – себе дороже. Дольше живет та мышка, которая меньше шуршит.

– А вообще-то можешь, – не стал усложнять себе жизнь Штурмин. – Включай «ИнКу». Давай «проколем» господина Богдановича по новой.

«Информационная карта» проявлялась на экране компьютера медленно, словно заказанная в ресторане девица: и гонор с гордостью вроде показать хочется, а деваться все равно некуда, кнопка нажата. Уплачено. И пока заряжалась техника, Штурмин все же постарался снять ответственность с Василия:

– Богданович путает следы, меняет паспорта, места жительства – но он нас уже боится! И в этом плюсе надо работать. Ничего, достанем, пусть хоть и под восьмой фамилией ходит. Или мы не «легавые»?

– Из-за меня…

Штурмин отрезал:

– Розыск – это не только и не столько найти и задержать фигуранта. Высший шик – это раскрутить всю цепочку преступления. Раньше у сыскарей и отличительная медаль имелась: голова собаки с острым взглядом и метла. Собака ищет, метла выметает. Отсюда, кстати, если не знаешь, пошла кличка «легавые». Но ты не стесняйся этой клички. Она наша.

– А «мусор» – тоже оттуда?

– Нет, «мусор» – другое. Он от сокращения МУС – Московский уголовный сыск. Существовал такой сразу после революции. А что появился другой смысл… Это порой из-за таких, как Жора: «оружие на капот, морду туда же…» Мой совет: слушать его можешь, но работай интеллигентно. И победишь. И… извини, что не подстраховал тебя.

– Олег Васильевич…

– Работаем.

Высветилось и на экране: чего изволите? Файлы изволим: поиск фигуранта по адресам, паспортным данным, по счетам в банке, торговым точкам, учредителям, по фамилии бухгалтера, номерам автомобиля, телефонов. О, даже сведения из земельного комитета появились. Значит, уломали земельщиков, дольше всех строивших из себя самую сверхсекретную службу. А впрочем, так, наверное, и есть. Реестр-то всей скупленной земли именно у них. Но жалко землицу-то, ибо годами стоит на ней «незавершенка» из дворцов. Гениален тот, кто протащил закон про налоговые льготы при незавершенном строительстве: не построен до конца дом – ничего не платишь государству. Такое впечатление, что у «новых русских» не хватает пятидесяти рублей, чтобы купить горсть гвоздей и завершить строительство особняков. Самой налоговой полиции, что ль, пройтись по дачным участкам, заколошматить «сотки» по самые шляпки в ступени крыльца: все, господа хорошие, построены ваши дворцы-хоромы. И отныне платите налог. Одного его хватило бы на выплату зарплаты всем военным. В придачу с оборонщиками.

– Что-то есть? – вовремя вернул к действительности нетерпеливый Клинышкин.

– Что-то есть всегда, – глубокомысленно изрек Олег. – Сейчас проверим детальнее.

Прогнал Богдановича по всем позициям, известным из оперативного дела. Зарегистрированных предпринимателей на данную фамилию в России оказалось ровно полторы тысячи, с инициалами Ю.В. – триста, Юриев Викторовичей – шестьдесят семь, в самом Калининграде – три. Янтарщиков – один. Счета в банке, главного бухгалтера, юридический адрес, указанные в ДОРе, подтверждала и «ИнКа». Да только «сделал» хозяин «ноги» и из адреса, и из банка. Вместе с денежками.

Штурмин выключил компьютер, глазастого циклопа XX века. Наверное, в следующем тысячелетии его создатели смогут помечать любого занесенного в каталог человека и при необходимости отслеживать его перемещение по миру. Поймал на контроль, нажимаешь очередную команду – и у твоего подконтрольного Стайера, например, подгибаются ноги. Но вместо «скорой» приезжает «автозак»…

Да, начальство право: надо лететь в Калининград и разбираться со всеми вариантами поиска на месте.

Словно дождавшись этого решения, осторожно пытаясь вырваться за рамки приглушенной хозяином громкости, попросился на разговор телефон. И если пошло суждение о технике, то вот уж кто больше всех наушничал в двадцатом веке и кого нужно первым на костер или дыбу за длинный язык…

– Слушаю.

– Сынок, ты?

Мама, стопроцентно уверенная в его голосе, все равно переспросит.

– Я.

– Олеженька, ты бы не смог заехать после работы?

– Что-то случилось?

– Нет-нет, не волнуйся. Просто в гости заглянула бывшая ученица…

Начинается!

– Мама, у меня завтра командировка.

– Я прошу тебя, сынок. Подвези Наденьку. Это недолго.

Дело не в том, долго или быстро. Мама в сотый раз повторяла один и тот же прием: прикрываясь необходимостью «подвезти», знакомила с ним своих многочисленнейших выпускниц в надежде, что какая-нибудь из них приглянется, завяжется знакомство, а там глядишь – и повернется дело к затерявшейся где-то свадьбе, давно ожидаемым внукам. Все знакомо и проверено до запятой, как в списываемом сочинении.

– Наденька живет на даче в Баковке. Мы засиделись…

– Мама!..

– Я пообещала, сынок. Приезжай. Это же рядышком.

В Москве на машине рядышком ничего не бывает. Угадать, где начался ремонт трассы, на скольких перекрестках сломались светофоры или в каком месте обеспечивают беспрепятственный проезд зарубежному или доморощенному чиновнику, – задачки из Агаты Кристи. Москва под вечер – вечная пробка…

– Мы ждем тебя, Олежек.

Так и есть – «мы ждем». Легче поймать такси, самому оплатить дорогу и отправить с очередных смотрин очередную невесту без сопровождения. Баковка – это полтора часа в один край. А командировка и Стайер требуют еще массу состыковок. Чем он виноват в том, что женщины остаются одинокими? Почему их проблемы должны оказываться у него на плечах? Да, одиночество, особенно женское, – это плохо, ужасно, противоестественно. Какой любви, нерастраченной ласки, энергии лишается Вселенная. Но не в детском садике же он, чтобы играть подсунутой игрушкой. Он в состоянии сам отыскать то, что понравится и заворожит.

… Гостья, уже собравшаяся, стояла у порога. Может, и уехала бы самостоятельно, подзадержись он минут на пять. Зачем гнал? Теперь же обрадовавшаяся мама приступила к очередному коварству, разгаданному им столь же давно, как и ложный вызов машины.

– А это от меня, Наденька, – мама принесла неизменную бутылку вина. – Мне сестра из Крыма иногда передает домашнее. Чистое, как слеза. Может, угостишь кого вместо чая или вместе с чаем.

Не кого-то, а конкретно сына-майора, розыскника налоговой полиции. Доставив гостью по назначению, он будет любезно-стеснительно приглашен в дом на чай и мамино вино в надежде, что после выпитого за руль не сядет и останется переночевать.

Мама, мама – святая простота. Он двенадцать лет на оперативной работе и подобных мальков с крючков сбрасывает, не вытаскивая удочку. Слез, даже чистых, как крымское вино, не прольется. Ни в бокалы, ни из глаз.

– Сынок, позвони потом от Нади, что доехали, чтобы я не волновалась, – «завели» его даже в дом.

Надя, то ли полностью посвященная в планы и принявшая игру, то ли наивная и простая, как клятва пионера, согласно кивнула: позвоним. Трогательно попрощалась с бывшей классной руководительницей. А в машине первым делом извинилась, и похоже, искренне:

– Вы меня простите, я пробовала отказаться. Но Мария Алексеевна…

– Я знаю свою маму, – успокоил Олег, трогая машину.

Гостья особой разговорчивостью не отличалась, но, чувствуя неловкость, время от времени пыталась завести беседу.

– А я случайно нашла телефон Марии Алексеевны, позвонила – и вы знаете, она помнит весь наш класс! Хотя прошло столько времени, – для большего удивления Надя сняла очки.

– Угу.

Самолет на Калининград после обеда, полтора часа лету. Там день-два разобраться, помочь местным ребятам выйти на след – и в отпуск. Северный берег Черного моря в любом варианте лучше южной окантовки моря Балтийского.

– А вы ведь в налоговой полиции работаете? Наверное, интересно.

Интересно, только отпуска задерживают. Да еще в тот момент, когда мужики за ключами от его квартиры в очередь стоят. А ему самому срочно нужно в Крым. Вернее, к тетке, маминой сестре, регулярно передающей винные «слезы». А уж если совсем точнее, то к спрятанному пятнадцать лет назад посланию. Напрочь вроде забытому, но случилось в новогоднюю ночь перебирать старые фотографии, и на одной из них обнаружил метку авторучкой – «Здесь». Стрелка указывала на правый угол третьей плиты водоканала около их поселка Кировское. Там они с Зоей закопали бутылку со своими письмами друг другу через два десятилетия…

На светофоре вспомнил о попутчице, спохватился насчет вопроса об интересной службе. Пожал плечами:

– У нас как везде.

– Симпатичная, – пассажирка тронула покачивающуюся на нито«ке обезьянку, в форме гаишника, останавливающую жезлом машины. – Мария Алексеевна рассказывала, что вы вырезаете по дереву.

Наверное, это любимое занятие каждой матери – расписывать достоинства своих детей.

– Бывает.

Чувствовалось, что Надя тяготилась его односложными ответами, самой поездкой. Но Олег не мог перебороть своего настроения, а соседка выходить посреди дороги тоже посчитала неэтичным. Поэтому оба вынужденно терпели друг друга и ждали лишь конца поездки. Зато, когда въехали в дачный поселок, обтесали днище «Москвича» на колдобинах и с первыми зажженными на столбах фонарями и каплями дождя подобрались к небольшому домику с мансардой, Надя наконец приступила к тому, ради чего и затевалась вся канитель. Поправила очки:

– Сейчас уже поздно…

Да, и именно поэтому он не станет заходить на чай, а развернется и уедет домой.

– …поэтому я вас не приглашаю в дом. Извините. А за то, что довезли, – большое спасибо. Просто у меня дочь одна, поэтому я, если откровенно, в самом деле спешила. До свидания. Марии Алексеевне я позвоню.

Лучше бы она повторила всех предыдущих дам и пригласила в дом!

И именно потому, что впервые обманулся в своих предположениях насчет спутницы, что зря строил из себя недотрогу в тот момент, когда на него и не думали посягать, а на работе провал и на грани срыва отпуск, Олег нервно ухмыльнулся. Надя, настороженная и чуткая, благодаря его же поведению, внимательно посмотрела и взглядом попросила объяснений.

Не дождалась. Оснований для подобного нет – ни сват, ни брат, ни муж с деверем.

Тогда, отдавая дань вежливости, сама произнесла на неопределенное будущее:

– Вдруг окажетесь в наших краях, можете смело заходить. Буду рада.

Ага, как сейчас.

Вновь не стал прятать усмешку:

– Да нет, спасибо. Я в ваших краях не бываю, так что извините…

О, как Надя хотела ответить что-то резкое! Поставить нахулиганившего первоклашку в угол. Все она понимала, все чувствовала, и окажись иной ситуация, а точнее, не сиди за рулем сын ее классной руководительницы, последнее слово оставила бы за собой. И не трудно догадаться, что оно было бы далеким от признаний в любви.

Уважение к учителю пересилило, и Надя молча захлопнула дверцу.

В ответ грянул гром. Дождь, стремясь поддержать собрата по непогоде, подступил плотнее. На месте пассажирки требовалось побежать к распахнувшейся от ветра калитке, но девушка шла медленно, в глубоком раздумье. У каждого, конечно, свои проблемы в жизни, но они-то из ничего не возникают, они рождаются от соприкосновения с другими людьми…

Впервые за время недолгого знакомства Олег попытался посмотреть на попутчицу заинтересованно, но она размывалась дождем, скрадывалась расстоянием и сумерками. Майор только отчетливо вспомнил ее очки и прическу – коротко, под машинку, постриженные сзади волосы. «Словно у солдата первого года службы», – мимолетно подумал он еще в подъезде, потом сравнение забылось как ненужное. И вот отыскалось. Да еще притащило с собой продолжение: солдат-первогодок наиболее беспомощен и жалок…

«А мне-то что?» – грубо оборвал самого себя и принялся сдавать машину назад. Как только начинаешь человека жалеть или ненавидеть, сразу становишься к нему небезразличен. Он же не хотел ни первого, ни второго, ни третьего. И вообще – нечего съезжать с трассы.

Глава 3

Розыскник в налоговой полиции – должность святая. По криминальной фирме можно наработать десятки томов, но ежели клиента не успеют задержать и он «сделает ноги», предварительное следствие приостанавливается именно «в связи с розыском обвиняемого».

И что тут начинается! Следователи кусают локти, но, вместе с Управлением налоговых проверок, засовывают в дальние шкафы все наработки, ставшие вдруг бесполезными. Опера подтягивают ремни и точат клыки для новых многотрудных, но праведных дел. А все вместе глядят на розыскников: найдите. Тогда вроде и хлеб не зря жуется, и погоны недаром носятся. А поскольку «ноги делает» каждый третий аферист, башмаков для полицейских – покупать не накупишься…

Что успел Штурмин перед отлетом – это забежать к «головастикам», друзьям в аналитическое управление. По последнему слову отделанный и оснащенный Главный информационный центр являл гордость и олицетворял будущее налоговой полиции: у других стульев в кабинетах не хватало, ксероксы останавливались из-за отсутствия картриджей, а последняя копейка шла на оснащение Центра. Информация и анализ – это будущее, а копии можно отстучать и на пишущей машинке.

Отыскал среди столов с компьютерами Диму Ярцева:

– Привет. Кто мне обещал помогать, выяснять и раскладывать все по полочкам?

Опережая Диму, отозвался самый главный и любимый аналитик налоговой полиции – попугай Кешка. Он припорхнул на плечо розыскника и дружески пр-рор-рычал в ухо:

– Пр-ривет!

Ярцев тоже кивнул, но не оторвался от экрана компьютера, лишь выставил вверх палец: минуту. С другой стороны к нему подошла корректорша, удивленно подала рукопись.

– Или я ничего не соображаю в русском языке, или этот обзор писала я сама – ни одной ошибки.

Дима и ей защитно выставил ладонь, но корректорша не стала ждать, оставила проштампованные листочки на столе, приняла на плечо Кешку и ушла.

– Розенталь ты наш, – Дима, оказывается, прекрасно успевал все видеть и слышать. Разобрался и в высвеченной схеме. И только после этого подтвердил свою значимость:

– Куда ты без нас?

– В Калининград.

– Конечно же, янтарь?

– Для этого не нужно быть аналитиком.

– Следы лучше всего искать в Прибалтике или Польше, – не обиделся Ярцев, еще, правда, ничего не зная. Попросил уточнений: – Поконкретнее что-нибудь есть? Или снова ветер по углам гоняете?

– Пока пришел послушать обо всем, что касается Калининграда.

– Есть такая музыка. – Дима вернулся к компьютеру, поискал в его памяти все, связанное с Калининградом. Высветилось почти то же самое, что имелось и у самого Штурмина.

Но не нужно было бы держать целое аналитическое управление, если бы они лишь дублировали розыскников. Частный сыск, как бы привлекательно он ни выглядел, в нынешнее компьютерное время из такого сектора, как экономика, ушел безвозвратно. Получить заказ от ревнивой жены на выслеживание собственного мужа или наоборот – тут еще можно покрутиться одиночке. А когда аферы вершатся на громадных расстояниях, в сотнях документов, когда в них гуляют миллиарды – спасение только в коллективном разуме и накопленной информации. И в умении всем этим воспользоваться.

Дима прошелся пальчиками по клавиатуре, и на экран пришла база данных из самого Калининграда: сначала по янтарю, потом отдельно по Богдановичу и его фирмам. Блеск! Вызываем вас на дуэль, Шерлок Холмс.

– Давай рисовать возможные аферы твоего Юрия Викторовича, – подвинул листок Дима. – Можно обозначить и кой-какой кровоток, но фигуру…

– Фигуру сделаем сами. На то он и наш фигурант. Итак…

Дима включил в помощь компьютеру собственный мозг и принялся размышлять, поглядывая на экран:

– У Богдановича просматривается четыре статьи доходов. Первая – лотерея со строительством жилых домов, в первую очередь, для увольняемых офицеров. Смотри, у него мощная строительная фирма. Деньги лились рекой, тем более что любой сомневающийся мог прийти на строительную площадку и убедиться, что котлованы роются. Но…

– Но эти котлованы были не более чем карьерами для добычи янтаря, – поторопил Олег. – Это – твой второй источник?

– Да. Хотя Богданович достаточно хитер: видишь, в договоре на строительство он вписывает фразу: «Попутная переработка янтаря». Юридически придраться очень трудно, он же не виноват, что янтаря оказалось больше, чем самой породы. Молодец, башка на месте, – Дима даже отстранился к спинке кресла, повертелся в нем.

– Как он угадал, что именно в этом месте лежит янтарный пласт?

– Когда узнаешь, скажешь и мне. Но идем дальше. Для сбыта янтаря он открывает сеть магазинов под маркой реализации изделий народных промыслов – это третий источник. Здесь, как я понимаю, его и подловили на неуплате налогов. И он пустился в бега.

– Но, по правилам Сбербанка, он же не мог получить на руки такую огромную наличку, и особенно по жилищной лотерее, просто так! И зачем нужно убегать от такого лакомого куска? Неуплаченных налогов-то по сравнению со всем – мизер.

На последние вопросы Дима не стал даже тратить время, занялся первой частью восклицаний:

– Да, собранные деньги могли храниться на лицевом счету фирмы в банке. Чтобы их снять лично Богдановичу, нужна была какая-нибудь новая программа. Допустим, он перегоняет другу в Эстонию всю сумму по безналу – мол, тот станет поставлять мне экскаваторы, грейдеры и прочую технику. Тот гонит деньги дальше, на тот же Кипр или в любую другую офшорную зону, где нет налогов и не спрашивают, откуда деньга. Улавливаешь?

– Не дурак.

– И гонит он их под видом закупки того же самого оборудования. Эстонец при этом получает свои пять процентов. А из Кипра уже эти самые деньги идут обратно к Богдановичу как кредит на строительство, допустим, магазинов около его строящихся домов. Вот эти деньги он и снимает. Свои деньги. Наши деньги. Ищи здесь. – Дима опять прибег к помощи экрана. Отпечатал список всех прибалтийских банков. Подал ошалевшему от простоты схемы увода денег Штурмину. – Держи. Если я в чем-то не прав – поправишь. Привет.

– Пр-ривет! – услышав знакомое слово, заорал улетевший от слишком умной корректорши Кешка. Спланировал к экрану компьютера, где вычерчивалась контурная карта России. Клюнул самый ближний к себе угол – получился как раз Калининград. Что-то в нем попугаю не понравилось, и он полетел по залу дальше. Вот это жизнь! Полная свобода, хоть и в пределах одной комнаты.

– Но ты не сказал про четвертый канал, – напомнил уже от дверей Штурмин.

– Поищи на продаже автомобилей. Слишком доходное это дело в Калининграде. Не верю, чтобы такой пройдоха, как Богданович, не обратил на него внимания.

… Калининград встретил Штурмина огромным рекламным щитом «Свидание с Америкой», над которым, в свою очередь, воротами висела радуга. Сходя по трапу самолета, Олег неожиданно вспомнил мамину присказку, помогавшую школьникам запоминать очередность цветов в радуге: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Уже шагая к зданию приплюснутого аэровокзала и отвлекая себя от вновь запульсировавшей зубной боли, впервые проверил эту аксиому по первым буквам присказки: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый.

Сошлось! Получилась радуга.

Но хорошо охотнику: он всего-навсего лишь желает знать тайник птицы. Штурмину же приказано откопать, куда, в какую нору заполз Богданович-Стайер. Разница, и существенная. Поэтому надеяться, что радуга – это златые врата для въезда в Калининград и дело оперативного розыска, по крайней мере преждевременно. Ворота на огромном замке, ключ от которого утерян то ли в Москве-реке, то ли в Преголе. Так, кажется, называется местная речушка. Остается молиться, чтобы не за границей, ибо в таком случае придется обращаться в Интерпол – а это все равно что к слепоглухонемому. Контора та еще. Даже не контора, а телеграфный столб, потому что за все годы розыскной деятельности лично он ни разу не смог добиться сколько-нибудь существенной помощи от зарубежных коллег. О-о, информацию они с благодарностью принимают, рассылают по странам и континентам, а вот там уже возникает главенствующий вопрос: а выгодно ли им ловить беглеца? В политике, так же, как в разведке, друзей не существует, и западные полицейские порой берут под шумок российских мошенников в собственные разработки.

Железно известно пока одно – над летним отпуском навис дамоклов меч. А ведь именно 31 августа, в полдень последнего летнего дня, они должны встретиться с Зоей около канала. Она наверняка забыла уговор, а если и вспомнит – что ей, замужней женщине, до детских клятв! То, что холостяку – прихоть, ей – проблемы. Вот Надя, наверное, могла бы приехать, в ней чувствуется желание иметь собственное мнение: сказала – сделала. А Зоя… Первая любовь его была сколь милой, столь и беспомощной во многих вопросах. Как там устроилась ее жизнь? Нет, встретиться – это в любом случае здорово. И чем черт не шутит – вдруг приедет…

– Вдруг приедет.

– Что?

Они мчались на машине к городу: впереди, в качестве встречающего «бронежилета», местный хозяйственник Сергей Череда, на заднем, правительственном месте – гость.

– Что-то спросили? – повторил вопрос Череда.

– Это я о своем, о девичьем, – шуткой отделался майор. И вырвал спину из удобного, убаюкивающего положения – впереди пахота, а не блаженство воспоминаний. Тем более, что трасса еле втискивалась в узкую аллею могучих дубов, по стволам которых, словно разметка, шли белые полосы. Через каждые десять – пятнадцать метров на деревьях или висели венки, или были прибиты небольшие крестики, напоминая о дорожных трагедиях, и хозяйственник пояснил, увидев взгляд майора:

– «Солдаты Гитлера». Дубы посажены еще в немецкие времена, а убивают наших людей до сих пор.

Водитель после этих слов чуть сбавил скорость, но, как выяснилось, не из-за страха перед подсыхающей после дождя дорогой, а у очередной развилки. Череда обернулся:

– Есть предложение поселиться в Зеленоградске, там наш санаторий. Все прекрасно, кроме хозяйки.

– А что она?

– Белоруска. Стратегическая ошибка Гитлера в том, что он пошел на Россию через Белоруссию. Знай он характер тамошних женщин, от своей затеи отказался бы на первоначальном этапе.

– Мне с ней детей не крестить, – равнодушно пожал плечами Штурмин.

– И то правда. В «Нерингу», – отдал Череда команду водителю.

Хозяйку санатория Штурмин узнал по голосу из-за двери, хотя и плотно прикрытой. Отчетливо выговаривая каждое слово, она доказывала кому-то по телефону:

– Поймите, я не хочу ехать учиться ни в Сочи, ни в Туапсе. Ничего особо нового я там не увижу… Да, представьте себе, хочу в Швейцарию, мне интересен их опыт обслуживания… А почему у нас должно быть кое-как? Не согласна. Если брать – то лучшее. Нет, Вячеслав Васильевич, это если вы будете нас зажимать, мы уйдем всем санаторием в НАТО.

– Видите? – тихо спросил Череда, указав на дверь. И хотя Штурмин кивнул, соглашаясь с характеристикой хозяйки санатория, озабоченно вздохнул: – А вы говорите… Татьяна Сергеевна, принимай гостей.

«Неужели и вправду изверг?» – с сожалением подумал Олег, увидев вставшую из-за стола миловидную женщину.

– Он уже сказал вам, что я самый нехороший человек во всей Калининградской области? – с ходу раскусила она мужчин. И когда Штурмин попытался растерянно возразить, успокоила: – Это потому, что я требую у него машину для санатория. А плафоны? Нет, вы посмотрите, в какое убожество он одел наше электричество! И это называется – идет ремонт. В номерах хрустальные люстры должны висеть, товарищ Череда, раз человек едет к нам отдыхать.

– Я – работать, – все же сумел возразить Штурмин. – Мне как-то все равно.

– А не должно быть все равно! Что мы, в штрафном батальоне служим? Сережа, – повернулась она всем корпусом к хозяйственнику, упрямо тряхнула русыми волосами, – при людях говорю: я от своего не отступлю. Пусть приезжающие и скромничают, но несколько номеров чтобы сделали двухъярусными, с каминами. И только тогда я смогу временно простить это… эти… эту… – посмотрела вверх на больничные плафоны.

– Если бы не гость, вовек бы не попался тебе на глаза, – вздохнул Череда. – Ты лучше накорми нас.

Это напоминание оказалось единственным аргументом, сдержавшим дальнейший натиск Татьяны Сергеевны. Она вернулась к телефонам, запросила кухню. Улыбнулась:

– Вас ждут. Извините, что я вместо «здравствуйте» навалилась со своими проблемами. Это все он и ваша Москва, – она посмотрела на карту, занявшую, словно в Генштабе, полстены. – Единственное оправдание – что у вас у самих нет денег. Я же знаю. Устраивайтесь и приятного аппетита.

– А у вас здесь, случаем, нет стоматолога? – наудачу поинтересовался Олег. Пульсирование в челюсти особо не угнетало, но и не давало забыть о зубной боли окончательно.

– Сережа, ты – в столовую, а мы через пять минут спустимся. – Забрав Штурмина, Татьяна Сергеевна за рукав повела его, упирающегося, в конец коридора. Перед дверью врача дала передохнуть, успокоила: – Знаю, что страшно, – все мужчины боятся лечить зубы.

Молоденькая стоматолог, от скуки глядевшая в окно, с таким рвением и воодушевлением влезла в рот Олегу, будто от вылеченного зуба зависел размер ее зарплаты. Поковырялась, повздыхала и вынесла вердикт:

– Рвать. Дальше хуже будет – началось нагноение.

Ясно, тянула еще и на премию.

– Рвать, – развела руками та и, отработанным движением нажав на плечо, остановила попытку Олега вырваться из кресла и решить свою судьбу самому: – Хорошо, не сейчас, сначала пообедаем. – И совсем уж изуверски добавила: – Спасибо скажете не мне, а Кате. Пойдемте кушать.

Олег скрежетнул оставшимися здоровыми зубами: пожелала приятного аппетита! Хорошо, что промолчал про жмущие туфли: с такой решительностью персонала ампутация ног была бы обеспечена. Может быть, даже и по швейцарской методике. Или где там белоруска перенимала опыт?

За столом, в знак солидарности с Чередой, сел рядом, оставив Татьяну Сергеевну одну напротив. Но зуб тем не менее не спас. Хотя и он предал самым паскудным образом: вылезал со своими проблемами так, что казалось, будто весь Олег состоит из одного его, а тут, почуяв угрозу, притих, замер среди всех остальных здоровых собратьев.

– Если пробудете здесь больше, чем пять дней, можно успеть сделать и протез. Ну что, начнем? – мило улыбнулась Катя, лишь только Татьяна Сергеевна бдительно довела его до теперь уже знакомого кресла.

Откуда у стоматологов столько оптимизма? Неужели они не знают, сколько народа их проклинает и ненавидит?

Олег прикрыл глаза: делайте что хотите. Все равно сегодня никаким розыском он заниматься не станет. Ляжет, отоспится, сходит к морю, тем более что на Балтике впервые. Посмотрит волны, подумает о… О чем хочется подумать? Естественно, о Зое. О будущей встрече.

Нет-нет, только не это. Олег даже открыл глаза. Буквально на днях он остановился в переходе метро около парня-гадальщика, протянул руку. Тот долго копался в книгах, чертил таблички, сверял даты, рассматривал линии через лупу с подсветкой. Когда сказал, что рядом с судьбой идет линия опасности, но не врожденная, а приобретенная из-за работы, Олег поверил ему. И разрешил предсказывать дальше. А тот спокойно сообщил, на каком году жизни ожидать потерю близкого человека, скорее всего мамы, когда самого подкосит болезнь, какой срок станет критическим для жизни.

Все бы ничего, но носить эти знания в душе оказалось так тяжело, что большего груза ответственности на своих плечах он не испытывал. Думал, гадание забудется, сотрется, ан нет, не получается. Можно даже сказать, что теперь идет если не программирование будущего, то ожидание предсказанного. Знать же его, оказывается, значительно тяжелее, чем вспоминать прошлое.

Вернула к действительности Катя, достаточно легко и без особой боли лишившая его зуба:

– Сегодня никуда не надо бы вам ехать. Полежите, отдохните.

С тем и уснул. На ужин разбудили, но идти отказался, улегся теперь уже на ночь. Пожалел, окутываясь в дрему, что не сходил к морю, но леность оказалась сильнее. А снилась ему радуга, девочка, в которой угадывалась Зоя, ни разу не виденное Балтийское море и камин в двухъярусном номере…

Впрочем, знай заранее Штурмин всю историю, с которой ему невольно пришлось соприкоснуться, может, снились бы ему иные сны. Но это потом, через какое-то время он попытается восстановить всю хронологию розыскных событий, и закапываться ему придется ни много ни мало, а в самый конец XIX века, канун русско-японской войны.

Глава 4

– Ваше Высокопревосходительство, полковник Генерального штаба Осколков…

– Проходите, Григорий Афанасьевич. Здравствуйте. Рад видеть вас в здравии. Садитесь, будьте любезны.

– Спасибо.

– Не стану темнить и отнимать как ваше, так и свое время. Есть предложение – назначить вас настоятелем монастыря.

– Надеюсь, женского?

– Увы.

– Это не шутка, Ваше Высокопревосходительство?

– Отнюдь. И речь снова идет о разведке, мой друг. Ваша предыдущая миссия в Америку под видом лечения душевной травмы от неразделенной любви принесла огромную пользу Отечеству, так же как посещение Иерусалима. Говорят, преуспели вы знатно на Святой земле и в написании икон.

– Сам в себе этого дара не знал.

– Нынешняя задача окажется близка последним вашим увлечениям: необходима конспирация под монахов. Согласие Святейшего Синода на строительство монастыря в Приморье получено. Вам утвержден сан иеромонаха отца Алексия.

– Знатно… Зона внимания, естественно, Китай и Япония?

– Да.

– Время на размышление?

– Но разве вы откажетесь?

– Я офицер, Ваше Высокопревосходительство. И служу Царю и Отечеству. Их воле и интересам.

– Спасибо, Григорий Афанасьевич. Иного, собственно говоря, не ждал. Я ведь знаю о вас еще как об офицере артиллерии в Севастопольском сражении, где вы обнаружили полную отвагу. Сейчас же нам в кратчайшие сроки необходимо поставить на должный уровень разведку в Приморье и на всем Дальнем Востоке. И отныне нести этот крест вам.

– Если вы полагаете, что я справлюсь, то всячески постараюсь оправдать столь высокое доверие.

… Вскоре вдали от уже больших поселений, в труднодоступной тайге, невиданными по тем временам темпами возводилась монашеская обитель. Название – Свято-Троицкий Николаевский монастырь – пришло по вдохновению свыше, остальное же определилось на земле. По расчетам военных саперов наметили место – у реки Уссури, у неожиданно обнаруженных источников целебной минеральной воды. Гвозди, кирпич, лес, деньги, люди (только и исключительно русской национальности) доставлялись бесперебойно по линии краевых властей и военного ведомства.

К началу русско-японской войны 1905 года таинственный монастырь имел храм о двенадцати куполах, символизирующих Христа и его апостолов. Вокруг под дефицитнейшим кровельным железом стояли восемнадцать капитальных кирпичных зданий. Строились мудро и на века, по образцу Валаамского монастыря, ни на йоту не отступая от православных традиций. Если храм сотворили в виде креста, означающего распятого за всех нас Христа, то остальные постройки возводились или продолговатыми, наподобие кораблей, помогающих всем верующим переплыть море житейское и достигнуть тихой пристани в царстве небесном, или же складывались в виде круга, что символизировало вечность Церкви Христовой.

Несмотря на сравнительно короткую историю, стараниями настоятеля монастырь заимел для себя великие святыни. И в первую очередь – три частицы Честного и Животворящего Креста, на котором был распят Иисус Христос. С VIII века начали отделять от него части и раздавать в благословение, разнося таким образом по всему миру. Имелась великая польза от них: вделанные в престольные кресты и ковчежцы, они являлись ограждением от врагов видимых и невидимых. Кроме того, с Божьей помощью было приобретено более тридцати частиц святых мощей великих угодников Божиих, что также заставляло верующих людей идти молиться именно в Шмаковскую обитель, порой и за триста верст из Владивостока.

В сжатые сроки обитель обзавелась также свечным, воскоделательным, кирпичным заводами, пасекой в шестьсот ульев, плантацией женьшеня, иконописной, столярной, шорной, сапожной мастерскими. Плюс заимелась у братии собственная электростанция – неслыханная доселе в этих краях редкость.

Сам настоятель монастыря, теперь уже игумен отец Алексий прослыл в округе хваткостью и осторожностью. Дошло до того, что краевые власти удовлетворили его просьбу и запретили строиться и торговать кому бы то ни было в десятикилометровой монастырской зоне. А на территории самой обители, под личным надзором игумена, достраивалось двухэтажное продолговатое здание с первоклассно оборудованными, подогреваемыми из вентиляционных труб кельями на шестнадцать монахов. Всем остальным вход в особую зону был строжайше заказан.

Более того, каждый служитель прочел и расписался на требовании внутреннего устава, среди прочего гласившего:

«Строго запрещается братии принимать в келий кого-либо из мирских людей, даже и родственников, без нужды братия не ведут разговоры между собой, а с мирянами – тем более… Без благословения настоятеля ничего не делается, так: запрещается своевольно писать письма и принимать их от кого бы то ни было, ходить в лес, на гору, на реку и т.п.»

… Первыми из мирян в кельи таинственных монахов вошли в самом конце гражданской войны красногвардейцы. И то лишь потому, что последний белогвардейский отряд Приморья улизнул от их погони под кроны монастырских деревьев.

– В монастырь ушли, товарищ командир.

– Брать. Будем брать это белогвардейское гнездовье.

– Там неприступные стены и, говорят, подземные ходы на пятнадцать километров.

– Мы обязаны их взять, потому что они уносят с собой остатки золота Колчака. А монахов с попиками, если станут оказывать сопротивление, – к стенке!

Ох, славно гуляла Россия на собственном пепелище. Гвардия белая – конница красная. Братья лесные – атаманы степные. Правители дальневосточные – гавроши перекопские. Штурм – отступление.

Зато – идея на идею.

Слепо и бешено крутилась гражданская кровавая муть, поднятая царской бездарностью и большевистским экстремизмом. А посреди – Отечество.

– Вперед! – взвил «свечку» на своем гнедом командир в истрепанной за войну буденовке.

На фоне закатного солнца головной убор стал схож с богатырским шлемом. Собственно, под эту традицию он и замышлялся для воинов русской армии, но революция помешала выслать шеломы на фронта первой мировой. Склады с мануфактурой оказались в руках красных, и богатырями стали они.

Они и побеждали.

… Побеждал в конце уже семидесятых годов в схватке с китайцами во дворе шаолиньского монастыря и Максим Трофимов, прозванный здесь Сирой Хоси – Белой Звездой. Он оказался первым русским, кому прислали специальное именное приглашение «у-бинь» для сдачи экзамена и доверили переступить порог знаменитого монастыря в качестве бойца. Неудивительно, что собравшиеся во дворе китайцы жаждали его поражения хотя бы потому, что противник – не желтый, что разрез глаз у него другой, что он не так садится на землю и воспитывался не в буддийской семье. Что вообще осмелился выйти против настоящих бойцов, а правую руку при поклоне – о неуч! – сжал в кулак.

Максим явственно услышал тогда цоканье – единственное, что позволили пока себе китайцы сделать в знак неодобрения и удивления при его поклоне. Повернули взоры к его наставнику, и дядюшка Ли утвердительно кивнул: его воспитанник имеет такое право.

И ведь имеет! Восемь лет потребовалось Максиму для подобного кивка. Восемь лет с того момента, когда после первых, еще закрытых соревнований среди динамовских команд по карате к нему, занявшему второе место, подошел опрятно одетый китаец и пригласил к себе в гости.

В котельной, на окраине Москвы, которую обслуживал дядюшка Ли, и произошла встреча, перевернувшая представление Максима о борьбе. Хозяин встретил его молча. Молча подвел к свече, укрытой листом оргалита. Зажег ее. Отойдя на несколько шагов, сделал движение рукой, после которого пламя за стеклом затрепетало и погасло. Затем указал на боксерскую грушу, висевшую посреди помещения, – держи. «Сейчас улечу с ней на улицу», – подумал Максим, обнимая наполненную мокрым песком кожаную тушку.

Никуда он не улетел. Удар оказался настолько резким и коротким, что Максим остался стоять, не шелохнувшись, но зато под ладонями словно пролетел смерч – песок вздыбился и перевернулся.

– Завяжи, – подал китаец Максиму черную повязку для глаз.

Сам для верности затянул потуже узлы, собрался и подал команду:

– Нападай!

Пять минут Максим прыгал вокруг ослепленного китайца, но не смог произвести ни одного удара: дядюшка Ли словно имел еще две пары глаз и столько же пар дополнительных рук. И когда спала повязка, Максим снял с себя красный пояс, врученный после победы на соревнованиях, с которым он пришел в гости, опустился на колени перед котельщиком и положил ленту у его ног:

– Учитель, научите меня всему этому.

Дядюшка Ли не стал поднимать его, лишь поправил:

– Хочу, чтобы ты запомнил главное: учитель у нас один – Бог. Я могу стать только наставником.

– А как быстро можно научиться этому? – Максим воодушевленно подбежал к тренировочной груше, обнял ее. Ему шел восемнадцатый год, но жизнь казалась стремительной, и он уже боялся не успеть чего-то.

– У нас в Китае всем желают десять тысяч лепестков роз – это лучшее число для бессмертия, – туманно отозвался дядюшка Ли.

Но Максим догадался и обрадовался:

– Значит, мне нужно ударить по ней всего десять тысяч раз?

Но в самый удачный день тренировок, которые они начали в тот же вечер, он мог ударить грушу не более двухсот раз. Когда же руки слабели настолько, что не могли держать меч, цеп, нунчаки или копье, дядюшка Ли сердито бросал:

– Если слабы руки, будем тренировать ноги.

И усаживал его враскоряку над воткнутой в землю пикой. А над головой запускал мельницу из ножей – ни встать, ни присесть. Или чего стоили беспрерывные прыжки через меч в течение двух часов. Двух часов, хотя уже минут через сорок Максим ловил себя на мысли, что ему хочется сесть на острие, дабы прекратить мучение. Это не говоря о таких мелочах, когда каждый день ставили у стены и водили около лица ножом, мечом, пикой, изредка укалывая лоб, щеки, подбородок, – приучали не бояться блеска стали. Даже армия не спасла Максима от тренировок: дядюшка Ли отыскал его в подмосковных лесах, где квартировала Таманская дивизия, и заставлял убегать в самоволки, «лущить кору» – отрабатывать удары на деревьях.

Зато сам и сказал, когда можно сдавать настоящий, а не динамовский экзамен на борца. Пока в Монголии. Тайно.

Как пробирались через границу – история долгая. Но там Максима вывезли на горное плато и поставили в огромный круг, у черты которого расположились с плетьми бритоголовые монголы. На первом этапе и требовалось-то проявить лишь волю – выйти из круга, не дать забить себя до смерти.

Монголы тоже злобно усмехались: как ты, белый, посмел влезть в наше боевое искусство! И плети – Трофимов знал – для подобных испытаний готовятся специально: более года вымачиваются в ослиной моче и выдерживаются в конском навозе. Достаточно рассечь кожу, и рана может гноиться не то что месяцами – годами.

Тогда он получил всего пару рассечек и сумел вырваться из круга. А победить пару-тройку монголов труда уже не составило.

Вечером дядюшка Ли вырезал скальпелем мягкие ткани вокруг его ран и тем самым спас от долгих мучений. Но итог экзамена порадовал: несмотря на полное пренебрежение к новичку, экзаменаторы не изменили уважения к мастерству и мужеству и сразу присвоили ему третью ступень. Третью из семи существующих в Монголии. А она и позволяет при поклоне держать правую руку не как юнец – ладонью кверху, что означает готовность к восприятию материального, то есть учебы, а сжатой в кулак – я уже достиг определенного уровня мастерства и гармонии с природой, поэтому прошу уважать меня. Левая рука – да, эта открыта всегда, и ни один человек в мире не может ее сжать, потому что она означает гармонию духовную, а здесь предела совершенствованию нет. Но чтобы русский сжал даже правую ладонь…

Потому цокали языками в Шаолине китайцы и мечтали о наказании…

– Тебя постараются покалечить, – не пугал, но готовил к последствиям дядюшка Ли. – И тот, кто это сделает, войдет в легенду. Потому что победит тебя, белого, вздумавшего стать сильнее китайца.

– Я готов к бою, – упрямо проговорил Трофимов.

Единственное, что смущало на самом деле, – это бледный, особенно в сравнении с хозяевами, цвет кожи. В России загореть так рано невозможно.

– Знаю. И ты победишь. Но придется тебе трудно.

Трудно – не то слово. Когда за Максимом закрылись ворота, в огороженном каменной стеной дворе оказалось около двухсот человек. Настоятель храма, как и положено, восседал на небольшом постаменте. Вокруг него полукругом располагались эксперты по различным видам и стилям борьбы. Их мнение – весомо, но не окончательно: последнее слово остается за старейшинами, хранителями родовых стилей.

Им в первую очередь и кланялся Максим.

Зрители сидели вдоль стены, готовые по приказу настоятеля схватиться с Белой Звездой. А он сам, в серой рубахе с широкими рукавами, темно-зеленых шароварах и мягких тапках из буйловой кожи, стоял перед двенадцатью разложенными на земле пергаментными полосками, заменяющими экзаменационные билеты. И теперь лишь от него зависело, сможет ли он переместить узел пояса с правого бока на середину, что считалось в Китае равносильным сжатому кулаку монголов. Сумеет ли вообще выйти из шаолиньского двора, или его бездыханным или в лучшем случае покалеченным выбросят за стены настоящие бойцы у-шу.

Иероглифы первого билета означали стиль «Северной школы богомола». И нужно было видеть, как приосанился старейшина «богомола», как гордо оглядел остальных. Всего один раз в пять, семь или девять лет собираются вместе архаты, праведники древнейших видов борьбы, даже в эти короткие дни сдачи экзаменов не признающие преимуществ любого другого стиля. Воспитано в роду с младых ногтей: самые лучшие воины – только и исключительно они, а смотреть и оценивать остальное – вынужденная, но пустая трата времени. Единственная утеха – появление в Шаолине русского, который вроде бы держится смело и независимо.

Старейшина «Северной школы богомола» снисходительно кивал, пока Белая Звезда выполнял таолу – своеобразный бой с тенью, танец из комплекса упражнений, где демонстрируется умение управлять телом, дыханием, совершать подсечки, прыжки. Схватка еще не началась, и достаточно архату сказать, что движение руки пошло слишком быстро или замедлилось, как русскому просто укажут на ворота. При этом, правда, можно разрешить: тебе позволяется говорить, что сдавал экзамен. А это тоже считается высшей похвалой.

Однако Сирой Хоси двигался уверенно и отточенно. И тогда настоятель щелкнул пальцами и указал на круг сразу двоим рвущимся в бой парням.

Наверное, впервые Максим запретил себе жалеть противника. Бился яростно, зло, но не теряя головы. И смог обоих отбросить обратно к стенам.

Следующим выпал билет на стиль «Длинный кулак». Снова – сначала танец, и снова теперь уже три щелчка настоятеля.

… В это же самое время в небольшом поселке близ «Первого монастыря Поднебесной» – полуразрушенного временем Шаолиня – умирал старик. Время прорубило на его лице столько морщин и шрамов, что их с лихвой хватило бы на всех, собравшихся у его циновки.

– Как тот парень, русский? – негромко поинтересовался он.

Вперед выступил седой старик, стоявший у изголовья:

– Он победил. Победил красиво и мужественно, и ему присвоили сразу пятую ступень. Настоятель даже сказал: «Мне более чем обидно, что у нас на родине перевелись бойцы. Они теперь – за ее пределами».

Чувствовалось: умирающему приятно слышать эти слова о русском. Собственно, и борода не могла скрыть, что черты его лица больше похожи на людей с севера, а не обступивших его соседей.

– Где он сейчас?

– Наставник спрятал его, увез в неизвестном направлении. Вероятно, боится, что проигравшие воины отравят или убьют Сирой Хоси из-за угла.

– Я хотел бы его увидеть.

Воля умирающего – святой закон для остающихся жить.

– Я попробую его разыскать.

Старик поклонился и бесшумно вышел, дав знак остальным следовать за ним. Умирающий с усилием повернул голову к стене, на которой висела единственная фотография – группа белогвардейских офицеров среди монахов. Себя, стоявшего в центре, уже не различил. Прикрыл уставшие глаза: вот и подошло время покидать эту землю последнему офицеру Белой гвардии. И сами небеса послали к его дому соотечественника.

Ожидая гостя, дотянулся до небольшого комода, нащупал на нем ножницы. Отдохнув, с усилием принялся отрезать ими свою потную косичку с красной ленточкой. Кто был на Востоке, тот знает, что именно в них вплетают старцы свои тайны…

Глава 5

Не успели на договоре о роспуске СССР высохнуть чернила, а на просторах бывшего Союза потребовались в первую очередь телохранители. Для новых хозяев жизни, плюнувших на совесть и хапнувших оставшиеся на миг бесхозными жирные куски от некогда общего пирога.

У одних в охрану демонстративно шли «качки» – хотя и в клубных пиджаках, но с оловянными глазами. Другие предпочитали иметь под рукой откровенно военизированные подразделения в пятнистой униформе. Юрию Викторовичу Богдановичу друзья почти на полном серьезе посоветовали заиметь для защиты собственного тела женщину.

– И обязательно молодую, красивую. Пусть даже она ничего не умеет. Но ты последи, последи за психологией киллера, – убеждали его. – Как правило, они – молодые ребята. Глаз, конечно же, невольно ляжет на девушку рядом с тобой. А рука непроизвольно пойдет за глазами, пальцы судорожно дернутся от зависти, и… ты – жив, что и требовалось доказать. Женщина в гробу? Значит, ей не повезло. Не родись красивой…

Шутки шутками, но «янтарному королю» Калининграда не иметь профессиональной охраны было бы неприличным. Вроде как бы ты и не имеешь ничего за душой, ежели не боишься, что тебя «закажут». Быть «новым русским» без угроз и парней за спиной – так же неавторитетно, как разъезжать на дешевых японских автомобилях и носить корейско-турецкие вещи. Калининград – окно в Европу, а не задний выход в Азию…

– Я сам ухлопаю любого, кто станет на дороге, – посмеивался Богданович на все эти разговоры.

Но однажды в конце совещания Григорий Григорьевич, вице-президент по должности и главный прораб на карьере по сути, пригласил из приемной худощавого, на первый взгляд флегматичного парня.

– Посмотрите кандидата, Юрий Викторович. Максим Трофимов, в бойцовских кругах имел кличку Белая Звезда. Служил в спецназе Главного разведуправления.

– Что он умеет? – словно кандидат не стоял рядом и не слышал вопросов, устало спросил Богданович своего подсуетившегося зама.

Сам помассировал подбородок, щеки. Нечаянно задел поцарапанный нос, поморщился от боли. Ранка появилась три дня назад, после чего, собственно, и возник в офисе разговор об охране. Но не признаваться же было каждому, что на нос покушались не конкуренты и даже не женщины. Все обстояло намного банальнее. Исполнился год любимому коту Балтике, и Богданович решил отметить юбилей друга по-королевски. Выпил в ресторане свои двести граммов под свежих улиточек с лимоном, потом заказал рижский торт. Дома воткнул в него зажженную свечу, посадил Балтику напротив и стал учить задувать огонь. Или хотя бы гасить пламя лапой. Вместо свечи под когти ошарашенного именинника и попал нос хозяина…

– Что ты умеешь? – словно переводчик или ретранслятор, переадресовал Григорий Григорьевич вопрос телохранителю, спокойно оглядывавшему офис.

– Все, – пожал тот плечами.

Присутствующие в кабинете сдержанно улыбнулись. Они-то знали, как набивают себе цену те, кто не имеет мозгов делать деньги самостоятельно.

– Все, – спокойно повторил кандидат.

Раздумывая над испытанием для самоуверенного новичка, Богданович взял с вазы яблоко. Но поднести его ко рту не успел: Трофимов в стремительном вихре взвился в воздухе, ногой выбил из рук зеленый кругляш. Сам, оттолкнувшись руками от стола, сделал сальто и не только успел встать на ноги, но и поймал падающее яблоко. Посмотрел на него, как Лисица на Колобка, принялся молча сжимать в кулаке. Брызнул сок, сквозь пальцы, словно через мясорубку, полезли зеленые ошметки.

Богданович как замер от неожиданности, так и остался сидеть с открытым ртом. Остальные машинально спрятали руки за спину, словно боясь повторения чего-либо подобного с ними.

Заполняя паузу и давая время экзаменаторам прийти в себя, Белая Звезда вытащил из кармана носовой платок. Вытер руки. Не дождавшись решения за это время, достал нож. Поискал глазами цель. Собравшиеся невольно последовали взглядами за ним и уставились на плечо шефа, на котором новичок, по всей видимости, узрел пушинку и собрался проткнуть ее насквозь.

– Не надо, – остановил «чистку» костюма и даже на всякий случай прикрыл собой начальника кругленький Григорий Григорьевич: он привел охранника, он и отвечает за последствия. А рекомендованный ему Трофимов оказался еще более резвым, чем ему рассказывали…

Богданович отодвинул своего вице, спокойно посмотрел на спецназовца:

– Сколько хочешь получать?

– Я бы хотел, чтобы вначале вы проехались со мной по городу, – выставил свои условия Трофимов, словно в кабинете решалась не его судьба, а зарплата шефа.

Присутствующие замерли в ожидании реакции. А больше всего Григорий Григорьевич, который мог оказаться вышвырнутым вслед за наглецом. Быстро, безумно быстро новая Россия переплюнула социализм в вопросах подобострастия перед начальством. А тут какой-то реликт из тех, прежних времен, качает права…

Но ничего, нормальная оказалась реакция у президента. Даже заинтересованная, давшая перевести дух заместителю и успокоившая остальных:

– Давай проедем…

Трофимов привез кавалькаду с будущим подзащитным… на кладбище. Мимо надгробий из останков самолетов и морских катеров провел всех на современную, недавно открывшуюся аллею, где под роскошными мраморными плитами нашли упокоение самые «крутые» городские авторитеты, «братки» и бизнесмены, убранные конкурентами. С фотографий на пришедших смотрели молодые, все как один улыбающиеся и некогда наверняка довольные жизнью парни.

– Я понял, – отреагировал Богданович. Провел взглядом по фамилиям многих знакомых ему людей, которых не смогли защитить ни миллионы, ни слава и авторитет в уголовном мире. До некоторых плит даже дотронулся рукой. – Увеличиваю ставку вдвое против того, что намеревался дать вначале.

… Первую неделю Юрий Викторович откровенно любовался профессиональной работой телохранителя. Не забывая подхваливать и себя за дальновидность и сдержанность.

Начал Трофимов с секретарши, пересадив ее не так, как ей удобно – вдали у окошка, – а чтобы находилась рядом с дверью начальника. Не защита, конечно, но дополнительное препятствие в случае чего. Затем проверил чердак здания, вылез на крышу. Сбил с нее скобы, зацепившись за которые можно было спуститься к окну шефа на лагах. Лично забрался в канализационный люк, расположенный во дворе офиса, вычертил схему подземных коммуникаций. Закрыл и опломбировал его.

Уж неизвестно под каким предлогом, но посетил в доме напротив все квартиры, из окон которых могли дотянуться до офиса взгляд или выстрел. Установил камеру наблюдения у входа в здание и вывел экран в приемную, обязав секретаршу следить и за ним. Та взвыла, но негромко: благосклонность шефа к новичку пугала, но заставляла подчиняться.

А Трофимов шел все дальше и дальше, вплоть до того, что уговорил Юрия Викторовича купить вторую личную машину с затемненными стеклами. И теперь с работы, деловых переговоров или дружеских вечеринок автомобили выезжали одновременно, разъезжаясь в разные стороны на первом же перекрестке. А когда телохранитель составил списки самых «крутых» в городе, а затем съездил в милицию и представился начальнику отделения, – это вначале удивило, но потом понравилось Богдановичу.

– Откуда навык? – не смог он скрыть своего удовлетворения.

– Иду от обратного: что и как делал бы сам, задумав или получив заказ убрать вас.

– Не глубоко ли берем? Не такая уж я персона, – подразумевая обратное, попытался покрасоваться Богданович.

– Опасность желательно прогнозировать и по возможности отдавать ее милиции, а не подставляться героически под нее самим, – мягко возразил Максим.

– Разумно.

– А теперь я хотел бы услышать от вас о всех возможных недоброжелателях – по коммерции и в личной жизни.

– Таких вроде не осталось. Кто был – тот сплыл, – несколько туманно и загадочно усмехнулся президент.

– Есть! – без доли сомнения и на этот раз жестко, категорически не согласился Трофимов. – Вас опять свозить на кладбище?

Были они одногодки, и, не попади в зависимость друг от друга, при определенных обстоятельствах могли бы и дружить, крутить общие дела, ездить в одни сауны и вызывать одних девочек. Но взаимных интересов, кроме защиты тела, пока не находилось. Да и не испытывали в том особой нужды, потому и старались держать ту дистанцию, которая установилась в самом начале: один платит другому до тех пор, пока жив. Поэтому безопасность охраняемого выгодна обоим.

Подобный расклад проверился достаточно скоро. Заподозрив что-то неладное после одной из вечеринок, Трофимов пустую машину отправил по домашнему адресу шефа, а тому предложил переночевать у себя.

– На товарища Сталина тоже покушались, – в задумчивости произнес подвыпивший, расслабившийся Богданович. Поездка на кладбище все же подзабылась, вокруг его персоны не происходило ничего опасного, что оправдывало бы высочайший гонорар телохранителю, а в офисе шептались о вышедшем на первые роли новичке все громче и нелицеприятнее. – Правда, потом выяснилось, что это были инсценировки товарища Берии, желавшего поддержать свой авторитет.

Сказал и посмотрел в зеркальце, где в узкой блестящей полоске отражались глядящие вперед глаза охранника. После этих слов они сузились, но, верный себе, Трофимов от комментариев воздержался, лишь посмотрел на часы:

– Извините, моя служба у вас на этом закончилась. Остановитесь, пожалуйста, – вежливый на словах, тем не менее сжал колено водителю так, что тот, если бы и хотел двигаться дальше, не смог бы пошевелить ногой. – А вам счастливо добраться, – в зеркальце, не обернувшись, пожелал Богдановичу.

Тот дернулся на заднем сиденье – что за выпендреж, но потом усмехнулся и даже прикрыл глаза: скатертью дорога. Тот, кто платит, не должен никому.

– Больно уж самоуверен, – осторожно внес свои пять копеек в общее недовольство телохранителем водитель, растирая затекшую ногу.

Но первый и пожалел, что взялся подыграть общественному мнению, когда буквально на следующем светофоре их взяли в «коробочку» две «БМВ». Их водители через приоткрытые окна показали ему и Богдановичу – съезжаем на обочину и останавливаемся. И без шуток.

– Остановись, – согласился вмиг протрезвевший Богданович.

Он еще надеялся на свое имя или, в крайнем случае, на недоразумение. Но пистолет перезарядил и о Трофимове тоже вспомнил: слишком открытым оказываешься, когда никто не сидит на переднем сиденье!

– Хорошая ночь, – начали издалека вышедшие из машин водители. Ясно, центровые-основные остались пока в машине. – А еще лучше беседы при ясной луне. Как насчет поговорить по душам?

Ответить Богданович не успел, хотя, если откровенно, еще не придумал, как вести себя: открывать стрельбу на поражение первому, уходить на скорости или все же выяснить, кто и чего от него хочет. Чуть сзади затормозила «Волга»-такси, из нее вылез… Трофимов. Оценив ситуацию, скрестил руки на груди и остался стоять поодаль.

– Вы что-то о погоде? – смог теперь со вздохом облегчения переспросить Богданович.

Водители уловили перемену в настроении жертвы, безошибочно оглянулись на того, кто придал ей уверенность. Максим чуть покачивался, но не от скуки или нервности, а на всякий случай разминая ноги. Уловить смысл в этом движении телохранителя, а тем более понять и оценить его налетчики не смогли. Традиционно пригрозили:

– Езжай, куда ехал.

– Езжайте, куда ехали, – эхом повторил Трофимов. – И вам ничего не будет.

Если самоуверенные испытывают наслаждение от страха противника, то вывести их из себя можно только наглостью. В другой раз Максим наверняка бы не стал накалять обстановку, а тем более доводить дело до угроз. Но стоявшие перед ним были совершенно незнакомы ему, а их вид и намерения не сулили дружеского пикника на лужайке. Поэтому, чтобы узнать врага, и нужно было идти на сближение – курс молодого бойца в спецназе. Засада всегда опаснее открытого боя, а в капкане и медведь становится не страшнее мышонка.

Но пристальнее всех за развитием событий наблюдал из машины Богданович. За себя почему-то в этот миг он особо не волновался – наверное, потому, что и в самом деле еще ни разу его вот так не останавливали и не угрожали, а «Макаров» с патроном в стволе уверенно тяжелил руку. Зато пришло время проверить в действии свой живой «бронежилет» – Трофимова. Хотя, даже если сейчас выяснится, что в каратистских трюках Белой Звезды содержатся лишь крики «дзя» и его отделают как котлету, – Максим останется в телохранителях. За интуицию. И что не бросил, оказался в нужное время в нужном месте.

– Мы ждем, – не тронулись с места водители, хотя и посмотрели непроизвольно на свои машины, где сидели заказчики встречи, вместо беседы вынужденные теперь наблюдать за перепалкой.

Но снова повторилось эхо, и снова в единственном числе:

– Я жду.

– Что?

Руки в карманы, где наверняка таились более весомые аргументы в споре, опуститься не успели, хотя водители и вознамерились это сделать. Не белой звездой, но черным метеоритом Трофимов пролетел через крышу одной из «БМВ». Сделал в воздухе шпагат – но не ради красоты и цирковых аплодисментов, а чтобы одновременно ударить в челюсти обоих собеседников. Получилось все равно изящно и красиво, а потому неправдоподобно. Даже для Богдановича, который что-то подобное видел в самый первый день знакомства. Но тогда нога телохранителя просвистела у носа, а сейчас водители, мотая головами, пытались встать с обочины. Единственное – теперь ничто не мешало противнику добраться до оружия. И они вновь потянулись за ним в карманы.

– В машину, – приказал своему водителю Максим.

Когда жизни угрожает опасность, станешь молиться и на холопа.

– Ко мне домой, – продолжал распоряжаться жизнями Трофимов, командуя водителем и не думая спрашивать совета у президента.

В убогонькой однокомнатной квартирке с разнокалиберной мебелью вначале плотно задернул шторы, потом лишь поставил на пол ночник и включил его. Водителю, поглядывавшему на часы и телефон, предложил отдельный вариант:

– Если хочешь, можешь добираться домой. Но без машины.

Тот задумался, но пока вскипал чайник, запросился в собственную кровать. Проводив его взглядом в окно и дождавшись затем телефонного звонка о благополучном прибытии, Трофимов немного расслабился. Даже вытащил бутылку коньяка:

– Первый раз в моей хибаре, нельзя не отметить.

– Снимаешь? – Президент решил, что после случившегося у них появились все основания перейти на «ты», и первым дал сигнал к этому.

– Авось с вашей помощью куплю когда-нибудь собственную, – не заметил или не принял «подарка» телохранитель, больше занимаясь сервировкой побитого по углам журнального столика, чем отношениями с шефом.

– Купишь. Завтра же, – расчувствовался Богданович.

– Спасибо. Только я люблю зарабатывать деньги, а не брать их в долг. Как заработаю – так куплю.

– Слушай, что ты такой гордый? Не мешает в жизни?

– Зато гордые могут оставаться свободными и независимыми. А это для меня важнее.

– Но я ведь от чистого сердца, в знак признательности, а не…

– У нас нормальные деловые отношения, – продолжал упрямствовать Трофимов. Впрочем, усилий для отказа ему прилагать не приходилось: крутился себе и крутился у стола. – И пусть они остаются такими же.

Если Богдановича в голосе телохранителя поразила убежденность в своей незыблемой правоте, то в себе он снова отметил неприятные штрихи: охранник продолжает ставить условия, и он вынужден в который раз подчиниться им…

– Выпьем, – сминая раздражение, потянулся он к бутылке. – Только смотри, чтобы успел заработать. А то вот возьму и махну жить в Австралию. Почему-то захотелось туда.

После первой, без тоста и обязательств, рюмки Богданович тут же наполнил по второй. Придерживая свою стопку за разлапистое донышко – прием из фуршетной практики, когда в одной руке нужно удержать и тарелку, и бокал, – прошелся по комнате. Остановился у серванта, заполненного в большинстве своем книгами по Востоку. Перед ними лежала косичка с вплетенной красной лентой, и Богданович даже потрогал ее пальцами – настоящая. Повернулся к телохранителю.

– Если верить легенде, красная нить ведет к золоту Колчака, – пояснил тот.

– Куда?

– К монастырскому тайнику, где в двадцатых годах последними белогвардейцами спрятаны остатки царского золота.

– А почему ты тогда здесь, а не там?

– Не особо верю. Да и не так все просто, как кажется на первый взгляд.

– Не-ет, расскажи, – Богданович вернулся в кресло, обновил в рюмках спиртное.

– Было бы что, – махнул рукой Максим.

– Не-ет, я здесь гость, а гостю нельзя отказывать, – продолжал настаивать Богданович.

Скорее для того, чтобы завершить неожиданно возникшую тему, Трофимов быстро проговорил:

– Где-то между Владивостоком и Хабаровском действовал в свое время мужской монастырь, через подземные ходы которого колчаковцы уносили остатки золота своего атамана. Чтобы оторваться от красных, пришлось несколько ящиков со слитками замуровать под землей.

– Откуда знаешь? – Богданович и не пытался скрыть волнение и заинтересованность. Осторожно проверил: – Наверное, сказки.

Телохранитель пожал плечами: может, и сказки.

– Говори-говори, – не желал расставаться с тайной гость.

Максим опять пожал плечами, потом как о ненужном лично ему рассказал:

– Человек, который прятал золото, отдал мне перед смертью свою косичку с обозначением тропы.

– Слушай, едем в Хабару! – Богданович перевел взгляд на сервант. Даже вновь встал, чтобы убедиться в наличии косички.

– А как же Австралия? – Трофимов отпил глоток, дотянулся до апельсинной дольки. Издали с прищуром посмотрел на президента. Как легко взять богатого в руки…

– Успеем, – уже начал распоряжаться будущим Юрий Викторович. – Уезжать нужно с деньгами, нищих нигде не любят.

– Спасибо, но… Я люблю и признаю реальности. Тем более, что вместо монастыря там сейчас военный санаторий и что-то сверхсекретное противовоздушное. Я уже узнавал. Не подпустят и близко.

– Жаль, – Богданович на этот раз даже приподнял косичку за замасленную ленточку. – А то бы в один присест… Ладно, где спать уложишь, начальник?

– Вам – на диване.

– А ты, конечно, как гордый и деликатный, – на полу?

– Не привыкать. На этот случай у меня спальный мешок имеется. Извините за неудобства, но… лучше проснуться живым на помойке, чем навеки уснуть в шикарном гробу. Так говорил один мой знакомый в спецназе, простите за натурализм.

– Ничего, я полностью согласен с вашим другом. – До президента наконец дошло, что Трофимов так и не принял сближения, и он вернулся к традиционной форме общения. – Да, и насчет списка потенциальных врагов и конкурентов. Вы правы, его обязательно нужно составить. Утром займемся.

Перед сном Богданович еще раз, но теперь уже тайно, когда Максим умывался в ванной, внимательно осмотрел косичку. Даже провел пальцем по красной ленточке, то подныривавшей под пучки-реки, то тянущейся по одному краю, то перехватывающей сразу всю косичку. И долго потом ворочался.

– Непривычно? – почти угадал Максим.

Юрий Викторович чистосердечно соврал, тут же поверив в придуманное:

– Кот дома один. Не впервой, конечно, ему, но каждый раз жаль. Надо кому-то отдать, что мучить живность. Возьмешь? – Он продолжал чувствовать и считать себя хозяином и потому путался в обращениях.

– Нет. У меня за спиной только то, что могу защитить и сберечь.

– Счастливый. А здесь…

Богданович не стал развивать тему, поворочался еще немного и наконец притих. Услышав его мерное дыхание, позволил себе закрыть глаза и Максим.

Глава 6

– Мы должны составить два списка – его друзей и его врагов.

Штурмин расчертил пополам лежавший перед ним листок.

– Мне также необходим полный расклад всей его деятельности – дочерние предприятия, «крыши», магазинчики, смежники, офисы. Все адреса, где он хоть когда-то наследил. Списки телефонов, номера машин – само собой.

– Сергей Иванович, – поднял оперативника начальник управления, в кабинете которого проходило совещание.

– Есть, – понял тот задачу, но вздоха не сдержал.

Ненароком получилось демонстративно громко, и опер, поминутно отбрасывая спадающие на глаза волосы, поспешно пролистал еженедельник, где под многочисленными черточками шли прежние задачи. Но что вздыхать, коли розыск объявляли сами.

– И теперь по традиционным пунктам, – продолжил Штурмин, к разочарованию настороженного оперативника, закрывшего было блокнот и успокоившего прическу.

– Готов, – безропотно отозвался тот на молчаливый взгляд генерала.

– Первое: выставить сторожевой листок в адресное бюро, вдруг есть приватизированное жилье и другая прописка. Мать живет все там же, в Янтарном?

– Да, – повел диалог Сергей Иванович, начинавший дело по исчезнувшим лотерейным деньгам.

– Надо получить санкцию судьи на наложение ареста на почтово-телеграфную корреспонденцию, ведение переговоров и, на всякий случай, на проникновение в жилище: «Разрешаю проведение оперативно-розыскных действий, связанных с ограничением права на тайну телефонных и иных переговоров…» – короче, судья знает. Может, придется кое-что негласно установить и послушать.

– Есть.

– Следующее: вытащить распечатку с междугородной телефонной станции: куда и когда звонили с телефонов Богдановича. Третье: взять под контроль все вновь регистрируемые фирмы и фирмы ликвидирующиеся. И смотреть не по одной фамилии Стайера, а отследить фамилии главного бухгалтера и заместителей. Четвертое: запросить медучреждения города – не было ли случайно обращений Богдановича к ним.

– Займемся.

– Пятое. Пятое… Да, запросить ОВИР – был ли запрос у Богдановича на загранпаспорта. Номера, серии и тому подобное. Позвонить пограничникам, «проколоть» его заграничные вояжи.

Сергей Иванович перестал отвлекаться на доклады и теперь просто держал наготове ручку. Штурмин, закончив свой традиционный список, добавил вопросы и от Димы Ярцева:

– Если останется время, ко всему добавьте торгово-банковские интересы с Польшей и Балтией, а также торговлю автомобилями.

– Аналитики, – пожалев наконец опера и словно угадав, чьи вопросы прозвучали, распорядился генерал.

Убедившись, что интерес розыскника исчерпан, встал:

– Пока все. Начинаем ходить ногами, и с того места, откуда Богданович ушел. Спасибо.

В кабинет, словно дождавшись этих слов, заглянула секретарша. Извинилась кивком головы, показала начальнику от двери листок:

– Факс из Москвы. По этому поводу.

Генерал, разминаясь, сам прошел к помощнице, пробежал глазами сообщение. Протянул листок Штурмину. Тот читал его дольше и внимательнее, потом сообщил для всех:

– Проверка корешков билетов показала, что пассажир с фамилией Богданович два дня назад выехал в Калининград поездом. Значит, ищем здесь.

– Доехал ли? – бросил тень сомнения генерал. Взял у Штурмина факс, на котором отчетливо просматривалась копия билета. – Сергей Иванович, – снова поднял оперативника. – Пошлите человека на станцию, разыщите проводников второго вагона, пусть попробуют вспомнить пассажира с седьмого места.

– Есть.

По лицу главного опера Калининграда читалось печатными буквами, что он и так уже загружен под завязку, но генерал успокоил:

– Если он не выбрался раньше, то из нашего анклава ему будет трудновато ускользнуть незамеченным.

– Но на поезде все же смог ехать, хотя объявлен в федеральный розыск, – возразил Штурмин, словно это от калининградского налогового генерала зависел контроль на железнодорожном транспорте Москвы.

– Вопрос не ко мне, – спокойно отреагировал начальник. Но тоном московского гостя остался недоволен. Одно дело – загружать заданиями, но эмоции… Закрыл рабочую тетрадь, показывая, что совещание заканчивается, а на управлении лежат и другие, не менее важные задачи. – Сергей Иванович, прошу оказывать майору Штурмину всяческое содействие. Где не будет хватать вашей власти, сообщайте мне. Общие вопросы есть? Все свободны.

А что он хотел, майор Штурмин, от калининградцев? Что город встанет на уши ради него? Здесь в самом деле своих проблем по горло, и бросать все силы, тратить время на поиск хоть и богатого, но одного человека… Итоги года подводятся по другим показателям, где на первой строчке – цифра доначисленных денег в бюджет. Живых. Быстрых. Пусть даже и выколоченных под давлением и угрозами. Это ему, розыскнику Штурмину, из всех государственных и милицейских искусств главное – неотвратимость наказания. Розыск преступника. Препровождение его пред очи судьи и прокурора.

К концу дня Сергей Иванович, несмотря на утренние вздохи, успел прокрутиться почти по всем позициям. Придерживая спадающие волосы, поверх стопок изучаемых Штурминым документов разложил свои наработки:

– Загранпаспорт имеется, получен год назад. Вылетал один раз в Австралию, совсем недавно. Телефоны молчат, сейчас пытаемся взять в перехват номер его сотового. Магазины перепроданы накануне бегства, на счетах в банке – ноль. Так что здесь все подчищено.

Оперативник выждал немного, давая Олегу погрустнеть. И только после этого сообщил единственно обнадеживающее:

– Что может еще держать Стайера здесь – это строительная площадка, то бишь карьер. Но, как удалось выяснить в регистрационной палате, он срочным образом готовится к перепродаже, и документы уже на стадии переоформления на других лип. Уступка в цене идет значительная, и поэтому не исключено, что в момент подписания контракта Богдановичу будет вручаться и взятка. Кроме того, требуется две-три подписи на документах самого президента фирмы. Так что цеплять, пока не поздно, можем где-то здесь.

– Та-ак, – почувствовал тик под глазом Штурмин. Помассировал щеку. Слишком сильно нажал на ранку, оставшуюся после вырванного зуба, но перетерпел резь без стонов.

– Ни в коем случае нельзя показать, что карьером интересуемся именно мы, налоговая полиция, – скорее себе, чем оперативнику, напомнил Олег. – После нашей щекотки в Москве он к себе на нюх не подпустит… Мне надо посмотреть карьер.

– Здесь могут возникнуть сложности: карьер находится на территории воинской части.

– Не понял. Армии больше заниматься нечем?

– Да нет, часть расформировали. И, я подозреваю, как раз ради янтарных разработок. А вот забор, КПП и пропускная система остались. Через минуту после вашего появления на территории Богдановичу доложат о визите.

Поняв, что до Штурмина механизм и смысл исчезновения воинской части так и не доходит, оперативник вернулся к предыстории:

– Про миролюбивость, проснувшуюся вдруг у всех политиков, ты, конечно, в курсе.

– Немного.

– Поэтому расформировать часть, сократить военное училище, даже ликвидировать военный округ нынче при небольшом усилии может практически любой бизнесмен, имеющий деньжата на карманные расходы.

– Погоди, давай присядем. Я не касался этих проблем, но – почему?

– Во-первых, военные занимают очень большие площади под полигоны. А дачи ведь строить где?то надо? Надо. Далее: у военных зачастую прекрасные казармы, бункера, коммуникации, связь – почему бы какой-нибудь фирме не сесть на все это готовое?

– Каким образом?

Сергей Иванович подтянул пепельницу, убранную Олегом от соблазна подальше. Закурил, протянул сигареты Олегу. Тот отказался, одновременно отогнав рукой первое, самое притягательное кольцо дыма.

– Главное – подготовить душещипательное обоснование, – словно о покупке кильки в томатном соусе, а не о ликвидации воинской части, продолжил оперативник. – Например: «В связи с отсутствием явной внешней угрозы, заботясь об экологии и благосостоянии населения края, учитывая общую тенденцию на сокращение Вооруженных Сил, изыскивая возможность помочь уволенным в запас офицерам в приобретении жилья…» Потом в долю, пусть ноготком, незаметно, но втягивается местное начальство. И теперь уже оно стучит кулаком по столу и рвет рубаху на груди, доказывая то, о чем вчера еще понятия не имело. Вы в Москве, в свою очередь, или хлопаете ушами и всему верите, или вам наплевать на все, происходящее в провинции. А тут…

Не докурив, воткнул сигарету красной мордой в серый камень – все же расстроился сам.

– Это… правда? Нет, я, конечно, понимаю, что нынче в России все возможно, но так…

Штурмин тоже встал, посмотрел на гору бумаг, в которых он целый день выискивал не то что рубли – копейки, украденные у людей и государства Богдановичем. Ради чего копался? Рядом, на вполне законных основаниях, ворочаются Богдановичи в кубе…

Кажется, Олег слишком откровенно опустил руки, потому что даже оперативник, уже привыкший к местным заморочкам, кашлянул: дальше работать будем?

– Ладно, воспринял, – без прежнего энтузиазма, отозвался майор. – А как воинская часть оказались на янтарном пласте?

– Она всегда там располагалась. Скорее всего, Богданович каким-то образом сумел достать геологоразведочные карты и определил самое мощное и близкое к поверхности залегание янтаря. В силу принадлежности к армии – неразработанное. Раньше, когда к вопросам безопасности страны относились с уважением и нужным вниманием, аферисты в сторону военных и смотреть не могли, прокол там им обеспечивался стопроцентный. Ныне же… Ныне имеем то, что имеем: часть сокращена, вместо строительства жилья – нелегальные разработки янтаря. Потом деньги и вместе с ними сам Богданович сделали всем нам, доверчивым, ручкой, и вот ты – здесь, я – перед тобой, а офицеры – в… сам знаешь где.

– Найду! Перерою все и вся, просвечу каждого человека, но заверну Богдановичу ласты назад.

– И это будет правильно, – менее эмоционально, потому что, наверное, слабо верил в успех, но тем не менее поддержал розыскника Сергей Иванович. – Ужин, насколько я осведомлен, накрыт в «Неринге». Череда ждет твоей команды: все равно он едет туда за женой, подбросит. На сегодня работать, я думаю, хватит.

– А кто у него там жена? Случаем, не Катя? – Олег стал судорожно вспоминать, не ляпнул ли он чего-нибудь про стоматолога.

– Татьяна Сергеевна.

– Татьяна Сергеевна? Хозяйка санатория? Так он ее… Собственно, а почему бы и нет? – вслух подумал Штурмин сразу и о своеобразных семейных отношениях новых знакомых, и о конце рабочего дня, и об ужине в номере под шум балтийской волны. – Добро, на сегодня все дела – под подушку. Еду домой. Но завтра в девять – я здесь. Что-нибудь придумаем.

– Только переведи, пожалуйста, время на час назад, чтобы быть до конца точным, – усмотрел оперативник разное расположение стрелок на циферблатах.

– По-европейски, что ль, живете? Москва вам не указ? – пробубнил Олег, но часы с руки стащил. – Где там Череда, повторивший стратегическую ошибку Гитлера?

Глава 7

На следующий день к бывшей воинской части подъехал «уазик». Из него вылезли два офицера, решительно направились к проходной. Вышедшему навстречу охраннику сообщили:

– Нам к начальнику участка.

– Сегодня никого из начальства нет, одни рабочие, – осторожно, но попытался остановить гостей охранник.

– Значит, вызывайте. – Не задерживаясь на проходной, офицеры прошли через вертушку на территорию. А когда, все так же робко, парень попытался засомневаться в полномочиях прибывших, пригрозили: – Вам известно, что с прокуратурой не шутят?

– Ой, подождите, пока я доложу, иначе меня тут же уволят, – умоляюще попросил охранник. Угораздило же попасть на дежурство в этот час!

Дождавшись согласительного кивка, бросился на КПП к телефону. От волнения долго не мог набрать нужный номер, сверял его по бумажке на каждой цифре. Наконец замер, доложил о посетителях. Довольно перевел дух.

Довольны остались первыми минутами работы и офицеры. Дело оставалось за «отэпэушниками» – ребятами из оперативно-технического и поискового центра налоговой полиции. Успели ли «слухачи» зафиксировать звонок с проходной?

Вокруг котлована, пряча объект Богдановича, непроходимой стеной вознеслась облепиха, в качестве откупной выставив вместе с колючками обильнейшие гроздья желтых ягод. Заросли дикой облепихи – первый и неистребимый спутник янтаря. Точнее, голубого песка, покрывающего янтарный пласт. Стоит тронуть, освободить его из-под верхнего слоя глины или чернозема, как на развале мгновенно, из ничего, начинает плестись облепиховая заросль. Похоже, что, как и янтарь, семена этого дерева лежали замурованными в песке тысячи лет, ожидая света и воздуха…

Конечно же, на «стрелку» приехал не Богданович. Дружелюбно и заранее готовый уладить все проблемы, от проходной шел полный лысеющий пожилой мужчина. Первым протянул и руку:

– Проблемы? Чем помочь?

– Военная прокуратура округа, – представился майор и, напомнив толстяку Остапа Бендера, на какое-то мгновение показал непонятный документ. Поведение людей при виде бумажки, как выяснилось, тоже ничуть не изменилось со времен нэпа: прибывшее руководство постеснялось потребовать ее для изучения. – Вы – начальник?

– Нет, я вице-президент строительной фирмы, Григорий Григорьевич. Президент в командировке в Москве.

– А когда ожидается назад?

– Трудно сказать. Решает дела. В правительстве, – на всякий случай добавил вице-президент.

Высокий уровень общения военных не смутил, и толстячок, не поимев на этом дивидендов, плавно опустил планку на самый низ:

– Может, я чем смогу помочь? Вроде у нас все в порядке, проблем с прокуратурой, тьфу-тьфу-тьфу, не возникало.

– Да речь-то не о вас, – сразу успокоил майор, и Григорий Григорьевич откровенно перевел дух, перестал суетиться. – На этом месте стояла воинская часть, так? – начал издалека майор. – А военной прокуратурой округа возбуждается уголовное дело по факту хищения офицерами цветных металлов.

– О, прибалты любят цветной металл. Особенно в Эстонии. Они даже, где-то было написано, не имея его запасов, вышли на второе место в мире по экспорту, – охотно поддержал толстяк далекую от собственных проблем тему. – Так что можно предположить, сколько всего продавалось и тащилось здесь.

– А у нас есть сведения, что аппаратуру, с которой снимался металл, закапывали тут же, на территории части, – тянул своего кота за хвост майор.

Все трое огляделись вокруг. О прежних хозяевах территории напоминали несколько сохранившихся построек с выцветшими армейскими лозунгами на стенах. К ним и к металлическим полукруглым ангарам, наверняка используемым фирмой под склады, уже подступала желто-зеленая стена облепихи, обрекая в скором времени и их на бесславное исчезновение.

– Планируем здесь строить жилье для вас, офицеров, – с гордостью поведал вице-президент. – Подрастащим завалы, проверим грунтовые воды…

– Строительную технологию пусть проверяют другие – те, кому положено, – снова успокоил майор. – Нам необходимо выяснить, где, сколько и какая закапывалась техника и аппаратура.

Толстячок не сдался и продолжил с того, на чем прервали:

– Но, знаете ли, дело в том, что мы сейчас перерегистрируемся, точнее, передаем эту площадку другой строительной организации. Документы на подходе, и если…

– О-о, сделку придется временно приостановить. – Капитан посмотрел на старшего, майор со вздохом развел руками: да, новые хозяева – это плохо. Это просто недопустимо. И тут ничего не поделаешь, закон. А капитан ковырял ранку дальше: – Вы поймите, что от результатов нашей работы зависит срок, который получат подсудимые. А мы снимем показания, проведем некоторые эксперименты – не думаю, что это займет много времени.

– Да-да, конечно. Но мне нужно обо всем этом доложить президенту, – ненароком проговорился толстяк, косвенно дав понять, что Богданович все-таки где-то рядом, в зоне досягаемости телефона.

Гости не подали вида, что заметили оплошность. Наоборот, попросили замершего от собственной бестолковости Григория Григорьевича:

– С вашего позволения, мы приступим к опросу рабочих прямо сейчас, чтобы не тащить всех в прокуратуру.

– Н…н… хорошо, – сделался-таки соучастником в расследовании мнимой аферы вице-президент. Чего, собственно, и добивались на первых порах офицеры: отныне, оправдываясь перед Богдановичем за свою неспособность выпроводить гостей с участка, заместитель встанет на позиции прокуратуры и вынужден будет подчеркивать необходимость и неизбежность следственных мероприятий. – А я тоже сделаю кой-какие звонки, работа ведь не стоит на месте. Меня можно будет найти на проходной.

Никаких приборов, а тем более техники ни экскаваторщики, ни промывщики на драге, как раз спускавшиеся на дно котлована, естественно, не откапывали. Нет, ерунды всякой, за годы стояния зарытой военными, оказалось предостаточно, но все больше банки, бытовой мусор, колеса, траки и тому подобное, никак не относящееся к цветным металлам. И вице-президент у КПП встретил их еще более убежденный, что ничего подобного на их площадке не обнаруживалось, а потому вопрос желательно закрыть как можно быстрее.

– Президента еще нет, – торопливо, слишком поспешно, чтобы это могло быть правдой, сообщил он. – Но перебирая сейчас в памяти рабочие дни, а я, поверьте, кручусь здесь круглосуточно, – не видел ничего.

– Будем искать, – не оставил надежды на скорое избавление от себя капитан.

– Ой, только время убьете. Лучше его потратить с большей пользой… – многозначительно посмотрел Григорий Григорьевич и замолк, ожидая ответной реакции.

– Какая уж тут польза при такой службе, – мгновенно проглотил подброшенный крючок майор. Мигнул спутнику: оставь нас одних, без свидетелей. – Разборки с уголовщиной – они не для удовольствия, а исключительно зарплаты для.

– Это конечно… – в то же время никак не решался напрямую завести разговор о «подмазке» Григорий Григорьевич. – Это мы, наверное, можем при замоте выехать на природу, пожарить шашлычок, опять же чтоб девочки рядом… Кстати, мы это как раз и намечаем. Так что, если у вас есть время в ближайшие выходные…

– До выходных еще дожить надо, – не стал ни рвать леску, ни отпускать ее Штурмин. Но по сторонам огляделся: не слышит ли кто?

– А скажите, где и как мне вас найти, если что? – выдал толстячок и вторую подсказку, наверняка полученную им по телефону.

– В прокуратуре гарнизона. Пятый кабинет, майор Веселов, – переключил все будущие связи на себя Олег. – Надеюсь, скоро увидимся. По всем вопросам. До свидания.

А когда отъехали от КПП, сосредоточенно, боясь упустить мелочи, Штурмин принялся перечислять:

– На пятый кабинет – табличку с фамилией Веселов. Внесите меня в графики дежурств, в списки приемных дней и ответственных за противопожарное состояние. Предупредить старушек на вахте… Что еще?

– Усадить к вам очередь на прием. У нас у каждого сидят, – быстро сориентировался в создаваемой легенде капитан.

– Это существенно, это принимается. И секретарша, секретарша чтобы приносила от начальника на подпись или ознакомление какие-нибудь документы.

– Все сделаем и подчистим. Особенно насчет секретарши. Но неужели клюнет?

– Трудно сказать. Парень-то не лох.

– Да я не про Стайера, а про секретаршу. У нее, кстати, для каждого новенького вздох: «Муж в командировку уехал…», – капитан подмигнул.

– То, что захотят проверить в прокуратуре, – стопудово, – не стал даже вдаваться в дискуссию о сексуальной озабоченности секретарши из прокуратуры Олег. В Москве своих хватает. – И вот если пригласят на пикник… На пикник может заявиться и сам Богданович. По крайней мере, не исключено.

– Было бы неплохо. Ваши подстрахуют?

– Здесь без проблем. А Богдановича надо еще раз придавить, припугнуть насчет затяжки дела… Слушай, Вадим, а мы можем организовать парочку якобы арестованных офицеров? Соответственно, под конвоем и в «браслетиках». Поводим их по территории, заодно заглянем в ангары. Уже не из любопытства, а на полном основании.

– Целая операция.

– Деньги большие в бегах, нельзя упускать. А дело, поговаривают, на контроле у правительства. Уйдет фраер из области – на просторах России или за границей доставать будет в десятки раз сложнее, – О собственной злости на Стайера Штурмин, конечно, промолчал.

– Это я понимаю. Ладно, сделаем тебе двух капитанов под конвоем. Или лучше полковников?

– Давай капитана и майора.

– Уговорил. Кстати, пивком балуешься? Прекрасно. Тогда должен знать, что ныне существует «Балтика-2» и «Балтика-3». Но тут наши мужики ухитрились сотворить еще не существующую «Балтику-5». Хочешь рецепт?

– Неужели бесплатно?

– Замордованным жизнью москвичам – скидка. Тем более что задачка – для первого класса: надо смешать в один бокал второй и третий номера. Смешаем? За начало операции. Извини, я без подходов, не как Григорий Григорьевич.

– Замордованный москвич соглашается: заворачиваем.

На следующий после «следственного эксперимента» день, как и предполагал Штурмин, лысая круглая вице-голова почтительно втянулась в его кабинет. И секретарша, хотя и завздыхалась вся перед этим Олегу по поводу бесчисленных командировок мужа, про основное не забыла: тут же притащила стопку бумаг с внушительной надписью на папке «К докладу».

– Товарищ майор, с вашего позволения, – попросился войти полностью Григорий Григорьевич.

– О, кто к нам в гости! Кофе? Светочка, два кофе, – попросил Олег секретаршу, не став дожидаться согласия посетителя: кто берет инициативу на себя, тот и хозяин положения. И ради этого сам прошел навстречу, буквально втаскивая всего вице внутрь. – Что, Григорий Григорьевич, не приходилось раньше бывать в подобных заведениях? И не надо, потому как отсюда люди выходят или с облегченной совестью, или в наручниках. А нам это надо?

Обычно здесь в монологах следует мгновенное отрицание, но Олег словно забыл про правила игры в приличной компании. Смолчал и, извинившись, занялся быстрым просмотром принесенных документов.

Зато достиг желаемого.

– Ну вот, сразу пугаете. А я, можно сказать, к вам дружески, – осторожненько улыбнулся Григорий Григорьевич, прекрасно осознавая, что вот наручники-то лично ему надеть могут здесь в любой момент. – А… лично ваши планы на выходные?

Вернулась Света. Кокетливо играя фигуркой, пронесла на подносе две миниатюрные чашечки с нимбами пара. Улыбнулась, элегантно поклонилась и ушла, сумев ни на миг не повернуться к начальнику и посетителю спиной. Дурак муж, что меняет ее на командировки. Девочка прелесть, таких надо с руками и ногами забирать в полицию – дразнить бизнесменов. И не подобных Григорию Григорьевичу – эти вечно ходят в заместителях. Пар из свистка выпускают другие.

– На выходные? – потянул волынку Олег. Даже перелистал листочки перекидного календаря, давая гостю попотеть и поволноваться. – А что, есть какие-то предложения?

– Ничего особенного: мы просто выезжаем на Куршскую косу, – как бы мимоходом, больше занимаясь обжигающим кофе, сообщил основное посетитель. В самом деле, не на экскурсию же он пришел в прокуратуру. – Ехал мимо, подумал: а почему бы не предложить и вам присоединиться? Как?никак, теперь одним делом занимаемся.

– Но вы ведь понимаете, что это никоим образом не повлияет на расследование, – продолжал «лепить» Штурмин образ не забывающего себя, но осторожничающего офицера. – К тому же, хоть ваша фирма к делу о цветных металлах никакого отношения не имеет, лишние разговоры для меня…

– Нет-нет, – успокоил не менее осторожный бизнесмен. – Круг собирается достаточно узкий: мы ведь отдохнуть выезжаем, а не гульбище устраивать. А из своих сослуживцев кого посчитаете нужным пригласить, того и возьмите.

– Да нет, если поеду, то один. Я – одинокий волк, гуляющий сам по себе. Что с меня?

– Ну вы скажете… – даже привстал повеселевший Григорий Григорьевич. Стоя, допил кофе. – Значит, мы вас учитываем?

– Если ничего сверхъестественного не произойдет…

– Тогда до свидания. Я могу утречком подъехать за вами прямо сюда.

Глава 8

Наверняка чертыхаясь, «наружка» налоговой полиции под вечер принялась искать в окрестностях прокуратуры себе схроны, чтобы утром спокойно повести объект в адрес. Резерв решили бросить к самой Куршской косе, на пост ГАИ, у въезда в заповедную зону.

Но более всего Олег, конечно же, обрадовался прилетевшим на подмогу Жоре и Клинышкину, никак не засветившимся в Калининграде.

– Николаич дал денек-другой отдыха, – радовался возможности прогуляться по берегу Балтийского моря Майстренко. – Но никаких командиров. Я – бомж и собираю бутылки, – тут же определил себе роль, поглаживая щетину. – Между прочим, специально не брился. Так что закатаем мальчика в блин.

… Качаясь в шикарной «ауди» Григория Григорьевича и разглядывая по сторонам природу, Олег вдруг увидел как справа, так и слева от трассы проблески воды. И даже чуть привстал, осознавая очередной промах: они не «закрыли» море и залив. Богданович может не только подойти к месту пикника на катере, но и точно так же уйти в любую сторону. А что он поступит именно так, Олег теперь не сомневался: на то Богданович и прибрежный парень, а не вальяжный москвич. Это те приехали бы, конечно, на иномарке. А Стайер приплывет на яхте. Может, даже на той, у штурвала которой фотографировался. Снимок в розыскном деле мог подсказать, натолкнуть на мысль…

Операция, еще даже не начавшись, становилась бессмысленной. Николаич оказался неожиданно прав: Майстренко и Василий прилетели именно прогуляться. Генералы в Москве хмыкнут и поставят на Штурмине как розыскнике крест. Зато можно будет успеть 31 августа в Крым. И помешать такому прогнозу способна лишь случайность.

Промелькнул пост ГАИ у самого въезда на косу: милиции потребовалось лишь увидеть номер машины, чтобы взметнуть, как будто руку к козырьку, вверх шлагбаум. Полицейскую «наружку» и сотрудников физзащиты Олег не увидел, но когда они обогнали велосипедиста, успокоился хоть за свое чутье: наверняка педали в свое удовольствие и в требуемом направлении крутил кто-нибудь из оперативно-боевой группы. Да и набиравший воду из придорожного колодца мужик мог оказаться кем угодно, только не местным жителем. Прикрытие работало без шероховатостей, и подвести всех, всыпать горсть песка в прекрасно отлаженный механизм – за подобное в годы войны пионерам-подпольщикам медали вручали. Сегодня в лучшем случае дадут по шее…

– Дует. – Предусмотрительный Григорий Григорьевич не оставлял без внимания ни одного движения гостя, и когда Олег чисто машинально потер шею, воспринял жест с практической точки зрения. – Можно прикрыть окошко.

Такое ощущение, что попроси Штурмин понести его к костру на руках – понесут. Как сложатся отношения дальше – неизвестно, но стоит подстраховаться сейчас ради собственной выгоды – здесь лизнуть пятку начинающим бизнесменам, может, и противно, но страсть к деньгам обязывает. В комплексном обеде – обязательный ассортимент, а не заказные блюда.

– Да нет, ветерок даже приятен, – Олег выставил руку в окошко. – Я ведь в ваших краях недавно, получил повышение.

Новостью его признание для попутчиков не стало: видимо, информацию о недавнем появлении нового сотрудника прокуратуры фирмачи отследили. Поэтому хорошо, что ненароком сам сообщил этот факт из биографии. В разведке ведь как: чем меньше врешь, тем дольше не запутаешься.

– Раскручу цветной металл – вроде как бы и докажу, что не зря поверили, – продолжил Олег. И тут же, чтобы не переборщить с имиджем ретивого служаки, кивнул за окно: – Хотя, если честно, кому и что сегодня надо доказывать? Когда в военной прокуратуре только на генералов заведено около двадцати уголовных дел, – ляпнул наугад! – разве захочется работать с полной отдачей? – попутно вроде оправдал и свое согласие на пикник.

– Оно так, – грустно согласился вице-президент. – Я ведь тоже раньше в головном СМУ работал. А когда все занялись лишь собой… Грустно.

Впервые за время знакомства Олег уловил в голосе Григория Григорьевича искренность. И наверняка тому жаль ушедшего советского времени, когда он копошился на отведенном ему участке работы, уверенный в своей значимости и нужности. И сказать, что он ахти какой коммерсант, – язык не повернется. Так, на подхвате.

По одному ему известному маршруту водитель попетлял среди сосен и вывел «ауди» к самому костру. Не успел Олег пожать руки суетящимся у мангала парням, как на трассе завизжали тормоза. По недоуменным взглядам коммерсантов Олег понял, что на берегу новых машин не ждали. Полицейская «наружка»? Но так грубо она сработать не могла. Кто-то торопился вдогон по трассе?

Как бы то ни было, все замерли, вслушиваясь: от дороги кто-то бежал к месту отдыха.

Наконец между сосен показались хоть и взволнованные, но, кажется, знакомые фирмачам люди. Они что-то горячо зашептали подбежавшим к ним соратникам, затем все вместе посмотрели на Олега, и у того дернулся глаз. Раскусили? Кто-то продал? Обороняться нечем, бежать некуда. Где там собиратель бутылок или хотя бы влюбленная парочка? А врач «на всякий случай»? Для кого он потребуется? То, что не для Богдановича, – это окончательно ясно.

Успокаивая себя, Штурмин занялся любимым занятием – искать под ногами корешки от деревьев, из которых потом можно вырезать невероятные чудеса. Калининградских находок у него в коллекции пока не было…

– Можно вас на минутку? – неожиданно попросил уединения Григорий Григорьевич, с извиняющимся видом подходя к Олегу. Приятный штрих: раз заранее виновен, значит, все в порядке и можно развернуть плечи. – Понимаете ли… дело в том, что… только что кем-то совершено нападение на наш карьер, – в сумятице вице-президент даже забыл назвать его строительной площадкой. – Раскурочили всю технику, избили рабочих…

– Кто? – Тик под глазом, который удалось остановить разглядыванием корешков, готов был возобновиться с еще большей частотой, но уже от предчувствия полного провала с арестом Богдановича.

– Не знаю, не знаю, – принялся оглядываться толстяк. Так ищут угол в окружности: умом понимая полную бесперспективность, но не позволяя себе признаться в абсолютной безысходности. – Я ничего не знаю. Но есть опасение, что банда нагрянет сюда. Кто-то продал…

Паника среди подельщиков Юрия Викторовича говорила об одном: король в янтарном Калининграде – отнюдь не Стайер, ежели и его самого тычут мордой в дерьмо. Кто же тогда?

От дороги послышались шум машин, новый визг тормозов, крики. Удары железом по оставленному авто янтарщиков, звон разбитого стекла подтвердили: приехала банда. И не для мирных переговоров. Благо, за деревьями мелькнула фигура, и по рюкзаку за спиной Олег догадался – Жора. Значит, свои подоспели, они рядом и в случае чего – вытащат.

На Майстренко налетел один из приезжих, патлатый и джинсовый. Он первым вышел на поляну и, даже не глянув на препятствие, пнул ногой «бомжа» под зад так, что в рюкзаке зазвенели бутылки. А поскольку приезжих оказалось немало, тара дребезжала в сторону трассы еще долго. Ничего, через несколько минут узнаете – если захотите, как стреляет мастер спорта по пулевой стрельбе майор Майстренко. Мало не покажется.

– Ну что, янтарные соколики, – издалека окликнул патлатый, не сбавляя, однако, шаг. Около десяти человек, приехавшие с ним, окружали поляну. Значит, большого мордобоя не миновать, если не хуже. – Не вздумайте дергаться, иначе перестреляем, как куропаток. Где ваш шеф?

Поскольку ни к кому конкретно не обращались, все и промолчали от греха подальше. Главарь недобро усмехнулся, безошибочно угадал в Григории Григорьевиче ответственное лицо, с ходу воткнул в его круглый живот ствол пистолета, дернул оружие. Прием оказался отработанным, потому что в стороны полетели пуговицы и штаны вице-президента рухнули вниз.

– Где Богданович?

– Н… не знаю, я только… – попытался отгородиться неосведомленностью несчастный Григорий Григорьевич, но ему не дали продолжить. «Следователь» со всего размаха впечатал рукоятку пистолета в круглую щеку заместителя по строительству.

Толстяк покачнулся, запутался в спавших брюках и рухнул на песок. Штурмин подался на помощь старику, но старший уловил движение и пересек дорогу. Впился взглядом в Олега:

– Где?

– Я здесь гость. Не знаю, о ком вы говорите.

Что-то в облике, да и в поступке Олега подтвердило, что он в самом деле случайный человек в компании. Оставив его на мушке, стали выбирать новую жертву, боясь ошибиться. И, возможно, торопясь, потому что поглядывали на часы и по сторонам. Но это не подтвердилось, когда один из банды заглянул в охотничий домик и вывел оттуда за волосы онемевшую от страха девицу в купальнике:

– Тут их целый курятник. Порезвимся?

Поскольку старший даже не ответил, добытчик понял: в следующий раз. Оттянув девушке трусики, заглянул внутрь, цокнул и запихнул любительницу пикников обратно в дом.

А под допрос попал повар. До этого момента он стоял с ножом в руках, но, увидев направленный в его сторону ствол, выронил кухонное орудие и даже попытался притоптать его в песок. Нет, все же Богданович ходил в королях побережья, если охрана не имела ни малейшего навыка в защите. Так бестолково и трусливо ведут себя лишь те, на кого, собственно, никто и не смел нападать. В подобных компаниях больше ценятся как раз повара, массажисты, любители организовать девочек под пиво и шум волны.

– Где?

– Н…

По еле уловимому движению бровей старшего двое из команды вмиг перевернули беднягу повара вниз головой, понесли к костру. Чем больше тот извивался, тем ниже опускали его к огню. Запахло палеными волосами.

– Где? – не уставал ставить заезженную пластинку главарь.

– Здесь. В Калининграде. Позавчера приехал, – сдался поджаренный.

– Держать. Дальше.

– Он меняет квартиры. Звонит и приезжает сам.

– Его, его и его – к нам в машины, – указал старший на повара, размазывающего по лицу кровь Григория Григорьевича и Олега. – Остальным, чтоб знали: ваш шеф – покойник. Если не сегодня, то завтра. Передайте ему, если увидите: приехали ребята с Урала. Ради него, сучонки. Я его как брата просил закупить и перегнать восемь голубых «мерсов» на свадьбу, положил на лапу сто тысяч баксов за услугу. И не позволю, чтобы меня так дешево кинули. Не вернет деньги с процентами и извинениями к утру, дружкам, – указал на отобранную троицу, – тоже каюк. Все. В машины. Остальных запереть в домиках вместе с метелками.

Сопротивляться никто не думал, команды пришельцев выполнялись с полной безропотностью. Вскоре дверь сторожки заколачивалась досками, а отделенную троицу повернули лицом к дороге. Утром, вне сомнения, поставят к стеночке или привяжут камень на шею и – здравствуй, Балтийское море. Для остальных оно – вроде как родное, а Олег его так даже и не увидел.

Поддерживая обреченно вцепившегося в брюки Григория Григорьевича, пошли лесом к трассе. Сзади подгоняла подвывающая на малых оборотах конфискованная «ауди». Но идти все равно требовалось как можно медленнее, чтобы дать время «наружке» и Жоре подготовиться к действиям по освобождению нежданных заложников. Какие-то минуты даст и расшифровка, но из двух зол…

– Сучи, падла, ножками, – пистолетом подтолкнули Олега в спину.

Он остановился вообще.

– Между прочим, я работник военной прокуратуры.

– Ме-ент?!

– Военной прокуратуры, – уточнил Олег. – И не думаю, что это для вас окажется…

– А тебе думать за нас не надо. – Его толкнули снова: должность на уральцев не произвела никакого впечатления. – А ежели Богданович работал под твоей крышей – тем более мозги придется напрячь, чтобы вытащить к нам дружка. Или отшибем их. Неча на дармовщинку водку жрать и девочек трахать. Небось, на наши денежки кутить думали?

Ребята не шутили. Да и то – отдать сто тысяч баксов ради машин одного цвета в свадебный кортеж! Живут же люди.

На обочине трассы Олег огляделся, пытаясь отыскать своих и предугадать их замысел по освобождению. Но увидел одного Жору. Вернее, его горбатую спину, скрывающуюся вдали в дюнах. Куда он? А рядом – три иномарки уральцев и побитое авто тех, кто привез известие о нападении на карьер. Ну, здесь уже история римских времен: гонцам с плохими вестями всегда доставалось.

– В машину, – взашей толкнули повара. Вокруг – ни души. Значит, физзащита решила проявиться не здесь, станут тормозить машины на трассе или у поста ГАИ. Это посложнее, но, видать, ничего лучшего у ребят с ходу не получается. Эх, Расходова бы сюда в его светлом плаще с распахнутыми полами! Подполковник дело знал и не ошибся бы в выборе варианта.

– Пошел, – согнули несчастного Григория Григорьевича перед дверцей второй машины.

Прокурорским работникам, выходит, выделяется третья. И все же лучше появиться физзащите сейчас, пока не тронулись с места и не набрали скорость. Майстренко побежал за подмогой? Не успеет…

– Что, ментовская задница, – как перед этим Жору, пнули ногой и Олега. – Как настроение? Не вспомнил, куда дружка дел?

– Самому нужен, – чистосердечно признался Штурмин.

А сам продолжал суматошно проигрывать варианты: выбираться из разборки самостоятельно или пустить все на самотек? Вырваться и бежать – дело нехитрое, а как пуля полетит вслед? Не кино здесь – реальность. В то же время если банда ускользнет с косы и запрут в подвал – шансы уцелеть вообще сведутся к нулю: Богданович присвоил уральские бабки не для того, чтобы возвращать их затем с извинениями и процентами. А на попавших в заложники ему наплевать. Предупреждал же Дима-аналитик: попробуй поискать концы и в автомобильном бизнесе! А он лишь попросил генерала подготовить справку. Как приятно вспомнить об этом перед промасленным багажником, куда его сейчас попытаются впихнуть!

«Еду», – приказал самому себе Штурмин.

И в этот последний момент увидел бегущую по трассе парочку. Клинышкин, конечно, обогнал даму из «наружки», но и та следовала по пятам. Так что у машин оказались практически одновременно.

– Стойте, – задыхаясь от бега, выставил вперед руку Василий. – Освободите всех.

Уральцы переглянулись, удивились. Двое – горбоносый и квадратный коротышка с демонстративно выставленным кастетом – пошли выяснять отношения к спортсменам. Но и Вася, и девушка достали пистолеты, а Клинышкин продемонстрировал еще и зажатый в руке мобильный телефон:

– Не отпустите людей, перекрою выезд с косы.

Люди, пусть даже и с солдатским полубоксом, но имеющие право отдать распоряжение по телефону, всегда вызывали уважение. И уральцы в этом не составили исключения. Замерли, переглядываясь.

Вырывая руку из захвата, поспешил подыграть Василию и Штурмин.

– ОМОН подъехал?

– Так точно, товарищ майор. Расположились вдоль трассы, ждут ваших указаний. – И вот где пригодилась отработанная на Майстренко и попавшая в точку наглость: – А что с этими прикажете делать? – кивнул на уральцев, способных стереть всех здесь в порошок.

– Задача остается прежней: держать главный объект, – с долей раздражения ответил Штурмин: мол, отвлекаешь по каким-то пустякам.

Но сподобился, повернулся к патлатому, от количества серого вещества у которого начинал зависеть исход незапланированной встречи. Подавил в себе желание подозвать его пальчиком, ибо сейчас пока требовалось одно: одновременно и припугнуть, и успокоить банду. Дать им понять: абордажи не только не нужны, а чреваты серьезнейшими осложнениями. Но мы позволим вам спокойно уехать. И то лишь потому, что заняты более важными делами.

– Дорога, а она отсюда единственная, перекрыта армейским спецназом и ОМОНом, поэтому… – собрал воедино все сведения Олег и даже сочувственно развел руками: извини, братан, что не получилось нас повязать. – Я дам команду, чтобы вас пропустили беспрепятственно. И быстро отсюда, пока мы заняты своими делами.

Долго, очень долго соображал старший – не меньше минуты. Точку помог поставить появившийся наконец из дюн Жора.

– Здесь все нормально, – крикнул он, привлекая к себе внимание.

Рюкзак стоял у ног Майстренко, и, скорее всего, именно по нему уральцы вспомнили путавшегося под, ногами бомжа. Сейчас он держал в руках пистолет, проявился как друг прокуратуры, а это означало, что на косе происходят свои разборки, от которых в самом деле лучше держаться подальше.

– Отпустить всех, – признал поражение патлатый. Тряхнул волосами и закричал, желая как можно быстрее прервать неприятную для уязвленного самолюбия процедуру: – Быстрее!

Повар и Григорий Григорьевич, как чертики из табакерки, извлеклись обратно. Почуяв в Олеге свою единственную и нежданную защиту, подались к нему.

– Но Богдану все равно передайте от меня привет, – указал им пальцем уралец. Посмотрел на Штурмина, потом на дорогу: она открыта?

– Открыта, – подтвердил Олег. – Мои вас пропустят, – и для убедительности взял у Клинышкина телефонную трубку.

«А про милицию не знаю», – добавил про себя. Ловить по стране стволы и разбираться с группировками – обязанности МВД и контрразведки, а они особо не жалуют, когда в их огород влезают с прополкой другие. Да и то: мало ли какая разработка может идти по их линии. Кесарю, как говорится, кесарево, а мак – он в одном случае деликатес, во втором – наркотик…

Машины уральцев покрутились на узкой асфальтовой ленте, но сумели отвернуть морды от остающихся на дороге и понеслись, уменьшаясь на глазах, в узкий сосновый коридор. Убедившись, что опасность миновала, Олег подошел к Клинышкину, молча пожал ему руку. Улыбнулся и девушке. Жора подбежал сам:

– С освобожденьицем, командир. Ты не заметил, что в последнее время заставляешь нас действовать в координатах войсковой операции: обход, охват, штурм? Может, фамилию пора сменить?

– Это не я, они заставляют нас считаться с силой, – Олег кивнул на опустевшую дорогу. – А где физзащита?

– У джипа мотор сдох, – простодушно признался Клинышкин. – Мы и про вас ничего не знали, про захват. Просто когда промчались эти три иномарки, мы с Верой на всякий случай ноги в руки – и сюда. Вроде вовремя.

Олег хотел спросить Жору, а зачем тот так спешил в дюны, но сзади, напоминая о себе, шмыгнул разбитым носом Григорий Григорьевич. Повернулся к нему, стеснительно придерживающему перед Верой брюки.

– Все нормально, Григорий Григорьевич. Идите, освободите остальных. И разъезжайтесь по домам. Шашлыка, как я понял, не предвидится. Богданович ведь не приедет сегодня?

– Нет, – машинально ответил тот и запоздало прикусил язык, боязливо глянув на повара. Тот если и признался в чем-то, то над огнем, а здесь вроде как добровольно… – Мы… можем идти?

– Конечно. Впрочем, я вас провожу.

В лесочке чуть придержал вице-президента за руку, давая возможность повару отойти подальше. И открыл забрало:

– Мне нужен Богданович, Григорий Григорьевич. Очень нужен. Больше, чем уральцам – те рвут глотку за свое, пусть и награбленное. А я ищу украденные Юрием Викторовичем государственные деньги. Вы ведь тоже по природе своей государственный человек, Григорий Григорьевич, потому и обращаюсь к вам: помогите. Как вы теперь поняли, я не водку приезжал пить сюда, а чтобы встретиться с вашим шефом. И арестовать его. Где он может быть?

Вице-президенту было бы лучше, если бы майор действительно приезжал пить водку. А теперь вроде как и молчать надо, но и не отблагодарить человека за освобождение – не по-людски получится. Да и в прятки играть с прокуратурой, занимающейся, оказывается, вовсе не цветными металлами, опасно. Однако и Богданович, если вдруг узнает…

Геометрия с биологией.

– Он… он здесь, в Калининграде, – переступил через себя толстяк. А после первых слов почувствовал облегчение, словно сбросил с себя тяжкий, непосильный груз. Единственное – говорил, не глядя на спутника, а словно в пустоту. – Но не сказал, где и у кого. Сам назначает места встреч. Вроде боится чего-то, раньше подобного за ним не замечалось.

– Значит, здесь, на пикнике, он не планировал появляться?

– Пятьдесят на пятьдесят. Обещал позвонить и посмотреть на обстановку. Могло статься и так, что пришел бы. На катере. Он очень торопился продать этот карьер, который вы закрыли. Хотя имел на нем, надо полагать, немалые прибыли.

– Подпольные цеха и затем реализация через собственные магазины?

– Да. Но этим сейчас многие занимаются.

– Теперь не позвонит?

– Вряд ли. Ему сообщили про нападение на карьер, а человек он как изворотливый, так и осторожный.

За разговором подошли к охотничьему домику, от дверей которого повар уже отдирал приколоченные доски. Олег потянул носом – шашлык сгорел. А жаль, пара шампуров на компанию за победу оказалась бы как нельзя кстати. Зато вице-президент, боясь новых просьб, заторопился вызволять вместе с поваром из «курятника» затворников, а Олег закрутился на месте, что-то отыскивая. Наконец увидел сцепившиеся закорючки соснового корня, поднял их. Начал всматриваться, воображая одному ему привидевшийся образ. Зафиксировал в памяти, довольно улыбнулся – и поспешил обратно.

Глава 9

– Отдаю на спор только что вставленный зуб: завтра к обеду Богданович из Калининграда смоется.

Не дождавшись желающих ударить по рукам, Штурмин посмотрел на цвет содержимого пивной кружки. «Балтику-5» коллеги не признали и перешли на чистый продукт. За ним у колченогого столика розыскники и просчитывали дальнейший ход событий.

– На ночь глядя он, конечно, дергаться вряд ли станет, – продолжил размышления Олег. – Но позавтракав, начнет точить когти. Куда?

Вася торопливо припал к кружке. Жора свой протяжный глоток завершил и вынужден был, повторяя командира, рассматривать пиво на цвет, оставляя возможность отличиться оригинальным ответом самому Олегу.

– Даже если у него имеются фальшивые паспорта, все равно на самолет, поезд или через КПП по трассе на машине он ехать не решится – слишком большой риск. Он уйдет или яхтой, или незаметной тропкой в Литву или Белоруссию, где его станет ждать машина. А там до первой станции.

– Все равно нужно еще раз предупредить все пограничные наряды и таможенный контроль… – не стал сразу сдаваться Майстренко.

Забыв о короткой ножке стола, облокотился. Тут же лишился нескольких глотков напитка, выплеснувшихся наружу. Все трое посмотрели вокруг, но их местечко оказалось самым уединенным, и решили остаться хоть и с мокрым столом, но зато при своих интересах.

– Границу предупредим, – успокоил Штурмин. – Но надо попробовать поискать его в оставшуюся ночь. У телохранителя, личных водителей, у любовниц. Адреса собраны, – Олег вытащил аккуратно разграфленный и заполненный Сергеем Ивановичем список друзей и врагов Богдановича. – Кто к кому желает податься?

– Василий сегодня с девочками уже крутился… – начал вслух подводить себя под женщин Жора.

– Согласен, – определился Олег. – Тогда так: я – к телохранителю, говорят, там что-то восточное и очень крутое. Василий – осторожненько к водителям. Жора, ты – по девочкам, но желательно с возвратом. Залегендироваться под кого угодно, хоть под альфонса, – но вынюхать квартиры и их обитателей.

– Короче, установка, – правильно, по-школьному назвал задание Клинышкин.

– Физзащиту и «наружку» пока не трогаем, мы и так протаскали их весь день, – вроде как бы пожалел Штурмин местных полицейских, а на самом деле постеснялся еще раз перед калининградцами вытащить «пустышку». – Перед заходом в адрес обозначаемся по связи, чтобы держать друг друга под контролем. Расходимся.

Стол на прощание кивнул им тоже, чуть не уронив с отполированного лысого затылка облегченные кружки. Но новая компания выгрузила на него очередную обойму пенящихся порций, уперлась локтями: «Стоять! Ноги на асфальт, морду туда же. Гуляем!»

А розыскники и в самом деле расходились в разные стороны – адреса оказались далеко не радом. Для Олега ориентир был достаточно удачным – издательство и книжный магазин «Янтарный сказ», о котором, как выяснилось, все прохожие знали и указывали дорогу без раздумий. Оставалось придумать, по какому поводу он позвонит в дверь к телохранителю Максиму Трофимову, специалисту по восточным единоборствам. Сантехники из жэка и почтальоны с телеграммами отпадают изначально, спросить тетю Соню или Ивана Васильевича – тем паче: тот же случай с любовницей в Москве показал, что войти нынче можно только с лестью или хитростью. Иначе вновь проклянут на иконе, если не набьют морду. А к телохранителю не просто желательно, а необходимо переступить порог квартиры и заглянуть во все ее углы. Задачка из той самой школьно-розыскной темы под названием «Установка»…

Пока же Олег переступил порог светлого, длиннющего книжного магазина.

– Молодой человек, – окликнула его продавщица, – извините: мы выпустили анкету по книгам, может быть, захотите заполнить ее? Здесь всего несколько вопросов: что читаете, что хотели бы прочесть, пожелания издательству. Пожалуйста, посмотрите.

Мысль, настроенная на проникновение в квартиру телохранителя, мгновенно взяла стойку: анкетирование! А в довесок, для пущей убедительности – перед ответами провести благотворительную акцию по вручению книг. После подарков люди, как правило, стыдятся отказывать в просьбе.

Довольный собой, Олег протянул руку:

– А можно взять несколько штук? У меня друзья увлекаются книгами, наверняка тоже захотят поучаствовать. А завтра принесем, мы здесь рядом работаем.

– Ой, спасибо. Возьмите, пожалуйста. Сами разберетесь? Там все просто. Только верните, мы обязаны хоть половину вернуть.

– Конечно, конечно. А где мне посмотреть что-либо по восточным единоборствам? Что-нибудь редкое, экстравагантное. Чтобы удивить специалиста.

– Редкое… редкое… – Продавщица, раздобренная инициативой Олега, наклонилась и заговорщицки прошептала: – Самое редкое издание – это книга Успенского «Самураи, или Сорок семь преданных вассалов». С изумительными гравюрами из собрания самого Эрмитажа.

– Беру. Сколько стоит? – Олег полез за командировочными деньгами, совершенно забыв, что ныне дефицита не существует. Даже на книги.

И сообщница подтвердила:

– Нет, вы спросили, что издано уникального. А эта книга настолько редка, что практически весь ее тираж забрал себе в Питер Эрмитаж. А остатки… – женщина оглянулась, – а остатки директор издательства держит у себя как подарочный фонд. Но я вам ничего не говорила, – спохватившись, умоляюще попросила она Олега.

Почему она вообще заговорила об этой книге и выдала с потрохами начальство, только ли из-за пачки всученных анкет или таким людям обязательно нужно поделиться тайной с другими – это вопрос для очередной психологической головоломки, в которую Олег пока не желал влезать. Ему оставалось лишь сбегать в ларек напротив магазина, купить там лучшее из имеющегося мороженое и отнести смутившейся от внимания даме. Которую когда-нибудь за длинный язык и неумение держать его за зубами из продавцов, конечно, попрут. Но то будет после. И не из-за налоговой полиции. А сейчас Олегу требовалось доплести паутину на телохранителя, где челноком придется послужить расчетливому директору, еще не догадывающемуся об этом.

Оставалось молиться, чтобы он оказался на месте. А чтобы пройти даже самых грозных на вид вахтеров, надо уверенно назвать один из двух отделов, куда якобы следуешь – в кадры или бухгалтерию. Пропуск беспрепятственный. Олег даже не запомнил, какой именно выбрал на этот раз, проникая в типографию. Зато, потолкавшись на начальственном этаже, через некоторое время знал и имя секретарши, и даже то, что директор перед «Янтарным сказом» долгое время работал в тульской типографии.

– Татьяна Михайловна, а шеф появился? – как будто он здесь работает сто лет и раз двести только за сегодняшний день заглянул в приемную, оторвал от пишущей машинки секретаршу Штурмин.

Та начала медленно краснеть, не узнавая посетителя. Но все же набралась наглости поинтересоваться:

– Извините, а вы…

– Скажите Анатолию Федоровичу, что из Тулы, – щегольнул вторым и последним козырем Олег.

Как он станет после этого вести себя в кабинете директора, Штурмин еще не придумал. Обычно старые розыскники советуют ориентироваться на месте и доверять людям. Глянется мужик – можно попросить о помощи и в открытую, заскользит ужом – не сильно согрешишь, если намекнешь о возможностях налоговой полиции. Кто занимается производством, будет дураком, если вздумает ссориться с такой организацией. А захочет – дураков в таком случае не жалко.

Мужик глянулся с порога.

– Из Тулы? – переспросил он и, не потребовав никаких подтверждений, сказал замершей в дверях помощнице: – Татьяна Михайловна, организуйте, пожалуйста, нам чайку. – А когда та ушла, извинился: – Одну секунду, мне нужно сделать важный звонок.

Все три стола, находившихся в кабинете, были завалены рукописями, гранками и книгами. Однако хозяин безошибочно вытащил из этого кавардака, являющегося для него, скорее всего, идеальным порядком, какой-то листок. Нашел в многочисленных надписях нужные цифры, подслеповато воткнулся в телефонные кнопки. А Олег, оглядевшись, увидел за стеклом в книжном шкафу названную продавщицей книгу в суперобложке. Хотел подойти поближе, но директор освободился, чуть прихрамывая, подошел к единственно свободному, как раз на две чашки чая, приставному столику. Пригласил за него земляка.

Садиться за угощение перед чистосердечным признанием Олег посчитал неэтичным и остался стоять, приложив к сердцу ладони:

– Можно сначала извиниться? Тулу последний раз я посещал лет десять назад.

Хозяин кабинета поднял брови, ожидая продолжения. Но вошедшую секретаршу назад с чаем не развернул и все же усадил посетителя за столик.

– Значит, вам что-то надо. – Анатолий Федорович, видимо, сидел в своем директорском кресле давно и привык, что если к нему приходят, то большей частью просить чего-нибудь. Особенно в нынешние времена. – Что и для каких целей?

– Мне очень нужна книга «Самураи», – Олег даже указал взглядом, где она находится. Директор и сам знал это прекрасно и за взглядом просителя не последовал, нашел более нужное занятие – помешивал чай, ожидая дальнейших признаний. – Я – розыскник, и мне нужно войти в доверие к человеку, который занимается восточными единоборствами. Думаю, он сможет оценить эту книгу.

– Правильно думаете, – на этот раз директор поднял глаза на книжную полку, полюбовался собственным творением. – А ищете вы…

– Криминального авторитета. – В кармане у Олега имелись удостоверения и милиционера, и прокурорского работника, и даже таможенника. Но вытаскивать их и в очередной раз обманывать человека ему не захотелось. – Можете выставить меня за дверь, но… но я вас очень прошу помочь. Поймите, это не прихоть и не развлечение.

– Да? – засомневался-таки хозяин кабинета. – Но вы попейте-то чайку. И что в конечном итоге прикажете с вами делать?

Очень кстати пришелся звонок от Клинышкина. Олег специально не стал отворачиваться, давая возможность и директору послушать переговоры.

– Вхожу в первый адрес.

– Залегендировался?

– Да. Здесь во дворе машину ремонтируют, пойду позову на помощь.

– Хорошо. Выйдешь – сразу объявись. Конец связи.

Ненароком подслушанный разговор убедил туляка в серьезности намерений больше, чем все объяснения и просьбы посетителя. Он подошел к полке, приподнялся на цыпочки, толкнул книгу пальцем. Она потеряла равновесие и плашмя упала в подставленные ладони хозяина. Анатолий Федорович принес ее, уместил на приставной столик, но рук не отпустил. Стал ждать, когда гость допьет чай. Обточенный под вставленной утром коронкой зуб еще ломило от горячего, но Олег осушил чашку в два глотка. Когда идет масть, и серную кислоту выпьешь.

– Удачи вам, – протянул после угощения книгу директор.

– Я… – начал Олег, но Анатолий Федорович ушел к своим бумажным завалам и, сделавшись среди них сразу маленьким, оттуда выставил руку:

– Прошу вас, не нужно никаких заверений. А вот если ваш розыск окажется интересным, хотел бы пригласить к нам: я соберу журналистов, и мы сделаем чудный материал.

– Я обязательно приду, – все же пообещал Олег. – Спасибо, вы очень помогли. До свидания.

В приемной улыбнулся секретарше:

– Спасибо и извините. До свидания и до встречи.

Татьяна Михайловна, так и не узнав гостя из Тулы, пожала плечами: здесь столько просителей ходит и обещает вернуться с благодарностями, что хоть книгу отзывов заводи. В которой, она не сомневается, не окажется ни одной записи. Все как у директора: «спасибо» говорите, но ничего не обещайте.

На первый звонок в дверь Максим Трофимов не отреагировал. В гости он никого не ждал, а если ошиблись квартирой, постоят и уйдут. Но звонок раздался во второй, третий раз, и сидевший напротив Богданович пожал плечами и достал «Макарова»: посмотри. Пришлось встать.

На площадке стоял мужчина с пакетами.

– Извините, я ваш сосед. В смысле, из издательства, которое рядом с вами. Мы проводим анкетирование и благотворительную акцию: дарим книги нашего «Янтарного сказа». Посмотрите. Жене можете выбрать любовный роман, себе – детектив или фантастику, детям – сказки.

Но то, что протянул книгоноша и увидел Максим, не смогло не взволновать его:

– Не может быть! Откуда у вас такая книга?

«Самураи»! Прекрасное толкование о сорока семи самураях, которые, отомстив обидчику их господина, одновременно стали и преступниками, и кумирами общества. Устная японская легенда, которую Максим слышал очень давно, наконец-то воплотившаяся в книгу. В прекрасную книгу, чуть было не затерявшуюся среди фантастики, детективов, любовных романов и кулинарных рецептов.

– Сколько она стоит? – потянулся Максим к «Самураям».

– Нисколько, это в подарок. Тем, кто заполнит нашу анкету. Пожалуйста.

Книгоноша подал листок с вопросами и, словно издеваясь или все-таки сам заинтересовавшись слишком восторженной реакцией на книгу, принялся листать мелованные страницы с красочным оформлением. Максим невольно заторопился: чего доброго, пришелец еще раздумает и всучит вместо единственно стоящей вещи ерунду с любовными оргиями и убийствами на каждой странице.

– Давайте, я мигом, – попросил анкету. – У вас ручка есть?

– Кто-то утащил, – с сожалением поведал собиратель анкет. – И не одну.

– По рукам нужно давать тем, кто тащит… Погодите, я поищу у себя.

– Да вы не торопитесь, у меня есть время. – А когда Максим зашел в квартиру, заглянул следом, поинтересовался: – А вы, наверное, Востоком увлекаетесь? Остальные у меня что-нибудь полегче просят.

– Увлекаюсь. Проходите на кухню, садитесь. Только уберу.

С брезгливостью выбросив из пепельницы чужие окурки, Максим усадил гостя за столик, а сам устроился у холодильника. Не читая всех вопросов, сразу приступил к ответам. Однако составлялась анкета грамотно, от «каким чтением увлекались в детстве?» до «что не нравится в сегодняшних книгах?», поэтому с наскока, одним росчерком ответить не удалось. Зато понял, почему дарят книги: не окажись «Самураев», и он бы, наверное, извинился и не стал изливать душу и ломать голову.

– А жена, дети смогут поучаствовать в этом же? – не отставал прилипчивый посетитель, вытянув пачку чистых бланков и кивнув на стену, за которой явно кто-то находился: в телевизоре переключали каналы.

– Я живу один.

– А-а, тогда да.

Анкету придирчиво изучили, но замечаний не последовало. На том, оба удовлетворенные, и распрощались.

– Кто? – поинтересовался Юрий Викторович, когда Максим закрыл дверь.

– Очередное анкетирование. Через день – то про отношение к выборам, то к свободной экономической зоне, теперь о книгах. Зато не бесплатно. – Он уселся за «Самураев».

Богданович подошел к серванту, взял в руки косичку белогвардейца. Перебрал пальцами узелки на ленточке. Затем зажал реликвию в кулак и даже затолкал пальцем сбоку, – так фокусники прячут носовые платки перед тем, как им исчезнуть.

Но свой фокус Юрий Викторович демонстрировать не стал. Отошел к окну, посмотрел из-за шторы на улицу. Суетливо, как во всяком городе, но суетливость спокойная, естественная для портового города.

– Пора менять прописку, – вслух выдал свои тайные мысли Юрий Викторович, оторвав от книги телохранителя.

– Я это чувствую, – оказался подготовленным к известию Трофимов. Подтверждал догадку и переход Богдановича на первоначальное «ты».

– Тебя не возьму. Никого не возьму.

– Я и не поеду.

– Зря отказался в свое время от квартиры…

Максим промолчал: мол, один раз уже высказался по этому поводу и нет необходимости повторяться.

– Ладно, у каждого своя жизнь, – подвел июг их совместной работы Богданович. Вытащил из кармана небольшую пачку долларов, не считая, положил на телевизор, – Здесь зарплата за последний месяц и выходное, так сказать, пособие. Пока не подыщешь новую работу. Не сомневаюсь, что с твоими данными к тебе самому выстроится очередь.

Руки пожали сильно, выражая друг другу признательность за совместную работу. Расстались у порога.

– Не провожай, – остановил Богданович, когда Максим хотел набросить куртку. – Начну, как когда-то, с одиночества. Быстрее протрезвею.

Он сам закрыл дверь, а Максим по привычке, профессионально подошел к окну, ожидая появления бывшего шефа из подъезда. Народу на улице заметно убавилось, и Богданович не станет кому-то помехой при движении. Хотя, конечно, где-то что-то он химичил, искал личную выгоду и перекрывал кое-кому кислород. И его бегство из Калининграда – явно поражение перед государством и другими группировками. Не хватило умишка стать выше криминальной схватки или не захотел играть по правилам, установленным властью? Но это его личные проблемы. Теперь – тем более. Ему, Максиму Трофимову, важно одно и единственное: честно заработать деньги и купить здесь, в Калининграде, квартиру для матери. Поближе к могиле отца. Когда отец разбился на истребителе, она, наоборот, уехала подальше от места трагедии. Под старость запросилась обратно. Максим, водивший Богдановича по кладбищу, вынужденно дважды прошел мимо памятника с хвостовым оперением отцовского «МИГа»…

А Богданович все не выходил из подъезда. Максим даже глянул на часы, хотя время ухода президента не фиксировал. А может, просмотрел шефа, занятый своими мыслями? Взгляд упал на пачку долларов: Богданович не поскупился, отблагодарил за службу знатно. Где же он сам?

На всякий случай надел спортивные тапочки, открыл дверь. Внизу кто-то разговаривал на повышенных тонах, и, прислушавшись, Максим различил и взволнованный голос Юрия Викторовича. Неужели кто-то все же выследил, достал, не позволил спокойно уйти? Уральцы?

Бесшумно спустившись на пролет ниже, Максим в щель между перилами увидел спину шефа. Богданович стоял, уткнувшись лицом в проем между почтовыми ящиками, а кто-то, невидимый, держал его под прицелом пистолета.

Времени на раздумье не оставалось. Можно было, конечно, столь же бесшумно вернуться в квартиру, закрыть дверь и раз и навсегда отгородиться от мира Богдановича, только что отрезанного им самим. Но Юрий Викторович выходил из его квартиры, он был у него в гостях, и, собственно говоря, Максим просто обязан был его проводить. И вдруг не уральцы, а обыкновенное хулиганье?

Сдерживая дыхание и готовясь к броску, Максим стал спускаться дальше.

Противника он тоже увидел со спины. Мелькнуло вроде что-то знакомое, но раздумывать и выяснять отношения, когда взведен курок и пистолет дышит в затылок хоть и бывшему, но шефу, могли лишь дилетанты и верящие в торжество нынешних законов юристы-теоретики, эти законы составляющие. Здесь требовался мгновенный ответный ход. А определить точку для нанесения удара не составило труда – конечно, под лопатку.

В данном случае мгновенно выбивается из руки оружие, а враг летит мордой до первого препятствия.

Не дожидаясь, когда кто-то спугнет застывшую в напряжении пару, Максим сверху, касаясь перил лишь руками, прыгнул в намеченную точку. Первой ее достигла выставленная для удара пятка, и дальнейшее не могло стать чем-то иным: пистолет полетел в сторону, а противник, надламываясь, вперед. Препятствием для его лица оказались все те же почтовые ящики. Кому-то придется очищать их от крови.

– Беги! – крикнул Максим замершему, не понимающему, что происходит за спиной, Богдановичу.

Слово подействовало. Голос подействовал. Может, Юрий Викторович и молился все это время, чтобы телохранитель вышел на лестницу и освободил его из плена. И вот его команда!

Богданович оттолкнулся от стены. Краем глаза заметил и своего упавшего тюремщика с рассеченным о ящики лицом, но в первую очередь – приоткрытую дверь на улицу. На свободу. И рванулся к ней, побоявшись потерять секунды даже на то, чтобы хоть взглядом отблагодарить спасителя.

Максим же вначале завладел пистолетом, наставил его на врага. Тот приходил в себя медленно, но уже понимая, что добыча ушла. А когда повернулся, Максим, несмотря на его залитое кровью лицо, сразу узнал книгоношу.

– Вы?!

Недавний гость с сожалением покачал разбитой головой, потом выплюнул на ладонь выбитый зуб. По блеснувшему металлу Максим понял, что удар пришелся по вставленному золотому.

Как вести себя дальше, придумать не успел. Книгоноша достал из кармана удостоверение милиционера, показал Максиму. Собственно, и без него становилось ясно, что любитель анкет – из органов и работал именно по Богдановичу. Поэтому Максим без слов протянул оружие владельцу:

– Я не знал.

– А что, тогда все произошло бы иначе? – усмехнулся милиционер.

В этот момент в подъезд вбежали один за другим два парня. Увидев картину, бросились помогать окровавленному товарищу. Тот отстранился, недовольно буркнул одному из них:

– Ты слишком долго добирался, Жора.

– На дороге пробки…

– Их никогда нет на тротуарах.

– Пожалуйста, можете зайти умыться ко мне, – предложил свои услуги Максим.

– К вам теперь – обязательно. И не только умыться, – процедил потерпевший и первым стал подниматься вверх.

Глава 10

В «Неринге», несмотря на поздний час, их ждали на крыльце всей администрацией. Татьяна Сергеевна, еще ничего не увидев, заранее всплеснула руками, а Катя по-медсестрински поспешила к машине – поддержать и довести.

– Ваш зуб, – с легкой улыбкой, от которой тем не менее полопались подзажившие ранки и капельками выступила на лице кровь, протянул стоматологу выбитую фиксу Штурмин.

Татьяна Сергеевна, похоже, впервые столкнулась с подобными последствиями работы отдыхающих у нее полицейских и застыла, обхватив ладонями щеки. «Роза в бутоне», – пришло Олегу сравнение, и он вдруг схватился за карман куртки. Убедился в сохранности подобранных на косе корешков и вновь сквозь боль и кровь заставил себя улыбнуться.

… Когда перед сном они все трое вышли-таки к морю, Штурмин незаметно для Клинышкина спросил у Жоры о возникшем еще на косе недоразумении:

– Слушай, не могу понять: ты чего убегал от уральцев в дюны?

– Какие дюны? – удивился Майстренко, И зря: переспрашивают обычно те, кто не ожидает неприятных для себя вопросов и явно выигрывает время для поиска ответа. – А-а, это еще днем? – махнул рукой, чтобы тут же удивиться: – А кто убегал? Появился незаметно с тылу. Все сиренево.

Подошел Вася, не успевший убежать от волны и теперь чавкающий водой в туфлях. Олег пожалел, что не взял на разноску сюда свои итальянские колодки: вмиг бы обрели форму ноги. Теперь же все начинается сначала, будто не уезжал из Москвы, – больной зуб, жмущие туфли и полная неясность с Богдановичем.

Клинышкин отстал, чтобы разуться, и Жора, используя свободную минуту, возмущенно зашептал, заходя вперед и заглядывая Олегу в глаза:

– Ты что, подумал, будто я струсил? Нет, ты погоди, ответь!

– Я просто спросил. Чего ты взвился?

– А ты бы не взвился? Хорошенькое дельце мне шьется.

– Да никто тебе ничего не шьет. Успокойся. – Олег уже пожалел, что затеял этот разговор.

Хотя поведение Жоры около квартиры в Москве, когда он выбрал самое дальнее место от опасной двери, его непонятное петляние на косе и, главное, последний случай, когда держать Богдановича под прицелом пришлось столько времени, что Клинышкин с дальнего конца города примчался одновременно с находившимся поблизости Майстренко, – ни во что плохое не хотелось верить, но карты, к сожалению, ложились под сомнение. А в розыске сомневаться в соратниках нельзя, слишком зависимы все друг от друга, – это железное правило Олегу вдолбили с первых минут службы.

– А не искупаться ли нам? – предложил вдруг Клинышкин. Наверное, его в самом деле нельзя оставлять одного, в эти моменты ему в голову начинают приходить всякие мысли. – Холодновато, конечно, но ежели вместе со всеми, за компанию – лично я готов.

– Я – пас, – сразу отказался Олег, боясь за наклейки пластыря и боевую индейскую раскраску зеленкой и йодом на лице. – Лучше займусь своими зверюшками, сегодня классные корешки подобрал. Кто домой?

Жора не отозвался, но было видно, что идеи ни с купанием, ни с возвращением в номера его не привлекли. Он оставался и хотел побыть один.

В номере Олег достал походный вариант инструментов для резьбы по дереву. В парусиновой «гармошке», сшитой специально для командировок, каждый в своем кармашке покоились ножи, косяки, стамески и прочие остренькие закорюки, способные превратить кусок дерева в произведение искусства. Ручки инструментов, сделанные Олегом собственноручно, залоснились от времени, но чистить и лачить их он упорно не желал: по опыту, взятому от отца, знал, что самодельные инструменты меньше скользят в руке, лучше впитывают пот с ладони. А при долгой и скрупулезной работе всякая мелочь имеет значение.

Снял в ванной с самой дальней от горячей трубы вешалки вымытые и чуть подсушенные корешки. Сосна всегда отличалась капризностью, и, чтобы срезы не потрескались, Олегу пришлось залепить их пластилином и покрыть кусочками промасленной бумаги. Вот где подготовка к работе, а то – трах-тарабах, Богданович на горизонте, билет в зубы и… И самому по зубам. Главное, поделом. А может, все же была колдуньей московская любовница Богдановича! Чтобы так фатально не везло, чтобы фигурант уходил, когда ему в затылок уже наставлен пистолет, – это в самом деле нужно оказаться проклятым. И застряла же икона в голове, да еще пронзительные глаза мальчонки…

От работы оторвал стук в дверь. Прийти могли лишь свои, и Олег не стал подниматься, отозвался из-за стола:

– Открыто.

– Это я.

На пороге стоял изрядно выпивший Жора, держа в руках бутылку водки, банку огурцов и булку. Посмотрев со стороны на занятие командира, счел его блажью и посчитал возможным прервать его, войти в номер. Вывалил гостинцы. Сам, молча разлил по стаканам, стоявшим на цветастом жостовском подносе, – много, по «марусин» поясок, который подобрался под самый срез. Сел перед долгим тостом. Пока собирался с мыслями, Олег по-десантному открыл банку с огурцами: вдавил локтем крышку, поддел снизу пальцами. Выловил в рассоле два попурышка, поделился с Жорой. Созрел для тоста и тот. Но вместо здравицы опустил голову.

– Я устал. Я, наверное, очень долго бежал по следу, Олег. Давай выпьем. За розыск. – Не дожидаясь напарника, отхлебнул из стакана, закусил огурцом. Съел, достал еще, заодно готовясь к продолжению разговора. – Ты ведь знаешь, что преступники бегают не от суда, суды – слабы и подконтрольны. Бегают от нас. Это мы можем опустить их в клоповник. И я очень много лет этим занимался. Я устал, но я не боюсь. – Жора вскинул голову, встал, потянулся к Олегу.

Подумав, что Майстренко станет хвататься за грудки, Штурмин отстранился. Трезвым одинаково ненавистны как пьяные лобызания, так и выяснения отношений под водочку.

А градусы изнутри продолжали распалять Майстренко:

– Знаешь, как я начинал в розыске? Со взрыва в московском метро в конце семидесятых. Помнишь, первый теракт? Сахаров потом выступал, все требовал прощения для террористов. А ведь это мы взрывников достали. Мы, наша группа. Можно сказать, иголку в стоге сена, да еще ночью. Главный в банде – Затикян, до сих пор фамилию помню.

Олег слышал краем уха об участии Жоры в той операции, сам много читал о ней – то был классический розыск, когда по кусочку кожи восстановили артикул сумочки, в которой находилась начиненная взрывчаткой утятница, давшая такую уйму осколков. Вычислили фабрику, смену, в которую изготовлялась интересующая розыскников партия. Потом совершили вообще немыслимое: отследили не только каждый магазин, куда поступали на продажу сумки, но и практически каждого покупателя. И в самом деле нашли ведь террористов. В Армении!

– Давай выпьем, – Жора снова поднял стакан и задумался. Но отыскать повод труда не составило: – За розыск. Ты думаешь… – снова хотел завести старую пластинку, но вспомнил, что уже говорил на больную тему. И когда вслед за тостом поднял глаза, Олег увидел, что они полны слез. – А, все сиренево!

Отвернулся, ушел к окну. Резко отодвинул штору, словно мог что-то рассмотреть в ночи, кроме своего зеркального отражения. Не увидел и его. Зато Штурмин отчетливо рассмотрел блеснувшие полосы на щеках розыскника.

– Слушай, ты перестань… – попросил Олег в сгорбленную спину Майстренко. Отложил наконец и поделки: у Жоры не пьяный бред, у него душа болит.

– Да нет, все правильно, – вдруг совершенно отчетливо, в самом деле без пьяного заплетания языком и без слез, промолвил Жора. – Ты почуял первым, кто я есть сейчас, и ты прав. Я должен был уйти из стаи сам, и раньше. Я уже не просто не могу догонять. Я… я боюсь!

Он хотел повернуться, но сил хватило, видимо, только на признание. Остался стоять у окна, лишь натянулась штора, за которую он ухватился.

Весь этот монолог Олег просидел оцепеневший. Больше радости доставила бы собственная ошибка, но он ведь в самом деле чувствовал: с Жорой что-то происходит. Но почему боится? Чего? Пули? Но они свистели над ним столько раз, что впору говорить о притуплении инстинкта самосохранения, а не страхе. Хотя… Они с Жорой никогда не числились в особых корешах, друг к другу в души не заглядывали, семьями не дружили. А раз так – можно лишь что-то чувствовать, но не более. А уж выставлять оценки…

– Что у тебя?

Наверное, подобный вопрос Жоре задали за последние годы впервые, потому что он слишком глубоко и безнадежно вздохнул. Потом боком, пряча лицо, прошел к столу, взял стакан. Не заметив отложенную Олегом на кровать поделку, сел на нее. Отпрянул, глянул на раздавленное творение:

– Ну вот! – мол, даже в этом я теперь никчемен.

– Ерунда, проба, – поспешил успокоить Олег, хотя из корешка получалась прекрасная вещь: рука держит открытую книгу. Хвойная текстура с ее замысловатыми разводами как нельзя кстати подошла под морщины на ладони. И в книге ложились славно – ни дать ни взять строчки. Оригинальный подарок мог украсить стол директора «Янтарного сказа»… – Так что у тебя, Жора? Давай, не держи в себе.

– Эх, что у меня… Беда у меня дома, Олег. Давняя беда.

Замолчал. Это баба уже обревелась бы, а мужику слово сказать о своих болячках – легче «Капитал» Карла Маркса добровольно изучить.

– В семье плохо? – попробовал угадать Олег.

– В семье… – пошел на признание Майстренко. Обхватил стакан. – Жена запила. И очень сильно. Ты думаешь, чего это тесть так часто приезжает? На пару и пытаемся привести к благоразумию. Пока бесполезно.

Это оказалось в самом деле новостью, и Олег спросил о первом, что пришло в голову:

– А лечить?

– Пробовали, и не раз. Срывается. А дочке всего тринадцать лет, седьмой класс. И вот однажды… да что однажды, при последней командировке в Архангельск, в эти чертовы охотничьи угодья, где бегает мой фигурант-егерь и где стреляют все кому не лень и по кому ни попадя, – именно там вдруг, как обухом по голове: случись даже ненароком беда со мной – что станется с ней при такой матери?.. И озноб по коже, – Жора передернулся. – Да, я стал бояться. Стал бояться, Олег. Бо-ять-ся! – Признание облегчило душу розыскника, он словно не мог наговориться вслух этим словом, взявшим его в свой одиночный плен и подспудно мучившим в последнее время.

– И правильно делаешь! – мгновенно, не задумываясь о высоких материях, отреагировал Штурмин. И в первую очередь ругая себя за принципиальность. Какие же мы скорые на расправу, да еще с теми, кто рядом. Анализировать поведение преступника – целые трактаты пишем, а увидеть беду у друга… – Очень правильно и разумно.

Не дожидаясь приглашения, Олег сам поднял водку. Смел другой рукой в сторону инструменты и заготовки как ненужное или, по крайней мере, далеко не первостепенное. Слава водке, которая заставляет вот так сметать наносное и дает родиться тем словам, которые при трезвом хозяине слывут в падчерицах без права и близко приближаться к нему, а не то что иметь свой голос.

Забыв, что сам минуту назад отстранялся от руки сослуживца, обнял опустившиеся, обмякшие плечи Майстренко:

– Извини, Жора.

– При чем здесь ты… Наверное, я напишу рапорт, пусть переведут куда-нибудь. Вот только… только никогда не думал, что так буду расставаться со своей работой… Но никому, слышишь, никому. Прошу тебя. Я хоть и пьян, но в голове трезво.

– Мертво. Давай в самом деле за нашу службу, за розыск, – в третий раз подняли все тот же тост.

… В это же самое время и Максим Трофимов, перерыв сервант с книгами и не найдя исчезнувшей косички, тоже поднял оставшуюся полной после ухода Богдановича рюмку коньяка. Если ему и приходилось пить в последнее время, то глоточками, а здесь осушил стопку залпом. Не закусывая, сел на диван. Дотянулся до подаренной книги, вгляделся в хитроватое лицо воина на обложке. Обманули, через три столетия самураев вновь заставили выйти на арену – и против кого? Против того, кто почитает, любит и знает их!

Максим замахнулся книгой, но сумел сдержаться. Она ни при чем. Но и места в доме для нее не найдется. Он отдаст ее обратно в издательство, соседям, – ими прикрылся розыскник, искавший Богдановича. А вот кто забрал косичку? Первый раз книгоноша сидел на кухне, при допросе вся троица располагалась на диване и в кресле, а он как раз стоял у серванта. Остается Юрий Викторович? Золото Колчака ему не дает покоя?

Не поинтересовавшись временем, вышел на улицу. Поймал такси, назвал адрес офиса. Охрана единогласно ответила «нет» на вопрос о появлении шефа. Но раз кот Балтика оставлен в дежурке, то президента нет и дома.

Подумав, Максим взял запасной ключ и прошел в начальственный кабинет. Огляделся. Вспомнил первое свое посещение, когда его рассматривали словно подопытного кролика. А Юрий Викторович вертелся в кресле…

Максим достал нож и молниеносно запустил его в ту сторону. Он впился в вырезку из журнала, висевшую тогда над плечом Богдановича, как раз туда Максим хотел запустить финку в первый раз. Лезвие рассекло пачку долларов, которую держала на ладони полуобнаженная красотка. Можно было не сомневаться, куда мог исчезнуть бывший начальник.

Забыть о нем не позволили и четверо парней, явно поджидавшие Максима около офиса. Они вылезли из машин и демонстративно пошли следом.

Приметив более-менее освещенный дворик с детскими песочницами, Максим свернул в него. Сел на лавочку. Показавшейся следом четверке показал местечко рядом с собой.

После встречи на дороге незнакомцы подобной наглости и уверенности телохранителя не удивились. Самый высокий, с длинными нечесаными волосами, подумав, сел рядом. Остальные разместились полукругом.

Опережая длинноволосого, открывшего рот, Максим сообщил:

– Вы не по адресу.

И когда сосед набрал воздуха для второго вопроса, снова оставил за собой право голоса:

– Ваш приятель у меня больше не служит.

– Где он? – уже без подготовки, лишь бы успеть хоть что-то спросить, чуть ли не прокричал старший.

– Скорее всего, в Хабаровске.

– Где?

Наверное, патлатый неплохо учился в школе, по крайней мере, смог представить расстояние до Амура. И наверняка воспринял ответ как издевательство. Подхватился, а поскольку Максим остался сидеть, зашелся от гнева.

Удар ногой рассчитывался, конечно, в челюсть: Максим увидел, как ботинок пошел назад, на замах. Можно было прервать все на этом этапе, но дождался обратного хода ноги. Перехватил щиколотку жестко, дернул с вывертом так, что уралец полетел-таки головой в песок.

Зашлись в праведном негодовании и юнцы. Быстрее всех полез в драку коротышка с кастетом в руке, и ему, соответственно, первому Максим уделил внимание. Выброшенной вперед ноги хватило, чтобы и он, налетев на носок солнечным сплетением, словно подкошенный сноп рухнул рядом со старшим.

Следующий, горбоносый и курчавый, успел отскочить, даже не замахнувшись. Зато когда Максим сам подался к нему, отскочил еще на два прыжка назад.

– Я сказал, что Богданович может находиться в Хабаровске, – повторил стонущим от боли любителям песочницы Максим. – Хабаровск – это город такой, на другом конце России. Все.

Не оглядываясь, пошел со двора.

Глава 1

В Москве за время калининградского отсутствия Олега ничего не изменилось. Те же пробки на дорогах, несмотря на то что он выехал на службу значительно раньше – не демонстрировать же свое побитое лицо в час пик около контролера. Неизменный мамин утренний звонок про самочувствие и приглашение на ужин, от которого, свалив вину на загруженность, пришлось отказаться – опять же из?за своего вида. Правда, звонок косвенно напомнил о ее последней попытке познакомить сына с Надей из Баковки, и некоторое время Олег сидел, равнодушно вспоминая девушку. Зато Николаич сам зашел в кабинет, оценил удар телохранителя:

– Классно. Чем ответишь?

– Трофимов, если откровенно, здесь ни при чем: он выполнял свои обязанности.

– Гуманно. Подробности чуть позже, я к начальству. Но почему он оттуда привез это? – Николаевич протянул листок.

Рапорт. Жоры Майстренко. С просьбой перевести его в другое управление. По семейным обстоятельствам. Когда успел подсунуть?

– У него что-то в семье, – подтвердил обоснованность просьбы Олег. – Жена вроде приболела, дочку оставлять не с кем.

– Так что, ходатайствовать? Замену найти трудновато.

– Наверное, надо. Дочка…

– Понял. Единственная загвоздка – он у нас завязан очень плотно на охоту иностранцев в России. А там предполагаются определенные подвижки.

– Перебросьте его дело оперативного розыска на меня. Все равно по Богдановичу наверняка придется выжидать.

Про Стайера говорил уже, не опуская головы. Сегодня тот ушел не по безалаберности, – просто не хватило чуточку удачи. А в нее в розыске верят. Так что, несмотря на прокол в Калининграде, поездка в Янтарный край, судя по вчерашнему телефонному общению с Николаичем, в целом реабилитировала группу.

Но вот про ДОР Майстренко сказать-то сказал, а сам посмотрел на собственный рапорт, извлеченный из сейфа и уже дописанный до даты. Отпуск, ему нужно усиленно пробивать отпуск. До конца лета – всего две недели! Успеть просочиться, пока будет решаться вопрос с Жорой.

Начальник взгляд поймал, сам взял со стола бумагу. Соединил два листочка, молчаливо предлагая Штурмину подсказать выход.

– Если честно, мне хотя бы пару дней, долететь до Симферополя, – понимая, что с полноценным отпуском, даже в конце лета, он уже оказывается в пролете, дал Олег начальнику возможность маневра. И прикрылся святым: – У нас там встреча одноклассников.

Это подействовало.

– Молитесь.

Подоспел Василий, разворошил одиночество, наполнив кабинетик молодостью и силой.

– Главное – все успеть сделать! – философски поднял он вверх палец.

Чего он успел за прошедшую ночь, не уточнялось, но, ясное дело, не Богдановича выслеживал. Лейтенантство счастливо уже тем, что может, не подписывая никаких рапортов, смотаться на свидание в какой-нибудь свой Симферополь. Это после майорских звезд начинаешь быть нужен начальству в любую минуту, а обязательства перед женщинами начинают вытеснять всевозможные богдановичи.

Знал бы, что накаркает, язык бы себе отрезал…

Вернулся и начальник. С порога сообщил Олегу самую радостную за последнее время новость:

– Две недели. С учетом выходных – еще плюс два дня. С учетом больничного, который я тебе сам выписываю на два дня – подлечиться и не пугать народ, – почти три недели. Это же месяц! Хватит? Время пошло.

– Я свободен? – Штурмин даже встал от неожиданности.

– Пожалуйста, если хочешь – сиди, – пожал плечами полковник. Попытался всунуть подписанный рапорт обратно себе в папку, но тут резвости Штурмина позавидовал и философ Клинышкин: документ в мгновение ока оказался у майора.

– А Майстренко? – не забыл побеспокоиться Олег и за других. Если ему подписали отпуск, значит, Жора – в пролете?

– Он сейчас на беседе у генерала. Вопросы? Нет вопросов. Крутимся дальше.

Нет, дудки: дальше пусть крутится Клинышкин, раз ему ночи не хватает.

– Василий, на все звонки мне – один ответ: умер. Оживу после первого сентября.

– Начальник насчитал больше, – проявил бдительность в арифметических подсчетах Клинышкин.

– Мне хватит, – успокоил Олег. – Не отобрали бы данное…

Набрал домашний телефон:

– Мама, я, пожалуй, вечерком заеду к тебе. Там у тебя какие-то примочки по синякам имеются.

– А что случилось?

– Абсолютно ничего. Другу потребовалось, – не стал раньше времени беспокоить.

– А то ты меня уже напугал. Помнишь, в пятом классе, когда упал с дерева…

– Мама, это вечером.

– А что тебе приготовить? Вареников хочешь?

– Хочу. Только я тебе рыбки из Калининграда привез. Поэтому поставь лучше картошки. В мундире.

– Но мне же нельзя рыбку, сынок. Я же не остановлюсь, пока все не съем.

– Помогу. До встречи.

До вечера успел переделать уйму дел. Взял в милиции почти заграничный вкладыш в паспорт – бред, а деваться некуда: «нэзалежна» ныне сестра-соседка; купил билет. Заглянул в поликлинику: там повздыхали, перемазали все побитости на лице по новой, но зато грим наложили вполне приличный. Перестирал дома скопившиеся после командировки вещи, сподобился и на помывку полов. Достал привезенные для резьбы калининградские находки, посидел над образом Татьяны Сергеевны, решил – в ладошках не лицо, а бутон розы. Перебрал домашние запасы корешков, но ничего, напоминавшего бы сломанную Жорой книгу, не смог отыскать. А директора «Янтарного сказа» ни в коем случае нельзя забыть, доверчивых людей грех обманывать.

Спохватился, когда проголодался и вспомнил про мамины вареники. Поразмышляв, решил ехать на собственном «Москвиче»: не в метро же мелькать и объяснять каждому милиционеру, кто ты есть на самом деле.

Но как же он забыл про последнее пристрастие мамы! Выдержав первый шквал охов и ахов по поводу лейкопластырей, еще раздеваясь в прихожей, Олег почувствовал, что в комнате кто-то есть. И, конечно же, все подтвердил и поставил на свои места безвинный мамин голосок:

– Наденька, это Олег приехал, вы ведь знакомы? А мне Надя как раз позвонила, – это уже сначала замершему в напряжении, а потом впялившемуся в зеркало сыну. Оказывается, совсем и не одинаково, каким ты предстаешь перед матерью и каким – перед посторонней женщиной. Пусть даже и солдатом-первогодком. – Вот мы вместе подарки твои калининградские и съедим.

Надя из комнаты не вышла, а Олег тем более не заспешил туда. Унес на кухню пакеты, стал возиться с ними. Мать не выдержала, вытолкнула:

– Иди хоть с человеком поздоровайся, медюлян.

– Нет такого слова в русском языке, – отпарировал Олег.

– Тебе не русский язык надо, а дрын хороший.

– Секунду.

Прежде чем мама поняла его замысел, Олег успел достать из холодильника бутылку вина, плеснул в чашку, залпом выпил. И со спокойной совестью развел руками: а вот теперь я никуда не поеду, никого не повезу. Под осуждающим взглядом матери, дотянувшейся и огревшей его по спине полотенцем, пошел к гостье – деваться в однокомнатной квартире все равно некуда.

– Здравствуйте. Мы, кажется, и в самом деле видимся не первый раз.

Надя, напряженная и заранее колючая, сидела на краешке дивана и пыталась смотреть в книгу. Пластыри Олега немного озадачили ее, она даже сочувственно обмякла:

– Здра-авствуйте.

– Кажется, это вы интересовались, как служится в налоговой полиции. Вот, все на лице.

Шутливо-язвительный тон Олега позволил и ей сменить сочувствие на любимые шипы. Подобралась, вогнула спинку. И как оказалась хороша в такой позе грудь – высока, упруга. Вот в нее бы падать лицом…

– А что можно найти интересного на наших книжных полках? – отвлекаясь от женских приятностей, поинтересовался Олег и присел напротив.

– Готовлю кандидатскую… – Спокойно переждала неподдельное удивление Олега и продолжила: – …а у Марии Алексеевны обнаруживаются такие книги, которых и в библиотеках не найдешь…

– Значит, теперь часто будете у нас в гостях?

На этот раз поинтересовался вроде без подвоха, но Надя вновь выставила грудь, совершенно не понимая, что добивается этим обратного эффекта. Повертела в задумчивости книгу, отложила. Поднялась:

– Извините, я пойду к Марии Алексеевне на кухню. И… я не думала, что вы приедете. А то, несомненно, зашла бы в другой раз.

Обескураженный столь откровенным признанием, Олег не сразу и нашелся, что ответить. Хотя от Нади можно ожидать подобного заранее: змея если не укусит, то зашипит.

– Олег, – тут же позвала с кухни мама, и в ее голосе он уловил тревогу. – Олег, Надя засобиралась уходить. Повлияй хоть ты на нее.

– Нет-нет, Мария Алексеевна, мне правда пора. Сами знаете, дорога. Я ведь случайно и на минутку, – не преминув подчеркнуть это специально для Олега, решительно отнекивалась уже около вешалки гостья.

– Да вы останьтесь… право… – чувствуя свою вину, неумело закрутился вокруг и Олег. – Рыбка из Калининграда…

– Нет, спасибо. До свидания, Мария Алексеевна.

Надя поцеловала хозяйку и, не глянув на Олега, исчезла за дверью.

– Что ты ей сказал? – повернулась мама к источнику столь бурной реакции гостьи.

– Вроде ничего особенного… Ну что ты так переживаешь?

– Молчи уж. А вечер испортил.

Шаркая тапочками, пошла на кухню.

– Ну, мам… Ничего особенного не сказал я ей. Поинтересовался только, часто ли она теперь станет наведываться к нам в гости.

– Не к нам, а ко мне. И не притворяйся, будто ничего не понимаешь, – она специально отодвинула еще и винную чашку.

Олег сел напротив, повинно положил побитую голову подбородком на кулаки:

– Расскажи мне о ней.

Мама, прощая, потрепала ему прическу. Улыбнулась далеким воспоминаниям:

– Она росла удивительно чистым, возвышенным и честным ребенком. После школы вышла замуж, за одноклассника. А тот полюбил водочку да компании.

– Разошлись?

– Она ушла. Встретился умный, воспитанный парень, коммерсант. Но – женатый. Из Ленинграда, – мама никак не хотела переходить на новые названия городов, улиц, станций метро. – Полтора года снимали здесь, неподалеку от нас, квартиру. А потом ему пришлось уехать: дела на фирме пошли плохо, деньги кончились.

– А вместе с ними – и любовь?

– Не говори так, таким тоном. Ты не судья. Для нее, может, это время и стало лучшим в жизни.

Мама встала, вымыла чашку. Успокоилась. Вернулась и на место, и к рассказу о своей выпускнице:

– Муж, с которым она не разводилась, конечно, нашел себе женщину, привел в дом. И представляешь, каково теперь ей возвращаться туда же? А жить где-то надо. Пока живет на даче, а она?то летняя. И не ее, а подруги. А девочке в школу идти… Жалко Наденьку.

– Но гордая, – на этот раз с уважением, а не ради поддакивания, произнес Олег.

Ему ли не знать, сколько таких одиноких льют слезы у каждого встречного-поперечного на плече или цепляются за шею хваткой утопленника. А эта еще и отбривает жалеющих. Характерец. Может, он как раз и помогает ей выжить? Или наоборот – осложняет и без того нерадостную жизнь?

– Ты уж с ней, сынок, как-нибудь пообходительнее. Если нет внимания, так хоть с уважением, – попросила мама, в очередной раз потеряв надежду на семейное обустройство сына.

Олег поднялся, поцеловал ее в седые волосы:

– Лучше скажи, где мои вареники? Да, и главное – я ведь лечу в командировку в Симферополь! К теть Гале заехать?

– Правда? Ой, а у меня же ничего не приготовлено. Может, рыбку – ей? – Она схватилась за гостинцы, забегала глазами по кухне, словно самолет стоял уже на взлетной полосе. – Она чай любит, надо чаю купить. Что ж так неожиданно-то? И что молчал?

– Мама, я все куплю, с пустыми руками не заявлюсь, – успокоил Олег. – А когда появится Надя, извинись за меня. Ладно? Я был не совсем корректен с ней. Прости и ты. Давай и ей одну рыбку отложим, а когда увидитесь – ты и отдашь. Только не говори, что от меня, а то не возьмет.

– Дураки вы, молодые. Давай есть вареники. А Гале я все же соберу сумочку. Повезешь и никуда не денешься.

Повезет. Ради встречи с Зоей – на горбу понесет любой узелок и любую сумочку. Неужели они встретятся?

– Эй, ты где? – позвала мама. – О чем думаешь?

Запищал мобильный телефон, оставленный в кармане пиджака. Олег недовольно посмотрел в сторону вешалки:

– О чем думал – то ушло. А вот сейчас наверняка скажут, над чем предстоит ломать голову.

Звонил, и в самом деле отменял слезы, оставшиеся от отпуска, оперативный дежурный:

– Товарищ майор, вас срочно разыскивает начальник оперативного управления. Просит прибыть на службу. Немедленно.

– Черт! – в сердцах Олег ударил кулаком в обитую дверь. Торопливо набрал номер Майстренко. – Жора…

Тот перебил, уже зная обо всем:

– Дозвонились? Мы с Клинышкиным сказали, что не можем тебя найти.

– Но что случилось? Бегун, что ли, на дистанции объявился?

– Да нет…

Жора замялся, и Олег безошибочно угадал свой утренний просчет, когда с легкостью, не думая о последствиях, пообещал начальнику заняться вместо Майстренко архангельским охотничьим делом. Оно?!

– Что? – все же попросил уточнений. Вдруг ошибается?

– Что-то с архангельским охотхозяйством, – подтвердил Жора и торопливо, оправдываясь, добавил: – Мне рапорт подписали, с сегодняшнего дня.

– Жора, еду. Вернее, иду, – сказал через мгновение самому себе, вспомнив о выпитом. Но подумал и упрямо поправился: – А все-таки еду.

Мама стояла уже рядом и из услышанных фраз пыталась понять, что ждет сына.

– Скорее всего, поездка в Крым отменяется, – посмотрел на нее Олег.

– Жалко, – искренне огорчилась та. – Тетю Галю не увидишь.

«И не только ее».

– Не то слово… Ты вот что – заверни-ка рыбку для Нади. Когда освобожусь, я сам завезу ей.

Узнать пришлось довольно серьезное.

Лишь войдя в кабинет своего генерала и увидев там еще одного – начальника Управления собственной безопасности, а в уголке и своего Николаича, понял в очередной раз: отпуск летом для оперативника так же мифичен, как северное сияние над Сочи. Тем более, у приставного стола сидел незнакомый парень.

Спасибо, собственный генерал не стал ни лукавить, ни упрашивать: крохи надежды рассыпал по ветру с первой минуты.

– Мы знаем ваш объем работ, знаем о прошедшей командировке, – напомнил ненароком о синяках и царапинах. – Но, поскольку семейное положение Майстренко не позволяет ему больше отлучаться из дома, а ДОР передано вам…

Все же замялся. Хотелось верить, что вспомнил: перед ним не машина-робот, а человек, у которого тоже бывают свои проблемы.

– Товарищ капитан из ФСБ, он пояснит.

«Товарищ из ФСБ» повторил слово в слово то, что наверняка говорил перед приходом розыскника собравшимся:

– В поле нашего зрения попал человек, который в прошлом году несколько раз приезжал из Бельгии охотиться в Архангельскую область. Как раз к тому егерю, которым занялась ваша налоговая полиция. – Капитан повернулся за подтверждением к генералам, оба кивнули. Но в дальнейшем выяснилось, что гость еще раз просил подтверждения, можно ли раскрывать карты вошедшему майору с лейкопластырями на лице. – Сейчас охотник в Москве, но уже в роли представителя некой компьютерной корпорации, работающей на космос. А по нашим данным, он не кто иной, как полковник РУМО – военной разведки США.

– И это дело объединяется в одно? – попытался выяснить главное для себя Штурмин.

– Оно не объединяется, а начинает проводиться совместно, – охотно расставил фигурки, но в своей последовательности, капитан. – У нас пока нет никаких зацепок к полковнику, а вы официально ведете розыск егеря, с которым наш объект неоднократно соприкасался.

– Короче, мы лишь прикрытие.

Олег посмотрел на Николаича: налоговая полиция согласна с уготованной ей ролью подсадной утки? Тот прикрыл глаза: вопрос решен не нами, успокойся и не возникай.

– Когда и куда? – не менее традиционно, чем москвичи насчет погоды, поинтересовался Штурмин. Тем самым отрезая пути к отступлению.

Зато какое удовольствие доставил генералу! Как горд был тот решительностью и готовностью ввязаться в драку со стороны своего подчиненного, которому только утром подписал рапорт на отпуск. Посмотрел на фээсбешника: вы довольны ходом? Следующий – ваш.

А что тому ходить? У ФСБ время и возможности по сравнению с другими спецслужбами, никогда не ограничивались. Право выбора цвета фигур, первого хода, условий игры – тут у них всегда заказывается и неизменно выпадает орел.

– Чтобы всех больше не задерживать, мы с товарищем майором обговорим дальнейшие вопросы сами.

Представителю Лубянки, оказывается, кроме всех перечисленных благ предоставлялись дополнительные возможности: убирать зрителей из зала, переносить игру в любое другое место и на любой час. Как тут не стать гроссмейстером? Дай Клинышкину подобные полномочия, он через неделю сможет командовать Николаичем, а через две – генералом…

Генерал пока перехватил на полпути Олега. Пожимая локоть на удачу, попросил постараться:

– Вопрос государственной безопасности. На контроле у правительства.

«Дело Богдановича тоже на контроле у правительства, – мысленно возразил и постоял за свою службу Штурмин. – И количество „бегающих“ денег – не меньшая опасность для государства».

Но что делать, коль играешь черными. В шахматах при таких дискриминационных условиях в лучшем случае уповай на ничью. А тут еще рыбу для Надежды взял. Протухнет, бедная, пока он освободится.

Фээсбешнику словно бабка в ухо шепнула, сам предложил, лишь вышли на улицу:

– Давай перенесем все на завтра. Не против? Тогда жду тебя в девять утра у второго подъезда. Наше основное здание на Лубянке знаешь? Меня зовут Игорь Николаев. Почти композитор, но не из той оперы.

Не стал возвращаться и Олег. Сев за руль автомобиля, вслух проговорил:

– Продан.

Здание за спиной вновь легко и спокойно засосало его в воронку своих проблем, оставив лишь легкое воспоминание о нежданно свободном сегодняшнем дне. Да не менее легкий, проступивший сквозь пакет запах рыбы. Вот куда нужно ехать – к Наде. К колючей и беззащитной женщине. Он не станет извиняться или давать какие-то обещания, просто вручит рыбу и попросит чаю. Если умная, поймет, что приехал с повинной. Хотя, по большому счету, детей с ней, как в Калининграде с Татьяной Сергеевной, не крестить.

Память не подвела на калитку, за которой прошлый раз скрылась девушка. Но на этот раз на гул мотора выглянула девочка.

– Сударушка, ответьте, пожалуйста: тетя Надя здесь живет? – уточнил все же Олег у юной дачницы.

Та заулыбалась ласковому обращению и сразу выложила всю имевшуюся в семье тайну:

– Это моя мама. Мы с ней вместе здесь живем. Затворницами.

– А она дома?

– Нету. Она в гостях, у соседей. А вы кто? Не хулиган?

– Сударыня! Как можно! Я – мамин знакомый. Держи, – Олег выставил в окно пакет с рыбой.

Девочка огляделась по сторонам, выбежала из укрытия, схватила подарок и юркнула обратно в свою норку. Олег, поискав в салоне машины хоть какое-нибудь угощение, сорвал с ниточки фигурку милиционера, привлекшего в прошлый раз внимание Нади. Протянул девочке:

– Возьми от меня на память.

Второй раз девочка действовала смелее и медленнее. Но у машины все равно не осталась.

– А мама скоро придет?

– Обещала скоро. Она к соседям пошла, там бабушка старенькая одна, ей помогать надо. А мне сказала, чтобы я никому не открывала дверь и ни с кем не разговаривала. Ой! – спохватилась она, посмотрев на улики – подарки в руках. – Она ругаться станет!

– А мы давай скажем, что на лавочке нашла, – приобщил ее к тайне Олег. – Но к машинам лучше в самом деле не подходи, мало ли кто чужой подъедет. Хорошо? Обещаешь?

– Хорошо. Просто мне скучно все время одной.

Олег вылез из машины и сразу увидел Надю. Она бежала от соседнего домика, увидев остановившуюся машину. Узнав водителя, перешла на шаг, переводя дыхание и успокаиваясь. В спортивном костюме, с короткой прической – ни дать ни взять вышедшая на вечернюю тренировку спортсменка.

– Вот, – загодя начал разводить в извинении руками Олег. – Мама сказала, что вы забыли рыбу.

– А при чем здесь вы? – спортсменка в одночасье превратилась в ежа.

– Я? Собственно… вы сами говорили: будете проезжать мимо, можете завернуть. И чай обещали, – нырнул, как в прорубь, с просьбой побыть в гостях.

Как долго и пристально смотрела ему в глаза Надя! Олег не задергался только потому, что лично ему от девушки ничего не требовалось. Дочка ничего не поняла в молчаливом сражении взрослых и неожиданно выступила старейшиной, примиряющим враждующие стороны.

– А нам дядя вот что подарил! – выставила она руки.

Надя узнала фигурку милиционера, и подобная жертва Олега смягчила ее сердце. Показала на ворота:

– Пожалуйста. Вика, бегом ставь чайник.

– А мы же только что пили чай, – выдала маму дочка.

– Но гость-то не пил. Он тебе подарки, а ты? – началась педагогическая поэма кандидата в кандидаты. – Набери водички и включай плиту.

Девочке не хотелось отрываться от щедрого гостя, но терять доверие мамы не решилась. Оглядываясь, побежала к дому по узенькой плиточной тропинке среди цветов. А Олегу одного взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть массу мест, к которым требовалось прикоснуться топором, пилой и гвоздями. И зимой, конечно, здесь не выжить: заметет, выстудит. Так что жизнь заставит, как ни горда Надя, а вернуться домой. Где на кухне крутится уже другая хозяйка…

Комнатки были крохотные, кухня еще меньше, в ней и обнаружилась крутившаяся в фартучке Вика. Олега, начавшего засучивать рукава, Надя собственноручно вытолкнула прочь:

– Вика – девочка самостоятельная и вполне хозяйственная, все сделает сама. И потом позовет к столу. Проходите в комнаты. И туфли не думайте снимать, тапочек нет, а без них холодно.

Сама села на диван, опустила руки между колен. И стала такой маленькой, беззащитной, что Олег с усилием подавил желание подойти и прижать девушку к себе. Мужики и в самом деле сдаются женщинам или в момент восхищения ими, или в приступе жалости.

Но сдаваться не хотелось, тем более перед встречей с Зоей. Штурмин перевел взгляд на стены, где, как в деревенской избе, висели деревянные рамочки с портретами.

– Не мои, подруги, – Надя следила за ним более внимательно, чем он мог предположить. И потому по льду, на который Олег ступил, следовало двигаться осторожно, не теряя бдительности.

Когда попили чай и хозяйки дружно проводили его до машины и даже помахали вслед рукой, он, поглядывая на обрывок нити вместо обезьянки-милиционера, хотел понять для себя самого: зачем он пытался понравиться Наде? Или не пытался?

Глава 2

Кабинеты в ФСБ оказались не чета полицейским. Даже Игорь, всего лишь капитан, имел отдельную, прекрасно обставленную и оборудованную техникой комнату.

Похоже, капитан изучил охотничье досье Майстренко основательно, потому что начал не с вопросов, а уже с размышлений и предложений:

– Интересующий нас Охотник прилетал в архангельские угодья трижды. И каждый раз значился как мелкий бизнесмен. Вот места, где он постреливал нашу российскую дичь. – Игорь раскатал карту Архангельской области с тремя заштрихованными пятнами. – Тебя ничего не настораживает в их расположении?

– Пока нет, – откровенно признался Олег. – Иностранцы за организацию охоты платили наличкой, это выяснено: некоторые договора удалось вытащить из-за рубежа. Половина денег сразу шла в карман егерю, но и остальные не оприходовались по кассе. Налогов, соответственно, не платили.

– Я не про то. – Капитан из тактических соображений выслушал ему наверняка известное или ненужное и ткнул пальцем в надпись «Плесецк», оказавшуюся как раз между обведенными кругами на карте.

Космодром?

– Можно, конечно, допустить, что это простая случайность. Но у таких людей таких случайностей не бывает. – Игорь с удовольствием выделил оба повторившихся слова. Выложил на стол несколько портретных снимков, надо полагать, заинтересовавшего ФСБ охотника: тот на привале у костерка, с вскинутым ружьем, поднимает стопку около заваленного лося. – Что-то здесь не так, с этим его увлечением охотой. Что конкретно? Приказали ответить нам.

– А Охотник сейчас в Москве. Я правильно понял?

– Да. И аккредитован на очень серьезном форуме по внедрению высоких технологий в нашу… так точно, космическую промышленность. А сам, не забудем никогда, остается полковником военной разведки США.

– Нам пригласительные для участия в форуме, я так думаю, уже выписаны, – предположил Штурмин.

– И на заключительный фуршет тоже, – подтвердил капитан. Сам заварил чай, из тумбочки достал сахар и печенье в вазочке. – Давай, приобщайся. Кстати, по легенде мы инженеры из НИИ, о котором даже в период гласности распространяться не можем. Это спасет нас от ненужных расспросов и полного провала, если мы будем вынуждены открыть рот среди научных мужей.

Охотник показался человеком общительным, даже чересчур – свободно перемещался среди групп, легко знакомился, расточал улыбки. Говорил и по-английски, и по-французски, и вполне сносно – по?русски. Олег даже стал побаиваться его напористости и отошел подальше, опасаясь личного знакомства. Быть рядом с объектом – не всегда во благо, это зачастую лишиться маневра и скрытности. Когда потребуется – познакомимся сами.

Привлек внимание Олега и коричневой кожи кейс, который Охотник ни на миг не выпускал из рук. Более того, присмотревшись, Штурмин увидел легкую цепочку, соединяющую запястье американца и ручку дипломата. Прикован?

– Нам надо осмотреть его кейс, – к середине первого дня заседания и Николаев глядел на кожаный спутничек разведчика горящими глазами.

– Прямо сейчас? – поддел Олег. – Давай сначала пообедаем.

Их столик в углу давал прекрасную возможность держать под контролем обеденный зал.

– Надо оторвать его от кейса, оторвать от кейса, – не выдержав, начал вслух гипнотизировать ситуацию Игорь. Поднял глаза кверху, словно решение могло упасть оттуда или хотя бы проявиться письменами на потолке.

Молчали небеса: Бога по пустякам не отвлекают.

– Давай подумаем, в каком случае он может снять наручники, – вместо небес подал голос сбоку Олег. – А после уже притягивать сам факт.

– Туалет, больница, ванная… Бассейн! Сауна! Женщины! – наверное, выстроил цепочкой капитан то, на что сам мог бы клюнуть.

– Предполагаю, что Охотник запрограммировал себя пять дней не принимать душа, – засомневался Штурмин. – А женщина – слишком откровенная подстава, он сам наверняка не раз ее использовал. Что у него в объективке написано?

Игорь с не меньшей таинственностью, чем Охотник свои записи из кейса, вытащил листок со сведениями, собранными ФСБ по объекту. Пропуская послужной список, Олег постарался внимательнее отнестись к склонностям и увлечениям фигуранта. Охота – здесь ясно, стрельба – еще одно открытие Америки. Детективы, мини-футбол, джаз, иностранные языки…

– Футбол! – тишайше, словно громким возгласом мог спугнуть промелькнувшую идею, прошептал Олег. – Он обожает играть в мини-футбол.

– Ты думаешь, он уйдет из зала, чтобы побегать по полю с мячом? Не меньший бред, чем с ванной, – ревниво вспомнил Николаев о своем предложении.

– Он – не пойдет, – потер руки Штурмин. Задел тарелки, они звякнули, и заговорщики притихли, боясь лишнего внимания к себе. – Его вместе со всеми нужно пригласить на поле! И пригласить на очень высоком уровне. Хотя бы правительства Москвы…

– … которое само регулярно играет в мини-футбол, – на этот раз мгновенно просчитал вариант Игорь и тоже беззвучно хлопнул ладонями, потер их от возбуждения. – А играть – так во главе с мэром. Значит, от меня нужно…

– …добиться, чтобы в недрах московских чиновников зародилась пока лишь сама идея матча с участниками международного форума.

– Хорошо, горячо. – Может, даже слишком горячо, потому что капитан перехватил официанта и нетерпеливо потребовал: – Еше два пива.

Впился в пену, выуживая из-под нее янтарный напиток.

– Матч организуешь? – посмотрел Олег сверху на контрразведчика, благо сам опрокинул пиво на второй глоток.

– А остальное потом сможешь? – занес нож на дележку общего пирога и капитан. Дождавшись кивка напарника, заторопился, на ходу допивая свою порцию. – Тогда все, ты продолжаешь оставаться умным здесь, а я побежал. В мэрию. Жди звонка вечером.

… Вечером даже трубка подпрыгивала от радости, исходившей с другого конца провода:

– Ты знаешь, что такое пять баллов? А попасть в «яблочко»?

– Провернул?

– Да там уже все уверены, что эта идея – их! Слушай, а ведь и мы что-то можем, – преждевременно начало заносить капитана, и Штурмин без колебаний прервал разговор.

Однако телефон не думал успокаиваться, и Олег с неудовольствием поднял трубку. На этот раз услышал голос Клинышкина:

– К вам не дозвониться.

– Только ничего не говори про Богдановича, я про него забыл и не желаю вспоминать.

– А про Трофимова, телохранителя? Про него желаете?

– Что?

Вася довольно хихикнул.

– Говори! – поторопил Штурмин.

– Объявился ваш спарринг-партнер. Здесь, в Москве. Звонил.

– Если будешь тянуть кота за хвост…

– Понял, – мгновенно увеличил скорость произношения Клинышкин. – Спросил о вашем самочувствии, потом поинтересовался, не брали ли мы у него в квартире какую-то отрезанную косичку. Я поклялся, что нет. Не брали? – Вася, как истинный опер, сначала готов клясться, а потом узнавать истину и решать, кому она выгодна.

– Впервые слышу. Что говорил еще?

Вася выдержал паузу перед главным известием.

– Записывайте: «Богдановича вам стоит поискать в Хабаровске».

– Где? – Олег мгновенно представил географическую карту у себя на стене и сместил взгляд в левый угол. Там стоял телевизор, по которому показывали Париж. Разница, и существенная. – Почему в Хабаровске?

– Больше ничего не сказал. Повесил трубку. Блефует? Загоняет в угол?

– С какой стати? – попытался понять Штурмин причину появления телохранителя. Вроде все выяснили в Калининграде и расстались навек. – И при чем здесь какая-то отрезанная косичка? Косичка… Василий, что на Востоке означают косички? – Интуиция подсказывала связать озабоченность Трофимова с ее исчезновением и звонком. – Вася, я пока закручен по горло. Не в службу, а во благо: найди минуту, смотайся в Ленинку и полистай все, что касается Востока. Конкретнее – причесок и косичек. Или в Институт востоковедения забеги, в музей. Но добудь все. И сразу выходи на мой мобильный.

– Как скажете, командир, – Вася по-прежнему признавал за ним старшинство, хотя группа по Богдановичу уже расформировалась и розыскники разбрелись по своим ДОРам.

… Утром на форуме из уст председательствующего сначала по-английски, а затем и в русском переводе Олег собственными ушами услышал футбольную просьбу москвичей.

Не ожидавший ничего подобного зал оживился, по рядам прокатились реплики. А Штурмин не сводил взгляд с Охотника, улавливая его реакцию. Если останется равнодушен… Нет, кажется, что-то загорелось, встрепенулось, – наклонился к соседу. Иностранцев на форуме пятнадцать человек, как раз состав команды с запасными игроками, минус откровенно больные и ленивые. Половина приехавших в Россию наверняка какими-то нитями связана с разведками своих стран, значит, определенную спортивную форму поддерживает. А тут такое удовольствие – футбол!

И Игорь – умница: после объявления на сцену вышел кто-то из членов московского правительства и устно повторил просьбу от имени мэра. Да что просьба! Чиновник взмахнул рукой, и рядом с ним оказались две миловидные девицы, экипированные в майки и трусики с эмблемами столицы. И – тут голос москвича зазвенел особенно торжественно – эта форма затем останется футболистам на память о товарищеском матче.

«Я бы захотел, – Штурмин взглядом, которому мог бы в этот момент позавидовать сам Кашпировский, уговаривал своего подопечного согласиться. – Хоть запасным. Посмотри, какая майка красивая. Где еще такую возьмешь? Это не рога лося или клыки кабана привезти. Соглашайся».

Список желающих провести два тайма по двадцать пять минут пустили по рядам. Что чиркнул в листке объект – плюс или минус, рассмотреть Олегу не удалось, хотя глаза и вылезли из орбит. Если отказ – то проигрыш обеспечен. Где ловить Охотника дальше? Стукнуть кирпичом по голове в валютном баре и перепилить цепь?

Осознав, что голова все равно не станет соображать до тех пор, пока он не увидит список команды, Штурмин выскользнул в приоткрытую дверь. За сцену не побежал, стал нервно дожидаться Игоря у входа. И по его сияющему лицу, вскинутому победно вверх кулаку понял – прошло! Ноги предательски ослабли, высохшая вроде майка вновь прилипла, а дыхание перехватило. Удача одних взрывает, других опустошает. Олег – из вторых…

– Угощаю! – широким жестом капитан лучше всех объяснений признал успех полицейского.

– Сто водки. Под огурец, – обессиленно шиканул за чужой счет Олег.

Официант, по огурцам сообразив, что здесь гуляют русские, к даче чаевых не привыкшие, безропотно, хотя и недовольно, отошел. А офицеры подняли свои кровные сто грамм: матч объявлен, мяч устанавливается в центр поля.

Глава 3

Иностранцы остались вполне довольны мерами предосторожности для своих вещей. Они придирчиво осмотрели раздевалку, пощелкали шифрами, потом выбрали охранника – толстого, в роговых очках француза, неспособного даже подавать мячи из-за кромки поля. Тот, кстати, мало расстроился, потому как майка ему все равно перепадала, а монитор, по которому обещали транслировать матч, – вот удача! – оказался рядышком с дверью.

Милиционер, приданный французу в помощь, притащил кресла и журнальный столик, установил их у раздевалки. Подсуетился и дальше – заказал кофе, пиццу: все же не каждый день сидишь за столиком с иностранным ученым, вот повод-то для разговоров дома! Ключ от входной двери держал в своих руках Охотник, он же и запер ее, выйдя из раздевалки последним. Имея, кстати, для этого полное основание: капитанская повязка красовалась на его руке.

Но, наверное, капитанскую ответственность за игру пересилила полковничья осторожность за документы. По крайней мере, пока протягивал французу-очкарику подвешенный на тесемочке ключ, о чем-то успел подумать и изменил решение: ловко повязал веревочку себе на освободившееся от наручников запястье, и ключ исчез в кулаке. Можно было не сомневаться, что полковник не разожмет его до конца матча.

– Свисток, – доложил по рации Игорь, усевшийся на трибуне у самого прохода и обязанный удержать Охотника любыми способами, если тот вздумает раньше времени вернуться в раздевалку.

– Понял, – откликнулся Штурмин. Кивнул ожидавшим команды трем «отэпэушникам». Те поддели крюками одну из плит в стене, возведенной в раздевалке за ночь, перенесли ее в сторону. Открылись задники шкафов-сейфов, и, упершись в них плечами, троица покатила вперед всю секцию. Опять же не из-за элегантности поставили сейфы на обильно смазанные колесики, а чтобы в нужный момент малыми усилиями сдвинуть металлические гробы с места. И ковровое покрытие в раздевалке выстелили не из-за глубочайшего почтения перед иностранными ножками, а чтобы ничего не гремело.

В освободившийся проход, поправляя легкие лайковые перчатки и одновременно разминая пальцы, фокусником, магом прошел легендарный в налоговой полиции Ашот Карлович. О таком громе аплодисментов, мысленно звучавших в его честь после «фокусов» с замками, сейфами, шифрами, никакой Кио не мог и мечтать. И именно о нем подумал в первую очередь Штурмин, когда увидел прикрепленный к руке американца кейс.

– С Богом, дядя Ашот, – пожелал удачи «ключнику» майор.

А у того одно правило: под руку во время работы не глядеть, в затылок не дышать. Ашот Карлович шевелит пальчиками один, улавливая через еле чувствительные зацепы шестереночек, вращаемых в определенной последовательности, нужную комбинацию.

Только бы успеть!

– Один – ноль, наши ведут, – прояснил свист на трибунах болельщик от ФСБ.

– Пусть не зарываются, а то гости психанут и раньше времени уйдут с поля, – попросил Олег поддержать проигрывающих.

Он все еще до конца не верил, что правительство Москвы гоняет мяч по их сценарию. Как все просто может оказаться в этом мире!

– Ну ты попросишь! – удивился тем не менее Игорь и вышел из связи.

Не выдержал сам Олег, заглянул в раздевалку. Ашот Карлович сидел на длинной лавке, его лысина уже покрылась капельками пота. Старик не всматривался, он вслушивался в работу шифровых колесиков на шкафчике.

– Один – один, – радостно доложил Игорь, словно это лично он выполнил предыдущую просьбу полицейского. – Гол на счету капитана.

Браво, Охотник! Если уж ты мастер, то, видать, во всем. Вот только время не резиновое, до конца первого тайма осталось восемь минут. Кто придумал эту облегченную двадцатипятиминутку! Существует во всем мире сорок пять минут на тайм – и нечего давать поблажки!

Снова заглянул в проем и радостно вздохнул. Вскрыл! Ашот Карлович вскрыл сейф и держал в руках заветный дипломатик коричневой кожи. Пять минут. А еще надо вернуть на место стену и секцию.

– Ашот Карлович, время, – дождавшись трех минут, с сожалением остановил работу Штурмин.

«Медвежатник» сам вздохнул, но вернул кейс в сейф и закрыл дверцу. Двое помощников, подцепив секцию крючьями, потянули ее на прежнее место. Возвели стену. Вместе с Ашотом Карловичем вытерли пот.

Теперь требовалось не менее важное: не дать Охотнику перебрать шифр на дверце. И Олег скомандовал отступить на подготовленные позиции:

– Запускай свору.

У ФСБ всегда имеется под рукой два-три прикормленных журналиста. Они могут ничего не писать в свои издания, но создать видимость ажиотажа, значимости, сунуть под нос микрофоны и нудно, долго, печатными буквами записывать иностранные фамилии, не оставляя личного времени «героям» – поди, плохо покрутиться на разных тусовках. В надежде, конечно, на то, что когда-нибудь на Лубянке тебя вспомнят и именно тебе «сольют» настоящую сенсацию.

И журналисты «достали» иностранцев. Больше всего лезли и фотографировали, естественно, капитана, автора гола. Охотник отнекивался, отбивался, но все равно его самолюбию такое внимание польстило. Тем более француз-охранник откровенно и с еще большим презрением глядел на суету вокруг него. Янки лишь открыл раздевалку, заглянул внутрь, а когда милиционер уступил ему свое место, разморенно уселся у двери, вытираясь полотенцем. Француз не пожелал подобного тесного соседства и ушел вслед за милиционером, ненароком добавив еще больше достоверности в организованное Игорем шоу.

… И снова сели у запертой двери подружившиеся охранники, на футбольном поле бросились гоняться за мячом, а подручные дяди Ашота взялись за фокусы с проникновением через стену. Шпионам – шпионово…

– Последний бой – он трудный самый, – принялся бурчать Штурмин, чтобы хоть чем-то занять себя.

– Два – один в нашу пользу, – продолжил трансляцию с трибун Игорь.

«В нашу» – это на данный момент в чью? Родней и дороже Охотника сейчас никого нет, но и московское правительство – оно еще может пригодиться. Но неужели не понимает, что гостям нужно слегка подыгрывать?

– Три – один.

Надежда на послематчевые пенальти – бред больного воображения. Стоит скорее удивляться, как еще иностранцы противостоят столь сыгранной команде, какой является московская сборная. А что у Ашота Карловича? Фотоаппарат с микропленкой у одного из подручных, но тот пока внутрь раздевалки не вызывается. Стоит, спокойно курит в форточку…

Остается и Олегу спокойно насвистывать военный репертуар. Ретро. Самое стильное направление нынешнего времени, когда все объелись пойлом из рифм «люблю-хочу», а «два кусочека колбаски» – и это в стране Пушкина! – наконец-то перестали считаться шедевром. Неужели начинают выпрямляться мозги? Но что там в раздевалке?

Ашот Карлович почувствовал взгляд, приподнял голову. И уже по одному этому жесту, который позволил себе «отэпэушник», угадывалось: есть надежда. Единственная подлость в этой закономерности: когда она появляется – не остается времени.

На этот раз Олег, успокаивая дядю Ашота, как мог спокойно кивнул: а у нас оно есть. Хотя какое это время – десять минут! Это вспомнить номер телефона начальства, набрать его и покаяться в очередном провале.

– Три – два.

Игра в разгаре. Между командами, между разведками, между странами. Кто-то ведет в счете, кто-то догоняет. Ашот Карлович, хотя бы ничью!

Занервничали и помощники. То ли убивая, то ли удерживая секунды, Олег попытался угадать, кто из них «Федор». На мероприятие, как правило, создается ДОФУ. «Дмитрий» – это ныне дядя Ашот, то есть досмотр негласный. Сам Олег вкупе с Игорем в роли «Ольги» – осмотр визуальный, в простонародье – «стоять на стреме». «Федор» всегда фотографирует и камуфлирует, а «Ульяна» работает по компромату – девочки, половые акты, непотребный вид, взятки. Сегодня, сейчас на первые роли должна выйти буква «Ф». Она первая и основная! Создатели славянской азбуки братья Кирилл и Мефодий, чей памятник по иронии судьбы стоит совсем рядом с налоговой полицией, к сожалению, в разведке не служили и потому затолкали ее в самый конец алфавита.

Зато класс показал «Дмитрий»! По тому, как метнулся в проем с зажатым в ладони микроаппаратом все-таки не угаданный «Федор», стало ясно: дядя Ашот в очередной раз утер нос замочным хитрецам.

– Три – три, – с чувством некоторого облегчения доложил Игорь расклад сил на поле.

– А хоть пять – семь, – впервые безмятежно откликнулся в эфир Олег.

– Ты хочешь сказать?..

– Фирма феников не фяжет, – намекнул на начало фотографирования Олег и отключился.

Зашел в раздевалку сам. Дядя Ашот в перчаточках перелистывал странички в блокнотах, «Федор», став для устойчивости враскоряку, нажимал на миниатюрную кнопку в игрушечном аппаратике. Единственное, что изменилось, – Ашот Карлович принялся сам поторапливать помощника: кроме съема информации, требовалось вернуть на прежнее место и документы, и цифры в кодах, и стену. Украденные сведения ценны и работают только в том случае, когда противник не догадывается об этом.

У официального входа задвигали креслами: скорее всего, милиционер принялся оттаскивать их на старые места. Дернулась дверная ручка, напомнив полицейским про их собственные сердца – дернулись в ответ. Хорошо, что медики не додумались в порядке эксперимента или ради своих кандидатских и докторских диссертаций подключать приборы к «семейке» ДОФУ, – выходили бы из строя от зашкаливания через раз. Давай, Ашот Карлович, отмотай кинопленку назад, восстанови статус?кво на территории, в которую вторглись хотя и не по собственной прихоти, а исключительно в интересах безопасности Отечества, – но в любом случае нелегально. Сейчас не только московское правительство работает в футбольной подставе. В еще большей степени подставлена налоговая полиция, а из всего прикрытия и оправдания – давняя стрельба Охотника по живности в архангельских лесах. Фиговый листок и то плотнее и шире. Может, стоило все же командам сфотографироваться, чтобы избежать никому не нужного международного скандала?

– Все, – впервые разомкнул уста дядя Ашот.

С фотографической точностью, словно в самом деле откручивая кино в обратную сторону, выставил кейс чуть бочком обратно в сейф, свесил под определенным углом с ручки-лба чуб-цепь.

Настало время Олегу самому выходить на Николаева. Но что за прелесть подобные включения!

– Слушай, композитор, тебе он нужен, этот футбол? Ну гоняют мяч жирные бездельники, а мы-то тут при чем? Пойдем по пивку ударим. «Балтику-5» знаешь?

Игорь или дара речи лишился, или забыл ответить, что, впрочем, по состоянию одно и то же. И мчался с трибун, видать, столь стремительно, что перехватил полицейских чуть ли не на следующем шаге. Убедился по общему настроению, что все прошло гладко, но доставил еще раз радость и себе, и ДОФу – переспросил:

– Удачно?

– Осталось не запороть пленку. Как у вас там, в ФСБ, нормальные проявщики имеются, или снова нам становиться к ванночкам? – поигрался гордостью за свою контору Штурмин.

Игорь торопливо протянул руку: проявка и изучение материалов – прерогатива инициатора задания. Налоговая полиция пусть занимается своими налогами. Хотя и он не прав, тысячу раз всем объяснялось: сбором налогов занимается налоговая инспекция, а полиция…

Бесполезно. Пока лично у тебя зуб не посверлят, бормашину не проклянешь.

По мобильному связался с мамой. Даже не притворялся, признался себе сразу: если Надя звонила, она сообщит об этом быстрее, чем поинтересуется его самочувствием. Хотя до появления Нади выше здоровья сына для нее ничего не существовало,

– Как самочувствие, сынок?

Так, разговор можно закруглять, след не взят.

– Все хорошо. Поездка в Крым пока не отменяется, так что рассчитывай.

«Если не улечу в Хабаровск», – не стал ловчить, признался себе и в этом: откровение служебное за откровение личное. Кошмар, что делает с людьми возраст…

… К сожалению, интуиция насчет Хабаровска не подвела. Начальник оперативного управления уже наверняка знал о результатах операции, и, возможно, даже чуть больше самого Штурмина, потому что встал из-за стола довольный. Но слова сказал совсем о другом, смертельном для отпуска:

– Что там твой «крестник» насчет Хабаровска прошептал? Насколько это реально?

– «От людей на деревне не спрятаться», – успел пропеть Штурмин. Далось ему это ретро! А признался, хотя и в ущерб себе, но честно: – Я бы ему поверил.

– Верь, – мгновенно разрешил генерал. – А раз вы уже здесь, набросайте новый планчик рабогы по Стайеру. Его надо гнать, не давать останавливаться. И тогда он начнет совершать ошибки… Свободны.

Подобная фраза в устах начальства – прямо противоположна своему изначальному смыслу. «Свободны» – значит, чтобы не теряли время в моем кабинете, отпускаю вас работать. Пусть пока и над планом.

Николаич за дверью развел руками: извини, но обстоятельства выше нас. К тому же ты ведь все равно просил поначалу пару дней, а впереди еще целых две недели. Выкрутимся. Точнее, скажем так: выкручивается тот, кто крутится.

Светлым пятном оказалось лишь лицо Клинышкина. Почему-то не пожелав докладывать при Николаиче, подмигнул после его ухода:

– По одной из традиций, скорее всего нас и касающейся, в косички на Востоке старики вплетают родовые тайны.

– Откуда знаешь? – встрепенулся Олег.

– Живу я долго, – скромно пожал плечами Василий.

Штурмин даже не стал реагировать на наглость молодого.

– Богданович утащил у Трофимова какую-то тайну, – озвучил он то, что для Клинышкина стало уже известно. – Пока мы не знаем какую. Но наверняка ценную… Василий, странное дело: у меня появилось желание лететь в Хабару. С чего бы это?

– Со мной поведетесь – и на Северный полюс вместо Крыма полетите…

– Убью!

Глава 4

Самое досадное, что в Хабаровске, с его забежавшим аж на семь часов вперед временем, розыску практически ничего не светило. Трофимов из Калининграда, что Штурмин предугадал сразу, исчез. Григорий Григорьевич и другие опрошенные клялись, что никоим образом не касались того дальнего края и даже не предполагают, что может связывать их вконец исчезнувшего шефа с Дальним Востоком. Лети туда, не знаю куда.

За утешение, видимо, следовало считать то, что генерал утвердил план по Хабаровску после официальных поздравлений и благодарностей, пришедших из ФСБ. Правда, с ключевой поправкой: перенес срок возможной командировки на Дальний Восток с «сентября» на «сразу». Как же, помним: «Противника надо заставить совершать ошибки…»

Зато теперь, когда взят билет, получилось, что он на несколько часов предоставлен самому себе. В мобильном телефоне ради этого вынут блок питания, и никто не вмешается в личную жизнь. Езжай в любую сторону, встречайся с кем угодно. Осталось выбрать, как с пользой занять время.

Лукавил, лукавил перед самим собой Олег. Прекрасно и давно он знал, куда направит усталую, старую мордашку преданнейшего «Москвича». На Минское шоссе, а там поворот в Баковку. Чтобы с удовольствием увидеть Надю – в немного тесноватом спорткостюме.

– А ничто человеческое нам не чуждо, – проговорил вслух Олег и по привычке потянулся щелкнуть по носу обезьянку-милиционера.

Рука зависла над пустым местом, но он улыбнулся. И завернул к слепящему солнцем универсаму…

– Нет и нет, уберите!

– А это не вам, – пожал он плечами, когда Надя категорически выставила руки против пакета с гостинцами. Предсказуемые в своей агрессивности люди слабы тем, что к их реакции можно подготовиться. – Сударыня, хозяйничайте, – отдал фрукты запрыгавшей от радости Вике.

– Вы ее приучите к подаркам, а потом, в один прекрасный момент, их не окажется и…

– Когда я смогу, с вашего позволения, естественно, приезжать, они у нее будут всегда, – не пообещал, а сообщил Олег. Силком забрал у Нади лопату, которой она вырубала сорняки у ограды, – Потом, мне кажется, ребенок должен знать, что существуют нормальные, дружеские отношения.

Надя поправила очки, но спорить не стала. И лопату не отобрала. Наверное, ежам тоже не всегда приятно ходить с выпущенными иголками. А может, и иголки-то – мягкие? Кто притрагивался?

Не Надежда, а сплошная зоология.

Если бы!

– Вас Мария Алексеевна послала?

Шипы оказались достаточной твердости и убираться внутрь не собирались. И отныне надо запомнить навсегда: близорукие перед нападением очки не снимают, а именно поправляют, придавая им устойчивость.

Философия, черт бы ее побрал! Нет бы отбросить лопату, подойти к Наде и обнять, прижать к себе. И не отпускать, пока не отогреется и не затихнет.

– Что вы так пристально смотрите? – Надя не смогла прочесть его мысли и напряженно замерла.

– Я хотел подойти и обнять вас, – не без усилия признался Олег и специально наклонился к сорнякам, чтобы не видеть реакции Нади.

А когда поднял голову, она уже уходила к дому. Обиделась? Она может, у нее не заржавеет. И наверняка приняла для себя какое-то решение.

Ничего не оставалось делать, как продолжить прополку чертополоха. И ждать. Ежели позовет к столу на чай – простила, нет – тихонько за калитку и в «Москвич». И с чего это вздумалось изменять собственным правилам?

Крапива обожгла руки – и нет бы своя, а то из-за расшатавшегося забора, просунув крысиную морду в щель. Ограде требовалась помощь не меньше, чем грядкам, чем дому, чем Наде.

– Дядя Олег, возьмите, – неожиданно послышался за спиной грустный голосок Вики.

Все, можно не оглядываться.

Девочка протягивала ему пакет с наспех набросанными в него продуктами. Вике безумно не хотелось расставаться с подарками, она и пакет-то не возвращала, а больше как бы прижимала к себе.

Олег присел, протянул к Вике руки: иди и расскажи, что случилось.

– Мама сказала, что надо отдать вам. А я еще ни одной сливки не успела попробовать, – бесхитростно поведала девочка.

– А хочешь?

– Да.

– Тогда кушай, – Олег распотрошил пакет.

– Мама сказала, что нельзя.

– А мы вместе будем есть. Я в этом году сам еще ни разу слив не ел. Держите, сударыня.

Загораживаясь спинкой от окон, девочка торопливо принялась засовывать в рот спелые, с треснутой кожицей ягоды.

– Вика!

Девочка вздрогнула, уронила из ладошек схваченные про запас сливы. Глазки беззащитно уперлись в Олега: что мне теперь будет?

– У тебя хорошая мама, – успокоил ее Олег. Хотя про себя в сердцах произнес недавно подуманное: «При чем здесь ребенок?»

Встал с колен. Его в дом не зовут. Собственно, ему самому все здесь сиренево. Не появлялся он здесь сто лет – и мир не перевернулся.

Воткнул в землю лопату. Попал ею в кирпич и, пока шел к калитке и оттуда на прощание оглянулся, пытавшийся изо всех сил устоять черенок вынужден был поклониться за труды и улечься рядом с пакетом. Нади нигде не было видно, словно голос ее пришел с небес. Лишь Вика-сударушка осторожненько махала ему рукой.

Поднимаясь по лестнице домой, издали увидел в дверях квартиры записку. Кто на сей раз встал в очередь за ключом?

Наивный! Ради ключа его бы дождались, по-собачьи свернувшись калачиком на коврике у входа. Только что хваленый розыск давал через листок бумажки иную альтернативу, о которой минуту назад не могло и подуматься.

«Завтра вылетаем в Архангельск и м.б. в Плесецк. Билеты заказаны. Хабаровский сдай. Свяжись с нашим или своим дежурным. Игорь Н.»

– Так, куда я сегодня еще не летал? – постарался спокойно пошутить над собой Олег, еще не начав анализировать предложения фээсбешника.

Если тот знает про Хабаровск, значит, в очередной раз Олега без его ведома женили. Скорее всего, дело в проявленной микропленке, достаточно серьезное и срочное, ежели руководство Маросейки пошло на подчинение своих интересов в пользу Охотника с Лубянки.

Устало, наверняка оглохнув от собственного несмолкаемого зуммера и потеряв всякую надежду на то, что когда-либо с его дребезжащей головы снимут двуполую черную шляпу, позвал к себе квартирный телефон. Так и есть – оперативный дежурный. Пришлось подходить и признаваться:

– Да, я уже знаю.

Не дав хозяину поставить на плиту чайник, телефон снова попросился в руки. Николаич! Не надо волноваться:

– Да-да, вылетаю. Конечно, в Архангельск. Проблем нет.

Это Олег как бы уже назло себе. Не должно у него быть собственных проблем, и они никогда не возникнут, пока на Маросейке держат его затычкой для каждой бочки. Штурмин туда, Штурмин сюда. Вы не справились, вы незаменимы. Отпуск? А что это такое?

Понимал, что напрасно себя уничижает, что работа по Охотнику достаточно серьезна и того же Клинышкина к ней не подпустят на пушечный выстрел, но захотелось Олегу пожалеть себя, потеребить ранку. А может быть, Надя виновата в подобном настроении? Тогда совсем кранты: нет на пути ничего опаснее, чем противопехотная мина и незамужняя женщина.

… В Шереметьеве Игорь шепнул на ухо:

– В кейсе Охотника оказались чертежи и технические характеристики компьютерных систем, над которыми сейчас бьются лучшие умы тех самых закрытых НИИ, которые мы представляли на форуме. А главное – какое-то электронное плато. Что к чему – узнаем позже. И еще – у полковника куплен билет на Архангельск.

– Что сие значит? – сразу спросил Олег, чтобы не ломать голову за всю американскую разведку. – Или снова выяснение на месте?

– Единственное, что пока знаем точно, – Охотник вылетает вслед за нами, послезавтра. Точнее, мы опережаем его на день.

Послезавтра – это еще не тридцать первое…

– Над версиями работает целое управление, – думая, что считывает его мысли, раскрывал дальше карты Игорь. – Но кто-то должен сидеть на острие иглы. Вдруг потребуется в самый последний момент сломать ее? Времени на все про все – всего-то меньше недели, – подтвердил капитан свои гарантии быстрого освобождения.

Но это смотря кому быстрого. Из Хабаровска, в котором он был бы сам себе хозяином, Олег мог в крайнем случае смотаться на встречу – никто бы и не узнал. А вот Лубянка подобного не позволит…

Попытался зацепиться за последнюю соломинку:

– А почему ты решил, что времени уйдет меньше недели?

– У Охотника виза до первого сентября.

Догнали! Первое – это уже осень. Детишки в школу, шпионы – в Америку.. А он – в отпуск. После 31 августа никому не нужный. Сколько надежд возлагалось…

– Загружаемся, – ногой подвинул сумку к стойке регистрации Штурмин. Попутно и равнодушно при этом вспомнил, что впервые не взял с собой в дорогу неразлучные инструменты.

Глава 5

Последние командировки позволили Штурмину приметить две особенности, незаметно появившиеся в обществе.

Если в поездах народ все больше читает оставшиеся на коммунистических позициях «Советскую Россию» и «Правду», не забывая при этом громогласно поносить власть, то в самолетах пассажиры молчаливо шелестят многостраничным «Коммерсантом» и чопорными «Известиями».

Больше стало сдаваться командиру экипажа на время полета пистолетов. Им с Игорем пришлось выстоять целую очередь, чтобы расстаться со своим оружием до приземления в Архангельске.

– Так входят в цивилизацию, мой друг, – глубокомысленно изрек Игорь, согласившийся с наблюдениями Штурмина.

– Мне кажется, человечество выбрало не самый лучший путь к ней, – осторожно намекнул Олег на сегодняшнюю ситуацию в стране.

… В отличие от Калининграда, Архангельск встретил без солнца, а тем более без радуги – так, скверненькое серенькое северное беспогодье. Благо, что не зима. И в город ехали медленно, хотя никаких «солдат Гитлера» вдоль дороги в полный рост не вставало, просто вся дорога оказалась вспученной.

– Город на болотине-то, – водители всегда оправдываются за медлительность машин, боясь, как бы их самих не уличили в непрофессионализме. – Сколько тут уже слоев асфальта набухали – бесполезно.

Поселиться пришлось в городской гостинице. Первым делом Олег невольно посмотрел на плафоны и с улыбкой вспомнил Татьяну Сергеевну – заставила-таки обращать внимание на сервис. Две машины – от ФСБ и полицейская – стояли в ожидании под окнами, и первым управившийся с новосельем Игорь предложил:

– Я проеду к местным контрразведчикам, прощупаю на всякий случай все возможное с Плесецком по их данным. А ты, наверное, пока свободен.

– А потом скажешь: «Мы пахали», – не принял такой жертвы Штурмин. – Мотнусь в охотхозяйство.

Подъезжая к охотничьему управлению, Штурмин вдруг поймал себя на мысли, что исчезнувшего архангельского егеря представляет так, будто это Богданович. Два объявленных в розыск фигуранта слились воедино, и он посчитал это плохой приметой: значит, они еще не отпечатались в памяти каждый на своей полочке. А отличаться они обязаны, как пятак и копейка – и на вес, и на ощупь, и на значимость.

Главный архангельский охотник с большой вышитой звездой в зеленых петлицах срочно уезжал в мэрию и поручил Олега «генерал-полковнику» – у бородатого жилистого заместителя красовались три звезды поменьше. Он завел в кабинет, увешенный шкурами и рогами, картами и фотографиями, усадил гостя за стол напротив себя. А почувствовав, что собеседник еще и слушает заинтересованно, вывалил белорусским говорком все болячки и проблемы – от подкормки зверя до отсутствия запчастей к снегоходам.

– А иностранцы? Они на что любят охотиться? И как часто приезжают?

– Если откровенно, рассчитывали на большее. Дикие условия тайги, дикие звери… Надеялись на фанатиков охоты.

– Нету?

– Таких, как наши, – и близко! Им в первую очередь подавай комфорт, а наши сторожки еще дедами построены, топятся по-черному.

– А вы можете сейчас, по фамилии, определить – куплена ли этим человеком лицензия? – начал сужать круг интересов Олег. Правда, тут же прикусил язык: в розыске заранее никогда не произносятся конкретные имена. Но поправился легко: – Я мог бы посмотреть списки тех, кто заказал себе охоту на ближайшие дни?

– Конечно. – Охотник полез за листочками, долго копался в них, отбирая необходимые. Подал тощенькую стопочку.

– Здесь все? Или могут каким-то образом оказаться неучтенные? – зарывался в глубину своих проблем Штурмин.

– Если заявки официальные, а не браконьерство, то – все. Но списки могут меняться каждый час: заявок немного, поэтому мы принимаем их по мере поступления.

– Я посмотрю то, что имеется? – деликатно попросил Олег оставить его одного.

Хотя можно было не оставаться – фамилии Охотника, под которой тот въехал в страну, не оказалось. Думает объявиться за день? Если рейс послезавтра, то до конца визы у него остается ровно неделя. Куда направит янки свои стопы? Где поведет охоту? И на что?

– Аккурат тридцать первого августа открывается охота на гуся, – сообщил областной охотовед, словно Олег вслух поинтересовался подобными проблемами. – А сейчас так, мелочевка.

Все-таки тридцать первое августа! От этого числа, похоже, не уйти. Нет смысла выяснять, Всероссийское ли общество охотников и рыболовов вкупе с туристическими фирмами и американской военной разведкой работали против ею встречи с Зоей, но то, что им удалось небывалое, – вот оно, на его собственной шкуре печатными буквами. Тридцать первое… День, на который у него запланировано значительно более существенное, чем охота на гуся. А американец наверняка каким-то боком привязан к началу сезона, разведчики такого ранга и в самом деле случайных совпадений не позволяют.

– До свидания. До завтра, – с завистью посмотрев на украшение стен, попрощался Штурмин. В сто первый китайский раз пообещав себе заняться интерьером собственной квартиры.

В приемной начальника налоговой полиции секретарша и помощница закрутились с чаем, занимая Олега и давая возможность генералу спокойно закончить беседу с каким-то посетителем.

Собственно, Штурмин хотел только представиться и поздороваться. Отрывать людей – не в его правилах, розыск приучил тянуть за собой поменьше народу. И потому смотрел на волнение и суету женщин спокойно. Больше занимало ожидание звонка от Игоря: что там у него?

– Вас спрашивают из ФСБ, – вовремя, не дав истомиться ожиданием, заглянул в приемную дежурный.

Игорь на другом конце провода рвал и метал – от невозможности сразу же поделиться известиями. Про встречу вечером в гостинице не захотел и слушать, попросил встретить его у здания налоговой полиции.

– Тридцать первого августа в Плесецке запуск нашего и израильского спутников, – это первое, что сообщил он, покинув машину. – И – факс. От наших! Они расшифровали записи.

Замолк в предвкушении вопросов. Не дождался: Олег не торопился выпытывать то, что и так лезет наружу и сейчас само произнесется. Конечно же, опять что-нибудь, завязанное на последний день лета. Кто еще не подсоединился к гонке-преследованию? Президенты России и США?

– В кейсе Охотника были чертежи израильского спутника связи и технические характеристики компьютерных систем на наших ракетах-носителях! – торжественно произнес капитан, словно сам сидел внутри ракеты и отвечал за безопасность работы всех систем.

Но сообщение в самом деле оказалось более чем серьезное – это не пернатые и водоплавающие. Хотя и тех не забыть бы. Слишком совпадают даты.

– Дай, – попросил Олег телефон.

Набрал с бумажки номер охотхозяйства, поинтересовался у «генерал-полковника» новостями. Тот понял, чего желает розыскник, и обрадовал сразу:

– Поступила только что еще одна заявочка, – и в лоб, точнее, в ухо, без подготовки, хотя подобные новости надо готовить заранее даже для людей с железной психикой, назвал фамилию Охотника. – Поедут тридцать первого на гуся. В район Мирного.

Мирный. Это же Плесецк! Вернее, Плесецк – это небольшой поселочек, от которого шла привязка к местности у первых строителей полигона. Военные, испытывающие новую ракетную и космическую технику в боевых целях, выстроили рядом свой городок с совершенно противоположным названием – Мирный. И Охотник, сделавший подстраховочный кульбит с Северодвинском, уже наверняка там. А завтра – тридцатое августа, день вывоза спутника на старт.

… Начальник космодрома, предупрежденный о приезде москвичей, ждал в своем кабинете. Армия почувствовалась сразу – никаких секретарш в приемной и чая на подносе. Телефонные звонки короткие, только для доклада. На стене карта России с пометками и флажками: полигон по запуску и испытанию ракетной техники простирался до самой Камчатки, куда и вбивались, словно в кол, ракеты из Мирного.

– Начальник особого отдела подполковник Ткачук, – представил впущенного адъютантом в кабинет офицера. – С чего начнем?

Игорь протянул факс. Полигонщики по очереди прочли его, посмотрели на капитана: что еще?

– Разведчик где-то здесь, рядом.

Стоявший у окна особист выглянул в окно – мы порой воспринимаем слова настолько прямолинейно, что в бесхитростности своей уподобляемся детям. Сам смутился этого жеста, потому что в его исправление тут же предложил, исходя из здешних возможностей:

– Мы готовы взять под персональный контроль каждого, кто соприкасается с нынешним запуском. Если, конечно, не опоздали.

Собственно, этого и хотели просить москвичи. Однако начальник космодрома глядел дальше и думал над иным:

– Этот старт двойной, то есть наряду с основной массой мы запускаем и субспутник. – И пояснил сразу, прекрасно увидев в приехавших дилетантов от космоса: – Наш спутник оказался весом полегче, чем мы можем забрасывать на орбиту, и израильтяне попросили подбросить вместе с ним свой. Мы называем это – «на халяву». Но за деньги.

– Что за объект? – сразу поинтересовался Игорь.

– А кто его знает? Контракты заключает Российское космическое агентство, а наше дело – лишь запуск. Установка и обслуживание иностранных спутников осуществляется специалистами той страны, которая платит деньги. Мы не имеем права касаться начинки.

– Значит, израильтяне сейчас здесь, у вас?

– Да, в своем монтажном цеху. Своя охрана, своя пища.

– И они охотно согласились лететь вместе с нами?

– Это мы охотно согласились лететь вместе с ними, – загадочно повернул смысл генерал. И ответил на то, о чем беспокоился капитан ФСБ: – Страховая компания проверила надежность фирмы.

– А что за программа у нас? – не отлипал фээсбешник.

– О-о, программа достаточно перспективная. Без работы не останемся, – более чем конкретно поведал начальник. После военной цензуры все газетные материалы звучат так: «В энской части энский подполковник…»

– Здесь есть конкуренция между нашими странами? – задал Олег свой, налоговый вопрос. – Что теряет Америка, если мы запустим этот спутник?

Генералу вопрос не понравился – слишком откровенно, в лоб. Он озабоченно посмотрел на стену, где рядом с открытой картой располагалась еще одна, спрятанная за шторой. Но, наверное, риск сорвать пуск возрастал до такой степени, что хозяин кабинета и космодрома вынужден был признаться в истинных намерениях российской программы:

– В последнее время Россия потеряла два спутника. По старости, – успокоил генерал насчет космических войн. – И над некоторыми пространствами Земли мы сегодня своих глаз и ушей не имеем. Завтрашний запуск сделает нас полноценными, ликвидируя частичную глухоту и слепоту.

– Но если идет столь серьезный запуск, зачем брать в упряжку иностранцев? – возмутился Игорь. – Ведь любая случайность…

– А вы нам дали денег на запуск? – повысил голос и генерал. – Хоть копейку вы нам дали из Москвы? Деньги появились только оттого, что мы согласились подбросить на орбиту израильтян.

Хотя Игорь не собирался спорить, генерал продолжил дискуссию, может быть, отвечая сразу всем оппонентам. Или убеждая самого себя в необходимости подобного шага:

– Непатриотично? А что прикажете делать мне, командиру, если для того, чтобы не остановились «санитарка» и хлебовозка, мы сливаем им горючку со всех остальных машин полигона? Не пробовали жить такими гордыми, когда офицерам выдаем хлеб, оставшийся после солдатского обеда? Вот вы нам кроме этого, – указал на факс, – зарплату привезли? А у меня здесь такие умы служат, что все разведки мира сохнут и стонут по таким специалистам. Поддержите их. Сохраните для будущего России.

Сглаживая инцидент и успокаивая нервы командира, Олег тем не менее настоятельно поинтересовался:

– А над какими районами у нас «окна»? Там сейчас что-либо происходит, связанное с интересами Америки? Военными интересами, – уточнил, вспомнив ведомство Охотника.

– В провале у нас часть Персидского залива. Туда и запускаем.

– Отлично! – восторженно воскликнул Игорь, мгновенно забывший о предыдущей вспышке. Видимо, некоторые сведения о действиях американцев в Персидском заливе ему были более известны, и подобная информация подтверждала какие-то предположения Лубянки. – Хорошо. Но это может оказаться правдой? Я имею в виду… – замер, но в конце концов назвал то, о чем уже все догадались, – подрыв, вывод из строя нашего спутника?

– В принципе, при нынешнем развитии техники, да. – Генерал, только на днях ставший доктором технических наук, перед защитой покопался в учебниках и схемах основательно. – Если дать сбой в системы ракеты-носителя или, в момент расстыковки, самому спутнику…

– То есть американцы, в принципе, готовы взорвать израильский субспутник ради срыва всего запуска. Но ведь претензии тогда к той фирме, которая…

– Фирма – частная, и ее свободно могут подставить, – отмел сомнения генерал, изначально принимая худшую версию контрразведчиков. – Если, конечно, за дело возьмется Пентагон или ЦРУ. Национальные интересы важнее. А может, вошли в одно русло интересы Израиля и США – тогда субспутник заранее обрекался на гибель.

Посмотрел на Ткачука. Молчаливый особист подтвердил кивком головы: вариант прекрасен.

– Но почему его тогда сразу не начинили взрывчаткой, если к тому же нам нельзя в него заглядывать?

– Ситуация могла измениться – или проясниться – в самый последний момент. Разведчик просто мог сидеть и ждать команды. И она поступила.

Игорь, хлопнув себя по лбу, достал из дипломата фотографии, что засняли в кейсе. Полигонщики склонились над ними, раскладывая веером по столу заседаний. Если подполковник-особист только попытался что-то понять в формулах, то генерал сразу же схватил фото электрического плато.

– Это что?

Игорь развел руками – разве мы доктора наук? Генерал стремительно обошел рабочий стол, нажал селекторную кнопку:

– Срочно ко мне начальника конструкторского бюро. – Возбужденно потряс фотографией: – Вот это… это может все, о чем мы говорили. Стоит только заменить эту штуковину на нашей ракете, – он посмотрел на особиста, в чьи обязанности входила безопасность работ. Вспомнил наконец и канал, по которому намечалась передача ложного плато: – Почему мы упустили из виду охотхозяйство?

Даже Олег мог ответить, что по той же причине – от безденежья, которое заставляет не то что охотников, а целый испытательный полигон якшаться с зарубежниками.

Собственно, начинались внутренние разборки, и капитан постарался прервать их, перенести на поздний срок – хотя бы на первый день осени:

– Сейчас охотников возьмем мы. Единственное – прозвоните им для авторитета от своею имени: мол, прилетели москвичи, желательно ублажить и вывести их на гусей. Ну и, конечно, одеть нас в снаряжение, достать ружья.

Генерал посмотрел на подполковника, и теперь уже Ткачук пожал плечами: разве это проблемы?

Глава 6

Их ждали. Оно и понятно: как ни крутись вокруг иностранцев, но те постреляют и уедут, а у москвичей руки длинные и память избирательная. Ракета с орбиты сойдет – про это быстрее ими забудется, чем то, как принимали и чем поили. И охотникам ли этого не знать! Да еще военным, почти полностью зависяшим от гарнизонного начальства. При случае зажмуг гак, что сам позеленеешь пуще доллара.

– Просим. Не брезгуйте, пожалуйста: чем богаты, тем и рады, – распахнули перед приехавшими дверь сторожки.

Да, насчет сервиса «генерал-полковник» прав. Нары в углу, грубый стол посредине, бочка-«буржуйка» с жердочками над ней для сушки одежды и обуви – условия не тянули даже на киргизский манат.

– Нам Константина, – попросил-потребовал Игорь.

– Это я, – набычил лоб встречавший.

А вот настоящий Охотник сидел за столом с… Вот уж чего ни при каких обстоятельствах не ожидал Олег увидеть, так это своего фигуранта, архангельского егеря. Которого полгода ловил Майстренко. Впалые щечки, острый носик, плохо выбритый кадык, маленькие круглые глазки, казалось, бегающие и на фотографии в ДОРе – конечно, он. Имя, если не изменяет память, – Сергей. Его ищут по всей России, а он преспокойненько отъехал за триста километров и пьет чай у военных охотников!

– Принимайте пополнение, – шумно, неуклюжестью подтверждая свое оговоренное лохство в охотничьих делах, пошел на дальнейшее сближение с компанией Игорь.

И сразу вернул Олега к действительности: основная задача – это янки. И спутник, который должен взлететь в космос и перекрыть-таки Персидский залив, не дать противнику – по газетам, правда, едва ли не лучшему другу! – сотворить втихомолку и без лишних глаз то, что задумано.

Перегруппировать силы перед нападением на Ирак? Установить тайно ракеты на территории Кувейта? Когда-то Советский Союз сам вез на Кубу ракеты, закамуфлированные под комбайны.

И никто, кроме России, не сможет заглянуть сегодня под американское одеяло, которое они почему?то посчитали нужным расстелить за тысячи километров от собственных границ и объяснить это национальной безопасностью.

На стол с бочки-плиты водрузился закопченный чайник. Отыскались на полках и побитые, с черными глазками посреди отколотой эмали, кружки.

– А как насчет этого? – выставил на общий стол бутылку водки с черной наклейкой «Господа офицеры» Игорь.

Лох – он и есть лох: настоящие охотники пьют после стрельбы, а не перед ней. Даже дармовую водку.

За дебилов, похоже, их и приняли. Даже архангельский егерь, напрягшийся поначалу больше Охотника, – и тот отошел, стал двигаться, что-то говорить. Как все же зовут его? Подтвердятся ли подозрения?

– Олег, – Штурмин подал руку поочередно всем троим.

Американец что-то пробурчал невнятное, Костя повторил свое имя, а егерь подтвердил:

– Сережа.

Он?

– А мы будем стоять на номерах или бродить? – добавил бестолковость в разговор и во мнение о себе Олег.

Тут уж и Охотник не выдержал безразличия, вздохнул: одновременно и с облегчением – приехавшие в самом деле нули без палочек, и раздраженно – находиться рядом со столь явной глупостью неприятно, даже на короткое время. И попытался незаметно подать знак архангельскому другу, что-то типа: ты – идешь, я – остаюсь. Олег напрягся и испугался первого, что пришло в голову: они хотят разъединиться? Или показалось?

– Через час выходим, – посмотрел на часы Константин. – Стволы в сторону друг друга не направлять, – посчитал нелишним напомнить для москвичей простейшие из правил. – В подозрительное и невидимое не стрелять, могут оказаться люди. Пусть даже и браконьеры.

Что за знак сотворили фигуранты? А если один из них в самом деле останется в сторожке? До последней минуты они могут не говорить об этом, выигрывая время и инициативу. А перед выходом бац – и все с носом. Надо срочно готовить запасной аэродром, подрабатывать ситуацию.

Игорь ничего не приметил, продолжал рваться в бой.

– Вы за нас особо не волнуйтесь, – думая, что самое неудобное – это опека охотников, пробивал дорожку в этом направлении капитан. Через час окажется, что не то что опекать – следить не за кем будет.

А оставаться нужно как раз ему, раз путать карты начинает Охотник. Скорее всего, встреча и предполагается именно в опустевшей сторожке.

Олег глянул на свой рюкзак. Туда при экипировке из дорожной сумки перекочевала заветная зеленая косметичка, в которой среди туалетных принадлежностей есть средство на подобные случаи в жизни. Раньше оно всегда шло для усмирения противника, а Игорь вроде бы не из их числа. Рисковать? Все должно выглядеть более чем естественно. Охотник хитрее лисы, фальшь поймет сразу. И быстрее, время идет…

Покопавшись в рюкзаке, Штурмин вытащил шоколадку, разломил ее прямо в обертке на кусочки, выложил на стол. За добавкой для Игоря к вновь кипятившемуся чаю сам сходил к плите. Держать на весу горячий чайник, закрываться спиной и незаметно сыпать порошок в кружку капитана – делать все одновременно оказалось сложновато. В какой-то момент рука дрогнула, и вместо требуемой порции из пакетика в дымящуюся воду ушло вдвое больше белого порошка. Конечно же, пургена – надежнейшего спутника всех тертых контрразведчиков. Извини, Игорек, но дело требует жертв. Тебе никакой охоты, ты – остаешься. Остаешься так красиво, что ни один комар, даже из хваленой американской разведки, носа не подточит. Надо лишь чуть подождать, пока лекарство возымеет действие. Вот только двойная порция…

Но, как говорится, что другим – смерть, то русскому норма. Капитан сидел как ни в чем не бывало, рассказывал анекдоты и байки из столичной жизни, а Олег подгонял: быстрее, быстрее. Понос должен начаться раньше, чем Охотник сообщит о своем решении остаться…

И Игорь не подвел. Он сначала заерзал, недоуменно прислушался к процессам внутри себя. Потом глаза его помимо воли стали округляться, забегали по сторонам.

– Извините, где здесь у вас туалет? – тихонько спросил у хозяина.

Константин успел показать только направление, хотя в лесу туалет всюду. Схватившись руками за живот, Николаев вылетел наружу. Добежал, видимо, только до первых кустиков, потому что стены сторожки не спасли от сладострастных для Олега звуков. Моцарт!

Вот теперь – алиби. Полное.

Вернувшись, капитан виновато и стыдливо пожал плечами. Олег недовольно пробурчал якобы для него одного, но услышали все:

– Говорил тебе, не ешь рыбу.

Рыбой угощал особист, Штурмин сам уплетал ее за обе щеки, но капитан на всякий случай оправдался:

– Так на вид казалась такая аппетитная.

К предыдущему раздражению на лице Охотника прибавилось и презрение. Как и в случае с французом на стадионе, прятать свои эмоции перед русскими он посчитал еще более зазорным.

Что, собственно, и требовалось доказать. Шпионов подлавливают на человеческих слабостях, а в списке пороков не обязательно главенствуют деньги и женщины. Чванливость и пренебрежение к другим – не меньшее зло, приобретенное американцами за свою историю.

– О! – снова подхватился Игорь и метнулся старой дорожкой.

Прекрасно! Музыка становится все бравурнее, марши победнее. Ваш ход, господин полковник.

Охотник ерзал на лавке, хотя к его кружке Олег не прикасался. Как бы то ни было, карты уже спутаны и планы нарушены.

Хотя еще больше их мог смешать в своем гневе Игорь. Сидение в одиночестве под кустами даром не прошло, он наверняка о чем-то размышлял и вернулся, в упор глядя на предполагаемого виновника своего несчастья.

А Олег посмотрел на хозяина: в таком состоянии можно брать человека с собой на охоту? Мол, дружба дружбой, но истина дороже, и лично я готов поступиться…

– Тут кое-какие травки есть, – полез военный охотник под потолок, где малюсенькими снопами висели на жердочке пучки трав. Прислушался к происходящему на улице: – Охоты, конечно, не получится.

– Давайте я присмотрю за ним, – вдруг произнес американец давно ожидаемое Олегом. – Вы пойдете к реке, а я похожу здесь, у озера.

Костя хотя и озабоченно, но кивнул в знак согласия. Все же сидит в русском мужике одновременно и подобострастие перед иноземным, и гостеприимная услужливость.

А вот у вернувшегося Игоря глаза, устремленные на Олега, уже налились бычьей кровью. Конец операции и всем, кто к ней причастен!

Но на этот раз выручил сам полковник, подыграв в невероятную масть:

– Мы решили, что я могу остаться с вами, поохотиться поблизости, у озера.

Бык, приготовившийся к атаке, замер: вместо красной тряпки ему вдруг показали ведро с овсом. А во взгляде капитана Олег прочел окончательное смятение: ничего не понимаю, что, в конце концов, происходит?

– Есть решение, – подтвердил Олег: – Мы, – показал на себя и егерей, – идем на реку, а вы вдвоем остаетесь на озере. Утром считаем трофеи.

А сам проколол взглядом коллегу: молчи и не рыпайся. Даже занялся более важным делом: снял оказавшиеся великоватыми ботинки с высоким берцем, засунул внутрь кусочки ваты. Лишь бы Игорь видел затылок. Затылок в разведке – это все спокойно, не раскачивай лодку.

– Выходим, – поднялся хозяин.

На улице темнело на глазах. В одну сторону смотришь – вроде ничего, еще видно, а чуть перевел взгляд – намного темнее. Вернулся взором на прежнее место – ан поздно: – и там проступили более темные краски.

А с первыми лучами солнца ракету повезут на стартовую площадку. Интересно, Охотник станет ждать команды «Пуск» или с этими же самыми лучами умчит в Архангельск, а оттуда в Москву? Почему все-таки он здесь оказался? Что должно произойти во время охоты? Ключ-разгадка у него самого или передан дружбану Сереже? Голову на отсечение, что в лесу или сторожке намечается встреча. Вот только тщедушный и хитроватый Сережа или сам Охотник выйдут на контакт? И поэтому правильно сделано, что ты, Игорек…

Доказывать снова оказалось некому. Капитан на данный момент «служил» не орбитальной российской станцией, а американским «челноком», снующим туда-сюда и соединяющим землю и небо. Избушку и лес.

– Давно брали в руки ружье? Стрелять не разучились? – с ехидцей поинтересовался Сережа.

Мол, один уже наохотился, вы не такой же? Ладно, щуренок, тебя самого буквально вечером ждут менее веселые вопросы.

– Стрельба – не проблема. Не заблудиться бы, – на всякий случай, если вдруг потребуется исчезнуть самому, начал снова оправдывать себя в будущем Штурмин. Соломку, очень важно стелить соломку заранее.

Переиграл. Чуть-чуть переиграл, потому что ему указали место в середине цепочки – здесь не потеряешься. Костя, соответственно, шел впереди, Серега-щуренок сзади. Ну и пусть идет. Не оглядываться, лишний раз не вертеть головой. И как там Игорь? Особист, если у него есть мозги в голове, не может не взять под контроль избушку. Продержаться до утра. Ракета – завтра, Зоя – завтра, стать самим собой, оставив роль долбаного москвича-охотника тоже, даст Бог, завтра.

Костя радовался всего лишь навсего предстоящему утру:

– На зорьке пойдут. Стаями. Выберем местечко, на взлете и подловим.

Какая проза!

– Как там мой сотоварищ? – попытался Олег через заботу о ближнем вытащить на откровенность Сережу: может, расскажет что-нибудь дополнительно об Охотнике.

Не раскололся, ничего не ответил.

– Пришли, – сообщил Костя.

Они ступили на небольшую поляну с шалашиком – видать, давно облюбованное охотниками место. Отныне имеющее почетное название «Поляна имени Тридцать первого августа». Значит, река поблизости, от нее несет сыростью. И потяжелел воздух от комаров. Сколько же этой гадости в тайге! И плевать им на всякие мази и кремы.

– Костерок соорудим, нам и надо – часа три до рассвета перекантоваться, – предложил собирать сухостой Костя.

Все еще якобы боясь заблудиться, Олег прилип к Сереже и трещал огромными ботинками по сучьям рядом с ним. Егерь пока никак не проявлял недовольства, но это ничего не говорило о его истинных намерениях. Зверь всегда долго и тщательно готовится, он зря прыжки не делает.

Нет-нет, американец рисковать не станет. Ему нельзя. Он должен остаться вне подозрений. Или хотя бы вне улик. У него с собой ничего нет, и он никому ничего передавать не станет. Если провал – то он случится у Сережи-дурачка. Но провал – в чем? В передаче плато? Какой гаденыш отыскался в стартовом расчете? За что Ткачук получает деньги?

Впрочем, деньги он не получает, зарплаты нет. У стартовиков тоже…

Но спокойно, не дергать ниточку, она очень слаба.

Когда коброй на мелодию ночного леса вытянул шею дымок, Олег опять на всякий случай сработал вперед:

– Все-таки мы что-то не то съели. Помассировал живот, обреченно вздохнул и поспешил в лес. Там быстро вышел на укрытый туманом берег реки, порыскал по нему, изучая подходы. Как ни в чем не бывало вернулся к огню, смущенно пробормотал:

– Мужики, вы уж меня извините. Если что, оставляйте одного и делайте свое дело.

У Сережи презрение на лице отразилось посильнее, чем у Охотника. Олег перестал и запоминать, за что отыграется впоследствии на егере. Но что отыграется – факт.

Зато Костя плюнул на все мытарства с москвичами, перешуршал шалашик и залез внутрь: на охоте он привык получать удовольствие, а не носиться с туалетной бумажкой.

Сережа наклонился к огню, посмотрел на часы. Видимо, стрелки подошли к нужному расположению, потому что волнение, помимо его воли, начало вырываться наружу. Егерь поворошил костер, ощупал себя, еще раз глянул на часы и поднялся. Проверил двустволку.

– Пойду прогуляюсь по бережку. Не загаси костер.

Привязывает Он привязывает последнего свидетеля к месту, не давая ему двигаться.

Егерь потоптался немного и пошел в сторону реки, все убыстряя шаг. Скрылся в темноте и чаще. И вот тут, придерживая брюки на случай, если вдруг выглянет Костя или срочно вернется Сережа, Олег поспешил в обратную сторону. За первыми же елками стремительно сделал круг, вышел на уже знакомое место на берегу. Плеснула волна, и по тому, что егерь присел и растворился совсем, Олег догадался – лодка. Переправа! Встреча на другом берегу?

В три движения сбросил с себя одежду, хотя еще не определился, плыть ли за объектом. Но когда остался в одних плавках, иного вроде бы и не оставалось.

Легкий плеск стал методичным – Сережа заработал веслом или шестом. Времени на раздумье больше не оставалось, и Олег пошел в туманную воду. Никогда не причислял себя к моржам, но стук зубов, раздавшийся бы на всю округу, сдержать сумел.

А вот вылезать наружу оказалось намного холоднее, чем окунаться в воду. И дробный стук зубов сдерживать стало совсем невмоготу. Положение спасло лишь то, что в пляс пошли не все тридцать два братца: одна потеря осталась в Калининграде.

В подошвы ног впились сучья, шишки, корневища. И не скажешь «ой», не шумнешь, отпрянув в сторону. Не прихлопнешь комарье, набросившееся на него словно вши на бомжа. А тут еще и Сережа затаился, не вылезая из лодки. Пришлось и Олегу ежиком с торчащими попурышками замереть у кустиков. Но до чего холодно!

Сережа легонько свистнул. Вместо Олега ему ответил кто-то другой, и Штурмин, не принятый в дуэт, вообще перестал дышать. Встал на колени, пополз к месту встречи. Впервые позавидовал Игорю: у того хоть перерывы в свидании с лесом и комарьем имеются, да и полностью оголяться не требуется. Заснять бы картинку на видео и таким, как Надя, давать просматривать вместо ужастиков – очень интересная служба в налоговой полиции. На карачках. Голым против двустволки. Чем заряжена?

– Я здесь, – подал голос Сережа.

«А мы здесь», – продолжал общаться с ним Штурмин. Но когда-либо побеседуем и вслух. Побесе?едуем! А что делать с тем, кто вышел на связь? Что важнее, за кем ползти дальше?

– Привет.

– Привет.

Есть контакт. Но ведь встретились не для того, чтобы поздороваться. Что-то наверняка передалось! Нет, пусть Сережа плывет обратно один, он – пустой. Надо идти за связью. Не додумался взять с собой одежду!

Незнакомец оказался еще осторожнее егеря, и его шаги послышались лишь после того, как плеск воды от весла умолк. То есть когда Олега искусали так, что он опух и, похоже, увеличился в размерах вдвое. Но сам-то ладно, переживет. Что станется с Сережей, когда не обнаружит на поляне кострового? Побежит на поиски?

Бледной, изъеденной поганкой замирая при неосторожных движениях, дрожащим листком прилипая к стволам, зайцем петляя вслед за удаляющимися от реки шагами, Штурмин все дальше и дальше оставлял позади и реку, и одежду. Смех будет, если его самого голого поймает охрана космодрома. Ничего ведь не докажешь! А как пойдет незнакомец по улицам?

Накаркал. Впереди послышались голоса, потянуло дымком от костра.

– Стоять! – вдруг шлагбаумом перекрыл дорогу ствол карабина. Как раз из-за того дерева, к которому он хотел приникнуть.

Первое, что профессионально отметил Олег, – это приборы ночного видения на оружии. Значит, за ним наблюдали давно? Но тогда могли следить и за незнакомцем! Может, особисты?

– Стою, – согласно замер Олег.

– Куда спешим? Почему голый?

По кочану!

Спрашивающий вышел из-за ели. Оказался он в маске, пятнистом комбинезоне. Олег снова почувствовал ночной холод и представил, каким бледно-зеленым и смешным он выглядел в ночном прицеле. А спину заедали комары…

– Почему голый, я спрашиваю? – ствол уверенно приблизился и уперся в грудь.

Что тут ответишь? Только что-нибудь идиотское.

– Гуляю.

Если бы не конспирация, сохранность оставшихся у Олега зубов осталась бы под вопросом.

Сзади, промеж лопаток, как раз там, где хотелось почесаться особенно сильно, вперся еще один ствол. Благодать! И все же не должна, не должна здесь орудовать банда. Слишком режимный объект, чтобы можно было полковнику американской разведки найти на нем сразу столько предателей.

– Кто у вас старший? – пошел сам ва-банк. Разговоры у костра не прекращаются, но ведь незнакомец может попить чаю и пойти дальше.

– А что бы вы хотели? – раздалось сзади. Олег повернулся и… улыбнулся. Особист. Подполковник.

– У них произошла встреча, – кивнув на путь, по которому прошел незнакомец, сказал основное Олег.

– Мы отследили. Возьмите, выпейте.

Ткачук протянул фляжку со спиртным. Олег не стал отказываться, обжег себе горло и нутро.

– А вы где разделись?

– На берегу. Все, я назад. Перетрясите связь, кажется, у них произошла передача.

Подполковник успокоительно кивнул. Значит, половина сидящих у костра людей – его агентура, если столь уверен в контроле.

Глава 7

Перед возвращением к костру Штурмин проверил карманы, снял надетые было брюки и окунул их в реку. Выжимая воду на ходу, вволю колотясь от холода, выбежал на поляну.

– Ты где был? – подскочил к нему Сережа, забыв про рамки приличия.

– А тебе какое дело? – не менее грубо ответил Олег и сел к костру, вытянув к огню брюки: москвич здесь он и не намерен держать ответ перед бегающими по лесам провинциалами. Читай – папуасами.

– Обделался, что ль? – высказал предположение егерь и облегченно захихикал.

Штурмин промолчал, как бы подтверждая догадку охотника. С полным разочарованием в охоте заворочался и завздыхал в шалаше Костя.

– Все в норме, – нейтрально попытался успокоить коллег по гусю Штурмин. И себя заодно. Только вот не заболеть бы теперь.

И стреляли они потом в шумящее от крыльев рассветное небо, и собирали трофеи, и брели к сторожке, громко перекликаясь и уже не следя друг за другом. Охота закончилась – и каждый ее участник вновь вложил в это понятие свой смысл.

Не отвечая на немой взгляд капитана, Олег сосредоточился на разгадке молчаливого диалога двух фигурантов:

«Все в порядке?»

«Само собой. Не беспокойтесь».

Беспокоиться Сереже следовало теперь за собственную задницу.

Охотник, получивший нужную информацию, принялся упаковывать свою сумку. Теперь Штурмин позволил ответить на вопрошающий взгляд товарища:

«Да, да. Все в порядке. Сам-то как?»

«С этим разберемся после. Главное – ваш поход».

«Обижаешь. Неужели могло произойти по-иному, чем нужно нам?»

Произойти, конечно, могло, не сработай грамотно подполковник-особист. Но оказались-таки в нужное время в нужном месте военные контрразведчики, и все разрешилось без выстрелов. Бегать рядом с космической ракетой, потрясая пистолетами, вообще-то несерьезно, но при плохом исполнении увертюры могло случиться и такое.

– А вы что, уже собираетесь уезжать? – мог позволить Олег задать вопрос американцу. И остаться совершенно равнодушным к любому ответу.

– Да. Знаете, самолет сегодня днем. – Пробыв ночь с капитаном, разведчик словно еще лучше стал изъясняться по-русски.

– Жалко, не постреляли, – продолжал язвить Олег.

– Но мы с вашим товарищем поговорили о жизни. А охота никуда не уйдет, еще будем здесь.

Провожать Охотника к машине вышли все. Олег даже уложил в багажник его сумку, по привычке помяв-пощупав ей бока, а когда выпрямился, вдруг не увидел Сережу. С надеждой оглянулся на сторожку, но делать резкие движения при американце исключалось. Оставалось ждать, когда разведчик уедет. А тот словно специально тянул время, долго и трогательно прощался сначала с Игорем, потом с Костей, всовывал ему в руку безделушку-сувенир. Тот отказывался, и Олегу пришлось поторопить события:

– Дают – бери. До свидания, – помахал рукой Охотнику.

Черта с два. Отъехал плавно, с достоинством. С чувством удовлетворения от выполненного долга. Но когда машина скрылась за деревьями, Олег опрометью бросился в сторожку.

Пусто.

– Где он? – выскочив обратно, крикнул Косте.

– Кто?

– Сережа твой.

– Где-то здесь, – пожал плечами охотник, и, может быть, впервые тень сомнения по поводу всех этих приездов и странного поведения гостей мелькнула и у него на лице. – А что?

Ушел. Струсил, почуял опасность, решил перестраховаться, получил указание от работодателя, – исчезновение егеря можно было назвать как угодно, но суть и результат от этого не менялись: подельник исчез.

– Ждешь здесь, – приказал Игорю, тоже мало что соображающему, но кивнувшему в готовности исполнять приказ: лишь бы больше никаких пургенов.

Штурмин сначала побежал, а потом лишь определился, куда и зачем. К лодке! Наверняка Сережа решил уходить по воде – самым лучшим и быстрым способом. А по берегу Емцы охотничьих избушек, где можно переждать собственный страх и подозрения, – как поганок.

Не совсем точно, где шли ночью втроем, но в нужном направлении несся и Олег. На сколько минут егерь опередил его? Где-то на пять – семь. Плюс – знание им самого короткого пути к реке. Значит, Олегу остается только скорость. И как же неудобна великоватая обувь. Лучше бы ботинки жали, как те итальянские туфли. Когда придут времена, что розыскник начнет сам выбирать условия работы?

– Никогда, – сам себе и ответил Олег.

Лес ночью и лес днем воспринимаются совершенно по-разному. Только вот расстояние от этого не меняется. И не забывать вслушиваться в звуки, иначе можно налететь на выстрел. А со следующей командировки вместо инструмента надо возить обувь. Кроссовки. Надел, взял низкий старт – и рвешь финишную ленточку.

Бег – ускоренный шаг. Пробежка – отдых. Заодно подгибаешься под ветви. Хотя в полусогнутом состоянии дышать еще труднее. Бег – ходьба. Даже если егерь двинулся в другую сторону, надо перехватить лодку, а потом подумать на досуге, где ловить фигуранта.

Но Сережа – простой и незамысловатый, как штаны пожарника, – бежал все-таки к ней, родимой. Уже на последнем рывке Штурмин услышал ставший знакомым плеск весла. Выбежал на берег. Мало что соображая, но увидев отходящую от зарослей лодку, прыгнул сверху в нее.

Ошибка егеря состояла в том, что он отбросил весло и попытался схватиться за ружье. Но времени не хватило. Правда, не хватило силы и Олегу перелететь все расстояние. Удалось только-только дотянуться рукой до края лодки, качнуть ее, но сам он свалился в воду. И все равно егерь потерял равновесие. Отчаянно попытался устоять, но на колени упасть пришлось.

На ноги вскочили одновременно, благо воды оказалось Олегу по колено. Но и весло егерь из рук не упустил. Им и размахнулся, метясь не конкретно в голову или грудь – а просто ударить врага. Наотмашь.

Олег успел увидеть, как весло, светясь нимбом, неслось сверху, затмевая солнце. Что успевал сделать – это прыгнуть в ноги врага, вцепиться в них и не разжимать пальцы, хотя послание с небес не обещало ничего приятного. И оказался прав: особой боли от опустившегося на спину весла не почувствовал. Впрочем, у вошедших в гон боль всегда отстает на несколько минут. Чтобы прийти позже.

Сережа сопротивлялся с остервенением. Ему бы, дураку, оторваться и бежать по лесу, в котором наверняка он ориентировался лучше. Но что-то зациклило, а может, обозлило: выпрыгнув из неустойчивой лодки, тянулся к горлу Олега, хватал зубами за руки, бил куда ни попадя ногами.

Олег же, стараясь не обращать внимания на удары, стал сосредоточиваться и копить силы. Он уже увидел, куда нанесет свой удар, и едва Сережа, теряя от излишней суеты дыхание, приоткрылся, пальцами, тычком ударил под выпирающий небритый кадык. В шее хрустнуло, проломилось вместе с хрипом, и егерь, закатывая глаза, рухнул вниз.

– Ничего… оклемаешься, – удерживая за волосы его голову над водой, успокоил в первую очередь себя Олег.

Чуть отдышавшись, поволок егеря на берег. Там первым делом вырвал у него из брюк ремень, оторвал пуговицы – со спадающими штанами драться еще неудобнее, чем в воде. Перевернул поверженного противника на живот, давая откашляться и отрыгаться водой. Уставший бороться за свободу Сережа теперь боролся за жизнь, и перехватить ему ноги ремнем было несложно.

– Вот теперь – все, – опустился на землю и сам. – Все, Сережа. Отпрятался.

Снял ботинки, вылил воду. Подошвы ног горели еще от ночной прогулки, сбитые пальцы умоляли о пощаде, и Олег бережно помассировал их, успокаивая, словно маленьких. Сережа зашевелился, пытаясь освободиться, и пришлось стукнуть пяткой по пояснице: лежать, голубчик! Отжал куртку. Брюки снять не успел: в небе послышался рокот вертолета. Искали наверняка его, потому что звук уверенно приближался к берегу. Значит, Игорь сумел связаться с полигоном, а Костя сообразил дать наводку на место ночной охоты.

В последний раз сделал отчаянную попытку освободиться из капкана егерь, но снятым ботинком Олег придавил ему шею. А по шее уже били, шея – это больно.

– Так-то оно лучше, – поблагодарил Олег замершего пленника и, превозмогая разгорающуюся боль в спине, стал размахивать курткой, привлекая внимание вертолетчиков.

Те заметили прибрежную парочку, повертелись над ней, очевидно, передавая по рации координаты спешащей лесными тропками группе. Себе местечко сесть поблизости не нашли, остались в небе. А когда в лесу послышались голоса и раньше всех на опушку выскочил подполковник-особист, в первых словах, с которыми обратился к нему Олег, оставалась все та же тревога:

– Слушай, а кто это? – кивнул на пленного.

Ткачук застыл от неожиданности: а разве не ты его брал? Но пришел в себя быстро:

– Сейчас разберемся.

Полигоншик опередил основную группу на достаточное расстояние, и Олег успел задать второй вопрос, на который уж точно должен был иметься ответ:

– Что запуск?

– Ракета уйдет. Вовремя и без помех. У тебя кровь из носа, – подал носовой платок.

– А что хотели сделать?

Тут подполковник радовался еще больше и откровеннее:

– Ерунда. Думали, что в завязке кто-то из наших, но оказался один из промышленников, приезжающих с завода обслуживать ракету. Как и ожидали, намеревался подменить плато. В момент расстыковки давался сбой на компьютеры и… ищи пыль в космическом пространстве.

Подошел Игорь:

– Жив-здоров?

– А ты?

Исчезнувшее было сомнение по поводу ночных злоключений снова нарисовалось на лице капитана. Но начал он издалека.

– Чего вдруг ломанулся за этим обалдуем? – кивнул на егеря, которому Ткачук набрасывал наручники.

– Так и мы работаем тоже, – пожал плечами Олег. – Налоги. Вернее, их неуплата.

– Хорошо, но с чего меня пронесло? – приготовил на последний момент самый мучающий его вопрос фээсбешник.

– Наверное, съел что-нибудь, – и здесь не стал вдаваться в подробности Штурмин. – Погоди, – приметив что-то за спиной капитана, пошел к шалашу. Там уставился на деревяшку, прибитую под трофеи.

Остановившийся рядом капитан осмелился потревожить друга только после того, как понял: лично он не рассмотрел на ржавых гвоздях подвешенных рябчиков.

– Что увидел?

– Глаза.

– Чьи?

– Пацаненка. Мальчонки лет шести. Не видишь? – Штурмин потрогал дощечку.

– Неужели с собой повезешь?

– А как же: на охоте – и без трофеев?.. Сегодня тридцать первое?

– Да, с утра началось. Куда-то опаздываешь?

– Уже опоздал.

– Намного?

Кто ж его знает? Пока как минимум – на сутки.

Глава 8

О, как не хотел подходить Олег к телефону!

Все-таки товарищ Попов был изначально не прав, своим радиоизобретением лишая человечество возможности укрыться от назойливых друзей и вечно нуждающегося в тебе начальства.

– Да, – по-военному деловито, еще в лейтенантстве отринув всеобщее «алло», подал голос.

– Извините…

Олег резко выпрямился и непроизвольно застонал от боли: удар веслом по спине оказался более чувствительным, чем кулаком по лицу. За него, собственно, и дали больничный, настращав дикими последствиями и предписав покой. Вернувшись в Москву первого сентября, и то под вечер, Олег остановил свой бег за просочившимся сквозь пальцы последним летним днем и в самом деле улегся на диван.

Но прозвучавшее в трубку робкое извинение…

Услышав стон, женщина на другом конце телефона повторила то же самое, но уже не напряженно, а испуганно:

– Извините. Надя?!

– Мне Мария Алексеевна сказала… – заторопилась она и, боясь, что на долгую беседу не хватит духу, призналась сразу: – Я прошлый раз была не права.

– Вы в городе? Как ваши дела? Бьетесь над своей кандидатской? Как сударушка Вика? – выбросил Олег кучу вопросов, лишь бы она не вешала трубку.

– Я в городе. Над кандидатской бьюсь. Вика молодец, – оголила Надя все фронты наступления Штурмина.

– У мамы были? Может, какие книги нужно достать? Домой когда поедете? – бросил дополнительный резерв на передовую командующий.

Новые две массированные атаки Надя даже не заметила, настолько необстрелянными и необученными оказались брошенные в бой новобранцы.

– Зайду в магазин – и домой.

– В продуктовый? – зацепился за малюсенькую высотку Олег. И тут же, закрепляя успех, выбросил в тыл разведчиков, изначально хитрых и изворотливых: – А если бы я попросил вас купить мне… – зырк глазами по генштабовским столам и картам, а на них только остатки яичницы на сковороде, – …с десяток яиц.

А сам вжал голову, ожидая близкого разрыва снаряда. Противоборствующая сторона с выстрелом замешкалась, дала возможность перевести дыхание, но – не пощадила.

– Нет, я не в продуктовый, – партизанкой на допросе мужественно соврала Надя. Не забыла опять лишь главного: – Извините

– Жалко, – не стал лукавить Олег. – А давайте я отвезу вас домой.

– Нет-нет, – едва не повесила мгновенно трубку Надя. – Вам надо отдыхать. Я и позвонила, чтобы… чтобы вы знали. До свидания.

Почему поэты до сих пор не сочинили проклятие телефонным гудкам?

– В Крым, – тихо и сразу после их морзянки произнес Олег.

… Тетя Галя, уже совсем старенькая, долго, подслеповато и подозрительно вглядывалась в него, решая – признавать ли в незнакомом мужчине своего племянника.

– Я, я это, теть Галя, – улыбался Олег из-за закрытой на крючок калитки. – Ваш племянник.

– Оле-ежек, – поверила тетя в племянника и отворила калитку, чтобы обнять гостя. – Как Машенька, как мама?

– Вас часто вспоминает. Все мечтает увидеться.

– Ну и надоть было забрать с собой.

Олег опешил: а ведь и в самом деле! Что стоило взять маму сюда! Неужели не отодвинула бы свое репетиторство, чтобы увидеться с сестрой?

Хотя знал прекрасно Олег и причину, по которой не подумал о матери. Конечно, это Зоя. Никого не хотелось иметь рядом в свидетелях – не то что самой встречи, а даже чтобы кто-то узнал о ней.

Чувствуя, что оправдания хиленькие, что виноват перед мамой, стал вытаскивать гостинцы, фотографии. Словно случайно, наверх выложил свой школьный, выпускной снимок. И тут же приступил к задуманному:

– Мои-то одноклассники показываются в Кировском?

Если Зоя приезжала два дня назад, тетя Галя должна знать.

– Давноть никого не видала, Олеженька. Никуда не хожу, ноги болят, и ко мне мало кто заглядывает, – не поняла его ухищрений тетя. – Говорили, что Сергунчику руку отрезало по пьянке, так то давно.

Сергунчик пил еще в школе и меньше всего интересовал Олега.

– А вот рядом со мной Зоя…

– Зоя? – тетушка вгляделась в фотографию. Значит, не виделись, если надо вспоминать. Можно было маму привозить… – Это с окраины поселка-то? Второй раз замуж вышла, да как удачно!

– Она разошлась с Виктором? – Олег впился взглядом в того, кто стоял около Зои с другой стороны на фотографии.

– О, вспомнил вчерашний день. Плохо жили, совсем худо, – погоревала тетя над снимком. – Детишек им Бог не дал, а свекровь все ее обвиняла в пустотелости. А потом и развела. А когдать Зоя второй раз замуж-то вышла – не за нашего кировского уже, из Феодосии нашелся отставной морячок, – так сразу троих одного за другим и родила. То ли в охотку, то ли в отместку. Хорошо живет, щас вспоминаю – хорошо. Хвалилась надысь.

«Надысь» в тетином исполнении – это недавно. А вот «недавно» – это когда?

– Года полтора как приезжала. По-олная, хорошая.

В деревне критерий один: полная – значит, за хорошим мужем. И тем более трое детей!

Весь остальной разговор становился неинтересен. Но пришлось отвечать и про мамино здоровье, ее работу, свою службу. Вместе приготовили обед – «хоть с тобой покушаю, а то давноть уже варево не ела, ленюсь для себя одной крутиться», – и только под вечер вырвался из расспросов тети.

– Пойду прогуляюсь, посмотрю, где что изменилось.

К каналу! К третьей плите от дороги. Если Зоя все же приезжала, он увидит какой-нибудь знак от нее. Феодосия – это совсем рядом, около тридцати километров. Можно поездом, можно автобусом. Если только не забыла об уговоре.

Канал почти полностью обмелел: по его бетонному желобу едва сочилась зеленая струйка, утыкающаяся в каждую травинку и каждый камешек. Неужели здесь когда-то плавали до усталости, рискуя утонуть? Но главное – берег. Освещенный солнцем третий бетонный квадрат, обрамленный пожухлой травой.

Лучше бы она оказалась вырванной! Но ни царапины камешком, ни подрытой земли – плита ничем не выделялась среди себе подобных. Значит, Зоя не приезжала. И он опоздал больше, чем на два дня. Он опоздал на лето. На всю жизнь. К его первой любви первыми успели другие.

– Здравствуй, Зоя, – тем не менее произнес он и замер, глядя на берег. Когда-то на нем сидели мальчик и девочка и пытались заглянуть в будущее.

«А ты в Москве, наверное, сразу меня забудешь».

«Почему? Я навсегда запомню тебя, этот канал…»

«Сочиняешь ты все. Тебе и по сочинениям всегда пятерки ставили».

Принялась одергивать платьице. А Олег потянулся к золотистому от солнца пушку на щеке. Зоя сделала вид, что не замечает или не понимает его жеста, продолжала заниматься платьицем. Дотянуться не смог и, прекрасно понимая, что на второй рывок смелости не хватит, ткнулся губами в загорелое, еще более таинственное и манящее плечо Зои. И только в этот миг она, получив ожидаемое, монашкой отдернулась, сделала страшные глаза: как ты посмел!..

– Здравствуй, Зоя. Я тебя никогда не забывал. Но… но и не приехал, – одной фразой рассказал свою жизнь после отъезда в Москву Олег.

Перешел по пыльному мостку канал, присел над плитой. Дотронулся ладонью до горячего шершавого бетона. Когда-то это место было для них целой планетой…

Резко встал, посмотрел на дорогу. Пустынна. Лишь вдали на велосипеде катит мальчонка. Крути, парень, педали. Торопись, не дай себе опоздать или кому-то обойти тебя на повороте.

Глава 9

– Ожил?

Николаич, только войдя в кабинет, сразу прищурил глаз. Опытный стрелок всегда поступает подобным образом перед тем, как нажать на курок. А пуля – это наверняка он, майор Штурмин. Двойной эффект, произведенный им в Плесецке, обрушил на отдел розыска столько восхищений из самых разных кабинетов, что, похоже, у начальника отдела взыграли ревность и опасения: так незаметно самого подопрут под кресло и вынесут на пенсию. Потому и выстрелить нежданным конкурентом подальше от восторгов и славиц – самое время.

– Было бы с чего оживать, – оторвался от только что включенного компьютера Штурмин. Облокотился на спинку стула и замер от боли в спине.

Гримасу подчиненного Николаич постарался не заметить. Скромненько, как и подобает при подходе к суперзвезде розыска, поинтересовался:

– Хотел выловить тебя вчера, но что-то не получилось.

Пожать плечами Олег поберегся, но молчанием дал понять: значит, не судьба. Да и как можно выловить в Москве того, кто в реальности сидел на берегу канала в Крыму.

Поинтересовался исключительно ради того, чтобы не выглядеть равнодушным к начальству:

– Что-то срочное?

– Очередную порцию восхищений от особого отдела наших доблестных военно-космических сил передавать ведь кому-то надо.

– Лучше бы от невоенных земных женщин…

– Для тебя это проблема? – удивился Николаич, не спуская цель с мушки и прекрасно зная, что выстрелить успеет в любой момент. Но долго тянуть не стал: – Говорят, в Хабаровске безумно красивые метиски.

Не-ет, ничего не боялся Николаич – ни подсиживаний, ни выпроваживаний на пенсию. Такой зубр, как он, ведал одно: если пошла охота, ни в коем случае нельзя останавливаться ради промежуточного подсчета трофеев. Штурмин еще в запале, он еще бежит, и сил продолжить гон у него пока предостаточно. Для здоровья, конечно, пользы нет, но кто в офицерах заботится о нем?

Олег, естественно, в подобные психологические тонкости не влезал. Он понял пока одно: его жаждут видеть на другом конце страны.

Усмехнулся с грустью и сожалением. В отличие от начальника, ему казалось, что он устал: слишком огромный разброс в расстояниях и выполняемых задачах пришлось перелопатить за мизерный срок. Поэтому он хочет в свою квартиру, к заждавшимся инструментам и пересохшим корешкам. В крайнем случае – в «Москвич» и до Баковки.

Подумал и замер. Нет, в Баковку он не поедет. Туда нельзя после Зои. А то получится: если в Крыму облом, то срочно меняем курс и флаг? Да, Зоя ушла от него навсегда. Но и Надя – или кто другая – еще не пришла. А скорее всего, он просто обречен всю жизнь жарить яичницу. И тогда, между прочим, поездка в Хабару оказывается как нельзя кстати. Нет, есть в Николаиче что-то от Макаренко.

Попросил о единственном:

– Можно не сегодня?

– Можно, – согласился полковник, ожидавший более бурной реакции.

Клинышкин подлез с соучастием сразу, лишь Николаич скрылся за цверью:

– Что-то случилось? Где лицо оставили, командир?

Где он его оставил, лицо? Не угадаешь ведь, жизнь позади достаточная.

– Чем могу помочь?

Разве можно помочь тому, кто проехал свою остановку?

А жизнь казалась Олегу именно такой – с мелькающими полустанками и перестуком колес. Где-то напрашивалась пересадка, где-то просто требовалось выйти, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом. Но мчит курьерский… Сорвать стоп-кран?

– Ладно, все нормально, – отошел от притягательной красной ручки тормоза Олег. Перезагрузил компьютер, деловито осмотрел стол. Как ни старалась уборщица, но вокруг листочков теплились бархатные полосочки недельной пыли. Протрем.

– Майстренко не забегает?

– Удивительно – нет.

Тут Клинышкин не прав – в этом как раз ничего удивительного. Жора неприятен самому себе, а в отделе все станет напоминать ему о причине перехода. Оборвал – и никаких эмоций.

– Что привезти из Хабары?

– Так вы все-таки туда? – понял одну из причин неважного настроения майора Клинышкин.

– Пока туда, – не стал заранее зарекаться Олег. Сейчас раздастся звонок или Николаич сам заглянет, виновато разведет руками, и улетишь совсем в иную сторону…

Когда Николаич, сдерживая возбуждение, и вправду заглянул в кабинет, Олег откровенно и обессиленно улыбнулся фокусу.

А зря. Не надо смеяться над начальниками. Они порой приносят и хорошие вести.

– В Хабаровске зафиксировали переговоры Богдановича с матерью.

И, словно до этого разговора про командировку не возникало, безобидно спросил:

– Летишь?

Как это называется: сначала пустить зайца, а потом смотреть на поведение легавой?

– Если бы не дал вам обещание вылететь завтра, сегодня был бы там.

– Я и не настаиваю на завтрашнем дне, – согласился с мгновенным вылетом Николаич Что, потираешь руки, Макаренко? – Расшифровка беседы ждет тебя в краевом управлении Ждем известий.

Начальники, опять же, любят ждать только хороших сообщений…

Штурмин полез в сейф, в стопки разнокалиберных ДОРов. Стайер стоит на крайней дорожке. Он в меру полноват, правда, больше за счет проверочных документов. Чем же ты занимаешься в Хабаре, господин Богданович? Разгадываешь тайну, заплетенную в косичку телохранителя? Найти бы Трофимова…

Пролистал содержимое папки, восстанавливая в памяти всякую мелочь. Но мало ее, крайне мало. В карман положишь – даже не зазвенит.

– Я в кассы.

Перелететь поверху ночь, приблизить на семь часов восход солнца – разве плохо. Да еще когда кормят – и не яичницей! – да пытаются снова и снова напоить соками и чаем.

Между чаепитиями и пропустили под крылом «ИЛа» ночь и расстояние. Если представить карту и посмотреть расстояние между двумя точками последних его командировок – даже по ней много. Благо, из Архангельска привез самую лучшую находку за последнее время – дощечку из охотничьего шалаша. Лик мальчика, который начинает прорисовываться на ней под резцом. Взгляд.

Работу, в принципе, уже можно было завершить, но не хватало в ней какого-то одного штриха. Как ни крутил Олег будущий портрет, под каким углом ни рассматривал – окончательный образ не дается, ускользает.

Зато калининградская Татьяна Сергеевна получилась просто здорово. Бутон розы в ладонях тянется к первым лучам солнца, на лепестках дрожат капельки росы… Как там она сама, добилась замены плафонов и поездки в Швейцарию?

В краевом управлении тишина стояла неимоверная, словно все полицейские разом вышли на проверку.

– Офицерское собрание, – объяснил пустые коридоры дежурный.

Это было что-то новое, вернее, хорошо забытое старое: офицерские собрания как пережиток социализма ликвидировали вместе с Советской Армией и ее замполитами в начале девяностых.

– На нашего генерала к вам в Москву пришла анонимка, приехали разбираться.

– А он сам не на собрании?

– Ушел. – В голосе хабаровчанина послышались нотки восхищения своим начальником. – Сказал, как решите – так и будет.

Но начальник волновался. Он ходил по кабинету, и только появление Штурмина остановило его бег по ковру. С удовольствием вцепился в розыскника, чувствуя возможность отвлечься.

Не хотелось и Олегу влезать в анонимные подробности – на это существует собственная безопасность и кадровики. А для розыска нет ничего важнее Стайера. С анонимкой наверняка разберутся, космическая группировка пополнилась необходимым спутником в нужное время, архангельский Сережа обрел возраст, отчество и отдельную камеру, – что еще? Конечно, Богданович. Взять его – и на боковую. Спать. Долго-долго.

А начинать нужно с вопроса по прослушке – единственной зацепке Стайера в городе. Что наговорил любимый сынок мамаше?

Но генерал остудил пыл Олега:

– Начальник ОТО на собрании. Одного же вас посылать, сами понимаете…

Убивая время и «прокалывая» калининградца дальше, прошлись по традиционной схеме: паспортные столы, ГАИ, кассы, гостиницы. Вспомнил генерал и то, от чего Олег по возможности всегда старался уходить:

– Позавчера в центре города прошла крупная разборка, несколько трупов. Надо глянуть неопознанных, вдруг твой фигурант лежит в морге.

Мертвый Богданович – отнюдь не смертельно для налоговой полиции. И для него, майора Штурмина, имеющего свои взгляды именно на живых фигурантов, тоже. Сидящий в камере беглец – хорошо, но и прикрывший веки под крышкой гроба – черт с ним, тоже неплохо.

Наверное, он все же и вправду устал, если пошел на такой цинизм…

– Мне надо еще все, связанное с Китаем, – не упустил из виду пропавшую косичку Штурмин.

В коридоре загалдели, генерал напрягся, принялся перебирать бумажки на столе. Однако, когда Олег подумал, что начальник напрочь забыл о его существовании, тот первым делом вызвал через дежурного «отошника» и передал ему Штурмина из рук в руки.

Здесь Штурмина ждали более приятные вести, ради которых, собственно, и мчался из Москвы.

– Просили стать на разговор с Калининградом? – переспросил «отошник», обличьем похожий на Ленина и имевший такое же имя-отчество.

При чем здесь «просили»? Это требование ко всем, имеющим отношение к розыску, – беглецов ловит вся Россия.

– Да, по Богдановичу, – тем не менее не стал вдаваться в словесную перепалку Штурмин. В нее вступают лейтенанты, майоры берут результат.

– Вот, девочки и намозолили ушки, но кое-что добыли.

Владимир Ильич просмотрел распечатанную сводку, затем поискал нужный файл в компьютере. Высветилась часовая сетка, потом телефон матери Богдановича в городе Янтарном Калининградской области. За ним по экрану пошли красные точки – это значит, звонок шел, но трубку не поднимали. Затем одна из вечерних точек превратилась в линию – разговор состоялся.

– Пожалуйста, на двадцать два часа тридцать одну минуту по калининградскому времени.

Двойник вождя установил курсор на названные цифры, и на экране появился текст разговора Стайера с матерью. Подключили звук, и Олег впервые услышал с магнитофона голос своего подопечного:

– Мамочка, целую тебя.

– Юра? Откуда ты?

– Дела, мамочка, дела. Я в Москве, чуть подзадержусь здесь, так что не волнуйся. Меня никто не искал?

– Вроде нет.

– Я выслал тебе денег.

– Зачем, у меня есть. Ты звони почаще.

– Хорошо. Я еще позвоню. Главное, чтобы ты не волновалась.

Гудки. Конец и красной полосе на компьютере. Идиллия, сынок-отличник успокаивает маму по поводу своих отметок.

– Откуда звонил? Когда?

– Три дня назад. Из центральной гостиницы. Сделал один звонок из номера и тут же съехал.

– Фамилию поменял?

– Убрал «ич». Стал Богданов.

– Та-ак, – от проснувшегося зуда Олег потер руки. Значит, Трофимов не обманул. Наверняка он и сам где-то здесь. – Вы можете быстро, очень быстро проверить все гостиницы на проживание в них человека по фамилии Трофимов?

«Ленин» если и не обиделся, то пожалел гостя: неужели у москвичей такое устойчивое впечатление, будто работать умеют лишь они?

– Через час все данные по всем, даже ведомственным и частным гостиницам лягут на этот стол.

– Значит, ждем.

– Пожалуйста, – даже раньше срока принесли Владимиру Ильичу списки по гостиницам.

Есть! В первой же строчке сведений из «Центральной» – Трофимов Максим Сергеевич. Прилетел из Калининграда два дня назад, срок проживания не указан, доплачивает каждые сутки.

– Водки. А вот сейчас я бы выпил водки, – мечтательно прикрыл глаза Штурмин.

Что сделал «Ленин» – развел ли руками, пожал плечами, – не увидел. Но на столике остался стоять чай.

– Мне необходимо следующее, – «согласился» работать без спиртного Олег. Сосредоточился, боясь пропустить слабые узелки в сети, что зацепила малым краем добычу. И не добычу пока еще, а того, кто может привести к ней. – Выставить в гостиницу к Трофимову «наружку» и контролировать каждый его шаг, фиксировать все встречи. Сделать запрос в кассы аэропорта и на железную дорогу – не вылетал или не выезжал ли в эти дни из города человек с фамилией Богданов или Богданович.

Ему все еще не хотелось посещать морг.

Но к концу чаепития, пока оформлялось задание на «наружку», кассы «развели руками»: знать не знаем никаких Богдановых. Знакомство с криминальными трупами становилось неизбежным.

Из морга по телефону вяло сообщили, что неопознанных лежит трое, по внешнему описанию под Богдановича может подойти один.

– Приедете?

Один или сто – ехать все равно надо. Он успеет обернуться, пока «наружка» нащупает и возьмет под контроль Трофимова.

Хабаровский морг, повезло, оказался почти в центре города – никуда не пришлось тащиться. Рядом ютился похоронный кооператив «Земля и люди», огромным объявлением обещавший взять на себя все проблемы по прощанию с умершим. Под щитом крутились подозрительные ушлые ребята, шепотом предлагая подъезжающим какие-то свои услуги.

Дверь с нужной Штурмину табличкой «Судебно-медицинская экспертиза» отворилась легко, словно зловонный трупный запах, пытаясь вырваться на свежий воздух, сам подталкивал ее изнутри. Давно известно, что патологоанатомы не любят разделывать свежие трупы – вроде как бы еще к живому человеку прикасаешься. А вот полежат, подгниют…

Идущая по коридору малюсенькая росточком медсестра с чашкой чая и бутербродами в пакетике указала наверх – судмедэксперт на втором этаже. В нужном кабинетике сгорбилось над компьютером что-то огромное, в треснутом на спине по шву халате. На вошедшего не отреагировало, и лишь когда Штурмин деликатно кашлянул, пошевелилось. Сверху, в белом проеме показалась огромных размеров черная борода.

– Это вы звонили? – донеслось из нее, и, дождавшись утвердительного ответа, человек-гора указал на стул радом с собой. – Одну минуту.

Вернулся к компьютеру, на экране которого красовался череп. К нему наносились штрихи, и перед взором постепенно появлялось молодое женское лицо с узкими якутскими глазами. Сам череп стоял на столе, и судмедэксперт бережно взвесил его на своей огромной лапище:

– Дочь шамана. Триста лет. Не-ет, работа с трупами – это невероятно живое дело!

Он словно спорил с кем-то, призывая случайного гостя в свидетели, а Олег торопил изображение на экране: в данных учреждениях лучше не задерживаться.

– А вот и наша красавица, – улыбнулся хозяин возродившейся обликом северной девушке, но рукой погладил реальный череп. Еше раз приподнял его: – Смотрите, как сохранились зубы Ни одной дырочки, только потертости – видать, жевала сырое мясо и коренья. И сейчас увидите нынешних. Хотите? – поинтересовался, словно пришла краеведческая экскурсия и можно было отказаться.

По той же лестнице опустились в трупный запах, попетляли по коридору. Ногой толкнув зеленую покосившуюся дверь, эксперт и Олег грудью встретили еще более теплую и тугую волну человеческого распада. Сразу за дверью, слева, парень обмывал водой из шланга женщину со вспоротым животом. Далее конвейером лежали другие трупы, по мере приближения к выносу в траурный зал все более одетые и облагороженные. Самому крайнему, узбеку, даже припудривали синяки на лице. Правда, ноги его были связаны веревкой – наверное, чтобы не разъезжались.

Миновав морг, попали в холодильники-рефрижераторы. Здесь трупы, большей частью изуродованные, лежали словно в переполненном общем вагоне – вповалку на лавках и даже под ними. Господи, сколько же людей теряет страна! И как страшно теряет.

– Ваша троица, – подвел к полураздетым парням, изрешеченным пулевыми отверстиями, эксперт. – Выбирайте.

Из первых двух выбора не было. А вот третьего Олег вроде бы где-то видел: нос с горбинкой, черные кустистые брови. Но где? Или просто показалось? Но как бы то ни было, убийца оказался хладнокровен и более чем опытен: для всех троих контрольный выстрел произвели не по-киношному в голову, а под левую ключицу, ровно на четыре пальца вниз – именно там выходит аорта, питающая кровью головной мозг.

И так дышавший в четверть глотка Олег поспешил обратно. В первом отделении пилой вскрывали по кругу черепную коробку очередной женщины, и Олег, отворачиваясь от экзекуции, выскользнул в коридор.

– Значит, ваших нету? – понял медик.

– Нет.

Богдановича нет, а горбоносый…

И в этот момент осенило: Калининград! Куршская коса. Уральская группировка, приехавшая разбираться с Богдановичем. Горбоносый – один из тех, кто стоял на дороге и заталкивал Григория Григорьевича в машину. Уральцы настигли должника?

– Тогда… – человек-гора развел руками. Достал ими до противоположных стен коридора, и возвращающаяся уже без чая санитарка-дюймовочка вынужденно остановилась.

– До свидания. Спасибо, – кивнул Олег. Руку на прощание подавать почему-то побрезговал, а эксперт тем более не лез навстречу. С тем и разошлись.

На улице не просто вдохнул, а отдышался полной грудью. В дверь траурного зала медленно заходила группа узбеков, и почему-то вспомнились перевязанные веревкой ноги усопшего. Развязали ли? А во дворик въезжал очередной автобус с черной полосой по борту. Конвейер. В морге поток мертвых – здесь живых. Земля и люди. Не просто красивое – точное название нашли кооператоры.

А уральцы, значит, настигли Богдановича. Первыми, опередив всех. Но они ничего не знали про осторожную запись в розыскном деле: «Опасен при задержании». И поплатились. Естественно, прибрежный парень расставаться ни с деньгами, ни со свободой, ни, тем более, с жизнью не пожелает. Но что за странная косичка, притащившая клубок пауков в Хабаровск?

Посещение морга лишило мелькнувшей надежды, что искать Богдановича, может, и не придется. Придется, и еще как. Похлеще, чем архангельского егеря. И вдруг почувствовал Штурмин: у него прошла московская хандра и раздражение. Ему вновь хочется натянуть постромки и задохнуться от бега и усилий. Охота, как утверждает «Ленин», – это когда выходишь один на один со зверем.

Позвонил Владимиру Ильичу.

– Пока ноль, – сообщил тот о работе «наружки» по Трофимову. – Если что проявится, мы вас сразу разыщем.

В квартиру-гостиницу, выкупленную налоговой полицией у городских властей, возвращался на такси. Лифт не работал, и пришлось топать на девятый этаж пешком. И первое, что отметил Штурмин профессиональным взором, – очень часто встречающиеся железные двери квартир, запрятанные еще и в решетки. Народ надеялся только на себя и брал пример с англичан: мой дом – моя крепость.

В квартире-номере сначала разогнал тараканов, потом выложил на стол домашние бутерброды. Согрел чайник. Будто набиваясь в гости, позвонил дежурный по управлению – убедиться, что гость жив-здоров, заодно посоветовал заглянуть в холодильник. Стараниями хозяйственников в нем оказались консервы, сыр, масло, хлеб – и ужин получился еще лучше, чем дома. Голова от недосыпа и семичасового смещения времени гудела, но требовалось перетерпеть еще хотя бы часа два, чтобы обмануть часовые пояса и как ни в чем не бывало проснуться местным утром.

Зато встал бодрым и готовым бежать, сопоставлять, анализировать. В управлении его уже ждали.

– Как спалось? – поинтересовался совершенно равнодушный к будущему ответу генерал.

Еще бы: за столиком сидел Владимир Ильич и довольно улыбался. «Отошники» – они такие, им охоты в ноябре не надо, дай поиздеваться перед интересным сообщением.

– Сдаюсь, – поднял руки Штурмин.

– Видите ли, он сдается, – не принял слишком легкой победы генерал. – Вот так, выспавшись, прийти и сразу все узнать: без выпрашиваний ста граммов… Каково, Владимир Ильич? – спросил панибратски: как будто сам Ленин стоял перед ним, а он вот так запросто мог с вождем мирового пролетариата чайком побаловаться…

– Он, наверное, из Москвы, – посчитал возможным при генерале и в счет вчерашних дружеских отношений подколоть «вождь». Какое это благо для провинции: вроде запросто окунуть мордой в грязь москвича.

– Но кто: Трофимов или Богданович? – попросил у него хотя бы первоначальную информацию Олег.

– Трофимов, конечно, – подивился после разрешительного молчания начальника «Ленин». – Как вы и заказывали.

– Где он? Что делает?

– Откуда мы знаем, что может делать человек в поезде? – вернул внимание к себе старший по званию. – Наверное, спит. Или выпивает с соседом.

– Трофимов вряд ли станет пить, – позволил не согласиться Штурмин. И предпринял беспроигрышный ход: – Хотя я согласен, это зависит от направления движения. Если он едет в сторону Владивостока – то стопроцентно трезв, движется в обратную сторону – спит. Согласно часовым поясам.

– Значит, трезв, – расшифровался донельзя быстро генерал.

– А почему тогда я здесь? – приятно потянул кота за хвост Олег, зная наверняка, что тот не убежит и не поцарапает.

Генерал предпочел тянуть волынку:

– А неужели в машине ехать хуже, чем в поезде? Всего-то четыреста километров. Пять часов хода – и вы на реке Уссури.

Штурмин обвел взглядом стены, но карты не оказалось. Впрочем, в Сибири и на Дальнем Востоке расстояния меряют как раз сотнями километров. Это в Москве в командировку за сто верст собираются неделю.

– А что там, на Уссури?

– Станция Шмаковка.

– А на станции?

– Как всюду – касса, телеграф, светофоры, перрон. Самая большая знаменитость – это, конечно, целебная вода из источника и военный санаторий, расположенный поблизости.

– А что там делать Трофимову? – глянул на хабаровского начальника Штурмин.

– А что там делать Трофимову? – эхом переадресовал ему же самому удивление генерал: объект ведешь ты, а вопросы задаешь нам. Так не бывает. – В Шмаковке – касса, телеграф, светофоры, перрон, – непоколебимо стоял на своем генерал. И на близлежащем тоже: – Радом целебный источник и военный санаторий.

– Я не хочу в Шмаковку, – признался Олег. Черт бы их побрал, эти дальневосточные расстояния.

Но понимал и свою обреченность:

– Я тем более не люблю всякие минеральные воды, пусть хоть сто раз целебные, – посопротивлялся для виду, однако сдался: – Но если вы мне скажете номер машины, я выезжаю.

– Она ждет команды на выезд. Владимир Ильич – с вами. Удачи.

Какой подонок написал анонимку на генерала? Работать с таким – счастье. Два слова – и чертыхаясь, но добровольно едешь еще дальше, чем край света.

Глава 10

Водитель грузил в багажник джипа баулы с пустыми пластмассовыми бутылями – женщины, прослышав о поездке, заказывали воду. В сто первый китайский раз подтверждая: более доверчивых существ, особенно если вопрос касается исцелений, в природе не найти.

А в Шмаковке и в самом деле, застыв на одной ноге у края узенького перрона, устало глядел зеленым глазом в пустую без поездов даль старый, обшарпанный светофор. В маленьком зарешеченном окошке кассы виднелась еще более маленькая билетерша, непонятно зачем сидевшая на работе: если за сутки один-два поезда притормозят у одноногого худого старика, дав ему возможность проморгаться другим глазом, то и это можно считать за счастье.

– Сам райцентр в Лесозаводске, это рядом, – предложил двигаться дальше Владимир Ильич.

Всякие «недалеко» и «рядом» – это теперь для непосвященных. А Олег, отстучавший все четыре с половиной сотни километров собственной пятой точкой, даже ничего не стал уточнять: везите сколько хотите.

В отделе налоговой полиции, приютившемся в боковых кабинетиках у остальной районной власти, застали грузного седого водителя. На разложенных перед ним листочках он выводил какие-то формулы, но после того, как «Ленин» поздоровался с ученым, оказалось, что это и есть сам начальник. Приобрели смысл и формулы – ни много ни мало, а расчеты эффективности работы налоговой полиции.

– В Москву заберете, – пусть и безапелляционно, но, слава Богу, хоть не приказным тоном сообщил Олегу о его будущей миссии местный то ли Кулибин, то ли Циолковский. Потряс листочками: – Пусть начальство посмотрит. А то придумывает в статотчетах непонятно какие показатели, а тут выворачивайся наизнанку и изгаляйся. Вот, вся работа в одной формуле.

– Заберу, – сразу согласился Штурмин и умоляюще посмотрел на Владимира Ильича: избавьте от математики и гения.

Однако в районных проблемах полицейский, в отличие от формул, ориентировался слабее, и к гостям приставил своего большого, чем-то похожего на хабаровского судмедэксперта, заместителя капитана Артамонова – разместить, покормить, связаться с милицией. А к той один интерес – «проколоть» интересующие фамилии. И круг один – гостиницы, бары, санатории. Бегая по кругу за фигурантами, сам поневоле станешь цирковой лошадью.

– Обедаем в санатории Центробанка, – приступил к обязанностям Артамонов. – Единственное, мне надо на секунду заскочить в военный санаторий, он по соседству. Миссия с отказом, так сказать.

Он отыскал в папке листок, зачитал:

– «Достопочтенные господа. В сие всеоскудевающее и тяжелое время наш возрождающийся приход испытывает острую финансовую нужду, связанную с подготовкой и проведением реставрационных работ в часовне, заложенной в свое время купцом Чистяковым в честь погибшего в Цусимском сражении сына. Прошу вашего содействия в облегчении финансовых тяжб и оказании посильной помощи в благолепном убрании часовни и прихода. С упованием на Господа, Его милость ко всем нам и надеждой на вашу отзывчивость и доброхотство. Священник отец Евгений».

Олег, привыкший в деловых документах к терминологии «исполнить», «надлежит быть», «рекомендую», «срок исполнения», позавидовал стилю письма. Попросил разрешения увидеть церковное послание собственными глазами. Машинально отметил розыскные заморочки: фирменный бланк епархии, банковские реквизиты, печать с крестом вместо герба, роспись, дата – все согласно канцелярским требованиям к письму, запущенному по кругу во все инстанции. Резолюция лесозаводского Ньютона, естественно, в благих тонах и без математических формул, но отрицательная: налоговая полиция сама оскудевает и испытывает острую финансовую нужду в благолепном убранстве своих кабинетов…

– Часовня – она что, в военном санатории? – поинтересовался Олег.

А собственно, чему удивляться: икону нынче разве что в космос не запускают, а так она повсюду – и бывший райком партии освятить, и сауну «новым русским», и в кабинетах членов правительства она…

– О, военный санаторий – это наша давняя легенда, – с охотой поведал капитан о местных достопримечательностях. – До революции в нем размещался мужской монастырь, за стенами которого, говорят, жили разведчики-монахи. Потом, соответственно, вместе с белыми ушли в Маньчжурию. И утащили с собой остатки золота Колчака.

Еще ничего не произошло – машина двигалась в сторону китайской границы, Владимир Ильич поглаживал бородку, а солнце, распластавшись на капоте джипа, пыталось обмануть природу и вернуться под вечер снова на восток. Мимоходом мелькнула лишь местная байка, которых в каждом регионе как комаров в архангельской тайге. Но Олег замер. Из калейдоскопа событий последних дней для него вдруг мгновенно сложилась геометрически правильная и безумно привлекательная фигура. Она еще не устоялась, достаточно было легкого движения, случайного дуновения, чтобы рисунок исчез, разрушился. Но уже становилось ясно: золото Колчака, таинственные монахи, белогвардейские офицеры в Китае, восточные единоборства Трофимова, загадочная косичка – Богданович Юрий Викторович будет щипать травку именно на этом поле!

– Так, лично я для себя все отставляю, – тоном, после которого возражения если и могут приниматься, то не более как из деликатности, сообщил Штурмин. – Пока едем к часовне, к отцу Евгению.

Своеобразие военных городков начинается с того, что автоматические ворота на КПП солдатики толкают вручную. На этот раз хоть и в солдатском бушлате, но вышла старушка. Она бдительно повертела в руках путевой лист, ничего в нем не поняла, но успокоила себя:

– Число сегодняшнее. Проезжайте.

– Вот в этом двухэтажном здании, где между стен выложены из кирпича кресты, и жили те самые таинственные монахи в отдельных кельях, – заделался гидом Артамонов, грузно прильнув к окошку.

– А сейчас там что?

– Процедурные кабинеты, как раз в кельях. Можем посмотреть. А в том отдельном домике жил настоятель. – И сразу, опережая вопрос, перевел стрелку на нынешнее время: – Сейчас, соответственно, апартаменты начальника санатория.

– А особый отдел у них есть? – без особой надежды поинтересовался Штурмин. Когда Ткач в Плесецке дела правит – оно понятно, там космодром и испытательный полигон в одном флаконе. Но контрразведчик в санатории…

– Как же без них! – удивился некомпетентности москвича капитан. – За рекой – граница, а под нами еще всякое подземное хозяйство…

– Что подземное? – вновь взял стойку Олег.

– Ну, монахи оставили здесь целую сеть подземных ходов, некоторые по десять – пятнадцать километров. Белые-то как уходили?

В самом деле, не вертолетами же их вывозили! Но подземные ходы – это уже почти неопровержимое доказательство того, что Стайер решил финишировать здесь. Оно и понятно: заиметь золото Колчака – и зачем перелопачивать прибрежный песок. Но почему Трофимов сам не пошел на раскопки, если держал в руках разгадку тайны? Нет, геральдисты царской России были категорически не правы, когда придумали сыскарям эмблему легавой с глазом. Самый верный символ – это бессчетное количество знаков вопроса…

– А часовня там, – заместитель подвел Олега к заросшей мхом каменной лестнице и указал вверх. – Двести пятьдесят ступенек. А вот у грешников почему-то получается двести пятьдесят две.

– Значит, поднимемся ближе к небу на двести пятьдесят две, – честно признал свое количество Штурмин. И снова одним голосом сотворил из себя командира: – Мы с Артамоновым несем письмо, вы, – указал хабаровчанам, – обедать. Встречаемся здесь.

Владимир Ильич мужественно попытался что-то возразить, но Штурмин уже ступил то ли на первую, то ли на двести пятьдесят вторую ступеньку.

Где-то на середине пути пришло понимание, отчего храмы воздвигались на холмах и возвышенностях. Не только потому, что ближе к небесам. Просто к Богу нужно идти через усилие…

Часовенка еще недавно, видимо, служила смотровой площадкой для отдыхающих – по ее круглым бокам вилась вверх лесенка. Правда, нижние скобы оказались уже спиленными, закрыв ход для любопытных.

Заставленной строительными козлами оказалась башенка и внутри. Увидев гостей, вниз спустился довольно молодой отец Евгений. Вытер руки, хотя здороваться за руку не собирался. Артамонов стеснительно – при старшем по званию-то – перекрестился. Штурмин, чтобы уж если не расположить, то хотя бы и не оттолкнуть служителя заранее, поднял глаза вверх. И – замер!

С одной из икон на него смотрели… глаза мальчика из московской квартиры, в которой первый раз упустили Богдановича. Но и это оказалось не все. Точно так же, как после разговора с Артамоновым у него сложился смысл посещения Стайером этого заброшенного уголка, точно таким же озарением пришло видение и с дощечки из-под рябчиков. Олег вдруг ясно и совершенно отчетливо понял, чего не хватает в готовившейся им картине. Нимба! Такой чистый, сокровенный и беззащитный взгляд паренька, который видится ему все это время, и в самом деле может возникнуть лишь под нимбом. Одно полукруглое движение царазиком…

Пока Штурмин восстанавливал в памяти образ мальчика, капитан успел отдать письмо отцу Евгению и тот прочел ответ. С достоинством принял отказ:

– Благодарю вас, что соизволили самолично приехать. Храни вас Господь.

– Скажите, а раньше здесь вместо санатория размещался монастырь… – подвинулся ближе Олег, боясь, что собеседник снова полезет вверх заниматься росписью.

– Раньше в монастыре души лечили, а ныне – телеса. Болезни Бог дает нам за грехи, – иносказательно ответствовал монах.

– Скажите, а часто у вас интересуются историей монастыря? – не уходил Олег.

– Почти всегда. Любопытство у людей не по значимости огромно.

– Сюда, как на экскурсию, приходят со всех имеющихся санаториев, – шепнул Артамонов. – Отсюда и вид на Китай открывается очень красивый.

Но не вид, конечно, не здешние красоты могут интересовать Богдановича. Только подземелья. Клад. Золото Колчака. А косичка… скорее всего, она должна указать или привести к месту захоронения. Да, так!

– Пойдем, – заторопил вниз попутчика Олег. С небес – в преисподнюю. Сколько на самом деле ступенек в лестнице?

Выход с нее, как и положено главному атеисту, закрывал «Ленин».

– Еда в машине, – посчитал самым важным и необходимым сообщить он голодным коллегам.

– Давайте сначала поищем начальника особого отдела, – определил приоритеты Штурмин.

Артамонов, как местный, без разговоров направился к домику начальника санатория. Водитель, получивший команду расстелить скатерть-самобранку в машине, сотворил стол мгновенно, и Олег успел до возвращения заместителя перехватить под банку воды пару бутербродов.

– Сейчас будет, – победно поднял ладонь вернувшийся Артамонов.

Олег тут же вложил в широкую лапищу полицейского кусок колбасы с ломтиком хлеба. Лесозаводский заместитель примерился к еде, но растягивать удовольствие не стал – отправил в рот в одно касание.

Особист оказался маленьким, юрким, словно в других краях родившимся. Зато все мгновенно схватил, и особенно постановление прокурора об аресте, и не успели гости дообедать и свернуть грязные газеты, появился с первыми известиями. И какими!

– Богданов купил к нам путевку три дня назад, вместе со своим другом. Сегодня на завтраке предупредили официантку, что на обед, скорее всего, не придут. И точно – не пришли.

– А Трофимов?

– Такого в списках отдыхающих нет.

– У вас есть где-нибудь открытые входы в подземелье?

– Здесь, на территории, все замуровано. Если только где-нибудь со стороны Уссури…

Он посмотрел влево, невольно указывая направление.

– А справа? – подчищал место Штурмин.

– Справа… – Особист замялся. Потом все же нашел нужные слова: – Там у нас военный объект. Справа пройти невозможно.

Как говорится, дай Бог, чтобы там и в самом деле располагался секретнейший из всех секретных объектов. Богданович не имеет права рисковать, поэтому не осмелится полезть туда. А подельника себе какого-то отыскал. И на обед не пришли…

Штурмин демонстративно поправил кобуру – пусть все видят, что дело серьезное. Посчитав на этом агитацию законченной, начал новую точку отсчета. Сначала обратился к юркому особисту:

– Предупредите еще раз военных о возможности появления вот этого человека в зоне ответственности, – Олег вытащил пачку фотографий Богдановича, раздал во все протянутые руки.

Теперь следовало выбрать помощника. Остановился на Артамонове: хоть и грузноват, но знает местность:

– Мы с вами проверим берег реки.

– У меня только газовый, – согласился тот, вытаскивая за ремешок из кармана пистолет.

Газовый – это плохо. Это все равно что конфетка в кармане: раздразнить, но не наесться.

Но переигрывать не стал: случись чего, не простишь ведь себе в первую очередь. Можно, конечно, никуда не ходить, засесть в засаде и ждать ужина. Но вдруг клад найдется или, наоборот, что-то не заладится? Вдруг спугнет ненароком Трофимов?

– Расходимся. Если что… рисковать запрещаю.

– К реке – эта тропинка, – указал контрразведчик на ушедшую и сразу же потерявшуюся в тени и зарослях дорожку.

Не по ней ли ушел утром Богданович?

… Уссури оказалась речушкой достаточно широкой и вертлявой. Правда, берега тоже не особо пресмыкались перед ней и позволяли течь воде только там, где сами считали нужным. На первый взгляд даже показалось, что предпочтение здесь во всем отдается лесу, деревьям которого позволялось спускаться и к самой реке, и возноситься на самые кручи-обрывы, и даже каким-то образом переправляться на многочисленные островки. Словом, каждый жил сам по себе, и поэтому добрососедства не чувствовалось.

– Нам в этом направлении, – махнул заместитель.

В эту – так в эту. Лишь бы ближе к Стайеру. А вот с обувкой снова не угадал: «итальяшки» разносились хорошо, сидят ладно. Но создавались ведь отнюдь не для береговых камней и мокрого песка. Убеждал же себя в Плесецке, что нужно возить кроссовки…

Но под ноги Олег смотрел не столько ради туфель, сколько в надежде зацепиться хоть за какой-то оставленный Богдановичем след. Ведь не по воздуху же он летел, да еще удерживая в когтях или клюве помощника.

И старания Штурмина оказались вознагражденными. Через десяток метров в награду он получил окурок. От папиросы. Один из таких, какой видел в пепельнице на кухне у Трофимова. И вот остаток «беломора» колышется в маленькой поймочке, по времени еще не размокнув окончательно, но и не имея сил вырваться на большое течение и унестись в Амур. Значит, оружие к бою.

Очередная сопка взметнулась под ногами резко, без особых плавных реверансов: хочешь – штурмуй, хочешь – нет, ваши проблемы.

Учитывая уже промокшие ноги и большую вероятность появления грота у уреза воды, Олег жестами распределил обязанности с капитаном: «Вы – поверху, я – низом».

Борис Михайлович со своим весом справлялся вверху трудновато и трещал сучьями похлеще медведя на пасеке.

– Потише, – попросил Олег.

Но попросил совсем тихо, потому что, несмотря на главенство по службе и положению Штурмина, треск не прекратился. Да и забирался Артамонов все выше и выше, дабы не сорваться в реку. Так можно и вообще разойтись в разные стороны. А тут еще Борис Михайлович легонько свистнул.

Торопясь, чтобы Борис Михайлович не наделал еще большего шума, Олег полез по отвесной круче, цепляясь за клыкастые, рваные бока каменного берега.

– Сюда, – окликнул капитан, оказавшийся чуть выше Олега.

А еще выше, под углом, за можжевельником в сопке виднелась дыра. У входа, если судить по штрихам, дня два назад расширенного лопатами, а затем прикрытого от лишних глаз лапником, – множество следов. Штурмин выделил самые свежие отпечатки: один в сапогах, двое в кроссовках.

– Трое, – показал на пальцах Артамонову. Тот с тревогой и сожалением посмотрел на свою игрушку. Жест не остался незамеченным, и Олег, не дожидаясь ответа, осторожно заглянул внутрь подземелья. Замогильная темнота выталкивала обратно, и майор отпрянул в лесную сухую благодать.

– Давай за подмогой, – прошептал на ухо напарнику. – Всех сюда, кого можно. Пусть особист поднимет военных. У них должен иметься план «Перехват».

«Перехват» – это когда блокируются дороги, поднимаются в воздух вертолеты, закрываются кассы, когда – редкий случай – милиция и армия действуют совместно.

Как же плохо работать с колес! Нет бы спокойно подготовиться: снабдить всех связью, перекрыть дороги, посадить резерв в казармах на «…товсь», договориться насчет тех же вертолетов. Но что позволено оперу, то розыскнику видится лишь в сладких снах.

Олег снова подвинулся к холодному зеву пещеры. Хорошо, что вокруг полно веток, заготовленных для укрытия, – пользу надо извлекать и из действий противника.

Разлечься барином на солнышке не пришлось: из глубины подземелья, его далекой темноты пришел ослабленный, сдавленный хлопок. Он мог еще ничего не значить, но когда вслед послышались еще два торопливых, спешных выстрела – да, именно выстрела, Олег теперь не сомневался в этом, – весь предыдущий опыт хождения под пулями заставил напрячься. И вновь само собой сложилась мозаика, но теперь уже из отпечатков ног: в пещеры пошли двое, а третий, скорее всего Трофимов, проследовал за ними. И вероятнее всего, в третьего сейчас стреляют.

Снова два торопливых хлопка. Уже пять выстрелов. В магазине восемь патронов. Что же Трофимов лезет-то на рожон?

Выстрел. Нет, Богданович патронов не считает, с одной обоймой он вряд ли вышел бы на дело.

Олег снова заглянул внутрь, втянул себя в пещеру по пояс. Темнота оказалась не такой уж и чернильной, если удалось рассмотреть стены и потолок – достаточно высокий, дающий возможность двигаться в полный рост. И воздух на самом деле оказался не такой замогильный, как первый его глоток.

Дотронувшись пальцами до стены, отдернулся всем телом – сырость проступила сквозь камень, превратилась в жирную пленку и вязко прилипла к руке. Вроде не в царских покоях рос Олег, но пришлось пожертвовать брюками, чтобы с брезгливостью вытереться.

А вот свет, обретя вооруженного попутчика и больше не боясь остаться в незнакомом месте в одиночестве, тоже тянулся с любопытством в казематы. Но у первого же изгиба замер, чистосердечно признавшись: дальше ни ногой, боюсь.

– Боишься – так бойся, – прошептал Олег и сделал шаг за угол в одиночку.

И отпрянул назад: очередной выстрел прозвучал совсем недалеко, кажется, впереди различилась даже огненная вспышка. Стрелок движется к выходу? Сколько времени до подмоги? Минут тридцать?

И все же кто-то бежал к выходу. Оттуда, из темноты, дневной свет служил прекрасным ориентиром, потому что фонарь не зажигался, хотя наверняка был приготовлен к прогулке. Кто бежит? Где и как его встречать?

Назад Олег смог сделать лишь два шага. Земля под ногами разверзлась, рухнула вниз. Попытка ухватиться за воздух или осыпающуюся землю оказалась тщетной. Успел представиться кол, торчащий острием вверх. Последней вспышкой мелькнула икона, на которой его прокляли: оказывается, ожидание чего-то подобного сидело в подкорке мозга и мгновенно проявилось при опасности. Единственное, на что хватило чисто офицерского мужества и силы, – это не вскрикнуть от неожиданности и испуга.

Конечно, требовалось предвидеть – не могли монахи вот так просто, без ловушек выводить свои тайные тропы наружу. Но то ли колья-пики, предназначенные для непрошеных гостей, сгнили со временем, то ли подзасыпались провалы, но Олег дольше бился о стенки, чем летел вниз. Лицом упал в какую-то труху и слизь, отдернулся, попробовал побыстрее встать на ноги. Жив!

Незнакомцу повезло больше – его шаги пролетели над головой и улетучились в дыру. Кто-то из троих ушел. Если любовница в самом деле ведьма, то на воле оказался Богданович.

Больше не опасаясь, Олег подпрыгнул, пытаясь определить высоту провала. Ладонь зацепилась за край ямы, который тут же обвалился, просыпавшись на пленника. Ничего страшного, все могло оказаться значительно хуже. Лягушка тоже бултыхалась в банке с молоком до тех пор, пока оно не превратилось в масло. Надо подгрести под ноги все, что уже имеется на дне. И с какой дури он решил бросить курить? По крайней мере, зажигалка имелась бы в кармане…

Освобождая руки, спрятал пистолет за пазуху. Попружинил ноги, заодно утрамбовывая подстилку. Собравшись, подпрыгнул.

Свобода захватилась уже не пальчиками, а целыми пригоршнями. На них и повис, переводя дух. Затем, осторожно утыкаясь в стенки носками и коленями, стал помогать себе вытаскиваться наверх. Попавшее под тяжесть и хрупнувшее на часах стекло подтвердило, что несколько миллиметров удалось отвоевать. А когда зацепился за край локтем, поверил в успех. Дал секунду уняться дрожи, на всякий случай прислушался. Из темноты раздался звук, похожий на стон. Значит, стреляли все же не по летучим мышам? Но кто ушел?

Бежать к свету – и в самом деле прелесть невероятная. Не успел Олег поймать за пазухой пистолет, а пещера уже кончилась, выпуская на сухую, солнечную свободу. На всякий случай нырнул в нее рыбкой, чтобы не схлопотать пулю в грудь: вдруг, подобно ему, кто-то вздумает ждать на выходе.

Пуль не просвистело, теплый песок принял пришельца из преисподней мягко, под щебет не райских, но птиц. Временем осмотреть себя Олег не располагал: потратил его на то, чтобы зыркнуть по сторонам. Слава Богу, никого. Взбежал на сопку повыше. И – слава уссурийской тайге: прореженная невероятно, она не могла укрыть человека в темной куртке, бегущего в сторону трассы.

– Руки в ноги, – приказал себе Олег.

Под гору бежать не всегда удобнее: вероятность подвернуть ногу увеличивается пропорционально набираемой скорости. Но что подобное легче затяжного подъема – тоже неоспоримо.

Незнакомец не без оснований опасался преследования людей из пещеры, потому что оглядывался довольно часто. Но когда увидел Олега, нырять в кусты и прятаться не стал, интуитивно понимая, что из непонятной ловушки нужно вырываться, а не ждать, когда перекроют все ходы-выходы и начнется прочесывание местности. В главное преимущество ему шло расстояние, которое он успел набрать с самого начала, и теперь предстояло лишь нарастить его. Где же Борис Михайлович с компанией?

Заместитель появился на пути незнакомца один. Скорее всего, капитан изнервничался долгими сборами в санатории, назвал особисту нужное место, а сам поспешил обратно.

От случайной встречи в стороны отпрянули оба, одновременно оба и выстрелили. Лес с удовольствием соединил эхо, поймал его и принялся передавать от дерева к дереву, обсуждая новость.

Исчезнувшие в кустах противники на открытом месте больше не показывались, и, предчувствуя недоброе, Штурмин бросился в сторону Артамонова: ранен свой?

Борис Михайлович, подмяв своим грузным телом молоденькую сосеночку, лежал на склоне. Левая брючина бурела от крови, и капитан бережно придерживал раненую ногу.

– Это Богданович, – подтвердил тот. – Бегите, наши подберут. Они должны вот-вот появиться.

– В пещере еще кто-то ранен. А ты перетяни ногу жгутом, – Штурмин вырвал из брюк заместителя ремень, бросил ему на грудь.

Оглядываясь, побежал дальше. Успокаивал себя: пуля, судя по всему, прошла в мягкие ткани. Потому что когда перебивается кость, люди не разговаривают, а стонут от малейшего прикосновения.

Лес уперся в санаторный забор, но преграда для сосен оказалась столь незначительной, что они перешагнули бетонные плиты и расположились там, где посчитали удобным. Богданович мог по их примеру перемахнуть через забор, но мог побежать и вдоль него к КПП. Если решился запрыгнуть внутрь – значит, надо захлопывать дверцы. Поэтому первым делом – перекрыть КПП, где, кстати, имеется связь. А дальше станет видно.

У главных ворот старушка-солдатик таскала железные створки перед новыми машинами. А вот от санатория, к трассе, мчалась под сосновыми кронами аллеи красная «Нива».

Перемазанный, с пистолетом в руках Штурмин наверняка явил собой достаточно странное и опасное зрелище для столпившихся у КПП водителей. Кто сидел в машинах – те захлопали дверцами, кто разминался на улице – запрыгнули за свои жестянки, как за каменные стены.

К освободившимся от хозяев машинам и бросился Штурмин.

Первой на пути оказалась бежевая «девочка». Водитель, спрятавшийся за ее спину, все же попытался что-то возразить, но Олег направил в его сторону пистолет, и все вопросы были исчерпаны.

– Верну, – зачем-то пообещал Штурмин. Предательски швырнув в хозяина пригоршни камней, «ладушка» бросилась со стоянки так, будто в горбатой «Ниве» уезжала ее судьба.

– Давай, – умолял Олег машину выложиться сверх того, что она уже могла и выдавила из себя.

Но как четко и мудро проработан на подобные случаи милицейский план «Перехват»! Скорее всего, военный объект близ санатория-монастыря считался и в самом деле достаточно важным, потому что поднять в воздух вертолет в уссурийской глуши – это не на космодроме, где имелась собственная эскадрилья. А он взлетел, затыркал стеклянным носом по сторонам, отыскивая добычу.

Не мог не заметить кружащую в небе «вертушку» и Богданович. Влетев на мост через Уссури, уперся в асфальт всеми четырьмя резиновыми «копытами». По инерции «Ниву» еще покрутило, повиляло в дрожи, но, не дожидаясь полной остановки, Стайер распахнул дверцу. Олег увидел, как Богданович направил в его сторону пистолет. Увидел и пулю: она чиркнула по асфальту перед капотом и ушла рикошетом в сторону. Вторая могла оказаться удачливее, но, видимо, расстояние сокращалось слишком стремительно, и Богданович побоялся потерять свое преимущество в дистанции.

На глазах у водителей, которые в страхе остановились перед мостом и даже начали сдавать машины назад, от греха подальше, Богданович подбежал к краю моста и прыгнул в воду. А ведь он прав: река – это единственное, что поможет ему вырваться из западни.

Когда и свою «ладушку» Олег попытался поставить «на копыта», она завизжала и завиляла, не хуже предшественницы. Времени на размышления не оставалось, потому что, выскочив наружу, майор увидел стремительный поток реки. Точно так же стремительно уносился от моста и Богданович. И с разбега, перебирая в воздухе ногами – оказывается, чтобы удержать равновесие и не плюхнуться в воду спиной, нужно «крутить велосипед», – Олег полетел вслед за своим милым фигурантом.

Поток подхватил Олега и легко, без видимых усилий покрутил внутри себя, испытывая на непотопляемость. Но не только Богданович считался прибрежным парнем и рассчитывал на свое мастерство пловца. Штурмин тоже не в Каракумах вырос, и хотя после восьмого класса с морем встречался исключительно в отпусках и на короткое время, навыки остались – тут все сиренево. Единственное, ему требовалось не просто удержаться на воде, но еще и пытаться плыть, и смотреть, где Богданович сделает попытку выбраться на берег.

Напомнил о себе вертолет. Экипаж, естественно, не мог не заметить скопление машин на мосту и теперь, постепенно снижаясь, зависал над Олегом. Тот, отплевываясь, чертыхнулся: вот они-то поднятыми волнами потопить могут. Неужели не понимают? Держали бы лучше на прицеле Богдановича, нырнет в тайгу – потом искать окажется посложнее, чем ветра в поле.

– Берите его, – даже махнул вперед рукой Олег.

Вместо ответа ему сбросили лестницу. Нанизанные друг на друга капроновые квадратики принялись разучивать танец над водой, но машина опустилась еще ниже, и Штурмину ничего не оставалось делать, как протянуть руку и ухватиться за край лестницы.

Словно лягушку-путешественницу, его выдернули из воды и понесли над бурунами вперед, к крутящемуся в водоворотах Богдановичу. Бесплатное такси.

Хотя оказаться в воде рядом с ним еще ничего не значило. Можно вцепиться мертвой хваткой в противника и вместе с ним героически уйти под воду. Но смысл? Смысла нет, а потому подвиг снова не свершится. А вот Юрий Викторович вознамерился на что-то подобное и уже тянул руки, чтобы ухватиться намертво, раз и навсегда прерывая погоню за собой.

Но что значит охрана военного объекта и расторопность особиста!

Из вертолета, следующего тенью за пловцом, выбросили на этот раз длиннющие парашютные фалы. И по ним, словно матросики по канатам или пираты на абордаж, с ножами в зубах заскользили вниз спецназовцы. По крайней мере, подобное могли сотворить лишь они. Хорошо, хорошо охраняет свои секреты армия. Хоть на Уссури у них порядок.

Посланники небес окунулись в воду рядом с предыдущей парочкой, завели вокруг них хоровод с переброшенными в руки финками. Ребята молодые, улыбающиеся. Еще бы, такое приключение – за всю службу, может, единственное. И Богданович, поняв бессмысленность борьбы, устав от нее, сдался. По крайней мере, не стал сопротивляться, когда его начали вытеснять к берегу. Синхронное плавание в музыкальном сопровождении шума винтов под музыку Хачатуряна «Танец с саблями». Где судьи и какие баллы готовы выставить? Вот только туфель… туфель с левой ноги где-то соскочил. Незадача…

Но, как ни странно, именно эта потеря более всего убедила Олега: операция закончилась. С неудачной покупки итальянских колодок и с больного зуба начались неудачи с Богдановичем. И вот, когда устранились основные причины неудач, Стайер оказался сидящим на мокром камне. Как Жора и мечтал – с завернутыми назад ластами. А наручники Юрию Викторовичу и впрямь к лицу. К глазам, горящим ненавистью.

– Ничего… все сиренево, – то ли успокоил его, то ли поддразнил Штурмин.

… Трофимов лежал в отдельной палате. Возможно, в одной из тех, в которой когда-то в начале века располагалась монашеская келья и где проходил адаптацию перед заграничным турне под видом миссионера один из русских монахов-разведчиков.

Штурмина Максим узнал сразу.

– Привет, – попросту поздоровался майор. – Присяду? Что ж ты один полез в темноту под пули?

Телохранитель вновь еле заметно пожал плечами. Две пули, попавшие в грудь, приковали его к постели явно надолго.

– Косичку-то нашел? – поинтересовался Олег.

Телохранитель приподнял правую руку с зажатой косичкой, «прошитой» внутри узкой красной ленточкой, с усилием распутывая пальцами узелки.

– А что же Богданович, не смог найти по ней золото?

– И не найдет теперь никто, – еле слышно проговорил Максим, продолжая распутывать косичку.

И только тут Олег понял, что красная нить как раз и указывала дорогу к кладу. Если заплести все обратно…

– Надо еще было знать, в какое время года искать, – с усилием пояснил Максим, словно в благодарность за оказанную помощь открывая продолжение тайны. – Летом одно количество островов на реке, весной другое…

Нить не просто вилась среди волос, она отмеривала расстояния, повороты, острова… Нет, во второй раз ее в нужной последовательности не вплетешь.

– До встречи, – кивнул на прощание Олег. – Выздоравливай и приезжай в Москву. С тебя, между прочим, зуб, – он приподнял пересеченную шрамом губу и показал пустое место.

Трофимов прикрыл в согласии глаза.

… А в Москве Штурмина ждал долгожданный, теперь никому не нужный отпуск. Даже маме, побоявшейся пускаться в дальнюю дорогу в Крым и прикрывшейся новой группой двоечников. Да Олег и не настаивал, с наслаждением зарывшись в любимое увлечение – доделывал бутон розы, то есть Татьяну Сергеевну, пытался что-то сотворить и для директора издательства. Для него получался самурай с мечом, что напрямую напоминало о причине знакомства.

Но главное – он создал портрет мальчика с нимбом. Религиозная тема впервые проявилась в его хобби, и он с удивлением и даже зачарованно смотрел в широко распахнутые глаза мальчика. Раз за разом вспоминалась встреча и с отцом Евгением, его рубленые фразы насчет того, где лечить телеса, а где души. Как неожиданно быстро мы оказались готовы задуматься о духовном!

И однажды, глядя на портрет, он вдруг понял, что знает, кому подарить свою новую работу – Вике-сударушке! И вообще, на пороге зима, и пора им съезжать с дачи. Его квартира не ахти какая просторная, но зиму пережить Наде хватит. Сам он переберется к маме – неудобства, конечно, возникнут, но с его командировками время пролетит незаметно. Зато Наде не придется унижаться перед второй хозяйкой на кухне.

В Баковку!..

«Москвич», как чуткая, понимающая хозяина с полуслова собака, повернул в нужном направлении сразу. И никаких поворотов больше не проскакивали. Только бы сама Надя не стала показывать норов. Она ведь быстрее согласится жить на снегу, чем примет сострадание. Поэтому он просто загрузит в машину вещи, посадит Вику, а потом уже пригласит на переднее сиденье хозяйку.

На знакомую дачную улочку медленно падали желтые листья. Идиллию нарушало лишь красное пятно джипа, остановившегося около… знакомой покосившейся калитки. Олег резко нажал на тормоз. «Москвич» замер. А из дачи вышел лысеющий мужчина в малиновом пиджаке, за ним вприпрыжку скакала Вика, размахивающая пакетами! Побросала вещи в машину и снова исчезла на даче.

Олег не знал, почему он стоит на дороге, подсматривая издали за чужой судьбой. Но когда вышла Надя, то признался, что хотел увидеть и ждал ее. Она подслеповато без очков осмотрелась вокруг, на какой-то миг задержала взгляд на его «Москвиче», и Олег пригнул голову, но она, похоже, даже не узнала машины.

Коммерсант отобрал у нее пакеты, принялся укладывать их в салоне. А Надя продолжала оглядываться, словно ожидая кого-то. Подъехать, перегрузить вещи и увезти к себе?

Олег даже взялся за рычаг переключения передач, но коммерсант в это время подошел к Наде, обнял ее, поцеловал и подтолкнул к джипу. Она с неохотой, но опустилась на переднее сиденье. Поздно, все-таки поздно спохватился и приехал он в Баковку. А потому уготовано ему жарить яичницу и дальше…

Сзади засигналили – или езжай вперед, или уступай дорогу…