В полосе прорыва от деревни Мокрицы до берегов самого большого из всей группы озер - Нарочь - должен был наступать 5-й корпус группы генерала Балуева. Артиллерию корпуса командующий группой разделил на три части, одной из которых приказал командовать генералу Скерскому. В этой группе командиром дивизиона 122-миллиметровых гаубиц служил полковник Мезенцев.
      Около полугода истекло, как Александр вернулся в строй. Совсем недавно он выслужил чин полковника, получил под командование дивизион гаубиц и почти забыл Петроград, где много месяцев отлежал в лазарете, а еще дольше пребывал на службе в разных канцеляриях Управления артиллерийского снабжения. Но он любил строй, любил командовать людьми. Артиллерия была для него делом всей жизни.
      Когда в офицерской столовой заходила речь о Петрограде, память проецировала ему единственный образ - Насти. Мезенцев не признавался и самому себе, что влюблен в жену товарища. Просто, как он считал, все женские достоинства были воплощены в этой женщине.
      Вспоминая Соколову, полковник Мезенцев не подозревал, что в его дивизионе служит еще один человек, давно знакомый Насте, - Василий.
      Медведев попал в полк в самом начале 1916 года после трехмесячной подготовки в артдивизионе запасного Волынского полка.
      Теперь все, согласно директиве главковерха, готовились к наступлению. Командир дивизиона вместе с командирами батарей сидели над картами в деревне Черемшицы и уточняли цели своего сектора обстрела.
      У командира группы генерала Скерского считали потребное количество снарядов, исходя из того предположения, что бои будут продолжаться от 5 до 10 дней и на каждую гаубицу потребуется по сто выстрелов в день...
      Готовились и командиры дивизий, корпусов, армий, фронтов. Все вместе они надеялись исполнить просьбу добрейших союзников, которые как раз в эти недели резко сократили поставку военных материалов в Россию под предлогом отсутствия морского тоннажа и необходимости тщательно подготовиться к собственному летнему наступлению на реке Сомме...
      ...Орудие, на котором Василий служил наводчиком, было приготовлено к бою на исходе дня семнадцатого числа. Бомбардиры и канониры* все сделали, что приказал старший фейерверкер**. Теперь вся орудийная прислуга сидела подле своей гаубицы, вертела самокрутки и вела неторопливый разговор.
      ______________
      * Категории нижних чинов в артиллерии царской армии. Канонир - самое младшее звание (в пехоте - рядовой). Бомбардир - специалист (в пехоте ефрейтор) - наводчики, телефонисты, некоторые ездовые и проч.
      ** Помощник командира взвода (в пехоте - старший унтер-офицер).
      - Когда, значит, бой самый большой разыгрывается и германец палит - так у меня на душе словно во святом писании... Все светло, а ничего на земле не видать... И жизни не жалко, и никого не помнишь... Почитай, что самое хорошее энто у меня от рождения. Лучше, почитай, и не бывало, словно за столом в престольный праздник... - высказывался канонир Симаков, долговязый и сумрачный малый. Его оборвал ездовой Серега, хитрющий и скаредный мужичок, который подбирал любой гвоздь, любую тряпку, набивал ими вещевые мешки.
      Попыхивая махорочным дымком, Серега навел критику на Симакова.
      - Полно тебе врать... Ни слову твоему насчет такой агромадной храбрости не верю... Чтобы сердце играло, когда "чемодан" рядом с тобой разрывается, того нет! И не поверю. На войне радость озорникам одним, а трезвому мужику она поперек горла стоит. Понапущено войны кругом - она не только хлеба, сами души человеческие повыела. Вот у нас, когда от Варшавы отступали - три солдата рассудку лишились! А ты - престольный праздник!..
      От зарядного ящика отозвался канонир Николка.
      - На войне что отменно? Что завсегда свободно! И что православная душа задумала - сполнить можно!.. Грех не на нас... Дисциплина? Ее сполнять требуется на глазах у начальства... Ведь в деревне православный только во сне увидит, что каку бабу мни али за груди хватай! А тута - не зевай - свои ли, чужие ли - все одно! - и Николашка хищно улыбнулся.
      - Вот один такой дохватался - нос, говорят, скоро провалится!.. - под общий хохот выразился голубоглазый, круглолицый и крайне добродушный телефонист Сударьков, всегда в меру прислуживающий начальству и за то пользующийся кое-какими поблажками у фельдфебеля. - А ты как, бомбардир, об войне понимаешь? - обратился телефонист к Василию. - Говорят, у тебя всегда про-кла-ма-ция на закрутку табаку найдется?!
      Василий насторожился. Он избегал вести пропаганду в открытую в столь разношерстной группе батарейцев. Своей задачей он считал отобрать надежных людей, создать организацию и вместе с ними агитировать против войны, против самодержавия, против буржуазии, наживающейся на крови и страданиях людей. Только самым доверенным солдатам он давал читать газету "Социал-демократ" и прокламации большевистской партии, взятые еще из запасного дивизиона в Петрограде. Листки эти были уже зачитаны до дыр, и Василий собирался использовать свой краткосрочный отпуск, полагающийся ему за отличную службу, чтобы в Минске получить пополнение литературы.
      Опытный конспиратор, Василий внимательно изучал солдат и младших офицеров дивизиона, прежде чем начать серьезную работу. Слова телефониста его обеспокоили: значит, среди солдат пошли какие-то слухи о прокламациях, которые он кое-кому давал читать. Партийцам в армии было хорошо известно, что военная жандармерия и контрразведка дружно работают, зорко караулят большевистских агитаторов. В случае ареста большевику угрожал немедленный военно-полевой суд и расстрел. Вот почему он не стал вступать в спор с Сударьковым, а отшутился.
      - Ты лучше у Сереги бумагу на закрутку попроси - у него много всего под зарядным ящиком!
      - Какие тебе еще прокламации?! - вступился за Василия батарейный охотник*, полный георгиевский кавалер Дмитрий Попов. Бесшабашный и лихой в начале войны, он много раз смотрел смерти в глаза, пробираясь в тыл врага, за "языком". Постоянный риск и опасность развили его незаурядный ум, полковая школа бомбардиров, куда его определили после первой медали, дала кое-какую грамотность. Попов одним из первых потянулся к правде, которую принес на позиции питерский рабочий-большевик Василий. Он тоже почуял подвох в словах Сударькова и решил пооберечь друга и учителя.
      ______________
      * Так в царской армии называли разведчиков.
      - Нате, братцы, вам германские цигарки! - решил он отвлечь внимание артиллеристов от становившейся опасной темы. Первым, как и положено, потянул свою руку младший фейерверкер - командир орудия.
      Разговор пошел по другому руслу.
      - Не сегодня-завтра налетит оттепель, а там и распутица... - высказался бородатый и страхолюдный бомбардир-ездовой Прохор Коновалюк. - Все-то мои ноженьки и рученьки ризматизмой тянут... И как несчастная пяхота по грязищи в наступление полезет - ума не приложу...
      - Твоего ума и не требовалосси... Господа енералы за тебя им пораскидывали... - протянул Николка. - Вот ежели нам за пехтурой гаубицы тянуть - так никакие битюги по ростепели не вытянуть... Я вот, братцы, к Петряю - земляку в 10-ю дивизию намедни погостить ходил... Так бруствер окопа склизкий, еще не совсем потекло, а на дне жижа хлюпает - присесть негде...
      - Да-а! Нижним чинам нигде сладко не бывает... - протянул Серега-ездовой, притушивая свою цигарку на половине и убирая остатки в кисет. - И когды тольки все ето кончится, царица небесная!..
      - Не ей ты молисси! - опять вступил в разговор Сударьков. - Ежели о сохранении от внезапной смерти, то великомученице Варваре или святому мученику Харлампию... А ежели об умерших без покаяния, то преподобному Паисию великомученику...
      - Не... - возразил ездовой. - Тут надоть от потопления бед и печалей Николаю-чудотворцу помолиться... Али о прогнании духов преподобному Мамону...
      - Не тем богам, мужики, молитесь! - погладил свои усы Попов. - Вам надо свечки ставить святому Симеону-богопринятому... о сохранении здравия младенцев!.. По наивности вашей...
      Сударьков злобно глянул на охотника. Батарейцы грохнули. Тут и кашевары прикатили полевую кухню с горячей кашей и горячим супом...
      ...Поздно вечером, когда Мезенцев остался один и собрался ложиться спать, в сенях его избы заспорили два голоса, один из которых принадлежал его ординарцу. Кто-то настырный пробивался к командиру дивизиона. Потом раздался осторожный стук в дверь.
      - Входите! - крикнул Мезенцев.
      На пороге предстал, застенчиво сминая шапку в руках, телефонист первой батареи Сударьков.
      - Чего тебе? - коротко спросил полковник.
      - Так что, ваше высокоблагородие, разрешите доложить! - обратился бомбардир.
      - Что там? Докладывай! - разрешил недовольным тоном Мезенцев.
      Сударьков оглянулся на дверь и, понизив голос, почти шепотом начал:
      - Так что, ваше высокородь, ерманского шпиена объявить!
      - Где он? - изумился полковник.
      - Наводчик второго орудия, бонбардир Василий Медведев, ваше высокородие! - четко, словно на занятиях по словесности, изложил Сударьков.
      - Дурак ты, братец! - кратко резюмировал командир дивизиона. - Медведев - образцовый наводчик, лучший в дивизионе...
      - Никак нет, ваше высокородие, шпиен он и листки разные нижним чинам подсовывает! Вот!..
      Сударьков достал из папахи какие-то сложенные бумажки и протянул их командиру. Мезенцев взял листки, развернул. Это были затертый и треснувший на сгибах экземпляр газеты "Социал-демократ" и листовка - обращение Петербургского комитета РСДРП к рабочим и солдатам, в которой рассказывалось о восстании моряков в Кронштадте. Мезенцев пробежал глазами несколько слов призыва к единению революционной армии с революционным пролетариатом и всем народом.
      Телефонист стоял навытяжку и буравил глазами командира. Мезенцев повертел в руках листки, отложил на стол.
      - Где ты их взял? - резко спросил солдата.
      - Так что из его вещевого мешка вытянул, ваше высокородь!
      - Что же, ты и по остальным мешкам шаришь? - брезгливо спросил полковник.
      - Никак нет, вашскородь! Господин фельдфебель нам разъясняли насчет врага внутреннего и как германец листовки супротив царя и царицы разбрасывает... Так что я подсмотрел, куды он их прячет, и выхватил!..
      - Хорошо! Иди! - сухо сказал Мезенцев. - Я произведу дознание!
      Сударьков повернулся кругом, демонстрируя хорошую строевую выправку, и вышел в сени.
      Мезенцев прибавил огня в керосиновой лампе, присел на лавку к столу и снова взял в руки листки.
      Другие заботы одолевали его. С утра приказано было начинать артиллерийскую подготовку наступления. Оказалось, что передовой склад боевых припасов остался в деревне Талут, в 15 верстах от позиции его дивизиона, но и там находится только однодневный запас. Тыловой огнесклад с 4-5-дневным запасом отстоял от Талут за 30 верст, и к нему вела лишь донельзя разбитая грунтовая дорога, которая ввиду близкой распутицы грозила превратиться в непроезжую.
      Полковника бесила нераспорядительность армейского начальства. Он предвидел, что огонь его гаубиц очень скоро захлебнется от недостатка боевых припасов, которые валяются попусту в тылу.
      - Поистине, эти бездарные рамолики опаснее врагов! - зло ворчал командир дивизиона, разглядывая схему позиций германцев.
      Появление Сударькова с доносом вначале отвлекло его от горьких мыслей, а затем ввергло в еще более тягостные размышления о подлости человеческой натуры.
      71. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года
      Мезенцев с первого появления Медведева на батарее симпатизировал развитому, умному и спокойному бомбардиру, который сразу завоевал большой авторитет у его артиллеристов. Полковник, как и подавляющее большинство офицеров, не интересовался политикой. Однако бездарность высшего командования, проигрывавшего противнику одну операцию за другой, развал снабжения действующей армии, коррупция, с которой он столкнулся, прослужив несколько месяцев в ГАУ, породили и у него недовольство и протест. Правда, начало шестнадцатого года принесло некоторое улучшение снабжения передовой линии. Появилось достаточное количество снарядов, хотя нераспорядительность интендантов, хранивших эти припасы далеко в тылу, оставляла передовую линию на голодном пайке. Поэтому улучшение снабжения не приносило успокоения и уверенности в завтрашнем дне.
      Мезенцев видел, что солдаты устали от войны. Жандармерия то и дело перехватывала крамольные письма нижних чинов. Как штаб-офицер, он знакомился недавно с отчетом военно-цензурного отделения своего фронта, в котором говорилось: "...Пожелания мира продолжают высказываться в значительном количестве писем из армий... за последнее время в армию проникают мысли о социальных переменах... больной вопрос, безусловно, составляет возрастающая дома дороговизна предметов первой необходимости и бездействие будто бы власти в этом жизненном для населения вопросе".
      Ставка приказывала "при проявлениях сильного расстройства дисциплины" "действовать решительно, без всяких послаблений, пресекая в корне оружием всякую попытку колебания дисциплины".
      Мезенцев недолго раздумывал. Жандармский сыск ему претил. Он знал, что если даст ход делу, то в дивизион нагрянут следователи военной прокуратуры, чины охранного ведомства и контрразведки, соберут военно-полевой суд, и Василий Медведев, как большевик, будет повешен. Мезенцев не хотел этого. Он решил отложить свое решение до окончания большого боя. Авось что-нибудь и прояснится...
      К полудню следующего дня артиллерийская подготовка наступления была закончена. Но полного отбоя или команды перенести огонь в глубь вражеских позиций Мезенцев не получал. Его гаубицы продолжали бросать редкие снаряды по блиндажам германцев, изредка посыпая окопы шрапнелями. Неприятель огрызался из-за второй линии.
      Генералам Ставки и штаба фронта не удалось обогнать распутицу. Она пришла того же 19-го числа и залила водой все низкие места, окопы, блиндажи, ходы сообщений... Целая дивизия, брошенная в наступление на участке Мезенцева, с полудня до 15 часов лежала в воде, пока прапорщики и унтер-офицеры не подняли свои отделения в атаку. Неподавленные пулеметы противника губительным огнем поливали русских солдат. Артиллерия пробила слишком мало проходов в проволочных заграждениях, и противник успел пристрелять пулеметами эти "дефиле смерти". Первая атака захлебнулась...
      Мезенцев забыл о доносе на Медведева. Боевая работа захватила его целиком. Он видел, как слаженно действует весь оркестр его дивизиона, и словно горячая волна несла его все эти дни.
      20-го войска 5-го корпуса повторили свой штурм. Весь день и половину ночи велась артиллерийская подготовка.
      Ночная атака 10-й и 7-й дивизий удалась. Войска легко ворвались в окопы противника, в штыковом бою прошли три их линии. От командующего Западным фронтом генерала Эверта пришел приказ: "Укрепиться, окопаться на захваченных участках и удержаться во что бы то ни стало".
      Между тем весна повсюду вступала в свои права. Низкая местность превратилась в сплошное болото. Окопы залило водой, они стали не укрытием, а гибелью. Солдаты устраивали брустверы из трупов. Мокрые насквозь люди начинали замерзать.
      Грунтовые дороги превратились в потоки грязи. Военным транспортам начинала грозить катастрофа. Наконец поступил приказ вывести людей на сухие места...
      В первый день операции генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович выслал к озеру Нарочь одного из своих адъютантов, полковника Гриппенберга. Полковник оказался деловым человеком и хорошим знатоком артиллерийской науки. Он побывал во всех артиллерийских подразделениях и собрал обширный материал. В своем докладе великому князю Гриппенберг нарисовал жуткую картину хода мартовской операции. Хотя основная задача - отвлечь крупные силы германцев с Западного фронта и была выполнена (Фалькенгайн перебросил от Вердена к озеру Нарочь пять дивизий для удерживания фронта), но наступление велось крайне неудачно и провалилось. Причины неудачи полковник видел в глубоко порочных принципах русского высшего командования.
      Сергей Михайлович немедленно выехал с начальником Упарта и ближайшими сотрудниками в штаб Западного фронта, чтобы провести там совещание с высшими артиллерийскими и воинскими начальниками, принимавшими участие в боях у Нарочи. Вызван был в Минск и Мезенцев...
      Перед поездкой полковник решил привести в порядок свои бумаги. Он наткнулся в них на потертый экземпляр "Социал-демократа" и листовку. Мезенцев совсем забыл об инциденте и теперь с любопытством уставился на листки.
      "...Народ ждет, что вы исполните свой долг и вместе с ним сметете позорное иго царской власти. Рабочий класс твердо верит, что армия и флот выступят с ним рука об руку в борьбе за волю, равенство и братство, за демократическую республику. Единение революционной армии с революционным пролетариатом и всем народом - вот залог победы..." - прочитал Мезенцев в листовке и задумался.
      "Ну их к черту, жандармов! - решил артиллерист. - С ними только свяжись!.."
      Он приказал вызвать Медведева. Когда солдат вошел и ординарец закрыл за ним дверь, полковник повернулся к вошедшему:
      - Бомбардир! Расскажи мне, как был убит телефонист Сударьков? - спросил он Василия. Тот никак не мог понять, почему командир задает ему такой вопрос, - ведь это случилось дней десять назад, когда тяжелый снаряд неприятеля прямым попаданием ударил в блиндаж наблюдательного пункта дивизиона. В это время там находился прапорщик - корректировщик огня и телефонист. Весь дивизион, включая и командира, знал, что от НП осталась только глубокая воронка...
      Медведев четко доложил полковнику все, что требовалось. Он недоумевал, зачем его вызвали, и не скрыл этого.
      - Сейчас поймешь, бомбардир! - сказал Мезенцев. Быстрым движением он выложил на стол улики.
      - Твои бумаги? - грозно спросил командир.
      Медведев молчал, но твердого взгляда темных глаз не отводил. Полковник не видел в его лице страха или нерешительности.
      - Еще раз спрашиваю, твои бумаги?! - так же грозно рявкнул Мезенцев.
      - Не могу знать! - четко ответил бомбардир. Его взгляд был по-прежнему тверд и открыт.
      "Смелый парень! - подумал одобрительно офицер. - И порядочный... Такой не подведет!"
      Вслух Мезенцев лишь сказал коротко:
      - За нахождение у солдата революционных листовок полагается расстрел! Ты это знаешь?
      Большевик молчал.
      Полковник подошел к печке, минуту молча смотрел на пламя, повернувшись спиной к солдату. Василий стоял недвижим. Потом Мезенцев смял бумаги в горсти и бросил их в огонь. Газета от жара развернулась. В золотисто-багровых отблесках полковник снова прочитал: "Социал-демократ".
      "Как птица Феникс!" - промелькнуло в мозгу у Александра.
      Не поворачиваясь к солдату, чтобы тот не заметил на лице своего командира малейших признаков нерешительности или нетвердости, которые он считал самыми худшими качествами офицера, Мезенцев негромко сказал:
      - В другой раз не попадайся! Кругом марш!
      72. Англия, Бекингемхэмпшайр,
      поместье Уэддэздэн Мэнор, апрель 1916 года
      На северо-запад от Лондона, милях в десяти от загородной резиденции английских премьеров - Чекерса, находится еще одно поместье, широко известное своими художественными коллекциями. Двухэтажный дворец с мансардами и башенками, двумя флигелями, построен в середине прошлого века в стиле французского шато XVIII века. Часть английского ландшафтного парка перед его фасадом превращена в некое подобие сада Тюильри с подстриженными кустами и фонтаном. Внутри дворец наполняют уникальные собрания мебели, картин, фарфора, книг, самые ценные экземпляры которых восходят к эпохе французского Ренессанса. Владеет всем этим банкирская семья, влияние которой на политику Англии, а может быть, и всего тогдашнего мира, было несравненно значительнее, чем любого британского премьера или всего кабинета его величества Георга V.
      Удостаивались чести быть приглашенными сюда на уик-энд немногие, но самые влиятельные или знаменитые личности на Островах. Даже банкир сэр Эрнст Кассель, личный друг покойного короля Эдуарда VII и кавалер орденов Св.Михаила и Св.Георга, ступал на порог этого дома в состоянии высшего почтения и трепета.
      На этот раз ему разрешили привезти с собой начальника военно-морской разведки адмирала сэра Реджинальда Холла. Адмирал был обходительнейшим человеком, искушенным во всех тонкостях британской и мировой политики. Он, разумеется, не стал отказываться от столь лестного приглашения.
      Хозяин ждал к ужину своего брата - одного из членов совета директоров Банка Англии, поэтому гости коротали время в большой гостиной, где на столиках было вдоволь напитков. Адмирал Холл уже воздал должное качеству французского коньяка "Хэннеси", любимого всем офицерским составом британского флота. Одновременно сэр Реджинальд внимал речам импозантного, с окладистой бородой под крючковатым носом и мешками вокруг глаз, хозяина дворца. Владелец имения с упоением рассказывал о предмете своей страсти редких животных собственного зоопарка. Его глаза блестели - то ли от азарта, то ли от выпитого хереса.
      Мажордом объявил о прибытии долгожданного кузена. Вошел лысый старый господин с орхидеей в петлице отлично сшитого фрака. Седые бакенбарды и белые, словно напудренные, усы придавали шарм его птичьему, но умному лицу.
      Нового гостя знали как эстета и эксцентричного человека, державшего собственный симфонический оркестр и частный цирк. Однако главным его занятием наряду с приумножением капиталов, разумеется, была политика. Именно для разговора с ним пригласили сегодня адмирала Холла, которому надлежало сделать во время уик-энда соответствующие выводы.
      Общество весело отужинало, дамы удалились щебетать о туалетах в розовую гостиную, а мужчины отправились в курительный салон, где было вдосталь сигар лучших сортов. Желающие могли выбирать также любую из коллекций трубок хозяина дома, в которой было все - от турецкого серебряного кальяна до обкуренных и необыкновенно вкусных "данхиллов"*.
      ______________
      * Английская фирма, выпускающая самые дорогие курительные трубки.
      Адмирал долго не мог сообразить, зачем его пригласили в гости самые влиятельные люди в Англии.
      Однако он сразу насторожился, когда кузен хозяина принялся ругать военного министра лорда Китченера. Начальник военно-морской разведки хорошо знал этого реформатора военной администрации в Индии, помнил и то, что Китченер блестяще реорганизовал британскую армию - вопреки многим в военном министерстве; нажил себе могущественных врагов среди политиков - в том числе и таких перспективных, как сэр Уинстон Черчилль.
      Лорд Китченер выступал против влиятельнейших деятелей Англии, которые хотели свести все участие Британии в войне лишь к морским операциям против германского флота, предоставив французам и русским возможность умирать в кровопролитных сражениях на суше. Эта многочисленная группа вела бешеную агитацию против посылки подкреплений во Францию, против прославленного фельдмаршала.
      Холл понял, наконец, откуда идет противодействие многим начинаниям Китченера. Адмирал смекнул, что его радушные хозяева, видимо, давно уже приложили руку к падению акций Китченера, а сейчас хотят навести начальника разведки на какие-то новые выводы.
      Адмирал весь обратился в слух.
      Военному министру припомнили много грехов.
      Сэр Кассель с возмущением рассказывал обществу, как фельдмаршал специально вызвал из Парижа русского военного агента графа Игнатьева и требовал от него подтверждения, что тот является противником соглашения с американским банкиром Морганом, который хотел получить исключительное право на размещение русских заказов в США. Сэр Реджинальд понял, что Китченер был против монополии Моргана и на британские заказы, предлагая русскому графу объединить усилия в противодействии Моргану.
      - Но ведь это возмутительно! - пыхтел недовольно Кассель. - Зачем этот солдат лезет в высокие финансовые сферы? Его дело - воевать, а снабжением армий будем заниматься мы!
      - И что за прямолинейная дубина, - в тон ему продолжил хозяин дома, ему не терпится разгромить Германию... Китченер не понимает, что следует не только поставить на колени Германию, но обескровить Францию, чтобы она не смела претендовать на конкуренцию с Британией, и сокрушить Россию. Значит, война продлится еще несколько лет. Этот же простофиля-фельдмаршал носится с идеей реорганизации русской армии, оздоровления русского тыла и очищения его от предателей... И все это - чтобы успешнее и быстрее закончить войну. Но кому нужна победа русских над Германией? Куда ринется сильная Россия? В Персию или Индию? Не придется ли тогда нам снова воевать против нее - на этот раз вместе с Германией?
      - Воистину Китченер приносит больше вреда, чем пользы! - подвел итог Кассель и лукаво посмотрел на адмирала. - Мой милый, как вы думаете, не может ли фельдмаршал пасть на поле брани?
      Сэр Реджинальд от неожиданности поперхнулся дымом.
      "Вот о чем они хотят поговорить со мной!" - мелькнуло у него в голове. Но старый разводчик отнюдь не принадлежал к разряду прямых и честных солдат.
      - Могу сказать, джентльмены, что армия не любит своего главнокомандующего! - изрек он, имея в виду, что многие генералы и адмиралы терпеть не могут фельдмаршала за его крутой нрав и бескомпромиссность. Больше того, доверительно могу сообщить, что сэр Герберт был в молодости агентом Интеллидженс сервис и весьма успешно пользовался нашим покровительством. Теперь же, став фельдмаршалом, он полностью игнорирует разведку, без конца грозит отставкой ее лучшим людям и требует невозможного. Он восстановил против себя личный состав Ай-си, сделался совершенно неуправляем. Он отстаивает какие-то мифические идеи справедливости, не желая понимать, что благо не в том, чтобы ради спасения французов послать полмиллиона британских солдат в грязные окопы на Сомме, а в расширении и укреплении империи! Представьте себе, что будет, если лорд Китченер сумеет скоро закончить войну и станет победителем?! Каким кумиром толпы он станет?! И что мы сможем сделать против этого влияния?
      - Мистер Холл, мы рады, что вы оправдываете самое лучшее мнение о вашем даре предвидения... какой-то катастрофы с лордом... - сощурился в многозначительной улыбке сэр Эрнст Кассель.
      - Посоветуйтесь с сэром Уинстоном, - невинно предложил брат хозяина. Это светлая голова...
      - Он скоро должен быть в Лондоне, - проявил всегдашнюю осведомленность хозяин дома.
      Братья заулыбались адмиралу. Они поняли, что сэр Реджинальд полностью единодушен с ними в оценке вредной деятельности фельдмаршала. Большего не требовалось, ибо смышленый моряк хорошо знал весомость каждого слова, сказанного в этом салоне. Ему частенько отчислялись братьями кругленькие суммы для проведения таких операций его ведомства, о которых не обязательно знать на Уайтхолле или на Даунинг-стрит, 10. Отчета об израсходованных деньгах не спрашивали...
      И сегодня сэр Кассель заблаговременно приготовил средство, весьма стимулирующее догадливость разведчика. С изящным поклоном он вручил ордер на выдачу в его банке очередной крупной суммы. Адмирал понял свою задачу. Как он ее выполнит - никого из присутствующих уже не волновало. Это было дело профессионалов и их техники...
      73. Лондон, апрель 1916 года
      Майор Уинстон Черчилль, командир батальона в британском экспедиционном корпусе во Франции, он же - недавний первый лорд Адмиралтейства, изгнанный происками Китченера и Асквита, прибыл в Лондон хлопотать о выходе в отставку. Сэр Уинстон был по горло сыт пребыванием на фронте. Оно не принесло ему военных лавров и могло превратиться в нудную и опасную военную лямку. Более того, оно грозило ему уходом из политики и забвением. Но майор был не таков, чтобы его можно было просто удалить со сцены. Он решил лучше претерпеть насмешки недругов за неудачную военную карьеру, и все-таки уволиться из армии. Момент сэр Уинстон выбрал весьма удачный: из-за потерь его батальон должны были слить с другим, а командование передать командиру второго батальона, как более старшему в должности и чине.
      В принципе вопрос был уже решен, но приказа по армии еще не было. Тем не менее сэр Уинстон с наслаждением снял военную форму и переоделся в штатское.
      Глава разведки адмирал Холл, его прежний подчиненный и единомышленник во всех деликатных вопросах, узнав, что мистер Черчилль обретается в столице, пригласил его к себе. Сэр Уинстон счел, что визит к Холлу снабдит его кое-какой уникальной информацией, и с удовольствием принял приглашение.
      Дорогой "роллс-ройс", подарок сэра Касселя и других богатых друзей, доставил майора на площадь Молл к зданию Адмиралтейства. Потомок герцогов Мальборо вошел в подъезд позади памятника Куку. Незнакомый сержант заставил его подождать пару минут, пока докладывал о "господине майоре" кому-то по телефону, но получил, видимо, нагоняй и сразу стал воплощением любезности. Он даже пошел сопровождать гостя по длинному и мрачному коридору.
      Сэр Уинстон энергично шагал впереди сержанта, его обуревали сложные чувства. Ведь еще недавно он и не подумал бы заглянуть в этот коридор для посетителей военной разведки, поскольку пользовался специальным подъездом, расположенным прямо под его бывшим кабинетом в этом здании. Помимо него, таким правом пользовались лишь высшие офицеры разведки, весьма гордившиеся, что у них собственные ключи от дверей главного подъезда Адмиралтейства. Теперь сэр Уинстон вынужден как какой-то мелкий клерк вышагивать с сопровождающим через плебейский коридор в канцелярию, откуда можно попасть в кабинет начальника разведки. Он ругал себя, что сразу не подъехал к особому входу и не прошел через него, минуя всех любопытствующих - здесь без конца встречались чиновники и глазели на бывшего первого лорда Адмиралтейства, неизвестно куда идущего под охраной сержанта.
      Черчилль ускорял шаги, чтобы быстрее пройти через это унижение. Наконец миновали заваленную кипами бумаг и разным мусором канцелярию, где никто и не подумал подняться при виде бывшего высокого шефа. Вошли в комнату 39, где, как знал сэр Уинстон, располагался мозг британской разведки. Вид этой комнаты, крашенной масляной краской кремового цвета и расположенной прямо под его элегантным бывшим кабинетом, вызвал еще большее раздражение Черчилля, хотя офицеры, работавшие здесь, дружно вскочили при его появлении.