Когда колокол на пристани отбил все положенные удары и пароход, тяжело задышав машиной, ударил плицами по быстрой дунайской волне, пассажиры столпились у поручней правого борта, отмахиваясь платками и шляпами от толпы провожающих на пристани. Господин в коричневом штатском костюме по-прежнему занимал свое кресло у большого зеркального окна с видом на фок.
      Он видел, как мимо его окна прошел по палубе коренастый полный человек с гривой седых волос, гладко выбритый и одетый в серый дорожный сюртук и темно-серые бриджи. Седой джентльмен, явно путешествующий англичанин, заглянул с безразличным видом в окно и влился в толпу пассажиров у поручней.
      "Эрцгерцог Карл" медленно, почти незаметно, вышел на середину Дуная, и его колеса еще проворнее побежали по воде, а машина заухала чаще. Постепенно отступал назад собор Святого Мартина, где короновались на царство австрийские императоры, отодвинулся вдаль четырехбашенный замок на высоком холме. По обоим берегам реки потянулись леса, ниспадавшие с отрогов гор к самой воде.
      Мимо окна, у которого сидел в своем кресле господин в коричневом костюме, еще раз прошел коренастый седовласый путешественник. Теперь он решительно толкнул дверь с палубы и вошел внутрь салона...
      - Разрешите устроиться за вашим столиком? - громко обратился он по-английски. Господин в штатском улыбнулся одними глазами и лишь сделал рукой жест, означавший приглашение.
      Седовласый устроился поудобнее, отыскал взглядом официанта и поднял палец. Официант, видимо, уже изучив вкус пассажира, принес ему большой хрустальный стакан виски с содовой.
      - Здравствуйте, полковник! - вполголоса по-чешски сказал джентльмен, отхлебнул свое виски и продолжал, как со старым знакомым: - Как добрались от Брюнна* до Пресбурга? Вы ведь, кажется, были в отпуске у родных?
      ______________
      * Так в Австро-Венгрии называлась столица Моравии - Брно.
      - Да, мои братья остались мораваками* и делают наше знаменитое вино Совиньон - не то, что я, солдат его величества императора... - с сожалением в голосе отозвался рыжеволосый. - Кстати, а для чего вы, Филимон, затеяли это путешествие из Будапешта в Вену на пароходе и нашу столь оригинальную встречу на борту "Эрцгерцога Карла"? Неужели нельзя было увидеться в каком-нибудь венском парке вечерком или посидеть в винном погребке?..
      ______________
      * Уроженцы одной из чешских областей - Моравии.
      - Милый Гавличек! - вполне серьезно, без тени шутки, ответил ему Филимон. - Вы хотя и руководите оперативным отделом императорского и королевского Генерального штаба, но в элементарной конспирации ничего не смыслите. Вы же знаете, что по всей империи жандармы разыскивают вашего покорного слугу... и тех, кто с ним встречается. Я уже два года на нелегальном положении, а до сих пор не попался. Не попался потому, что всегда выбираю неожиданные места для встреч с друзьями. Подумайте, кто будет искать директора разведывательной организации на маленьком дунайском пароходе?
      - В связи с риском в нашей работе, - сказал снова вполголоса полковник, - я хотел бы вас просить очень серьезно предостеречь моего коллегу Редля. В Генштабе говорят, что он в последнее время стал сорить деньгами и может привлечь внимание контрразведки...
      - Хорошо, я переговорю с ним, - пообещал Филимон. - А как ваши дела? Не замечаете ли необычного внимания со стороны сослуживцев? Кстати, я следил, когда вы садились на пароход, и никаких признаков наблюдения не обнаружил.
      - Если не считать презрения, с которым австрийцы относятся к нам, чехам, даже занимающим высокое положение на службе его христианнейшего величества, то все идет нормально...
      - Скажите, полковник, когда вы обеспечите дочь - как это собирались сделать, начиная наше знакомство, - вы прекратите сотрудничество с русской разведкой? Что мне передать в Петербург? Могут ли мои товарищи рассчитывать на вас, ваши связи и опыт при анализе австрийской армии и ее планов?
      Полковник задумался, механически прихлебывая красное вино.
      - Филимон, я многое понял за эти годы. Я видел, как вы ежедневно рисковали своей свободой и всегда думали прежде всего о безопасности того человека, с которым шли на встречу. Я соприкоснулся с миром вашей души и вот что вам скажу: борьба за освобождение славян, которой вы проявили необыкновенную преданность, зажгла во мне отзвук великой идеи. Мне хочется общаться с вами чаще и чаще. Я получаю от встреч с вами заряд душевной энергии, но эта проклятая конспирация мешает нам просто дружить, как мне хотелось бы... Если я неясно ответил на ваш главный вопрос, то вот вам еще ответ: во мне вы пробудили гордость славянина, саму народную сущность которого десятилетиями загоняли в потаенные уголки души немецкое воспитание, немецкая культура, приобщение к немецким материальным выгодам... Они сделали из меня полковника австрийской армии, без конца унижая меня, мой народ. Теперь я не с ними, а с теми, кто борется за освобождение славян от тевтонского господства, за независимые Богемию, Моравию и Словакию. Отец моей жены словак, вся моя родня - мораваки... Мне трудно разорвать сразу все узы, которые связывают меня с офицерским корпусом двуединой монархии, но я буду по-прежнему помогать славянским братьям, которые одни могут только и помочь нашему освобождению, - русским! Извините, если слова мои звучат несколько высокопарно...
      - Спасибо, брат! - негромко сказал Филимон. - Хочу вам поведать, что в моей группе большинство чехов и словаков одушевлены именно славянской идеей. Эта идея все глубже входит в сердца политиков, солдат и простых людей нашей любимой родины... - Он достал из внутреннего кармана книжку с бумажной закладкой, раскрыл ее и продолжал: - "Отвечайте же, положа руку на сердце, братья, не Россия ли, подобно маяку, светила нам в наше печальное прошедшее, в глубокую ночь нашей жизни? Не Россия ли оживляла наши упования, ободряла наш упавший дух, подняла нашу почти угасшую жизненную энергию?.. Не Россия ли своим могущественным повелительным положением заставляет еще наших врагов несколько щадить нашу жизнь?.." Согласитесь, Гавличек, поистине жемчужину славянской мысли напечатали недавно в России... Людевит Штур: "Славянство и мир будущего". Не опубликованная доселе рукопись великого словацкого просветителя пролежала в архивах свыше пятидесяти лет! А мы сами не можем напечатать эту реликвию здесь, в нашей стране! Поистине прав был Штур, когда говорил, что все наши национальные стремления не имеют никакого смысла, значения и будущего без России! К тому же при непомерной ненависти к нам чужеземцев, которым мы уже покорились...
      Филимон протянул книгу собеседнику. Полковник с интересом принялся ее листать.
      - Одолжите мне ее, - сказал он наконец. - Моя жена хорошо знает по-русски и переведет мне труд своего выдающегося земляка. Я ее верну вам с очередным пакетом информации.
      - Вы можете оставить книгу насовсем, - предложил Филимон. - Я уже внимательно ее изучил и почти со всеми размышлениями Штура согласен... Кстати, мы сейчас будем проходить его любимое место на Дунае.
      Пароход приближался к излучине реки, где у высокой скалы Девин с остатками древней славянской крепости на вершине в Дунай впадает Морава. Путешественники вышли из салона на палубу и стали любоваться прекрасным видом, открывавшимся все шире с каждым оборотом колес парохода.
      Под ярко-голубым небом сияла светлым камнем обрывистая скала. Словно корона, на ее челе красовались зубчатые стены древней крепости западных славян. И скала, и корона отражались в почти черной воде тихой заводи, которую образовало устье Моравы. За скалой поднимались пологие склоны Карпат, покрытые садами и виноградниками. И скала и крепость на ней не оставляли впечатления суровости и угрозы. Наоборот, пейзаж дышал миром и спокойствием.
      Уютно раскинулись домики небольшого городка в долине между скалой и отрогами Карпат, неслышно несла свои воды в бурный и светло-коричневый Дунай зеленоглазая красавица Морава. Слева, за высокими холмами, покрытыми лесом, из-за которых приходил к Девину Дунай, лежала Вена - столица "лоскутной монархии", откуда управлялись и угнетались все эти мирные, добрые и трудолюбивые земли.
      Глядя в сторону Вены, упрямо облокотившись о поручни, Филимон с вызовом произнес словацкую поговорку: "Мы были здесь до Австрии, будем и после Австрии!"
      6. Вена, сентябрь 1912 года
      Летний зной необыкновенно долго держался в тот год на берегах Дуная. Венцы, большие любители уличной жизни на променадах и в открытых кафе под пестрыми маркизами, с утра и до поздней ночи наполняли парки, скверы, набережные... Фиакры и моторы неторопливо двигались по улицам и Рингу, перед ними так же лениво перебегали дорогу мальчишки-посыльные и разносчики товаров, отчаянно звеня, толпу рассекали красные трамваи...
      У железных ворот старого здания императорского и королевского Генерального штаба на Штубенринге остановился черный лакированный автомобиль той дорогой модели, которая только недавно стала носить имя Мерседес. Простые смертные не подозревали, что авто нарекли в честь дочери австро-венгерского консула в Ницце Еллинека, обогатившего фирму "Даймлер" сбытом ее продукции среди богачей на Лазурном берегу. Автомобиль был роскошный седан, обитый изнутри малиновым шелком, с начищенными медными фарами, лампами и радиатором. На дверцах экипажа красовалась пятизубчатая корона. Опытный глаз сразу же мог сделать заключение, что корона не дворянская, а бюргерская и сам факт украшения автомобиля таким атрибутом свидетельствует о тщеславии владельца, тайном желании при первой возможности сменить рисунок короны на дворянский. По поспешности, с каковой шофер соскочил со своего сиденья и бросился отворять дверцу, можно было судить о требовательности хозяина и щедрости его жалованья обслуживающим людям.
      Из авто вышел высокий крупный мужчина лет сорока пяти. На нем хорошо сидел элегантный серый костюм от дорогого портного. Темная мягкая шляпа, надетая несмотря на жару, свидетельствовала о строгости привычек этого барина. С гордой уверенностью в себе, подняв подбородок, над которым торчали по моде закрученные кверху густые пшеничного цвета усы, господин проследовал к воротам. Часовые, изнывавшие от безделья и жары, бодро сделали ему винтовками на караул. Господин небрежно козырнул и проследовал в глубину двора, туда, где за высокими зданиями военного ведомства скромно притулился старый серый дом. В этом небольшом строении, снаружи почти казарме, помещалось так называемое Эвиденцбюро - служба разведки и контрразведки Генерального штаба.
      Походкой человека, хорошо знающего дорогу, господин взбежал на крыльцо, нажал кнопку электрического звонка, и ему открылась тотчас же массивная дверь с глазком посредине. За дверью стоял солдат, который вытянулся перед посетителем и, отдав приветствие, бросился открывать вторую дверь, которая вела из небольшой прихожей во внутренние коридоры.
      - Здравия желаю, господин полковник! - почтительно вскочил из-за конторки, стоявшей за второй дверью, унтер-офицер и доложил: - Господин полковник Урбанский фон Остромиец приказали сообщить, что прибудут, - унтер посмотрел на карманные часы-луковицу, - через двенадцать минут, и просили подождать в его кабинете. Вас проводить?
      - Я еще не забыл дорогу в свой бывший кабинет, - высокомерно бросил господин и неторопливо направился к дверям, из-за которых раздавался звук пишущей машинки. Пройдя мимо адъютанта, уважительно поднявшегося при его появлении и приветствовавшего его белозубой улыбкой, господин бросил перчатки в шляпу, оставил все это на столе и скрылся за двойными, похожими на громоздкий шкаф, дверями кабинета начальника Эвиденцбюро. Тотчас же из коридора в адъютантскую заглянул молодой человек в форме лейтенанта и обратился к подпоручику, снова принявшемуся стучать на машинке.
      - Карл, я слышал, что к нам приехал начальник штаба 8-го корпуса полковник Редль?
      - Да, он сейчас как раз в кабинете Урбанского, - кивнул головой адъютант в сторону двойной, похожей на шкаф двери.
      - Неужели это тот самый великий Редль, который создал наше бюро из ничего, буквально на пустом месте?!
      - Ты действительно наивен, как все новички, - улыбнулся подпоручик, поманил приятеля пальцем и, понизив голос, сообщил: - Наверное, ты бы еще не так восхищался, если бы прочитал те труды по разведке, которые оставил здесь в сейфе Урбанского Редль, когда его перевели по ходатайству генерала Гисля фон Гислингена в Прагу. Одни названия чего стоят: "Инструкция о вербовке и проверке агентов", а в инструкции этой, между прочим, пятьдесят параграфов, "Как разоблачать шпионов внутри страны и за границей", "Мои экспертизы 1900-1905 года"... А, кстати, тебе показывали комнату для посетителей, которую оборудовали здесь по приказу Редля?.. Нет? - удивился подпоручик. Тогда непременно надо посмотреть.
      С иронической улыбкой подпоручик добавил:
      - Ты можешь иногда приглашать туда гостей, в том числе и дам... но с разрешения Урбанского, разумеется.
      Адъютант тут же вызвал унтер-офицера, присматривавшего за порядком у вторых дверей в бюро, и распорядился:
      - Иосиф, ознакомить лейтенанта Фризе с нашей гостиной. Показать ему все ее чудеса и научить ими пользоваться! Приступайте!
      В конце коридора, за поворотом, скрытым тяжелой портьерой, оказался вход в комнату, довольно просторную и ничем не отличающуюся по меблировке и оформлению от обычной приемной.
      Унтер-офицер, выполнявший в Эвиденцбюро обязанности коменданта, с видимым удовольствием, как в любимом охотничьем домике, начал экскурсию по здешним достопримечательностям.
      - Господин лейтенант, мы в волшебном замке, полном чудес. Разумеется, каждое чудо значится под грифом "совершенно секретно" и не запатентовано в Венском патентном бюро только по этой причине. Маг и волшебник, извиняюсь, господин полковник Редль самолично придумал и опробовал на практике каждое из них, будучи начальником Эвиденцбюро. Извиняюсь, мы очень сожалеем, что его перевели начальником штаба Восьмого корпуса в Прагу, хотя, как говорят господа офицеры, он там скорее получит чин генерала и дворянство из рук его величества императора.
      Лейтенант с любопытством озирался. На первый взгляд ничего необычного: несколько картин на стенах, письменный стол, два кресла перед ним, стулья вдоль стены, ковер посредине зала. Тяжелые драпировки на широких окнах способны создавать интимный полумрак в солнечный полдень. Люстра в дюжину электрических ламп и несколько бра на стенах.
      "Пожалуй, здесь слишком много электричества", - подумал он и стал с вниманием выслушивать пояснения.
      Рассказ унтера сразу же объяснил причину иллюминации.
      - Мы видим, извиняюсь, две картины. Они вовсе не украшения, а скрывают в себе объективы самых лучших фотоаппаратов. Расположение картин, подсветка электричеством позволяют незаметно для посетителя делать снимок в профиль и анфас. И этажерка для книг - не что иное, как измерительная линейка: подвел к ней как бы ненароком гостя, неслышно щелкнул объектив - и на фото, до сантиметра, отсчитывай его рост...
      Фризе с восторгом покачал головой и закатил глаза.
      - В двух других картинах, - ткнул пальцем в сторону пейзажей Иосиф, извиняюсь, микрофоны. Один задействован прямо на стенографистку в соседней комнате. Через другой микрофончик можно сделать запись на фонограф Эдисона. Достаточно нажать кнопочку под крышкой стола...
      Унтер попросил лейтенанта убедиться самому во всем. Тот обошел кресло и наклонился под крышку стола. Действительно, среди четырех других кнопок торчал прямой металлический клавиш.
      - А остальные кнопочки?
      - Сейчас увидим, - гордо, словно это было его изобретение, продолжал демонстрацию унтер. Он нажал на самую длинную из них - тотчас на столе зазвонил телефон. Лейтенант снял наушник, приложил к уху. Молчание. Он в недоумении повесил рожок на место и посмотрел на унтера. У того на лице было разлито удовольствие.
      - Пока господин офицер, извиняюсь, разговаривают с посетителем, они могут заодно снять отпечатки пальцев. Для этого достаточно предложить гостю коробку с сигарами - если мужчина, или конфетами - если женщина. - Иосиф открыл тумбу стола и вынул две роскошные коробки.
      - Разумеется, они обработаны "шелковым порошком", на нем следы особенно заметны.
      - И все господа клюют на эту удочку? - усомнился лейтенант.
      - Так что, не все, - согласился унтер. - Бывает, посетитель окажется слишком скромен, не хочет прерывать разговора курением. Тогда начинается игра в телефон. Следует нажать на кнопку звонка, снять трубку и разговаривать в аппарат почтительно, как бы с начальством. Внимание посетителя рассеивается, и тогда ему снова протягивают коробку. Если он курит только свои, - а такие чудаки, извиняюсь, еще попадаются, ха, ха, ха! - то ему дают зажигалку, также покрытую порошком.
      - А вдруг посетитель некурящий?
      - И на этот счет господин полковник все предусмотрели, - уважительно отозвался Иосиф. - Достаточно нажать на самую маленькую кнопочку, и это будет значить, что вас под благовидным предлогом надо вызвать из комнаты.
      - Ну и что? - Лейтенант поднял бровь, силясь не расхохотаться: столько серьезности вкладывал служивый в свои объяснения.
      - А то, - поучительно изрек унтер, - что на столе всегда лежит при посетителях портфель, а под ним - папка с надписью "Секретно, оглашению не подлежит". Так что, извиняюсь, господин офицер схватывают портфель и делают вид, что забыли спрятать папочку со страшной надписью. А наши гости, они из той публики, что если где написано "секретно", то их туда так и тянет, как мух на мед. Не было еще ни одного хитреца, который, оставшись один в комнате, не заглянул бы в эту папку...
      - А в папке, конечно, липа?..
      - Когда липа, а когда и ди... дезизинформация, - долго выговаривал ученое слово унтер, а потом пояснил: - Ясное дело, если надо что-нибудь специальное, то господа офицеры нарочно сфабрикуют и подложат. А вообще обложка папки также вся в "шелковом порошке" - р-раз! - и отпечатались пальчики. Так что большое искусство здесь содержится, - и он снова обвел рукой вокруг себя.
      Лейтенант Фризе тут же стал прикидывать, кого из своих венских знакомых он хотел бы пригласить в эту комнату...
      Унтер-офицер, войдя во вкус объяснений, продолжал свой рассказ о тайнах "гостиной" Эвиденцбюро. Оказалось, что за потайной дверью скрывался выход, который через систему коридоров выводил посетителя, которого не следовало подвергать воле случая "засветиться" у главного входа, на тихую и отдаленную Биберштрассе... За другой дверью начинались служебные помещения лаборатория, в которой любую книгу или папку с документами можно в течение нескольких секунд разброшюровать, спроектировать на экран, сфотографировать каждую сторону листа и снова переплести так, что в самое короткое время и как бы совершенно не тронутую ее можно было положить на место.
      В другом зале - спецархиве - хранились альбомы и картотеки фотографий, почерков, образцов машинописи всех сомнительных лиц в Европе, которых Эвиденцбюро подозревало в агентурных отношениях с разведками, в особенности тех, кто вращался в таких центрах мирового шпионажа, как Брюссель, Цюрих, Лозанна...
      - И все это создал один господин Редль? - изумленный обилием новинок, обрушившихся на него, спросил лейтенант в конце осмотра.
      - В основном придумали они, но и после них, извиняюсь, за последние пять лет господин фон Урбанский дополнил кое-чем... - отвечал унтер.
      ...Когда полковник Редль оказался один в своем бывшем кабинете, он на мгновение замер, словно прислушиваясь. Затем медленно обошел кабинет, внимательно изучая стены. Видимо, не найдя никаких опасных признаков, он небрежной походкой, как бы случайно, приблизился к массивному столу шефа. Здесь на лице его отразилось разочарование, поскольку ни на столе, ни на этажерке подле него он не увидел никаких папок.
      "Коллега, очевидно, весьма осторожен и не доверяет своему адъютанту, даже когда уходит в соседний дом к начальнику Генерального штаба", - подумал Редль.
      Быстро достав из внутреннего кармана сюртука запасные перчатки и надев их, Редль приоткрыл верхний ящик стола и перелистал несколько бумажек. На одной из них он остановил свое внимание, а затем сунул на место. Столь же быстро проверил содержимое корзины для бумаг и на всякий случай собрал и положил в карман разорванные клочки какого-то черновика. Затем снял перчатки, аккуратно спрятал их в карман и уселся в глубокое кожаное кресло.
      Минуты через три в кабинет пожаловал хозяин. Он широко улыбался, заранее предвкушая встречу с одним из светил австрийской разведки.
      Редль поднялся с кресла и с такой же радостной улыбкой пошел навстречу коллеге. Они пожали друг другу руки, и после первых приветственных слов Редль сразу же приступил к делу.
      - Август, ты знаешь, что когда меня направляли в Прагу, то одним из главных поручений было создание агентурной сети среди чешских национальных деятелей. Они все заражены панславизмом, и мне приходится в Богемии нелегко...
      - Да, Альфред, я внимательно следил за твоими успехами на этом поприще и регулярно получал твои сообщения. Признаюсь, я сначала думал, что твои результаты будут слабенькими, поскольку ты ведь сам, кажется, славянин по крови...
      - Как ты мог так подумать! - картинно вознегодовал Редль. - Традиции моей семьи, хотя и славянской, всегда были монархическими и прогабсбургскими. Как и мой отец, я уже тридцать лет верой и правдой служу нашему великому императору Францу-Иосифу и, надеюсь, кое в чем преуспел...
      - Извини, коллега, но сейчас, как ты знаешь, в монархии растет недоверие к славянам. А ваша Прага стала просто рассадником крамолы. Иметь там такого человека, как ты, - большая удача для Эвиденцбюро и всего Генерального штаба...
      - Спасибо за комплимент, коллега, но я трясся в автомобиле от Праги до Вены совсем не для того, чтобы выслушивать эти лестные слова... У нас в Праге распространился слух, что через несколько дней славяне начнут войну против Турции. Какие у вас есть данные на сей счет и какова будет позиция его величества, двора и правительства в отношении этого конфликта?
      Урбанский ненадолго задумался...
      - Видишь ли, в Вене кое-кто тоже полагает, - начал он, потирая висок, что после македонского конгресса в Софии, где кричали о предъявлении Турции ультиматума ради автономии Македонии и Фракии, на Балканах вспыхнет война. Но я лично совсем не уверен, что балканские славяне наконец-то решились до конца освободиться от Оттоманской империи. Наши агенты пока не видят таких признаков...
      - Хорошо. Но если на Балканах все-таки вспыхнет война? - настойчиво переспросил Редль. - Мне важно знать и с точки зрения боеготовности моего корпуса, втянемся ли мы в эту драку, или останемся в стороне от военных действий, ограничиваясь, так сказать, дипломатическими интригами?
      - Дорогой Альфред, под большим секретом могу сообщить, что император Франц-Иосиф не хочет воевать сейчас. Мы будем делать вид, что верим в искренность России и Антанты, которые, как мы знаем, вынуждены также играть в миролюбие и нейтралитет. Во всяком случае, на данном этапе политической интриги Австрия не будет даже объявлять мобилизации - так решили только что, на большом военном совещании совместно с дипломатами, из-за которого я и опоздал на свидание с тобой...
      Редль изобразил неожиданно полнейшее безразличие на лице и перевел разговор на обстановку в чешских землях.
      - Прага кипит, - коротко сформулировал он свои наблюдения, - и ключевыми фигурами являются наши старые знакомые - Крамарж, Клофач, Коничек*... К сожалению, мы не можем бороться с ними никакими средствами, кроме политических, а эти господа пользуются ярыми симпатиями населения, устраивают собрания в поддержку братьев-славян, собирают деньги, разлагают солдат моего корпуса... Не секрет, что в Чехии действует националистическая организация "Богемское государственное право". Так вот, к ее борьбе против венского централизма примкнули за последние месяцы тысячи новых адептов. Процесс национальных социалистов в Праге, ведущих антимилитаристскую работу, показал недавно, в какой степени сильна в этой могущественной чешской партии оппозиция против австрийской армии. Главари чешских панславистов официально и открыто сносятся с русским, сербским и болгарским правительствами. Летом на слет "Соколов", представляющий собой не что иное, как открытый смотр будущей чешской армии, приезжали в качестве самых желанных гостей представители генеральных штабов славянских государств.
      ______________
      * Чешские национальные деятели славянофильского направления, выступавшие за различные степени федерации с Россией будущего государства чехов.
      - Часть из того, что ты говоришь, мы уже знаем, но многое я слышу впервые, - признался Урбанский.
      - Что ты! Накал страстей растет! Не проходит дня, чтобы провинциальные чешские газеты не подвергались штрафам за оскорбление австрийских величеств: они то и дело публикуют сообщения о якобы хищническом хозяйничестве и жестоком обращении с чехами в Конопиште, имении эрцгерцога Франца-Фердинанда под Прагой, об издевательствах над несчастными чехами в других поместьях императорской семьи в Богемии и Моравии. "Долой Вену!" - это лозунг дня, под которым скрываются и антидинастические настроения, и государственная измена.
      - У нас здесь не лучше, - пожаловался коллеге Урбанский. - Мы узнали, что в Сербии создана новая тайная организация под названием "Черная рука", или "Единение или смерть". Она ставит своей целью освобождение всех славян и раздел Австро-Венгрии. Мы, естественно, доложили это императору, но ты ведь знаешь нашу карусель. Тут же началась обычная неразбериха. Разумеется, граф Эренталь, как министр иностранных дел, настаивает на ограничении разведки против Сербии и на чрезвычайной осмотрительности. Последнее слово, как всегда, за ним, и Генштаб нашего высокоавторитетного у императора органа сдается не сразу: господин генерал смутно чувствует угрозу какого-то бедствия и вновь ставит вопрос о восстановлении "усиленной разведки" против Сербии, а заодно об активизации наших разведчиков и агентов в России. Больше месяца Эренталь молчит, а затем отвечает, что не может дать такого поручения чинам посольства в Петербурге, поскольку именно в настоящий момент разведывательная деятельность в России будет навлекать на себя сильные подозрения и весьма рискованна. Вот и поди совладай с графом. - Фон Урбанский беспомощно развел руками и закончил с раздражением: - Наши германские коллеги вовсю ведут разведку и против России, и против Франции, и против кого угодно, а мы сидим со связанными руками по милости наших дипломатов... Даже у себя в империи мы не можем навести порядок и арестовать славянских агитаторов, которые разваливают монархию. Попробуй их тронь, сразу же поднимается жуткий крик со всех сторон, суды вынесут оправдательные приговоры, и опять кто во всем будет виноват? Генеральный штаб, дорогой коллега! Ну как тут не прийти в дурное расположение духа...
      - Не расстраивайся, Август! Вот начнется война, и тогда ты отыграешься на всех изменниках, - поспешил успокоить полковник Урбанского. - Теперь предлагаю отобедать в "Ридгофе", а потом отправиться в оперетту - я уже заказал ложу на "Графа Люксембурга". Ты еще не был на этой новой прелестной штучке? От нее без ума не только вся ваша Вена, но и вся наша провинция!..
      - Ты прав, разбитные мотивчики из "Графа" играют сейчас на всех венских углах, - мрачно улыбнулся Урбанский. - Благодарю за приглашение, дружище, но сегодняшний вечер у меня занят...
      - Тогда честь имею кланяться! - поднялся полковник и щелкнул каблуками. Хозяин кабинета тоже поднялся, чтобы проводить гостя до дверей.
      Так же уверенно, как и входил в Эвиденцбюро, Редль покинул свою бывшую контору; кивком головы отвечая на подобострастные приветствия офицеров, пересек двор и вышел к своему автомобилю.
      Шофер обежал экипаж, чтобы открыть дверцу хозяину, а затем закрутил ручку магнето. Двигатель сначала чихнул, потом плавно и ровно заработал.
      - К почтамту! - скомандовал седок в переговорную трубу.
      Поездка к почтамту, расположенному в двух кварталах от военного министерства, не заняла много времени. Редль и здесь чувствовал себя уверенно. Он важно подошел к окошечку телеграфа и, не снимая перчаток, быстро набросал несколько строк на бланке телеграммы: "ДОКТОР ПРОПИСАЛ БАБУШКЕ ЛЕЧЕНИЕ НА ВОДАХ. ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ЕЕ ПОВЕЗУТ В МАРИЕНБАД. ДЕДУШКА ОСТАЕТСЯ В ВЕНЕ. ФРЕД".
      7. Прага, сентябрь 1912 года
      В Праге его шифровка была получена в тот же день. Господин средних лет, которому посыльный вручил бланк, сразу куда-то заторопился.
      Однако, прежде чем выйти из квартиры, господин вернулся в кабинет, снял рожок телефона и назвал станции номер.
      - Это говорит вице-президент Живностенского банка Пилат, - назвал себя господин. - Могу ли я еще сегодня встретиться с господином депутатом? Спасибо, я буду в девять вечера.
      ...После восьми часов Прага кажется вымершим городом. Только на площади святого Вацлава сияют газовые фонари, сверкают электричеством некоторые витрины, да приветливо светятся подъезды фешенебельных отелей. На всех остальных улицах жизнь теплится только в пивных и кафе. Завсегдатаи этих заведений, пользуясь теплой и сухой погодой, забредают сюда в шлепанцах на босу ногу. Разморенные жарой и пивом, они никак не могут оторваться от компании, хотя им, как и всем порядочным людям, пора уже отправляться ко сну.
      Вице-директор Пилат в наемном экипаже, чтобы не закладывать на ночь глядя свою собственную коляску, довольно быстро добрался до Томашовой улицы и нашел дом, где жил депутат австрийского рейхсрата и профессор Карлова университета в Праге, один из популярнейших лидеров чешских националистов. Философ и политический деятель, он хорошо понимал, что освобождение Чехии, Словакии и создание независимого чехословацкого государства невозможно без согласия и поддержки России, без поражения пангерманизма и развала Австро-Венгерской "лоскутной" монархии. Среди всех мировых сил именно Россия с ее традиционной политикой поддержки своих братьев - западных славян, участием в борьбе за освобождение от оттоманского ига балканских народов снискала себе уважение всего чешского и словацкого населения, которое стихийно выражало надежды на помощь русских в национально-освободительной борьбе против Габсбургов и Гогенцоллернов, против проклятой неметчины, усиленно насаждавшейся австрияками.