Дмитрий Иванов
      Весы
      Только я пришел домой из университета, как зазвонил телефон. Из трубки вырвался взволнованный Петькин голос:
      - Миша, это ты? Как здорово, что ты дома! Слушай, срочно приезжай ко мне! Прямо сейчас.
      Странно. Что бы такое могло случиться?
      Через пять минут я уже трясся в автобусе, глядя, как за окном в противоположную сторону мчится по мокрому асфальту весна. Это, наверное, из-за нее Петька опять сходит с ума. Да и вообще она в этом году какая-то беспокойная. Может, все восемнадцатые в жизни весны такие?
      Я задумался. Интересные вещи происходили с нами нынче в марте. Во-первых, сам он пришел неожиданно. Небо вдруг раздулось во все стороны. По тротуарам побежала талая вода, теплый ветерок взбудоражил голову. Петьку от него то лихорадило, то тянуло в сонную апатию.
      Я тоже был не лучше. Мне стали приходить чудные мысли. Шагая по коридорам университета, я смотрел на студентов, преподавателей и думал: "Как люди одинаковы! Точно затылки в кинозале. Но, с другой стороны, ни один не похож на соседа. А ведь все ссоры - от укола в разговоре до мировой войны, - если смотреть в корень, из-за того, что человеческие характеры не сходятся между собой. Как бы так всех расселить, чтобы каждый оказался в окружении единомышленников. Ведь это было бы здорово, если бы люди всего мира стали находить друг друга".
      Я был почти уверен, что где-то, может, в Сингапуре, а может, в соседнем дворе живет девушка, созданная именно для меня. Или я для нее. Иногда во сне я даже видел ее глаза: большие и ласковые. Просыпался, и они исчезали.
      Вообще этой весной я увлекся теорией о том, что все люди рождаются половинками. И половинками в большинстве умирают, Находят друг друга двое из тысячи. Но самое ужасное - почти никто об этом не думает и даже не знает, почему он несчастен. А как найти часть самого себя, когда на Земле больше четырех миллиардов населения? Проблема. Нам с Петькой стукнуло уже по восемнадцать. Ни он, ни я еще ни разу в жизни не гуляли с девчонкой. Мы были неуклюжи и стеснительны. И это в наше-то время!
      Но вот весной все половинки закопошились и поползли искать друг друга. Поползли и мы с Петькой... Робко, как молодые щенята. Обычным нашим приемом было сесть в скверике рядом с какими-нибудь студентками на оттаявшую лавочку и завести между собой рассчитанно громкий разговор с потугами на остроумие. Обычно через пять минут студентки презрительно уходили. Преследовать их мы уже не решались и с горя шли в кино. На этом приключение кончалось.
      Вот такая была нынче весна.
      Я позвонил у стандартной квартирной двери девятиэтажного дома. Глухо затопали тяжелые шаги, и она распахнулась. С первого взгляда я понял Петька горел какой-то новой идеей. Нетерпением дышала вся его медвежья фигура, спутанные волосы и даже отстегнувшаяся на рубашке пуговица.
      - Заходи, заходи! - закричал он, втаскивая меня в прихожую. Раздевайся.
      В голосе у него звучала радостная растерянность.
      Мы прошли в его комнату. Даже обычный беспорядок был сегодня необычным. В разных положениях из стеллажа торчали учебники психологии, общей анатомии (Петька учился в мединституте), англо-русский словарь, какие-то медицинские журналы. Письменный стол был завален тетрадями и справочниками с подвернутыми страницами. В углу, покрытые пылью, печально стояли две шестнадцатикилограммовые гири. Последние недели, очевидно, Петька игнорировал большой спорт. Наверное, опять учил по двадцать часов в сутки.
      - Ну, что там у тебя за сверхсногсшибательная новость? - небрежно спросил я, садясь на диван подальше от разложенных по нему учебных человеческих костей, которые Петька брал "напрокат" из анатомки.
      - Сейчас, сейчас! - Петька со странной улыбкой посмотрел на меня, сел напротив верхом на стул и с торжеством произнес:
      - Теперь слушай, Михалыч, и держи челюсть. Может, с первого разу и не поверишь... Ну, в общем, так...
      В силу своей врожденной, видите ли, тяги к знаниям он уже на первом курсе не удовлетворялся вузовской программой и наведывался в соседний научно-исследовательский институт психологического профиля (жаль только, что не в качестве пациента)" Одна лаборатория в этом институте занималась проблемой психологической совместимости в браке. И вот один из новых Петиных друзей, некий молодой научный сотрудник Коля, додумался - ни много ни мало - до гениального изобретения, как он его шутливо назвал - "весов любви". Эти чудесные "весы" могут отыскать среди миллионов людей двух наиболее подходящих друг другу.
      Петька объяснил мне принцип этого изобретения. Каждый человек имеет свой внутренний профиль, профиль характера. Двух людей с одинаковыми профилями не существует. Кроме того, каждый человек окружен особым биологическим полем, отвечающим его характеру. Поле это невидимое, вроде электромагнитного. Оно действует на один минерал (Петька произнес его длинное название по-латыни, которое я даже не пытался запомнить) и изменяет его цвет.
      Дальше шло самое головокружительное. Обычно у своего друга человек хочет видеть достоинства, которых нет у него самого. Поэтому если двое находят один другого, то профили их характеров складываются, как скорлупки грецкого ореха - недостатки одного попадают в достоинства другого и наоборот. Биологические поля накладываются и влияют на минерал. Камень приходит в напряженное состояние, меняет окраску. По ее изменению и судят о том, подходят или не подходят друг другу люди. Если, встретились две "родственные" половинки, то их поля дают одинаковую окраску минералу. Вот и все.
      Я скептически посмотрел на Петьку, собираясь вывести его на чистую воду. Но в лице моего друга было что-то такое, что я понял - он меня не разыгрывает. Тогда я испугался. Если бы это было напечатано в журнале "Наука и жизнь", я бы еще подумал, но когда сталкиваешься с такой штукой нос к носу... Может, он перезанимался? Действительно, от такой учебы вполне можно тронуться.
      А Петька тискал спинку стула и виновато улыбался, как улыбаются взрослые, когда жалеют, что сказали ребенку больше, чем нужно.
      - Хочешь, я тебе покажу этот минерал? - вскочил он, энергично выдвигая ящик стола и извлекая из него нечто, завернутое в рваную газету.
      - Вот, - он отпрянул к двери, подальше от меня, развернул газету и зажал в кулаке какой-то предмет. - Сейчас я положу его здесь, а сам выйду. Ты подойдешь, возьмешь и запомнишь цвет. Понял, Михалыч? Потом я возвращусь, а ты будешь следить, как он меняется. Ладно? Давай!
      Он положил камень на край полки стеллажа и быстро исчез за дверью. Я сидел и как загипнотизированный смотрел на чудесный минерал. Это был полупрозрачный желтенький камень размером со спичечный коробок.
      Я осторожно взял в руки солнечный кубик. Он оказался легким. Внутри можно было рассмотреть его слоистую структуру. Светло-желтый, как яблочный сок, он издавал приветливый полусвет. А вообще камень как камень.
      Я уже собирался положить его на стол, и тут в комнату влетел сам Петька.
      - Ну что, разглядел? - нетерпеливо спросил он. - Теперь я стану подходить - смотри за сменой цвета! - И он начал медленно приближаться ко мне.
      Я остолбенело уставился на него, машинально зажав кулак. И вдруг мне показалось, что минерал начал нагреваться. Я раскрыл ладонь и вскрикнул. У меня на руке переливалась малиновая стекляшка с пробегавшими в глубине голубыми искрами.
      - Что? Ну-ка покажи! - схватил камешек Петька. - А-а-а, ну вот. Нагрелся. Мы с тобой сошлись, Михалыч!
      Я ничего уже не соображал.
      - Да что я тебе, врать, что ли, буду, Михалыч? Ты чего такой упрямый? Видишь же - мы с тобой родственные души!
      - Что, говоришь, целая научная лаборатория работает? - подавленно спросил я, падая обратно на диван.
      - Да, только для лаборатории это пока еще гипотеза, - сразу успокоился Петька. - А как все это провернуть на практике - додумался один Коля. Он хочет в секрете сделать такой прибор и потом преподнести всем сюрприз. Понял? Нет, это не из-за тщеславия, просто такой он человек - до сих пор в игрушки играть любит. А одному ему справиться, конечно, трудно - он попросил меня помочь, потому что я в этом деле немного разбираюсь. Не веришь - я тебе сейчас покажу копию дневника экспериментов.
      Но мне было уже достаточно. Петька не врет. Было ощущение, будто меня окунули сначала в кипяток, а потом в прорубь. Я просто обалдел.
      - Постой, Петруччо, а почему раньше-то не видели, что этот минерал краснеет? - спросил я, рассматривая чудесный камешек.
      Петька объяснил, что камень начал краснеть только после того, как Коля догадался пропустить по нему мощный ток. Очевидно, расшатались частицы кристаллической решетки и при попадании в биологическое поле стали менять свое положение. У минералов тоже есть поля, похожие на человеческие.
      Я задавал еще много вопросов, и Петька еще долго отвечал, пока наконец все не было выяснено. Напоследок Петька сказал, что "весы" будут готовы примерно через месяц-два.
      Наступили теплые дни, весна хлынула тысячами ручьев. Наш город превратился в некое подобие Венеции. Подпольное производство "весов любви" было в самом разгаре. Петька по телефону информировал меня о ходе работ. Все было прекрасно. Настроение у меня тоже было отменное. Вера Смыслова, студентка из нашей группы, однажды сказала, что я стал "каким-то новым".
      Петька с Колей предвкушали будущее впечатление от своего открытия. Им таки удавалось делать все в тайне от лаборатории, работая по вечерам, когда никого уже не было. Петька так увлекся, что получил четверку по какому-то коллоквиуму - случай беспрецедентный в его практике.
      Ну если Петька дошел до такой жизни, то что говорить обо мне? Я мечтал на лекциях. Из безупречного отличника я стал превращаться в нормального студента, который, как известно, никогда не готовится к занятиям больше чем наполовину. Хорошо еще, что Вера иногда подсказывала мне на практических да снабжала своими конспектами. А так бы из-за этих "весов" совсем пропал.
      Однажды после занятий я бежал на троллейбус, мне нужно было съездить к Петьке. Вдруг откуда ни возьмись передо мной выросла Вера.
      - Миша, постой! Слушай, тут билет в кино продается - я купила на Ирку, а она не может сегодня. Ты не хочешь сходить? - улыбаясь, спросила она.
      К остановке подошел троллейбус, я чертовски торопился.
      - Нет, Вера, извини, мне сейчас некогда, - выдохнул я и вскочил в сложившиеся стальными складками двери, тут же забыв о своей одногруппнице. Я не предполагал, что в этот день снова встречу ее.
      Тайна! Я всегда любил таинственное. А теперь секреты летали вокруг меня, как летучие мыши, по лицу пробегал ветерок от взмахов их серых крыльев. Я ехал в троллейбусе по солнечному городу, я знал тайну, которая, может, облетит весь мир. Это было до того приятно - аж мурашки бегали по коже. Я предчувствовал что-то огромное и радостное. Мне хотелось, чтобы время замерло и навсегда остались и эта весна, и ожидание счастья впереди. Я так ждал этого счастья, что даже становилось горько, как от передержанной сладости. Диалектика.
      Петька сообщил мне приятное известие. Через три, самое большее четыре недели "весы любви" будут готовы. До новой жизни осталось меньше месяца! Мы пожали друг другу руки с чувством людей, стоящих на пороге новой эры.
      Домой я опять возвращался по цветущим улицам с разноцветными домами. Недавно прошел дождик и слизал почти все сугробы, мокрый асфальт дышал теплой свежестью - первый привет где-то далеко надвигавшегося лета. И вот представьте: проходя мимо кинотеатра "Май", я наткнулся на знакомую фигуру, уныло помахивающую синим билетиком перед входящей в двери толпой. Вера тоже увидела меня, и мне показалось, что в лице у нее что-то дрогнуло, будто зажгли огонек.
      - Вера, ты что, билет продаешь? - крикнул я, с сияющим видом подходя к ней.
      - Да, вот стою, никому не нужно, - ответила она, улыбаясь немного печально, но огонек продолжал светиться.
      - Давай его мне. Пойдем вместе, - я бесцеремонно взял у нее из пальцев синенькую бумажку - на радостях я был готов на что угодно.
      Вера не стала изображать ни шутливого возмущения, ни ломаного отказа для острастки, а просто улыбнулась, и мы вошли в фойе кинотеатра. Только с ней одной из группы я чувствовал себя свободно (я имею в виду девчонок). Почему - не знаю. Она редко была хмурой, никогда не спорила по пустякам и не говорила холодным тоном.
      - Что это ты сегодня такой веселый? - спросила она.
      - А что, заметно?
      - Заметно. Ты вообще в последние дни переменился.
      - Да так. Весна. Хорошее настроение.
      Мы сели на балконе, и я вдруг спросил:
      - Слушай, а какой фильм-то будет?
      Вера посмотрела на меня продолжительным взглядом, и мы оба рассмеялись.
      - "Зорро", - ответила она.
      - Ты разве его не видела?
      - Видела.
      Теперь я уставился на нее, и мы снова засмеялись так дружно, как будто были близкими людьми.
      - Я тоже, - и наш смех брызнул в третий раз.
      Погас свет, началось кино.
      Время летело. Я стал серьезно задумываться о наших "весах", и уже не всегда с прежним восторгом. Слишком легко все с ними получалось. Во все века люди искали себе друга жизни сами. А тут тебе сразу предоставляет его машина - не с чем даже сравнить. Неинтересно как-то. Но только я просыпался от этих мыслей - тут же начинал ругать себя за то, что усомнился в величайшем открытии. Действительно, что плохого в том, что без помех можно найти любимого человека? Только сумасшедший может признать это вредным.
      Еще я стал делать много странных вещей. Ни с того ни с сего вдруг обнаружил, что у меня негодные конспекты и по ним невозможно готовиться к семинарам. Стал готовиться по Вериным - она писала подробно и разборчиво. Плюс ко всему меня поразила страшная забывчивость - все домашние задания вылетели из головы, и я постоянно звонил Вере, спрашивая то одно, то другое. Кроме того, я с удивлением открыл, что нам с ней по пути ездить домой - теперь после занятий мы садились в один троллейбус. Мы почему-то чаще стали встречаться в научной библиотеке. Если я опаздывал, то просил Веру взять на меня нужные книги и занять свободный столик. И что самое удивительное - она при этом не выказывала никакого неудовольствия, хотя я уже должен был надоесть ей хуже горькой редьки. И всякий раз, когда мы были рядом, я ощущал удивительное чувство синхронности наших мыслей. Даже когда читали за одним столом разные книги.
      Бурное таяние кончилось. Из рыхлой земли уже лезли зеленые иголочки первой травы, лопухи выставляли у заборов изумрудные ушки. Почки на деревьях вот-вот должны были лопнуть, и от их томления воздух майских полудней набухал напряженной тишиной.
      Однажды мы с Верой ехали с занятий. Троллейбус мягко потряхивал, в полуоткрытую форточку влетал ветерок. Я рассказывал какую-то смешную историю, Вера с улыбкой слушала меня. На своей остановке она сошла, а я сквозь заднее стекло смотрел на ее удаляющуюся фигурку. Ни с того ни с сего я вдруг вспомнил в тот момент о "весах любви", и острая, как холодная игла, тревога прошила меня. На миг мне показалось, что вот так, отметенная желтым камнем, Вера уйдет навсегда, и я никогда больше не увижу ее.
      Дверцы закрылись, я до боли стиснул поручень. Неужели будет еще кто-то? Неужели... Вера не тот самый человек?
      Я закрыл глаза и постепенно успокоился. Но что-то было уже не так. Улетели какие-то привычные мысли. И тут я понял: моя мечта погасла. Вместо нее высилась скала мертвого льда. Первый раз я испугался того, чего мы ждали целую весну.
      Пролетело несколько тревожных дней. Я с содроганием ждал Петькиного звонка, но он, к счастью, молчал. Я уже стал надеяться, что у них вышла какая-нибудь авария, как вдруг мой Эдисон нагрянул точно снег на голову.
      - А, здорово, заходи! Где пропадал? - с натянутым воодушевлением приветствовал я его.
      - Собирайся, пойдем погуляем - расскажу.
      Через пять минут мы шагали по зыблющейся тенями аллейке. Петька долго мялся, болтал о постороннем, наступал на ноги, вертел мои пуговицы, размахивал руками. Наконец он остановился и чуть понизившимся голосом проговорил:
      - Ну, слушай. Только никому, ладно?
      - Нет, завтра же всем расскажу.
      Он не особенно весело хохотнул, смутился и, отвернувшись в сторону, сказал:
      - Знаешь, у меня уже вроде бы... девчонка появилась.
      Я остановился как вкопанный и медленно повернулся к нему.
      - Ты что... уже сделал "весы"?!
      - В том-то и дело, что еще нет, - с легкой досадой ответил он.
      - Ах вот как! - Мне показалось, что изнутри у меня вывалился какой-то серый камешек, и от этого стадо легче.
      - И что теперь будем делать с "весами"?
      - Весы будем строить! - твердо ответил Петька.
      Однако он признался, что вот уже с неделю к нему "липнет одна с параллельного потока", а два дня назад даже вытащила его в кино.
      - Она липнет. А ты-то сам?
      Петька страшно смутился, его толстые щеки густо покраснели.
      - Ну и я тоже... не возражал...
      - Слушай, Петруччо, а для чего теперь "весы"-то делать? - осторожно спросил я и затаил дыхание.
      - Как для чего? Для того же, для чего и раньше. Это же все только игра.
      - "Весы" игра?
      - Нет, ну... встречи наши... А сделаем "весы" - проверю.
      Лицо Петьки было ужасно серьезно.
      Стоял пасмурный день с лужами на блестящем асфальте. Поминутно брызгал дождик. Мокрая зелень сеяла холодные капли. В уличной толчее висел аромат черемухи. В общем, самый обыкновенный день, если не считать, что в этот день должно было состояться испытание нового гениального изобретения. "Весы любви" были готовы. Вчера в одиннадцать часов вечера Петька позвонил мне по телефону, разбудил всю нашу дружную семью и сообщил, что сию минуту они вместе с Колей закончили "весы любви" и на завтра назначили испытания.
      И вот мы подошли к старинному зданию с мокрым крыльцом, в которое тяжело вонзились четыре толстые колонны. Это и был Петькин (я так теперь его называл) институт. Петька показал пропуск и исчез в таинственных коридорах. Я принялся ждать, нервно барабаня пальцами по подлокотникам кресла в вестибюле.
      Петька появился минут через пять, но почему-то один.
      - А где Коля? - спросил я.
      - Вот какая история, - бухнулся он в соседнее кресло. - Заболел Коля. Звонила его жена, сказала, что простыл и сегодня прийти не сможет. Прочно он слег, если не явился в такой день.
      - Почему же он сам не позвонил?
      - Нет у них телефона. Жена бегала на улицу в автомат, сам он, наверное, не может.
      - А "весы"?
      - Хм, "весы" со мной, - ухмыльнулся Петька и похлопал себя по карману. - Вот они!
      - Ну-ка, покажи!
      Петька вытащил плоскую пластмассовую коробочку голубого цвета размером примерно с две папиросные пачки. Половину ее занимала шкала со стрелкой под стеклом. Шкала, как и говорил Петька, была проградуирована в процентах.
      - Сто процентов - это когда на кристалл накладываются поля родственных половинок, - пояснил он.
      Я нетвердой рукой взял "весы". Стрелка прыгала в районе деления "девяносто два", потом, немного подумав, перескочила на "девяносто четыре", а потом сразу на "восемьдесят девять".
      - Чего это она... скачет? - охрипшим голосом спросил я.
      - Биологическое поле - не магнитное. Оно всегда в движении. У тебя же не бывает постоянного настроения.
      - Да-а-а, - протянул я.
      Вот они, "весы любви"! Лежат у меня на ладони.
      - Слушай, - Петька постукивал кулаком по колену, - мы, конечно, сегодня же отнесем их Коле домой, а то нехорошо получится. Но сначала... я хочу проверить их... на моей девчонке!
      - А если ответ будет отрицательный, что тогда? - Я впился в него глазами.
      - Тогда... не знаю... - Петька, в свою очередь, беспомощно посмотрел на меня, как бы ища поддержки. Но я сам опасался этих "весов".
      Глубоко вздохнув, я набрался решимости и сказал:
      - Мне тоже надо кое-кого проверить.
      На несколько мгновений Петька остался с открытым ртом.
      - Тоже нашел девчонку?! - удивился он.
      - Да, кажется, но не уверен...
      Он растерянно улыбался. Потом мы долго сидели в заставленном цветами вестибюле и приводили в порядок растерянные чувства. Наконец решили по очереди вызвать Иру и Веру в скверик неподалеку, как для прогулки, и незаметно испытать их.
      Кинули монету - кому первому вызвать. Выпало мне. Я позвонил из автомата прямо в вестибюле. Вера взяла трубку сразу. Немного охрипшим голосом я пригласил ее погулять в сквер на площади Дзержинского. Она, как всегда, приветливо согласилась и сказала, что через полчаса будет. "Весы любви" - перекочевали в мой карман. Мы с Петькой вышли на улицу.
      Дождик прекратился. В небрежные разрывы облаков глядело голубое небо со свежим солнцем. Тени то набегали, то уходили. В промытом воздухе все было четким, как на дне родника.
      В скверике свесила вниз мокрые головки черемуха. С них падали прозрачные капли. Я нечаянно задел блестящую ветку и не почувствовал плеснувшего за воротник душистого холода - мне было жарко. Сел на подсохшую скамейку. Петька расположился напротив по другую сторону засеянного цветами газона. Он заложил ногу за ногу и развернул невесть откуда взявшуюся газету, в середине которой проковырял большую дырку. Я сидел и потной ладонью полировал в кармане пластмассовый корпус "весов любви".
      В конце аллейки показалась Вера. Я встал и махнул ей рукой. С милой улыбкой она подошла.
      Сели. Я начал какой-то глупый разговор о приближающейся сессии, все время путался и недоканчивал фраз. Наконец совсем завяз на середине длинного предложения и замолк. Лицо стало наливаться противной теплотой. Тогда я украдкой судорожным жестом до половины вытянул из кармана "весы" и поглядел на шкалу. Вопль радости чуть было не вырвался у меня. Стрелка неподвижно лежала на делении 100%! Я с шумом вдохнул в себя воздух и засмеялся, как пьяный. Вера с удивленной улыбкой глядела на меня.
      - Ты что, Миша?
      - Вера, ты представляешь! Ты знаешь?! - громко, прерывающимся голосом проговорил я. - У меня в кармане лежит гениальное изобретение. - И я, забыв всякую осторожность, начал рассказывать ей о "весах любви".
      Она слушала с интересом, изредка бросая на меня весело-удивленные взгляды. Наверное, она принимала это за шутку. Я несколько раз восклицал, что все чистая правда, но она только смеялась и ласково смотрела мне в лицо большими карими глазами. Наконец я дошел до самого главного.
      - Вера! Сейчас "весы" у меня в кармане. Ты понимаешь? Они показывают сто процентов!
      С этими словами я вытащил "весы любви" и... замер. Стрелка свободно болталась где-то между пятидесятым и сороковым делениями.
      Подняв глаза, я увидел неузнаваемо переменившееся лицо Веры. Она даже не посмотрела на мою руку. Улыбка ее исчезла. Глаза наливались холодом. Губы затвердели. Несколько мгновений она сидела молча, потом так же молча встала и пошла прочь. Секунду у меня было ощущение, будто сзади ударили по голове чем-то тяжелым.
      - Стой, Вера, ты куда? - я вскочил на нечувствительные ноги и бросился за ней.
      - Не надо, Миша, - не останавливаясь, спокойно и грустно сказала она. Сказала так, что я застыл на месте, словно перед невидимым стеклом. Неподвижно смотрел ей вслед. Весь яркий майский день вдруг стал серым, словно припорошенным пылью.
      Я бессильно опустился на скамейку.
      - Эй, Михалыч, что случилось? Куда она ушла? - услышал я взволнованный голос Петьки. Он косолапо бежал ко мне со скомканной газетой в руках.
      С трудом выговаривая слова, словно выпихивая их изо рта в густой кисель, я выдавил:
      - Вот тебе и "весы"... ушла домой...
      - Домой?
      - Дрянь эти "весы"!
      Больше всего мне хотелось зарыться с головой во что-нибудь черное, чтобы никого не видеть и лежать так целую вечность.
      Петька, тяжело дыша, схватил "весы", мельком осмотрел их.
      - Что случилось?
      Морщась, я все рассказал ему.
      - Да, скверно...
      Он неожиданно схватил меня за руку.
      - Слушай, Мишка, - умоляюще заговорил он, - знаешь что, останься на полчаса, а? Я позову Ирку! Ладно, а? Я сейчас, быстро. Посиди вон там. Понимаешь? Мне нужно, чтобы ты был здесь. Сейчас, пять минут! - И он бросился к телефонной будке.
      Отказать ему я не мог.
      - Ладно, давай, - ответил мой голос, и я поплелся к той скамейке, на которой он маскировался газетой.
      Не знаю, сколько прошло времени, когда к Петьке подошла какая-то девушка. Петька долго говорил с ней. Но вдруг произошло то, что в один миг вырвало меня из одурманивающей апатии. Петька внезапно вскочил во весь рост и с размаха шибанул голубенькую коробочку об асфальт. Брызнули вверх осколки. Девушка тоже вскочила и побежала прочь. Петька неуклюже бросился за ней, загородил дорогу и стал что-то с жаром говорить. Она обошла его сбоку, но теперь уже не побежала, а быстро зашагала по аллейке. Он вновь догнал ее, схватил за руку, но она вырвалась и опять побежала. Так они и скрылись за деревьями.
      Мне казалось, что я проснулся и не понимаю, где нахожусь. Подошел к обломкам. По еще не просохшему после дождя асфальту разлетелись голубенькие лепестки пластмассы, желтые крошки минерала и осколки стекла. Задумчиво смотрел я на этот печальный натюрморт. Мимо прошла незнакомая девушка, покосившись на остатки изобретения века. В желтых крошках вспыхнули и погасли голубые искры.
      Я бросился из сквера. Я бежал по улицам, перелетал лужи и глотал теплый ветер. Я не видел прохожих, не видел домов и машин. Я несся к Вериному дому и боялся только одного - что не застану ее там.
      Пулей влетел на третий этаж. Дрожащим пальцем нажал звонок. Дверь открылась. На пороге стояла Вера. Увидев меня, она побледнела, но быстро овладела собой и спросила с горькой улыбкой:
      - Ну что, Миша? Сколько там процентов было?
      - Много процентов. Нам с тобой хватит, - тяжело дыша, проговорил я. - Я люблю тебя, Вера!