Отнюдь не доход от редких гостей делал ее золотой жилой, а заключавшиеся здесь, на «ничейной земле», сделки. Сделки, в результате которых меняли своих хозяев тонны самых разных товаров, под крышу «Чертей» никогда не попадавших. Даже и не существовавших вовсе — если речь шла об отмывании хорошенькой суммы федеральных баксов.
      За свое посредничество хозяева мотеля брали немного. Но этого хватало — всех их обладание «Чертями» рано или поздно приводило либо в городское узилище (что случалось довольно редко), либо (гораздо чаще) на достаточно высокие посты в муниципальной иерархии Нью-Чепеля или, на худой конец, какой-нибудь окрестной Виллановы. Каждый из них внимательно присматривал за тем, чтобы новым хозяином мотеля становился надежный человек из «уважаемого общества». Никому не хотелось, чтобы всплывали на свет божий бухгалтерские книги давно прошедших лет или вдруг снова вспыхивал интерес к разным давно забытым происшествиям вроде исчезновения остановившихся на постой в гостеприимных «Чертях» лиц, как правило с темным прошлым или обнаружения в чьем-то багаже солидной упаковки с наркотиками. И всякого такого...
      Коста — человек в Большой Колонии новый, несмотря на бродившие по Колонии слухи о его связях с лихими людьми и черным рынком андроидов — выдерживал пока требуемую марку, и дела мотеля шли прежними темпами — ни шатко, ни валко, а в самый раз. Был, был-таки у Ставросов фамильный нюх на то, к кому и как надо повернуться.
      Сейчас нюх подсказывал Косте, что этой ночью бог пошлет ему гостей, с которыми надо будет держать ухо востро и ни в коем случае не спугнуть. Тогда и навар будет неслабый.

* * *

      Окна мотеля Косты засветились вдалеке как раз тогда, когда из-за последних вечерних туч на мокрую и промерзшую землю Большой Колонии глянула Чистая Луна — царица местных ночей и предмет вдохновения натур поэтических.
      Каманера, бесспорно, была таковой. Как и многие пребывающие не в ладах с законом лица. Кроме того, у Элен с лунами были особые отношения. С лунами этого Мира и с лунами других Миров тоже... А Чистая Луна Большой Колонии была ее талисманом. И ей она иногда молилась — стихами.
 
«И леса абрис здесь не наш...
И Лун сиянье здесь не наше...»
 
      — мелодично прочла она по памяти.
      Похоже, Элен и впрямь когда-то приходилось профессионально исполнять романсы.
      «Не наши Злата блеск и звон, — подхватил то ли иронически то ли впав в сентиментальность, Бэзил. И совсем уж ернически закончил: — А были б наши — были б краше!»
      — Ух ты! — восторженно воскликнул пораженный Орри. — Сами сочинили? Это и есть романсы?
      Раньше ему не приходилось иметь дело с людьми, склонными под влиянием лунного света читать стихи. Со стихами он в основном имел дело только в Коллеж-Дениз — притом со стихами довольно скучными (зато поучительными). Так что ему вполне можно было простить наивное восхищение декламаторскими способностями новых знакомых, проявленными так к случаю.
      — Пошляк ты, Кац... — вздохнула Элен. — Только и умеешь что коверкать чужие тексты. А ведь на самом деле как хорошо там дальше сказано:
 
«Не наши злата блеск и звон.
Чужды мы Миру, нам — чужд он,
И в этом — боль и счастье наше...»
 
      — А? Это ведь про нас...
      Если бы у Бэзила была шерсть, то она поднялась бы дыбом — так, по крайней мере, показалось Орри.
      — Какая, право же, чушь! Типичные андроидские вирши! Им, видите ли, не дают гражданских прав, так по этому случаю — мировая скорбь и словоизвержение!
      — При чем здесь андроиды! — грустно вздохнула Элен.
      — Да при том, — пожал плечами Бэзил, — что андроид это написал, твой любимый Тирлим-бом-бом...
      — Бирим! — поправила его Каманера. — Никакой он не Тирлим! Бирим! И без всяких бом-бом! А то, что он — андроид, не имеет ни малейшего значения. Это — общесчел... обчесщел... Тьфу! Общечеловеческое!
      — Ага... — иронически заметил Бэзил. — Ты первому встречному за рюмкой чая раззвонила про свои шашни с лунным светом — что надо и чего не надо было... А этот стихоплет припомнил первые пришедшиеся к случаю стишата и с дури ума посвятил их твоему, с позволения сказать, светилу... И вот вам, пожалуйста, уже и общечеловеческая ценность! И общеандроидская тоже!
      — Дурак ты, — снова меланхолично вздохнула Элен. — Это же действительно про всех! И про нас с тобой особенно! Кто мы на этой дурацкой планетке? Чужие! Хоть я на ней и родилась, а носит меня повсюду... Чужая я здесь... А ты так и вообще. Без роду, без племени... Чужие мы. Во всех Мирах. В Галактике. В Космосе. В Мироздании... Проходимцы...
      — Опять твои антисемитские штучки! — возмутился Бэзил. — Это я-то без роду, без племени? Это я-то проходимец? Это мне весь мир — чужой? Да если ты хочешь знать, это вам, цыганскому племени, весь мир — чужое добро. Плохо положенное! Оттого тебя по всей Галактике и носит — ты ведь не просто цыганка, а и рыжая притом! Просто недоразумение какое-то! Такого не бывает, но ты — есть!
      Он со значением втянул носом воздух. Таким носом, каким наделил его Создатель, можно было втянуть значительную часть атмосферы планеты, и побольше, чем Планета Чуева. Убедившись, что должное впечатление произведено, он с достоинством закончил:
      — А для Каца весь мир — его! В кармане — только сунь руку и...
      Он выразительно простер перед собой холеную длань и тут же получил по ней с размаху изящной и когтистой лапкой своей партнерши.
      — А вот не надо совать руки!
      Теперь ощетинилась уже и Каманера.
      — Что ты имеешь против рыжих, пегий, разноглазый полукровка!?
      Орри только сейчас заметил, что глаза у Бэзила, действительно, разные. Правый — черный, как антрацит, а левый — желтый, как Больная Луна. А вот у Каманеры оба глаза были зеленые — ведьмины. А сейчас даже, показалось ему, зрачки у нее от гнева сошлись в вертикальные щелочки. Орри даже мороз подрал по коже.
      — Полукровка?! — окончательно завелся Бэзил. — Да мы, Кацы из Гаммельна, никогда...
      — Брек! — шепотом крикнул Орри, и оба задиры с удивлением уставились на осмелевшую малявку. Но оба таки и стихли.
      — Тут в Бэ-Ка все — полукровки, — запальчиво пояснил Орри.
      Почему-то тоже шепотом.
      — Может, и я тоже...
      — Вот! — тихонько поддакнула Элен, перенося сделанный упрек почему-то целиком на своего спутника. — Я-то здесь провела детство и уж точно знаю. Все тут поперемешались. И никто не знает, кто кому еврей... А кому — цыган. Так что давайте жить дружно...
      — Вот что...
      Орри шмыгнул носом.
      — В общем... Вы как, мне поможете? Или...
      Вражды между бродягами сразу как не бывало. Оба его новых знакомых тут же расплылись в общей сияющей улыбке. Та часть этой улыбки, за которую отвечала Элен, выглядела вполне убедительно.
      — Конечно, Орри, — вкрадчивым, словно котенок с холода, голосом промурлыкала она. — Неужели ты думаешь, мы покинем тебя в этом мокром лесу? Да еще голодного...
      — Сейчас еще и снег будет, — заверил ее Орри. — Ты знаешь, если родилась тут...
      — Сейчас зайдем к Косте, — с воодушевлением поддержал разговор Бэзил. — Заправимся, как следует, переночуем по-человечески, а там, как говорится, утро вечера мудренее...
      — Тогда поклянитесь! — потребовал Орри и подчеркнул серьезность своего требования, сурово шмыгнув носом. — Клятвой звеннов...
      — Клянусь! — воскликнул Бэзил охотно и торопливо.
      — Ты хоть и Кац, а таки — дурак! — уведомила его Элен. — Хоть спросил бы, в чем клянешься... И чем...
      — И Клятву звеннов делают не так, — по-прежнему сурово поддержал ее Орри.
      Он быстро отошел под крону огромного птичьего дерева, отыскал место посуше и, сдвинув в сторону мокрую листву, стал сооружать из сухой листвы обрядовый костерок.
      — Зажигалка есть? — спросил он у подошедшего к нему Бэзила.
      Голос его стал глух и отрывист.
      — Есть вот что.
      Он протянул Орри шикарную штучку, коробок настоящих деревянных спичек — сделанная на заказ фиговинка. Прямая доставка из Метрополии. На этикетке были золотым вензелем по красному оттиснуты инициалы — В. Р. Ни Бэзилу, ни Элен они принадлежать явно не могли.
      — А как этим зажигать? — озадаченно спросил Орри, вертя спички перед своим укороченного образца носом. Бэзил добродушно нагнулся над ним.
      — Вот так, — показал он и поднес загоревшуюся спичку к кучке сухих листьев. Костерок занялся. В отличие от собрата, недавно испустившего свой едкий дух под кроной крауна, этот — подкормленный ароматно-горькой листвой птичьего дерева — почти не чадил. Горел ярко и светло, словно род свой вел от солнца и звезд.
      Орри остался доволен.
      — Протяните руки над костром, — попросил он.
      Бэзил, опасливо хмурясь, осторожно, чтобы не подпалить рукава фрака, выполнил его просьбу. Каманера, зачарованно уставившись на огонь, как-то инстинктивно подалась назад. Орри словно не видел ее.
      — Надо сказать так: Огню и Ветру... — подсказал он Бэзилу.
      — Огню и Ветру, — повторил Бэзил, пожав плечами, словно показывая, что обряд сам по себе — каков бы он ни был — не может смутить урожденного Каца, потомка Кацев из Гам-мельна, что на Земле-матушке.
      — Погоди клясться! — с неожиданной злобой в голосе остановила его Каманера.
      Она с силой вцепилась в его рукав, словно не давая вскочить в какой-то поезд, невидимый, но явно не туда, куда надо, отходящий. И глаза у нее стали точно глазами ведьмы. Ведьмы, готовящейся перевоплотиться в лесную рысь.
      — Ты уже поклялся один раз — Одноглазому. И отоварил нас работкой... Функцией... Теперь я от тебя отвязаться не могу, а ты — от меня...
      — Так то была Клятва Рока... Я ведь не знал, что она магическая...
      Бэзил снова пожал плечами, демонстрируя тем самым свою полную непричастность к чему-то очень для него и для его спутницы неприятному.
      — Ты никогда не знаешь, чем клянешься! Из-за тебя я опять вернулась сюда — под луны...
      — Ну и что, что под луны?! Ну и что, что под луны?!! — затрепыхался Бэзил, пытаясь вырвать рукав своего концертного фрака из цепких коготочков подруги. — Отпусти меня! Оставь меня в покое, фанатичка!! Я есть хочу!!!
      Упоминание о процессе поглощения пиши произвело на Элен магическое действие. Она недоуменно, словно вспомнив о чем-то крайне важном, уставилась на Бэзила и сглотнула слюну, на долю секунды явив миру остренький кончик розового язычка, которым стремительно облизнула губы. Потом был оставлен в покое рукав пианиста, а взгляд Элен, на глазах наполняясь надеждой, переместился на насупленного Орри. Она убрала руки за спину.
      — Ну, в самом деле... Почему бы и не поклясться, — милостиво молвила она. — Не обращай на меня внимания, Орри. Это так, нервы... У меня... У нас очень тяжелые времена были недавно... Давай, мальчик, говори, в чем тебе поклясться двум проходимцам?
      Орри опять недовольно шмыгнул, сердито подобрал губы и уточнил:
      — Да не мне. Клятву звенны дают Огню и Ветру... И вы оба не должны себя называть проходимцами... Если дадите клятву, то вы уже будете мои друзья. А не проходимцы какие-нибудь.
      Он сурово глянул на Элен:
      — Вынь руки из-за спины! Держи вот так!.. И ты, мастер, тоже, — повернулся он к Бэзилу. — И если хотите клясться, повторяйте...
      Каманера нехотя расплела скрещенные за спиной пальцы, вытащила руки из-за спины...
      И вдруг зачарованно уставилась на яркий — почти без следов какого-либо рельефа — лик Чистой Луны. Вновь явившиеся в небе тучи — теперь уже ночные, снеговые — еще не затмили его. Но совсем другое изменение совершалось с этим правильным, словно в мастерской небесного ювелира выкованным диском. На краю его появился изъян. Стал стремительно увеличиваться... И вот уже на сияющем фоне белого пламени лунного серебра означился черный диск. Поменьше — в треть лунного. Почти совершенно черный, изъеденный едва намеченными в непроглядной копоти его поверхности язвами кратеров и шрамами горных кряжей...
      Приют — третья и самая низкая луна Большой Колонии — пересекал лик ее луны первой — Чистой. Чуть пониже центра, если смотреть из этого полушария.
      — Прохождение... — тихим, упавшим голосом вымолвила Элен. — Нельзя...
      — Вот он... — тоже расстроенно произнес Бэзил. — Легок, как говорится, на помине... Приют... Мы тут, кажется, поминали одного стихоплета? Так вот, можешь полюбоваться на его недавнее местонахождение, дорогая... Там о нем хорошо заботились. Есть кому... Зачем, спрашивается, было снова тянуть его сюда?
      — Заткнись! — коротко оборвала его Каманера. — Прохождение... Такое не каждый год бывает. И вот — надо же...
      А у Орри, наоборот, азартно вспыхнули глаза.
      — Ну давайте! Надо успеть, пока не кончилось!..
      Каманера вздрогнула и вместе с Бэзилом стала повторять следом за мальком: «Огню и Ветру — клянусь. Здесь, в Лесу звеннов, — клянусь. Клянусь, что Орри Нолан будет моим другом, пока есть Огонь и есть Ветер. И пусть Огонь и Ветер не дадут мне нарушить эту клятву. А нарушу ее — пусть Огонь сделает меня пеплом, а Ветер сделает пепел ничем. Все».
      — А теперь так, — быстро сказал Орри, закатывая рукава.
      Он прошептал слово-оберег и, присев над умирающим уже костерком, вытянул над ним руки. Элен еле слышно втянула воздух сквозь губы — ей показалось, что мальчишка сейчас обожжется насмерть. Бэзил просто отвернулся, морщась и жмурясь.
      Орри затараторил быстро-быстро:
      «Огню и Ветру — клянусь. Здесь, в Лесу звеннов, — клянусь. Клянусь, что Кац и Каманера будут мне друзьями, пока есть Огонь и есть Ветер. И пусть Огонь и Ветер не дадут мне нарушить эту клятву. А нарушу ее — пусть Огонь сделает меня пеплом, а Ветер сделает пепел ничем».
      Поклявшись, он быстро вскочил и стал морщясь хлопать себя по обожженным-таки рукам.
      — Это... чтобы... клятва... вернее... была! — объяснил он, отрывисто, так же, как и Каманера, сквозь зубы, втягивая в себя воздух.
      Окажись здесь Агент, он, наверное, сделал бы то же самое.
      — Надо... для... этого — обжечься, — закончил Орри свои объяснения и принялся затаптывать костерок. — Пошли к вашему Косте...
      Приют покинул сияющий лунный диск. И снова стал невидим.

* * *

      Вообще говоря, Коста Ставрос не собирался задерживаться в Большой Колонии надолго. Хотя бы потому, что за все время его пребывания в этой галактической глуши ни одна брачная контора и никто из наемных сватов-одиночек не смог найти ему в жены чистокровную гречанку. А честь рода Ставросов требовала, чтобы все его члены вели свое происхождение только от истинных греков. Да не просто от тех, кого угораздило иметь папу и маму подходящей национальности, а от потомственных греков-контрабандистов, которым просто гены не позволили бы опуститься до того, чтобы зарабатывать себе на хлеб банковским ремеслом или изготовлением софтвера.
      Нет, контрабандистов в Большой Колонии, состоящей из неполной сотни «субъектов Федерации» с установившимся благодаря мудрому руководству Сети невероятно нелепым соотношением цен и таможенных правил, хватало. Можно было, сильно поднапрягшись, найти и чистокровную гречанку (из числа новеньких в Бэ-Ка). Но либо в семье подходящих контрабандистов дедушка оказывался португальцем, либо чистокровная красавица-гречанка происходила непременно из семьи, которая всю свою долгую историю прожила в мире и гармонии с законом, что было уж вовсе неприемлемо.
      Надо было радикально менять ситуацию — поджимал возраст.
      Для этого требовалось немногое. Всего лишь накопить сумму, потребную для того, чтобы убыть с нужным для открытия своего дела капиталом в более подходящие для его матримониальных планов места, — и только. Но накопить ее, даже продав перед отбытием чертовых «Чертей» (тут уж даже в мыслях Коста перестал обращать внимание на случайный каламбур), Ставрос мог только после десяти лет неустанного и убийственно нервного труда в порядком осточертевшей ему таверне. Был и еще вариант — пойти на какую-нибудь особо доходную, но и особо опасную авантюру. От первого варианта начинало ломить затылок, от второго — тянуть под ложечкой. А от все более и более глубокого осознания неизбежности окончательного выбора между этими вариантами Коста чернел ликом и мрачнел этого лика выражением, громоздясь — как правило, в полном одиночестве — за стойкой пустующего бара.
      В таком положении — за две минуты до закрытия заведения— его и застала вломившаяся в «таверну» с ночного холода странная компания.
      Котяру — Бэзила Каца — Ставрос знал еще с тех далеких теперь времен, когда тот был наводчиком на Океании, а по совместительству действительно пианистом-виртуозом, вхожим во многие дома тамошнего высшего света. О чем эти дома теперь горько жалели. Тогда ни он, ни Коста не помышляли ни о какой богом забытой Большой Колонии. Но времена меняются, и вот — судьба свела их в населенной свихнувшимися рабовладельцами глуши. Собственно, свела только позавчера.
      Нельзя сказать, что с самого начала Коста был безумно рад появлению старого приятеля. Тем более что свои «е-2 — е-4»: «Знаешь, дружище, я что-то поиздержался в дороге, но когда выкуплю на таможне мой багаж...» с последующей просьбой о помощи в размере полусотни баксов — Бэзил сделал, еще не переступив толком порога «Зеленых чертей». «Плох стал Котяра», — умозаключил тогда Коста, объясняя старому другу, что тот может покинуть гостеприимных «Чертей» точно в том же темпе, в каком явился, — и без всяких баксов, разумеется. Максимумом дипломатических успехов Каца было соизволение Косты воспользоваться его настольным блоком связи — и то при условии, что тот сделает не больше одного звонка.
      Теперь — двадцать восемь часов спустя — Коста решил, что Котяра вконец тронулся умом. Или ограбил рейсовый автобус. Что вообще-то было одно и то же.
      В здравом уме Бэзил не притащил бы с собой к Косте девицу. Причем — тут у Косты был глаз наметанный — девицу такую, которой палец в рот класть не следовало бы даже за большие деньги. Лицом она была изящна и конопата, одета — пристойно, а окрасом вышла в осеннюю лисицу. Только вот изысканный профиль ее украшал почти незаметный уже, но когда-то основательный «фонарь» под левым глазом. Свитерок был явно с чужого плеча и на одном рукаве, как ни маскируй, заметно надорван, а на другом — запятнан (да уж не кровью ли?.. Не-е-ет... Кетчупом, видно, — чур меня — конечно же, кетчупом...). Ну, а медно-бронзовая прическа все еще демонстрировала следы ножниц тюремного цирюльника.
      «На Харуре сидела девка, — определил про себя Коста. — Точно, на Харуре. Там женщин в каталажке наголо не стригут, а такой вот шиньон делают...»
      Того пуще был сопровождавший Котяру и его спутницу малек — шустрый, явно из местных, даже вроде на глаза попадался как-то. Одет бедновато, но не в лохмотья. И Котяру не боится. Да и уголовницу, что с ним, — тоже. Так или иначе, это не киднэппинг. И то слава богу. Кто ж он есть? Китайчонок — не китайчонок... Для вьетнамца слишком приземист, для казаха — наоборот... А против света поглядеть, так и за славянина сойдет, есть у них там такие — скуластые и раскосые. На Святой Анне плюнуть нельзя, чтоб в такого не попасть. Метис. Точно — метис, как и все здесь.
      В любом случае это была не та компания, которую ожидал и вроде уже не дождался Ставрос.
      Мальчонка, как ни странно, приглянулся Косте.
      «Есть попросит — накормлю, — решил он. — И спереть мелочь какую-нибудь дам. До полутора баксов включительно. А что сопрет — это точно. По глазам вижу. Но не стану „ухи крутить“. Если, конечно, хамить не будет».
      Хамить мальчонка вроде не стал — чинно уселся на лавке справа от вальяжно развалившегося за самым удобным столиком Котяры и слева от стриженой уголовницы и принялся разглядывать их снизу вверх, как диковинных зверушек. Ноги у него до полу не дотянулись, а потому заплелись одна вокруг другой хитрым кренделем. Уголовница погладила малька по криво стриженной макушке.
      От компании разило холодом, голодом. И кострами.
      С видимым безразличием Коста выгрузился из-за стойки, обмахнул клетчатой салфеткой сначала соседний столик, а уж затем и тот, за которым устроились гости. Потом разместил на своей физиономии необходимый минимум вежливого внимания и осведомился, терпеливо глядя в пространство, чего, собственно, господам мастерам надобно.
      — Нам... — определил Котяра, с глубоким пренебрежением рассматривая слегка засаленный буклет с меню. — Нам, э-э...
      — Нам пару сандвичей, — опередил его малек. — Можно вчерашних... Для старших. А мне гренку, если можно. И можно тоже вчерашнюю. И колы на всех...
      Тут Бэзил заставил его умолкнуть громогласным «И-и-и-эппп!!!» и страшно выпученными глазами, а Элли больно придавила ему ладонь, которой малек держался за скамью.
      — Да, — весело заявила уголовница, игриво повернувшись к Косте тем из своих профилей, что можно было помещать на обложке модного журнала. — Подайте нам пару вчерашних сандвичей — только без лука и без печенки, разумеется, а также гренок для Орри. Проследите, чтобы гренок был вчерашний. Ну и, конечно, — всем колы. Только не из холодильника. На дворе прохладно, знаете ли.
      Она задумалась, перебирая в тонких пальцах изъятое у Бэзила меню.
      — Н-ну... Ну а к этому, будьте добры, добавить... Ага — вот! Копченых языков... Ну, чтобы хватило на всех... Языки у вас телячьи?
      — Нет, мадам, свиные, — ответствовал Коста, принимая правила непонятной еще ему игры. — И, знаете ли, мадам, они не вчерашние...
      Орри озадаченно крутил головой, переводя взгляд с Элли на Бэзила, а с Бэзила на Косту.
      — Тогда — отставим языки, — милостиво приняла Элли шутку трактирщика. — Пусть это будут... пусть это будут... Ага — пусть это будут ростбифы!
      — Просто ростбифы, мадам? — уточнил Коста.
      — С гарниром, разумеется. И вовсе не обязательно вчерашние...
      Элен мило улыбнулась и на лице у нее появилось мечтательное выражение.
      — Итак, — все так же мечтая о чем-то, продолжила она, — просто ростбифы. По двойной порции. И мне... Мне лично — с кр...
      Тут она запнулась, преодолевая что-то в себе, и решительно закончила:
      — С кровью! Мне двойной ростбиф с кровью! Чтобы был почти сырой!
      — Элли... — тихо произнес Бэзил, с опасливым упреком глядя на спутницу своим злым желтым глазом. — Что — Полнолуние?
      — Бэзил! — томно отозвалась та и положила свою ладонь на его руку. — Луна, Бэзил... Это всего лишь Полнолуние Чистой Луны. Это не страшно. Двух ростбифов с кровью вполне хватит... Ты же ведь не хочешь, чтобы...
      Бэзила передернуло.
      — Нет, дорогая, не хочу... Но ты обещала...
      — Ах... — вздохнула Элен. — Ведь это всего лишь коровы...
      — Бог с тобой, Элли.
      Бэзил погасил желтый огонь в глазах, отобрал у Каманеры меню и сделал вид, что углубился в него.
      — Но все дела надо будет закончить пораньше... — буркнул он уже примирительно и зыркнул на подругу уже другим — непроницаемо-антрацитовым глазом. — Тебе надо убраться отсюда вовремя. До того как Больная Луна...
      — Оставь это! — уже резко и нетерпеливо оборвала его Элен.
      Орри не понял этого разговора. Эти двое вообще говорили много непонятного.
      Тем временем Бэзил распорядился, чтобы Коста в дополнение к ростбифам обеспечил усталых путников еще кучей всякой снеди — пирожками с курятиной, крабовым салатом, бужениной, артишоками («Нет у меня никаких артишоков! Они там для красоты вставлены!» — невозмутимо поправил его Ставрос), принес свежую дыню, бутыль хереса и какао для малька. Коста глядел теперь уже не в пространство, а куда-то меж разноцветных глаз заказчика. И взгляд его становился все более и более подозрительным.
      — Вы кончили? — осведомился он, мрачно смахивая со стола клетчатой тряпицей что-то одному ему только зримое и делая вид, что отчаянно старается, чтобы это «что-то» не попало в физиономии клиентов.
      — Пожалуй, все, — подумав, заключил Бэзил. — Да, вот еще — не забудьте о зубочистках, пожалуйста...
      — А ты помнишь, Котяра, — с чувством спросил его сполна испивший всю чашу унижения, преподнесенную ему клятым прощелыгой, Ставрос, — что у меня не подают в долг?
      — Что за тон? — возмутился поименованный Котярой потомок тех самых Кацев из Гаммельна, которые...
      — Так в чем же проблема? — разрядила назревающий конфликт милейшая и снова благорасположенная ко всему миру Элен. — Обслуга э-э... сомневается в нашей платежеспособности?
      При этом она окинула Косту рассеянным взглядом, не оставляющим сомнений в том, что она и не думает держать его за кого-либо, кроме невоспитанного полового.
      — Элен! — поспешил усугубить унижение старого приятеля Бэзил. — Ты ошибаешься! Это же не ночной сторож и не мойщик полов... Позвольте вас представить друг другу: это...
      Тут он сделал изящный жест в сторону своей спутницы:
      — Это мисс Элен Каманера, артистка... А это...
      Он чуть приобнял нависшего над ним Косту за необъятную талию.
      — Это — мой ближайший друг Коста... Судьба наконец свела нас в столь далеких от мест нашей первой встречи краях... Коста, ты помнишь, как это было?..
      Орри, не сподобившийся быть представленным хозяину заведения, ничуть не страдал от этого, а только лишь рыскал вокруг шустрым взглядом. Доносившиеся откуда-то с кухни запахи недавно приготовленной пищи придавали этому взгляду особую остроту и цепкость.
      Коста тем временем освободил свой просторный торс от несколько навязчивых объятий старого приятеля и осведомился:
      — Вот что, господа художники и артисты. Платить чем будем? Я предпочел бы увидеть шуршики, прежде чем изводить на вас съестное...
      — О господи! — снова взяла на себя инициативу Элен. — Какие пустяки! Орри!
      Она повернулась к Орри тем своим профилем, на котором синяк под глазом еще был заметен.
      — Дорогой Орри, покажи господину э-э... Покажи дяде Косте свою замечательную кредитную карточку...
      Орри с некоторым замешательством и с очень большой неохотой извлек на свет божий и повертел в воздухе золотистый кусочек пластика.
      — Но... — хотел сказать он, однако не сказал: такой суровый взгляд устремили на него одновременно оба глаза Бэзила и один (подбитый) глаз Элен.
      — Ну что ж, — все еще мрачно произнес Ставрос. — Дай-ка я гляну на твою игрушку, малек...
      Орри с беспокойством проследил за путешествием карточки Пятого Галактического банка из его рук к носу Косты. В этот пункте своего маршрута кредитка задержалась. Не отводя взгляда налитых кровью глаз от свидетельства платежеспособности своих клиентов, Коста вытянул из кармана своего засаленного, но зато отороченного мехом жилета мобильник и настукал на его клавишах номер дежурного по банку.
      — Вот что, — буркнул он в трубку, как только в ней зазвучал сладчайший голос робота, благодарящий его за то, что он решил воспользоваться услугами столь надежного банка, как...
      — Вот что. Меня интересует платежеспособность карты серии...
      Он назвал роботу серию и номер кредитной карточки Алекса Триза.
      — Можете не беспокоиться, мастер, — заверил его любезный автомат. — Названная вами карта вполне платежеспособна. И — если вас интересует этот деликатный момент — не объявлена ее хозяином в розыск. Вы можете...
      Ставрос упрятал мобильник в карман и, пожевав губами, недоуменно мотнул головой. Потом вернул карточку Орри.
      — Кирак! — крикнул он в дверь кухни. — Кирак, ты слышал заказ? Принеси господам все по списку...
      — Скажи, Коста, — весело поинтересовался Бэзил. — А что, здесь, в этих местах, действительно встречали зеленых чертей? Или такое название просто так, для красоты?..
      — Святая правда, — неприязненно морщась, заверил его Ставрос. — Здесь они и жили, в развалинах мельницы, на которых потом построили мотель. Ее еще первопоселенцы соорудили — мельницу эту... А может, она и раньше здесь была, еще до людей... И не мельницей была вовсе...
      — Ну, может быть, не совсем уж черти? — не унимался Бэзил, почувствовавший, что задел крайне неприятную для старого приятеля тему, и вовсю эксплуатируя это обстоятельство. — Может быть, твари поменьше — ну, ма-а-а-аленькие такие чертики?
      — Нет, — отрубил Ставрос. — Тогда и мотель называли бы «У Зеленых чертиков»... А тут черти. Многим они до сих пор, говорят, попадаются — ближе к полуночи. Довольно крупные — экземпляры...
      С тем он и убыл с поля боя, недовольно хмурясь и недоуменно тряся своими сединами.
      — Не беспокойся, Орри, мы вернем дяде Алексу все деньги за этот ужин, все до копеечки! — ласково заверила Элен встревожившегося мальчишку. — Ну, подумай сам — разве он не накормил бы тебя, окажись он здесь? И разве он не угостил бы при этом нас, твоих друзей?

* * *

      Кирак — самый корявый и плосколицый из андроидов, каких только видел Орри за всю свою коротенькую жизнь, — судя по всему, или подслушивал под дверью, или обладал обостренным слухом, потому что тут же засновал между кухней и столом, расставляя на нем заказанные блюда и обеденные приборы. Вид у него был обиженный, хотя никаких обид от новоприбывших клиентов он еще не потерпел. Бэзил тут же поспешил исправить это несоответствие:
      — Скажи, Элен, — спросил он, указывая вилкой с нацепленным на нее ломтиком буженины в сторону услужливо спешащего к столу, груженного подносами Кирака, — неужели ты и после ознакомления с этим индивидом будешь твердить мне, что андроиды — не уроды?
      Элен рассерженно бросила салфетку на стол.
      — Ты еще не выпил, Бэз, а уже начинаешь задирать андроидов! Как это мерзко! Ты же ведь прекрасно знаешь, что несчастная дубина не сможет ответить тебе оскорблением на оскорбление...
      — Конечно, не сможет, — не без гордости за свое положение отозвался Бэзил и, отправив буженину в рот, сделал андроиду знак наполнить его бокал. — Потому что знает — оскорбляя человека, он наносит ему вред. Так ведь, милейший Кирак?
      — Именно так... — подтвердил Кирак, наливший Бэзилу херес и замерший по левую руку от него в позе «чего изволите?» — Я могу только углубить и развить вашу мысль, уважаемый клиент...